"В черной пасти фиорда" - читать интересную книгу автора (Тамман Виктор Федорович)Свободная охотаВремя, отведенное на ужин, истекает. Пора всплывать. Напоминаю офицерам, что в свободной охоте не только мы ищем вражеские корабли, но и они выслеживают нас. Побеждает тот, кто ловчее, хитрее, у кого больше выдержки, кто лучше сумеет оценить обстановку, быстрее приготовит оружие и первый нанесет удар. Лодка принимает надводное положение. Внимательно осматриваюсь. Проходим фиорд незамеченными. Слева чернеет высокий скалистый мыс Нольнесет, за которым расположен порт Берлевог. Справа очертания берегов растворились в темноте безлунной ночи. Встречная морская зыбь начинает плавно раскачивать подводную лодку. Приглушенно чавкают дизели. Настроение у всех отличное, дышится легко и свободно. Да, самое страшное позади: и тесная бухта, и окружение мрачных берегов, и томительное ожидание. Впереди широкий простор Баренцева моря. Проходит каких-нибудь полчаса. — Корабли справа по носу! — докладывает сигнальщик Мазуров. В его голосе волнение. Вот и нам наконец привалило счастье: встретили того, кого искали. Тут разве останешься равнодушным? Только не упустить бы! Но командиру не положена эмоциональность, и я стараюсь отдать команду спокойно. — Боевая тревога! Торпедная атака! Виднеются смутные очертания судов конвоя. В середине, в кильватерной колонне, три транспорта, за ними два больших охотника за подводными лодками; остальные эскортные корабли держатся мористее. Курсовой угол противника благоприятен для атаки. Из люка появляется старпом, он передает мне ночной прицел. — Разрешите остаться на мостике? — спрашивает Григорий Семенович. Место старпома в центральном посту, но сейчас там штурман Афанасьев и старший инженер-механик Горчаков — на них можно положиться. А Редькину пора приобретать командирский опыт: в любой момент он должен заменить меня. — Добро, присматривайтесь. Знакомлю Григория Семеновича с обстановкой и замыслом атаки: охранения у противника с нашей стороны нет, поэтому подойдем поближе. Транспорты имеют предельную осадку — в трюмах скорее всего никелевая руда. Стрелять будем всеми носовыми аппаратами, согласно инструкции (в плохую видимость и ночью рекомендовалось выпускать все наличные в аппаратах торпеды). Стопорим дизели. Лодка бесшумно маневрирует под электромоторами, сближаясь с противником. — Не обнаружат нас с такой дистанции? — спрашивает старпом. Вопрос резонный. Лодка в надводном положении, длина ее корпуса около полукабельтова. Выделяется ограждение рубки да еще пушки. Почему бы нас и не заметить? Мы-то следим за каждым движением противника. Если два человека стоят в темноте лицом к лицу, то один из них, глядя на другого, будет считать, что и его визави не спускает с него глаз. Нечто подобное происходит и в ночной атаке: подводники, наблюдая за противником, испытывают ощущение, что их тоже видят. В действительности это не всегда так. В данном же случае, объясняю старпому, нас наверняка не замечают — мы в темной части горизонта, на фоне берега. Кроме того, наблюдатели конвоя основное свое внимание уделяют морю, им и в голову не приходит, что опасность грозит из их же фиорда (мы находились на выходе из фиорда). Транспорты совсем рядом, по крайней мере так кажется. Их силуэты на фоне мглисто-серой пелены выделяются теперь резко, как зачерненные тушью. Лодка на боевом курсе[10]. Приникаю к ночному прицелу и внимательно слежу за целью, наползающей на визирную линию. — Точнее держать на курсе! — Есть, точнее держать на курсе! — репетует рулевой из-под козырька ограждения рубки (во время ночных атак рулевой переводился на мостик). Форштевень приближается к прицельной рамке. И до чего медленно двигается транспорт, быть может, он сбавил ход? Да нет, это только так кажется. На мостике абсолютная тишина. Ну вот, наконец-то… — Аппара-аты… пли! Палуба под ногами несколько раз вздрагивает — выпущенные торпеды устремляются вперед. На них, вкладывая всю свою ненависть к врагу, матросы написали: «За Родину», «За Киев», «За Ленинград», «За кровь братьев»… Наступило время томительного ожидания — будет попадание или нет? Курс, скорость и дистанция определены на глаз, ошибки возможны. А конвой продолжает двигаться как ни в чем не бывало. Человеческое чувство — наихудший секундомер: то его стрелка бежит удивительно быстро, то медленно. Сейчас секунды нам кажутся минутами. Мы как бы потеряли контроль над временем. Я беспрерывно смотрю в ночной бинокль на транспорт, а он преспокойно идет дальше. Но вот на судне, чуть впереди мостика, вспыхивает огонь, высоко взлетает черный столб дыма с проседью вспененной воды. Почти одновременно по корпусу лодки ударяет гидроакустическая волна — резкий звук взрыва торпеды дошел до нас быстрее, чем грохот в воздухе. Смертельно раненный транспорт вздрогнул, как будто ударился во что-то, замедлил свой ход, потом осел носом и стал быстро тонуть. — Все вниз, срочное погружение! Прыгая в люк последним, слышу еще один взрыв. Это либо попала вторая торпеда, либо разорвало котлы на транспорте. Подводная лодка начинает стремительно проваливаться. Задраиваю крышку люка, а до меня уже доносится шум врывающихся в ограждение рубки потоков воды. Спускаюсь вниз и попадаю в атмосферу более чем приподнятого настроения экипажа. Еще бы! Не остыло новогоднее пожелание, как оно исполнилось. В жизни так бывает не часто. По отсекам передают: «Потоплен фашистский транспорт водоизмещением около 10000 тонн» [11]. Мы ждали ответного удара, но его не последовало. Командование конвоя, вероятно, не догадывалось о нашем присутствии вблизи берега, посчитало, что транспорт подорвался на плавающей мине. Пожалуй, это доказывает, что второй взрыв относился к котлам, а не к торпеде. Оставив в центральном посту старпома, спешу в носовой отсек, к торпедистам. Они сегодня заслуживают особой похвалы. — Кто отличился? — повторяет мой вопрос командир БЧ-2–3 Новожилов и отвечает: — Все! Заслуга в приготовлении торпед прежде всего опытнейшего мичмана Пухова. Опыт у Александра Пухова действительно большой. Он работал слесарем, механиком, испытывал торпеды в мастерской, много лет плавал на лодках. Специалист высокого класса, Пухов готовит оружие с ювелирной точностью — завершившаяся атака тому подтверждение. У него и помощники отличные: старшина 2-й статьи Кабанов и старшие краснофлотцы Доможирский и Крошкин. Я объявляю всем торпедистам благодарность, крепко жму им руки. Мы снова всплыли, осмотрелись. Конвой ушел на запад. Неподалеку, где был торпедирован транспорт, сновали катера-охотники. Они освещали поверхность воды и подбирали людей, плавающих среди обломков, ящиков, перевернутых шлюпок. Старпом высказал мнение, что целесообразно было бы расстрелять катера артиллерией и захватить пленных. Идея, конечно, заманчивая. Но здравый расчет показывал: в условиях темноты и крупной зыби стрельба по мелким целям окажется неэффективной. Ночной бой сложится не в нашу пользу. — Может быть, команде выйти на мостик? — спрашивает Редькин. — Пусть люди убедятся, что новогоднее пожелание сбылось. — Добро. Только одновременно не более трех человек. В те минуты представители всех отсеков побывали на мостике. Поднялся сюда и старший инженер-механик Горчаков. — А ведь, пожалуй, в новом-то году мы первыми открыл ли боевой счет потопленным кораблям, — сказал он, наблюдая за возней гитлеровцев. — Придем в базу — уточним, — отозвался Редькин. — Во всяком случае новогодняя атака была успешной. «Смотрины» окончились. На мостик поднялся Ямщиков и доложил: — Из штаба флота получена радиограмма. — Содержание? — Приказано немедленно идти на перехват «Тирпице»: предполагается его выход в море. Мы, конечно, знали, что еще с начала 1942 года в Северной Норвегии базировались основные силы гитлеровского надводного флота, в том числе линейный корабль «Тирпиц». Но полученное задание — выйти на перехват «Тирпица» — было для нас неожиданным. Я тут же приказал Ямщикову нанести квадрат новой позиции на карту и проложить курс отхода, поставив об этом в известность командира БЧ (штурманскую вахту Афанасьев и Ямщиков несли поочередно). Подводная лодка направляется в новый район. Дизели заработали на полную мощность. Глубокая ночь, но на лодке никто не спит. Экипаж готовит корабль к бою. Аккумуляторная батарея вбирает в себя запасы энергии. Перезаряжаются торпедные аппараты — работа эта трудоемкая: надо поднять во втором отсеке запасные торпеды и подать их через горловины переборки в носовой отсек, к аппаратам. Торпеды тяжелые, около двух тонн каждая, руками их не сдвинешь. Заводятся тали, производятся необходимые крепления. А море хотя и не штормит, но покачивает. Сорвись восьмиметровая стальная сигара — хватишь лиха. Бойцам приходится нелегко, а ведь они уже сутки на ногах, без сна. Меня особенно беспокоит старший торпедист Дмитрий Крошкин — в начале войны он имел тяжелое ранение. Тогда Крошкин служил в бригаде морской пехоты. В одном из боев — это было в районе Капорья Ленинградской области — вражеская пуля ранила бойца в грудь. Товарищи подобрали его и отправили в тыл. После лечения в новосибирском госпитале Крошкин попал к нам на лодку. На мостике появляется Новиков. Он находился в носовых отсеках, где идет перезарядка торпед. — Дело идет к завершению, — сообщает Яков Романович. — А Крошкин работает, как и все, да еще с шуткой-прибауткой. — Крепки эти воронежские ребята… Снизу доложили о готовности к передаче радиограммы. — Немцы-то засекут работу нашего передатчика, — предостерегающе говорит Новиков. Он конечно же прав: теперь, когда «Тирпиц» готовится к выходу в море, гитлеровцы особенно внимательно следят за эфиром. Но и мы не из простачков. Я рассказал Новикову, что в таких случаях у нас принято действовать так: перед работой рации лодка ложится на другой курс. Вот и сейчас ляжем на курс, ведущий в базу, и начнем передачу. Противник засечет нас и по радиопеленгам установит движение лодки на восток. Это подскажет врагу и логика суждений: лодка утопила транспорт, израсходовала боезапас и возвращается с позиции. А мы его обманем: закончим передачу и сразу же повернем на обратный курс. — Если придерживаться такой тактики постоянно, то противник разгадает наши маневры, — не унимается Новиков. — Правильно, поэтому каждый раз мы делаем по-иному. Лодка легла на контркурс, сбавила скорость, и радист начал передавать радиограмму. Командованию было доложено о неявке партизан, о прошедшем конвое, об атаке, подтверждалось получение приказа о переходе на новую позицию. Радиопередача закончилась, и лодка легла на прежний курс. — Подготовлен к выпуску боевой листок, прошу посмотреть, когда будет время, — обратился Новиков. — Лучше всего — сейчас. Пойдемте. Мы прошли в кают-компанию. Боевой листок не выглядел красочным, но он был сделан с любовью и привлекал ярким содержанием. В небольших заметках рассказывалось о событиях дня, об отличившихся членах экипажа. В одной из заметок говорилось о том, что молодой член партии Иван Иванович Мазуров первым обнаружил вражеский конвой. Другая заметка сообщала о том, чего я еще не знал, — о боевой инициативе Крошкина. «С выходом из фиорда, — писалось в боевом листке, — команде разрешили перекурить. В отсеке за дежурного остался Дмитрий Крошкин — как некурящий. Когда объявили боевую тревогу, он не растерялся, энергично принялся за приготовление аппаратов и до прихода товарищей успел сделать многое». Что ж, старшего торпедиста похвалили правильно. Кстати, он тоже молодой коммунист: в члены партии Дмитрий Петрович Крошкин был принят в предыдущем походе. Боевой листок мне понравился — чувствовалась опытная рука не только редактора, но и представителя политотдела. И я еще раз с удовлетворением отметил плодотворную помощь, которую оказывает нам Новиков. К сожалению, только помощь. Ведь Яков Романович в штате у нас не числится и после прихода лодки в базу вернется в политотдел[12]. А мне снова придется непосредственно заниматься всеми вопросами политработы. Создавалось впечатление, что командование решило провести эксперимент: смогу ли я один, без заместителя по политчасти, организовать на лодке политико-воспитательную работу? Вспомнился эпизод, происшедший незадолго перед нашим походом. Группа командиров, в том числе и я, находилась на пирсе у обреза за перекуром. Тем временем появились командующий флотом и член Военного совета (они возвращались из бригады подплава к себе на ФКП) и, как водится, подошли к нам. Завязался разговор. И я откровенно признался, что совмещать две должности — командира и замполита — весьма трудно. Вице-адмирал А. Г. Головко сказал: — Всем теперь нелегко. Вы старый член партии, справитесь и один. Ведь правда? — Этот вопрос относился не столько ко мне, сколько к вице-адмиралу А. А. Николаеву, который при этом промолчал. А все же лучше, если бы на лодке был замполит, такой же опытный, как Новиков. |
|
|