"АЛМАЗ ЧИНГИЗ-ХАНА" - читать интересную книгу автора (Сергей ГОРОДНИКОВ)

7. Выбор Мещерина

Задетые краем завала они высвобождались из него на ощупь, в полной темноте. Приходилось осторожно выбираться из щебня, острых камней, и Настя откашливалась от попавшей в нос и рот мелкой скальной крошки.

Их спасло, что Борис уже прятался от сабли Бату под бронзовой лапой дракона. И при первых же проявлениях страшной мощи подземных взрывов, почти не отдавая себе отчета в собственных действиях, он схватил ее за руку, кинулся под ту же драконью лапу возле похожего на окно проёма, чтобы попытаться найти укрытие под нависающим телом дракона. А стены, потолок сокровищницы мгновенно разъедались черными трещинами, они будто расползающиеся из клубка змеи брали начало под хвостом огромного дракона у противоположной стены пещерного зала и словно гнались за ними, превращая весь потолок в разломы, которые откалывались и рушились, уничтожали пещеру сзади них... Насте даже вспоминать было страшно, что потом началось и продолжалось, как показалось, целую вечность. Едва они с бега ухватились за бронзовую лапу и резко опустились возле неё, пещеру накренило, встряхнуло от чудовищного толчка, который отколол кусок горной скалы, и им повезло, что часть потолка рухнула огромной глыбой на цепи с сундуками. Глыба эта, будто гнилую верёвку, вмиг разорвала древние цепи, заскользила на раздавленных сундуках и звеньях обрывков цепей по полу и под вскрик ужаса прижавшейся к груди Бориса Насти, которой показалось, их сейчас раздавит, упёрлась под головой дракона. Два сундука после скольжения на цепях застряли в оконном проёме, лишив их света дня, а глыба превратилась в надёжную подпорку бронзового тела, создала подобие ниши, которую заваливало со всех сторон. Кусок скалы вместе с ними долго встряхивало и постепенно опускало, так что чудилось, глыба вот-вот расплющит и тело дракона и тех, кто под ним находились. Им повезло, что этого не произошло. Только когда гул стих, а движение скалы вниз прекратилось, Борис отстранил девушку и принялся в сплошной темноте, как слепой, ощупывать завал, который их задел, а потом окружающее пространство. Они оказались с краю заваленной со всех сторон пустоты, и в этой пустоте можно было совершать ограниченные перемещения.

Когда они выбрались от бокового завала в пустоту под глыбой и стряхнули с волос, с одежды скальную крошку, Насте смутно припомнилось, что Мещерин как будто кинулся следом за ними. Быть может, он успел добежать до второй драконьей лапы, смог там укрыться? Оба молчали и прислушались, как если бы и Борис подумал о том же. Возле другой лапы что-то зашуршало, словно там закопошились большие крысы. Потом скатился, тукнул об пол небольшой камень.

– Это он? – с надеждой прошептала Настя.

– Тебе помочь? – вместо ответа ей, негромко спросил Борис.

– Нет, – тусклым глухим голосом отозвался Мещерин.

Борис и девушка почувствовали облегчение: судя по голосу, Мещерин тоже отделался легкими ушибами. В темноте они не видели, но по звукам догадывались, что ему пришлось выползать из-под рухнувшей на груду камней части стены, затем выбираться к ним на четвереньках.

Чтобы привстать, Мещерин ощупью уперся рукой в мелкий щебень. Но щебень сразу провалился под его ладонью в какую-то дыру, и, опрокидываясь на плечо, он ударился локтём обо что-то острое, раздражённо чертыхнулся. Пока вытаскивал руку из дыры, много ниже которой приглушенно журчала речка, послышался частый всплеск падающих в воду камней. Вместе с вынутой рукой в темноту западни проник рассеянный дневной свет, необъяснимо сумеречный, будто снаружи приближался вечер. Скальная крошка и щебёнка, как в воронку, заструились вниз, что расширяло дыру, и света через неё проникало всё больше, он становился насыщеннее, а непрерывные всплески внизу зазвучали отчетливее и звонче.

Пленников западни словно подтолкнул призрак надежды. Все трое разом наклонились, столкнулись лбами над воронкообразной дырой, и увидали, что под ними шумит водоворотом, пенится речка теснины. Борис ее уже видел раньше, когда висел на цепи, но теперь она оказалась гораздо ближе. Обзор через дыру позволял сделать однозначный вывод. Кусок скалы с тайной сокровищницей откололо взрывом огромной силы, и он под собственной тяжестью соскользнул по трещине откола, чтобы обвалиться в теснину. Сначала уперся, как на распорке, в противоположные стены, потом сполз до речки и неустойчиво впился в дно клиновидным заострённым основанием. Клиновидное основание частично перегородило течение, вода внизу поднялась, недовольно бурлила, образуя как раз под ними речной водоворот.

Дыра обзора могла образоваться только в пределах оконного проема. Однако почти весь он оказался запертым двумя сундуками. От вызванной мощными взрывами тряски сундуки переместились к окну наружу прежде, чем обвалился свод пещерного зала. Каждый сундук легко проходил в оконный проём, но один упёрся в торец другого, и они застряли вроде больших каменных обломков, а затем их накрыло всякой щебёнкой. Из-за тяжести, которую они имели вместе с содержимым, их теперь даже пошевелить было невозможно.

Борис принялся с деловитой сосредоточенностью муравья, понемногу, однако довольно быстро проталкивать в дыру и пропихивать наружу щебневый хлам. Сначала освободил от каменного мусора сами сундуки, затем и пол возле них. Наклон пола к окну существенно облегчил ему данную работу, но полностью исключил возможность оттащить заполненные сундуки от оконного проема без помощи рычага или какой-либо иной уловки. Низ теснины накрыли сумеречные тени скал, но в западне освещения стало уже достаточно, чтобы осмотреться и попытаться найти способ, как вызволить самих себя из каменного плена. Этим он и озадачился.

Пространство западни позволяло выпрямиться и делать четыре-пять шагов. Обследуя его, Борис внимательно осмотрел брюхо дракона, бронзовые лапы, но ничего, что помогло бы оттащить сундуки от проёма, не обнаружил. Неожиданный стук камня о полоску бронзы заставил его обернуться к Мещерину и вглядеться, что тот делает.

Один из сундуков углом торчал наружу проёма, другой же, упираясь торцом ему в боковую стенку, почти весь находился внутри их западни. Обитая бронзовыми полосами крышка как раз этого, второго сундука была обращённой внутрь замкнутого обвалами пространства, и по её угловой части и принялся стучать увесистым камнем Мещерин. Борис только сейчас обратил внимание, что крышка уже чуть приоткрыта. Сундук оказался тем самым, который Мещерин раскрывал коротким мечом, когда пещера задрожала от набирающего чудовищную силу взрыва. Мещерину не задавали вопросов, однако, он сам счёл нужным объяснить своё поведение:

– Столько думать о них, терзаться, бредить. И не успеть насмотреться...

Прервав объяснение, в очередной раз раздражительно стукнул по крышке, и в голове Бориса промелькнула мысль, которая давала надежду освободить проём. Он выбрал камень, который показался ему более подходящим для точных ударов, плоский, с заостренной стороной, напоминающий топор без топорища, предложил его Мещерину. Этим камнем Мещерину удалось быстро сбить крышку с внутреннего упора, и вдвоем мужчины смогли приоткрыть ее. После чего Борис без слов отстранил Мещерина. Просовывая руку внутрь сундука, он принялся избавлять его от содержимого. Бесценные сокровища, оружие, женские и мужские украшения, посуда и пузырьки для благовоний, предметы культа, которые он извлекал и отбрасывал в стороны, все были из золота, на многих тускло сверкали драгоценные камни, изображались животные или священные знаки. В этих изделиях нашли отражение целые эпохи, цивилизации, различные культуры прошлого. Только могущественный варвар-завоеватель мог в таком разнообразии перемешать их, руководствуясь лишь одним правилом отбора, правилом наибольшего золотого блеска.

Несколько предметов всё же привлекли внимание Бориса, и он взял их себе. Не по причине их ценности, а полагая самыми полезными в текущих обстоятельствах. Сразу же накинул на шею золотую цепочку, удерживающую чудесные ножны с прекрасным нагрудным индийским кинжалом, на золотой рукояти украшенным изумрудом. Затем отобрал боевые наручи с напоминающими кровь рубинами и закрепил на запястьях.

Борису удалось разгрузить сундук больше чем наполовину, когда обломок скалы с западнёй слегка дрогнул. Послышалось скобление его боковыми углами обеих стен теснины, и шершавый пол под ногами пойманных в каменный плен спутников еще чуть накренился в сторону проёма. Под воздействием собственной тяжести этот кусок отколотой взрывом скалы постепенного опрокидывался вокруг узкого клиновидного острия, которым упирался в речное дно. Судя по направлению сползания, ему предстояло вскоре рухнуть проёмом окна в горную речку, навсегда оставив своих пленников в западне, которая станет их общей гробницей. Борис прислушался. Обломок скалы неуверенно застрял и замер. Но надолго ли? Сколько его еще удержат в таком положении стены теснины?

На глаза обеспокоенному Борису попалась оживлённая Настя. Она держала перед собой золотое блюдо с зеркально гладким дном и, казалось, позабыла, где находится, увлеченно смотрелась на своё отражение. Тонкую упругую талию ей стягивал пояс из золотых чеканных пластинок, и в каждой пластинке белела крупная жемчужина. Запястья украшали чудесные браслеты в виде переплетающихся цветов с сапфирами меж лепестков. А на свои темные волосы она примеряла диадему из светлого золота. Диадема мягко сверкала чистотой прозрачных драгоценных камней и очень ей нравилась. Она вертела головой, не в силах оторвать взор от зеркала, как будто не замечая опасного перемещения западни. Борис сорвал с нее диадему, отшвырнул в полумрак к обвалу камней и щебня. Ухватившись за головы дракончиков на углах сундука, он попытался отодвинуть наполовину опорожненный сундук, напрягся всем телом, но все усилия оказывались напрасными.

– Помоги! – отрывисто приказал он Мещерину.

Тот стоял среди разбросанных драгоценных украшений, изделий, оружия, с усталым разочарованием смотрел на россыпь сокровищ под ногами, охваченный какой-то отрешенностью мыслей и притуплённостью чувств. Впервые услышав от Бориса столь жестко высказанное распоряжение, без возражений подчинился. Он наклонился, ухватился за сундук, тоже напрягся, и вдвоем им удалось сдвинуть его с места. Мещерин придержал этот сундук, тогда как Борис уперся плечом в торец другого. После резких толчков Бориса второй сундук поддался, как бы неохотно подвинулся наружу и лениво вывалился из окна. Мгновениями позже раздался шумный всплеск, и проглоченный водоворотом он очутился на дне речки. За ним последовал и наполовину пустой сундук. Тоже грузно плюхнулся в водоворот, но немного задержался на поверхности, затем, как будто захлебываясь, быстро погрузился в водную пену.

Проём окна был полностью расчищен. Борис вздохнул с облегчением и опять стал невозмутимо спокоен. Больше ничто не мешало их освобождению. Он выпрямился под грудью бронзового дракона.

– Прыгай! – кивнув головой на окно, предложил он Мещерину.

Мещерин выглянул, окинул взором теснину с речкой. После чего посмотрел на золотые и драгоценные изделия на полу вокруг оконного проема. И вновь отрешение мыслей, вялость чувств тяжко навалились на него старой неизлечимой болезнью.

– Я последний, – объявил он неуверенно.

Он наклонился, выбирая, что из сокровищ захватить с собой, и не находил в куче ничего, что представлялось бы важнее прочих. Они все были ему не нужны.

Неожиданный возглас испуга напомнил им о девушке. Она застыла в полумраке, куда Борис отшвырнул диадему, и неотрывно смотрела на что-то среди камней и щебня. Потянувшись за диадемой, она ногой сдвинула плоский каменный обломок свода пещеры, и увидела то, что её напугало и зачаровало одновременно. Слабое голубое сияние лучисто струилось между цепко сжатыми пальцами мертвеца. Борису пришлось оттеснить её и приложить усилия, чтобы разжать окаменелые пальцы мёртвого Бату, забрать невероятной красоты алмаз. Он сделал это как в полусне, в который уже погружался, впервые очарованный голубым сиянием. Словно побуждаемый магическими чарами алмаза он поднес его к окну. На дальней поверхности речки сверкнули бликом лучи солнца и, вспыхнув, заиграли над голубой поверхностью ореолом золотистого сияния зарницы. И это золотое сияние хотело ослепить разум Бориса.

Кусок скалы дрогнул, снова пополз книзу, терзая выступами стены теснины, крошась и вгрызаясь в них. Западня опять рывком накренилась, и это спасло Бориса: лезвие направленного ему в спину клинка, не потеряв за века остроты заточки, лишь царапнуло плечо. Мещерин в недоумении уставился на короткий меч в своей правой руке, пальцами левой он сжимал ножны из древнего золота и в драгоценных каменьях. Дьявольское влечение камня едва не сделало его подлым убийцей. Борис, будто ядовитую змею, отбросил алмаз обратно в полумрак и, боясь, что опасная сила драгоценного камня способна остановить его, промедли он хотя бы мгновение, подхватил девушку под локоть, рванул за собой в скальный проём к ворчанию речки. Они пролетели вблизи кручи теснины и, взметнув лепестки брызг, с открытыми глазами погрузились в лазурно-прозрачную, наполненную воздушными пузырьками воду, различили у дна сундуки, один из которых опрокинулся на торец от столкновения с другим.

Фыркая, чихая, не смея отпустить руку Бориса, Настя вынырнула с ним из водоворота, покрепче ухватилась за мускулистую шею. Намертво зажатой в кулачке диадемой она, как когтями хищной птицы, царапала ему спину, плечи.

– Прыгай! – не обращая на это внимания, всей грудью закричал Борис Мещерину.

Он задрал голову к мрачной глазнице проёма, из которой только что, будто из темницы, вырвался на свободу. Мещерин не отзывался, не показывался. Прежде чем окончательно рухнуть в реку, большой кусок скалы в последний раз ненадёжно приостановился. С девушкой за спиной Борис выплыл из водоворота, ухватился за подвернувшийся выступ стены, и его отчаянный протяжный крик разнесся по теснине, повторяясь далеко окрест:

– Иван! Прыгай!!

Он впервые назвал Мещерина по имени, и глаза его подернулись мокрой пеленой, то ли от брызг в лицо, то ли от чего-то еще, о чем он давно забыл. Остервенелая злоба на алмаз, который его напугал, из-за которого он не успел вытолкнуть Мещерина силой, хлынула в голову, начинала душить Бориса. Она была сродни злобе на лютого врага, из-за которого он не сможет простить себе гибели того, к кому невольно привязался, как к странному, однако понятному и в чём-то близкому другу.

Но он терзал себя напрасно. Мещерин с удивительным, давным-давно не испытываемым успокоением держал в ладонях прозрачный чудо-алмаз и, присев у окна, тихо разговаривал с голубым сиянием. А оно, казалось, вспыхивало таинственным свечением, прислушивалось и, по-своему, отвечало ему.

– ... Тревожная память ряда поколений моих предков. Мои собственные муки, бред, ночные кошмары... Обеспокоенная совесть, не желающая смириться с гибелью стрельцов, которые мне доверились, гибелью многих других... Все это нахлынуло, сводя с ума, когда я вошел в пещеру и увидал сокровищницу. Я бросился раскрывать сундуки... Мне показалось... если распахну их все, сияние несметных сокровищ самого Чингисхана оправдает то, что было со мной и с другими! – Голос его сорвался от вспоминаемых переживаний. Затем опять окреп. – Еще недавно. Не зная тебя, я смотрел на золото, древнее золото, раскиданное под ногами... И начинал прозревать страшную правду. Увиденное не принесет успокоения, которого я так страстно и мятежно искал все лучшие годы жизни и надеялся обрести здесь. Даже если бы увидел все сокровища в сундуках... Не стоили, не перевешивали они моих мучений...

Но это позади. Я вижу тебя, и странное, с детства позабытое спокойствие ласкает меня, как никогда не ласкала ни одна любящая женщина. Ты оправдал все...

Оставить тебя здесь? Это всё равно, что оставить здесь частицу себя и потом сойти с ума. А взять тебя с собой в тот мир? Зачем? Вечно бояться потерять? Постоянно ревниво помнить, что моя жизнь в сравнении с твоей лишь ничтожный миг? А на закате лет познать еще и душевные муки, похожие на муки ревности старика к своей юной жене? Мне уже сейчас неприятна мысль, что ты переживешь меня, и кто-то другой будет признаваться тебе в потайных чувствах и помыслах, как я сейчас...

Нет! – перешёл он на доверительный шепот. – Ты мой и только мой. Я растворюсь в тебе, останусь таким же вечным, как и ты. И вечно в расцвете сил... Пусть больше никто и никогда не увидит твоего сияния!

Он притих, замолчал. Исчезали слова, удалялись и пропадали мысли, страсти, память и надежды. И он погружался в безмятежное умиротворение, какое бывает лишь иногда в детстве. Когда просыпаешься солнечным утром, но еще не проснулся и не можешь понять: где ты, что ты, кто ты и зачем, – и понимание не нужно, ни к чему, потому что это и есть счастье; но ты еще не знаешь об этом.

Огромный скальный обломок с западнёй хрустнул, затрещал боковыми краями у стен теснины, обламываясь выступами, сползая и непрерывно убыстряя свое падение.

Борис едва успел вырваться из объятий водоворота и увернуться от куска скалы, который рухнул в речку, всплеснул большую волну. Его и девушку подхватило этой волной, швырнуло по течению, понесло меж острых выступов отвесных круч, неприступно мрачных в холодной тени глубокой теснины. Речка делала крутой заворот на запад, и, когда Борис последний раз оглянулся, рухнувший обломок скалы уже пропал из виду. Внезапно яркие отблески красного солнца ослепили его и Настю. Их скоро пронесло мимо заливчика, где так недавно шумел и пенился водопад, скрывая лаз тайного прохода к площадке у озёр. Теперь лаз различался тёмным пятном, как если бы выполнил своё предназначение, заманив и погубив почти всех искателей сокровищ Великого Завоевателя. И жутко было думать о том, что Мещерин, возможно, ещё жив, но никогда больше этого не увидит, а они уже не в силах спасти его.

Русло горной речки расширялось, водная гладь успокаивалась, и они все дальше и дальше уплывали от того места, где оставался заживо погребенным Мещерин.