"Заговор корсиканок" - читать интересную книгу автора (Эксбрайя Шарль)ГЛАВА IVКонсегюд, сидя в пижаме на залитой утренним солнцем террасе, сладко потягивался. Старый бандит прекрасно отдохнул и радовался жизни. Накануне он очень опасался, как бы ссора с Поленом не помешала ему уснуть. К счастью, ничего подобного не произошло. Короче говоря, этот Полен – просто честолюбец, решивший сыграть на охватившем всю банду беспокойстве и занять первое место. Консегюд почесал спину. Да, у молодежи зубки становятся все длиннее, так что, быть может, в конечном счете Жозетт все-таки права… Пришло время удалиться на покой. Приятный запах кофе отвлек бандита от меланхолических размышлений о праздном будущем. Он встал, собираясь надеть халат, но, услышав пронзительный звонок телефона, замер. В такую рань? По полу зашаркали шлепанцы Жозетт, спешившей снять трубку, потом до Консегюда донеслись приглушенные звуки короткого разговора и щелчок опустившейся на рычаг трубки. Тут же на террасу вышла Жозетт. – Звонил Фред… – И что ему понадобилось, этому дурню? – Спросить, читал ли ты газеты. – Почему? – Этого он сказать не пожелал. – Так… очевидно, нас ждут новые неприятности! С этим кретином всегда надо ожидать худшего. Где газета? – Сейчас загляну в почтовый ящик – может, ее уже принесли. Жозетт снова ушла. Пройдя через сад к воротам, она достала из ящика «Нис-Матэн», тут же развернула газету и замерла – на первой полосе крупным шрифтом было напечатано взбудоражившее Фреда сообщение. Жозетт отличалась сильным характером и никогда ни перед чем не склоняла головы. Но теперь пришла и ее очередь познакомиться с неведомым ей до сих пор чувством – страхом. Гастон вернулся на террасу и сел в белое лакированное кресло с красной обивкой. Только дробный перестук пальцев по подлокотнику выдавал его нетерпение. Консегюд хотел продемонстрировать подруге полное спокойствие и самообладание, однако, едва Жозетт переступила порог, он крикнул: – Ну? – Это о Барнабе… – Пелиссан? Что он еще натворил? – Умер… – Барнабе мертв?… Но… отчего… почему… – Ему разбили череп молотком. – Мо… Не может быть! – Хочешь, я тебе прочитаю статью? – Да… пожалуй… Жозетт села в кресло напротив мужа и начала: Жозетт медленно опустила газету и посмотрела на мужа. Гастон облизывал пересохшие губы. – Ну, что ты об этом думаешь? – мягко спросила она. – Ничего… – почти простонал Консегюд. – Сначала Мариус, а теперь еще и Барнабе… Кто?… По каким причинам? Есть с чего рехнуться… – Кто-то всерьез охотится на наших людей! – Но с какой стати? – Мы можем быть уверены только в одном, Гастон: все началось после той истории в ущелье Вилльфранш. – Думаешь, кто-то мстит за Пьетрапьяна? – А ты можешь предложить другое объяснение? – Тогда, значит, полиция? – Совсем спятил! – Но там же одно старичье! Жозетт ответила не сразу, но когда наконец заговорила, муж сразу заметил ее озабоченный тон. – Я думаю о вчерашней болтовне Кастанье… Он, кажется, предвидел смерть Барнабе… – Да, и его догадки, увы, оправдались! – Если, конечно, это и в самом деле догадки… – Ты хочешь сказать, что Кастанье заранее знал об этих убийствах? Но каким образом? – А может, ему не понадобилось ничего разузнавать? – Не понимаю! – А вдруг Полен сам же и убил Мариуса и Барнабе? – Ты что, с ума сошла… – Пораскинь мозгами, Гастон… Вчера он открыл тебе свои честолюбивые замыслы… признался, что хочет работать вдвоем с тобой… Парень сообразителен и очень хитер… Воспользоваться глупой бойней, в которой он один – вспомни-ка! – никак не замешан, и убрать одного за другим тех, кто мешает пробиться на первые роли, свалив все на какогото таинственного мстителя… Это было бы чертовски ловким ходом… – Ты и вправду думаешь, что Полен… – Разумеется, я не могу этого утверждать, но, по-моему, и такой вариант нельзя упускать из виду. Гастои очень доверял суждениям жены. – Позвони Фреду и скажи, чтоб живо ехал сюда вместе с Эспри и Жозе. В доме Сервионе первым узнал новость Оноре – он слушал радио. Комиссар испустил такой вопль, что Анджелина, которая была на кухне, вздрогнув, выронила чашку. Перепуганная женщина бросилась в столовую, ожидая увидеть мужа распростертым на полу, и остолбенела на пороге при виде Оноре, по-прежнему сидящего в кресле, где она его оставила, выйдя на кухню за подносом с уже готовым завтраком. Не успела Анджелина открыть рот, как Сервионе заорал: – Теперь даже ты не сможешь утверждать обратное! Если только твое обычное упрямство… – Что ты болтаешь? – А ты разве не слыхала? – Я слышала только, как ты закричал. Что стряслось? – Прикончили Барнабе Пелиссана! – Ну и что? Он был ужасным подонком, так ведь? И следовало ожидать, что он окончит дни свои скорее таким образом, чем в доме для престарелых! – Давай-давай, остри! Клянусь тебе, это самое подходящее время для шуточек! – Но в конце-то концов, Оноре, можешь ты мне объяснить, почему смерть этого мерзавца так тебя потрясла? – Потому что я, в сущности, уверен, что это Базилия и ее друзья прикончили Пелиссана, как раньше они расправились с Бендженом! – У тебя есть доказательства? – Почти! Сторож видел, как незадолго до Пелиссана в Замковый сад вошли две старухи в черном. – Ну и что? В это время дня я сама могла бы там гулять, никого при этом не убив. – Врешь, Анджелина! Просто ты готова до последнего защищать этих старых ведьм! – Ты так злишься, потому что не в силах поймать тех, кто совершил эти убийства, и не смей называть ведьмами несчастных, которым, быть может, сегодня нечего есть! – Это не имеет отношения к… – Ошибаешься! Когда тебе приходится с боем добывать каждый кусок хлеба, становится не до игр и некогда строить из себя мстительниц! – Ага! Вот ты и проговорилась! И только потому, что в глубине души согласна со мной! Мстительницы! У этих обломков прошлых времен хватает нахальства пытаться заменить нас и творить правосудие на свой лад! А впрочем, сама подумай, у кого, кроме них, есть причины с таким ожесточением убивать подручных Консегюда? Такое могло прийти в голову только тем, кто мстит за своих! – Но подумай, Оноре, ты ведь сам только что сказал, как стары эти несчастные! Куда им бороться с такими опасными типами, если те могут одним ударом прихлопнуть всю «малую Корсику»! – Понятия не имею, но ни секунды не сомневаюсь в их виновности! – Ладно, допустим. И что дальше? – Как – что? Я обязан их арестовать. Анджелина рассмеялась. – А ты представляешь компанию этих семидесяти-, а то и восьмидесятилетних стариков в камере? Да над тобой будет хохотать весь город! – Правосудие не обращает внимания на зубоскалов! – Пусть так. Но не хотела бы я оказаться на твоем месте, когда нашим старым как мир землякам будут читать обвинительный приговор! Анджелина вздохнула: – Моя тетушка Луиза не ошиблась, когда еще перед свадьбой предсказывала, что я не буду с тобой счастлива. Здесь, на континенте, большинство корсиканцев теряют достоинства нашей расы и вырождаются… – Плевать мне на мнение твоей тетушки! – Неудивительно! Ты оскорбляешь бедняжку Луизу только потому, что понимаешь, насколько она права! – Ах, вот как? Значит, она еще и права? – Ты не только отрекся от своей родины, но еще и пытаешься преследовать тех, кто сохранил ей верность! – Ты что, спятила? – Даже если мерзавцев из банды Консегюда убивают наши старики, они лишь подчиняются древним законам вендетты! Раз полиция не в силах наказать убийц безвинно погибших, старики правильно делают, работая за нее! И я сама с Удовольствием бы им помогла, если бы только сумела! Сервионе покачал головой: – Мне больно видеть, Анджелина, что за двадцать лет супружеской жизни ты приобщилась к цивилизации не больше, чем в те времена, когда дралась с мальчишками на улицах Корте! – Видя, во что цивилизация превратила тебя, я могу только поздравить себя с этим обстоятельством! – Продолжай в том же духе – и получишь по физиономии! – Попробуй только до меня дотронуться! Я мигом соберу чемодан и перееду в «малую Корсику», к своим! – Дура! – Палач! В то утро прекрасное декоративное блюдо, подаренное как раз тетушкой Луизой и висевшее над дверью в столовой, упало и разбилось вдребезги, не выдержав сотрясения – Оноре так кипел от ярости, что слишком стремительно захлопнул за собой дверь. Анджелина усмотрела в этом событии мистический знак от покойной тетушки. По мнению мадам Сервионе, таким образом Луиза дала понять, что вполне одобряет ее решимость не сдаваться и до конца отстаивать честь родной Корсики. Как все уроженки Корте, Анджелина обладала богатым воображением. Узнав о поведении Кастанье, подручные Консегюда возмутились, но в то же время почувствовали огромное облегчение. Возмутились, поскольку, будучи людьми простыми, воспринимали измену как смертный грех. Облегчение же объяснялось тем обстоятельством, что сражаться с хорошо знакомым врагом гораздо проще, чем иметь дело с неведомым противником. Но Гастон на всякий случай решил предупредить их о своих сомнениях: – Разумеется, у меня нет никаких доказательств… Я руководствовался скорее интуицией… Жозетт, против обыкновения присутствовавшая на этом чисто мужском сборище (что само по себе достаточно красноречиво свидетельствовало о серьезности положения), вглядываясь в лица подручных мужа, размышляла, есть ли среди них человек, способный в будущем возглавить преступный мир Ниццы, а пока, в том случае, если она не ошиблась, расправиться с Кастанье. Жозетт знала, что ее муж имеет теперь лишь видимость власти. Старый бандит просто пытается сохранить хорошую мину при плохой игре. Но от жены не могло укрыться, какой панический ужас вызывала у Гастона мысль о тюрьме сейчас, когда они накопили достаточно денег, чтобы до конца своих дней жить в полном достатке. Тем не менее он упрямо не желал уходить от дел. Жозетт подозревала, что муж действует так из тщеславия, желая доказать самому себе, что он еще что-то значит, и не разочаровать ее, верную спутницу своей жизни. Последнее соображение умиляло Жозетт. Мадам Консегюд уже давно считала Фреда Кабри опасным болваном и никак не могла понять, с какой стати ее муж взвалил на себя такую обузу и уж тем более – зачем сделал его своей правой рукой. Вся эта история началась из-за Фреда. Именно по его милости погибли Бенджен и Пелиссан. И, если Кастанье и вправду стал непримиримым врагом их клана, то опять-таки исключительно по вине Кабри. Нет, по мнению Жозетт, полагаться на этого типа никак не следовало. Что до слегка придурковатого гиганта Жозе Бэроля, то к нему мадам Консегюд испытывала своего рода материнскую привязанность. Этот похожий на крестьянина здоровенный малый по приказу ее мужа, не задумываясь, дал бы себя убить. К несчастью, от него невозможно ждать хорошего совета. Бэроль никогда не пытался действовать по собственной инициативе и, несомненно, правильно делал. Больше всего Жозетт уважала Эспри Акро. В свои сорок лет этот методичный и на редкость дотошный парень вел размеренную жизнь мелкого буржуа, а его жена, толстуха Мирей, целыми днями возилась на кухне, готовя разные лакомые блюда. Однако при всем внешнем добродушии, в активе этой парочки числилось больше преступлений, чем у всей банды, вместе взятой. Эспри был хладнокровным и безжалостным убийцей, и его ничто не могло взволновать. А Мирей не знала равных в операциях со скупщиками краденого. Меж тем Кабри вещал с обычным для него пылом: – Я-то точно знаю, что вы угадали верно, патрон! Впрочем, Кастанье и не скрывал от вас своих намерений, правильно? Он предложил разделаться с нами и организовать новую банду, которую вы возглавляли бы, пока он не сядет на ваше место. И, воспользовавшись неприятностью в Вилльфранш, решил приняться за дело… Теперь гибель Мариуса вполне понятна. Зачем бы он стал опасаться приятеля? И вы слыхали, с какой дрожью в голосе этот подонок говорил о Бенджене? Вот дерьмо! Бедняга Барнабе тоже не подозревал худого… Да можно ли представить что-нибудь гнуснее и гаже? Этот тип, вместе с дружками прикончивший троих людей, мирно игравших в шары, искренне возмущался тем, что один бандит мог предать другого. – Но если все это работа Кастанье, – спросил Бэроль, – какого черта он так упрямо твердил нам, что смерть Мариуса – не просто несчастный случай? – Да потому, – отозвался Фред, – что, задумав уничтожить нас одного за другим, он хотел внушить нам, будто все это дело рук какого-то неизвестного врага. – В таком случае остается только ликвидировать крошку Полена, – подвел итог Жозе. Кабри его поддержал: – И как можно скорее! Тут в первый раз за все время в разговор вмешался Эспри. – Вы забыли об одной мелочи, ребята… о чертовски досадной мелочи… настолько, что нам вряд ли удастся прикончить Кастанье. – И что же это? – Письмо, которое он написал легавым! Его же передадут им сразу, как только у Полена начнутся неприятности… – Блеф! – А ты бы мог в этом поклясться, Фред? Кабри заколебался. – Нет… само собой, нет… – В таком разе лучше уж не лезть на рожон и оставить Кастанье в покое. – Он укокошил наших друзей, а мы… – Сейчас надо спасать собственную шкуру, Фред! Немного подумав, он холодно добавил: – А теперь, если хочешь, можешь сдаться фараонам, взяв на себя всех трех жмуриков из Вилльфранш. И, даю слово, как только за тобой запрут дверь, я сам прикончу Полена! – Скажешь тоже! – Не понимаю, почему бы нам не рискнуть? – проворчал Бэроль. – В конце концов, до сих пор мы только этим и занимались! – Рисковать можно, если есть хоть малейший шанс на успех, – спокойно объяснил Эспри. – Но коли Кастанье и в самом деле написал легавым, у нас нет никакой надежды выкрутиться. Понятно, Жозс? Никакой! А потому сиди и не рыпайся. Подождем. Теперь, когда мы знаем правду, никто из нас не станет доверять Кастанье, и, стало быть, он не опасен. Еще не остыв после ссоры с Анджелиной, Сервионе вихрем влетел в кабинет и тут же вызвал Кастелле. – Надеюсь, вы уже в курсе? – рявкнул он, едва инспектор успел открыть дверь. – Насчет убийства Пелиссана? Да, шеф. – Отправляйтесь за сторожем и тащите его сюда. Я хочу, чтобы он поподробнее рассказал мне о тех двух старухах!… – Так вы думаете… – Что я думаю – вас не касается! Выполняйте приказ, ничего другого от вас не требуется! Поджидая возвращения помощника, комиссар попробовал было заняться разложенными на столе бумагам, но так и не смог. Оноре нисколько не сомневался, что Бенджена и Пелиссана прикончили обитатели «малой Корсики», но никак не мог взять в толк, каким образом им это удалось. Кто-то неуклонно и очень ловко осуществлял вендетту, и этот «кто-то» – конечно же, бессовестная лгунья Базилия, уверявшая, будто понятия не имеет, кто убил ее близких. В сердце Сервионе раздражение, вызванное столь наглым попранием закона, чьим представителем и защитником он являлся, смешивалось с тревогой – Оноре всерьез опасался, как бы ему не пришлось арестовать всех этих людей, которых он искренне любил и в глубине души, будучи как-никак корсиканцем, оправдывал. Анджелина права: арест стариков вызовет взрыв хохота, и общественное мнение вполне может с восторгом поддержать этих представителей иных времен, несмотря на ревматизмы, артриты и прочие недуги и при всей своей физической слабости покончивших с бандитами, которых бессильной что-либо предпринять полиции пришлось оставить на свободе. Кастелле ввел в кабинет слегка оробевшего сторожа. Предложив Луи Виллару сесть, комиссар немедленно начал допрос: – Вы утверждали, будто незадолго до появления в саду жертвы заметили двух пожилых женщин? – Совершенно верно, господин комиссар. – Вы можете их описать? – Трудновато… я, по правде говоря, их толком не видел… – Как так? – Ну, они шли, плотно закутавшись в шали. – А походка? – Как у всех старух… – Но если вы не смогли разглядеть лица, откуда вы взяли, что это не молодые женщины? – Ну… я же видел, как они шли… и потом, сгорбленные спины… короче, все… – А может, это две девушки переоделись старухами? – Может, и так… но не думаю… – Месье Виллар, а эти шали, совершенно закрывающие лицо, вас не удивили? – Нет. – Но разве не странно, что женщины так закутали головы? – О, господин комиссар, в некоторых странах так принято… на Корсике например… Именно это Сервионе и хотел, и боялся услышать. – Вы не могли бы еще раз прийти сюда в три часа, месье Виллар? – Если отпустят с работы. – Это я вам устрою. – В таком случае я в вашем полном распоряжении, господин комиссар. – Благодарю вас. Значит, до встречи. – Полагаю, теперь и у вас не осталось сомнений, что они замешаны в этом деле? – сурово проговорил Сервионе, как только за сторожем закрылась дверь и они с Кастелле остались вдвоем. Объяснять, кого он имеет в виду, не понадобилось. – Похоже, что так… – По заключению экспертов, Пелиссану разбили голову тупым предметом… Возможно, дубиной или молотком… В таком случае от убийцы могло и не требоваться особой физической силы. – И Пелиссан даже не подумал сопротивляться? – А кто вам сказал, будто он видел убийцу? Судя по всему, удар нанесли сзади. Можно предположить, что в это время парень разговаривал с другой… сообщницей. – Это только предположение, шеф! – Вот мы и попытаемся превратить его в уверенность. В два часа, Кастелле, вы поедете в «малую Корсику» и привезете сюда, в этот кабинет, их всех: Базилию, Поджьо, Пастореччья, Прато и Мурато. Всех, слышите? Всех! Мышление такого грубого и примитивного существа, как Жозе Бэроль, основывалось всего на нескольких принципах, зато им ои оставался верен при любых обстоятельствах. Даже став бандитом, он сохранял крестьянский склад ума и убивал так же старательно, как обрабатывал бы землю. Одним из важнейших принципов Бэроля была непоколебимая верность однажды данному слову. Предателя он считал подлейшим существом на свете, а измену – самым страшным преступлением. Поэтому Жозе ничего толком не понял в объяснении Эспри, и то, что другие хотят пощадить Кастанье, убийцу друзей (друзей, которые ему доверяли!), приводило его в бешенство. От одной мысли об этом глаза Бэроля наливались кровью. Он не видел ничего, кроме пурпурной пелены, кое-где прорезанной блуждающими огоньками. Нет, Жозе даже из осторожности никогда не простит Полена! Правда, он знал, что патрон назначил Эспри заместителем, и, следовательно, он, Бэроль, обязан был подчиниться. Прежде это его никогда не смущало. Жозе родился для подчинения. Так, он послушался Кабри, когда тот взял его с собой в ущелье Вилльфранш, и стрелял в женщину и двух мужчин, игравших в шары, потому что ему так приказали. Нельзя сказать, чтобы он гордился собой, но и угрызений совести тоже не испытывал. Зато измена Кастанье глубоко потрясла Бэроля. Проведя в своей комнате несколько часов в размышлениях, Жозе впервые в жизни решил ослушаться главарей и убить Полена. При виде стоящих перед ним стариков Сервионе охватило волнение. Эти морщинистые лица, глаза, мерцающие из-под тяжелых, сморщенных век, согбенные от времени фигуры вызывали в его душе смутную нежность. Комиссару хотелось обнять их всех и объяснить, что он их любит и только ради них же вынужден поступать так, а не иначе. Но вместе этого Оноре напустил на себя самый суровый вид. – Ну что, довольны собой? – сухо осведомился он. Наступил миг всеобщей растерянности, старческие руки потянулись друг к другу, ища поддержки, ибо эти несчастные привыкли всегда цепляться один за другого. У комиссара подступил комок к горлу, и, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы умиления, он высморкался. – Наверняка вы сейчас чувствуете себя героями, вполне достойными предков… Верно? Ну что ж, садитесь! Кастелле принес кресла и расставил их полукругом перед столом шефа. Слева сели Поджьо – Шарль и Барберина. Он в свое время был замечательным мастером-часовщиком, а она, очень неглупая девушка, закончила школу и даже получила аттестат. Рядом с ними устроились Жан-Батист и Антония Мурато. Жан-Батист, очевидно, хуже переносил бремя лет и оставался совершенно безучастным, словно ни на чем не мог сосредоточить внимание. Единственная пара, в которой муж опирался на руку жены. Потом – Базилия. Она держалась немного особняком, и уже в одном этом Сервионе почудился вызов. Старуха спокойно смотрела на комиссара, явно не испытывая никакого страха. За ней сидели Пастореччья – сохранившая душевную молодость Коломба и ее супруг Паскаль. Он и теперь смотрел на жену так, словно она до сих пор оставалась ослепительной красавицей, за которой он ухаживал полвека назад. И наконец, Прато, самые неукротимые… Он, Амеде, уроженец Порто-Веккьо, не всегда ладил с остальными. У этого гордого и недоверчивого человека еще случались вспышки дикой ярости, и его жена Альма дрожала перед супругом, как в двадцать лет. – Слушайте меня внимательно. То, что вы натворили, очень серьезно. Не будь мы земляками и если бы не ваш почтенный возраст, я бы отправил всю компанию за решетку до судебного разбирательства. Амеде Прато первым отреагировал на такое вступление. – Короче, господин комиссар, для чего вы нас сюда позвали? – задиристо спросил он. – К чему вы клоните и что затеяли, хотел бы я знать! – В чем, в чем, а в дерзости вам не откажешь, Прато! – Возможно, но это не объяснение! – Может, вы уже запамятовали об убийстве Мариуса Бенджена и Барнабе Пелиссана? – Во-первых, я не знаю этих людей, а во-вторых, не понимаю, почему меня должна интересовать их смерть! – Потому что это вы их убили, несчастные! На лице Прато появилось такое изумление, что на минуту Сервионе с тревогой подумал, уж не ошибся ли он в предположениях. – Ну и дела! Вот ведь чего выдумали! – Амеде повернулся к Паскалю Пастореччья, который сидел ближе других. – Может, ты знаешь этих типов? – Нет! Амеде окликнул Мурато. – А ты, Жан-Батист? – В первый раз слышу их имена, Амеде! Шарль Поджьо не стал ждать, пока поинтересуются его мнением. – И я тоже! – заявил он. Комиссар не отличался большим терпением. – Да прекратите ли вы эту комедию, совершенно недостойную корсиканцев? – заорал он, стукнув кулаком по столу. – Ты начинаешь действовать мне на нервы, малыш, – буркнул Амеде. – Что? – Повторяю: ты начинаешь действовать мне на нервы. Не для того я дожил до таких лет, чтобы какой-то молокосос разговаривал со мной подобным тоном! – А что, если я отправлю вас в камеру поучиться уважать полицейских при исполнении служебных обязанностей? Альма горестно застонала, чем немедленно навлекла на себя гнев мужа. – Теперь еще ты вздумала хныкать? – Но если ты будешь в тюрьме, кто позаботится вовремя дать тебе капли от печени? – Состояние моей печени полиции не касается, и надо потерять всякий стыд, чтобы вот так выставлять нашу личную жизнь на всеобщее обозрение! Вылитый портрет старой стервы, своей бабушки! Впрочем, все вы одним миром мазаны! А мне бы следовало поостеречься и не брать в жены девушку из Бонифачо! Подобное замечание Мурато никак не мог пропустить мимо ушей без урона для собственной чести. – Интересно, что ты можешь иметь против жителей Бонифачо, Амеде? – То, что они подсунули мне Альму! – Ну какой же ты врун, Амеде! – возмутилась Антония. – Никто тебе Альму не подсовывал, ты сам за ней явился! – Неправда! И вообще, откуда ты знаешь? – Альма сказала! Паскаль Пастореччья попытался утихомирить разбушевавшиеся страсти. – Как вам не стыдно ссориться при посторонних? Это очень нехорошо! Но Амеде не желал слушать мудрых советов. – А ты чего вмешиваешься, Паскаль? Ни Антония, ни я сам не спрашивали твоего мнения! – Эти уроженцы Аяччо – ужасные гордецы! – ядовито добавила Антония. – Вечно им надо поучать других! – Все они считают себя Наполеонами! – поддержал ее Амеде. Неожиданное объединение противников, сообща набросившихся на него, возмутило Паскаля. – И не стыдно вам, дикари вы этакие? Что такого вам сделали аяччийцы? За что вы их оскорбляете? Честное слово, как только речь заходит о нас, вы становитесь почти так же бессовестны, как бастийцы! Как будто дремавший Шарль Поджьо мигом подскочил. – А знаешь, что с тобой сделают бастийцы, Паскаль? Да они тебя… – Замолчите вы или нет? – рявкнул комиссар. – Сейчас, в том деле, которое меня интересует, все вы одинаково хороши! – Вы считаете себя выше других только потому, что родились в Корте? – насмешливо бросил Амеде. – Нет, но как представитель закона я… – Вот и отлично! Потому что, если бы вы знали, что я думаю о кортийцах… И только теперь послышался суровый голос Базилии Пьетрапьяна. – Что ж, мне было бы весьма любопытно выслушать твое мнение о кортийцах, Амеде. Наступила глубокая тишина, которую не смел нарушить даже Прато, и это укрепило уверенность Оноре, что именно Базилия всем верховодит, и пока он не обломает ее, все остальные ничего не станут слушать. – Смотрю я на вас, и мне обидно, что мужчины и женщины ваших лет ведут себя, как ребятишки-несмышленыши, – с наигранной горечью проговорил комиссар. – Вы ссоритесь без всякого повода, в то время как речь идет об убийствах… Ну, подумали вы об этом? – По-твоему, я могу об этом забыть, Оноре? – отозвалась за всех Базилия. Такая фамильярность, вполне естественная в обращении глубокого старика к человеку, еще не достигшему пятидесяти лет, совершенно сбила полицейского с толку. А кроме того, она придавала допросу некий домашний, свойский оттенок, а это шло вразрез с намерениями комиссара. – Базалия Пьетрапьяна, я вынужден напомнить вам, что мы не в Корте, а в Ницце, и прошу вас впредь не называть меня на «ты», – сухо заметил он. – Как хочешь… Нравится важничать – пожалуйста. Сервионе решил не обращать на колкость внимания. – Давайте прекратим ненужную болтовню и перейдем к тому, ради чего я вас всех здесь собрал. Вы пришли сюда дать объяснение по поводу двух убийств – Бенджена и Пелиссана. – Да не знаем мы этих типов, и плевать нам, что они померли! – снова вскипел Амеде. – Амеде Прато, вы не хотите сказать мне правду! – Валяй, малыш! Коли на то пошло, придумай еще, что я вру! Ты потерял всякое уважение к старшим и больше нам не земляк! – Не пытайтесь перевести разговор на другую тему! Все мы – и вы, и я – отлично помним, как зверски убили Доминика, Антуана и Анну… Правосудие уже могло бы свершиться над виновными… – Так почему же вы их еще не арестовали? – перебил полицейского Паскаль Пастореччья. – Потому что нам требовалось для этого свидетельство той единственной женщины, которая может дать показания против убийц. Только она видела их на месте преступления! Но эта особа предпочитает молчать… – Почему? – Потому что Базилия Пьетрапьяна живет в иные времена! Она, видите ли, больше верит в правосудие маки, в вендетту, чем в помощь полиции! – И что все это значит? – поинтересовался Шарль Поджьо. – А то, что вы все вместе решили перебить одного за другим бандитов, устроивших бойню в ущелье Вилльфранш! И вам уже удалось бог весть каким образом разделаться с Бендженом и прикончить Пелиссана, хорошенько стукнув его по голове молотком! – Что за нелепые выдумки! – удивленно воскликнул Поджьо. – Нет, Поджьо, к сожалению, весь этот кошмар творится на самом деле. – Но в конце-то концов, почему именно мы? – снова не выдержал Амеде. – Чтобы помочь Базилии и сохранить верность обычаям прошлого! – Вот это новость! Что ты об этом думаешь, Паскаль? – Ничего не понимаю! Кастелле предупредил комиссара, что пришел Виллар. Оноре тут же послал за ним. Когда сторож вошел, полицейский выстроил в ряд пять старух и предложил внимательно их разглядеть. – Ну? – нетерпеливо спросил он, когда Виллар выполнил приказ. – Что – ну? – Вы узнаете тех двух женщин, которые вчера вечером приходили в Замковый сад? – Право же… – Да или нет? – Быть может… И вправду очень похожи, но утверждать, будто это точно они, я не могу… Это было бы нечестно… Разъяренный комиссар выпроводил Виллара, прекрасно понимая, что старики про себя потешаются над его неудачей. – Ладно, ваша снова взяла, Базилия, но даю вам слово: так не может продолжаться до бесконечности. Старуха насмешливо посмотрела на Сервионе. – Чертовский упрямец, а? Оноре в последний раз попытался урезонить стариков. – Как бы я хотел убедить вас, что вы не имеете права убивать даже в отместку за невинные жертвы! Ведь если обнаружится хоть малейшее доказательство вашей вины, вы закончите свои дни в тюрьме. А кроме того, те, за кем вы охотитесь, могут наконец сообразить, кто их противники, а тогда я бы очень недорого дал за ваши шкуры! Амеде хмыкнул: – И были бы совершенно правы – цена им и вправду невысока! Все, кроме комиссара, тихонько рассмеялись. – Они ничего не понимают, – печально заметил Оноре своему помощнику. – Господин комиссар, – вдруг сказал Поджьо, – я не очень-то хорошо разобрался во всей этой путанице, но если наши женщины и впрямь сделали все то, о чем вы тут толковали… Что ж, тогда я чертовски горжусь своей Барбериной! Заявление старика горячо поддержали, и собрание, которое, по замыслу Сервионе, должно было смутить виновных и заставить их покаяться, закончилось всеобщими объятиями. Комиссар окончательно потерял хладнокровие. – Кастелле! – зарычал он. – Выставьте всю эту компанию за дверь! Я больше не могу их ни видеть, ни слышать! Лицо Базилии еще больше сморщилось от едва сдерживаемого смеха. – Ох, Оноре, – притворно застонала она, – тебе ужасно не идет быть полицейским… Остальные старики уже сбились стайкой вокруг Базилии. – В прежние времена, когда ты еще был одним из нас, – продолжала она, – ты бы ни за что не стал говорить с нами таким тоном. – Это потому, что я еще не знал… – Чего ты не знал? – Что все вы такие лгуньи! В тот день, когда стало известно об измене Кастанье, Жозе Бэроль слишком много думал. С непривычки он страшно устал. Много часов Жозе бился над проблемой, вставшей перед ним, когда все уходили от патрона: убьет ли он Полена, чтобы отомстить за Мариуса и Барнабе, или подчинится приказу? Сначала он пришел к выводу, что обязан уничтожить предателя, – такое решение он считал и справедливым, и полезным. Но потом Жозе подумал, что с ним станет, если остальные бросят его в наказание за ослушание, – а Бэроль панически боялся одиночества. У него хватало здравого смысла правильно оценить границы своих возможностей. Жозе понимал, что, оставшись один в этих безжалостных джунглях, он очень быстро погибнет. И к вечеру он передумал. Отказавшись от утренних планов мщения, Бэроль решил подчиниться приказу главаря и не предпринимать никаких шагов по собственной инициативе. Чтобы немного развеяться, Жозе поехал в Гольф-Жуан полакомиться рыбным супом в «Веселом матросе». Юбер встретил его без особой радости. – Привет, Жозе! Почему Полен не предупредил меня, что у вас здесь назначено свидание? – Полен? – Он здесь. Ты разве не знал? – Нет. Он уже поел? – Пока нет. – Так накрой на двоих. Появление Бэроля нисколько не встревожило Кастанье. Он настолько умнее Жозе… В глубине души Полен очень ценил силу Бэроля, испытанное мужество и преданность избранному им главарю, а потому ему бы хотелось переманить Жозе на свою сторону. И Полен решил, что сейчас самое подходящее время прощупать почву. Совместная трапеза предоставляла к тому немало возможностей, а насчет того, что Кастанье наговорил комиссару Сервионе, так он всегда в случае чего мог отказаться от своих слов или заявить, что ошибся… После ужина Полен предложил прогуляться. Уже стемнело, но в мерцании звезд пронизанный благоуханием цветов Удивительно свежий воздух сам, казалось, светился. Мужчины свернули с дороги и стали подниматься по склону в сторону Валари. Шли они молча – каждый раздумывал, как бы половчее приступить к разговору о занимавшей его проблеме. Первым решился Кастанье: – Между нами говоря, Жозе, тебе не кажется, что патрон стареет? Бэроль удовлетворенно вздохнул: – Пожалуй… Оба осторожно выбирали слова, боясь слишком рано проговориться. Шла своего рода дуэль, финала которой пока ни тот, ни другой не могли хорошенько представить. – По-моему, ему пора уступить место другому. – А ты представляешь, кто мог бы его заменить? Полен сжег корабли: – Я. Жозе уже знал о честолюбивых планах Кастанье, и это заявление не застало его врасплох, но он счел более разумным изобразить удивление: – И ты не боишься? – С чего бы это? – Фред, Эспри и патрон вряд ли воспримут это спокойно… Кастанье пожал плечами: – Консегюда я не боюсь… он совсем испекся… А вот Фреда и Эспри убедить будет намного труднее… Правда, после той истории в Вилльфранш вряд ли они посмеют особенно высовываться. – Ты забываешь, что я тоже участвовал в этом деле. – Полиции вовсе не обязательно об этом знать. – Разве что ее поставят в известность… – Кто? – Ты! Полен почуял опасность. – Почему я? – Говорят, ты предупредил патрона, что написал письмо комиссару Сервионе? Кастанье принужденно рассмеялся. – Это Консегюд тебе сказал? – Да. – Значит, поверил! – А ты не писал? – Конечно, нет, я просто хотел обеспечить себе прикрытие на случай, если бы Фреду, Эспри или тебе вздумалось свести со мной счеты. Жозе почувствовал, как в нем вскипает свирепая радость. – А с чего ты взял, что я и впрямь не хочу свести с тобой счеты? – Только не говори, что и в самом деле поверил, будто я мог вас заложить! – голос Кастанье чуть заметно дрогнул. – Нет, я думаю о Мариусе и Барнабе. – А они-то тут при чем? – За что ты их убил? – Ты что, рехнулся? – Нет, это ты вообразил, что сможешь безнаказанно обмануть нас всех! Заметив, что рука Полена скользнула в карман, Бэроль ударил изо всех сил, и Кастанье со сломанной шеей рухнул на землю. Жозе добил его и отволок тело в заросли. В кафе Юбер еще обслуживал последних посетителей. – А где Полен? – спросил он, как только Жозе открыл дверь. Бэроль подмигнул и жестом вызвал Юбера из зала. Слегка встревоженный, хозяин «Веселого матроса» вышел вслед за приятелем в туалет и потащил его на кухню, где в такой поздний час уже никого не было. – В чем дело? – Полен… – Что с ним такое? – Помер. – Что? – Мне пришлось его убить. – Тебе? – Это он прикончил Мариуса и Барнабе. – Не может быть! – Может… и тут уж – либо он, либо мы. – Но почему? Бэроль коротко объяснил, какие причины, по их мнению, толкнули Кастанье на убийство приятелей. Юбер слушал, качая головой, и наконец заявил, что наш мир становится все отвратительнее и что уже никому нельзя доверять. Напоследок он задал вопрос, волновавший его больше всего: – Куда ты его девал? – Пока лежит у дороги… Сейчас я схожу за трупом и перетащу сюда. – Сюда?! – Когда ты закроешь лавочку, мы все втроем покатаемся на лодке. – Втроем? – Мы с тобой и он… Сказать, что подобная перспектива безумно обрадовала Юбера, значило бы соврать. Хозяин «Веселого матроса» проклинал тот день, когда за крупное вознаграждение согласился обеспечить Фреду с дружками липовое алиби. А теперь на него взваливают еще и труп! А что, если они вдруг столкнутся с жандармами? От одной мысли об этом Юбер так взмок, что рубашка прилипла к спине. Но вопреки его опасениям, все прошло без каких-либо приключений, и не в меру тщеславный Полен Кастанье с привязанной к ногам старой наковальней, много лет ржавевшей без дела в сарае «Веселого матроса», отправился спать на глубину более ста метров в наказание за преступления, которых не совершал. Комиссар Сервионе по-прежнему пребывал в самом мрачном расположении духа, но зато в «малой Корсике» царила легкая эйфория. Старухи в конце концов рассказали обо всем мужьям, и те только и мечтали сравняться с ними в доблести. Казалось, кровь в изношенных жилах вдруг помолодела и заструилась быстрее, а усталые сердца забились с новой силой. К этим побежденным судьбой несчастным, кое-как дотягивавшим последние годы в полной нищете, неожиданно вернулись грезы юности. Подобно предкам, легенды о которых рассказывали им в детстве, обитатели «малой Корсики» на свой лад уходили в маки охотиться на жандармов. По вечерам то в одном, то в другом домишке шли долгие совещания – старики обсуждали, как им покончить с оставшимися убийцами. По общему согласию, решили сначала заняться Эспри Акро, этим спокойным чиновником преступного мира. Оставалось разработать план. В непосредственном окружении Сервионе атмосфера стала совсем невыносимой. Кастелле при первой же возможности старался улизнуть из управления. Однажды он по собственной инициативе отправился к Базилии. Инспектор полагал, что старики, в глубине души понимая всю незаконность своих действий (если, конечно, они и в самом деле виновны), не могут не опасаться комиссара, чье высокое положение в полиции их пугает. Кастелле думал, что сначала надо их успокоить, а потом уговорить Базилию рассказать об ужасной сцене, невольным свидетелем которой она стала. Старуха приняла полицейского довольно любезно. Она знала, что Кастелле связывала с ее сыном Антуаном крепкая дружба, а потому спокойно его выслушала. Инспектор повторил все то же самое, что не уставал твердить Сервионе, но другим тоном и в иных выражениях. – Я понимаю… – проговорила она, как только полицейский умолк. – И если бы я только видела убийц, сами знаете, тут же бы на них заявила… Базилия лгала с безмятежной улыбкой, отлично понимая, что инспектор ей не верит. Кастелле вздохнул: – Мне бы так хотелось отомстить за Антуана… Старуху охватило такое волнение, что она, не думая о последствиях, невольно отозвалась: – Это взяли на себя другие! Инспектор не преминул воспользоваться неосторожно приоткрытой лазейкой. – Что вы имеете в виду? – Комиссар рассказывал нам о смерти Бенджена и Пелиссана… Кажется, они – из тех, из убийц… – А вы об этом не знали? – Нет. – И у вас нет ни малейших догадок, кто эти мстители, если, разумеется, таковые и впрямь существуют? – Нет. – А вас не удивило, что незадолго до смерти Пелиссана сторож заметил в Замковом саду двух женщин? – Все имеют право гулять, где им вздумается. – Так почему же комиссар решил, что одной из этих гуляющих были вы? – Я хорошо знаю Оноре… Он из наших краев… и так любит выдумывать всякие истории, что в конце концов сам же в них верит. Но в том, что касается меня, я почти жалею, что он ошибся. – Жалеете? Старуха посмотрела в глаза Кастелле, и полицейский понял, что она хочет наконец сказать правду – объяснить причины, вынуждающие ее нарушать закон. – Да… потому что мы перестали уважать своих мертвых… Будь мы еще достойны их, как наши матери были достойны своих, мы бы сами свели счеты с убийцами, не прибегая ни к чьей помощи. – Но каким образом вы бы могли с ними справиться? – Когда у тебя нет сил – шевели мозгами… Расставив лопушку, безоружный охотник может поймать самого свирепого зверя… Кастелле, словно сомневаясь, покачал головой: – Ну, это проще задумать, чем выполнить… – Да нет же, достаточно иметь голову на плечах и набраться мужества. Только для начала необходимо выяснить привычки врага. Например, все знали, что Бенджен – пьяница. Что может быть проще, чем, сыграв на его слабости, Угостить несколько… необычным ликером, а потом оттащить тело туда, где его потом найдут? Точно так же и с Пелиссаном. Он славился как неисправимый бабник. Почему бы не пригласить его на свидание, где вместо трепещущей жертвы он встретит смерть? Теперь полицейский знал, каким способом обоих бандитов отправили в мир иной. А Базилия лукаво добавила: – Разумеется, это только предположения… – Да, конечно… А что, если Консегюд и его подручные догадаются, кто убивает их приятелей одного за другим? Вы не думаете, что они могут отреагировать на это довольно бурно? – Опытный охотник всегда должен (по крайней мере, я так думаю) предвидеть возможную реакцию добычи, которую он преследует. Кажется, это называется профессиональным риском. Вы собираетесь передать наш разговор Сервионе? – Нет. – Почему? – Комиссар не поверит. Он вас всех здесь считает лгуньями. Базилия снова улыбнулась. – Даже если нам случается порой сказать правду? – Даже когда вы говорите правду, – серьезно подтвердил полицейский, глядя ей в глаза. Когда Кастелле ушел, Базилия стала раздумывать, что на нес нашло и с чего это вдруг ей вздумалось делиться своими тайнами с полицией. Зачем было бросать дерзкий и совершенно ненужный вызов? Наверняка во всем виновата гордость, настоятельное желание показать молодым, что старики все еще способны дать им урок. Тем не менее Базилия немного устыдилась своего порыва и, ругая себя за неосторожность, решила ускорить события. Она пошла к Поджьо и попросила Барберину на минутку закрыть магазин. Поскольку туда все равно почти никто не заглядывал, это не причинило коммерции ни малейшего вреда. – Шарль, я знаю, ты уже не так ловок, как прежде, но, может, ты сумеешь сделать этакий маленький простенький часовой механизм? – Для чего? – Для бомбы. Надтреснутый смех Шарля, которому вторила Барберина, звучал так, как если бы в соседней комнате встряхнули мешок сухих орехов. Но Поджьо с его астмой не стоило так веселиться, и жене пришлось долго хлопать старика по спине, пока он не отдышался. Наконец Шарль пришел в себя и, утирая выступившие на глазах слезы, прошамкал: – Ох, уж эта Базилия! Только она способна выдумать такую штуку! До чего ж она еще молода! А кого это тебе вздумалось поднять на воздух, Базилия? – Эспри Акро. – Я с ним знаком? – Нет. Он один из бандитов, побывавших в ущелье Вилльфранш. И это он убил моего Доминика. – Тогда можешь на меня положиться. Когда тебе нужна эта бомба? Кастелле так страшился постоянного раздражения комиссара Сервионе, что решил не рассказывать о своем разговоре с Базилией. Чего бы он добился? Сервионе только еще раз отправился бы изводить старуху, из которой (по твердому убеждению инспектора) не сумел бы вытянуть ничего нового. Базилия стала бы все отрицать, и злоба разочарованного комиссара снова обрушилась бы на его, Кастелле, голову. Инспектор получал отличные характеристики от всех начальников, с какими ему только приходилось работать. Им нравилась склонность молодого человека к анализу, умение мыслить логически и не слишком доверять воображению. Надежный парень, ничего не упускавший из виду. Кастелле догадывался, что теперь, после убийства двух подручных Консегюда, в деле Вилльфранш появился новый фактор – страх, и его никак не следует сбрасывать со счетов. Безликий противник куда опаснее известного врага. Полицейский больше не сомневался, что банду Консегюда решили уничтожить корсиканцы из старого города. Древние старики, вдруг превратившиеся в убийц, это какая-то фантасмагория, жутковатая сказка о злых феях… Кастелле думал, что, узнай Консегюд и его присные, с кем имеют дело, их охватит паника. А пока он решил сыграть на тревоге, постоянно живущей в сердце тех, кто в той или иной мере ведет войну с полицией. Тут-то инспектор снова вспомнил о Юбере. Хозяин «Веселого матроса» заснул только на рассвете и, пробудившись, вовсе не чувствовал себя отдохнувшим. По правде говоря, парень совсем пал духом. Юбер проклинал слабость, из-за которой он согласился подтвердить алиби Фреда и его дружков. С тех пор он жил в постоянном страхе. Смерть Бенджена и Пелиссана не встревожила Юбера, даже наоборот. Он думал, что оба стали жертвами очередного сведения счетов (явления, очень распространенного в их среде), и от души желал того же их приятелям – чем раньше сгинет банда Консепода, тем скорее он избавится от вечного трепета. Неожиданное появление инспектора отнюдь не успокоило Юбера. Решив, что обнаружено тело Кастанье, он смертельно побледнел. – Вы… вы пришли… по делу? – Нет, хочу отдохнуть часок-другой. – А почему у меня? – Просто мне здесь нравится. – Как же… – Да что с вами, Юбер? Вы всех посетителей принимаете так радушно… или не любите только полицейских? – Терпеть не могу шпионов! – Так вы воображаете, будто я пришел сюда шпионить? И что интересного я мог бы найти? – Откуда мне знать? – Так чего ж вы так волнуетесь? – Я не волнуюсь! – И совершенно напрасно… Нам так и не удалось доказать, что вы солгали и дали ложные показания. – О… о чем вы говорите? – Как о чем? Да о липовом алиби, которое вы предоставили Кабри и прочим, – с самым простодушным видом ответил Кастелле. – Вы не имеете права… – Послушайте, Юбер, я же вам сказал, что мы не можем ничего доказать! Заметьте, при этом мы ничуть не сомневаемся в вашем пособничестве убийцам… Впрочем, не мы одни… – Что вы имеете в виду? – Разве вы не слышали о смерти Бенджена и Пелиссана? – с наигранным удивлением спросил полицейский. – Да, но не понимаю… – Юбер, их обоих прикончили те, кто решил отомстить за убийство Пьетрапьяна. – Чепуха! – Ну, воля ваша! А я могу только восхищаться вашим спокойствием. – Пустяки. С чего бы мне нервничать? – Не скажите… В управлении следственной полиции настроены куда менее оптимистично, чем вы… Там полагают, что следом за первыми двумя отправится вся банда Консегюда, а вы, обеспечив этим типам алиби, невольно стали их сообщником. Стало быть, всем вам грозит одинаковая опасность. – И вы даже пальцем не шевельнете? – А что мы можем сделать? Мы имеем право вмешаться только потом… никто ведь не просит защиты… – А если бы я о ней попросил? – На каком основании? – Но… – Повторяю, мы отлично знаем, что вы соврали, и тем не менее, пока вы публично не признаетесь в лжесвидетельстве, мы никоим образом не можем вмешиваться в вашу жизнь. А теперь принесите мне пастис, а заодно налейте и себе, – тогда я поверю, что вы на меня не в обиде. Эспри Акро сделал карьеру в преступном мире, как любой средний француз – на государственной службе. Он начинал с самых низов и благодаря усердию, послушанию и пунктуальности к сорока двум годам стал вторым лицом в банде Консегюда и, вероятно, его преемником. Эспри никогда не питал особенно честолюбивых надежд, зато и не испытывал разочарований. Он грабил и убивал так же спокойно и без малейших угрызений совести, как если бы составлял штатное расписание. Только за грабеж и убийство больше платили. Именно из этих соображений Акро и предпочел преступный путь стезе добродетели. Он никогда не бывал в кино. Педант, начисто лишенный воображения, Эспри приходил в ужас от романтических и кровавых «подвигов» американских гангстеров. Он предпочитал автомату бухгалтерские расчеты, а свой счет в банке – любой рекламе. Новое положение в банде Консегюда ничуть не изменило образ жизни этого типичного мелкого буржуа, способного интересоваться лишь сменой времен года да изменением политического климата. Эспри продолжал вести ничем не примечательную и внешне вполне образцовую, тщательно размеренную жизнь. Ровно в десять часов утра Акро выходил из дома вместе со своей женой и сообщницей Мирей. Завтракали они всегда в загородных ресторанчиках. Вечера супруги проводили дома, у телевизора, и никогда не возвращались позже восьми часов. Мирей Акро внешне не отличалась от любой другой обитательницы тех кварталов Ниццы, где живут по большей части мелкие коммерсанты. С виду она казалась женщиной добродушной, но, как и муж, просто не знала, что такое совесть. Проведенные в тюрьме годы научили Мирей ценить удобства больше роскоши, а обеспеченное будущее превыше самого блестящего. Эспри ничего не предпринимал без одобрения Мирей, и это она заставила мужа принять участие в экспедиции Кабри, полагая, будто тот пользуется куда большим расположением Консегюда, чем это оказалось на деле. Выслушав отчет об убийстве троих Пьстрапьяна, мадам Акро и бровью не повела – жалости она тоже не ведала. В то утро Эспри и Мирей подвели итоги и решили, что, как только Акро исполнится сорок пять лет, они оба уедут в окрестности Марселя, где их никто не знает, и окончательно порвут с преступным миром Ниццы. Подсчеты привели обоих в блаженное оцепенение. Всего три года – и начнется расчудесная жизнь богатых рантье. Акро жили в новом здании в квартале Сен-Баргелеми вместе с сотнями служащих и мелких чиновников, воображавших, будто они живут почти в деревне. Барберина Поджьо шла по тротуару напротив дома Акро со свертком, удивительно похожим на коробку пирожных, – для большего сходства его даже не забыли перевязать золотистой ленточкой. Барберина выжидала своего часа… Уже несколько дней она приходила сюда вместе с Базилией изучать привычки Акро. Они раздобыли ключи от машины 404-й модели и, выбрав солнечное утро, когда Акро наверняка не станут сидеть дома, Базилия решила судьбу Эспри и Мирей. Без четверти десять Барберина окликнула мальчишку лет двенадцати, болтавшегося на улице без особого дела. – У тебя есть бабушка? – спросила она, когда тот подошел. – Да, мамина мать, но я ее очень редко вижу. – Почему? – Да потому что мой отец сказал, что, если она еще раз посмеет переступить наш порог, он вышвырнет ее в окошко… – Немного помолчав, паренек задумчиво добавил: – А мы живем на шестом этаже… – Вот и со мной та же история… – Вы тоже живете на шестом? – Да нет… я имела в виду, что мой зять, он тоже не дает мне повидаться с дочкой… – Барберина всхлипнула. – А это мое единственное дитя! Мальчишка никак не мог взять в толк, что от него нужно этой бабке. – Тут уж я ничем не могу помочь, – пробормотал он. – Может, ты согласишься оказать мне небольшую услугу? А я бы дала тебе десять франков… – А что надо делать? – Моя дочка обожает пирожные, которые по-настоящему удаются только у нас, в квартале Рикье… Ну вот, я ей купила немножко. Девочка дала мне ключ от машины… Ты бы смог открыть вон тот автомобиль? – Это ключом-то? Велика хитрость! – Ну вот, ты пойдешь туда, откроешь машину и положишь пирожные под водительское сиденье… Дочка знает, где их искать… А чтобы зять ничего не заметил, закрой сверток какой-нибудь тряпочкой. – И вы дадите мне десять франков? – На, держи! Мальчик сунул в карман монету и честно протянул руку. – Ну, где ваши пирожные? Операция прошла без сучка без задоринки, после чего мальчуган и старуха разошлись в разные стороны, очень довольные друг другом. Бомба должна была взорваться в пять минут одиннадцатого. Ровно в десять Эспри и Мирей переступили порог дома и сели в машину. Немного поспорив, они решили, что позавтракают в Болье. В четыре минуты одиннадцатого машина тронулась с места и поехала в сторону бульвара Сесоль. А ровно в пять минут одиннадцатого супруги Акро улетели в небытие от взрыва, потрясшего весь квартал. |
||
|