"Безутешные" - читать интересную книгу автора (Исигуро Кадзуо)

5

Мы простояли несколько минут под фонарем, окруженные тишиной. Я обнял Бориса со словами: «Тебе, должно быть, холодно».

Он прижался ко мне, но не сказал ни слова; глядя на него снизу вверх, я увидел, что он задумчиво смотрит вдаль, в глубину темной улицы. Где-то далеко залаяла собака и тотчас умолкла. Мы простояли так еще некоторое время, потом я сказал:

– Прости, Борис. Мне следовало лучше обо всем позаботиться. Прости.

– Не огорчайся, – помолчав с минуту, отозвался мальчик. – Автобус скоро придет.

Через площадь я видел, как перед выстроившимися в короткий ряд магазинчиками плывет туман.

– Я не уверен, что автобус придет, Борис, – сказал я после паузы.

– Это ничего. Наберись терпения.

Мы прождали еще несколько минут.

– Борис, – повторил я, – я совершенно не уверен что автобус когда-нибудь придет.

Малыш повернулся ко мне и тяжело вздохнул:

– Не расстраивайся. Ты разве не слышал, что сказал этот человек? Мы должны ждать.

– Борис, не всегда выходит так, как рассчитываешь. Даже когда тебе говорят, что это непременно произойдет.

Борис снова вздохнул:

– Слушай, но ведь человек так сказал, не правда ли? Во всяком случае, мама будет нас дожидаться.

Я раздумывал, что бы еще такое сказать, но тут нас обоих заставил вздрогнуть чей-то кашель. Обернувшись, я увидел за светом фонаря человека, который высунулся из остановившейся машины.

– Добрый вечер, мистер Райдер. Извините, но я проезжал мимо и заметил вас. У вас все в порядке?

Я шагнул поближе к машине и узнал Штефана, сына владельца отеля.

– Да, все отлично, спасибо. Мы… э-э, мы поджидали автобус.

– Не подбросить ли вас? Я как раз направляюсь с поручением довольно деликатного свойства, которое мне доверил отец. А здесь довольно-таки прохладно. Ну же, забирайтесь.

Молодой человек вышел из машины и открыл дверцы – переднюю и заднюю. Поблагодарив его, я помог Борису устроиться на заднем сиденье, а сам уселся впереди. Еще секунда – и автомобиль двинулся с места.

– Так вот он, ваш малыш, – заговорил Штефан, когда мы понеслись по пустынным улицам. – Приятно с ним познакомиться, хотя он и выглядит немного усталым. Ну ничего, пускай отдохнет. Пожму ему руку в следующий раз.

Оглянувшись, я увидел, что Борис вот-вот заснет: голова его покоилась на мягком подлокотнике.

– Итак, мистер Райдер, – продолжал Штефан. – Полагаю, вы хотите вернуться в отель?

– Собственно говоря, мы с Борисом направлялись в одну квартиру. В центре, возле средневековой часовни.

– Средневековой часовни? Хмм.

– Туда будет сложно попасть?

– О, ничуть. Ничего сложного. – Штефан резко завернул за угол и помчался по узкой темной улочке. – Дело только в том, что… э-э, как я уже говорил, сам я еду с одним поручением. У меня назначена встреча. Что ж, дайте сообразить…

– Встреча неотложная?

– Да, мистер Райдер, именно так. Это, знаете ли, связано с мистером Бродским. Момент, в сущности, решающий. Хмм. Вот если бы вы с Борисом великодушно согласились подождать несколько минут, пока я освобожусь, потом я мог бы отвезти вас куда пожелаете.

– Разумеется, сначала уладьте свои дела. Но я буду вам признателен, если вы особенно не задержитесь. Видите ли, Борис до сих пор еще не ужинал.

– Постараюсь справиться как можно скорее, мистер Райдер. Мне бы очень хотелось доставить вас до места немедленно, но судите сами – я не могу опаздывать. Как я уже сказал, поручение довольно мудреное…

– Конечно же, ваши дела – на первом месте. Мы охотно вас подождем.

– Я постараюсь обернуться побыстрее. Хотя, честно говоря, не понимаю, сумею ли напрямую достичь цели. По сути, дела такого рода обычно брал на себя отец или кто-то из сотрудников, однако мисс Коллинз всегда питала ко мне слабость… – Молодой человек внезапно смущенно оборвал себя и после паузы добавил: – я постараюсь долго не задерживаться.

Теперь мы ехали через более благоустроенный район – ближе, как мне казалось, к центру города. Уличное освещение было гораздо лучше – и я заметил бегущие параллельно нашей машине трамвайные рельсы. Кое-где попадались кафе или ресторан, закрытые на ночь, но в основном район был застроен внушительными на вид жилыми домами. Свет в окнах не горел: казалось, что на мили вокруг лишь наш автомобиль возмущает мертвую тишину. Штефан Хоффман какое-то время рулил молча, а потом заговорил вдруг, словно для этого ему требовалось собраться с духом:

– Послушайте, с моей стороны это ужасная наглость, но вы действительно уверены, что не хотите вернуться в отель? Я имею в виду только то, что там вас дожидаются журналисты и всякое такое.

– Журналисты? – Я вперил взгляд во тьму. – Ах да. Журналисты.

– Право, я надеюсь, что вы не сочтете меня бесцеремонным. Просто я их увидел, когда отъезжал. Сидят в вестибюле с папками и дипломатами на коленях – и очень взбудоражены предстоящей встречей с вами. Признаюсь, это вовсе не мое дело; вы, думаю, несомненно, все уладили сами.

– Да-да, вполне уладил, – спокойно подтвердил я, продолжая смотреть в окно.

Штефан умолк, видимо решив, что не должен больше касаться этой темы. Но мысли мои оказались заняты журналистами, и вскоре мне смутно припомнилось, что вроде бы о чем-то подобном я уже договаривался. Вид людей с папками и дипломатами на коленях явно был мне знаком. Впрочем, в итоге вспомнить что-то похожее мне не удалось, и я постарался выбросить эту загадку из головы.

– Ну, вот мы и на месте, – проговорил Штефан. – А теперь должен попросить у вас извинения. Пожалуйста, устраивайтесь поудобнее. Я обернусь в два счета.

Остановились мы у большого белого жилого здания в несколько этажей. Темные балконы с решетками из витого железа придавали ему испанский колорит.

Штефан вышел из машины и приблизился к входу. Наклонившись над рядом кнопок с указанием квартир, он нажал одну из них и застыл: его поза выдавала нервозность. Почти сразу же в прихожей зажегся свет.

Дверь отворила немолодая, седоволосая женщина. Она выглядела слабой и хрупкой, но в ее движениях, когда она, улыбнувшись, впустила Штефана внутрь, сквозило определенное изящество. Дверь за ним закрылась, однако я, откинувшись на сиденье, легко различал обе освещенные фигуры через дверное стекло. Штефан, вытирая ноги о половик, произнес:

– Простите, что являюсь вот так, без должного предупреждения.

– Я много раз тебе повторяла, Штефан, – ответила пожилая женщина, – чтобы заходил в любое время, если тебе нужно что-то обсудить.

– Видите ли, мисс Коллинз, это было не… Э-э, видите ли, вопрос не совсем обычный. Я хотел поговорить с вами совсем о другом, это очень важное дело. Отец приехал бы сам, но, знаете ли, он так занят…

– А, – с улыбкой прервала его женщина, – опять он тебя куда-то втянул. Привык перекладывать на тебя всю грязную работу.

Шутливой нотки в голосе собеседницы Штефан, по-видимому, не уловил.

– Вовсе нет, – серьезно возразил он. – Напротив, это поручение необычайно сложного и деликатного свойства. Отец доверил его мне, и я был счастлив взять на себя…

– Итак, я сделалась поручением! Да еще сложного и деликатного свойства!

– Что вы, нет! То есть… – Штефан смущенно умолк. Немолодая женщина, очевидно, пришла к выводу, что достаточно подразнила Штефана.

– Ну хорошо, – проговорила она, – давайте лучше войдем в дом и как следует обсудим дело за рюмкой хереса.

– Вы очень добры, мисс Коллинз. Однако я, в самом деле, не могу долго задерживаться. В машине остались люди, и они меня ждут.

Штефан указал в нашу сторону, но его собеседница уже открыла дверь, ведущую внутрь жилища.

Я проследил взглядом, как она провела Штефана через небольшую опрятную приемную, а потом, за второй дверью, они вступили в темноватый коридор, украшенный по обе стороны акварелями в рамках. Коридор упирался в гостиную мисс Коллинз – просторную, г-образную комнату в задней части здания. Неяркое освещение создавало здесь уют, и с первого взгляда гостиная выглядела дорогой и по-старомодному элегантной. При более пристальном рассмотрении оказалось, что мебель изрядно потрепана: то, что я поначалу принял за антиквариат, годилось разве что для свалки. Некогда роскошные кушетки и кресла с подлокотниками давно нуждались в ремонте, а длинные бархатные портьеры в проплешинах выгорели от солнца. Штефан уселся с уверенностью, которая свидетельствовала о знакомстве с окружающим, однако, пока мисс Коллинз возилась у шкафчика с напитками, продолжал держаться несколько напряженно. Когда наконец мисс Коллинз вручила ему бокал и села рядом, юноша выпалил:

– Это связано с мистером Бродским.

– А, – отозвалась мисс Коллинз, – я так и предполагала.

– Мисс Коллинз, дело в том, что мы задались вопросом: не могли бы вы оказать нам помощь. Или, вернее, ему… – Штефан замолк и с неловким смешком отвел глаза в сторону.

Мисс Коллинз задумчиво опустила голову:

– Вы просите меня помочь Лео?

– О нет, мы не просим вас ни о чем таком, что было бы для вас неприятно или… тягостно, что ли. Отцу вполне понятны ваши чувства. – Штефан снова коротко хохотнул. – Просто именно сейчас ваша помощь могла бы оказаться решающей в… выздоровлении мистера Бродского.

– Ах так. – Мисс Коллинз кивнула и помолчала, по-видимому в раздумье. – Могу ли я заключить из всего этого, Штефан, что ваш отец добился с Лео лишь частичного успеха?

Нотка поддразнивания в ее голосе звучала как никогда явственно, однако Штефан ничего не заметил.

– Ничуть! – сердито возразил он. – Напротив, отец творит чудеса, он совершил невероятное! Было нелегко, но отец обладает выдающейся настойчивостью – даже в глазах тех из нас, кто свыкся с его приемами.

– Возможно, его настойчивость оказалась недостаточной?

– Вы не имеете никакого представления об этом, мисс Коллинз! Никакого представления! Иногда он возвращается домой после изнурительного дня в отеле таким разбитым, что немедленно направляется в спальню. Мать, изливая поток жалоб, спускается вниз, а я поднимаюсь к отцу и вижу, как он храпит поперек постели, на которую рухнул без сил навзничь. Как вам известно, уже не один год существует важная договоренность, что отец будет засыпать всегда на боку – только не на спине, иначе он ужасно храпит, и вот вообразите себе негодование матери, когда она обнаруживает его в таком виде. Поднять отца на ноги стоит мне титанических усилий, но никуда не денешься: в противном случае, как я вам уже говорил, в противном случае мать отказывается вернуться в спальню. Она будет гневно расхаживать по коридору и не войдет в спальню до тех пор, пока я не разбужу отца, не раздену его и не проведу в ванную. Но вот на что я намерен обратить ваше внимание: видите ли, даже если отец бывает в крайнем изнеможении, а телефон испорчен, тогда приходит кто-нибудь из служащих и сообщает: мистер Бродский нервничает и требует выпивки. Что же? Отец находит в себе силы. Собирается с духом, взгляд становится осмысленным, он одевается и исчезает в ночи – бывает, на долгие часы. Раз он сказал, что приведет мистера Бродского в полную готовность, то сделает все, лишь бы только выполнить обещание.

– Это очень похвально. Но если поточнее – насколько он продвинулся?

– Уверяю вас, мисс Коллинз, прогресс просто потрясающий. Всякий, кто недавно видел мистера Бродского, не мог этого не отметить вслух. Взгляд его говорит о многом, что происходит у него внутри. Его замечания день ото дня наполняются все большим смыслом. Но самое главное: его способности, великие способности мистера Бродского, несомненно, к нему возвращаются. Оркестранты совершенно им покорены. А когда он не репетирует в концертном зале, он занят тем, что оттачивает исполнение сам по себе. Теперь, стоит вам прогуляться по отелю, вы то и дело слышите его игру на рояле. Когда отец слышит эту игру, она так его вдохновляет, что сразу видно: он готов пожертвовать своим сном сколько понадобится.

Молодой человек замолчал и взглянул на мисс Коллинз. С минуту казалось, что она витает где-то далеко, со склоненной набок головой, словно прислушивается к звучанию далекого рояля. Потом к ней вернулась мягкая улыбка, и она снова устремила взгляд на Штефана.

– Я слышала другое, – сказала она. – Ваш отец якобы усаживает его в гостиной отеля перед клавиатурой, будто он всего лишь манекен, и Лео остается в таком положении часами, тихонько раскачиваясь на стуле и не притрагиваясь к клавишам.

– Мисс Коллинз, это несправедливо! Возможно, поначалу так и случалось, но теперь все обстоит совершенно иначе. Во всяком случае, если даже он и сидит подчас молча, вы все же должны помнить, что это ничуть не означает, будто не происходит ничего важного. Молчание вполне способно указывать на зарождение самых глубоких идей, на концентрацию скрытых сил. Например, как-то на днях, после особенно продолжительной паузы, отец вошел в гостиную, где сидел мистер Бродский, не сводивший глаз с клавиатуры. Немного погодя он взглянул на отца и произнес: «Скрипкам необходима резкость. Они должны звучать резко». Вот что он сказал. Молчание молчанием, но в голове у него была целая вселенная музыки. Дух захватывает при мысли о том, что мистер Бродский продемонстрирует всем нам в четверг вечером. Теперь-то он не оступится.

– Но вы говорили, Штефан, что ждете от меня какой-то помощи.

Юноша, заметно разгорячившийся, посерьезнел.

– М-м, да, – начал он. – Я и пришел сюда сегодня, чтобы об этом с вами поговорить. Итак, мистер Бродский стремительно восстанавливает все свое умение. И естественно, наряду с его громадным талантом, заново появляется и кое-что другое. Для тех, кто не слишком хорошо знал его раньше, это нечто вроде откровения. Нередко он необычайно красноречив и любезен. Словом, ко всему прочему он ударился и в воспоминания. Если обойтись без экивоков, вы не сходите у него с языка. Он думает и говорит о вас постоянно. Только один пример – вас это смутит, но я расскажу: вчера вечером он разрыдался и не мог остановиться. Слезы у него лились и лились, пока он описывал свои чувства к вам. Такое происходило уже не в первый раз, а в третий или даже в четвертый, хотя вчера случай, действительно, был доведен до крайности. Близилось к полночи, мистер Бродский задержался в гостиной, отец подошел к двери и услышал его всхлипывания. Внутри гостиной было совершенно темно, а мистер Бродский рыдал, склонившись над роялем. Номер «люкс» наверху пустовал – и отец отвел мистера Бродского туда, велел принести с кухни его любимые супы – он предпочитает питаться супом; поил его апельсиновым соком и шипучими напитками, но ситуация, если начистоту, была рискованной. Мистер Бродский прямо-таки лихорадочно набросился на пачки с соком. Не будь там отца, весьма вероятно, что он бы сломался – даже на этом последнем этапе. И все это время он продолжал говорить о вас. Так вот, что я хочу сказать – ради Бога, я долго не задержусь, меня ждут в машине – я хочу сказать: поскольку будущее нашего города во многом зависит от мистера Бродского, мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы гарантировать ему успешное достижение цели. Доктор Кауфман согласен с отцом, что сейчас мы вот-вот возьмем последнее препятствие. Думаю, вам ясно, что лежит на весах.

Мисс Коллинз по-прежнему смотрела на Штефана с той же смутной полуулыбкой, не проронив ни слова. Выждав минуту, юноша заговорил снова:

– Мисс Коллинз, я понимаю: мои слова, наверное, бередят ваши старые раны. Мне известно, вы не беседовали с мистером Бродским уже много лет…

– Нет, это не совсем верно. Не далее как в начале года он выкрикивал мне вслед непристойности, когда я шла через Народный сад.

Штефан неловко рассмеялся, не зная, как воспринимать интонации мисс Коллинз. Потом заговорил, откинув всякую шутливость:

– Мисс Коллинз, никто не предлагает вам сколько-нибудь длительного общения с мистером Бродским. Боже милостивый – ни в коем случае! Вы хотите расстаться с прошлым. Отцу, каждому из нас это совершенно ясно. Все, о чем мы просим, просто пустяк, но он может внести значительные перемены, взбодрить мистера Бродского и многое для него значить. Мы надеемся, вы не станете возражать хотя бы против того, чтобы нас выслушать.

– Я уже дала согласие присутствовать на банкете.

– Да-да, конечно. Отец мне сообщил, мы так благодарны…

– Строго говоря, прямого контакта быть не должно…

– Нам это совершенно ясно, до конца. Банкет, да. Но по сути, мисс Коллинз, мы хотели бы попросить вас еще кое о чем, если только вам не в тягость об этом задуматься. Видите ли, группа джентльменов – среди них мистер фон Винтерштейн – сопровождает завтра мистера Бродского в зоопарк. За все эти годы он, безусловно, ни разу в нем не бывал. Его собаку, естественно, туда не впустят, однако мистер Бродский дал в итоге согласие оставить ее на пару часов в надежных руках. Было такое ощущение, что подобная прогулка поможет его успокоить. Особенно умиротворяюще должны подействовать, по нашему мнению, жирафы. Итак, я подхожу к существу вопроса. Джентльменам хотелось бы узнать, не могли бы вы присоединиться к ним в зоопарке. И даже перекинуться словечком-другим с мистером Бродским. Вам не понадобится отправляться вместе со всей компанией, вы попросту подойдете к ним уже на месте, всего на несколько минут, обменяетесь с мистером Бродским любезными замечаниями – быть может, скажете что-нибудь такое, что поднимет ему настроение, это самое главное. Несколько минут – и вы свободны. Пожалуйста, мисс Коллинз, отнеситесь к этому предложению со вниманием. Столь многое от этого зависит.

Слушая Штефана, мисс Коллинз поднялась со стула и медленно подошла к камину. Словно опасаясь двигаться, она оперлась на полку. Когда она вновь обернулась к Штефану, я увидел, что глаза ее увлажнились.

– Тебе понятно, в чем мое затруднение, Штефан. Когда-то я смогла выйти за него замуж. Но уже на протяжении многих лет всякий раз при встрече он осыпает меня оскорблениями. Так что видите, откуда мне знать, какого рода разговор ему понравится.

– Мисс Коллинз, клянусь вам, он стал совершенно другим человеком. В последнее время он так вежлив и предупредителен… конечно же, вы вспомните. Если бы только вы над этим задумались… На карту поставлено так много.

Мисс Коллинз задумчиво отхлебнула херес. Она как будто собиралась что-то ответить, но именно в этот момент Борис зашевелился на заднем сиденье, у меня за спиной. Обернувшись, я увидел, что мальчик уже не спит. Он смотрел через окошечко на пустую безмолвную улицу, и вид его мне показался печальным. Я хотел заговорить, но он, должно быть, уловил мой взгляд и, не шевелясь, тихо спросил:

– Вы умеете отделывать ванные комнаты?

– Умею ли я отделывать ванные комнаты? Борис тяжело вздохнул и снова устремил глаза в темноту. Потом добавил:

– Я никогда не имел дела с кафелем. Потому и допустил все эти ошибки. Если бы мне кто-нибудь показал, я бы справился.

– Да, не сомневаюсь, ты бы справился. Эта ванная в вашей новой квартире?

– Если бы кто-нибудь мне показал, я бы сделал все как надо. Тогда маме ванная бы понравилась. Она была бы ею довольна.

– Ага. Значит, сейчас она ей не очень нравится?

Борис посмотрел на меня так, словно я ляпнул чудовищную глупость, и с подчеркнутым сарказмом спросил:

– Тогда с чего бы ей плакать из-за ванной комнаты, если бы она ей нравилась?

– И в самом деле? Итак, она плачет из-за ванной. Интересно знать, почему.

Борис повернулся к окошечку – и теперь в смутном свете, проникавшем внутрь автомобиля, я мог разглядеть, как он борется со слезами. В последний момент ему удалось выдать гримасу огорчения за зевок и протереть глаза кулаками.

– Со временем мы во всем этом разберемся, – сказал я. – Вот увидишь.

– Я все сделал бы правильно, если бы кто-нибудь мне показал. Тогда мама бы не плакала.

– Да, я уверен, у тебя все вышло бы замечательно. Но мы скоро все это выясним.

Я выпрямился на сиденье и посмотрел через ветровое стекло. Освещенных окон было не видать.

– Послушай, Борис, – обратился я к мальчику, – нам с тобой нужно крепко задуматься. Ты меня слушаешь?

Ответом мне было молчание.

– Борис, – продолжал я, – мы должны принять Решение. Еще недавно, как я знаю, мы собирались присоединиться к маме. Но сейчас уже очень поздно. Борис, ты слышишь?

Я бросил взгляд через плечо: Борис с пустым выражением лица по-прежнему смотрел в темноту. Несколько минут мы просидели так, не произнося ни слова.

– Дело в том, – снова заговорил я, – что уже очень поздно. Если мы вернемся в отель, мы встретим твоего дедушку. Он будет очень рад тебя увидеть. Тебе отведут отдельную комнату – а если хочешь, можно поставить вторую кровать у меня в номере. Тебе принесут поесть чего-нибудь вкусного, потом ты будешь спать. А завтра утром отправимся завтракать и тогда решим, что нам делать.

За спиной у меня по-прежнему не слышалось ни звука.

– Мне следовало получше все устроить, – повторил я. – Прости. Я… Мысли у меня к вечеру спутались. Днем было столько хлопот. Но послушай, я обещаю, что завтра мы все наверстаем. Завтра чего только мы не сделаем! Если хочешь, вернемся на старую квартиру и достанем Номера Девять. Что ты на это скажешь?

Борис упорно молчал.

– У нас обоих были нелегкие дни. Так что скажешь, Борис?

– Отправимся лучше в отель.

– Я тоже думаю, это самое правильное. Итак, решено. Как только джентльмен появится, мы сообщим ему наш новый план.