14

Нежный ковер утреннего тумана стлался по воде и по пологим берегам под рыжими соснами и желтеющими кустарниками. Шава и четверо его головорезов на вместительной лодке плыли вдоль берега, напряжённо всматривались в побережную растительность. Вдруг китаец Чак рукой указал Шаве на шапку ветвей и острых листьев высокой сосны – в кудрявой кроне ее под суком темнел край брезентового тюка Шуйцева.

– У меня глаз острый! Там, смотри!

– Это его, – согласился Шава.

Они подплыли к берегу и пристали у тех самых кустов, возле которых за пять дней до этого высадился Шуйцев. Лодка ткнулась в берег, под ней захрустели камешки.

Пока трое остальных их сообщников вытаскивали лодку на берег, разгружали ее, Шава и китаец поднялись к сосне, и Чак, будучи не в состоянии дотянуться до верёвки, несколькими ударами тяжелого охотничьего ножа разрубил ветку, вокруг которой был намотан и завязан узлом её конец. Срубленная ветка следом за концом веревки рванулась вверх: её своим падением быстро потащил туда брезентовый тюк Шуйцева. Тюк плюхнулся на землю у ног грузина.

– Ему больше не понадобится, – сказал Шава, пнув тюк носком сапога. – Если доверять болтовне старика, в два дня будем на месте.

С членами своей шайки он говорил без акцента.

– Вот она! – крикнул Кривой Нос, обнаружив заваленную камнями и укрытую ветками кустарника лодку, на которой приплыл Шуйцев. Больше сомнений не было, он высадился в этом месте, и им осталось только добраться до зимовья.

К тому времени, когда они следующим утром достигли вырубленного в скале знака-креста, Шуйцев открыл глаза, откинул с себя край шкуры. Лежать и дремать в разрезаемом полосами дневного света полумраке больше не хотелось. Он провел ладонью по болезненно похудевшему лицу. На щеках и подбородке царапалась трёхдневная щетина.

– Сколько ж я проспал? – спросил он сам себя, чтобы услышать собственный голос.

Голос был нехороший – гудел трубой. Однако чувствовал он себя много лучше, потому и поднялся. До тошноты и колик в желудке вдруг захотелось съесть чего-нибудь, и съесть много. И он первым делом принялся на скорую руку готовить завтрак.

Не прошло и часа, а печка, будто обрадованная долгожданному огню, наполняла хижину теплом и тихим гудением, а на столе, казалось, переживали свою ненужность две разогретые на печи, вскрытые и уже пустые банки американской тушенки. На лежанке два вещевых мешка, развязанные и раскрытые, показывали своё нехитрое содержимое – в них были одежда, сушёная и консервированная еда, пачка зеленых долларов. А найденное среди этих вещей, вправленное в кожаный чехол походное зеркало Щуйцев пристроил на печке и американской бритвой сбривал остатки пены с низа подбородка. Он прополоскал бритву в чашке с водой; оттягивая пальцами кожу под глазами, осмотрел себя в зеркале.

– Хорош, – одобрил он вид собственного отражения. – Можно в свет выходить. – И рассудительно посоветовал тому, кого видел в зеркале. – Первым делом надо спрятать японцев.

Сытый и чисто выбритый, он выбрал из чужого барахла шерстяной свитер и легкую, не продуваемую кожанку, оделся, повесил на грудь бинокль императора и раскрыл ружье «Зауэр». Освободив стволы от стреляных гильз, он вставил два новых патрона, которые выбрал из тех, что расставил на столе.

Он уже ступил к дневному свету за дверным проёмом, когда под влиянием внезапного побуждения вернулся от порога, взял со стола еще два патрона, сунул их в карман куртки. Взгляд его упал на чехол с клинком самурая, и он прихватил чехол, прикрепил к поясу и вышел из хижины.

Теперь опасаться было некого, и он спускался к речушке открыто, даже шумно, ни мало не заботясь о перестуке срывающихся под ногами камешков. Шел он тем же путем, каким двое суток назад прошел с золотоискателями. Но на этот раз он вышагивал налегке и быстро.

Он завернул за крупный, в два его роста, валун, и внезапно отпрыгнул назад, спрятался за него. Переждав с полминуты, убедился на слух, что его не заметили, и выглянул одним глазом.

В сотне шагов ниже по течению вокруг трупов японцев толпился целый японский отряд. Их было восемь человек во главе с офицером; как и убитые все без знаков отличия, и тоже в новой военной униформе. Шуйцев разглядел, что офицер отдавал распоряжения через унтер-офицера. Они отнесли, положили трупы рядом, и два солдата накрыли тела плащами. Гортанно пролаяв какой-то приказ, офицер направился вверх по течению речушки, за ним потянулись и остальные. Вероятно, они хотели разобраться с золотоискателями. Но опустевший лагерь последних наверняка заставит их заглянуть в хижину.

Шуйцев достал из кармана два запасных патрона, обшарил другие карманы, однако кроме полученной от Гарри фотографии миловидной женщины с ребенком ничего не обнаружил. При таком неравенстве сил в числе и вооружении, надо было незамедлительно отступать, и он быстро зашагал, затем побежал обратно.

Возвращаясь тем же путём, он торопливо поднялся по склону берега, увидал хижину и по причине возбуждения чувств из-за серьёзной опасности вмиг заметил ствол карабина в оконце. Он успел отпрыгнуть на склон мгновением раньше выстрела. Пуля над его головой чиркнула камень и с характерным звуком отлетела, шлепнула по воде речушки. Он буквально скатился по склону.

Растирая ушибленное бедро, он перебежал за ближайший из крупных валунов. Убедился, что сверху некому его обстреливать, пробежал вниз вдоль речушки и опять забрался на обрывистый берег, укрылся за россыпью высоких камней. Бинокль уцелел, даже царапины не было на его деталях, и Шуйцев прильнул к окулярам, настроил резкость на зимовье. Из хижины осторожно выбрались Шава, чеченец и Кривой Нос, перебежками, под прикрытием карабина в оконце приблизились к склону, где минутой прежде был он сам. Шуйцев глянул вниз. Японцев видно не было – то ли они остановились после звука выстрела, то ли решили совершить обход, то ли вот-вот должны были показаться из-за ближайшего заворота.

Готовые стрелять в любое подозрительное движение, Шава и чеченец осторожно пробирались верхом берега по краю обрывистого склона, а Кривой Нос спустился и продвигался внизу, у речного течения. Они согласованно приближались к месту, в котором лежал Шуйцев, брали его в клещи, вероятно догадываясь, где он мог за столь короткое время найти хорошее укрытие. Отступить дальше, при этом остаться невидимым, он не мог, и лихорадочно искал выход из неудачно складывающегося положения дел.

Наконец из-за заворота русла, почему-то у противоположного берега появился офицер, за ним показались другие японцы. Обеспокоенные, с оружием в боевой готовности, они не ожидали именно на данном участке русла увидеть троих окружающих камни головорезов, хорошо видимых, чтобы подозревать их в подготовке засады. Уголовники тоже растерялись появлению целого вооруженного отряда, к тому же японцев, – как и те, застыли в нерешительности. Лишь Шуйцев был готов к этой встрече. Не показываясь из укрытия, он медленно прицелился, и выстрел его невидимого в отряде японцев ружья оборвал хлипкую неопределенность: солдат возле офицера зашатался и упал. Японцы словно того и ждали, разом открыли беспорядочную ответную пальбу в тех, с чьей стороны прогремел коварный выстрел. Две пули застряли в чеченце, – в бессильной злобе он заскрежетал крепкими зубами и шумно, вместе с камнями покатился к подножию откоса. Кривой Нос был в самом невыгодном положении и первым устремился прочь, понесся по берегу, петляя, не давая вести по нему прицельную стрельбу. Шава отбежал и скрылся за верхней каймой обрыва, и японцы, двигаясь короткими перебежками, сосредоточили свое внимание и огонь только на Кривом Носе. Наконец, он пропал из виду. Офицер поднял руку, и стрельба утихла, прекратилась.

Шуйцева они не заметили. Лежа за камнями, он медленно раскрыл ружье, вынул отстрелянную гильзу и вставил на ее место новый патрон. Затем осторожно глянул вниз. Солдат и офицер подошли к лежащему чеченцу, и солдат добил его штыком в сердце, потом поднялся по склону за его карабином. Шуйцев прекратил дышать. Но солдат до его укрытия подниматься не стал, с карабином чеченца вернулся к отряду, и японцы двинулись дальше, настороженные и уже готовые к бою.

Из укрытия в бинокль хорошо было видно, как Шава и Кривой Нос бегом исчезли в хижине, затем гурьбой вывалились из нее вместе с китайцем и рослым белобрысым уголовником, на лбу и щеке которого различались безобразные шрамы. Шава под свои резкие, кажущиеся сумбурными распоряжения то и дело размахивал пистолетом, другая рука его при этом цепко сжимала карабин; остальные щетинились только карабинами – у каждого их было по два. Они все побежали к скалистым выступам наверху обрывистого берега. Шуйцев опустил бинокль, поднялся с колена, быстро отряхнул штаны и перебрался вперёд. Он не хотел выпускать японцев из-под своей опеки.

Опять наведя бинокль на верх прибрежного склона, он увидал, как Шава протянул ободранную ветку с привязанным к ней белым платком белобрысому сообщнику со шрамами. Тот отказывался взять ее, ступил назад, и Шава для верной убедительности вскинул, направил ему в живот дуло пистолета. Довод подействовал.

Заметив взвившийся над обрывом белый флаг, офицер сделал знак поднятой рукой, и его отряд приостановился. Ветка с белым платком дрожала и дергалась над головой рослого белобрысого уголовника, когда он неуклюже спускался к берегу, всем видом показывая, что безоружный. От страха он пытался изобразить улыбку.

Шуйцев избавил его от необходимости мучить себя такой попыткой: хлопок ружейного выстрела прокатился над речушкой, и близко стоящий к офицеру японец осел, опрокинулся навзничь. Белобрысый испуганно рванулся обратно, поскользнулся и на четвереньках, умудряясь не выпускать ветку с белым платком, полез наверх, проявляя при этом неожиданную и завидную вертлявость. Но вертлявость не помогла ему избежать сразу нескольких японских пуль, он дернулся, дико предсмертно закричал, вместе с флагом провалился за камни. Китаец и Кривой Нос открыли сверху ответную пальбу, и японцы бросились к укрытиям, какие кто увидал поблизости. Один из солдат на бегу подпрыгнул и рухнул с дыркой в затылке, он и не пытался встать, был мёртв.

Шуйцев не торопился, не обращал на поднявшуюся стрельбу внимания, вставил в ружье последний свой запасной патрон.

– Теперь, ребята, вы друг другу не верите. Так что, воюйте до победы, – пожелал он обеим сторонам и поднялся на ноги. – Бейтесь, не щадя живота.

Он направился к лесу, шагая не спеша, не выискивая глазами, где можно спрятаться. Перестрелка за его спиной затихала, стреляли там реже и реже. Какая-то смутная догадка шевельнулась в его мыслях, она затрагивала и Анну, и последний месяц петербургской жизни, и каким-то образом была связана с дуэлью. Догадка не желала оставлять его, подводила к неким важным прозрениям.