"История любовная" - читать интересную книгу автора (Шмелев Иван Сергеевич)XXIVНа последнем уроке перед экзаменами Фед-Владимирыч, «Русский», посмотрел на меня быком, но ласковым, и промычал, прищурясь: – Ты, должно быть, сегодня именинник. А некоторые молодцы и до сего дня пишут – «и-мя-ненник»! Ну-ка, на прощанье… «Василия Шибанова»…? Я прочитал так лихо, что сидевший у нас директор «Васька» долго потирал красную плешь свою, перегнувшись совсем в колени, назвал «артистом-с Императорских теат-ров-с» и прокартавил милостиво: – А по-греческому рентяй-с, изворьте ри видеть-с-да-с… У меня двоечки хватает!… – и на следующем уроке поставил мне за Гомера, по живому подстрочнику, тройку с плюсом. Любовь принесла мне счастье. К экзаменам допустили, и тетя Маша предсказывала «какую-то победу». О «победе» я и без ее предсказания знал отлично. Победить жен-щину!… Это потруднее Гомера с секторами. На перемене я обнял Женьку, которого тоже допустили, – «из уважения к сединам», – и стал восторженно говорить, что решил усиленно заниматься и перейти с наградой. – Ты прав, Женька, что женщина может погубить и лишить подвигов! Я даже на себе заметил… – говорил я с таким азартом, что выступили слезы. – Не стоит размениваться на мелочи. Уйду с головой в науки!… Он втянул подбородок в грудь и внушительно сделал – гм!… – «Голодная кума-лиса… залезла в сад! В нем винограда кисти рделись!…» Это давно известно. Когда к одному пустыннику пришла одна молодая женщина, он, за неимением ничего лучшего, стал горячо молиться! Это ты можешь прочесть в одной очень редкой книге, которую я тебе притащу. Non solum, sed etiam! Период уступительный! – Не уступительный, а… Но он не дал и возразить: – «Молчи, кар-рамбо! – яростно зарычал Дон-Хозе, и его усы бешено встали дыбом!» Послал запрос в юнкерское, в Казань! К дьяволу всех шпаков! Скоро война, и предстоят тучи подвигов! Хоть и бодрился он, но его что-то удручало. – Получил от – Dum non… – сказал он, яростно жмя резину. – А ваша милость? – Nihil dum, – хмуро ответил я. – Знаешь, бросаю все пустяки. Не стоит. Мне хотелось запрыгать, бешено обнять Женьку и все поведать. Когда выходили из гимназии, я был до того в восторге, что раскланялся с кучкой гимназисток. Они захохотали. – Да ты… что?! – поразился Женька. – Очень хорошенькая… заметил, блондиночка с косами? Моя симпатия. Встречаемся иногда в Нескучном! – Врешь. Это ты с твоей Пашкой развратился. По себе знаю. Всякое соприкосновение с Когда мы свернули в переулок, он остановился у фонаря, посмотрел на меня без мысли, словно прислушивался внутри себя, и поморщился, как от боли. – Живот болит?… – спросил я его, жалея. У него часто болел живот – от питательных корешков, должно быть. – Дурак Г – сказал он шипящим голосом. – Да что ты сердишься! – крикнул я. – Что у тебя такое? Может быть, мать больна?… Женя… ну, ради Бога!… – сказал я нежно, желая, чтобы он был счастлив. – Мы же друзья навеки. Тронутый моей дружбой, он вдруг остановился и сказал саркастически: – А – Кто – «сквернавка»? Я совершенно тебя не понимаю… – сказал я сухо. – – Почему… – Поганка, больше ничего! – и он вынул клочок бумажки. Бумажка была совсем простая, – чуть ли не из заборной книжки. – Духами пахнет?… – вырвалось у меня невольно. – На, понюхай! Поганка знает! Нет, этого не прощают… нет!… От бумажки ничем не пахло. Написано было твердым и круглым почерком, совсем не ее рукой. Я прочел, делая озабоченное лицо: Меня распирало от восторга! Я понял сразу, что это студент, с дубинкой. Жестоко, но… поделом. Конечно, не – Хороши духи?… Нет, я с ней поговорю! – Стихи никуда не годятся! – старался я его утешить. – «Подлость» и… «пошлость»! Разве это рифмы?… Я бы написал, ну… «дерзость» и… «мерзость»! – Да уж ты бы… написал мерзость! – даже и тут сострил Женька. – Стихи дурацкие, но… зачем издеваться над… чувством?! над сердцем, которое всегда… таилось?!. Нет, так оставить… кануть в Лету?… Не-эт, под жабры!… Я вспомнил о его «чувстве», но промолчал из такта. – По-моему, Женюк… – хотел я его утешить, – простая шутка! Даю голову на отсечение, – А… «надо драть»?! – Но тут же игра слов! Видит, что ты «содрал» у Пушкина, ну и… сострила! «А кто „дерет“, того бы надо драть!» Даже в кавычки поставлено, игра слов! – Игра… ослов! Просто пустая дрянь! – За что ты оскорбляешь ее?! Если игра слов?… Например, Аспазия у Иловайского… «отличалась удивительным остроумием, для услады пиров»! Это-то и прелесть, когда красивая женщина еще и остроумна! Клеопатра и не так еще издевалась… – Ты осел! Клеопатра-Клеопатра… на то она и Клеопатра! А – Не смеешь ты оскорблять… совершенно невинную девушку… или женщину! – возмутился я. – А если это вовсе и не – Как не – Да… почерк… по-моему, мужской! Женщины, я прекрасно знаю, пишут нежными елочками… или как мелким бисером! Я переписывался с одной дамой и уверяю тебя, что… Ты вглядись!… – И я переписывался… сто раз! – поглядел Женька на бумажку. – Да, как будто… Почерк уж очень хлесткий! Но тогда… тогда…? Значит, Меня полоснуло, как ножом. С любовником?!. Этот студент – любовник! Я вспомнил о своих письмах… – и у меня захолодело в сердце. Неужели они читают вместе?! И – А представь себе, Женька… – пробовал я оправдать – Да, черт… без конверта. Кончики всунуты, и написано – С. К. П. – Тем более! С. К. П.?! Ясно, что тут секрет! Он, может быть, давно и безнадежно ухаживает за – Возможно. Ну-ну, жарь… – Дальше… – нарисовалась мне картина, и я увлекся. – Он нервным движением вскрывает письмецо! О, ужас! Розовая бумажка, с голубком, с веночком?!. – А, черрт… – прохрипел Женька. – «Ого! – думает он взволнованно, – голубки воркуют!» И тут же, на лестнице, при свете, падающем из окошечка над дверью, он узнает, к своему ужасу и отчаянию, что ты, ученик седьмого класса, умоляешь о свидании!… – Да, черт возьми… глупость какую сделал… без конверта! Ну?… – У него в сердце целый ад! Ты – Нисколько не умолял, а… «ответьте мне, красавица, что да!» – Вот! Ты уже называешь ее… «красавица»! Словно она Уже дала право называть ее так фривольно. Ты уже – Возможно… – уныло ответил Женька. – Но я ведь ей еще два письма катнул, и она не ответила! Впрочем, он мог и перехватывать?… «Не ответила! А мне ответила страстно-страстно, и сама прибегала целоваться! Боже, какое счастье! Только не покарай меня! – взывало в моей душе. – Я так несчастен и одинок!» – Мог и перехватить. Но возможно, что… и с ее согласия… – поспешил я разочаровать его, чтобы он не писал ей больше. – Эти акушерки… все наглые и легко продают себя! Акушерки, фельдшерицы… это такая…! – Почему – все?… Есть и из них женщины с чутким сердцем! Они могут иногда потерять голову, забыться до… Мне, например, недавно рассказывали случай, как одна поразительной чистоты женщина… – она тоже акушерка, и ее хорошо знает наша тетка, в Сущеве она живет… – и поразительной красоты!… – Ври, ври… – сердито сказал Женька. – Не вру, а было! Мне тетка клялась, что это у них на дворе произошло! И – Чепуха! – захохотал дико Женька. – Это ты про «Бедную Лизу» волынку тянешь… «О, сколь ужасно было страдание бедной нашей героини…»! А я знаю целых трех акушерок!… Ты не защищай. Не гетеры даже, а как… – А я знаю факт! Она целовала даже гнилые доски забора, за которым притаивался вышеупомянутый молодой человек! Какая же это должна быть самозабвенность, высший альтруизм, самопожертвование для ближнего… какое всеохватывающее чувство страсти, когда головка ее и сердце закружились в огне желаний самых платонических… и забыт весь мир, и позор, и стыд… когда кругом низменные людишки готовы вывести ее на позор, назвать, как ты сейчас… наглой и даже хуже, чем гетера… и она все, все неглижирует, ей море по колено, и только одно чувство, только один предмет… не предмет, а… а преклонение и восторг перед кристально чистыми чувствами молодого человека, может быть, даже юноши!… Тетка говорила, что ему что-то около… семнадцати лет, – Скажи еще – сапоги лизала твоему молодому юноше! – злобно хихикнул Женька. – Это ты у Марлинского вытащил. Нет, поговорю! Македонов говорит… это она чтобы раздразнить! Приставай и не отставай, как банный лист, не давай проходу! Раз она хитрая кокетка – напролом! Потребую объяснений… – жадно повел он пальцами, словно разминал резину. – Македонов прямо советует: откажет в свидании – грози, что повесишься или с колокольни бросишься и оставишь записку, что ввиду недостойной игры со стороны такой-то, имя-отчество, проживающей по такой-то улице, покончил самоубийством! Тогда ее могут замотать! Придет на свидание! А раз придет… можно договориться! У него раз так было, и кончилось победой! Меня это очень обеспокоило. – А если – Чепуха! Они могут свободно, брака не признают. Я говорил с – И Жорж Занда советовала, – Знаю и без тебя! А чем я хуже какого-то студента! Я физически как двадцатилетний! – проговорил он басом. – Гм!… Э-э-э… Октава! Меня очень это обеспокоило. Вспомнилось, как ругался Карих: «Вот это дак мамзель!» – Завтра катну такое!… Попомню, как «надо драть»! – Не стоит, Женя. Встретишь еще много юных девушек, которые… – Это уж мое дело. |
||
|