Многое было сказано о Роберте Дугласе, человеке, вокруг которого сосредоточена история его времени: о его характере, чувстве чести, тайных силах, которые иногда направляли его поступки. Много существует рассказов о его героических деяниях, его силе и решимости спасти свой народ от тирании.

Но Роберт Дуглас был человеком, а потому и большим, и меньшим, чем та фигура, которую рисуют легенды. Народ видел в нем героя, в котором отчаянно нуждался; близкие могли разглядеть в нем страдающую душу, с мальчишеских лет отягченную пророчеством — пророчеством, определившим не только его собственную жизнь, но и судьбу его любимой родины.

Вернувшись из добровольного изгнания, Роберт Дуглас нашел Люсару стонущей под безжалостной властью завоевателя Селара, с церковью, раздираемой борьбой за власть, и могущественной Гильдией, день ото дня набирающей все большую силу под управлением проктора Вогна. Если Селар когда-то был Роберту другом, то Вогн давно стал его смертельным врагом: проктор узнал о том, что Роберт Дуглас, граф Данлорн, — колдун, и поклялся уничтожить его.

Анклав, тайное объединение колдунов, нашел убежище высоко в. горах Голета; колдуны не смели жить среди своих соплеменников: их жизням угрожали и гильдийцы, и колдуны-соперники — малахи. Горное убежище охранял могущественный талисман, Ключ, от которого распоряжения и информацию получал джабир — предводитель колдунов Анклава. Именно Ключ сообщил Роберту об ужасном пророчестве.

Народ Люсары мечтал об избавлении от тирании, жители Анклава — салти пазар — молили Роберта о помощи. Однако граф Данлорн был человеком чести: он не мог нарушить присягу, данную Селару, тем более что пророчество сулило ему ужасную судьбу — пытаясь спасти, уничтожить то, что он больше всего любит. Противоречивые чувства раздирали Роберта, и это-то противоречие и сформировало его характер и легло в основу многих его решений. Более тридцати лет росла темная сила в душе Роберта, ненавистная и пугающая, сила, которой он не мог управлять и которую не мог уничтожить. Про себя Роберт стал называть ее демоном.

Однако существовал один человек, способный понять и Роберта, и его демона. Дженнифер Росс в младенчестве была похищена Нэшем, который поселил ее в глуши леса Шан Мосс. Четырнадцатью годами позже Роберт Дуглас спас Дженнифер от преследователей, обнаружив при этом не только колдовскую силу девушки, совершенно отличную от его собственной, но и то, что она — дочь графа Элайты. Роберт вернул Дженн в лоно семьи. Чувства его к ней становились все более нежными, но тут он узнал, что пророчество говорит о ней как о Союзнице — и что если он позволит совершиться предсказанному, именно она будет им уничтожена.

У короля Селара появился новый друг, Сэмдон Нэш. Это был могущественный злой колдун; своим собратьям, малахи, он был известен под именем Карлана. Нэш не собирался останавливаться ни перед чем, чтобы завладеть Ключом и Союзницей — Дженн.

Потом с Робертом и его братом Финлеем случилась беда, и тайна перестала быть тайной: существование колдунов стало всем известным. Вся страна всколыхнулась от этой новости.

Укрепив свое положение при дворе, Нэш прибег к чудовищному извращению древнего обряда Наложения Уз, и лишившийся собственной воли Селар стал его послушной марионеткой. Роберт помог королеве вместе с двумя детьми бежать, но тут узнал о предстоящем бракосочетании Дженн... Известие сломило его: несмотря на все данные себе обещания, он провел с ней ночь и оказался, как и было предречено пророчеством, связан с ней Узами. В отчаянии он снова обрек себя на добровольное изгнание, на сей раз твердо решив не возвращаться, чтобы не причинить еще более страшного вреда.

Убитая горем Дженн была вынуждена вступить в брак с герцогом Тьежем Ичерном, жестоким кузеном Селара. Дженн удалось скрыть, что ребенок, которого она носит под сердцем, — ребенок Роберта, позволив супругу считать его своим.

На этот раз Роберт нашел приют в глухом монастыре; даже от монахов он скрыл свое истинное имя. Там он повстречал епископа Эйдена Маккоули, которого Селар заточил в темницу, но которому удалось бежать и скрыться. Между Робертом и Эйденом зародилась крепкая дружба. Вскоре обоим пришлось покинуть безопасность монастыря: возникла угроза жизни брата Роберта, Финлея, и Дженн, находившихся в Элайте.

После скачки через всю страну Роберт со своим спутником прибыли в замок и обнаружили, что его осадили притворяющиеся гильдийцами малахи под командованием третьей зловещей фигуры, названной пророчеством, — Ангела Тьмы. Враги были сильнее защитников замка, отец Дженн погиб в бою как раз в тот момент, когда на свет появился ее сын. Истощив все способы отстоять Элайту, Роберт оказался вынужден дать волю ярости гнездящегося в нем демона. С самой высокой башни он произнес ужасное Слово Уничтожения, разметав силы малахи и тяжело ранив Ангела Тьмы.

Прошло еще пять лет, проведенных Робертом в попытках раскрыть точный смысл пророчества, однако потом ему пришлось посвятить себя более неотложным делам. Селар вознамерился захватить Майенну — соседнее государство, на троне которого сидел его брат. Роберт знал, что для такой войны у Люсары недостаточно сил, так что результатом авантюры Селара станет полный разгром и завоевание страны новым тираном. Роберт призвал верных своей родине военачальников собрать войска у замка Бликстон во владениях его друга, повелителя Фланхара.

После смерти мужа Дженн оставила сына на попечение сестры, а сама присоединилась к восставшим и предложила свою помощь в выяснении связанных с пророчеством обстоятельств, для чего нужно было отправиться в Бу на южном континенте. Роберт ужаснулся возможности того, что она отправится в опасное путешествие в одиночку, и решил поехать с ней. Хотя им не удалось узнать о пророчестве ничего, что могло бы принести пользу, совместная поездка помогла Роберту и Дженн преодолеть отчуждение, и Роберт поклялся жениться на Дженн, что бы ни сулило им предсказание; он вынужден был примириться с мыслью о том, что ему не суждено найти способ избежать того, чтобы пророчество сбылось.

Когда Роберт и Дженн вернулись в Бликстон, собравшиеся там предводители отрядов потребовали, чтобы Роберт женился на дочери Селара, Галиене, а после победы над королем сам взошел на трон. Роберт в отчаянии обратился к Дженн, но та тоже стала настаивать на династическом браке: счастье родины важнее их любви. После венчания Роберта и Галиены стало известно, что войско Селара движется к границе. Силы повстанцев были приведены в боевую готовность.

Дженн, посетившая Анклав, была избрана Ключом на место умершего джабира. Роберт попытался помешать этому, но прибыл в Анклав слишком поздно; оба они с Дженн оказались во власти Ключа, который изменил их тела: теперь они не состарились бы до тех пор, пока продолжается битва со злом. Дженн навсегда стала связана с Ключом, и Роберт, который больше не мог ей доверять, вернулся к своему войску.

Сопровождая Селара в походе, Нэш привлек на свою сторону принца Кенрика. Дженн, покинув на время Анклав, присоединилась к повстанческой армии. Однажды ночью, во время вылазки малахи, воинами Роберта была взята в плен молодая женщина. Она отказалась отвечать на вопросы, и Роберт так и не узнал, что это Сайред, возлюбленная Мики, его самого верного друга. Мика, сопровождавший Роберта на поле битвы, тоже ничего ему не открыл.

Кенрику удалось проникнуть в лагерь бунтовщиков и отравить свою сестру Галиену, юную супругу Роберта. В отчаянии от этой потери, Роберт на следующее утро двинул свое войско на Селара, хорошо зная, чья рука нанесла удар.

Сражение началось на рассвете. Роберт искал Селара и нашел его; поединок кончился его победой. Сгустились сумерки, но ни одна из сторон битвы так и не выиграла.

Ночью, пока Роберт метался в лихорадочном сне, страдая от ран, малахи снова проникли в лагерь повстанцев, освободили Сайред и похитили Мику. Утром, покинув готовое вновь вступить в битву войско, Роберт поскакал в Шан Мосс, чтобы спасти друга.

Роберт нашел связанного Мику на поляне; сражаясь с охранявшими его малахи, он получил удар ножом в спину от Сайред — и только тут узнал, что Сайред — та девушка, которую любит Мика. Чувствуя себя преданным, Роберт отправил Мику к войску, чтобы предупредить повстанцев, а сам вступил в схватку с Нэшем.

Противники появились на поле битвы — между двумя охваченными ужасом армиями. Нэш был изранен, колдовской силы у него почти не осталось. Роберт тоже пострадал, но твердо намеревался продолжать бой. Двое колдунов обменивались ударами, пока наконец Дженн не почувствовала, что Роберт собирается прибегнуть к Слову Уничтожения, чтобы убить и Нэша, и себя: так, собственной смертью, он мог опровергнуть пророчество, которое определило всю его жизнь.

Дженн кинулась между сражающимися, воспользовавшись собственным колдовским могуществом, чтобы разъединить противников. Нэш обессилел, но был еще жив, и людям Кенрика удалось увезти его с поля битвы. Роберт оставался на ногах достаточно долго, чтобы увидеть бегство объятой ужасом армии Кенрика и услышать победные крики своих воинов; потом он рухнул на руки подбежавшему Финлею.

Война была окончена; Кенрик, ставший королем вместо Селара, в сопровождении павших духом малахи бежал в Марсэй, столицу Люсары, увозя изувеченного Нэша. Мика, безутешный от того, что Роберт прогнал его от себя, отправился охранять Эндрю, сына своего друга. Той ночью, пока его воины хоронили своих павших товарищей, Роберт лежал при смерти от ужасных ран, полученных в поединке с Нэшем; ярость демона пожирала его изнутри, приближая смерть.

Финлей привел к постели умирающего Дженн в надежде, что та скажет Роберту о своей любви и о том, что Эндрю — его сын: тогда Роберту будет ради чего бороться за жизнь. Раны Роберта поразили Дженн; благодаря мысленной речи она узнала, что демон уже почти захватил власть над Робертом — это означало, что еще до рассвета он Роберта убьет. Дженн поняла, что не поможет любимому, если скажет правду. Ей нужно было чем-то отвлечь демона, и поэтому она уверила Роберта, что никогда не любила его, что ночь их близости была всего лишь следствием возникших Уз и что пришло время им забыть о немногих мгновениях, когда они были счастливы вместе.

Демон нанес удар Дженн, но у Роберта оставалось слишком мало сил, чтобы причинить ей серьезный вред. Когда Дженн открыла глаза, демон уже принялся исцелять Роберта, — но во взгляде Роберта она не прочла ничего, кроме ненависти. Дженн вернулась в Анклав, зная, что лишилась своей любви, но сумела наконец освободить от себя Роберта, дав ему возможность пойти навстречу чаяниям своей страны.

Следующие восемь лет Дженн провела в Анклаве, набираясь знаний и обучая других. Она чувствовала, как укрепляется ее связь с Ключом. Ей регулярно удавалось видеться с сыном, но этих кратких свиданий ей никогда не было достаточно. Не проходило и дня, чтобы она не вспоминала о пророчестве и не гадала, сбудется ли оно.

Годы шли, а о Нэше почти ничего не было слышно. Ходили слухи, что он выздоравливает, используя свою злую силу и насыщаясь кровью других колдунов. Немногие салти пазар были так глупы, чтобы верить, будто его молчание означает бездействие. Все в Анклаве знали, что Нэш наблюдает и готовится.

Кенрик, унаследовавший трон отца, далеко превзошел того в жестокости. Люсара под его властью приходила в упадок, и никто, похоже, не мог этого остановить.

Все эти восемь лет, когда казалось, что тьма, готовая поглотить Люсару, не оставляет уже никаких надежд, страна молилась об освободителе. Наступило время Безмолвного Мятежа. И Роберт Дуглас, герцог Хаддон, бунтовщик и изгнанник, ждал события, которое многие могли бы предвидеть.

Время ожидания кончилось для Роберта одним морозным вечером, незадолго до праздника Зимнего Солнцестояния 1370 года.

Отрывок из «Тайной истории Люсары» Рюэля

Глава 14

По нижним пещерам разносились непрерывные медленные удары металла по камню. Марта обнаружила, что бессознательно шагает в такт с этим ритмом и даже напевает что-то себе под нос. В последнее время стук молота стал постоянным, чем-то вроде гулкого сердцебиения Анклава, прекращавшегося только на ночь; на нижних уровнях воздух приобрел отчетливый запах пыли.

— Много ли им еще остается сделать? — раздался из-за спины Марты голос Дженн.

— Эту пещеру почти закончили, но нужно вырубить еще три. — Марта договорила, уже оказавшись рядом с дверным проемом, где шум был самым оглушительным. Госпожа Маргарет, Фиона и Дженн остановились рядом и тоже заглянули внутрь.

Двое мужчин, работавших в пещере, оглянулись на них, улыбнулись и снова принялись задело. Осколки камня посыпались на пол алькова, который вырубал старший из работников; второй вбивал в стену железные скобы, на которых предстояло крепить полки. Потом в пещеру принесут мебель, ковер на пол, в алькове установят кровать. Когда все будет закончено, пещера станет такой же уютной, как и любое другое предназначенное для супружеской пары помещение в Анклаве, пусть оно и расположено на три уровня ниже остальных.

— Насколько пещера была готова перед тем, как ее начали отделывать? — спросила Дженн, перекрикивая грохот.

— Все было почти таким же, как ты видишь сейчас. После того как потрудятся создатели пустот, в них сразу можно жить. Мастера этого дела проникают в камень колдовским зрением, чтобы убедиться в надежности стен, и только потом убирают лишнее. Впрочем, большинство пещер Анклава имеют естественное происхождение.

— Что значит «естественное происхождение»? Кто создал их изначально?

— Понятия не имею. Часть пустот — результат действия воды и газов. Большинство туннелей между пещерами были пробиты позже — нашими предками.

— А где находятся новые пещеры? — спросила Дженн. Марта показала на коридор и пошла вперед.

Камень пола здесь был неровным. Естественный туннель был несколько расширен для удобства прохода, но работы еще не были закончены. Коридор вел к крутому спуску высотой футов шесть. Там оказалась установлена временная лесенка, и Дженн, не колеблясь, спустилась по ней. Госпожа Маргарет и Фиона остались с Мартой наверху.

Открывшаяся перед Дженн пещера была просторнее предыдущей; один ее конец упирался в скальную стену, другой, понижаясь, уходил в темноту. Низкий потолок этой части пещеры еле позволял проползти под ним человеку.

Дженн все тщательно осмотрела, провела рукой по камню и заглянула в черную щель, куда не достигал свет фонаря.

— Здесь нельзя будет поселить семью, — решила она. — Только если замуровать ту часть — иначе дети наверняка не устоят перед соблазном туда залезть. Такое впечатление, что кто-то тут уже устраивал игры... Эту трещину обследовали? Известно, куда она ведет?

— Нижние пещеры в последний раз осматривали лет десять назад, — не слишком любезно, как всегда, когда ей приходилось разговаривать с Дженн, ответила Фиона. — Не думаю, что за трещиной находится что-то полезное Анклаву.

— Далеко отсюда до огненных озер? — Дженн повернулась к остальным и остановилась посреди пещеры, положив руки на бедра.

Марта предоставила отвечать на вопросы Фионе — та знала нижние уровни лучше всех. Фиона показала на противоположный конец пещеры.

— Примерно двадцать футов в том направлении, на один или два уровня ниже.

Дженн снова огляделась, словно в поисках решения.

— И это лучшие пещеры, которые еще остались?

— Лучшие из того, что уже обнаружено, — развела руками Марта. — До тех пор, пока мы не отправим разведчиков дальше в глубины, — да, это все, что осталось.

— Нам их не хватит.

— Да, не хватит.

Женщин окружила тишина, только подчеркнутая постоянным стуком по камню. Потом госпожа Маргарет подошла ближе к ведущей вниз лесенке.

— Эту пещеру можно разгородить на две. Придется везти доски из долины, но помещение тогда будет годиться как классная комната и библиотека, а существующую библиотеку можно будет превратить в жилые покои.

— Для библиотеки здесь недостаточно места, — возразила Фиона. Голос ее, когда она обращалась к старшей из женщин, звучал гораздо более мягко. — И мы не знаем, насколько надежен камень на такой глубине. Мы не рискнем увеличивать пещеры, как делали это ближе к поверхности.

Марта посмотрела в красивые глаза Фионы, внимательные и настороженные. Между Фионой и Дженн всегда существовали трения, они так и не стали друзьями и терпели друг друга только из-за Финлея. В последнее время, однако, в их отношениях появился какой-то новый оттенок.

— Вы уверены, что ничего нельзя строить на поверхности? — продолжала Маргарет. — На поле ведь места хватает. Потребуются, конечно, материалы, но их завозить придется все равно.

— Можете вы себе представить, что кто-то пожелает жить на поверхности в зимние холода? — спросила Дженн. — Даже если считать, что мы сможем пожертвовать пастбищем, пришлось бы привозить слишком много топлива. Нет, — со вздохом закончила она, — придется нам признать, что салти наконец переросли Анклав.

— Что ты сказала? — переспросила Фиона.

— Я хочу сказать, что с тех пор как Вогн создал Брезайл, для салти стало невозможно жить в Люсаре, не подвергаясь опасности, и теперь больше, чем когда-либо. Пока Нэш и Кенрик у власти и пока малахи жаждут завладеть Ключом, наш народ должен оставаться здесь, — только места не хватает. Поэтому...

— И что? — поторопила ее госпожа Маргарет с легкой улыбкой.

— Поэтому, — задумчиво продолжала Дженн, — может быть, нам пора искать себе другой дом.

— Что! — Голос Фионы был таким же жестким, как необработанный камень стен. — Мы не смогли бы найти убежище более просторное, чем это, или переправить всех жителей, избежав внимания властей. И что делать с Ключом?

Дженн одновременно подняла и брови, и руку.

— Я не говорила, что все мы должны переселиться, — но почему не поискать другой Анклав где-нибудь еще? Я знаю, что нужно всегда помнить о защите, которую обеспечивает нам Ключ, — но, возможно, существует способ позаботиться о безопасности и иначе. Я вот что имею в виду. — Дженн с улыбкой обвела всех взглядом. — Не задумывались ли вы о том, почему древние салти шесть столетий назад выбрали именно Голет как подходящее место для того, чтобы здесь поселиться?

— Нет, — решительно заявила Фиона. — Сейчас не важно, как они нашли Голет.

— Значит, ты думаешь, что они просто лезли в горы к самому высокому пику, говоря друг другу: «Держу пари, там впереди обязательно окажутся замечательные пещеры, где мы сможем жить»? — Дженн с трудом сдерживала раздражение. Она быстро подошла к лесенке и вскарабкалась по ней. — Мне кажется, что нам было бы полезно не скапливаться всем в одном месте. В конце концов, Ключ не дает нас найти, но вовсе не защищает от опасности нападения. Так что если кто-нибудь узнает, где мы...

— В чем дело? — бросила Фиона; сердитый блеск ее глаз был более красноречив, чем она сама догадывалась. — Может быть, ты затеваешь что-то, о чем мы ничего не знаем?

— Тебе прекрасно известно, что речь идет о другом. Что будет, если мы утратим защиту Ключа? Разве тогда не пригодится нам другое, уже готовое убежище?

— А не ослабим ли мы себя, если подобным образом разделимся? И еще...

— Дженн! Марта! — К ним, без всякого интереса взглянув па новую пещеру, быстро подошел Арли. — Пойдемте скорее! Мы с Финлеем... кое-что нашли.

В последнее время госпожа Маргарет ходила медленнее, так что когда она добралась до покоев Генри, там уже все были в сборе. Финлей, кипя энтузиазмом, еле сдерживал нетерпение, а сам Арли выглядел, как в тот день, когда родился его младший ребенок: он был очень доволен собой, хотя и старался этого не показать.

Маргарет оглядела комнату, которая когда-то принадлежала Генри. Книжные полки, тянущиеся вдоль всех стен, почти опустели: книги по большей части перенесли в библиотеку. Личные вещи Генри за две недели Селия, его племянница, успела унести. И хотя помещение сохраняло слабый отпечаток личности Генри, впечатление было...

— Что за беспорядок вы устроили! — воскликнула Маргарет. Стол оказался отодвинут от стены и завален записными книжками, листами пергамента, свитками и коробками. Три кресла также скрывались под грудами бумаг. Создавалось впечатление, что здесь пронесся ураган.

— Закрой, пожалуйста, дверь, матушка, — сказал Финлей. Он улыбнулся госпоже Маргарет, потом обежал стол. Как только дверь была закрыта, он широким жестом указал на разложенные листы.

— Селия попросила нас разобраться в бумагах Генри и забрать все, что может пригодиться в работе совета. Мы еще не закончили...

— Но нашли кое-что очень интересное, — перебил его Арли.

— Да, — кивнул Финлей, постукивая пальцем по стопке глетов с записями. — Очень, очень интересное.

Женщины переглянулись с такой терпеливой снисходительностью, что Маргарет едва не рассмеялась. Она осторожно сняла с одного из кресел коробку со свитками и села.

— Так что такое вы нашли, — начала Дженн, — что радуетесь, как пара мальчишек?

— И почему, — добавила Фиона, — нужно держать дверь закрытой?

— Ах... — Энтузиазм Финлея несколько поблек. Он помолчал, кинул на Арли неуверенный взгляд и продолжал: — Дело вот в чем... Генри никому ничего не говорил. Записи, которые мы нашли, показывают, что он опасался: люди не очень хорошо примут его открытие. Поэтому, пока мы все не обсудим...

— Финлей, — вздохнула Дженн, — пожалуйста, переходи к сути. Мы не можем потратить на разговоры целый день.

— Хорошо, только...

Арли усмехнулся, глядя на смутившегося друга, и решительно вмешался:

— Генри, похоже, последние пять лет, а может быть, и дольше изучал записи о детях, родившихся в Анклаве. Летописи сохранили все подробности со времен основателей Анклава. И обнаружил он...

— Совершенно невероятную вещь! — не выдержал Финлей, снова кипя энтузиазмом. — Не знаю, почему он начал интересоваться детьми... Поверить не могу, что никто больше ничего не заметил! У нас под самым носом...

— Пожалей нас, — простонала Фиона. — Что же он обнаружил?

— Ну... — начал Финлей, но Дженн подняла руку.

— Нет, ты помолчи. Нам все расскажет Арли.

Финлей нахмурился, но ничего не сказал. Арли, пряча улыбку, стал рассказывать:

— Генри не смог с точностью все доказать, потому что в библиотеке некоторые записи не сохранились... Нам известно, что колдовские способности редко передаются по наследству. Когда Анклав был только основан, меньше чем в одной семье из двадцати рождались колдуны, и при этом не имело значения, обладали ли способностями один или оба родителя. Еще раньше, во времена Каббалы, наследование колдовских способностей было еще большей редкостью.

Арли помолчал и заглянул в лежащие перед ним записи.

— Пятнадцать лет назад шанс, что родится одаренный ребенок, при одном родителе-колдуне составлял один к трем, а при обоих — один к двум.

Госпожа Маргарет, нахмурив брови, взглянула на Дженн, но та пристально смотрела на однорукого целителя, как будто уже догадывалась, что он собирается сказать. Стальной отблеск играл в глазах Дженн, но пока она молчала.

— Генри не смог понять, как и почему это стало происходить, но теперь в семье, где один из родителей — колдун, колдовскими способностями обладают двое детей из трех, а если колдуны оба родителя, то ими обладают все их дети.

— Все? — пробормотала Дженн, не сводя с Арли глаз.

— Поэтому, — не выдержал Финлей, не в силах больше молчать, — поскольку теперь здесь постоянно живет много колдунов, каждый год рождается все больше и больше детей с колдовскими способностями. И вот еще что: искатели, даже когда осмеливаются покинуть Анклав, теперь почти не находят одаренных людей. — Он взглянул на Фиону, которая отвечала за такие поиски, ища у нее подтверждения своим словам.

— Да, — кивнула, нахмурившись, Фиона. — Мы обнаруживаем только совсем маленьких детей... Ты что, хочешь сказать, что одно с другим связано? Насколько нам известно, малахи старательно ищут пополнение...

— Раньше они такого не делали!

— По крайней мере мы с этим не сталкивались. — В голосе Фионы прозвучало разочарование, но тут Дженн требовательно подняла руку.

— Давайте не будем забегать вперед. Вы хотите сказать, что если подобная тенденция сохранится, через одно-два поколения все обитатели Анклава будут обладать колдовскими способностями?

Арли с Финлеем дружно кивнули.

— Но Генри как-то это объясняет? — спросила Марта. — В его записях не содержится никакой теории, почему так происходит?

— Генри казался очень обеспокоенным тем, что изменение в законах произошло именно сейчас, — пожал плечами Арли, — но ничего сказать нам не успел.

— Но мы еще не все просмотрели, — с надеждой сказал Финлей. — Нужно прочесть записи более внимательно и заглянуть и в другие бумаги, чтобы удостовериться, что мы ничего не пропустили.

— Что ж, — пробормотала Фиона, глядя на груду бумаг на столе, — жаль, что мы не располагаем летописями малахи. Может быть, все их дети рождаются с колдовскими способностями, а мы просто отстали. Или, — она, прищурившись, посмотрела на мужа, — они и в самом деле забирают себе всех, кого в противном случае обнаружили бы наши искатели.

— Но ведь у малахи нет Ключа, — отмахнулся от ее слов, даже не взглянув на Фиону, Финлей. Его глаза не отрывались от листов пергамента и свитков, пальцы ласкали бумаги, где могли быть скрыты секреты. — То, что происходит с ними, для нас не имеет значения. Мы должны думать о том, что значит открытие Генри, как нам быть, когда число колдунов среди нас удвоится или утроится. Перед нами и так уже стоит проблема: молодежь страдает от скуки, а дальше станет только хуже...

— И где, — тихо спросила Марта, — нам всех разместить? Если каждый, кто обладает способностями, может быть обнаружен с помощью Брезайла...

Госпожа Маргарет слушала разговоры, но все ее внимание было поглощено Джейн. Спокойствие молодой женщины скрывало какие-то очень странные, почти пугающие перемены.

Неожиданно Дженн резко втянула воздух.

— Генри и в самом деле был очень встревожен временем, когда появились новые законы, как будто... Неужели в его записях нет совсем никаких указаний?

Финлей твердо встретил взгляд Дженн, и госпожа Маргарет почувствовала озноб. Как будто смысл всего сказанного сосредоточился в этих кратких мгновениях, как будто на этих двоих обрушилось что-то тяжелое и неприятное... происходило что-то похожее на столкновение их воль.

— Последние записи Генри, — после мгновенного колебания ответил Финлей, — говорят о том, что перемены начались в тот год, когда родился Эндрю.

Глаза Дженн широко распахнулись.

— Он в самом деле называет?..

— Эндрю, да. — Голос Финлея сделался невыразительным. — Последний ребенок колдунов, лишенный способностей, родился за два дня до Эндрю. С тех пор...

Дженн побледнела и сглотнула; она снова стала разглядывать бумаги на столе, но взгляд ее, казалось, проходил сквозь них.

Маргарет почувствовала, что необходимо нарушить молчание, прежде чем оно станет слишком многозначительным. Она откашлялась и спросила:

— Были еще новые известия от Патрика? Если он скоро появится, может быть, он сможет пролить какой-то свет на обнаруженную Генри закономерность.

— Да! — снова загорелся Финлей. — Он сообщает о каком-то туманном древнем пророчестве. Согласно ему, что-то должно было случиться примерно четыреста лет назад... а записи Генри говорят, что число детей с колдовскими способностями начало расти как раз в то время. Как будто...

— Что? — холодно спросила Фиона. Финлей широко раскинул руки.

— Как будто салти готовились к чему-то. К чему-то, что должно было случиться.

— Глупости! — бросила Фиона. — Все это одни предположения. Дело просто в том, что сейчас в Анклаве живет больше салти, чем раньше, и, естественно, колдуны заключают браки между собой.

— Но детей с колдовскими способностями у каждой пары действительно рождается больше, — заспорил Финлей, но Дженн подняла руки, требуя тишины.

— Генри был уже очень стар, — заговорила она ровным, спокойным, решительным тоном, совершенно не так, как говорила обычно. — И он уже давно болел.

— Что? — Финлей шагнул к ней, его энтузиазм готов был превратиться в ярость. — Не хочешь ли ты сказать, что он выжил из ума? Что ему все это примерещилось?

Взгляды их скрестились, и снова возникло ощущение тайного безмолвного спора между ними. Это заметили все, даже Фиона.

Дженн продолжала, как будто ничего не произошло:

— Генри был больной старик, хоть и занимался важными вещами. Однако мы не можем полагаться только на его слова, Генри мог ошибаться.

— Как можешь ты так говорить, когда...

В мгновение ока выражение лица Дженн совершенно изменилось. Голос ее тоже стал таким жестким, какого Маргарет никогда у нее не слышала.

— Не спорь, Финлей! Я не желаю ничего обсуждать, пока записи Генри не будут проверены. И я не позволю тебе болтать по всему Анклаву о том, что происходит нечто странное. У нас и так хватает сейчас проблем — без безответственной болтовни человека, занимающего твое положение.

— Вот как! Значит, ты решила притвориться, будто обнаруженное Генри не соответствует действительности? Клянусь богами, Дженн, ты просто дура!

Неожиданно комната заполнилась ощущением угрозы, какого не было раньше. Госпожа Маргарет затаила дыхание, подумав, что сейчас Дженн обрушит на Финлея всю силу своего неудовольствия. Однако ничего не произошло. Дженн просто покачала головой и прошептала:

— Нет... — Поднявшись, она вышла из комнаты, мягко притворив за собой дверь.

— Кровь Серинлета! — пробормотала Фиона в наступившей тишине. Ее гнев был не так заметен, но тоже обращен на Финлея. — Когда, наконец, ты оставишь ее в покое?

— Оставлю ее в покое? Но ты же знаешь...

— Я знаю, что ты одержим этим... этим мальчишкой! Забывая меня, забывая дочерей, забывая все на свете — у тебя просто не остается сил, чтобы хоть улыбнуться нам! Но коснись дело Эндрю, и ты тут как тут! Мне безразлично, действительно ли он твой...

— Фиона! — Финлей сделал предостерегающий жест. — Мы поговорим об этом потом.

Гнев его жены уже растаял, она печально посмотрела на Финлея.

— Нет, — прошептала она, — ни о чем мы не поговорим. В том-то и проблема. — Фиона отодвинулась от Финлея, повернулась и вышла.

Финлей мгновение нерешительно смотрел на дверь, потом встряхнулся и быстро покинул комнату. Госпожа Маргарет догадалась, куда он направляется.

Чья-то рука ласково коснулась ее плеча, и, обернувшись, старая дама обнаружила, что Марта смотрит на нее с улыбкой смирения. Арли обнял жену за талию и поцеловал в висок.

— Ты ведь не станешь тревожиться о них?

Госпожа Маргарет подавила желание оглянуться на дверь.

— Не больше, чем обычно.

— Пожалуй, схожу посмотрю, как там Фиона, — высвобождаясь из объятий мужа, сказала Марта. — Арли не помешала бы помощь с этими записями... Тебе не было бы интересно на них взглянуть?

Взглянув на высокого целителя, потом на заваленный бумагами стол, госпожа Маргарет криво улыбнулась.

— Как странно... Раньше мне и мысль такая не пришла бы, а теперь я умираю от любопытства.

Как только Марта вышла из комнаты, Арли придвинул кресло для госпожи Маргарет, и оба они увлеченно принялись за дело.

Марта осторожно постучала в дверь покоев Фионы и Финлея. Услышав разрешение войти, она сразу стала оглядываться: дома ли девочки.

— Их нет. Никого нет, — донесся из спальни голос Фионы. — Понятия не имею, куда они подевались.

Марта подошла к двери спальни и помедлила на пороге. Фиона сидела на краю постели, поставив ноги не деревянную скамеечку, и сматывала шерсть в клубок. Она казалась совершенно спокойной, но Марта подумала: хорошо, что нитка крепкая...

Марта сразу взяла быка за рога.

— Ты же знаешь, что это от него не зависит.

— Да.

— И поступает он так не нарочно.

— Да.

— Он никогда намеренно не обидит ни тебя, ни дочерей.

— Конечно.

— Он — хороший муж и отец.

— Большего от мужчины и требовать нельзя.

— За исключением... — мягко начала Марта.

— За исключением, — руки Фионы замерли над клубком, и она отвела взгляд, — за исключением преданности.

— Он вас любит. — Фиона ничего не ответила, и Марта подошла ближе. Расправив юбки, она села на краешек скамеечки и снизу вверх взглянула на Фиону. — Он в самом деле любит вас, Фиона.

— Не уверена, что это теперь имеет значение. — Фиона несколько раз моргнула, словно глаза ее щипало. — Когда-то Финлей был готов воспротивиться Роберту, только бы жениться на мне, а теперь... он бегает за ней, а она улыбается, делится с ним своими секретами, одалживает своего сына, чтобы он не чувствовал себя... — Фиона решительно закрыла рот, не позволяя признанию вырваться наружу.

— Ты говорила с ним?

Снова принявшись сматывать шерсть, Фиона резко качнула головой.

— Я уж и со счета сбилась — столько раз я говорила, а он не слушал. У него один ответ: как может он не присматривать за собственным племянником? — Фиона сглотнула; мягкая шерсть, которой касались ее пальцы, не делала горькие слова менее горькими. — Его святой Роберт и его святая Дженн... Ты не представляешь, как близка я к тому, чтобы возненавидеть их обоих.

Фиона бросила шерсть на постель и начала раскачиваться, не пытаясь больше скрыть растерянность и горе, которыми были полны каждый ее жест, каждое слово.

— Ты только посмотри на них! Посмотри на нее, и ты увидишь. Она снова возьмется за свое, и он тут же распушит хвост и совершит геройство, потому что его проклятый братец слишком горд для этого. Люди, — Фиона махнула рукой, ясно имея в виду тех, кто жил за пределами Анклава, — не могут быть спасены, потому что они этого не хотят. Они двадцать восемь лет живут под властью завоевателей, большинство из них уже и не помнит, как было раньше. Так что Роберт пытается доказать? И почему, почему ему нужно втягивать в свои дела моего мужа? Почему... он не может оставить нас в покое?

Марта ничего не сказала. Фионе не требовались успокоительные банальности, ничего не значащие по сравнению с той действительностью, с которой она пыталась бороться.

— Поверишь ли, он винит себя! — прошептала Фиона. — Он думает, я не знаю... Но я сплю с ним, все его кошмары мне известны. Я знаю, что он боится за Роберта и Люсару. Я знаю, как много они для него значат, я прекрасно его понимаю, только...

— Только что?

— Я просто не думала, что все будет тянуться так долго. Я надеялась, что со временем он успокоится. Но этого нечего ждать, верно? Не теперь. Может быть, никогда. Не станешь же ты говорить мне, что я ошибаюсь?

Марта коснулась руки Фионы.

— Хотела бы я, чтобы ты ошибалась, дорогая. От всей души хотела бы.

Финлей не отважился сразу же отправиться в покои Дженн. Ему очень этого хотелось, но он просто не доверял себе: гнев мог лишить его необходимого спокойствия. Поэтому он сворачивал из одного коридора в другой, рассчитывая, что рано или поздно возьмет себя в руки, но все же оказался перед дверью Дженн скорее, чем сам ожидал.

Стучать он не стал. Он просто распахнул дверь, но комната была пуста. Финлей помедлил на пороге, потом сделал шаг вперед, решив воспользоваться тем, что в темноте и одиночестве может больше не притворяться.

Дверь он оставил полуоткрытой, чтобы в комнату проникало немного света. Не следовало зажигать свечи, это было бы расточительно.

Дженн просто не понимает... Проблема слишком близко се касается, она не может видеть все так, как видит он. Отказ посмотреть в лицо новому знанию — самая настоящая глупость.

Финлей подошел к столу в углу, за которым работала Дженн. Он был завален книгами и свитками, которые она изучала.

Всегда-то она погружена в работу... Даже когда они отправились в Шан Мосс, она взяла с собой книги. Финлей не имел никакого представления о том, над чем она работает.

Из праздного интереса Финлей просмотрел названия книг, лежащих на столе, и любопытство его возросло. На столе Дженн находились комментарии к религиозным доктринам разных стран. О том, что некоторые священные книги имеются в библиотеке Анклава, Финлей даже не подозревал. Многие из них были раскрыты, из всех торчали многочисленные закладки.

Чем это занимается Дженн?

Финлей начал перелистывать тетрадь, лежавшую поверх книг. Страница за страницей были покрыты выписками, рядом с каждой цитатой виднелись примечания, сделанные

Дженн. Обрывки пророчеств, путаные слова, что-то обещающие, — ничего знакомого, ничего, напоминающего то пророчество, часть которого ему сообщил Роберт... Как же много всяких вариантов — и Дженн ищет их в старинных священных книгах, как будто...

Одна цитата особенно привлекла внимание Финлея, заставив его окаменеть.

«И родится тот, кто соберет войско, и число его верных возрастет, и войдут они в новый мир».

Финлей скорее почувствовал, чем услышал, как в комнату вошла Дженн. Ее молчание заставило комнату казаться еще темнее, чем она была раньше. Финлей захлопнул тетрадь и вернул ее на стол. Все было полно какой-то ужасной неизбежностью...

— Что еще ты тут прячешь? — начал он.

— Ничего.

— Почему ты мне не доверяешь?

— Возможно, потому, что ты вламываешься в мою комнату, читаешь мои личные записи, — словно я каким-то образом принадлежу тебе, словно я что-то тебе должна и ты намерен получить это любыми средствами.

Финлей вслушался в ее слова, вслушался в глубокую тишину, последовавшую за ними. Он всматривался в Дженн — она выглядела слишком маленькой, слишком хрупкой для задачи, которую на себя взвалила, слишком близкой и к поражению, и к победе.

— Расскажи мне об Эндрю.

Дженн покачала головой, не спуская с Финлея глаз.

— К Эндрю наши дела не имеют никакого отношения.

— Ты не можешь до бесконечности его опекать.

— Он еще ребенок.

— Да, но у меня три дочери, которые младше его, и я так их не опекаю.

— Твои три дочери не подвергаются таким опасностям, каким подвергается Эндрю. — Дженн отвернулась и взмахнула рукой, зажигая свечи. Закрыв дверь, она прислонилась лбом к створке. Дженн выглядела ужасно усталой. — Ради всех богов, Финлей, подумай: Эндрю проводит по полгода при дворе. Нэш знает, что он мой сын. — Дженн закрыла глаза, пытаясь отгородиться от Финлея и его требований, его гнева и его правоты. — Каждый раз, когда он отсюда уезжает, я гадаю, не в последний ли раз его вижу. Нэшу было бы так легко захватить его, воспользоваться им в борьбе со мной, заставить меня покинуть убежище, — но он почему-то этого не делает. Ответ был очевиден.

— Он еще не готов. Он недостаточно силен для противостояния с тобой. — Нахмурив брови, Финлей наклонился вперед. — И он никогда не проявлял к Эндрю интереса, верно? Он не может знать, что Эндрю — сын Роберта...

Дженн резко оттолкнулась от двери.

— Прощу тебя, Финлей, не нужно этого касаться, хорошо? Ее слова разрушили какую-то преграду в душе Финлея.

— Зубы Минеи, Дженн, я всегда был Эндрю почти отцом! Разве я не имею права знать? Разве мое мнение не должно играть роли в его судьбе, в его будущем? Что это за книги у тебя на столе? И почему ты отвергаешь открытие Генри, едва с ним познакомившись?

— Я его не отвергаю... — начала Дженн, но Финлей поднял руку и ткнул в нее пальцем, вдруг поняв то, что раньше совершенно ускользало от его внимания. Теперь же уверенность переполняла его, выплескивалась словами.

— Ты боишься, что об Эндрю тоже говорится в пророчестве! В этом все дело, верно? — Финлей показал на книги и свитки на столе. — Ты это пытаешься найти! Так вот почему... О боги! И родится тот, кто соберет войско... — Финлею пришлось остановиться, чтобы вдохнуть воздух. В его голове роились и боролись за первенство сотни предположений. — Вот для чего понадобились Узы. Вот для чего вы с Робертом... — Стыд заставил его умолкнуть, подходящие слова сразу не находились.

Дженн смотрела на него с нескрываемым ужасом. Финлею хотелось остановиться, хотелось притвориться, как это делала она, что ничего подобного и быть не может... Притворяться было бы настолько легче!

— Вы с Робертом были соединены Узами ради того, чтобы зачать Эндрю. — Уверенность в собственном голосе и удивила, и испугала Финлея.

— Нет, — выдохнула Дженн, отворачиваясь.

— Ты говорила... что чувствовала принуждение... быть близкой с Робертом той ночью, перед твоей свадьбой. Что он... тоже чувствовал принуждение...

— Он не взял меня силой.

Финлей подошел к Дженн, положил руки ей на плечи и прошептал:

— Он тебя любил — но знал, что вашими судьбами управляют непонятные силы. Это и заставило его бежать. Поэтому он и чувствовал, что предал тебя.

Дженн молчала, глядя в пол, как будто правда пугала ее больше, чем угрожающее будущее.

— Ты должна все ему рассказать.

— Ох, Финлей, какая польза ему будет узнать, что его отец...

— Нет, — тихо прервал ее Финлей, — я имею в виду, что ты должна все рассказать Роберту. Ты должна сообщить ему, что пророчество касается еще одного человека, а он об этом не знает.

Дженн резко подняла голову.

— Я не могу этого сделать.

— Даже если от этого будет зависеть его жизнь? И жизнь Эндрю?

— Как ты можешь быть в этом уверен — ведь Эндрю даже не упомянут в пророчестве!

— Слово Уничтожения тоже не упомянуто, но оно всю жизнь мучит Роберта!

— Роберту нет дела до Эндрю!

— Эндрю его сын!

— Нет! — Дженн вскинула руки, голос ее окреп, в глазах вспыхнул огонь. — Меня уже тошнит от того, что ты все время об этом твердишь. Клянусь, в следующий раз...

— Но он в самом деле его сын!

— Только в том смысле, что Роберт его зачал! В остальном же...

— Что ты хочешь сказать? — пробормотал Финлей, сбитый с толку внезапной переменой темы.

— Я хочу сказать, — жестко проговорила Дженн, — что у Роберта было достаточно возможностей спросить меня. Я даже знаю, что такая мысль у него возникала, — и все-таки он молчал. Он не мог заставить себя задать вопрос, потому что не хотел знать, Финлей. И теперь не хочет. — Джени отвернулась, не желая показывать своих чувств. — Главное, он никогда не хотел меня любить, и то, что я родила его ребенка, только сделает...

— Сделает положение еще хуже?

Финлей умолк, когда Дженн снова взглянула на него; боль, которую он прочел в синих глазах, заставила его замолчать. Финлей непроизвольно протянул руку и коснулся прохладной кожи ее щеки; он ощутил, как дрожит молодая женщина.

Не думая о том, что делает, Финлей наклонился и поцеловал Дженн. Ловя ртом воздух, он неожиданно почувствовал, что знает ответ на свой последний вопрос; и еще он понял, что всегда знал: однажды он непременно поцелует Дженн.

Когда Дженн ответила на его поцелуй, у Финлея не осталось сомнений: она читает его мысли. Когда они разомкнули объятие, все еще глядя друг другу в глаза, Дженн улыбнулась.

— Теперь, по-моему, мы это знаем.

— Пожалуй. — Финлей стиснул руку Дженн. — Только лучше мне сейчас пойти к жене. Ты придешь ужинать?

— Позднее.

В наступившей тишине Финлей рискнул вернуться к волнующей его теме:

— Если в пророчестве говорится об Эндрю, мы ничего не можем сделать, чтобы помешать... Ты это знаешь.

Дженн снова улыбнулась.

— Ты никогда не сдаешься, верно? Все вы трое — мужчины рода Дугласов до конца. Сдаться вы просто отказываетесь.

— Что ж, — пробормотал Финлей, — у каждого есть свои маленькие недостатки. — Недостаток Эндрю, конечно, заключался в том, что он упрямо отказывался проявить колдовскую силу, — хотя решимость его матери обнаружить в нем таковую была не менее неколебимой.

Синие глаза улыбались ему... Однако улыбка была не такой — и никогда такой не будет, — как та, что Дженн когда-то дарила его брату.

Финлей бесшумно вышел в освещенный лампами коридор, опустошенный, усталый, потрясенный. Все эти разговоры о переменах, о пророчестве, о короле... на самом деле не менялось ничего. Может быть, и никогда не изменится.

Финлей вошел в собственные покои. Фиона стояла у очага, наливая воду в чайник из кувшина. Она знала о присутствии Финлея, но не обернулась, только откинула прядь волос, выбившуюся из косы, которую она заплела утром.

Финлей подошел к жене и перехватил у нее тяжелый кувшин. Поставив его на стол, он привлек Фиону к себе. Фиона оставалась напряженной и отстраненной, но это не имело никакого значения.

Они всегда будут ссориться, как ссорились и раньше. Ссоры — такая же часть их жизни, как и дети. Фиона боялась за него, боялась за будущее своей семьи. Как мог он не любить ее за ту страсть, с которой она боролась за близких?

— Мне очень жаль, — прошептал Финлей.

— Я знаю, — прошептала в ответ Фиона, немного смягчившись в его объятиях, хотя Финлей и знал, что это не означает ни прощения, ни капитуляции.

— Я тебя люблю. — Так оно и было: любовь заполняла все его существо.

— Иногда бывают дни, когда я хотела бы, чтобы это было не так.

Финлей нежно поцеловал мочку уха Фионы.

— Мне это известно. Только мне хотелось бы, чтобы ты меньше тревожилась. Понимаешь...

Фиона отстранилась, закрыв рукой ему рот и глядя в глаза. Через мгновение она прошептала:

— Я могу жить со своими тревогами и отказываться от них не собираюсь. Только, Финлей, пожалуйста, не обещай мне, что все будет в порядке. По крайней мере до тех пор, пока не кончится эта история с детьми... Хорошо?

— Да, обещаю. — Финлей снова прижал к себе Фиону, чувствуя в жене опору, отдыхая душой.

Дженн не обращала внимания на то, какими длинными стали тени в ее спальне, когда свеча догорела. Конечно, ей следовало бы работать, но даже через несколько часов после того, как Финлей ушел, эхо его голоса все еще, казалось, наполняло ее пустые комнаты, подчеркивая тишину, заставляя Дженн ощутить всю глубину ее одиночества.

Что за глупость — следовало бы давно уже привыкнуть к этому чувству.

Однако работа больше не была таким же утешением, как раньше. Теория Генри все разрушила.

Новый приступ страха заставил Дженн резко втянуть воздух и спустить ноги с постели.

Нельзя позволять себе такой слабости! Страх не защитит ее дитя. Но если она заразит его своим страхом, заставит думать, что ему есть чего бояться, заставит гадать, не подвела ли она его, не скрыла ли чего-то, не предала ли...

Как предала его отца.

— Проклятие! — Дженн вскочила, поправила юбки, пригладила волосы.

Нельзя позволять мыслям выбивать ее из колеи. Пока еще нет никаких доказательств того, что в пророчестве говорится и об Эндрю... правда, нет и доказательств обратного. Можно, конечно, спросить Ключ. Беда лишь в том, что Ключ никогда не дает прямых ответов, если дело касается пророчества, так что и это бессмысленно.

— Дженн!

Раздался резкий стук в дверь. Дженн прошла в гостиную и выглянула в коридор. Там стояла Марта, бледная и встревоженная.

— Пойдем. Случилась беда. Кое-кто из детей... они пропали.

Толкотня у входа в пещеру совета была ерундой по сравнению с той тяжестью, которая лежала на сердце Дженн, с тупой болью, говорившей об одном: она потерпела поражение. Тем не менее она распоряжалась быстро и решительно, стараясь погасить панику, вызванную новостями. Все говорили разом, испуганные крики врезались в уши, как клинки. Несколько групп уже отправились осматривать нижние уровни и проходы, которыми редко пользовались; искатели напрягали все силы, чтобы обнаружить следы детей, но сплошной камень — не говоря уже о защите, установленной Ключом, — делали такие попытки безуспешными.

Им всем предстояла долгая ночь...

Заметив в толпе дружеское лицо, Дженн вздохнула почти с облегчением. Бормоча извинения, к ней проталкивалась Марта. Только тут Дженн разглядела, кого та ведет.

— Гай! — Парнишка не смел поднять на нее глаза и жался к Марте. Казалось, напряжение, царящее в пещере совета, делает его меньше ростом.

Не колеблясь ни секунды, Дженн потребовала тишины. Сев на краешек кресла перед Гаем, она взяла его руку в свои, решительно отгородившись от всего вокруг и стараясь думать только о том, что Гай — лучший друг Эндрю.

— Ты ведь знаешь, куда они ушли, правда?

Гай кивнул. Громко сглотнув, он все-таки решился поднять глаза на Дженн и прошептал:

— Нейл сказал, что если я проболтаюсь...

— Нейла здесь нет, — мягко ответила Дженн, — да я и не позволю ему что-нибудь тебе сделать. Скажи мне, куда они ушли, Гай. Если они в новых пещерах нижнего уровня, они могут заблудиться, попасть под обвал, погибнуть. Мне нужно знать.

— Они хотели, чтобы я пошел с ними, только я сказал, что эта затея — глупость... Так оно и есть. Они... ушли.

— Ушли? — Поднявшийся в пещере гул голосов заставил Дженн поднять руку, требуя молчания, но все ее внимание было по-прежнему сосредоточено на Гае. — Ушли из Анклава?

— Да. Прошлой ночью. Они взяли лошадей, теплую одежду и... Остального Дженн не услышала — вся пещера взорвалась криками. Стараясь не обращать на них внимания, Дженн наклонилась к Гаю.

— Ты знаешь, в каком направлении они двинулись? Мальчик покачал головой. Дженн встала, положив руки на плечи Гаю, — он мог нуждаться в защите. Она снова повысила голос, заставляя толпу слушать себя:

— Нужны два верховых отряда для поисков — один отправится на запад, другой на восток. Вызовите тех, кто отправился на нижний уровень. Отряд, что поедет на восток, возглавит Мердок, тот, что на запад, — Арли. Марта, Деста и Симус, соберите людей и на всякий случай подготовьте все для эвакуации. — Шум снова стал оглушительным. В голосах людей звучали страх, отчаяние, решимость. — У нас нет времени выяснять, как и почему. Нужно вернуть молодежь. Задело!

Мердок, Арли и другие пришли Дженн на помощь: кто-то увел убивающихся родителей, кто-то стал отдавать приказы, готовясь в дорогу. Дженн снова повернулась к Гаю.

— Ты знаешь, сколько всего беглецов?

— Нейл и Зеа, Лиам, Сэйр и...

— Дженн! — Голос Финлея покрыл шум сборов. Он махал листом бумаги, лицо его было белым как мел, глаза метали пламя. — Я должен ехать с Мердоком. Хелен тоже сбежала.

Выводя коня из конюшни, Финдей не обращал внимания ни на резкий ветер, ни на ледяную крупу, летящую в лицо. Он мог думать только об одном: как скорее следом за людьми Арли выйти из туннеля и пустить коня по тропе, ведущей на восток.

Все это — его вина. Только его. Если бы он не предложил брать подростков в Шан Мосс, они никогда не ощутили бы вкуса свободы, побега никогда бы не произошло. И вот теперь опасности подвергаются пятеро, и среди них его дорогая маленькая Хелен, — не зная реального мира, думая, будто новые законы Осберта защитят их. Они понятия не имеют о могуществе Брезайла, о том, что он может выследить их и отдать во власть короля или Нэша. Они просто не понимают, какая опасность грозит им в стране, веками испытывавшей ужас перед колдунами.

Проклятие, им же говорили, что изменение законов — западня! Как могли они подумать, будто покидать Анклав безопасно!

Фиона была права: он слишком беспокоился об Эндрю, Дженн и Роберте, не думал достаточно о собственной семье, о собственных дочерях. Он должен был заметить, что Хелен рвется из Анклава, должен был остановить ее!

Он не мог прибегнуть к своему искусству искателя. Дженн напомнила ему об опасности, заставила пообещать, что он и пытаться не станет. Если он рискнет покинуть Анклав без защиты, которую ему обеспечивала Дженн, а Нэш его заметит, его найдут и...

Нет, об этом думать не следует. Пусть он не может обнаружить Хелен как искатель, он все равно ее найдет, обязательно найдет.

Мердок что-то крикнул ему, но слова унес ветер; в темноте члены отряда были почти невидимы. Сколько прошло времени? Сутки? Полтора? Как далеко могли за это время уехать беглецы?

— В такую погоду мы не можем ехать, Финлей! Нас просто снесет с горы!

— Я отправляюсь! — Финлей, увязая по колено в снегу, потащил коня через поле. Нуда, конечно, подростки воспользовались подвернувшейся возможностью. Снегопад на несколько дней прекратился, проехать по тропе стало возможно, — вот они и улизнули через подвернувшуюся лазейку на свободу.

Мердок, спотыкаясь, догнал Финлея и схватил за руку.

— Нужно подождать, пока метель утихнет! Какой прок от тебя будет Хелен, если ты погибнешь? Ну-ка, вернись в укрытие!

— Я не могу ее оставить...

— Я тебе это и не предлагаю. Нужно просто переждать несколько часов, только и всего.

— Через несколько часов может быть слишком поздно!

— Не будет, если мы воспользуемся помощью... Финлей вытаращил глаза на седовласого человека, волосы которого окончательно выбелил снег. Только сейчас он вспомнил, кого видит перед собой. Финлей позволил Мердоку увести себя обратно в конюшню, оставил коня на попечении других, а сам следом за Мердоком прошел в пещеры. Там было тепло, но на сердце Финлея лежала ледяная тяжесть.

Мердок решительными шагами направился к пещере совета. Там оставалось уже совсем немного народа. Не теряя времени, Мердок пересек зал, взял Дженн под локоть и увлек ее в угол, где их разговор никто не услышал бы.

— Ты должна мысленно поговорить с Робертом.

Глаза Дженн широко раскрылись, челюсть отвисла. Она оглянулась на Финлея, беспомощно стоящего рядом, и нахмурилась. Финлей почти мог уловить мысли, лихорадочно мечущиеся в ее голове, но вслух Дженн произнесла всего одно слово:

— Почему?

— Потому что мы не можем начать спускаться по горной тропе по крайней мере до утра, а может быть, и дольше. Это даст нашим детям почти двое суток форы. Если они отправились на восток, они сейчас уже могут быть где угодно... а если их обнаружат...

— Нэш или Кенрик? — шепот Дженн был еле слышен, но она сразу поняла, что имеет в виду Мердок.

— Я знаю, где сейчас должен быть Роберт. Он достаточно близко, чтобы встретиться с нашим отрядом, а как искатель он почти не уступает Финлею. Он способен найти молодежь, какую бы защиту они ни создали. Если ты мысленно обратишься к нему сейчас, он может обнаружить их, пока мы пережидаем метель. Он может даже добраться до них к тому времени, когда мы спустимся в предгорья.

Дженн ответила не сразу, но когда заговорила, в голосе ее звучала решительность:

— Ты прав. Пойду возьму плащ — снаружи докричаться будет легче.