"На пути в рай" - читать интересную книгу автора (Волвертон Дэйв)Глава втораяПо пути домой Тамара и Флако были так пьяны, что оба цеплялись за меня. Тамара продолжала браниться и объяснять, что ей необходим пистолет, а Флако все спрашивал: «Чего-чего?» Когда мы добрались до дома, я уложил Тамару на диван, а Флако на полу в холле, и сам тоже отправился спать. Через несколько часов меня разбудил Флако. Его тошнило. Тамара что-то бормотала во сне. Все же мне удалось заснуть снова. Мне снилась старая реклама «Зеллер Кимех»: группа людей в лунном казино, все киборги, с прекрасными кимехами. Я восхищался этой голограммой. Все смеялись и пили ром «Закат солнца». У некоторых были женские тела, вплоть до металлических грудей с маленькими сосками из драгоценных камней. Одна женщина-киборг разговаривала со своим спутником и беспрерывно смеялась. Я узнал в ней свою жену, Елену, которую тридцать лет назад сбил грузовик. Сейчас, во сне, я не верил, что она умерла. Просто-напросто я забыл, что она купила кимех, и мы каким-то образом собрали ее по частям и поместили в кимех, и теперь она на Луне, пьет ром «Закат солнца» и смеется. Я хотел подойти к ней и обнять, сказать, как я счастлив, что вижу ее, но тут мое внимание привлек стоявший рядом киборг. Единственную оставшуюся органическую руку он носил как знак принадлежности к миру живых. Голова у него была из электрически окрашенного красного вольфрама, красивая голова, если смотреть на глаза, но челюсти — как у скелета. Сверкающие голубые циркониевые глаза, оскаленный рот в нечеловеческой вечной улыбке. Вдруг мне почудилось, что в его улыбке что-то зловещее, как будто он хотел смерти для всех тех, кто находился в этой комнате, и только я один понял его намерение. Тогда я подумал: «Это не мой сон. Это сон Тамары». И проснулся, потому что кто-то тряс меня. — Анжело! Анжело! — звал Флако. — Si. Que pasa?[7] — Huy![8] А как ты думаешь? Эта женщина, она ведь сука, когда напивается. — Да, сука, — согласился я. — Мне это нравится. Мне нравятся женщины с характером. — Флако говорил очень медленно, словно обдумывал каждое слово. — Подвинься. Я хочу лечь к тебе в постель. — Я отодвинулся, Флако улегся, случайно ударив меня башмаками. — А ничего постель. Очень удобная. Как раз для двоих. Тебе следовало пригласить меня раньше. Я тебе не говорил, что у тебя красивые груди? У тебя они больше, чем у некоторых женщин. Слова Флако мне не понравились. Но я тут же сообразил, что это он так шутит. — Да, моя семья этим как раз и славится. Видел бы ты мою мать: у нее их было пять штук, не меньше. Флако рассмеялся. — Ну, довольно. А то меня снова стошнит, если я буду смеяться над твоими глупыми шутками. Анжело, как ты думаешь, у Тамары неприятности? — Да. — Я держал ее сегодня за руку, — сказал он. — Рука тонкая, как у ребенка. Нам нужно очень о ней позаботиться. Как ты думаешь, от кого она бежит? — А от кого бегут все? От своего прошлого. — А, философский вздор. Ты всегда по ночам несешь философский вздор? Тогда нам надо почаще спать рядом. Но я подумал — может, она известная рефуджиада? Может, бежала из политической психиатрички и будет рада выйти замуж за панамца, такого, как красивый Флако, и жить в нейтральной стране? Добро пожаловать к Флако, добро пожаловать на свободу! Как ты думаешь? По-прежнему считаешь, что она воровка? — Да. — А я нет, — сказал Флако. — Поверь мне, о великий философ, я знаю, что такое вор. Она слишком живая, чтобы быть вором. Понимаешь? — Нет. — Ах, это очень просто. Видишь ли, человек — существо территориальное. Он должен обладать чем-то: домом, землей, пространством вокруг своего тела. И если он этим обладает, то он счастлив; также он счастлив, когда дает возможность чем-то обладать и другим. Вор разрушает саму природу человека, вторгаясь на чужую территорию. Он никогда не бывает в мире с самим собой. И поэтому умирает изнутри. Такой образованный, философски настроенный человек, как ты, должен бы это знать. — А ты, часом, не социалист? — спросил я. — Что скажешь об антисоциалистах? — Этот грубый вопрос я задал, конечно, в шутку. Традиционно в Латинской Америке социалисты применяли социальную инженерию, дабы уничтожать отжившие идеи, этику и образ мыслей. Но чтобы избежать культурной заразы извне, никитийский идеал-социалисты считали, например, что необходимо либо поглотить, либо просто уничтожить все ближайшие капиталистические страны с целью создать затем собственное социально справедливое общество. Само предположение того, что Флако является поклонником этой теории, было оскорбительным — если принимать его всерьез; правда, идеал-социалисты пошли еще дальше: ходили слухи, что они пытаются создать нетерриториального человека, существо, которое, по их мнению, будет антиэгоистично и полно сочувствия к ближнему, то есть будет готово отдать все, чем владеет, другим. Слухи также утверждали, что созданные социалистами в Аргентине существа оказались чудовищными монстрами. Эта новость приводила здешних крестьян в ужас, поговаривали, будто социалисты закончат работы над нетерриториальным человеком и тогда выпустят некий векторный вирус, который перезаразит всех людей на Земле. Вследствие бактериологической войны все человечество изменится так, что человек окажется неспособным воспринимать другие идеи, помимо социалистических. Кажется, даже крестьяне боялись смерти меньше этого изменения. Я не знал, верить ли всем этим слухам. Но раз уж Флако завел речь о планах социалистов, мне показалось забавным обвинить в этом его самого. Естественно, он спросил: — Почему это я социалист? — Ну, ты живешь в Панаме, между молотом Колумбии и наковальней Коста-Рики, и тем не менее никуда не убегаешь. К тому же ты тощий и трусливый — ну вылитый социалист. — Нетушки, — возразил тот. — Не верю, что социализм нужен современному человеку. Я считаю, что каждый должен сам быть себе хозяином. Но это никитийское отродье — они не позволяют человеку быть хозяином собственной жизни. Им мало того, что они подчинили себе искусственный разум, им нужно еще и покорить живых людей, уничтожить несогласных. И вечно они в своих экономических неудачах винят капитализм. По их словам, если социалист покупает машину, это признак прогресса; но если машину покупает капиталист, это признак упадка. Они отказываются признать, что просто лишают людей желания работать, и потому-то экономика их стран разваливается. Я встречался с одним человеком из Будапешта, так он рассказывал: его отец работал на фабрике, которая постоянно простаивала, потому что рабочие хотели только играть в карты. Правительство послало солдат, чтобы те заставили рабочих вернуться к станкам, и все же некоторые вели себя точно так же. Они просто сидели и играли в карты под направленными на них пулеметами… Солдаты расстреляли их, по радио этих людей назвали изменниками Родины. Этот человек говорил мне, что, хотя его отца и убили, он все равно оказался победителем в борьбе с социализмом, потому что отказался подчиниться начальству. И я считаю, что еще один путь к внутренней смерти — это жить под властью других, отказать себе в праве быть хозяином собственной судьбы. Флако считал себя большим политическим мыслителем, я же провел слишком много времени за изучением медицины и не соприкасался с политикой. Некоторое время я почтительно молчал, обдумывая его слова. — Итак, ты не веришь, что эта женщина воровка? — Нет, я считаю, что у нее пересажен мозг. Это заставило меня сесть в постели и всерьез задуматься. Интуитивно я почувствовал, что он прав. — Почему ты так говоришь? — Я видел нечто подобное в документальном фильме. Когда нанимали людей в отряды киборгов, мозг забирали, а тела наемников сохраняли в специальной камере в стасисе до конца срока службы. Если солдат хотел служить бессрочно, он мог продать свое тело на запасные части. Но случился большой скандал. У некоторых срок службы закончился, либо они хотели продать свое тело, но тут-то выяснилось: тела уже проданы криотехниками на черном рынке. Наш недавний разговор о киборгах заставил меня вспомнить эту историю, и я понял, каким образом Тамара может числиться на службе на расстоянии светового года отсюда — и в то же время находиться здесь. — Ты считаешь, что кто-то украл ее тело? — Я подумал: а захочет ли вообще кто-нибудь красть такие бесполезные кости. Нет, вероятно, Тамара де ла Гарса сама записалась на службу, а тело продала. И теперь какая-то женщина воспользовалась им. Я вспомнил прекрасную рыжеволосую девушку во сне Тамары, такую непохожую на тощее черноволосое существо, которое спит сейчас на моем диване, и сообразил, что пересадка мозга, пожалуй, может объяснить, почему во сне Тамара видит себя совершенно другой. Вспомнил, как неловко она пыталась взять стакан воды во время ужина — явный признак того, что ее мозг еще не приспособился к новому телу. И поэтому сказал: — Может быть. — Может быть? Как это — может быть? Это прекрасное решение всех наших вопросов. Если моя теория неверна, она должна стать верной! — Нам слишком много заплатили. Она платит не столько за лечение, сколько за молчание. Если она спасается от тех, кто пересадил ей мозг, сами наши вопросы могут быть опасными для нее. — Ты раньше не говорил мне, что она в опасности, — заметил Флако. В гостиной Тамара зашевелилась во сне и застонала. — Я и сам раньше так не думал. Долгое время я лежал в постели, размышляя. Если у этой женщины пересадка мозга произведена недавно, это объясняет, почему у нее не повысился уровень антител, когда ей вырвали руку: все еще действуют подавители этого ряда клеточной структуры. Но я не был уверен, верно ли мое предположение. Любой работающий в рамках закона хирург использовал бы антимозин С, ингибитор, который останавливает производство клеток, атакующих трансплантированные органы. Но уровень антител в крови Тамары был вообще чрезвычайно низок по всему спектру возможного действия; это означает, что ей давали один из наиболее распространенных ингибиторов АВ. В инъекции, которую сделал ей я, содержались тимозины, стимулирующие рост всех клеток Т, включая атакующие. И если уровень тимозинов в ее крови станет достаточно высок, они смогут подавить действие ингибиторов АВ. Возможен вариант: пересаженный мозг не установил полного контакта с телом, и эти клетки будут с ним обращаться, как с посторонним телом, постепенно уничтожая его. От этих мыслей у меня заболел живот. Я пошел в гостиную взглянуть на спящую. Она казалась тенью, упавшей на диван. С помощью моих глаз, улавливающих инфракрасные лучи, по платиновому свечению ее тела я видел, что у нее высокая температура. Это один из первых признаков реакции отторжения; но это также может быть признаком обычной инфекции, так что тут легко ошибиться. Вдобавок гормоны, которые я ей дал, ускоряют метаболизм, что тоже приводит к повышению температуры. Она уже жаловалась на головную боль, но, пока она не пожалуется на судороги, онемение или потерю чувствительности тела, я не могу быть уверен, что она в опасности. Все осложняется еще и тем обстоятельством, что при соответствующих условиях она просто потеряет сознание и умрет без всякого предупреждения. Все эти «если» закружились у меня в голове. Влажной салфеткой я смочил ей лицо. Проснувшись, она посмотрела на меня. Первыми ее словами были: — Заряди пистолет… — Потом ее взгляд прояснился. — Кристалл у вас? — Я достал кристалл из кармана и показал ей. Она протянула руку и погладила его, потом улыбнулась и снова уснула. Всю ночь я смачивал ей лоб и держал за руку. Странно, но мне снова хотелось поцеловать ее. Вначале я улыбнулся этой мысли. Но ночь продолжалась, я массировал ей голову и плечи, и желание возвращалось. Хотелось спрятать ее в объятиях. Вскоре это чувство стало непреодолимым, и я понял, что от недостатка сна у меня кружится голова. На рассвете прозвучал вызов. Я включился, открыл канал связи, и у меня в сознании появилось изображение: смуглый человек с длинными черными волосами и широкими ноздрями сидит на софе. На нем темно-синий мундир Объединенной Морской Пехоты. — Я Джафари, — сообщил мундир. — Как я понял, у вас находится кое-что, принадлежащее мне. — В голосе его была тревожащая бесцветность, полное отсутствие интонации. Подчеркивание глубины сцены было типично для созданного компьютером изображения. Сунув руку в карман, я нащупал кристалл. — Мне кажется, вы ошибаетесь. — Мне нужна женщина, — ровным голосом продолжал он. Это заявление поразило меня и одновременно вывело из равновесия. — Вот что я предлагаю: послать своих людей за ней мне бы обошлось в двести тысяч стандартов, но я бы получил ее. Хотя обоим нам было бы легче, если бы вы сами привели ее ко мне и приняли двести тысяч в знак моей признательности. — А что вы с ней сделаете? — спросил я. Джафари, не отвечая, смотрел на меня. Глупый вопрос… — Она очень больна, — вдруг выпалил я. — В течение нескольких дней ей опасно передвигаться. — Я охочусь за ней несколько месяцев, но сейчас пора заканчивать. До захода солнца вы должны привезти ее в аэропорт в Колоне! Поняли? — Да, понял. Он, казалось, всматривается в меня, словно наяву может разглядеть мое лицо. — Вы не совершите ничего неразумного? Не попытаетесь сбежать? — Нет. — Вы и не сможете. У вас нет выбора. — Понимаю. — Хорошо, — сказал Джафари. — Я буду добр к ней. Так ей будет лучше. Я не бесчеловечен. — Я не убегу, — повторил я. Джафари прервал связь. Я опустился на диван. Ощущение было такое, словно меня уже заколотили в ящик. Вспомнил каждое его слово, каждый жест. Он пригрозил, что пошлет ко мне своих людей, и я подумал, не те ли это люди, что вырвали Тамаре руку? Какие же люди могут так поступить? Последние слова Джафари могли означать присутствие эмоций или, по крайней мере, подобие эмоции. ОМП не может легально действовать на Земле. Но я знал, что это не остановит Джафари. Как начальник отдела кибернетической разведки, он может подключиться к искусственному разуму армии, и тогда в его распоряжении окажется кристаллический мозг, в котором содержится в миллиарды раз больше информации, чем в органическом. В этом случае я не смогу ни снять деньги со счета в банке, ни позвонить, ни пересечь границу, ни просто миновать полицейский монитор. Я смачивал лоб Тамары до тех пор, пока усталость не одолела меня. Уже давно рассвело, когда из спальни вышел Флако. — Ах, Анжело, — сказал он, — если бы меня разбудил ангел смерти, я обнял бы его от всего сердца. Как я жалею, что мой дедушка не изобрел рома, которым можно было бы напиться без похмелья. — «Небольшая цена за такое счастье», — процитировал я в ответ старую песню. Флако сел на кровать, а я обследовал голову Тамары в поисках шрама, любого признака, который мог показать, что ее мозг пересажен. Признаков не было, но это ничего не значило: хороший пластический хирург никаких следов не оставит. Сказав: «Присмотри за Тамарой», я пошел готовить завтрак. Поджарил немного бобов с рисом, открыл пакет с пончиками и сварил кофе. Вскоре на кухню заявился Флако. — Она спит, как ангел. — Хорошо. — Я протянул ему тарелку. Он сел за стол. Мы ели молча. — Могу рассказать, о чем ты думаешь, — заговорил он наконец. — Я был не настолько пьян, чтобы забыть тот звонок в ресторан. Может, перевезти ее в мой дом? — Нет. Если он смог позвонить тебе, то знает, где ты живешь. — Тогда нужно перевезти ее еще куда-нибудь. Мы можем спрятать ее на банановых плантациях. — Это бы подошло, — согласился я. Мы еще немного посидели молча. Я не знал, стоит ли рассказывать Флако о вызове Джафари. Флако хороший друг и хороший человек, но в глубине души он вор. Вполне возможно, что ради денег он способен украсть Тамару. — Что тебя тревожит? — спросил Флако. — Боишься спрятать ее на банановых плантациях? Я погладил пальцем потертый пластик стола. Тамара поднялась и пошла в ванную: я слышал, как там льется вода. Она умывалась. — Нет. Вчера я сделал ей инъекцию от антител. Это может быть опасно. Она может от этого умереть. — Какова вероятность? — Не знаю. Надеюсь, не очень высокая. — Тогда бы я не беспокоился об этом и не выглядел бы таким мрачным. Глядя на тебя, можно подумать, что ты петух и твой хозяин умер. — Я немного посмеялся. — Послушай, дела не так уж плохи. Флако все устроит. Когда Тамара войдет, я проверю, не беженка ли она. — И он потянул себя за веко — знак, что я должен молчать. Появилась Тамара. — Я ухожу, — объявила она. — Знаем, — ответил Флако. — Я иду с тобой. Спрячемся на банановых плантациях среди беженцев. Там тебя никто не найдет. — Вы не знаете, от кого я скрываюсь, и не подозреваете об их возможностях. — Это неважно! — продолжал Флако. — Никто не следит за плантациями: рефуджиадос слишком быстро появляются и исчезают. Там живут сотни тысяч людей, и никто никогда не спрашивает у них удостоверений личности. — Ну, в таком случае, не знаю… — Ты прекрасно растворишься в толпе беженцев, — повторил Флако. — У тебя такой голодный вид… Тамара какое-то время смотрела на него, будто хотела понять некий скрытый смысл его шутки, потом принужденно улыбнулась, сказала «Хорошо» и начала есть. — Кстати о рефуджиадос. Угадай, кого я вчера видел… — обернулся ко мне Флако. — Профессора Бернардо Мендеса! — Я слышал это имя, но не мог вспомнить, в связи с чем. Посмотрел на Тамару, мы оба одновременно пожали плечами. — Ну, ты же знаешь, Бернардо Мендес! Великий социальный инженер, который проделал такую большую работу в Чили. Тот, кто пообещал с помощью генной инженерии за три поколения вывести совершенного человека! Я видел его вчера на ярмарке. Он со своей идеей явился в Колумбию — так колумбийцы сделали ему лоботомию и выбросили за границу, в качестве примера для беженцев. Им не понравилась его разновидность социализма, и они укоротили ему мозг. Теперь он бродит по улицам в мокрых штанах и ворует еду. Тамара отодвинула тарелку и побледнела. — Может, это капиталисты? — предположил я. — Может, это они сделали ему лоботомию. — Нет, — утверждал Флако. — Колумбийцы. У меня есть друг, а вот его друг точно знает. Женщина возразила: — Точно никто ничего не может знать. Флако улыбнулся и подмигнул мне. — Тс, тс… так много цинизма — а ведь еще только завтрак! Какой же циничной она будет к обеду? Ну, все равно: стыдно видеть великого человека в таком состоянии: он все время мочится в штаны. Теперь он не умнее игуаны или утки. — Не будем говорить об этом, — заключила наша собеседница, и мы закончили завтрак в молчании. Мы захватили запас съестного и одежды и отправились на плантации, все время проверяя, не следят ли за нами. Затем мы долго шли среди деревьев, не встретив ни одного человека, но потом вдруг оказались в небольшом поселке среди множества палаток. Ни одна из хижин не принадлежала герильям, все они жили дальше к востоку. Флако выбрал место потише, среди четырех грязных заплатанных палаток, на двух наверху — следы птичьего помета: там проводят ночь куры. Возле одной из палаток в алюминиевой ванночке сидел голый ребенок. Воды там почти что не было. Зубы у ребенка отсутствовали, во рту он держал тряпку. По тельцу и по тряпке ползали мухи. Флако позвал, и из палатки вышла молодая чилийка. Расстегнув блузу, она начала кормить ребенка. На вопрос, могут ли они с Тамарой пожить здесь, женщина ответила, что жильцы одной из палаток исчезли неделю назад, так что остаться можно. Исчезновения здесь обычны: многих рефуджиадос находят убитыми, причин никто не знает. Полиция ничего не делает. Флако и Тамара как будто хорошо устроились, и я отправился на свое рабочее место — в павильончик на ярмарке. Народу сегодня было — тьма, и если бы я не думал о том, сумеет ли Тамара скрыться от Джафари, день можно было бы считать удачным. Китайские и корейские моряки, лидийские торговцы, южноамериканские герилья — казалось, весь город вышел на улицу, и вскоре перед моим киоском колыхалась огромная толпа, все в ярких костюмах, снуют и толкаются. Воздух заполнили запахи пота, пыли и острых приправ, люди кричали и торговались. Мне всегда нравилось, как выглядит ярмарка. Будучи студентом университета, я жил со своим дядей в Мехико. В нижнем городе все тротуары односторонние, и если пешеходу нужно зайти в магазин на другой стороне улицы, он должен пройти мимо него, дойти до следующего перекрестка, пересечь улицу, а потом только вернуться к магазину, в который он хочет зайти. Уже тогда меня тошнило при виде огромного количества людей, марширующих в одном направлении. Все шли в ногу, словно скованные невидимыми кандалами. Помню, когда впервые оказался в Панаме, именно беспорядочная толчея на ярмарке привлекла меня. Мне всегда нравилось отсутствие порядка в Панаме, но теперь, обдумывая ночной разговор с Флако, я пытался понять, может, мне просто нравится возможность повернуть и идти навстречу толпе? Может быть, это мой способ быть хозяином самого себя? Флако появился в полдень и купил в будочке по соседству кувшин воды. Он заглянул ко мне, мы поговорили. — Заметил ее выражение лица, когда я рассказывал о Бернардо? — Si, она выглядела больной. — Она рефуджиада, точно? — Да, она выглядела совсем больной, — повторил я. Флако рассмеялся и сказал, чтобы я попозже заглянул к ним и принес фруктов. Пообещав, что приду, и отдав ему компьютерный кристалл, я попросил продать его. Он ответил, что постарается. Флако исчез в толпе, а я смотрел ему вслед, проверяя, нет ли слежки. Но толчея была такая, что определить это я просто не смог. Дела сегодня шли хорошо: продав омоложение (это происходит не чаще раза в месяц), я убедил себя остаться в киоске дотемна, говоря себе, что могут появиться еще клиенты. Однако срок, назначенный Джафари, уже прошел, и чувство страха не покидало меня. Палатка, в которой временно поселился Флако, располагалась в 114-м ряду к югу от канала и примерно в трех километрах к западу от Колона. Я отправился туда в темноте, захватив ведро с фруктами и бутылки с минеральной водой. Все это я купил на ярмарке. Банановые деревья и теплая земля светились, и я хорошо видел. Пока за мной никто не следил. Добравшись до лагеря беженцев, я заметил огромного негра метрах в пятидесяти от палатки Флако; он стоял согнувшись, словно решил помочиться. Я хотел было тихо обойти его, чтобы не испугать, но, приблизившись, разглядел, что он нагнулся над Флако и снимает с его шеи удавку-гарроту. Флако был мертв. Я закричал: «Стой!» — негр оглянулся и бросился ко мне. Но я увернулся, и он побежал дальше. Пульса у Флако не было. Я расстегнул ему рубашку, чтобы было легче дышать, но в горле у него булькнуло, и из раны под кадыком хлынула кровь. Чтобы проверить, насколько рана глубока, я засунул туда руку. Пальцы коснулись перерезанного позвоночника… Я отполз в сторону, меня вырвало. И только потом закричал: — На помощь! Из своей палатки выскочила чилийка, вместе с ней и Тамара. Чилийка пришла в ужас, увидев мертвого Флако, она все время крестилась и стонала. Тамара просто смотрела на труп, широко раскрыв рот от ужаса. Меня разобрало зло, я вскочил, полный решимости догнать убийцу Флако. Пробежал метров пятьсот и увидел его — он прятался за банановыми деревьями. Прыгнув ко мне, он взмахнул ножом, а я, в свою очередь, постарался выбить ему коленную чашечку, но сумел только сильно ударить по ноге. Убийца побежал, выронив нож. Я подобрал его и кинулся следом. Он бежал не быстро, все время хватаясь за колено и хромая, я же чувствовал себя легко и свободно. Движения и дыхание подчинялись ритму моего тела, оставляя мозг свободным для создания картин мести: хорошо бы разрезать этого человека от промежности до горла… Я уже почти лишил его подвижности; оставалось его убить. Очевидно, он меня недооценил: конечно, я уже не молод, однако всегда следил за собой. Представляя себя старым львом, который вдруг обнаружил, что у него еще остался один клык и он может убивать, я наслаждался этим ощущением и потому не торопился; пусть он боится меня. Пусть он ждет смерть, чувствует, как она приближается. И тут вдруг я поймал себя на мысли, что сейчас напоминаю капитана, который не торопясь расстреливал детей на берегу. Нож сам выпал из руки. Негр почти перестал хромать и побежал заметно быстрее, но я продолжал преследовать его. В моей голове прозвучал сигнал вызова комлинка. Я ответил. — Хорошо бежишь, старый хрен, — убийца похвалил меня по-английски. Я не ответил. Мы выбрались из зарослей и пересекли дорогу вдоль канала. Потом перелезли через защитную сетку и рельсы поезда на магнитной подушке по ту сторону дороги. — Что ты будешь делать со мной, старик, если поймаешь? — спросил он. — Вырву тебе кишки, — пообещал я. Он пробежал тоннелем под старым каналом, потом под новым, я не отставал. Мы держались направления на гетто Колона. Вокруг уже виднелись деловые здания. Постепенно по обе стороны дороги, как стены каньона, поднялись многоквартирные жилые дома. На улицах почти никого не было — все, услышав топот бегущих, старались скрыться. Я миновал трех грязных молодых людей, пивших пиво. Один из них рассмеялся и спросил: «Помочь?», но, когда я ответил «Да!», так и не побежал за мной. Нужно было ожидать, что я встречу одну из полицейских камер, которые постоянно следят за этим районом. Но всякий раз камера оказывалась вырвана, и в одно и то же время я испытывал облегчение и страх: что бы ни произошло, это останется между нами: убийцей и мной. — Пусть драка будет на равных. Давай найдем место, где есть хоть немного света, чтобы я тоже мог тебя видеть, — предложил человек. Около баков с мусором рылся бродячий пес. Он зарычал и погнался за негром. Человек и собака добежали до освещенного перекрестка и свернули за угол — сразу вслед за этим собака завизжала от боли, и я на секунду приостановился. Впереди что-то ярко сверкнуло — я только собрался свернуть. Дом за моей спиной словно вздохнул и запылал. Отраженный свет жег мне глаза: они на мгновение закрылись, чтобы защитить себя от слишком большого количества инфракрасных лучей. — Достаточно ярко для тебя, старик? — с издевкой поинтересовался преследуемый. Я вбежал в переулок. Собака мертва, ее обожженные лапы еще дергаются. Краска зданий по обеим сторонам улицы горит. Пришлось отступить. — Тебе нужно поблагодарить аллаха, ублюдок: я истратил свою единственную энергетическую гранату, — объявил человек. — Вернусь за тобой позже. — Он прервал связь. Дорога шла в сторону моего дома, поэтому я побежал по параллельной улице, надеясь перехватить его. Но он исчез. Я сидел на земле, плакал и думал о Флако с перерезанным горлом, о том, что не сумел отомстить за его смерть. На улице завыли пожарные сирены. Надо было идти домой. Воздух вдруг сделался густым, ноги у меня подгибались. Я все время думал о мертвом Флако и погоне за убийцей. Пока я считал, что нужно его догнать, я бежал без труда, но теперь меня охватила слабость. Оглядевшись, я увидел, что нахожусь на незнакомой улице. Я заблудился. Пошел дальше, наконец сориентировался и направился домой. Захватив лопату, я пошел на плантации, чтобы похоронить Флако. Пока я добрался туда, тело его уже остыло. Чилийка собиралась уходить. Увидев меня, она задрожала от страха и крикнула: — Эта женщина, Тамара, она исчезла! Убежала в город! Я кивнул в знак того, что понял, но чилийка продолжала твердить: — Исчезла, исчезла. — Собирая свою одежду и посуду, она следила за мной краем глаза. Я выкопал неглубокую могилу и положил в нее труп Флако. Проверил его карманы. Пусто. Я поглядел на чилийку; она застонала и отбежала на несколько шагов, потом, дрожа от страха, опустилась на землю. — Не убивай меня! — закричала она, размахивая руками, словно пытаясь защититься от нападения. — Не убивай меня! — Женщина была очень испугана, и я понял, что она считает убийцей меня. — Что ты сделала с его вещами? — спросил я, не приближаясь. — Смилуйся! Я мать! Пожалей меня! — причитала она. — Оставь мне немного денег. Чтобы хватило до Пуэрто-Рико! Я сделал шаг вперед и поднял лопату, словно собираясь ударить ее. Она заплакала, достала из-за пазухи сверток и бросила его на землю — бумажник Флако, пачка денег, завернутых в коричневую бумагу, и медальон святого Кристофера. Я заглянул в бумажник. Набит деньгами. Как я и предвидел, он взял себе солидную часть вырученного за кристалл. Я швырнул чилийке бумажник и отвернулся. Женщина уползла с ребенком и своими вещами. Я засыпал Флако землей и прочел молитву над его могилой, попросив Бога простить убитому его грехи. Пора было отправляться домой. Тамара лежала в моей постели, подключившись к монитору сновидений. Негромко постанывая, закрыв лицо и опять свернувшись в позу зародыша, между колен она сжимала лазерное ружье. Платиновый блеск кожи говорил о высокой температуре. Я неслышно подошел, тихонько взял ружье, поставил на предохранитель и бросил в угол. Осмотрев ее руку, я понял: температура не от инфекции, воспаление и припухлость не превышали ожидаемого. Взяв запасной монитор, я опять подключился к ее сну. … На берегу ветер, холодный и резкий, ударил меня, словно собирался поднять и унести. В темном чистом небе над морем поднималась яркая алая луна. На кроваво-красном песке шуршали тысячи призрачных крабов, щелкая клешнями. Я спустился к самой воде. Волны у берега по-прежнему покачивали тушу быка. На берегу лежал человеческий скелет. Кости были совершенно чистыми, только несколько крабов еще ползали внутри грудной клетки. — Я тебя не ждала, — сказал скелет. — Кого же? — Не тебя. Взглянув на берег, я произнес: — Плохо, что Флако умер. Он был хорошим другом. Скелет застонал. Несколько мгновений надо мной в воздухе стояла тень призрачной женщины в красных одеждах. Она бросила на ветер три желтые розы и исчезла. Я посмотрел на небо. Звезд не было. Скелет продолжал: — Я не стала там задерживаться, убежала и попыталась вернуться сюда. Заблудилась. Как умер Флако? — Задушили, а потом еще и перерезали горло. — Это Эйриш. Его любимый способ. Он всегда оставляет дважды убитых. — Волна подкатилась к моим ногам. Вода была густой, теплой и красной. — Я почти добрался до него. Почти что убил… — Эйриш — профессионал. Ты не смог бы ничего с ним сделать. — Чуть не убил, — настаивал я. — Ты не можешь его убить. Он создан для этой работы. Генетически выращен. Он только позволил тебе поверить, что ты сможешь, — сказал скелет. Мы оба некоторое время молчали. — Я умираю, Анжело. Я сказала тебе, что, если ты откажешься от меня, я умру. Ты предал меня? — Да, — ответил я, — и, может, не один раз. Когда мы оперировали тебя, мы сделали снимок сетчатки глаза — проверили тебя по правительственным архивам. — Они и ждали чего-нибудь такого. Вполне достаточно, чтобы обнаружить и убить меня, — сказал скелет. — К тому же я дал тебе стимуляторы типа АВ, прежде чем разобрался, что у тебя пересажен мозг, — добавил я. — У тебя ведь пересажен мозг? Она кивнула. — Ты в опасности. — Я мертва, — поправил скелет. Кости его начали утоньшаться и переламываться, как сухие прутики. Я хотел было сказать что-нибудь утешительное — и не смог. Скелет заметил, что я расстроился, и рассмеялся: — Оставь меня. Я не боюсь смерти. — Все боятся смерти, — возразил я. Ветер поднимал песок и швырял в меня. Из воды поднялся Левиафан, темное бесформенное существо с глазами на горбах, и принялся нас разглядывать. Шелестящее щупальце высоко поднялось в воздух, потом с плеском снова скрылось в воде. Чудовище ушло под воду, и я почувствовал, что его заставила это сделать Тамара. Она контролировала свой сон, но делала это скорее так, как делают это мазохисты либо отчаявшиеся в своей судьбе люди. Скелет продолжил: — Это потому, что они не практикуются в умирании. И боятся забвения, распада мышц, медленного вытекания жидкости из тела. — А ты не боишься? — Нет, — сказал скелет. — Я много раз умирала. — И с этими словами все изменилось: на костях наросла плоть, передо мной вновь появилась рыжеволосая женщина. Краб мгновенно впился в нее, но она даже глазом не моргнула. — Зачем умер Флако? — что еще мне оставалось спросить? Она на мгновение задержала дыхание, потом медленно выдохнула. Я не думал услышать ответ. — Вероятно, я обязана тебе сказать, — услышал я наконец. — Мой муж генерал Амир Джафари хочет получить мой мозг, заключить его в мозговую сумку, а тело — в стасис. — Зачем? — Я служила в разведке. И допустила неосторожность. — Она снова умолкла, подбирая слова. — Я была на приеме с другими женами офицеров, и они говорили о недавно убитом политике. Я слишком много выпила и сказала, что всем давно известно, что его убили мы. Да и потом наболтала еще много того, чего не должна была говорить. В Объединенной Морской Пехоте за такие ошибки убивают. Муж добился, чтобы меня приговорили к жизни в сумке для мозга. Но это не жизнь. Я вспомнил пустой, лишенный интонации голос генерала, в то время как он говорил, что не лишен человеческих чувств, словно убеждая самого себя. В воде мертвый бык поднялся на ноги и фыркнул. Волна снова свалила его. — Не понимаю. Зачем ему твое тело в стасисе? — Налетел холодный ветер, берег стал затягиваться корочкой льда. — Кто его знает? Может, надеется использовать его, когда уйдет со службы? Как только я поняла его намерения, то не стала задерживаться и выяснять дальше. Единственным способом спастись для меня было отказаться от старого тела, поэтому я купила на черном рынке новое. Я думала, что, пока держу в руке кристалл и вижу его, я не в мозговой сумке. Вдобавок к этому я заставила криотехников поместить в мое тело мозг немецкой овчарки и послать его мужу в клетке, обнаженным. На шею повесила табличку: «Если все, что тебе нужно, — это верность и возможность трахать меня — я твоя». — Воспоминание, казалось, очень ее забавляло. — Твой муж вызвал меня по комлинку. Предложил заплатить, если я отдам тебя. Мне кажется, он заботится о тебе. Хотя трудно сказать наверняка. — Не позволяй ему одурачить тебя, — сказала она. — Это один из мертвецов, живых мертвецов. Он отказался от эмоций, когда стал кимехом. — Не стоит так опрометчиво судить его… — Поверь мне, у него остались только воспоминания об эмоциях. Воспоминания все время тускнеют. — А Эйриш военный? — Он неофициально выполняет разные задания для военных. Такие, как с Флако. — Это он оторвал тебе кисть? Женщина рассмеялась. — Нет. — Берег исчез. Я увидел Тамару в аэропорту, она выходила из черного мини-челнока «Мицубиси». Заглядевшись на снижающийся корабль, женщина захлопнула дверцу, зажав руку. Попыталась высвободить — стала вырывать и дергать руку. В конце концов вырвала, но без кисти. Я не мог в это поверить… И тут сцена снова изменилась, и я опять увидел лежащую на берегу женщину. Ее поедали призрачные крабы. — Это тело — дрянь. Эпизод испугал меня. Она не должна уничтожать в мониторе целый мир, для того чтобы показать мне одно-единственное воспоминание. Такое погружение в подсознание небезопасно. — Пойду, — сказал я. — Нужны новые медикаменты, чтобы предотвратить повреждение мозга. Подождешь меня здесь? Темные существа снова поднялись из моря и уставились на меня. Она пожала плечами. — Да. Наверное. Я отключился и отсоединился от монитора. Только что взошло солнце, и, так как предыдущие две ночи я спал мало, а аптека все равно еще не открылась, я решил немного подремать, поэтому лег рядом с Тамарой и закрыл глаза. Проснулся я в три часа дня. Женщина спала рядом. Коснувшись ее рукой, я заметил: температура очень высокая. Невольно я поцеловал ее в лоб, потом посмотрел, не проснется ли она. Не проснулась. И я был рад этому, потому что наконец понял, где видел ее раньше: худое тело, истощенное и маленькое, было мне незнакомо, но лицо — нос, глаза, изгиб губ — напоминало мне Елену, мою покойную жену. Я мысленно выругал себя: мне следовало с самого начала увидеть это сходство, ведь образ Елены двадцать лет живет в моих снах… Хотя все кажется знакомым, когда достигаешь моего возраста. Трижды в жизни я встречал своих двойников; так что я понимал: встретить женщину, похожую на мою жену, — лишь вопрос времени. Мне казалось, я подготовлен к такой встрече, однако, если б так и было, я не поддался бы искушению согласиться помогать ей и не выглядел бы таким дураком, привязавшись к ней. Переодев рубашку, я отправился в аптеку Васкеса. Купил там долговременные регуляторы роста и антимозин С. Заплатил наличными. На пути домой у меня было время подумать. Никогда раньше я не сталкивался с проблемой, которую не мог бы разрешить, конечно, если время позволяло. Проанализировав свой разговор с Тамарой, я решил, что в ее истории не все сходится. Если Джафари планировал заключить Тамару в мозговую сумку, ему не нужно ее тело. Разве что для продажи. Конечно, это при условии, что он не собирался в будущем снова соединить все в одно целое. Может, он и хотел это сделать, когда ситуация прояснится? Или просто продержал бы ее несколько лет в заключении, а потом бы потихоньку выпустил? Я чувствовал, что иду по верному следу. То, что Тамара не разгадала планы Джафари, свидетельствует либо об ее импульсивности, либо о неразумном страхе. Я решил, вернувшись домой, рассказать ей о своей теории, а пока что принялся обдумывать варианты ее спасения. На посещение аптеки Васкеса ушло несколько часов… Когда я вернулся, Тамара сидела на кухне, опустив голову на стол, в руке — стакан с ледяной водой. Лазерное ружье валялось рядом на полу. Она в бреду что-то говорила на непонятном мне языке. Температура у нее была очень высокая. Я сбежал вниз, принес медикаменты, вывалил их на стол. Хотел как можно скорее ввести лекарство, поэтому наполнил шприц и сделал укол прямо в сонную артерию. Женщина подняла голову, потом снова закрыла глаза и сказала: — Уведи меня отсюда. Я хочу уйти. — Всему свое время, — ответил я, желая как-то ее успокоить. — Мне холодно. Похоже, я умираю. — Не умрешь, — сказал я. — Но холод — это плохо. Иммунная система атакует мозг… Заполнив шприц антимозином, я ввел препарат ей в руку. — Ты так добр ко мне, Анжело. Очень добр. Ты на самом деле так считаешь… о порядке… не хочешь порядка? — Да. Не хочу. — Тогда уходи. Уходи из Панамы. — Глаза ее открылись, она села прямо. — Что это значит? — не понял я. Она долго смотрела на пол. Я снова спросил: — Что ты имеешь в виду? — Хочешь, чтобы я вторично допустила ошибку? — Она улыбнулась — холодной, угрожающей улыбкой. — Это значит — убирайся. Немедленно! Наступает порядок, неудержимый порядок! Уходи из Панамы, уходи с Земли… Уходи от ИР и ОМП! Я попытался уловить смысл в ее словах. Она смотрела на меня, как будто хотела передать свое знание взглядом. Силы ОМП — Объединенной Морской Пехоты — набираются на всех континентах и должны отстаивать интересы Земли в космосе. Теоретически у них нет политической власти ни на одной планете, хотя они контролируют пространство между планетами и тем самым держат под контролем всю галактику. Предполагается, что они не вмешиваются в политику, поэтому я не понял, почему Тамара связывает ИР — Искусственный Разум — с ОМП. Но, как и во всякой большой организации, многие части ОМП борются за власть. Я вспомнил и повторил слова Флако об империализме: — Кто-то в Морской Пехоте вступил в контакт с Искусственным Разумом, чтобы овладеть Землей? Тамара кивнула. — Они захватывают страны одну за другой. Некоторые сейчас. Другие через несколько лет. Не знаю, много ли времени осталось у вас в Панаме. Я вспомнил о политических затруднениях в соседних государствах, о ползущем распространении никитийского идеал-социализма. Теперь я знал имя виновного. Все это организовано разведкой ОМП. Но тем не менее все это казалось невозможным. Искусственному Разуму запрещено законом ввязываться в человеческие войны. ИР всегда оставались политически нейтральными, их наша политика не интересовала. И я не мог понять, что заставило их вмешаться и пойти на такой риск, в то время как их мозг всегда был занят другими проблемами. — Но что могли социалисты дать Искусственным Разумам? Какое-то время Тамара колебалась, затем ответила: — Увеличить объем их памяти. Дать им доступ в космос. Я напряженно соображал. Свобода, наконец понял я. У меня закружилась голова. Она говорит о свободе. Некоторые ИР готовы продать свободу Земли ради собственной свободы. Прекрасный обмен — ценность на ценность. Если бы не относился к своей свободе так эмоционально, я бы рассмеялся. — Тебе нужно кому-то рассказать! — закричал я. — Объявить об этом всем! — Я рассказала тебе, — ответила она. — Этого достаточно. — Расскажи властям. — Анжело, ты не понимаешь. Я была одной из них. Я служила в военной разведке. Я их знаю. И мне никогда от них не уйти. Она отвернулась от меня и снова опустила голову на стол. Через несколько мгновений она тяжело задышала, и мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, что женщина уснула. Погладив ее волосы, я подумал, что она имела в виду, говоря — одна из них? Одна из тех, которые убивают Флако по всему миру? Одна из тех, которые превращают свободу в товар? Что я вообще о ней знаю? Рыжеволосая девушка на морском берегу. Женщина с быстрым властным голосом, как у жены социалистического диктатора. Ей нравится запах роз. Она бежала, потому что боится заключения в мозговой сумке, и однако готова была превратить весь мир в тюрьму для других. Разве не справедливо было бы выдать ее Джафари? Или задушить? Я с самого начала подозревал, что когда-нибудь пожалею о том, что согласился помочь ей. Может, отвезти ее в больницу, сообщить властям, позволить убить ее? Она снова застонала, начала бредить на английском, перешла на фарси. Я разобрал: «Все пошло плохо, очень плохо», но большую часть того, что она говорила, не понимал. Задумался о том, каким способом они собираются установить контроль над планетой. ИР управляют передачей информации — торговые курсы, предсказания погоды, банковские счета — и связью. Они следят за развитием вооружения. И в принципе, им нетрудно уничтожить мир просто неверной передачей информации — целые государства обанкротятся, начнется экономический кризис. Это может быть и результатом простой некомпетентности и неумелости. А какой ущерб нанесет прямой саботаж? Я посмотрел на исхудавшее лицо Тамары, на ее хрупкие плечи и пожалел, что не знаю, каким было ее настоящее тело. Женщина ее теперешнего сложения должна быть робкой. Она сама знает боль — и должна испытывать сочувствие к другим. Что же я все-таки знаю о ней? И тут, как бы в ответ на мои сомнения, она неожиданно воскликнула по-английски: — Хочу уйти! И я решился. Кем бы она ни была в прошлом, что бы она о себе ни думала, теперь она беженка-рефуджиада. Я перенес ее в постель. Придется мне набраться мужества и переправить ее на плантации. Впрочем, для этого придется ждать ночи. Я отправился на кухню за пивом и услышал звук возле задней двери. Выглянул в окно: на крыльце стояла мисочка с молоком, которую Тамара или Флако поставили для серо-белого котенка. Котенок был тут же, он играл темно-коричневым клубком — тарантулом, подобравшим лапы под брюхо. Котенок толкал тарантула, ударяя его о заднюю дверь; потом поднял голову, увидел меня и убежал. Я включил радио — тишина была слишком невыносимой. А через несколько мгновений у меня в голове прозвучал вызов комлинка. Включившись, я услышал голос Джафари. По-прежнему без всякой интонации он спросил: — Тамил поблизости? Я испугался. Сердце у меня забилось, я готов был поддаться панике. Линия была так насыщена разрядами, что я его почти не слышал. Похоже, он пропускал сигнал через фильтры для того, чтобы его нельзя было отследить. — Тамил? Ваша жена? Она без сознания. — Это важно, — сказал Джафари. — После нашего разговора ни с кем не вступайте в связь по комлинку. Разведка может засечь ваш сигнал. Скажите Тамил, что разведка посадила меня на контур. Я больше ничего не могу для нее сделать. Если ее поймают, ее убьют. Скажите, что я любил ее. Скажите, что мне жаль. — И Джафари отключился. Я обошел вокруг дома как в тумане, потом начал собирать в дорогу пищу и воду. Взял свою медицинскую сумку и выбросил то, что не понадобится. По радио исполняли «Кольца Сатурна в до минор» Ветинни, но потом передача прекратилась. В доме воцарилась тишина. Внизу скрипнули петли входной двери, и я почувствовал сквозняк. По-моему, дверь была закрыта… По радио начали передавать «Полет валькирий» Вагнера. Спустившись вниз, я взял ружье, потом прокрался к лестнице и выстрелил. Там, спиной к стене, раскрыв рот, стоял Эйриш, держа в руках короткий дробовик. Он лишь успел сказать: «Твою мать…» и выстрелить в тот момент, когда моим зарядом ему разворотило живот. Выстрел его пришелся в стену за моей спиной, потому что я успел проскочить мимо. Эйриш повалился на пол. Тамара выглянула из спальни: лицо ее было бледным, она с трудом держалась на ногах. Знаком я велел ей вернуться в спальню и посмотрел на лестницу. Эйриш тяжело дышал, лежа на животе и вытянув вперед правую руку. Пятно света упало на сожженную плоть его тела. Я двинулся к нему, и он одним гибким движением вскочил, держа в руках дробовик. Подпрыгнув и пнув его в голову, я вложил в этот удар весь вес своего тела, зная, что другой возможности у меня не будет. Удар пришелся ему в подбородок, и я скорее почувствовал, чем услышал, как хрустнула его шея. Ружье выстрелило в потолок, а сам он покатился по лестнице. Я тоже упал и покатился вслед за ним. Он лежал совершенно неподвижно, с раскрытыми глазами. Потом зарычал, но мышцы его оставались расслабленными, хотя дробовик он по-прежнему держал в руке. Встав, я отступил на шаг, нацелил ружье ему в голову, потом подошел и ногой откинул дробовик. Что с ним делать? Убивать его я не хотел. Медицинская сумка стояла на столе за моей спиной, я достал маску, наложил ему на лицо, включил подачу флуотана, потом осмотрел раны. На левой руке сгорело три пальца, и в животе была дыра — я выпустил ему наружу чуть не все внутренности. Рана была такая горячая, что в инфракрасном свете выглядела как расплавленная плазма. Поэтому я не мог разглядеть, поражены ли жизненно важные органы. Меня поразило, как легко все произошло. Рот у меня был словно набит ватой, сердце билось учащенно. Тамара предупреждала, что я не смогу убить Эйриша, и я боялся оставить его, зная, что в следующий раз так легко не получится. Потом пошел в спальню, чтобы забрать мою раненую и бежать с ней на плантации. Она сидела в постели, подобрав под себя ноги, обхватив руками колени и раскачиваясь взад-вперед. На лице — маска. Включившись в монитор, она упивалась сновидением — не как профессионал, но как наркоман, время от времени продолжая повторять: «Я хочу уйти. Я хочу уйти. Я хочу уйти…» По лицу ее катились капли пота, но само лицо оставалось мертвенно-бледным. Я подошел к консоли и отключил монитор. Она продолжала раскачиваться, не почувствовав того, что я сделал. Подняв маску, я увидел, что глаза ее закатились, видны только белки. Она продолжала бормотать, стиснув зубы. Ушла глубоко в себя. Кататония. Я снова опустил маску, включил ее в консоль и подключился сам. … На берегу ночь, рев бури, ветер несет песчинки, они колют мне кожу. Звук, словно кто-то со свистом пропускает воздух сквозь зубы, — я поднял голову и увидел призрачных чаек с человеческими головами, это шипели они. Рыжеволосая Тамил раскачивалась на берегу и смотрела, как из моря поднимаются темные морские существа, потом отправляла их в небытие. Крикнула что-то в море, но ветер отнес ее слова. Берег почернел от скорпионов, они ползали по влажному песку и прятались в водорослях. Мертвый бык, теперь раздувшийся, стоял на отмели, тряс своей сгнившей плотью, ревел от боли. Волны набегали на него, и его мошонка и пенис поднимались, потом волна отходила, и они снова обвисали, с них капала вода. Тамил не ответила, когда я позвал ее. Я крикнул: «Эйриш мертв!», но буря, рев волн и свист чаек заглушили мои слова, поэтому я двинулся к ней, наклоняясь вперед, чтобы одолеть жгучий ветер. Я пробирался между большими черными скорпионами. Один из них ужалил меня в ногу, и показалось, что к ноге прижали раскаленное железо. Когда я сделал еще несколько шагов, меня ужалили в другую ногу, поэтому я побежал, не обращая внимания на укусы. Из моря поднимался Левиафан, и перед ним накатывались на берег огромные волны. Тамил кричала в пустой воздух: — Хочу уйти! Я повернул ее лицом к себе. Она посмотрела на меня. И хотя ветер продолжал завывать, мир ее начал успокаиваться. — Эйриш мертв! — снова повторил я, надеясь утешить ее. — Твой муж звонил мне. Он сказал, что не может тебе помочь. Нам нужно уходить. Она посмотрела на меня, некоторое время разглядывая мое лицо. — Боже мой! Ты меня догнал. Напрасно я убегала! Ты меня догнал! — Ты ошибаешься, — сказал я. — Пойдем! Отключись, и сама увидишь! — Что увижу? Мертвого Эйриша на полу? Что я должна увидеть? — В воде замычал бык. Тамил посмотрела мне в глаза и сквозь сжатые губы произнесла: — Я умираю! Я услышал глухой топот за спиной и начал поворачиваться. Бык выбрался из водорослей и несся на меня. Времени убежать не было. Левый рог попал мне в грудь, я взлетел на воздух и упал лицом в песок. От боли перед глазами вспыхнули огни, к горлу подкатила тошнота. Я забыл о том, где нахожусь, и подумал, что в меня выстрелили. К щеке будто прикоснулось горячее железо. Другой укус пришелся в спину. На щеке сидел скорпион и судорожно дергался, вонзая жало все глубже и глубже. Я сдернул его, отбросил прочь. И снова услышал глухой топот. Бык топтал тело Тамил. Он снова и снова поднимал и опускал огромные передние ноги, ломая кости и вдавливая ее разбитое тело в песок. Какие-то мгновения бык стоял над ней и фыркал, словно принюхиваясь к запаху крови, потом ударил ее рогами и поднял над собой. Несколько раз прошелся с ней взад и вперед по берегу, потом побежал к воде. — Тамара! — закричал я, и она оглянулась с выражением ненависти на лице, затем раскрыла рот и подула на меня тьмой. И когда холод и безжалостная тьма сомкнулись надо мной, я заскулил в ожидании смерти. Я встал и побрел из комнаты в комнату, разыскивая что-то словно в тумане; не знаю, что именно я искал, но найти не мог. Я оглядывал вещи в комнатах и думал, не их ли я ищу. Направился к двери, в лицо мне ударило солнце. Прошел в передний двор, посмотрел на орхидеи, деревья. Это не то, что мне нужно? И обнаружил, что стою перед дверью соседа. Я открыл ее. Родриго Де Хойос сидел в кресле в своей гостиной. Он посмотрел на меня. — Дон Анжело, что случилось? Что случилось? — воскликнул он, встав, чтобы пересечь комнату. Взял меня за руку и ввел в дом, потом заставил опуститься в большое мягкое кресло. Я попытался встать, но он не позволял. — Вы больны? — спросил он. Я посидел несколько минут, мучительно пытаясь вспомнить, что же я должен делать, но мысль моя все время упирались в глухую стену. Я схватил Родриго за рубашку. — Произошло нечто ужасное! — сказал я и всхлипнул. Потом я вдруг вспомнил: — Я хочу уйти! — И закричал: — Достаньте мне челнок! Родриго смотрел так, словно прикидывал, в своем ли я уме. Сложил руки, взглянул на них, присвистнул сквозь зубы, посмотрел на часы. Потом, спустя, казалось, очень много времени, подключился к компании «Пантранспорт» и попросил их как можно скорее прислать мини-челнок. Я поднялся и направился к выходу. Снова усадить меня в кресло ему не удалось, и он больше меня не останавливал. Открыв дверь своего дома, я обнаружил, что Эйриш по-прежнему лежит внизу у лестницы и тяжело дышит сквозь маску. Должно быть, одно из легких у него отказало. В воздухе пахло чесноком, сожженной плотью и волосами. Я удивился, что не помню, как проходил мимо него, когда выходил из дома. Теперь же на пути в спальню я чуть не споткнулся о его тело. Тамара совершенно неподвижно сидела на кровати, чуть наклонившись вперед. Я протянул руку и коснулся ее шеи, чтобы нащупать пульс. Пульса не было. Я включился в монитор сновидений, чтобы проверить, продолжается ли деятельность мозга. Впрочем, это ничего не значило: я знал, что, пока живы отдельные нервы, люди могут видеть сновидения даже через сорок минут после смерти. Эти мгновенные вспышки называются «сном мертвеца». Монитор оставался пуст. Я стащил Тамару на пол и сделал все, что было необходимо для восстановления деятельности легких и сердца, — начал массировать ей сердце и вдувать воздух в рот, но она не реагировала. Скоро прилетит челнок, поэтому я побежал за своей медицинской сумкой и достал «раба» — миниатюрный прибор с компьютером, который имитирует рефлексы нервной системы. Иглы прибора я ввел в мозг Тамары сразу над поддерживающим позвонком. Включил «раба» — Тамара начала хватать ртом воздух; отладил технику так, что ее сердце забилось ровно, выровнялось и дыхание. Хотя это опять ничего не значило: компьютер может заставлять ее тело функционировать, даже если мозг погиб или изъят. Некоторое время я проверял монитор: он оставался пуст, никаких признаков активности мозга, нет даже и следа «снов мертвецов». Я отключил «раба», Тамара тут же прекратила дышать. Оставалась надежда, что она выживет, очень слабая надежда, но для этого женщину нужно было немедленно поместить в больницу. Однако я не мог этого сделать. К тому же слишком велик был шанс, что ее мозг сильно травмирован, и даже если удастся вырастить новые клетки мозга, в них не будет ее воспоминаний, ее личности. И она всю жизнь будет сталкиваться с людьми, которых не помнит. Я отвел маску, чтобы в последний раз взглянуть на лицо. Мертвенно-бледное, застывшее. Слеза выскользнула из левого глаза и медленно пробиралась по щеке. Я смахнул ее и удивился тому, что температура по-прежнему высокая. Закрыл ей глаза и прошептал слова, которые произносят все рефуджиадос над своими мертвыми товарищами: «Свободна наконец!» Я не мог видеть ее совершенно неподвижной, поэтому снова включил «раба», просто чтобы услышать ее дыхание. Так она словно бы оставалась живой, хотя это было всего лишь имитацией жизни. Что же делать дальше? Прежде всего я сложил одежду в небольшую сумку. За мной три мертвых тела, и я не рискну показаться в Панамском суде. Нужно что-то сделать с Эйришем. За спиной я услышал какой-то непонятный звук, обернулся — никого нет. Пройдя на кухню, я взял медицинскую сумку и заполнил бутылочку синтетической кровью, но пролил большую часть на стол, потому что руки тряслись. Потом спустился вниз по лестнице, где лежал Эйриш, снял с него газовую маску, взял скальпель и вонзил лезвие под его правый глаз. Поворачивал, пока не вынул глазное яблоко. Глаз я опустил в бутылочку, взболтал ее и сунул в карман. Снова услышал какой-то шум, обернулся — снова никого. Стук продолжался, и я понял, что это стучат мои собственные зубы. Я тяжело дышал, сердце забилось чаще. Скальпелем я разрезал горло Эйриша от уха до уха. — Это тебе за Флако, убийца, ублюдок, — сказал я. Смотрел, как хлынула из горла кровь. Когда она перестала течь, я почувствовал, что и во мне что-то умерло. Я считал, что Бог накажет меня. — Наср… на него, если он не понимает шуток! — сказал я, смеясь и плача одновременно. Я обыскал карманы Эйриша и нашел банковскую карточку и книгу «Святое учение Твилла Барабури», а также несколько ножей, отвертку и два «коктейля конкистадоров» — капсулы со стимуляторами и эндорфином: их нужно раздавить зубами, и наркотики усваиваются мгновенно. Солдаты принимают эти коктейли в бою, чтобы успокоиться и ускорить свои рефлексы, но кое-какие составляющие в них вызывают привыкание, и их нужно принимать во все увеличивающихся дозах. Капсулы были сейчас практически бесполезны: я не знаю формулы их точного содержимого и не смогу их перепродать. Но фармаколог не может спокойно выбрасывать медикаменты, поэтому я положил их в карман вместе с другими вещами Эйриша. Сложил лазерное ружье, сунул его в сумку и вернулся в спальню, чтобы взять свои монеты. Тамара по-прежнему лежала на кровати, глаза ее открылись — побочный эффект действия «раба», подключенного к мозгу. Роясь в шкафу в поисках монет, я почувствовал холодок между лопаток. Мне показалось, что Тамара смотрит на меня, и у меня затряслись руки. «Если уйду без нее, — подумал я, — никогда не освобожусь от ее призрака». Мне было все равно, мертва она или нет. Я хотел взять ее с собой. Разве она сама не желала уйти? И даже если мозг ее поврежден, мы можем спрятаться так, что Объединенная Пехота никогда не найдет нас. Я решил взять Тамару с собой, даже если ее тело начнет разлагаться у меня на руках. Итак, я принял решение, и на секунду безумная радость захлестнула меня. Инстинкт подсказывал, что я действую правильно. В кладовке у меня стоял большой тиковый сундук, украшенный изображениями слонов и тигров; он был достаточно велик для того, чтобы вместить Тамару. Уложив ее в сундук, я удивился тому, как мало она весит; с ее тонкими костями и недоразвитыми мышцами в ней вряд ли было больше тридцати пяти килограммов. Вытащив сундук наружу, я сел под папайей, дожидаясь челнока. Мышцы свело, я тяжело дышал, поэтому лег в траву и постарался успокоиться. Темнело, фруктовые летучие мыши уже проносились надо мной, когда прилетел челнок. На корабле был сканер безопасности. Я подошел к челноку, и механический голос произнес: — Назовите цель полета и приготовьтесь к проверке личности. Достав бутылочку с синтетической кровью, я извлек из нее глаз Эйриша. Хотя кровь снабжала его кислородом, протеин глаза начал белеть. Прижав зрачок к сканеру, я сказал: — Станция Сол, зал отлета номер один. Ответ сканера порадовал: — Добро пожаловать, Эйриш Мухаммед Хустанифад. Вложите вашу банковскую карточку, и мы вычтем 147 232 международные денежные единицы с вашего счета. Надеемся, вам понравилось ваше пребывание на Земле. — Спасибо, — спокойно ответил я. — Действительно понравилось. Мне будет не хватать Земли. В компьютер я вложил банковскую карточку Эйриша. Открылась дверь соседнего дома — друг вышел, чтобы попрощаться со мной. Я сунул бутылочку с глазом Эйриша в карман. Родриго подошел, обнял меня, взглянул на большой сундук и указал на него ногой. — Ты ведь не вернешься? — Нет. — Я опустил голову и прошептал: — Я не могу вернуться. Возможно, ты услышишь обо мне, но никто не должен знать, куда я улетел. Родриго серьезно кивнул: — Ты всегда был добрым другом и хорошим соседом. Если меня спросят, я скажу, что утром ты, как всегда, отправился на ярмарку. Но послушай мой совет. В твоем голосе отчаяние. Ты боишься. Вероятно, у тебя есть для этого причины. Не позволяй, чтобы страх мешал тебе трезво мыслить, дон Анжело. — Ты тоже всегда был мне добрым другом, — прошептал я. — Не могу сказать больше, но тебе нужно взять семью и улететь с планеты. Подальше от Объединенной Пехоты. — Я посмотрел ему в глаза, увидел, что он мне не верит, и понял, что мое смутное предупреждение ничего не даст. Он кивнул, словно успокаивая сумасшедшего, и помог мне затащить ящик в челнок. Челнок вел компьютер. В нем нет кабины пилота, поэтому внутри довольно просторно. В полете я не закрывал ящик, чтобы к Тамаре поступал воздух. Глаза ее были открыты, но взгляд оставался несфокусированным, она смотрела в потолок, как зомби. Я шутил с ней, рассказывал анекдоты своего детства, пообещал увезти ее далеко, на планету, где в реках водится рыба, а фруктовые деревья растут сами по себе, как сорная трава. Представив себе, как на станции таможенники откроют мой сундук и найдут в нем зомби, я вспотел. Думал о том, как буду пробиваться, попытаюсь захватить корабль, и все более возбуждался. Это было безумной мыслью, потому нужно было обдумывать другие варианты. Единственной возможностью было оставить где-нибудь сундук с Тамарой — может, возле больницы — и надеяться, что он не станет для нее гробом. Но даже если врачи сумеют спасти ей жизнь, кто-то обязательно отберет эту жизнь у нее. Ничего другого не оставалось, как попытаться пронести ее на борт межзвездного корабля, хотя это казалось совершенно невозможным. Поэтому я отвернулся от ящика, где лежала Тамара, и постарался не обращать на нее внимания. Начал играть монетами в кармане, смотрел в иллюминатор. Солнце садилось за Колоном, но я видел платиновый блеск банановых плантаций и огни тысяч городов. По Земле двигалась полоса тени, означающая приход ночи; мир подо мной темнел. В голове зазвучал вызов комлинка; я не обращал на него внимания, потом вообще отключился. В челноке оказался доступ к банковскому компьютеру. Я воспользовался им, чтобы перевести деньги со счета Эйриша на свой. Потом с помощью компьютера челнока проверил, не запросил ли какой-нибудь звездный корабль фармаколога. Таких запросов не было. Проверил, нет ли таких запросов с других планетных систем — с оплатой перелета. Кто-то с системы Дельта Павонис отчаянно нуждался в морфогенетическом фармакологе и готов был оплатить путешествие на планету, называвшуюся Пекарь. Корабль — греческий, название «Харон», — улетает через пять часов после того, как я доберусь до станции. Это показалось мне большой удачей. Я рассмеялся и запросил данные о Пекаре: небольшая планета, недавно терраформированная, население 174 000 — недостаточно, чтобы содержать морфогенетического фармаколога. Посчитают, что им повезло, если кто-нибудь вообще откликнется. И мне, пожалуй, тоже повезло. Я увидел белые пляжи и пальмы, как в Панаме. На заднем плане — одна-единственная белая вершина, в виде огромного соляного столба, и пурпурная горная гряда. Похоже на место, где я смогу обрести мир. Во мне возродилась надежда. Я рад был улететь и оставить за спиной этих смертоносных идеал-социалистов с их планами уничтожения всех государств и выработки нового человечества, забыть звуки бомбардировки джунглей к югу от моего дома, улететь от искусственных разумов с их политическими интригами. От своего мертвого друга. У меня не было планов спасения. Только надежда на спасение. Спасение от смерти. И этого мне казалось достаточно. Я рассказал Тамаре о планете Пекарь, фантазируя на тему, какой это прекрасный мир, как счастливы мы там будем. Говорил, пока не охрип, и голос мой стал звучать как лягушачье кваканье. Я лег. Мышцы снова свело, перед глазами вспыхивали огоньки. Вскоре задремал и увидел во сне теплый радостный день. Я только что продал на ярмарке омоложение. И пошел туда, где на берегу Тамара и Флако строили замки из песка. Долго стоял и улыбался, глядя на них, не зная, почему улыбаюсь, потом двинулся дальше. — Hola! Анжело, куда ты идешь? — спросил Флако. — В рай, — ответил я. Флако сказал: — Ха! Отличное место! У меня там живет двоюродный брат. Тамара и Флако улыбались мне, а я прошел мимо. Посмотрел на пляж. Вдалеке только песок, и я понял, что устану задолго до того, как пройду весь берег. Надо мной в воздухе неподвижно висели чайки. Я развел руки и подумал, что ветер подхватит меня и я полечу как птица. На руках у меня выросли перья, и я начал подниматься. Держал руки широко расставленными и медленно поднимался в небо. Флако крикнул Тамаре: — Смотри. Эта большая чайка сейчас капнет на тебя. — Я обернулся. Флако со смехом указывая на меня. Я поманил Тамару за собой и устремился к ней вниз, но она уже отвернулась и не видела меня. Флако достал из одного кармана брюк красный мячик, а из другого — котенка. Я полетел дальше, а Флако и Тамара начали играть с ним на пустом берегу под никогда не заходящим пурпурным солнцем. |
||
|