"Агент Тартара" - читать интересную книгу автора (Иванов Борис)

ГЛАВА 9 НЕПОВИНОВЕНИЕ

— А теперь я скажу тебе, дурья твоя башка, как будет на самом деле! — неожиданно взорвался Кукан. — Ты отводишь этого бандюка в стыковочный отсек. Отпираешь гермодверь в туннель. Все полдюжины головорезов стоят там и только того и ждут. Дверь открывается, они косят вас на хрен из бластеров — и его, — он ткнул пальцем в физиономию Клини, — тоже... Потому что на фиг он им сдался! Через считанные секунды вся компания врывается сюда, крошит всех нас в мелкую капусту и восстанавливает, как говорится, статус-кво. На радость тем, кто их послал. И уж как там у них сложатся их дальнейшие взаимоотношения с господами с крейсера, мне, честно говоря, чисто по барабану!

— Им не так легко будет разделаться с Псами, — угрюмо бросил Фор, глядя себе под ноги. — И... с нами тоже!

— Шутишь, мальчик! — отмахнулся от него Кэн. — Такой номер проходит только раз в жизни! Нет, нет! — Он сделал предупреждающий жест. — Прошлый раз ваши собачки сработали здорово. Да и вы сами держались молодцом, ребята. Здорово, говорю я. Но... Но тогда на нашей стороне был фактор неожиданности. Знаете, это здорово влияет... И они вообще ничего о нас не знали...

— Кроме того, — со злой иронией в голосе оборвал его Клини, — что какой-то болван активировал наших уважаемых покойничков и этим заставил нас начать операцию на пару часов раньше назначенного срока. Жаль, что мы вас недооценили.

Кэн даже не удостоил его ответа. Рискуя взмыть под потолок, он продолжал размахивать руками и разъяснять агенту всю глупость варианта действий, продиктованного умниками с «Цунами».

— А того лучше, — продолжал пугать опытный рецидивист не слишком опытного борца с преступностью, — если бандюки эти окажутся лопухами и сваляют дурака: и впрямь выведут дюжину заложников на обмен. Пока они, раззявив рот, будут ждать обмена, десантура вспорет обшивку снаружи запросто: подведет мобильный тамбур и рванет броню антиплазмой. И пойдет потеха! Зомбаки, конечно, отступят сюда, на лайнер, а десант ломанет за ними. Тут и пальбы не оберешься, да и рвануть могут эти типы фигню какую-нибудь, чтоб жизнь не дешево продать. Так что нам с вами тут мало не покажется... А что?! Скажешь — не так?

— Может, и так... — Ким с тревогой посмотрел на часы. — Только скажите на милость, господин Кукан, что в такой ситуации собираетесь делать вы сами? И что посоветуете делать нам?

Кэн надулся, как морской еж, лишенный родной стихии. Ему тяжеловато было понять — шутит господин детектив или впрямь спрашивает у него, Кэна Кукана, путевого совета.

— Вот что, — произнес он со значением, разом оборвав бурную жестикуляцию. — Может, я вам и не советчик, господин легавый, может, вы и сами с усами, но только Кэн Кукан никогда и никому дурного ничего не посоветовал...

Тут Кукан был совершенно искренен — по крайней мере в отношении всего того, что ему приходилось говорить и делать после своей первой «большой» отсидки. Общение с прокурором, адвокатской братией и сливками криминального сообщества Федерации приучило его быть до предела осторожным в высказываниях, особенно в таких, которые чья-нибудь неопытная душа могла бы расценить как руководство к действию. Столь строгое отношение к тому, что постоянно норовило сорваться у него с языка, дорого давалось Кэну. Было, по сути дела, подвигом. Бесчисленное количество раз ему приходилось, наступая на горло собственному честолюбию и гордости, воздерживаться от того, чтобы не ткнуть зарвавшегося поца носом в элементарнейшую глупость, лежащую в основе затеваемой им операции. И столь же бесчисленное число раз ему приходилось благодарить Всемогущего бога за то, что он дал ему силы на такое воздержание. Слишком уж это ответственное дело — давать советы. Но это знают только те, кому хоть раз приходилось за это расплачиваться. Сегодня же наступил его звездный час: господь свел его сразу с пятью (это не считая Псов) оболтусами, которым без его — Кэна Кукана — совета и маневра явно суждено было в ближайшие час-полтора отдать богу душу гораздо раньше установленных природой сроков.

— А потому я говорю вот что. — Кукан решительно выставил вперед свое единственное оружие — указательный палец. — Нам здесь — с вашими ножиками, ребята, с парой зверюг и с двумя хлопушками на руках не продержаться против шестерых взрослых бандитов с бластерами. Я уж не говорю о том, что не детское это дело. И не женское. — Он бросил почти извиняющийся взгляд на Анну. — Хорошо, конечно, играть в казаки-разбойники, но поверьте мне, старому авантюристу: бывают ситуации, когда самая правильная политика — вовремя уносить ноги. У нас с вами — как раз такой случай. А поэтому делать мы с вами будем на самом деле вот что...

Кэн убедился, что все пятеро его собеседников (и двое Псов вместе с ними) достаточно внимательно слушают его.

— Сейчас же, не дожидаясь Знамения Господня, мы расстыкуемся с этой чертовой летучей крепостью и на максимальном ускорении драпанем отсюда вниз, на планету. Там никто не тронет нас — это уже сфера юрисдикции Народов Чура. Как говорится, черт не выдаст, свинья не съест. Шишел — есть такой штукарь-одиночка— так любил говаривать. Вслед нам палить не станут — нет для этого никаких оснований. А там, на поверхности, уже вовсе другой разговор пойдет. Главное, что без стволов под нос сования. Там же, до кучи, и с этим субчиком разобраться легче будет. — Кэн небрежно кивнул головой в сторону Клини, который от такой перспективы тут же съежился.

Ким с тревогой окинул взглядом аудиторию: оба подростка с Чура с застывшими лицами угрюмо, но далеко не враждебно смотрели на «старину Лесли». Что у них было на уме, Киму оставалось только догадываться. Вполне можно было допустить, что такой вот ускоренный вариант возвращения на родную планету их устраивал. Что до разборок с Нелюдью, то они, скорее всего, предпочтут оставить решение этой проблемы десятку хорошо вооруженных и знающих свое дело людей с крейсера. Их собственная честь была полностью сохранена: они — именно они, как говорится, «без дураков», одержали победу над противником, освободили попавший в руки ненавистной Нелюди космический корабль, везут с собой ценного «языка». Бог весть что решил бы предпринять он сам — Ким Яснов, — окажись на месте этих двоих юных людей Чура...

А Валька?

Сидит, мрачно уставившись под ноги. А ноги эти не достают — самую малость, но все же не достают до ребристого пола рубки. Должно быть, мешает невесомость. Ведь ему — Вальке Старцеву — еще так мало лет натикало. И ему обидно, очень обидно будет никогда больше не встретиться со своими родителями, до которых он так долго добирался через добрую половину Обитаемого Космоса. А такое может случиться, то, что он не увидит их больше, в том случае, если агент на контракте «пойдет на принцип» и ввяжется в затею с обменом заложников. Ввяжется сам и втянет их всех — здесь, в рубке, сгрудившихся — вслед за ним, дураком... То, что сейчас наговорил Кэн, конечно, обидно для мальчишечьей души. Но... Но в том-то и дело, что сейчас он уже перестает быть мальчишкой — Валька Старцев.

За несколько последних часов он видел кровь и ужас. Видел, как легко вычеркивают из жизни людей. Людей взрослых и закаленных — не чета ему... И то, что действительно серьезной драки — случись она тут — ему не выдержать, он уже прекрасно понял. А если ему и хочется забыть об этом своем понимании, то эти его самую чуточку не дотягивающиеся до пола ноги напоминают ему об этом.

Нет, самое лучшее для Вальки сейчас оказаться на Чуре, где его, почти как своего, встретят старшие друзья Гана и Фора. А через какие-то несколько часов он увидит отца и мать. Настоящих, живых. Сможет говорить с ними. Даст себе расслабиться. Может, даже расплачется на плече кого-то из них... Пожалуй, выбор Вальки Старцева ясен.

А Анна?

Ким встретился глазами с сопровождающей. Взгляд ее был тревожен. Впрочем, задаваться вопросами тут бессмысленно: сопровождающая она и есть сопровождающая. Ее главная задача — живыми и невредимыми доставить этих двух подростков на их родину. Вместе с их Псами. Пусть даже эти подростки — не совсем подростки, а их Псы — не совсем Псы. И никакой риск здесь не уместен...

Ким перевел взгляд на Клини.

Вот уж кого, видно, никакой вариант не устраивал: ни возвращение в руки подельников теперь, когда он так страшно оскандалился, ни передача в руки людей Чура, по слухам, отнюдь не приверженных гуманным стандартам ведения суда и следствия. То, что Ким прочитал в глазах Раймона Клини, называлось одним словом — «безнадега». И безнадега эта была для похоронного агента полнейшей.

Ни противником, ни союзником в возникшем споре Клини уже не был. И быть не мог.

Вот только Псы и оставались. Застывшие в нише под пультом навигатора, напряженные, ко всему готовые звери. И, как ни странно, именно в глазах этих настороженно ощетинившихся тварей Ким прочитал уверенную решимость биться до конца. На своих хозяев Оррн и Ширра посматривали неодобрительно, а на Кукана — так и вовсе враждебно. И если для Кэна эти взгляды не значили ровным счетом ничего, то Ган с Фором от них чувствовали себя заметно неловко. Казалось, что они испытывали перед Псами стыд за что-то. Цепляясь за кресла и углы пультов, мальчишки подплыли к ним, сгрудились и, словно оправдываясь перед зверюгами, заговорили на их языке — языке тихого рыка, пощелкивания зубами, поскуливания...

Ким с удивлением отметил, что Валька, до того сидевший безучастно и даже как-то отрешенно, вдруг очнулся и тревожно стал прислушиваться к ним, словно пытаясь понять, о чем это там переговариваются его приятели со своими Псами. На миг Киму даже почудилось, что Валька понимает эту причудливую, доступную только людям Чура и Псам «речь». Но он тут же отмахнулся от этого подозрения. Глупости все это.

Да, не забыть бы себя, Кима Яснова, агента на контракте. С ним-то надо тоже определиться... Ким перестал пялиться на спутников и, сморщившись, закрыл глаза, чтобы сосредоточиться.

У него, агента, свой интерес. И зовут этот интерес — Клаус Гильде. Человек, превращающийся во что-то иное, в нечеловека... Может, в ту же Нелюдь? Человек, с которым Кима связывал уже не только контракт и загадка этого человека. Клаус, как пациент корабельного госпиталя, естественно, числился одним из первых в обменном списке. Впрочем, его туда все равно впихнули бы стараниями господ Йонга и Лошмидта.

«Так что же движет мною? — в который раз спросил себя агент. — Демон Тайны?»

Ведь все-таки недаром много-много лет назад он приносил свои мальчишеские жертвы (когда — марки, которыми торгуют монахи Пестрой Веры, а когда — просто бумажную мелочь, отпущенную «на мороженое») на алтарик Шато-ут-Таама — Неудачливого Бога Любопытства.

Да нет, ведь есть еще те — одиннадцать. Те, которых бандиты отпустят вместе с Клаусом. Для них спасение реально. Остальным трем с лишним десяткам заложников придется испытать, вместе с террористами, действие световых, парализующих средств. Все прелести штурма. Но этих одиннадцать еще можно спасти..

Нет, пусть он остается, Шато-ут-Таам, в своем далеке — в светлых снах его детства. А сейчас с Кимом Ясновым должны быть его профессиональные добродетели: честь, решимость и верность контрактным обязательствам.

Ким мысленно отсалютовал шеренге этих жаждущих его крови идолов и бросился в бой.

— Все это так, — снова согласился он со словами «космического волка». — И все-таки не совсем так, господин Кукан. Я вовсе не собираюсь ставить под удар ни вас, ни тем более детей и... — он взглянул на сопровождающую, — и вас, Анна. Но я и не могу принести в жертву те двенадцать человек, которых, наверное, удастся спасти... Поэтому...

Кэн обреченно махнул рукой. Он, видно, по-своему оценил реакцию аудитории на свой монолог.

— Делаем так, господа... — Он тяжело вздохнул. — Вам мои советы, вижу, все равно по фигу. Так вот, не знаю, что вы там хотели предложить нам, а п о-н астоящему делаем та к: в переходник этого бандюка, — Кэн энергично ткнул пальцем в похоронного агента, — если вам так уж благоугодно, вы поведете в одиночку... Но старина Кэн вас подстрахует, мистер. Мы им свои условия выдвигаем — дополнительные. Во-первых, пусть поддадут в туннель давление. Одну десятую... Тогда можно будет контролировать, какие секции у них перекрыты гермодверями. Так им труднее будет устроить засаду в первой... Или — сразу за ней... Это первое... А во-вторых: весь нулевой отсек, как только вы туда спуститесь, я тут же перекрываю аварийными запорами. Тогда случись что, я уж вам помочь ничем не смогу — не обессудьте... Но и оттуда сюда хрен кто прорвется!

— Разумно, — согласился Ким.

Разумеется, вариант, предлагаемый Куканом, означал для него — Кима — смертный приговор в случае малейшего недоразумения с процедурой обмена. Но что верно: он, вариант этот, надежно гарантировал жизнь всем остающимся в рубке «Саратоги». Все они сейчас внимательно смотрели в рот Кукану.

— Дальше, — продолжил тот. — Если все ж таки эти суки перехитрят нас и ломанут в переходной, я, уж увольте, не буду ждать, пока они начнут резать плазмой вас, господин детектив, а заодно и замки. Я в таком разе замыкаю контур «К» — без долгих разговоров. Слыхали о такой штуке? Короче говоря, отсек экипажа с рубкой и со всеми нами грешными вместе отстреливается и летит куда бог пошлет. А в ходовых отсеках врубаются планетарные движки — при закрытых заглушках. Впрочем, вам, сухопутным водоплавающим, такое объяснять — только время тратить. Короче говоря, от кораблика останется только корпус и реакторный блок. Все остальное выгорит на фиг. В секунды. И туннель тоже. Вместе с теми субчиками, которые надумают там засады устраивать. И пусть у меня потом вычитают из пенсии три тысячи лет стоимость ремонта. Только надо, чтобы эти суки знали это наперед. Тогда раздумают фокусы строить... Вот так. Вот примерно таким образом...

— Разумно. Все это разумно... — Ким снова нервно посмотрел на часы и потянулся к клавиатуре пульта связи. — Я сейчас передам на «Цунами» наши поправки...

— Нет! — с неожиданной резкостью вступил в разговор Ган. — Так не воюют с Нелюдью! Вы ничего не понимаете! Совсем ничего! Один ты туда не пойдешь! С тобой пойдут Псы. А с Псами — и мы...

Это было сказано совсем не по-детски — уверенно и без малейших намеков на возможные возражения. И Ким понял, что именно так и будет. Происходил бунт, небольшой, но очень отчаянный и ожесточенный. Бунт средневекового, замешенного на давно исчезнувшей из памяти землян чертовщине сознания — живого в этих подростках, которым и пятнадцати не стукнуло, — против вялого, приспособленческого сознания рыхлых созданий, населяющих взрослый мир Федерации Тридцати Трех Миров.

— Вы, ребята, того... — как-то растерянно пробормотал Кукан.

И смолк, уставившись на Псов. Те, убедившись, что необходимое и достаточное действие на оппонента произведено, перевели свои зрачки на Кима.

— Я с вами, ребята... — не отрывая глаз от какой-то пустяковины там, внизу, на полу, как о чем-то само собой разумеющемся, уведомил товарищей Валька.

Ким нервно повернулся к Анне и упреждающим жестом вскинул руку.

— Только не говори мне, что не можешь отпустить детей одних и что ты за них отвечаешь головой! — торопливо пресек он ее попытку сказать что-то. Он даже не понял, почему вдруг перешел с сопровождающей на «ты». Видимо, так полагалось по сценарию, написанному не здесь.

— Никому не нужно твое геройство, — продолжал убеждать он явно несогласную с ним мисс Крамер. — Ты будешь там только дополнительной мишенью...

Реакция Анны Лотты была немного неожиданной. Она заломила светлую бровь и пожала плечами.

— Это еще неизвестно, кто там окажется «дополнительной мишенью», — непривычным голосом отрезала она и извлекла из-под полы джинсового жилета очень убедительного вида «венус».

Ким только откашлялся.

— Я, вообще-то, в дипслужбе не на постоянной основе, — пояснила сопровождающая. — Прикомандирована от управления расследований. Опыт участия в спецоперациях есть... И звание лейтенанта, если тебя интересуют такие подробности...

Нельзя сказать, что Ким был так уж потрясен этой метаморфозой. Было бы, наоборот, крайне удивительно, если бы ни одна из спецслужб Федерации не уделила внимания двум путешественникам, заехавшим погостить в эту Вселенную из совсем другого мира... Он тяжело вздохнул (сколько таких вздохов накопилось в его душе, начиная с утра сегодняшнего, невероятно длинного дня?) и опустил плечи. Запретить офицеру Федерального управления расследований участвовать в операции по обмену заложниками он, конечно, не мог.

— Не беспокойся, — выдерживая это уже закрепившееся между ними «ты», успокоила его Анна, — я не буду путаться у вас под ногами. Просто постараюсь, чтобы все было сделано грамотно. Не обижайся, агент, но все-таки я — единственный профессионал в нашей компании. Ах да! — она бросила косой взгляд на Кукана. — Простите, Кэннет, не совсем единственный...

— Я — по другой части, мэм... — галантно и строго по существу возразил тот.

— Соваться в тамбур не буду, — уточнила диспозицию Анна. — Буду страховать тебя от шахты лифта — оттуда «переходник» как на ладони...

— С вашего позволения, мэм, я бы в свою очередь страховал вас, — предложил Кукан. — Если бы вы с господином детективом...

— С агентом, — поправила его Анна.

— С господином агентом... Если бы вы все-таки доверили мне оружие... Я бы держал под контролем оба аварийных люка. Это — довольно скользкое место в ваших планах...

— Вам лучше оставаться в рубке, Кэн... — с оттенком досады в голосе заметила сопровождающая. — И в случае чего — действовать так, как вы наметили...

— Ну уж нет!

Кэн принял оскорбленную позу. Только настоящему «космическому волку», с младых ногтей приученному к условиям невесомости, мог удасться подобный номер.

— Женщины и малые дети будут рисковать своими жизнями, а я — отсиживаться здесь?! И потом, это две большие разницы, господа. В случае необходимости отправить на тот свет с гадами вместе одного мужика («из шпиков к тому ж», прочитал ось в интонации Кэна), который знал, на что шел, а другое — всю компанию разом... И потом, перекрыть «переходник» я смогу и не из рубки, а от любого аварийного стенда — их в каждом отсеке штук по восемь. И до рубки доберусь в два счета. Да к тому же откуда им знать, чертовым террористам: на стреме я торчу с «дурой» наготове или сижу в рубке с пальчиком на кнопке? Главное, чтобы им ясно было, что, если надо, мы им устроим такой цирк, что мало не покажется... А держать оборону в два эшелона — куда как надежнее, чем с одной руки... Не так ли, мэм?

— В три, — продолжая изучать пластик покрытия рубки, глухо бросил Валька, — «Пушек» у нас сейчас получается три. Две — трофейные. Агент идет без оружия. У сопровождающей одна — своя — раз. У... у Кукана — одна. Два. А кому дадите третью?

— Совсем у ребят мозги поехали... — растерянно развел руками Кэн. — Ты что же это — ствол на руки получить хочешь? Да ты, мальчик, хоть знаешь, из какого конца у пистолета пуля вылетает?

— На корабле без дела стрелять нельзя, — сухо, по-деловому ответил Валька, — а то показал бы... Я разряд имею в классе юниоров. Сгонять за дипломом? Он у меня в каюте...

— Дайте ему ствол, — вдруг поддержал его молчавший до этого Фор. — Он правду говорит. У него очень точный глаз...

Кэн с каким-то удивленным уважением посмотрел на Вальку.

— И кто же тебя так научил? — поинтересовался он. — Папа?

— Нет, — с какой-то странной, горькой отрешенностью ответил Валька. — Того человека, который учил меня стрелять... И всему другому... Его звали Сайрус. Сайрус Ноттингем. Он умер.

— А ты...

Ким присмотрелся к лицу Вальки.

Совершенно незнакомый человек стоял перед ним. Совсем не тот, с которым он чаевничал еще только прошлым вечером.

— А ты сможешь выстрелить в человека? — спросил агент.

Спросил вполне серьезно. Потому что теперь уже и впрямь не знал ответа на этот вопрос.

— Это ведь... На самом деле это очень трудно... Так ты сможешь выстрелить в человека?

— Запросто, — ответил Валька не задумываясь.

— Так... — Капитан Манцев строго воззрился на застывших перед ним участников предстоящей операции. — Вы, Таннер, докладывайте первым...

Руководитель группы штурмового десантирования поправил ставший сегодня слишком тугим галстук и короткими рублеными фразами обрисовал положение на своем «участке фронта».

— Группа основного штурма — сорок человек на двух мобильных шлюзах, — он чуть поморщился, словно глотая горькое лекарство. — Шестеро — в группе боевого огня — в пространстве. Шестеро — в группе отвлекающего огня — закрепились на корпусе. В седьмом отсеке — группа отвлекающего штурма. Четырнадцать бойцов. Группа усилена роботом-киберисполнителем «ромул». Полицейская модель.

Таннер поморщился.

— Так, далее... По сигналу «Штурм-первый» группа основного штурма в момент «ноль» начинает выдвижение к корпусу «Цунами» — в район четвертого резервного отсека.

В момент «ноль плюс двадцать» — перенос защиты: включение защитного поля вокруг шестого и третьего резервных отсеков. Отключение защитного поля четвертого отсека. Группа отвлекающего штурма с помощью киберисполнителя начинает вскрывать гермодверь четвертого резервного...

Момент «ноль плюс двадцать пять» — группа отвлекающего огня начинает массированный обстрел переходного туннеля и всех участков корпуса в районе четвертого отсека, с которых возможно наблюдение ближнего пространства. Группа боевого огня ведет выборочную пристрелку.

Момент «ноль плюс двадцать семь» — группа основного штурма входит в зону видимости и поражения, а группа боевого огня ведет ураганный огонь. Группа отвлекающего огня переходит на ведение огня поддержки. Группа отвлекающего штурма приводит в действие пенетраторы. В случае удачного пробоя переборок вводит в отсек «парализатор-800». И — по возможности — камеры внутреннего наблюдения. В видимом и инфракрасном...

Момент «ноль плюс тридцать две» — отключение контура внешнего поля на корпусе. Группа основного штурма стыкует мобильные шлюзы с корпусом в районе четвертого резервного. Приводит в действие кумулятивные заряды вскрытия. По срабатывании зарядов — режут броню плазмой.

Момент «ноль плюс сорок четыре» — группа основного штурма через два «окна» проникает в четвертый резервный. Удар парализующим полем. Удар шумовыми генераторами. Удар импульсным светом. Огонь на поражение объектов «зомби». Огонь на поражение точек сопротивления. Группа отвлекающего штурма оказывает максимальную поддержку атакующим.

Момент «ноль плюс пятьдесят». Атака в сектор гермодвери. Ее вскрытие и соединение с группой отвлекающего штурма. «Упаковка» обездвиженных единиц противника. Медгруппа начинает эвакуацию заложников во временный госпиталь — в «нулевой» отсек.

Конец операции.

Ожидаемое полное время выполнения — не более шестидесяти секунд. Предполагаемые потери (в случае применения противником неядерных взрывсредств) со стороны противника — семь единиц; наши потери — не более двадцати единиц; потери гражданского контингента — до тридцати единиц.

Капитан молчаливым кивком принял рапорт и кивком же — только чуть иным, предоставил слово полковнику Йонгу.

— Мы готовы к проведению обмена, — мрачно доложил тот. — Основная схема — точно та же, что предложили мы... Однако наши партнеры с «Саратоги» принимают некоторые дополнительные меры...

— Может, не надо самодеятельности? — не столько спросил, сколько приказал капитан. Йонг смутился.

— Мне кажется, что не стоит нам вмешиваться в их действия со своими указаниями, — возразил он настолько мягким тоном, насколько была способна его, пропитанная идеей субординации, натура. — Примите во внимание, капитан, что мы, э-э... лишены какой бы то ни было возможности жестко диктовать им, что делать, а чего не делать...

— Тогда ступайте и действуйте! — коротко определил Манцев. — Не дожидайтесь, пока мы тут закончим воду в ступе толочь... Придерживайтесь плана с точностью до секунды и о прохождении каждого этапа докладывайте немедленно... Вы свободны.

Он повернулся к чрезвычайному комиссару:

— Сергей Дмитриевич?

Горский чуть подтянулся и отрапортовал:

— Капитан Тоох объявил для экипажа-стажера суточные учебные игры. Корри заперлись в отсеках-тренажерах и блюдут полный нейтралитет. Делают вид, что ровным счетом ничего не происходит. Это им, конечно, тяжело дается...

— Медицинская спецгруппа?

Не удостоив сверхкраткий доклад своего старого приятеля даже пренебрежительной репликой, Манцев повернулся к украшенному погонами с древней витой змейкой седовласому арабу — руководителю медицинской службы крейсера.

«А моя — капитанская — задача, — думал он, пропуская мимо ушей слова старшего медика (в старине Хасане Манцев был уверен куда больше, чем в самом себе), — моя задача — всего лишь дождаться того момента, когда господину Йонгу удастся наконец вытянуть своего протеже из плена. Или, наоборот, окончательно не удастся... И тогда — при любом раскладе, чем бы эта затея с обменом заложниками ни закончилась — отдать команду „Штурм-первый“... А потом останется только ждать. И вознести молитву Канден Каину — Слепому Богу Первой Крови...»

Кан, конечно, проходил по ведомости Пестрой Веры, но ведь не Аллаху же должен молиться Федор Манцев, чьи корни уходят в православие. Но и не забытому еще его дедами православному Богу — тоже. Ибо тому вряд ли угодны затеявшие зло и их молитвы... А Пестрая Вера прислушивается ко всем. И никому ничего не обещает.

Несерьезная вера серьезных людей..

— Ну вот и все. — Который раз за это бесконечное утро Ким сверился с часами и вяло улыбнулся Кэну.

Для Анны он припас улыбку пожизнерадостней. Она ответила ему тем же.

— На твоем месте, агент, — заметила она, глядя в сторону, — я не была бы так щепетильна: ну ладно, решили обойтись без «ствола» — дело хозяйское. Но какой-нибудь пустячок, который вам помог бы в случае чего, я с собой все же прихватила бы.

— Ну... — Ким оглянулся на придерживаемого Псами в сторонке Клини и более уверенно закончил: — Я ведь недаром заглянул в свою каюту перед тем, как отправляться сюда...

— Ну тогда, слава богу, ты идешь на дело не с голыми руками...

Анна снова улыбнулась ему — на этот раз только уголком рта.

— А вот это возьми просто так — на счастье.

Она подкинула на ладони и протянула ему немудреный сувенир — под старину сработанный брелок — забранная в металл заячья лапка.

— Спасибо. А не будет ли он нужнее тебе самой? — осведомился Ким. — Ты-то тоже идешь на дело...

— У меня с собой другой талисман.

Анна подкинула на ладони свой «венус».

— Калибр — так себе, но скорострельность — на высоте. Удачи тебе.

Ким молча сунул пушистый оберег в карман куртки и кивнул ребятам. По их почти незаметному знаку Псы отступили от похоронного агента, и он нехотя зашагал к агенту, морщась от боли, причиняемой ремнями, туго стягивающими его локти за спиной.

— Восьмой, — сосчитал Горский выходящего из дверей «четвертого резервного» заложника (то был близкий к обморочному состоянию бармен Чадович). Девятый... Не ваш?

— Нет, — коротко и зло отозвался Йонг.

— Десятый... Тоже не ваш.

Голос Горского окрасился уже не только сочувствием к партнеру, но и вполне определенного происхождения тревогой.

— Одиннадцатый... Коротышка Сяо... Ч-черт! Они блокируют дверь! Нас надувают! Срочно соединитесь с «Саратогой»... Что?

Профиль чрезвычайного комиссара налился иссиня-фиолетовыми тонами. Он откинулся в кресле.

— Все летит к черту, капитан! — рявкнул он в селектор. — Все летит к черту!!!

— Я очень прошу вас, господин Клини... — Ким положил руку на плечо похоронного агента. — Не делайте глупостей. Мы выполняем поставленные нам условия. Играем честно. Так что не надо портить эту игру под самый занавес.

— Развяжите меня, — глухим голосом буркнул Клини. — И закройте тамбур с нашей стороны. Иначе проход в туннель останется заблокирован.

Ким надавил кнопку, и щит внутренней гермодвери переходного тамбура стал на место. Почти бесшумно.

«Вот оно — узкое место всей операции, — прикинул Ким. — Тут я остаюсь без всякого „огневого прикрытия“ — будь у нас хоть три ствола, хоть сто на одного».

«Распрягать» Клини он не стал, а в ответ на обращенный на него взгляд — недоуменный и требовательный — только, слегка прикрыв глаза, отрицательно покачал головой.

Он уже потянулся было к клавишам управления внешней двери, когда в слегка спертом воздухе тамбура вдруг повисло жужжание самих по себе заработавших сервомоторов и бронированная плита, закрывавшая выход в первую секцию туннеля, плавно отъехала в сторону. В открывшемся проходе лицом к лицу с Кимом стоял облаченный в мешковатый — явно с чужого плеча — комбинезон Клаус Гильде.

Только стоял он там не один. Упираясь ему стволом бластера в затылок, в сумраке туннеля маячил секретарь господина Клини. Вид у него был достаточно решительный для того, чтобы не сомневаться в его намерениях. Самым же неприятным в его облике был рюкзак — маленький, скромный рюкзачок, почти неразличимый в полутьме. От рюкзачка к левой, сжатой в кулак ладони мистера Чорриа тянулся тонкий, но довольно хорошо различимый, провод

Несколько секунд все трое стояли неподвижно.

— С вами так не договаривались, — наконец сухо бросил Ким, стараясь не производить особо резких движений.

— Пусть вас, молодой человек, не заботит, о чем со мной договаривались люди с крейсера, — так же сухо и напряженно оборвал его Чорриа. — Все для вас кончится хорошо, если вы будете вести себя правильно. Вы видите это?

Он приподнял свой левый кулак так, чтобы стал лучше заметен провод и совсем махонькая коробочка, зажатая в пальцах.

— Мне не надо объяснять вам, господин агент, что такое «закон мертвой руки»? За спиной у меня контейнер с неплохим запасом антиплазмы. Он рванет, как только я разожму руку. Конечно, для крейсера это — комариный укус, но не для «Саратоги»... Вам и вашим друзьям мало не покажется, поверьте. А поэтому самое правильное, что вы можете сделать, это сдать лайнер и побыть немного в запертом отсеке. Вместе с вашим приятелем, который так не любил показываться на глаза своим попутчикам. Если вы думаете, что никто не заметил того, что этот тип в теперешнем раскладе — козырный туз, то вы просто за дурачка меня считаете...

Гильде чуть переменил позу — то ли просто переминаясь с ноги на ногу, то ли готовясь предпринять что-то. Ким глазами приказал ему: «Замри!»

— Я понял вас достаточно хорошо... — заверил он Чорриа. — Не будем терять времени — люди на крейсере довольно сильно напряжены сейчас. И мои друзья — тоже. Давайте определимся с порядком действий.

— А порядок очень простой, господин агент...

Лицо Чорриа покривила улыбка, больше похожая на неожиданный косой разрез скальпелем.

— Сейчас вы осторожненько возьмете свой мобильничек и объясните своим друзьям ситуацию. На крейсере вас тоже услышат и от резких действий, думаю, воздержатся. Вы своих друзей пригласите сюда, в отсек, а мы с господином Клини перейдем на «Саратогу». И прихватим вашего приятеля — для полной гарантии. Проход к крейсеру для вас заблокирован. И со стороны кораблика гермодверь мы перекроем, так что вам придется немного побыть взаперти — до тех пор, пока экипаж крейсера вас не вытащит на волю. Ничего страшного...

— Вы прекрасно понимаете, что вам не удастся уйти... — пожал плечами Ким. — Захвата крейсера у вас не получится. Он и с самого начала был обречен на провал. Лучше вам...

— Я обойдусь без ваших советов, агент... — оборвал его секретарь похоронного агента, — Делайте, что говорят...

— И развяжите мне руки! — нервно рявкнул Клини.

Странно, Киму показалось, что Чорриа сделал непроизвольное движение, словно хотел остановить его. Отменить требование своего сообщника. И именно эта, не совсем ему еще понятная, странность заставила его выполнить это требование.

Потом с демонстративной осторожностью он поднес к уху свой блок связи и надавил клавишу входа в корабельную коммуникационную Сеть.

— Мы снова в дерьме! — признал очевидное Горский. — Господа! Я и гроша ломаного не дам ни за ваших протеже, ни за два десятка оставшихся заложников. Надо начинать штурм, пока эти сумасшедшие опять не захватили «Саратогу»...

— Что предпринимает Яснов? — нервно спросил Йонг. — Он может выйти на резервный канал?

— Судя по всему, они именно сейчас проводят обмен...

Чрезвычайный комиссар, судорожно морщась, прижал наушники к голове.

— Ч-черт!!! — заорал он. — Там у них какая-то ерунда! Какая-то накладка...

Все произошло почти мгновенно. Как только все пятеро остававшихся на «Саратоге» по очереди, оставив оружие у порога, покорно вплыли в тамбур из переходного отсека «Саратоги», Чорриа подтолкнул стволом Гильде и тот, слегка покачиваясь в невесомости, словно воздушный шар вплыл в тот же тамбур из переходного туннеля.

«Псы, — машинально подумал Ким. — Ребята оставили Псов на корабле. В засаде?»

А вот дальше все пошло вразнос. Уныло растиравший затекшие запястья Клини неожиданно без замаха врезал меж глаз своему секретарю. Развернувшись, он одной рукой ухватился за выступающий из стены красный рычаг, а другой словно клещами поймал запястье Кима, норовя вывернуть его из сустава.

«Крышка! — только и успел подумать Ким. — Сейчас рванет...»

Но не рвануло. Произошло нечто совсем другое.

Почти бесшумно скользнули вниз «гильотины» обеих гермодверей, и освещение в тамбуре погасло. Впрочем, темнота длилась не дольше секунды и сменилась тускловатым светом софитов аварийного освещения. Почти сразу вслед за этим короткое сражение закончилось: Ким почти машинально, заученным приемом, освободился от захвата, а более привычный к невесомости Кукан «зафиксировал» взбунтовавшегося пленника, припечатав его лицом к стенке.

— Ч-черт! — озадаченно произнес Ким. — Почему мы еще живы?!

— Да потому, — сквозь зубы объяснил Клини, — что блеф это — антиплазма и «закон мертвой руки»... Антиплазму на борт так запросто не протащишь. И вообще, не такая это штука, чтобы с ней в багаже путешествовать. У Ли с собой обычный заряд «супер-Т». И взрывать себя он не станет до последнего. А вы все — козлы порядочные. Можно было сообразить, что вас на пушку берут. Какой агент станет себя подрывать, не выполнив задания?

— О своем задании вы нам расскажете чуть позже, — оборвал его Ким. — Обязательно расскажете. А сейчас — перебираемся на лайнер...

— А вот это уже — фиг... — не без яда в голосе отозвался Клини. — Придется подождать, пока заварушка кончится.

Он кивнул на рычаг, вывернутый им из паза в стене.

— Аварийное блокирование. Изнутри отсеки не открываются. Во избежание...

— Какого же черта ты нас здесь запер? — вскипел Кэн, норовя посильнее вывернуть руку похоронного агента.

— Мог бы и сам сообразить, — шипя от боли, отозвался Клини. — Мера безопасности. Теперь Ли со взрывчаткой — за гермодверью. Он и от нас теперь отсечен, и от своих. Гермодвери должны были сработать во всех секциях туннеля... А аварийная гермодверь — штука надежная. Рассчитана и на случай паники среди вооруженного экипажа. Ни бластером, ни взрывчаткой ее не разнести — как-никак «Саратога» бывший эсминец...

— Это-то я понимаю — не дурак... — Кэн еще немного подвернул локтевой сустав пленника. — Другого я не понимаю. И никто тут не понимает... Почему ты вдруг против своих играть начал?

— Потому что не хочу умирать... Чорриа — фанатик. Если он окажется на «Саратоге», то... Да отпустите же! Больно... Я не буду делать глупостей. Если Ли прорвется на лайнер... Вы что, не понимаете, что двигательную установку «Саратоги» можно быстро переделать просто в бомбу? Несколькими командами с управляющего компьютера. А она помощнее, чем зарядик антиплазмы.

Если рванет она, то и крейсеру несдобровать. Во всяком случае, выполнить свое задание он не сможет. Это был наш запасной вариант — на случай провала варианта с заложниками. Но мне незачем разлетаться в пыль и газ. Все равно мы проиграли. По большому счету...

— Займитесь замком, — кивнул Ким Кэну. — Может, получится? Вы же виртуоз...

Кэн не заставил себя уговаривать слишком долго. Он сдал Клини на руки Киму, а сам тут же, ловко цепляясь за леер, пополз к гермодвери, ведущей в стыковочный отсек «Саратоги». И чуть не свернул себе шею, обрушившись со второго в первый, ставший вдруг чем-то вроде подвала отсек тамбура — тяжесть начала возвращаться в эти отсеки. Связанные хрупким мостом туннеля эвакуации, «Саратога» и «Цунами» начинали вращаться в странном вальсе вокруг общего центра тяжести.

— Грамотно, — прокомментировал случившееся Кэн, потирая набитую шишку. — Теперь секции перехода заблокированы, и можно на них подать усилие без опасности разгерметизации. А бандюкам дополнительная сложность: по туннелю сейчас им с заложниками на руках отступать на «Саратогу» никак не возможно. Туннель не туннель уже, а шахта. Пропасть.

Запел сигнал блоков связи — и у Кима и у Анны одновременно. Анна коротким знаком руки дала понять, что говорить будет она. Выслушав злобное курлыканье трубки, она подняла глаза на Кима и коротко объяснила:

— Чорриа и его... люди...

— Это — не совсем люди, — заметил Ким.

— Не важно. Эти господа предупреждают, что у них находятся еще около двадцати заложников. И предлагают сдать «Саратогу» и мирно разойтись...

— Не верьте им! — возбужденно зашипел Клини. — Это верная смерть!

— Нам дают час на размышление. И требуют, чтобы мы не уходили с линии и отвечали на их вызовы немедленно.

— Мы по идее блокированы, — пожал плечами Ким, — и никак не можем выполнить их требования.

— Собственно, они обращаются не к нам, — пояснила Анна. — Они настаивают, чтобы мы передали эти требования на крейсер. Но крейсер и так прослушивает все наши разговоры. Так что в разговор влез их капитан и сообщил, что условия Чорриа понял. И тоже попросил нас с линии не уходить.

— Ну что же, будешь у нас ответственной за связь. А я все-таки покрепче упакую этого субъекта...

— Для похоронного агента вы чересчур хорошо владеете приемами рукопашного боя, Раймон, — констатировал Ким, снова затягивая ремень на завернутых за спину локтях Клини.

Потом, подумав, принялся понадежнее приторачивать пленника к более или менее надежной трубе пневмопровода.

— У нас здесь очень много агентов накопилось... — чуть рассеянно пожала плечами Анна. Агент на контракте. А господин Клини — один в двух лицах: и похоронный он агент, и агент Тартара...

— Все не так, — тихим, но почему-то страшно натянутым голосом сказал Валька.

— Почему, мальчик? — устало и с каким-то одному ему известным подтекстом, скрытым за необычной интонацией, осведомился Клини.

— Потому, что это я, я — агент Тартара! — закричал Валька. — Я!

Он обвел напряженным взглядом уставившихся на него людей.

— Успокойся, Валентин, — как можно ровнее сказала Анна — Успокойся... Это у него срыв, — тихо добавила она, обернувшись к Киму. — Ничего удивительного...

Валька выпрямился и сел, внимательно глядя на каждого из окружающих. Потом остановил взгляд на Киме.

— Я — не псих, — тихо сказал он.

Утер лицо рукавом и снова повторил:

— Я — не псих. Вы меня выслушайте. Внимательно, пожалуйста, выслушайте...

Как-то так это у него получилось, что все узники полутемного тамбура смолкли. До того каждый говорил что-то свое: про то, что Вале надо дать воды, про то, что нет ли у кого с собой каких-нибудь таблеток, еще про что-то... А тут — замолкли.

Валька перевел взгляд на своих друзей. Оба мальчишки с Чура совершенно непринужденно сидели на холодном металле ставшей полом переборки и смотрели на приятеля без всякого удивления. Точно так же — настороженно, но не растерянно, — как смотрели на него раньше их оставшиеся на «Саратоге» Псы.

— Вот они уже знали... — Он кивнул на Гана и Фора. — Ведь ты о чем-то догадывался, Ган? И ты, Фор...

— Не мы... Псы... — Фор мотнул головой в сторону стальной двери, отрезавшей их от «Саратоги». — Они... Мы сначала думали, что ты — Нелюдь... Но Псы всегда узнают Нелюдь первыми.

— А Клини они не угадали? И Чорриа? — спросил Кэн, на секунду оторвавшись от манипуляций с гермозапором.

Фор пожал плечами:

— Это не так просто. Здесь — все чужое. Они чуяли Нелюдь. Но не знали, кто. Мы сперва думали — ты, — он кивнул на Вальку. — Потому что ты умеешь... разное. Драться. Дружить с железом... И еще — ты все время врал. Ты никогда не был на Земле. Но Оррн и Ширра... Псы решили, что это не ты. И мы решили дружить с тобой...

— Хотя я? — удивленно спросил Валька.

— Мы давно поняли, что ты оттуда — с Чура, — ответил Фор. — Ты много делаешь, как делают только там.

А так — даже интересно: у каждого должна быть своя Тайна. Мы гадали-думали: может, ты из отбившихся? Или из изгнанных? У них, говорят, целые деревни есть — на Поверхности. А может, ты — ученик кого-то из колдунов? Мы так и не разгадали. Но с тобой — интересно.

— Господи, — прошептала Анна, обращаясь главным образом к Киму. — В этом — они все! Им было интересно...

— Я из Поселения, — коротко и непонятно объяснил Валька.

И тут впервые в тесном пространстве тамбура прозвучал незнакомый, хриплый и сдавленный голос — голос похоронного агента Клини.

— Да, парень... — каркнул прикованный к трубе пневмопровода командир Нелюди. — Ты — наш!... Я тоже тебя засек. Только слишком поздно...

— Я — не ваш! — Голос Вальки стал злым и напряженным. Зазвенел хрупкой еще сталью. — Я же сказал: я — из Поселения!!!

— А мы, по-твоему, откуда? — усмехнулся Клини.

— Я — из Третьей Касты, а вы оба — из Первой! Только Первая Каста знает, как управлять биороботами... И потом, я вас в Поселении не видел. Ни разу. А у меня хорошая память. На лица, на голос...

— А ты думаешь, сколько лет назад меня внедрили в Миры Заблудших? — усмехнулся Клини. — Да я там — в Поселении — последний раз был, когда ты под стол пешком ходить учился, а не зрительную память тренировал...

— А что это за Поселение, Валентин? — как можно более спокойно спросил Ким.

Валька судорожно вздохнул, сосредоточился и заговорил. Заговорил уже совсем по-другому. Это была речь ученика, на совесть выучившего урок, и не один. Ученика странной, жутковатой школы — школы, где учили людей не быть людьми... Рассказ о мире по имени «Поселение».

Это был странный мир, приютившийся на плеши полярной шапки Чура — скрытно от всех и вся. Мир, сотворенный для людей Нелюдью. Этот мир был словно срисован с жутковатого мира концентрационных лагерей прошлого и в то же время — со множества кусочков почти всех современных Тридцати Трех Миров одновременно. Четыре касты царили в нем.

И высшей из них были те, кого не знал никто. Посвященные в тайну Высшей власти, общающиеся с той неназываемой силой, что сотворила мир Поселения, создала всех его обитателей и вдохнула в них жизнь. Они определяли все правила здешней жизни. Ставили цели. Следили за их исполнением. Награждали и наказывали. Решали: казнить или миловать. Носители такой власти, казалось бы, должны были жить, утопая в роскоши, отгородясь непроходимой стеной и глубоко презирая всех, кто оказался бы по другую ее сторону. Ничего подобного не было в тесном, двадцатитысячном мирке Поселения. Они — приобщенные к высшим тайнам — ничем не отличались от любого из представителей всех других трех каст. Были растворены в этой массе. Не имели лиц и имен. Все видели и все знали. Присутствовали везде. И каждый член касты не знал никого из «своих», кроме двоих. Может быть, и был кто-то, кто знал их всех. Но только уж этот «кто-то» наверняка не был человеком. Это, впрочем, было известно Вальке только по слухам.

Дойдя до этого места своего рассказа, он запнулся, сглотнул слюну и покосился на Клини. Тот криво усмехнулся, но никак не комментировал этот выразительный взгляд. Валька снова заговорил, продолжая коситься на похоронного агента.

Теперь он рассказывал про Охрану. Про Охрану и про Агентуру... Он сам был из Третьей Касты — агент (теперь Ким понял, чем так рассмешил Валентина при их первой встрече).

А Охрана была Второй Кастой — кастой, на первый взгляд самой обеспеченной и всемогущей в Поселении. Кастой, владеющей оружием и информацией. Информацией обо всем и обо всех, за исключением Приобщенных к Тайне. Охрана была орденом, замкнутым в себе. Дисциплинированным и жестоким — жестоким и к себе, и ко всему миру. Повязанным круговой порукой Испытания Кровью, преданным неведомым создателям Поселения и беспрекословно исполняющим их приказы. Приказы, которые передавали им посвященные — никогда лично. Для этого существовало множество изощренных и надежных способов — от простого телефонного звонка, начинающегося условными словами — как в старом добром двадцатом веке, — до программирования на «нечаянных» сеансах гипноза, память о которых мгновенно стиралась из сознания программируемого. У Охраны была своя разведка и контрразведка. Были глайдеры, вертолеты и другая техника. Была своя школа и «академия», в которых с младых ногтей воспитывались отобранные со всего Поселения наследники этой своры натасканных псов.

Но подлинной основой и причиной существования Поселения с самых первых лет была Агентура — Третья Каста. Она составляла треть жителей Поселения, и остальные две трети существовали и работали ради нее. Это была каста фанатиков. Каста, обязанная вбивать фанатизм в головы своего подрастающего поколения еще до рождения. И каждый из них, этих агентов Тартара, с первых дней своей сознательной жизни знал, что судьба его — рано или поздно отправиться в стан жестокого врага и жить и умереть там. Умереть не глупой, случайной смертью, а так, чтобы самой смертью своей послужить Делу!

А жизнь всех трех первых Каст обеспечивала Четвертая — самая низшая и самая многочисленная — Каста Жизнеобеспечения. Она была пестрой — от высоколобых умников из Отдела научных разработок до угрюмых операторов мусоросжигательных печей. Всех их объединяло только одно — то, что смысл их жизни в Поселении составляли только страх и забота о хлебе насущном. Им не было дано знание высших целей и смысла существования Поселения. И именно людей Четвертой Касты Поселение приносило в жертву, если того требовало Дело.

О Деле Валька помянул как о чем-то само собой разумеющемся. Киму пришлось остановить его вопросом:

— Дело? Что это значит? Что за Дело такое?

Дело было не такой вещью, которая хорошо давалась Вальке для объяснения посторонним. Для любого жителя Поселения оно было чем-то само собой разумеющимся. Для посторонних, для людей Тридцати Трех Миров оно было вещью в себе. Валька уже давно понял это. Вот только разве что люди Чура могли понять его.

Потому что у всех других здесь — в Большом мире — мозги были явно вывернуты наизнанку.

С этим решительно ничего нельзя было поделать.

— Дело... — стал объяснять он, с трудом подбирая слова. — Ну Дело — это, нам говорили, это вернуть людей на правильный путь. Всех людей. Человечество... Заблудших. Так я думал тогда...

— Правильный путь? Это что? — спросила Анна.

— Это... Ну, в общем, так: люди, когда они пришли в другие Миры, они... Они утратили праведный путь. Стали все Миры эти, всю Вселенную переделывать под себя. И... И сами они стали жить только ради богатства. Богатства и удовольствий разных. И тут же передрались. Стали уничтожать друг друга. И они весь мир уничтожат. Превратят в ад. Если их не остановить.

— А кто их остановит, кроме самих себя? — с неожиданным интересом спросил индифферентный до этого момента к рассказу Вальки Клаус.

— Поселение. Агенты! — воскликнул Валька, словно отвечая на исключительно глупый и ненужный вопрос.

И тут же вдруг сник. И повторил с глубокой безнадежностью в голосе:

— Так я думал тогда...

Да, он действительно так думал. Он и представить себе не мог, что можно думать как-то иначе. Не так, как думали отец и мать. И братья. И все вокруг. Для чего же тогда погибли ушедшие на задание? И разве не подтверждали — слово в слово — то, чему учили его те, кто с задания вернулся?

Валька искренне жалел людей, тех, которых каждый день видел на видеоинструктаже, и тех, о которых рассказывали ему учебники и мнемозаписи, запутавшихся, утративших цель и смысл жизни глупцов, которых вели к пропасти злобные и алчные Директора и Президенты, Олигархи и продажное ТВ... И просто безумцы. Он жалел заблудших.

Эти люди, которых он должен был любить, чтобы наставить на Путь, глотали алкоголь и наркотики, были мучимы глупыми, из пальца высосанными страстями.

И эти люди, которых, чтобы наставить их на Путь, он должен был ненавидеть, несли порок и разорение во все новые и новые Миры.

И они были безумно жестоки, эти люди.

Которых он должен был бояться.

Они выдумывали и воплощали в сталь и огонь все новые виды оружия, создавали новые и новые яды, все глубже залезали в свои мозги — в психику, в сознание, — чтобы и там посеять тьму и разрушение. Они огнем и мечом уничтожали все, что становилось им поперек пути, — не жалея ни своих, ни чужих. И если они дотянутся до Поселения... Даже если они просто узнают о нем...

Тогда будет сметена, разрушена, выжжена дотла единственная светлая поляна в мрачном, охваченном Тьмой лесу. Погаснет последний костер надежды...

О, как много красивых слов сказали ему об этом. И как много таких слов говорил себе он сам. Он не огорчал своих учителей — будущий агент Валентин Старцев. Они доверяли ему. И он старался оправдать это доверие. Старался и оправдывал. Он знал, что его ценят выше других его сверстников. Поручают более сложные задания. Доверяют больше, чем другим.

Но все равно то, что его решили включить в группу идущих на задание — признали полноценным агентом, — было для него громом среди ясного неба. Тот день, когда в бункере старшего инструктора ему зачитали приказ, должен был стать для него днем величайшего счастья. И стал бы — если бы не... Если бы пагубный червь сомнения уже не тронул его душу.

— Понимаете...

Дойдя до этого места, Валька опять запнулся. Опять не было у него слов, чтобы выразить, хотя бы приблизительно, то, что происходило тогда — да и сейчас еще не закончило происходить в нем самом.

— Понимаете... Здесь вот что... Сначала мне странно было, что там — в Поселении, в лучшие выбивались не такие, как надо... Не те, кто по-настоящему верил в Дело... А такие... Ну, такие, кто просто знал, когда что нужно вовремя сказать. Кто знал, как ответы на тест слизнуть. Кто легко обмануть мог. Кто врал почти в каждом доносе...

— Вас еще и друг на друга стучать заставляли? — поинтересовался не прерывавший своих трудов Кэн.

— А как же? — В голосе Вальки прозвучало искреннее недоумение. — Каждый следит за каждым. Ведь и у вас почти так же... Только плохо организовано...

— Неважно, — остановил его Ким, ощущая некоторую неловкость. — Давай дальше.

— Я и говорю: есть такие, которые нечестно... стучат, — запальчиво продолжал Валька. — И нечестно проходят испытания. И когда доходит дело до... До Задания, то они никогда не уходят... Я потом только понял. Они сворачивают... И потом они же оказываются в помощниках инструкторов. В разных комитетах... А потом — инструкторами... Всех подминают... Это я уже сейчас так говорю. А тогда я не понимал ничего. Думал, что это все — ошибки, что так не будет. Потом... Когда все будет как надо... А потом... Потом мне часто стало казаться, что никогда не будет «как надо». Что так на самом деле и задумано в Поселении, чтобы хитрые проныры... Такие, которые не верят в Дело... Которые ни во что не верят... Чтобы они командовали теми, кто верит... И вообще, когда пошли допсеминары. И факультативы... Я стал понимать, что нам многого не говорят. Про Землю, про Тридцать Три Мира. И я стал думать, что нам часто просто врут. Чтобы мы правильно думали. Не сомневались. Что потом, когда мы уже станем агентами, пройдем Испытание, нам уже не будут врать... Это теперь я знаю: они нам будут врать всегда!... Это я потом понял... Потом, когда я уже работал в паре со старшими, с Сайрусом... Когда мы с ним оставались без... Ну — на имитации... Или... В общем, он тогда по-своему отвечал, когда я его спрашивал о таких вещах. И сам так иногда спрашивал... И он мне посоветовал — очень вовремя — никому не показывать, что я...

Сайрус Ноттингем не просто посоветовал Вальке никому не показывать виду, что сомнения владеют им. Он вбил это ему в голову. Потому что именно этого, сомневающегося, подростка хотел забрать с собой на задание. Валька так и не узнал, точнее, почти до самого конца не узнал, что Сайрус — один из немногих в Поселении, кого завербовала Земля.

Но это Валька узнал потом. А покуда их готовили к заданию, к роли, которую будет играть их «двойка» (отец и сын возвращаются в Метрополию после долгих лет жизни на Синдерелле), он впитывал то странное, что исходило от его «ведущего». Сайрус был почти идеалом агента — подтянутый, строгий к себе человек с предельно дисциплинированным умом. Он уходил на задания трижды и трижды возвращался с них — почти никто из агентуры не мог похвастать большим стажем. Эрудиция его казалась беспредельной: он знал, казалось, все, что стоило знать о заблудших. И в то же время он был предельно незаметным, неброским человеком. Рыцарем из Тени. Впрочем, это — только для посторонних. Для всего остального мира. Но не для Вальки.

Для него он был тем, кем бы он хотел стать, когда вырастет. Или, если уж придется, тем, за кого он хотел бы отдать жизнь. А иногда он казался ему отцом. Отцом, который все-таки вернулся с задания. Эта мысль иногда всерьез овладевала им — ведь он был совсем маленьким тогда, когда отец ушел туда. И он почти совсем не помнил его. Так же, как почти не помнил и мать. Но мать — другое. Ее унесла болезнь. А вот отец... Ведь бывали же случаи, когда вернувшимся с задания зачем-то меняли имя и внешность? Почему бы и... Но тут Валька останавливал себя: конечно, этого не могло быть. И признать своим отцом чужого человека — пусть даже такого, каким ты восхищаешься, — заменить им в своей душе того, настоящего, отца, значило его предать. Предательство Валька ненавидел.

Это Сайрус приучил Вальку разбираться в психологии взрослых, тянуться к тем из них, кому можно верить. А таких было мало. Это Сайрус приучил его к этой, немного странной для подростка, привычке — подолгу вечером гонять чаи за разговорами с человеком много старше его. И это Сайрус разрушил его веру в Дело.

— Дело... — пожала плечами еле различимая в полутьме Анна. — Так что же ваши премудрые посвященные приготовили для рода людского — несчастного, заблудшего? Закон, порядок, чистоту нравственную и физическую... Работа и кусок хлеба каждому...

— Точно, — с легким удивлением согласился Валька. — То есть, конечно, не совсем так, но похоже на то, что написано у нас в каждой книжке — на первой странице. Но потом нам объясняют все гораздо более подробно...

— Вы там... В Поселении... — Анна снова дернула плечом. — Вы действительно думали, что вы — двадцать, говоришь, тысяч человек — и вправду сможете изменить судьбу Человечества? Сотен миллиардов человек, разбросанных по Галактике. По десяткам обитаемых планет?

— За Поселением — сила! — уверенно ответил Валька. — То, что вы называете «Тартар». Таких Поселений они смогут создать много. Столько, сколько им нужно. И у них там есть все, что нужно для того, чтобы поддержать тех, кого они посылают... За Поселением, за нами... Нет — за ними... За ними целый мир стоит!

Говорил Валентин уверенно. Потому что понимание того, что за ними всеми — за, в общем-то, крошечным и жалким мирком Поселения — кроется некая огромная мощь, вкладывалось в сознание каждого его жителя с самого рождения. Эта вера была куда сильнее зыбкой веры католиков, иудеев или православных в своих, ничем себя не проявляющих, богов. Вера в Тартар была куда как более обоснованной. Потому что подкреплялась ежедневным и ежечасным вмешательством той стороны в жизнь Поселения, да и всего Мира Чура. Слухи про Портал не были просто слухами. Под большим секретом, поклявшись страшными клятвами, ты мог узнать про тех не посвященных, кто видел Портал, ходил к нему и даже — при большом везении — мог и тебя к нему провести. Были и такие, кто видел их самих— пришельцев из подпространства. Черных и призрачных, как кляксы Тьмы, поставленные Создателем на картине мироздания. Собственно, они сами и были этим Создателем. Или, по крайней мере, теми, кто пришел в этот мир, чтобы исправить допущенные им ошибки и упущения.

И потом: кто же, как не они — хозяева из Тартара, — дает тогда людям Поселения их задания?

— А эти задания...

Ким присел напротив Вальки, внимательно глядя ему в глаза.

— В чем они, собственно, состоят? Вот тебя с этим... Сайрусом отправили на задание. Что вы должны были сделать? И... И что вы сделали?

— Разное... — ответил Валька. — Разное... Тут по-разному можно ответить...

Действительно, ответить на этот вопрос было и легко, и немыслимо сложно одновременно. Ну, хотя бы потому, что задание всегда было тайной. Только на секретных инструктажах будущим агентам приводили примеры успешных (и очень редко — провалившихся) заданий. И никогда не называли имена тех, кто эти задания выполнял. Но общий смысл миссии уходящих на задание всегда был ясен всем: это делают для того, чтобы узнать планы Заблудших, проникнуть в их замыслы. Чтобы исполнение этих штанов и замыслов пресечь...

Валька судорожно набрал воздух в легкие:

— Сайрус должен был узнать... Он должен был купить у людей из Космофлота файлы... Перед этим кто-то из наших организовал все, но сам влип. Не смог довести дело до конца. И Сайрус должен был восстановить связи... Найти тех людей, которые хотели продать нашим информацию.

— Значит, в Космофлоте есть люди, которые за деньги работают на Тартар?

Киму не слишком верилось — нет, не в то, что среди отважного космического воинства, а особенно среди его руководящего и бдящего за его благонамеренностью состава — найдутся такие, кто продаст Дьяволу и свою и чужую души. Нет, он просто не мог поверить в то, что Дьявол все-таки действительно есть. И так запросто ошивается между людьми.

— Они не знают, на кого работают. Очень много людей не знают, что они работают на Тартар... Есть даже целые предприятия, которые на самом деле принадлежат им...

— А ты... Почему ты летишь один? Ты уже... справился с заданием?

— Я не хотел возвращаться, вообще... И Сайрус не хотел. Мы — невозвращенцы... То есть хотели стать невозвращенцами... не получилось... То есть Сайрус узнал такое, что действительно надо сообщить в Поселение... Но сам он уже не смог вернуться. Он решил, что нам надо добираться до Поселения поодиночке. Он мне оформил и билет, и документы. Но условного письма от него на «Вулкании» не было. Он... Его...

— Его прикончили на Космотерминале Синдереллы, — неожиданно прервал его запинающуюся речь Клини. — Точнее, в гостинице при терминале. Сразу после того, как он посадил тебя на корабль. И не беспокойся — смерть его не была ни быстрой, ни легкой. Это — судьба всех предателей! Если ты думаешь, что никто не догадывался о том, что за штучка Сайрус Ноттингем, то ты ошибаешься...

— А ты ошибаешься, если думаешь, что Сайрус не знал, что за ним следят, — резко парировал Валька.

Кима Валентин тоже называл на «ты». Но это было совсем другое «ты», чем то, которое прозвучало сейчас — в адрес Раймона Клини.

— И ты думаешь, я не догадался, кто вы такие? — все так же зло продолжал выкрикивать Валька. — Только я не знал, что вы начнете здесь такое...

— Что же тогда он так дешево попался — твой Сайрус?

В голосе Клини было слишком много яда для голоса взрослого, разговаривающего с мальчишкой.

— Он сам пошел на риск! Потому что ему продали страшную информацию. Такую, что надо было немедленно связаться с Поселением. Предупредить их... Но он не успел. Теперь я один знаю...

— То, что Поселение обнаружено? То, что к нему послали крейсер? То, что всех наших хотят спалить? Не-е-ет, ты не один знаешь это, мальчик. Сайрус успел... Как раз успел рассказать это нам... Это и многое другое...

— Значит, вы... Значит, вы его допрашивали? Перед тем, как...

Теперь его глаза горели ненавистью. Такой, которую Киму приходилось видеть только в репортажах из зала суда.

На всякий случай он занял позицию между Валькой и Клини.

— Ну, знаешь ли, мальчик, — процедил сквозь зубы похоронный агент, — ради дела приходится делать массу неприятных вещей... Это тем более неприятно, что Сайрус, пожалуй, заслуживает уважения... Заслуживал, точнее. У него было время... Когда он понял, что мы засекли его. Что ему не уйти от нас. Он мог бы уйти легко. Пуля в висок — и все дела. Но он великолепно понимал, что тогда информация о готовящемся уничтожении Поселения останется только у тебя. А в то, что ты один успеешь добраться до Чура, он, разумеется, не верил. И, знаешь, был прав. Потому что, если бы мы не напали на «Цунами», не взяли бы заложников, Поселения уже не было бы... А ты бы сидел в своей каюте и кусал локти от злобы. Да, впрочем, ты еще ничего не знал бы...

Взгляд Вальки застыл, остекленел...

— Так это... Это все-таки «Цунами»? «Цунами» должен был... казнить Поселение?

— А ты об этом уже подумал? Догадливый мальчик...

— Почему Сайрус не... Почему он мне этого не сказал?

— Он сказал тебе все, что знал, мальчик. Не больше и не меньше. А уж дальше нам пришлось поработать самим — мне и Ли... Нам вообще пришлось провернуть массу дел, чтобы успеть организовать этот захват.

— Но ведь Сайрус... Он же тоже хотел, спасти ление! Вы же оказались на одной стороне с ним... с нами...

— Видишь ли, мальчик...

Теперь стеклянными стали глаза и у Клини.

— Только в одном вопросе... Только в одном. А по большому счету ты и Сайрус — изменники. Невозвращенцы... Вы задумали перейти на сторону врага. Как ты думаешь, кто навел «Цунами» на Поселение? Такие же ублюдки, как вы! Такие же ублюдки, которые угробили наших на Прерии!

Клини облизнул пересохшие губы. И уже более спокойно продолжил:

— Так что хотя господин Ноттингем и был с нами совершенно откровенен в одном отношении, у нас было много о чем расспросить его во всех остальных... По другим, так сказать, вопросам... Ну и ты сам должен знать, что после таких разговоров тот, у кого спрашивают, живым не остается... Да и не нужно это... Если бы вы с ним вернулись в Поселение и участвовали в операции по спасению... Это было бы э-э... неправильно. С чисто психологической точки зрения. В общем, одни вас сочли бы за героев, другие — совсем наоборот... А момент сейчас очень неподходящий для разброда и шатаний. А так — будете мертвыми героями. Это будет лучше для всех.

— Это неизвестно, кто кем еще будет, — спокойно, не повышая голоса, сказал Фор.

На мгновение наступила тишина. Потом Валька спросил:

— И про меня вы его... заставили все рассказать?

— И про тебя, — устало подтвердил Клини. — Удивляешься, почему мы и тебя не взяли в оборот? Да это просто ни к чему было. Ты и так — сам по себе — летел на Чур. Оставалось только за тобой приглядывать. До сегодняшней операции.

— Ну, с сегодняшней операцией не скажешь, чтобы у вас все удачно сложилось, — вставил от двери Кэн. — С замком, кажется, получается... Теперь главное — отвлечь внимание этих...

Это мгновенно переключило общее внимание.

— Я постараюсь удержать их на проводе минут двадцать... — пообещал Ким, осторожно, по скобам, подтягиваясь к проходу в переходной отсек.

— Не стоит, — остановила его Анна. — Они сразу заинтересуются, куда делась я. И если у них сдадут нервы... Не беспокойся — я-то успею выскочить...

— Рискуешь... — возразил Ким.

— Мы все здесь рискуем, — пожала плечами Анна. — Но так — риск меньше.

Ган и Фор приблизились к гермодвери и, присев рядом, принялись, стараясь не мешать Кэну, колдовать. Прижав ладони к металлу и обмениваясь понятными только им одним словами и взглядами, они творили какое-то, непохожее на земное, колдовство. Замерли на мгновение, прислушиваясь к шелесту скрытого под металлом механизма.

Все, даже Клини, подались к ним.

Кэн издал предупреждающий шип.

— Только пусть мисс не останавливается. Пусть продолжает пудрить мозги этим господам... Мне нужно хотя бы две минуты для того, чтобы поработать с дверью нормально... спокойно...

Работал он минут шесть. В соседнем отсеке Анна продолжала обмениваться короткими репликами с господином Чориа. Все трое ребят не сводили глаз с рук Кэна. Ким был менее терпелив — ему уже начала казаться совершенно бесполезной вся эта затея.

И вдруг стальная гильотина двери бесшумно скользнула в сторону и вниз. И перед пленниками предстал тускло освещенный стыковочный отсек. После душной тесноты переходного тамбура он казался громадным. Гулкое эхо бродило по нему. Эхо низкого горлового рыка по скользкому стальному полу навстречу своим заплутавшим подопечным бежали Псы.

Нельзя, нельзя было расслабляться в этот миг обретенной наконец свободы. Потом Ким много раз проклял ту секунду, на которую утратил контроль над ситуацией, рванувшись вслед за остальными в светлый проем выхода.

Пол неожиданно рванулся у Кима из-под ног, и его бросило в перегородку. Потом он услышал звук — тяжелый, гудящий низкими басовыми нотами звук удара гигантского молота по корпусу какого-то необъятной величины котла. А затем — как и полчаса назад — свет погас, но через долю секунды включилась аварийная подсветка.

— Дьявол! Что это было? — спросил Ким, пытаясь встать на ноги.

И снова воспарил в воздух. Вокруг него летали повизгивающие от возмущения Псы, оглушенный, похожий на захлебнувшегося и идущего ко дну пловца Валька, озадаченно, как и сам Ким, вертящие головами ребята с Чура и ожесточенно матерящийся, запутавшийся в оборванном леере Кэн Кукан. И похожая на развешенные в пространстве ожерелья кровь. Много крови.

«Саратога» уже снова пребывала в самостоятельном полете.

— Что происходит? — спросил Ким, подтягивая к себе Вальку и пытаясь сообразить, насколько пострадал парень.

— Что происходит, что происходит! — сдавленным от злобы голосом отозвался Кэн. — Штурм! Ребята с крейсера поняли, что нечего мудрить, и пошли на штурм. И похоже, что этот тип — Чорриа — свою штуковину рванул-таки... Погнали в рубку, а то здесь сифонит вовсю. Похоже, что тамбур отстрелился... Как бы нас и здесь не заблокировало...

— Что?

Валька открыл глаза.

И, словно по этому сигналу, освещение в отсеке переключилось с аварийного на штатный режим.

— Тамбур? — потерянно спросил Ким, глядя на то место, где только что темнел проход, через который они вырвались в корабль. Теперь там снова блестела сталь гильотинной гермодвери. Резервной. А Анна? И где Гильде?

И тут он наконец рассмотрел прямо перед собой нечто такое, от чего его чуть не вывернуло наизнанку. Зацепившись обрывком рукава за шкив запирающего устройства, в воздухе лениво болталась ровно отсеченная человеческая рука — рука похоронного агента Раймона Клини. На ее запястье виднелись так же ровно обрубленные остатки ремня.

Кэн тоже увидел это, но отреагировал на жуткое зрелище почти индифферентно.

— Похоже, что этому типу удалось вырваться из тамбура, — сухо заметил он. — Вы неважно его связали, господин агент. Но в дверь он ломанулся не вовремя. Как раз при аварийном срабатывании. Понятно, откуда столько кровищи... Теперь болтается где-то поблизости, в пространстве — упокой Господь его душу... Нечего на все это пялиться — пошли в рубку, там и разберемся. Свяжемся с крейсером... Ваш Гильде, похоже, поумней нас будет. Первым рванул из тамбура, да и здесь задерживаться не стал. Наверное, в рубке уже...

Но Клаус Гильде был не в рубке. Ким, едва поспевавший за торопливым и умелым Кэном, только еще наполовину преодолел высоту (или длину — в невесомости не разберешь) туннеля, ведущего в отсек экипажа, когда «Саратогу» качнуло и всю ее громаду пронзило резкое, переходящее в свист шипение. Пронзило, оглушило всех и смолкло.

— Чтоб ему лопнуть! — взорвался Кэн. — Бот! Это — бот!!!

— Ну вот теперь ясно хоть что-то... — Кукан потер лоб и уставился на Кима, потом на троих ребят.

Все они сидели в рубке — точно так же, как всего несколько часов назад, только вот пустовало то кресло, на котором в тот раз устроилась Анна. И то, на котором маялся связанный по рукам и ногам Клини.

— Штурм у них там почти захлебнулся, но Чорриа с перепугу рванул свою взрывчатку. Ну и, конечно, сейчас просто размазан по стенкам. Это, впрочем, его проблема. Главное, что в результате туннель рассыпался на секции. Тамбур наш отстрелялся — видно, сдетонировали взрывные болты — и кувыркается уже довольно далеко от нас. И вся эта куча мала потихоньку дрейфует кто куда. Часть скоро посыплется на поверхность планеты... Мы сейчас уже в трех километрах от крейсера...

Он кивнул на экран. Там яркой россыпью поблескивали новорожденные спутники Чура — куча обломков металла и герметических секций — контейнеров. Все, что осталось от переходного туннеля. Разглядеть, где среди них находится внешний тамбур «Саратоги», было уже невозможно.

— Как вы оцениваете шансы Анны? — нервно спросил Ким.

— Как ненулевые. Если у нее не разгерметизировался тамбур, то она сможет продержаться там на автономном регенераторе кислорода все двадцать четыре часа, а то и больше. За это время люди с крейсера ее отыщут и спасут. Знаю, знаю, ты сейчас спросишь, как с ней связаться и чем ей помочь... Связаться — никак. Ну просто никак! Соединительная линия пошла вразнос, а без нее тамбур — просто железная коробка, отражающая радиоволны...

Все это Ким прекрасно знал. Точно так же, как то, что не оборудованная специальными средствами «Саратога» может только помешать проведению спасательной операции. Так что и объяснения Кукана на этот счет он выслушал спокойно. Просто его не оставляла уверенность в том, что Анну он предал. И сейчас ему предстоит оставить ее одну в беде.

— А ко всему вдобавок, — Кэн с досады ударил кулаком правой руки в ладонь левой, — этот чертов Гильде оставит нас без посадочного бота! Их здесь было только два, подготовленных к работе. А подготовить третий — десять часов работы для команды из пяти специалистов. Но среди нас нет специалистов в этом деле... Кстати, вот данные отслеживания траектории. Он пошел к полюсу. Сдается мне, что прямехонько к вашему чертову Поселению, ребята.

— Его там прикончат! — воскликнул Ким. — Зачем он туда полез?!

— Может быть, тоже захотел вмешаться, — пожал плечами Кэн. — Спасти те тысячи, что запрятаны там. Но сдается мне, что ни одна собака там ему не поверит...

— Значит, — неожиданно спокойно вошел в разговор Валька, — придется сажать корабль. Нам не остается ничего другого. Я должен предупредить Поселение Только для этого я сюда и добирался. Надо, чтобы они бежали оттуда. Мне-то верить будут.

— Только сначала надо связаться с нашими, — добавил Фор. — Им надо подготовиться. Надо куда-то пристроить эти двадцать тысяч...

Ган кивнул в знак согласия.

— Но отсюда не пойдет, — совсем по-взрослому добавил он. — Крейсер будет глушить наше радио. Надо сначала совершить посадку.

Ким перевел взгляд с Вальки на Фора, с Фора — на Псов. Для этой пятерки все было решено.

— Если вас, господин агент, интересует мое мнение, — не дожидаясь вопроса, заговорил Кукан, — то я лично рискну лучше на Чуре приземлиться — это мне как два пальца об асфальт. А здесь — под крылышком у федеральных законов — мне ловить нечего. Особенно после такой кошмарной разборочки, что у нас вышла. Теперь, извиняюсь, если даже вы меня не заложите, так всех нас вычислят, частым гребешком прочешут и через мелкое сито просеют. Я вам это еще прошлый раз высказал.

У Кима тоже была веская причина согласиться с таким оборотом событий. И называлась она — контрактные обязательства. Да, еще... Еще и вправду были те двадцать тысяч человек...

— На данный момент, — доложил Таннер Манцеву, — ситуация такова. Преступники, уведя с собой оставшихся заложников, сосредоточились в конечной секции соединительного туннеля. Поэтому штурм помещений самого крейсера, ранее ими занятых, результатов не дал. Однако вслед за отводимыми в туннель заложниками в него успели ворваться трое бойцов Космодесанта. Находившийся в головной, считая от лайнера, секции туннеля руководитель террористов произвел взрыв химического заряда, предположительно серии «Т». Мы полагаем, что он погиб. В результате произошел отстрел туннеля вместе с переходными тамбурами от обоих кораблей и рассоединение его секций. Конечная секция с находящимися в ней заложниками, бойцами Космодесанта и террористами дрейфует в полукилометре от корпуса «Цунами». Мы пытаемся установить связь с кем-либо из них. Визуальный осмотр позволяет предположить, что люди внутри — живы. Секция, однако, охлаждается в результате стремительного испарения в вакуум жидкой пропитки уплотнительного материала стенок... Внешняя оболочка секции повреждена.

— Что за пропитка? — поинтересовался Горский, но Манцев только отмахнулся от дурацкого вопроса.

Химический состав пропитки не имел уже никакого значения. Главное — это то, что его быстрое испарение могло заморозить людей в герметичной секции.

— Их там достаточно много, — высказал свое мнение Таннер. — И они не замерзнут до того, как у них закончится кислород... А он — при такой скученности — закончится через полтора часа. Я предлагаю немедленно возобновить штурм.

— «Саратога»... — быстро спросил Лошмидт. — Что известно об обстановке на «Саратоге»?

— Получено одно открытое сообщение, — доложил руководитель штурма, — и одна шифровка. Для господина полковника. От господина Яснова.

Он вытащил из планшетки дискету и с сомнением покосился на Манцева. Тот разрешающе кивнул ему, и дискета перекочевала в руки Йонга, а из них — в приемную щель его мини-компа.

— В открытом сообщении, — продолжил свой доклад Таннер, — Яснов пишет, что почти все блокированные по ту сторону туннеля успели перебраться обратно на «Саратогу». В отделившемся тамбуре осталась только сопровождающая гостей с Чура Анна Лотта Крамер...

— Как там в этом тамбуре с кислородом? — осведомился Манцев.

— Много лучше, чем в секциях туннеля, — бодро ответил Таннер. — Один человек может продержаться не менее двадцати четырех часов. Там отдельный регенератор.

— Займетесь девицей Крамер сразу после штурма, — определил кэп. — А штурм начинайте сразу, как только будете готовы. Какие еще сообщения?

— Второй руководитель террористов был травмирован гермодверью в момент аварийного рассоединения туннеля. Господин Яснов считает, что полученные им травмы несовместимы с жизнью...

— Пусть вкатит этой сволочи фиксатор! — посоветовал Горский. — Мы знаем, как поговорить с ним, прежде чем он загнется.

— Э-э... По сообщению Яснова, труп бандита... большая его часть... остался вне корабля. Они там располагают лишь фрагментом, пригодным для дактилоскопии.

— М-да... Изящная формулировка, — признал чрезвычайный комиссар. — Навигационная служба докладывает, что от «Саратоги» отделился ее второй бот... И пошел на посадку. Кто в нем?

Он осекся, встретив остановившийся взгляд Йонга, который только что закончил читать шифровку.

— Пусть немедленно доложат, что там с «Саратогой»... — растерянно вымолвил полковник. — Господин капитан, пусть вам немедленно доложат...

Ждать, пока капитан свяжется со службой навигации, не пришлось. В динамике раздался бесстрастный голос дежурного офицера.

— Докладываю. Лайнер «Саратога» начал торможение маршевым двигателем. Безо всякого предупреждения. Он явно осуществляет посадочный маневр.

Теперь уже остолбенел Манцев.

— Какого же черта? — Он впился в Йонга таким взглядом, что у полковника волосы просто должны были встать дыбом и задымиться. — Какого черта ваш человек угнал лайнер?! Да еще в такой момент?! Это... это — неповиновение! Неповиновение в самой наглой форме!

— Агент Яснов, — тихо произнес Йонг, — выполняет свои контрактные обязательства...

«Саратога» болидом неслась вниз — к залитым утренним светом здешнего Солнца полярным снегам Чура. Но скорость этого стремительного падения не нарастала, а снижалась. Вот она отстала уже от порожденной ею звуковой волны, и гром тормозных движков и вой раздираемой кораблем атмосферы унеслись туда — вниз. Ударили по равнине и вершинам гор. Перекличкой троллей загуляли в отрогах. А инверсионный след корабля, теперь уже ясно различимый в бездонном, темнеющем к зениту небе Чура, начал изгибаться, забирать вверх, снова уходить в космическую тьму.

А потом на самом его острие засверкала слепящая, беспощадная звезда: включились плазменные двигатели вертикальной посадки.

Теперь это был уже не стремительный болид. Огромная, дышащая жаром, иссиня-черная, только кое-где тронутая пепельными тонами остывающей керамики и злым блеском металла, устоявшего против сумасшедшего жара раскаленной плазмы, трехсотметровая башня медленно тонула в ледяной атмосфере планеты. Вот она ушла из утренних лучей Звезды. Канула в тень планеты. Стала черным призраком над струей светлого огня. Тонула, опираясь на бешено рвущееся вниз пламя. На пламя, жар которого снега равнины почуяли за километры и стали сереть, превращаться в оттепельные льды. В талую воду.

И воду испарило пламя.

По обнажившемуся каменному ложу с треском пробежал, словно от брошенного в воду камня, еле заметный круг разрядов. Перекинулся через границу нерастопленных снегов и прожженным в этих, оставшихся нетронутыми, снегах тонким кольцом означил границу невидимого защитного поля, окутавшего «Саратогу». Рев беснующейся плазмы стал тише. Смолк.

Мягко ударили двигатели посадки. Над долиной разнесся скрежет. Крик каменного ложа, принимающего на себя тысячетонный груз, пришедший с небес, смолк.

И тишина опустилась на равнину.

«Саратога» гигантской, чуть накренившейся башней высилась над окрестностями. На севере, очень далеко, на самой границе видимости, над темным еще горизонтом мерцал еле намеченный хрустальный пунктир — вершины полярных Седых хребтов. А к югу горизонт неуловимо поднимался, казался обманчиво близким.

— Будьте добры объяснить ваши действия, господа... — Голос капитана «Цунами» в динамике был сух и напряжен.

— Кто именно и какие действия должен вам объяснить? — так же сухо и напряженно ответил ему вопросом на вопрос Ким. — Если вас интересует, почему «Саратога» вынуждена была совершить посадку на поверхности планеты, то могу ответить вам так: решение было принято в экстремальных условиях. Принято не мной одним, а всеми, кто находится на борту корабля. У всех разные причины поступать именно так. Я могу отвечать только сам за себя. И от своего имени могу сказать вот что...

На секунду-другую он замялся. Нет, не все стоило знать людям на крейсере. И вообще — посторонним. Информацию следовало аккуратно дозировать.

— Под вопрос было поставлено выполнение задания, о котором вам могут рассказать («А могут и не рассказать», — прозвучало в интонации его голоса) господа, находящиеся у вас на борту... Полковник Йонг и профессор Лошмидт. Это все, о чем я могу говорить в эфире...

Наступило довольно продолжительное молчание. Затем голос Манцева снова зазвучал в динамике:

— Вы совершили посадку на редкость в неудобном месте... Вам следует передислоцировать корабль.

— Мы сделаем это, как только будет возможно.

Снова тишина повисла в эфире. Потом капитан коротко определил:

— Я не могу дать вам более суток, господа.