"Девятый Будда" - читать интересную книгу автора (Истерман Дэниел)

Глава 11

Он находился в лодке в открытом море, качаясь в забытьи на соленых голубых волнах. Затем лодка исчезла, воды расступились, и он вновь начал погружаться во тьму. Затем куда-то исчезла и темнота, и он снова поднимался наверх, к свету. Наверное, на поверхности был шторм: его бросало из стороны в сторону, словно останки кораблекрушения, оказавшиеся на гребне гигантской волны. Затем свершилось чудо: буря утихла, а он лежал, ритмично покачиваясь, на поверхности мягкой волны, идущей к берегу.

Появилось лицо, затем пара рук, грубо потянувших его куда-то, и он оказался уже не в спокойной воде, а на жесткой кровати. Лицо было европейским и небритым, и оно то расплывалось, то становилось четким.

— Вы слышите меня, мистер Уайлэм? Вы слышите мой голос?

Человек говорил с ним по-английски, хотя и с сильным акцентом. Первой мыслью Уайлэма было, что это русский, Замятин, но что-то подсказывало ему, что это ерунда.

— Вы можете сесть? — настаивал голос.

Кристофер почувствовал, как руки берут его за подмышки, поднимают и усаживают. Он неохотно смирился с тем, что его передвигают. Когда он оказался в сидячем положении, голова снова начала кружиться, и на мгновение он испугался, что сейчас вернется темнота. Он чувствовал тошноту: загадочное мясо и скорбный гарнир улучили момент, чтобы вырваться на волю, и раздулись в его желудке до невообразимых размеров. Они хотели существовать отдельно от него.

— Вас тошнит? — поинтересовался голос.

Он ухитрился кивнуть, его вращающийся мозг посылал во всех направлениях вспышки зеленого цвета.

— Сзади нас находится таз. Здесь, справа. Просто расслабьтесь. Я вас подержу.

Он почувствовал, как рука наклоняет его голову, а затем что-то взорвалось в его кишках и рванулось наверх с яростью железнодорожного экспресса, возвращающегося домой. Горячая жидкость устремилась в металлический таз.

Сплюнув горькую слюну, он в изнеможении откинулся на кровать. Кто-то забрал его голову, заменив ее вращающимся шаром. А над ним стоял безумный ребенок, щелканьем хлыста заставлявший шар крутиться безостановочно.

— Лучше? — Голос стал сильнее.

Он уже слышал этот акцент, но никак не мог узнать его. Шотландский? Ирландский?

— Если вас опять тошнит, то есть еще один маленький тазик, а если вы наполните и его, я принесу еще. Вы можете открыть глаза?

Во рту его творилось что-то ужасное. Словно кто-то прошелся там в огромных грязных ботинках.

— Вкус... жуткий, — прокаркал он.

— Вот, прополощите этим рот. Это не опасно — я лично прокипятил.

Незнакомец поднес к его губам чашку. В ней была вода. Он отхлебнул немного, прополоскал рот и выплюнул воду в стоявший рядом таз. И с усилием вновь открыл глаза.

Он находился в своей комнате в гостинице. Он узнал стол и сломанный стул у окна. Кто-то принес угольную жаровню, которая стояла посреди комнаты, излучая ярко-желтый свет. На столе горела вонючая масляная лампа. Человек, оказавший ему помощь, сидел на втором стуле около кровати.

— Вы в порядке, — сказал он, поймав взгляд Кристофера. — Небольшой синяк, но через день-два он пройдет. У вас какое-то время поболит голова, а шишка на голове будет напоминать о себе пару недель, но я не думаю, что вы умрете.

— Спасибо. — Кристофер поморщился, почувствовав, что голова уже раскалывается от боли.

— Вы, наверное, интересуетесь, кто я такой? — заметил незнакомец.

— Да, такая мысль приходила мне в голову, — ответил Кристофер.

Звук его собственного голоса представлял собой нечто среднее между звуками, издаваемыми верблюдом и гиеной, и странным эхом отдавался в его барабанных перепонках. Желудок немного успокоился, но периодически напоминал, что он все еще не забыл о Кристофере; Уайлэм решил, что оставшийся от ужина кусок мяса — если это вообще было мясо, — тихонько лежит там, раздумывая, что ему делать.

— Меня зовут Кормак, Мартин Кормак. Вы мне оставили небольшую записку в «черной дыре Калимпонга». Так здесь называют госпиталь.

Кристофер старался украдкой рассмотреть его как следует. На первый взгляд он не был похож на доктора. На вид ему было лет сорок пять и выглядел он плохо — седые волосы, тусклые глаза, посеревшая кожа. У него был взгляд, который встречается у людей его возраста, — такой, словно он двадцать лет назад на мгновение закрыл глаза, и когда снова открыл их, то обнаружил себя сегодняшнего. Где-то на дороге жизни он потерял куда больше, чем обрел. Сейчас у него был какой-то запыленный вид, словно он проделал длинный путь. Задумавшись, Кристофер понял, что он, наверное, только что вернулся из деревни Пешок.

— Наверное, интересуетесь, какого черта я здесь делаю? — продолжал доктор.

— Это тоже приходило мне в голову, — согласился Кристофер.

— Не сомневаюсь. Так вот, ответ на ваш первый вопрос: я не тот, кто ударил вас по голове. Невиновен. По правде сказать, я не знаю, кто это был. Он убежал, как только я появился на сцене, — я ждал на улице, когда вы вернетесь из дома холодного приюта. Я увидел, как вы вошли, и пошел следом, отставая где-то на минуту. Он рылся в ваших карманах, но не думаю, чтобы он что-либо взял. За время вашего отсутствия комнату тщательно обыскали. Позже вы можете посмотреть, не пропало ли что-нибудь.

Кормак остановился и заботливо посмотрел на Кристофера.

— Как ваша голова?

Кристофер стоически попытался улыбнуться, но его лицевые нервы не восприняли попытку. Улыбка превратилась в гримасу.

— Плохо, да? Что ж, я дам вам что-нибудь от головной боли. Я никогда не хожу без лекарств.

Кормак извлек из кармана маленькую коричневую бутылочку с таблетками. Высыпав две таблетки на ладонь, он вручил их Кристоферу вместе со стаканом воды. Кристофер по очереди проглотил таблетки: было ощущение, словно он глотает осколки стекла.

— Жаль, что все так получилось, — заметил Кормак после того, как Кристофер принял лекарство. — Судя по тому, что рассказала мне о вас сестра Кэмпбелл, я решил, что вам, наверное, нужно взбодриться после визита к несчастным крошкам. Поэтому я принес бутылку настоящего напитка, чтобы мы утопили в нем наши печали. Если они у вас есть, конечно. Однако сейчас у вас печали совсем другого рода, так что мне придется пить одному. Вы хотите, чтобы я ушел, или мне остаться?

Кристофер, борясь с приступом тошноты, замотал головой.

— Все в порядке. Я хочу, чтобы вы остались. Что это за настоящий напиток?

— А! — воскликнул Кормак, извлекая из другого кармана четвертинку. — Ирландский самогон. Ирландский виски из картофеля. У меня есть друг в Ньюри, который с оказией передает мне бутылочку-другую. Думаю, что такой выпивки не найти на всем расстоянии от Калимпонга до Белфаста.

Северная Ирландия — вот откуда этот акцент. Скорее все же Белфаст, хотя Кристофер не был в этом уверен. Он никогда не слышал о Ньюри. Таких, как Кормак, в Индии хватало: подданные и правящие.

Наверное, именно в этом некоторым образом и заключалась суть британской империи.

— Это смешно, — продолжал Кормак, — но, по правде говоря, Калимпонг совсем не то место, где можно подвергнуться такому нападению. Воришек хватает, но, как правило, они никого не бьют по голове. Сколько я здесь живу, такого никогда не было. Конечно, в ходе споров это случается. Но никогда при ограблении. Когда я увидел, как он склонился над вами, я решил, что это туг-душитель, собирающийся принести вас в жертву. Ваше здоровье!

Кормак поднял бутылку и приложил ее к губам. После солидного глотка он закрыл глаза и поежился.

— Видит Бог, этого-то мне и не хватало, — выдохнул он. — Как раз то, что доктор прописал. Кстати, — добавил он, заткнув бутылку пробкой, — как говорил мой покойный папаша, этим пойлом можно сжечь глотку. Немного резковатый вкус. Так что ничего хорошего в этой штуке в общем-то нет.

— А что касается тугов, то в Индии они давно исчезли, — пробормотал Кристофер. — Вот уже почти век, как их нет. Почти сто лет.

— Да, я это прекрасно знаю. Но не рассказывайте об этом нашему маленькому другу, который живет на холме. Он твердо верит в их существование. «Язычник в слепоте своей склоняется перед деревом и камнем», — вот его любимая песня, и он поет ее утром, днем и вечером. Что вы, без сомнения, уже знаете.

— Откуда вам известно, что я был сегодня вечером в приюте?

— А! — односложно ответил Кормак, снова вынимая пробку. — В Калимпонге не многое проходит незамеченным. Сестра Кэмпбелл взяла на себя труд узнать, кто вы такой и что вам надо. Думаю, что она была потрясена, когда узнала, что вас пригласили к Карпентерам. Ее саму туда приглашают редко. А меня — еще реже. Если только кто-то из детей почувствует себя плохо. То, что Карпентеры называют «чувствовать себя плохо», в любом другом месте называют «находиться при смерти».

— А что заставило вас навестить меня сегодня вечером? — спросил Кристофер.

По мере того, как к нему возвращались силы, возвращалась и подозрительность.

— По правде говоря, я не знаю, — ответил Кормак. — Может быть, если бы вы просуществовали в «черной дыре» так же долго, как я, вы бы поняли. В начале вечера я вернулся из Пешока, и первым, кто встретился мне, была сестра Кэмпбелл, с ледяным лицом, как застывшая сыворотка, сообщившая мне о том, что меня спрашивал какой-то сомнительный тип. Затем до меня дошел слушок, что леди Карпентер ваше появление также вдохновило, но что ее благоверный оказал вам высшую почесть. Так что, откровенно говоря, мне стало любопытно. И я решил, что пойду и взгляну на вас. Думаю, что сделал это не зря. Ваше здоровье!

— Вы полагаете, что мне повредит капелька вашего настоящего напитка? — спросил Кристофер.

Кормак постарался принять вид сурового врача, но у него ничего не получилось.

— Ну, вообще-то, вам не стоит пить крепкие напитки после этих таблеточек. Но, вместе с тем, я не думаю, что крошечный глоток вам особенно повредит. Если честно, он принесет вам больше пользы, чем таблетки. У вас есть стакан или что-нибудь в этом роде?

Кристофер молча указал на одну из сумок, лежащих на полу. Со своего места он видел, что кто-то вывалил содержимое сумок на пол, а потом пытался уложить все как было.

Кормак немного покопался в сумке и наконец извлек на свет помятую оловянную кружку.

— Это? — с триумфом вопросил он.

Кристофер кивнул.

— Боюсь, что это не совсем уотерфордский хрусталь, — отметил он.

— Боюсь, что нет, — согласился Кормак, наливая в кружку немного жидкости. — Больше похоже на медь из Ратгормака. Но вы ведь не знаете, где находится Ратгормак, точно?

— Кристофер улыбнулся.

— Такое место вообще существует?

Кормак глубокомысленно кивнул.

— Ну конечно, существует. Это маленькая деревушка в нескольких милях от Уотерфорда. Ничего особенного там не происходит: люди рождаются, женятся, обзаводятся кучей детей, умирают, и дети хоронят их. Вот и все дела. Впрочем, думаю, так происходит в любом другом месте. — Он остановился. — Я как-то раз был в Лондоне. Особых отличий я не заметил.

Он снова остановился и отхлебнул самогон, прежде чем продолжить.

— Итак, что привело вас в эту дыру, скорее напоминающую фурункул на заднице Гималаев?

— Бизнес, доктор Кормак, просто бизнес.

Доктор приподнял одну полуседую бровь.

— А, вот как? Бизнес с большой буквы или с маленькой? Я просто интересуюсь. Слушайте, мистер, я прожил здесь достаточно долго; я понял, кто вы такой, как только вытер ваш вспотевший лоб и почувствовал запах вашей рвоты. Вы такой же торговец, как я — йог.

Кристофер вздохнул. Сначала Карпентер, теперь Кормак.

— Кто же я такой по-вашему? — поинтересовался он.

Кормак пожал плечами.

— Точно не знаю. Какая-нибудь солидная государственная служба. В любом случае, вы человек благородного происхождения. Об этом говорит ваш взгляд. Ваши манеры. И ваш голос, хотя сейчас он немного дрожит. Я угадал и теперь получу приз?

Кристофер покачал головой. Боль осталась.

— Никаких призов. Но в любом случае, — продолжил он, пытаясь сменить тему разговора, — вы такой же доктор-миссионер, как я мать кайзера.

Доктор снова откупорил бутылочку с огненной водой и приложил ее к губам. Он поморщился.

— Истина в самогоне, сын мой. Возможно, вы правы, но возможно, что вы ошибаетесь. По правде говоря, иногда я сам не уверен в том, кто я такой. Но вообще-то я врач — самый настоящий. Королевский университет в Белфасте и небольшой курс в Эдинбурге у профессора анатомии Дэниела Каннингхэма. После этого я получил должность младшего хирурга в королевской больнице. Там-то все и началось.

Он замолчал и сделал еще глоток.

— Дело в том, что в больнице была группа молодых людей, ревностных христиан. Вы таких встречали: прыщавые лица, выпирающий кадык, онанизм и ежедневные молитвы. «Врачи для Иисуса» — так они себя называли. Как называли их другие, я вам не скажу. Я так и не могу сказать, Иисус ли привлек меня к ним или симпатичная маленькая медсестра по имени Мэй Лоример. Христос мог поднимать мертвых из могил, но и она была способна на подобные штучки. Как бы там ни было, я записался в их общество, бросил пить, начал мастурбировать и по ночам молился, чтобы снизошла на меня любовь Иисуса и Мэй Лоример. Мои религиозные чувства соответствовали норме до того момента, когда в Инверкейтинге собрался съезд общества. Три дня молитв, служб и вежливых разговоров. В последний день желающих призвали записываться в миссионеры. Если мы не можем спасти душу черного человека, то давайте хотя бы спасем его тело для воскрешения и духовных мук. В конце концов, возвышенная мисс Лоример взобралась на сцену, призывая нас к Богу. Я стоял неподалеку, и кровь призывала меня к мисс Лоример. Не успел я опомниться, как оказался на сцене. И прежде чем успел задуматься над тем, что делаю, обнаружил себя на большом корабле с экземпляром Библии в одной руке и второсортными медицинскими инструментами в другой. «Следующая остановка Калимпонг». — Он сделал паузу. — Было это двадцать лет назад.

Он откупорил бутылку медленнее, чем делал это раньше, но отхлебнул куда больше жидкости.

— А как насчет божественной мисс Лоример? — поинтересовался Кристофер, не уверенный, стоит ли шутить по этому поводу.

— Мэй Лоример? Я попросил ее поехать со мной. Я предложил ей вместе служить Богу как муж и жена. Я попросил ее выйти за меня замуж. Она очень мягко отнеслась к этому. Она сказала, что всегда считала меня братом во Христе, но не будущим мужем. Она спросила: раз у меня есть Иисус, зачем мне нужна она? На это мне было нечего ответить — хотя, если бы у меня снова появился шанс, я точно знаю, что сказал бы в ответ. Год спустя я услышал, что она сбежала с гигантом-гвардейцем из Эдинбургского дворца. Кажется, их называют «черный караул». Известны своими сексуальными похождениями. Так что я остался в Калимпонге без Мэй Лоример, без Иисуса и без особых причин к возвращению. Я снова начал пить, перестал мастурбировать и обрел славу скандального субъекта. Ну, теперь перейдем к вашей истории.

Кристофер в первый раз приложил кружку с самогоном к губам. У него перехватило дыхание, и он поперхнулся, но огонь, вскоре разлившийся по телу, улучшил его самочувствие. Он посмотрел на бледную жидкость в кружке и представил священника, поднимающего потир во время службы. «Это кровь Господа нашего». Вино и виски, кровь и огонь, вера и отчаяние. Он снова поднял кружку. На этот раз он не закашлялся.

— Я родился неподалеку отсюда, — ответил он на вопрос Кормака. Он решил, что может позволить себе быть с ним откровенным. — Мой отец был здесь официальным представителем Англии. Он воспитал меня в духе любви к этой стране. Я думаю, что сам он никогда ничего кроме Индии не любил. Он даже не любил по-настоящему мою мать. Она умерла, когда мне было двенадцать лет, и меня отправили в школу в Англию. Затем, когда мне исполнилось пятнадцать, отец пропал.

Доктор с любопытством посмотрел на него.

— Что? Просто растворился в воздухе? Как факир? — Он произнес это так, словно все факиры были мошенниками.

Кристофер криво улыбнулся.

— Да, как факир, — согласился Кристофер. — Только без веревки. Не было ни веревки, по которой ходят факиры, ни музыки — никакого реквизита. Он направлялся к майору Тодду, который был тогда нашим торговым представителем в Ятунге. Тогда в Гянцзе никакого правительства не было. Одним октябрьским днем отец вышел из Калимпонга с группой проводников и носильщиков. Погода ухудшалась, но они без проблем преодолели перевал Натху-Ла. Они уже были на территории Тибета, когда он исчез. Его сопровождающие, проснувшись как-то утром, обнаружили, что его нет. Не было ни записки, ни знаков, ни следов, по которым бы они могли его найти. Все свои вещи он оставил в лагере. Конечно, они искали его — целых два дня, но ничего не нашли. Затем пошел сильный снег, и им пришлось прекратить поиски и идти дальше в Ятунг. Он больше не объявлялся. Но тела никто так и не нашел. Мне в школу прислали письмо: как-то раз меня вызвали прямо с урока и вручили его. Оно было очень формальным, безо всяких соболезнований. В конце концов, мне прислали все его вещи — награды, записи, грамоты, всю мишуру. Я все еще храню эти вещи в сундуке — дома, в Англии. Я никогда не открывал сундук, но они там.

— И вы остались в Англии? — прервал его Кормак.

Кристофер покачал головой.

— Нет. Сразу после окончания школы я отправился в Индию и поступил на правительственную службу. Это было в 1898 году. До сих пор не знаю точно, зачем я вернулся. Иногда я думаю, что, возможно, я хотел найти своего отца, но я знаю, что это не так. Наверное, я просто чувствовал, что что-то осталось незавершенным, и приехал, чтобы завершить это.

— И вам это удалось?

Кристофер посмотрел на стену, на мокрое пятно почти у самого потолка. Рядом с пятном сидела ящерица, бледная и призрачная, плотно прилипшая к стене.

— Нет, — ответил он так тихо, словно разговаривал с самим собой.

— Кошмарно, да? — произнес Кормак.

Кристофер непонимающе посмотрел на него.

— Жизнь, — пояснил доктор. — Кошмарная штука. В этом, — продолжил он, — заключается единственное преимущество взросления. В том смысле, что остается все меньше и меньше.

Кристофер кивнул и отхлебнул еще глоток. Он ощутил пробежавшую по телу дрожь, словно предзнаменование. Было уже совсем поздно.

— Нам надо поговорить, — сказал он.