РУССКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ И ИСЛАМ

Исламское идеологическое насилие превращается в единственную политическую идеологию в среде большинства представителей религиозной традиции мусульманского мировоззрения, и его носители начинают агрессивное наступление на Россию со стороны большей части её южных границ и с Поволжья. И происходит это в период глубочайшего цивилизационного перелома в судьбе русского государствообразующего этноса. Тогда, когда его бытиё начинает изменяться коренным образом, отрываясь от отмирающей и глубоко земледельческой народной традиции культуры, этики, морали, чтобы в мучительном поиске объективно преобразовываться в бытиё буржуазно-городского национального общества, традиции которого только предстоит закладывать в эпоху Национальной Реформации. История других государств, которые переживали буржуазно-демократическую революцию, показывает, что такой перелом чрезвычайно болезненный для государствообразующего этноса, ослабляет его "иммунную" систему самозащиты, какая вырабатывалась веками и даже тысячелетиями для отпора внешним и внутренним опасностям. Поэтому политическая сила, готовящаяся осуществить русскую Национальную Реформацию, должна иметь ясную и недвусмысленную политику в отношении ислама и возникших на его духовной основе феодально-земледельческих народов и народностей. И исходить при выработке соответствующей политики из собственных стратегических целей и тактических задач, диктуемых историческими и геополитическими обстоятельствами, при которых ей придётся руководить становлением русской цивилизационной традиции национально-городских общественных отношений.

Чтобы оценивать проблемы взаимоотношений с исламом с позиции ответственности за проведение Национальной Реформации, рождающаяся русская национал-демократия должна ответить на следующий вопрос. Какой же оказывается политическая роль ислама в современном мире, в чём его сила и каковы причины возникновения этой силы?

После Второй мировой войны главными целями социально-политических движений всех стран исламского мира стали борьба с западноевропейским капиталистическим колониализмом и достижение независимости посредством создания самостоятельных государств. Однако западноевропейский колониализм оказал серьёзное воздействие на хозяйственную и культурную жизнь городских слоёв исламских стран, и цели политического освобождения у всех влиятельных движений неизбежно переплелись с пониманием необходимости ускоренного экономического подъёма на основе созданных в Европе городских философских идеологических и политических мировоззрений, которые обосновывали капитализм или коммунистический социализм.

Достижение политической независимости и создание собственных государств было в основном осуществлено в исламском мире к семидесятым годам текущего столетия. Однако уже с пятидесятых годов получившие европейское образование военные, которые возглавили борьбу за независимость и стали руководителями первых из освободившихся от колониальной зависимости исламских стран, вроде Египта, Пакистана, начали внедрять рыночно-капиталистические или плановые прокоммунистические способы государственного строительства и хозяйствования. При этом они столкнулись с нарастающими проблемами, так как результаты использования европейского опыта были далеки от того, что ожидали получить новоявленные государственные руководители. Европейские городские социально-политические учения, внедряемые ими в своих странах, не приводили к предполагавшимся успехам, с одной стороны, но и не могли объяснить причин неудач – с другой. Добившиеся формальной независимости государства влезали в гораздо большую, чем при колониализме, экономическую и политическую зависимость от промышленных держав Запада и от Советского Союза, отставая и отставая от них в промышленном производстве, особенно после начала научно-технической революции. Вследствие чего в исламском мире повсеместно стало нарастать осознание своего особого культурного опыта, что вело к зарождению революционно-политических движений на принципах самостоятельного поиска задач и целей социально-политического развития, учитывающих мусульманский характер мировоззрения подавляющего большинства населения.

Каковы же глубинные причины неудач исламского мира добиться экономического прорыва, быстро подняться до уровня современной промышленной цивилизации?

Новые городские традиции социально-политических отношений, которые внедрялись в третьем мире, в том числе в исламских странах, как только они становились самостоятельными государствами и поднимали в ООН собственные флаги, были либо западноевропейскими капиталистическими, либо восточноевропейскими коммунистическими. То есть это были традиции, которые выросли из почвы западной христианской и восточной христианской духовных традиций мировосприятия, несли в себе их опыт культурно-мировоззренческого исторического развития. На данных традициях в третьем мире и строились городские производственные отношения, осуществлялась индустриализация, как основа хозяйственной и политической независимости новых государств. Поэтому вызываемая внешнеполитической необходимостью насильственная индустриализация молодых исламских стран их руководителями и порождаемая этим массовая урбанизация феодального деревенского населения, многие столетия организуемого в надплеменные сообщества догматизированным в ХI веке исламом, приводила к нарастающему внутреннему противоречию. Местные крестьяне, перебираясь в город вследствие обезземеливания и нищеты деревни, попадали в среду, где они очень остро ощущали свою моральную и культурную ущербность. Они как бы попадали в положение особого колониального рабства, под мировоззренческий гнёт чужеродной городской социальной и духовной культуры, которая навязывалась их же собственной государственной властью и интересами новоявленной европейски образованной элиты.

Однако к концу семидесятых годов становилось ясным, что исламские народности и народы не смогут достигнуть уровня материальной обеспеченности капиталистических и европейских коммунистических стран, не в состоянии ускоренно создавать современное производство и необходимую ему естественную науку. Их материальное благополучие наступало только при наличии относительно дешёвых и больших запасов углеводородного сырья. Однако такое благополучие становилось исключительно потребительским, паразитарным, превращая имеющие такое сырьё страны в полностью привязанные к промышленным державам сырьевые придатки.

Даже самые богатые нефтедолларами государства Персидского залива не смогли создать промышленную основу самостоятельной экономики, которая и обеспечила бы им подлинную независимость для выражения собственного политического и мировоззренческого влияния на мировые процессы. Наоборот, чем решительнее ставились властями этих государств цели на промышленное развитие, тем большими становились внутренние противоречия, обусловленные именно традиционно-феодальным неприятием исламскими массами задач социологизации производственных отношений, которые ставились им получавшими образование в Западном капиталистическом или Восточном коммунистическом лагере руководителями. Промышленное производство оказывалось либо невозможным без широкого участия иностранцев, либо было некачественным, неконкурентоспособным, нерентабельным и дотационным.

Особенно очевидным это стало после быстрого преобразования производительных сил в результате научно-технологической революции, когда требования к качеству социальной цивилизационной культуры производственных отношений стали не только высокими, но и возрастали непрерывно и к которым всё с большим трудом приспосабливались уже и коммунистические европейские государства, отставая от капиталистических государств промышленно развитого Запада.

В наиболее остром виде эти противоречия проявились в Иране после, так называемой, конституционной "белой революции" шестидесятых годов, которую сверху совершил последний шах. Получивший хорошее европейское образование шах делал это шаг вынуждено, ради раскрепощения капиталистического способа хозяйствования и широкой индустриализации, подталкиваемый желаниями за счёт доходов от продажи нефти превратить страну в промышленную и ядерную державу. По существу вопроса в Иране постепенно складывалась такое же положение дел, какое имело место в России начала века после дарования царём Николаем Вторым Конституции, после появления Государственной Думы и нацеленных на раскрестьянивание страны капиталистических реформ Столыпина.

В России начала двадцатого века, когда началось становление капитализма в деревне, вытеснение лишнего крестьянства в город, при очень быстрой урбанизации ряда центральных регионов лавинообразно нарастали проблемы приспособления православно-крестьянского сознания к западноевропейской капиталистической буржуазно-городской духовности и культуре. Проблемы эти не успевали разрешаться и привели к всеохватному духовно-мировоззренческому и глубокому общегосударственному кризису. Выход из него стал возможен только через формационную буржуазно-демократическую революцию, которая однако не нашла достаточно широкой социальной опоры своим лозунгам и вызвала ответную большевистскую контрреволюцию и коммунистическую социальную революцию, а за ней коммунистическую реформацию, которая примиряла крестьянское мировосприятие с городским образом существования в условиях осуществляемой государственной властью индустриализации. А в Иране конца семидесятых такие же противоречия породили острейший духовно-мировоззренческий и общегосударственный кризис, выходом из которого стала буржуазно-демократическая революция, и она тоже не нашла широкой социальной среды поддержки, что стало причиной фундаменталистской контрреволюции и исламской социальной реформации.

Исламский фундаментализм таким образом стал совершенно тем же идеологическим явлением, каким был в католически-западноевропейской истории протестантизм, а в восточноевропейских странах с православной народно-феодальной духовной, культурной традицией – коммунизм. То есть, исламский фундаментализм стал идеологической социальной реформацией ислама под задачи духовного приспособления его для использования в качестве идеологического насилия при организации феодально-бюрократической системы государственной власти на эпоху проведения такой властью политики ускоренного раскрестьянивания и урбанизации страны. Неважно, осознанно это было его идеологами или нет, но он обосновывал развитие западноевропейского народно-протестантского общественного самосознания и соответствующей культуры социологизации производственных отношений, как необходимого условия созданию промышленной и социальной среды успешному осуществлению в будущем собственно буржуазно-демократической революции.

Но если коммунистическая реформация вследствие великодержавного могущества России, посредством этого могущества и в результате Второй мировой войны охватила все народы с православной духовной и культурной традицией, то исламский фундаментализм, как в своё время и европейский протестантизм, добился политического господства ради народно-социальной реформации ислама под цели социологизации производственных отношений в системе власти государственного феодально-бюрократического капитализма лишь в ряде стран. То есть, он способен добиться успеха только в странах, которые готовы встать на путь промышленного развития, но не в силах навязать его подавляющей военно-политической силой остальному исламскому миру. Это подтвердилось, к примеру, при ирано-иракской войне и после неё. Иран доказывает способность самостоятельно развивать промышленность и необходимую социальную культуру производственных отношений в условиях жесточайшей изоляции, тогда как Ирак при таких же обстоятельствах всё явнее отстаёт как в промышленном, так и в общем духовном, культурном, социально-политическом развитии. И тенденция эта будет усиливаться в ближайшие десятилетия. Больше того. Темпы самостоятельного промышленного и научного развития изолированного Западом Ирана оказываются заметно выше, чем в смежной Турции, которая движется по тому же пути гораздо дольше и при широкой поддержке и помощи капиталистических стран Европы и США.

Исламский фундаментализм, как и несколькими столетиями прежде западноевропейский протестантизм, обращается к представлениям о справедливости, которые свойственны ранним, первобытнообщинным отношениям, объявляя их идеалом. Иначе говоря, он воздействует на бессознательные побуждения тех, кто живёт в условиях сохранения определённых традиций первобытнообщинных отношений, к зависящим от общинного взаимодействия мелким земледельцам и кочевникам. Однако подхватывается он и побеждает не во всех исламских странах. Как и в эпохи протестантских социальных реформаций, так и с началом фундаменталистской исламской реформации успех радикально реформаторских политических движений так или иначе обусловлен расово-этническими, архетипическими первопричинами. Отнюдь не случайно, что фундаментализм впервые совершил контрреволюцию и установил свой режим власти, свою идеологическую власть именно в арийском Иране, в котором последний шах поставил перед страной стратегическую цель стать региональной военно-промышленной державой. Ибо иранский фундаментализм по своей политической сути обслуживает государственную цель преобразования страны именно в индустриальную региональную державу. Он неизбежно создаёт систему власти государственно-бюрократического капитализма, осуществляющую раскрестьянивание, индустриальную пролетаризацию массового сознания и предпосылки избавления государствообразующего этноса от воздействия монотеизма, потому что постепенно укореняет рационализм в тех производственных отношениях, которые связанны с промышленным производством. В том числе и в образовании, в здравоохранении, в естественной науке, которые обслуживают промышленное производство.

Иранский вид исламского фундаментализма объективно приведёт страну через два-три поколения своего господства к духовному и системному общегосударственному кризису, подобно тому, как коммунизм в шестидесятых-семидесятых годах привёл к подобному кризису Россию и другие государства православной духовной традиции. Кризис советского коммунизма вызвал разрушение глобальных военно-стратегических балансов, породил процесс нового передела и переустройства мира, при котором Россия неизбежно должна будет включиться в мировую буржуазно-капиталистическую экономику и занять в ней своё место. Говоря иначе, исламская фундаменталистская реформация обязательно приведёт к буржуазно-демократической революции в Иране. Та в свою очередь объективно перерастёт в персидскую Национальную революцию и Национальную Реформацию, а потребность в философском обосновании Национальной Реформации вызовет отторжение ислама как такового, как идеологическое насилие, и породит политическую потребность в обращении к этно-расовому национализму и панарийскому идеализму. Это окажется выгодным Русскому национальному государству, каким оно станет к тому времени, будет способствовать быстрому вовлечению Ирана в экономическое, культурное пространство русской промышленной цивилизации, обеспечивая ей естественный выход к Персидскому заливу и Индийскому океану.

Исходя из такого понимания роли исламского фундаментализма, русский национализм должен будет всячески поддерживать его и укреплять в арийских странах мусульманского мира. И наоборот, готовиться к самой непримиримой военно-политической конфронтации с неарийским, в особенности тюрским и семитским арабским исламизмом, который вообще-то не сможет превратиться в реформаторский, а скорее всего приобретёт характер исламской средневековой контрреформации, которая станет прямым стратегическим союзником глобального коммерческого космополитизма в его антагонистической борьбе с промышленно-производительным глобально-политическим интересом, интересом создания глобальной промышленной цивилизации. Поскольку именно русской нации и русскому национальному государству предстоит стать центром вовлечения арийского мира в единую цивилизационную систему хозяйственных связей и разделения труда. Постольку тюрский и семитский исламизм в любой виде, в любом проявлении рано или поздно превратится в идеологию жестокого и беспощадного противостояния экономической и политической экспансии русского национального государства.

На нынешнем этапе развития России, накануне русской Национальной революции тюрский и семитский исламизм уже явно проявил себя, как пятая колонна американских стратегических интересов, интересов установления глобального господства коммерческого космополитизма с мировым правительством олигархов в США. И в таком качестве он быстро преобразуется в важнейшего и надёжнейшего союзника российского еврейства, которое стоит во главе режима диктатуры коммерческого космополитизма, пристёгивая Россию в качестве сырьевого придатка Запада, где за последнее десятилетие утвердилось господство идеологического либерализма и коммерческого политического интереса, подчинившего своим целям промышленный политический интерес.

Антагонизм с тюрским и семитским исламом постепенно вызревает в современной России, как антагонизм с антигосударственной идеологией. Ибо этот ислам организует внутри России духовно феодальные народности против укрепления центральной власти и против восстановления единого управления всей страной. Волей-неволей он всё активнее борется за то, чтобы Россия приостановила буржуазные преобразования. И в этой задаче он смыкается как с социал-феодальным коммунизмом, стремящимся к реставрации своего господства, так и с буржуазным либерализмом, который исчерпал положительный потенциал воздействия на революционные преобразования в стране и превращается в открыто противообщественную идеологию, оправдывающую прекращение чиновно-полицейской властью поступательного становления русского городского общественно-демократического сознания.

Не арийские исламские силы направлены против русской Национальной социальной революции, то есть против прорыва страны к новому историческому состоянию общественно-производственных отношений, и потому они оказываются страшно реакционными в условиях непрерывного углубления российского общегосударственного кризиса. Их враждебность к революционному русскому национализму пробуждается на инстинктивно-подсознательном уровне. Непримиримое столкновение политической партии осуществления Национальной революции в России с такими силами объективно неизбежно, и русский национализм уже сейчас должен готовиться именно к такому развитию событий в ближайшие годы.

март, октябрь 1998г.