"Раны и шишки" - читать интересную книгу автора (Эксбрайя Шарль)ГЛАВА 3От этих слов у Майка О'Хегэна выпала трубка изо рта, и красные искорки рассыпались по пиджаку. Ругаясь, он стал их стряхивать, а мисс О'Брайен, услышав брань, воскликнула: – О, мистер О'Хегэн, не забывайте, что вы находитесь в присутствии дамы! Комиссар обошел вокруг стола и остановился напротив старой девы. – А вы, мисс, не забывайте, что еще никто не смел насмехаться надо мной! Саймус Коппин к этому добавил: – Не забывайте также, мисс, что клеветнические обвинения могут повлечь за собой ответственность и возмещение морального и материального ущерба! Она вздрогнула, посмотрела на них обоих и повторила: – Убийца Петси Лэкан – доктор Игэн О'Мирей! И если вы не захотите меня выслушать, я буду это кричать на всех улицах Бойля! Комиссар тяжело вздохнул и вернулся за стол. – Мисс О'Брайен… Вдумайтесь, что вы говорите… Сержант вас предупредил… А теперь рассказывайте, на чем основываются ваши обвинения доктора О'Мирея? – Прежде всего, на его нравах! – На чем? – Прошу вас, мистер О'Хегэн, не будем говорить о деталях! Пожалейте мое целомудрие! – Ну нет! Представьте себе, мисс О'Брайен, мне наплевать на ваше целомудрие! Извольте дать объяснения и поскорее! Таким образом, старой деве пришлось рассказать о том, что произошло в кабинете у доктора. Оба полицейских пораженно слушали ее рассказ, и их удивление росло по мере того, как он приближался к концу. Этни подвела итог: – Я никогда не могла бы подумать, что в моем возрасте могу подвергаться подобной опасности! Конечно, я выгляжу моложе, чем на самом деле, но все же! Раздеваться перед мужчиной! Мне?! Ох, джентльмены, от одной этой мысли я до сих пор еще краснею! Исполненный отвращения, О'Хегэн обернулся к сержанту. – Она что, сошла с ума? Саймус Коппин попросил уточнить. – Значит, мисс О'Брайен, если мы вас верно поняли: доктор О'Мирей попросил вас раздеться в его присутствии? – Ведь я вам уже говорила. – Но… под каким предлогом? – О сержант! Несмотря на полное отсутствие опыта в этой области, мне кажется, что в такие моменты мужчины не очень стремятся что-либо объяснять! С меня оказалось достаточно одного его взгляда! – Оказалось достаточно… Но для чего? – Чтобы попять, что меня ожидает! Это был взгляд похотливого животного! Сержант осторожно заметил: – Но ведь доктор О'Мирей лет на тридцать моложе вас, мисс О'Брайен. – Ну и что?… Я вовсе не уверена, что возраст – помеха для разнузданных страстей! О'Хегэн вновь вернулся к разговору: – Во всяком случае, не он пришел к вам, а? Вы сами к нему пришли! – Насколько мне известно, в случае болезни приходят к доктору, а не к нотариусу? – И чем же вы были больны? – Ваше непонятное любопытство, комиссар… – Черт подери всех чертей в аду, мисс О'Брайен! Я начинаю серьезно сердиться! Когда речь идет об обвинении в убийстве, со всеми вытекающими отсюда последствиями, ваши маленькие тайны мало что значат! Так вы скажете нам, наконец, зачем вы приходили к доктору О'Мирею? Ужасно смутившись, Этни опустила глаза и стеснительно прошептала: – Прошу прощения… У меня болел живот… О'Хегэн взревел: – И вам кажется необычным то, что врач просит вас раздеться, чтобы осмотреть живот? Или вы думаете, что ему достаточно было посмотреть на ваш нос? Да вы что?! Вы в самом деле дура или только разыгрываете нас?! – Послушайте, комиссар… – Вон отсюда! – Я не позволю вам… – Сержант, вышвырните эту дуру на улицу, или я отправлю ее в больницу! Коппин взял старую деву за руку. – Пойдемте, мисс О'Брайен. Этни поднялась и, прежде чем показать комиссару спину, с достоинством произнесла: – Может быть, ваши законы позволяют вам обращаться со мной таким диким образом, но они вряд ли позволят изменить что-либо из того, что я видела, как Игэн О'Мирей выходил вчера вечером из дома Петси Лэкан как раз в то время, которое в газетах названо временем убийства! Сказав это, она отвела руку сержанта Саймуса Коппина и гордо направилась к выходу. О'Хегэн закричал: – Сержант! Верните ее! После ухода мисс О'Брайен сержант по приказу комиссара направился за Шоном и Кевином и, прежде чем ввести их в кабинет, спросил: – Шон и Кевин, осознали ли вы, что едва не совершили преступление, избив до такой степени Кристи Лисгулда? Старший тряхнул головой. – Ну и что? Ведь это же он убил Петси! – Как раз, нет. Он не убийца! Более смышленый Кевин, в глазах которого сверкнул огонек, спросил: – А вы знаете, кто это сделал? – У нас есть один след… Один свидетель видел, как этот человек выходил из дома вашей несчастной сестры как раз в то время, когда предположительно было совершено убийство. Сжав кулаки, Шон проговорил глухим голосом: – Если бы только вы были так любезны назвать нам его имя… – Вот это уж нет! Мне вовсе не хочется, чтобы сыновья моего друга Томаса отправились в тюрьму на долгие годы. Возвращайтесь домой и молитесь святому Патрику, чтобы Крис Лисгулд не подал заявления о нападении на него! Братья ушли, не сказав ни слова… Когда они вышли из кабинета, Майк вздохнул. – Саймус, остается одна грязная работа… – И ею должен заняться именно я? – Если бы это было не так, то не я, а вы были бы моим начальником, старина. – С кого мне начать? – Забегите в больницу и постарайтесь успокоить Лисгулда. – Это будет не очень просто. – Если бы это было просто, Саймус, я направил бы туда не вас, а кого-нибудь другого. – Хоть за это спасибо! Сержант взял в руки старую грязную шляпу и, по традиции, прежде чем надеть ее на голову, с отвращением посмотрел на нее. – Придется все же купить себе новую… – Да ну же, не будьте так расточительны, старина! Ведь вашей шляпе не больше пятнадцати или двадцати лет, верно? Оставшись наедине с собой, Майк О'Хегэн стал обдумывать го, что произошло. Зачем О'Мирею понадобилось убивать Петси, которую он любил настолько, что был готов за нее драться? И насколько можно доверять словам этой неврастенички О'Брайен? Видела ли она на самом деле, как Игэн выходил от Петси, или это только ей показалось? Ведь показалось же ей, что доктор мог так обойтись с ней! Расследование этого дела нужно было проводить крайне осторожно. Крис Лисгулд, лежавший в отдельной палате, не очень любезно встретил сержанта Коппина. – Вы арестовали этих двух негодяев? – Конечно. – Значит, вы пришли за моим заявлением? – Я здесь как раз по этому поводу. Крис осклабился: – А я думал, чтобы справиться о моем здоровье! – И за этим тоже… – Не старайтесь, сержант. Я знаю, что не нравлюсь вам… Саймус бросил тяжелый взгляд на больного. – Не боясь ошибиться, вы могли бы даже сказать, что я вас ненавижу, Лисгулд… Петси Лэкан погибла из-за вас. Если бы вы оставили ее в покое, ничего этого не было бы… Так вот, пока мы здесь одни, Крис Лисгулд, я должен вам сказать, что если вы напишете заявление на братьев Лэканов, я постараюсь сделать так, что вы будете жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. А теперь, я слушаю вас… Крис отнюдь не обладал исключительно благородной душой. Он принялся кричать: – А убийцу Петси вы тоже собираетесь оставить в покое? – Когда я схвачу его за шиворот, он пожалеет, что появился на белый свет. – Да, но когда это будет? – В ближайшие сорок восемь часов. Лисгулда это заинтересовало. – Значит, вы знаете, кто это? – Думаю, да. Кстати, Лисгулд, вам чертовски повезло, что вчера вечером вы не выходили из зала, где проходил матч. – Вам очень хотелось бы повесить это убийство на меня, верно? – Даже не можете себе представить, как хотелось бы! В голосе сержанта послышались такие нотки, что Крис с трудом проглотил слюну. – Так что с вашим заявлением, Лисгулд? – Я передумал, сержант… Такой человек, как я, не пишет заявления из-за полученных ударов. Он их возвращает обратно. – Отлично… Я так и запишу, а вы подпишете. Идет? – Идет. – Кроме того, Лисгулд, я уверен, что вы благоразумно последуете моему совету: после выхода из больницы, возвращайтесь к себе в Роскоммон и не появляйтесь здесь до тех пор, пока я не схвачу убийцу. – Почему? – В Бойле слишком много людей, которые с радостью объяснились бы с вами… Поняли? – Отлично понял. Через два часа меня здесь не будет. Саймус составил рапорт, содержащий высокопарное высказывание Криса, и предложил ему подписать его. Поставив подпись, Лисгулд спросил: – Как вы считаете, сержант, теперь я стал хорошим человеком? Коппин медленно поднялся, взял шляпу и отчетливо произнес: – Я считаю вас совершенно ничтожным человеком, Кристи Лисгулд. Если хотите знать, что я думаю до конца, то скажу вам, что глубоко сожалею о том, что вчера вечером вас не убили вместо Петси Лэкан. Пока! Хоть ему и не хотелось лгать миссис Нивз, к которой он питал добрые чувства, сержанту Коппину необходимо было застичь О'Мирея врасплох, чтобы, таким образом, заставить его сознаться. Следуя этому плану, на следующий день он пришел в дом доктора в качестве пациента. Открывшая ему дверь Нора удивилась. – Опять вы, сержант? Саймус хотел было перевести все в шутку, но на сердце у него было неспокойно, потому что он испытывал чувство настоящего уважения и дружбы по отношению к доктору Дулингу и его племяннику. – Что-то вы сегодня не очень любезны? – После… после вчерашнего я стала опасаться вас с вашими новостями! – Не беспокойтесь, миссис Нивз, я пришел к вам в качестве пациента… Несмотря на то, что Коппин постарался это сказать как можно более уверенным тоном, он покраснел, тем более что Нора, которая не всегда умела скрывать свою склонность к старому дорогому Саймусу, всерьез обеспокоилась. – Скажите, по крайней мере, с вами не случилось ничего серьезного? – Нет, нет… Всего лишь легкое недомогание… Ведь я уже в том возрасте, когда приходится следить за здоровьем, миссис Нивз… – Замолчите! Вы покрепче многих молодых! Сейчас я скажу Доктору О'Мирею… – Нет! Нет! Прошу вас!… Я – простой пациент, самый простой пациент и спокойно подожду своей очереди. Я сейчас не на службе, так что привилегии мне ни к чему… Его голос-слегка дрожал потому, что ему было действительно стыдно обманывать эту бедную Нору. – Сейчас у доктора на приеме мисс Аннаф, так что, думаю, это ненадолго. – Вот это да! Скажите, пожалуйста, мисс Аннаф!… Рад видеть, миссис Нивз, что ваш воспитанник пользуется уважением и доверием! Семья Аннаф была одной из самых знатных в Бойле, но не благодаря накопленному состоянию, а вследствие долгих лет безупречной службы городу, графству и всей стране, что обеспечивало им почет и уважение в глазах сограждан. Единственную наследницу семьи звали Аннабель Аннаф. Это была красивая двадцатисемилетняя девушка с настолько утонченными манерами, что всякий, оказавшийся рядом с ней, казался неотесанным мужланом. Она была глубоко верующей, если не сказать набожной, и в Бойле она слыла примером женского благочестия. Ухажеров у нее не было. Это никого не удивляло, так как трудно было себе представить, что наследница Аннафов может повстречать достойного себя в моральном плане человека. Несмотря на абсолютную безупречность и вышеуказанные достоинства, мисс Аннабель все же не была болезненно целомудренной, как какая-то там Этни О'Брайен. Когда Саймус Коппин прошел в приемный покой, Аннабель находилась в кабинете. Лежа в прозрачной комбинации на кушетке, она старалась не смотреть в лицо Игэну О'Мирею, который склонился над ней, чтобы очень осторожно ощупать ее. Молодой врач ни за что на свете не хотел бы повторения истории с мисс О'Брайен, поскольку повторение подобной истории с Аннабель Аннаф грозило куда большими неприятностями для его личной репутации и для работы в Бойле. И все было бы хорошо, но злому року было угодно, чтобы в приемном покое ко времени прихода сержанта Коппина уже находился Терренс Барнетг со своей женой Мод, страдавшей анемией. Они пришли за лекарствами для Мод. Барнетт, маленький человечек, характером был похож на собаку, которая никогда не лает, но может укусить. Насколько флегматичной была Мод, настолько неуравновешенным был Терренс. Вопреки всем предположениям, супруги отлично ладили, поскольку Барнетт привносил необходимый огонек в семейный очаг, а Мод, благодаря врожденному спокойствию, удавалось гасить внезапные вспышки гнева своего супруга. Ей удавалось это почти всегда. Это "почти" прибавлялось потому, что по отношению к полиции Терренс был непреклонен. Он ненавидел всех представителей закона вообще, а комиссара О'Хегэна и сержанта Коппина в частности. За что? Возможно, он и сам не смог бы ответить на этот вопрос. Эта ненависть была чем-то заветным, к чему никто другой не смел прикасаться. Итак, как только Саймус вошел и сел в кресло, со стороны Терренса последовала незамедлительная реакция. Терренс вдруг стал громко принюхиваться и затем обратился к жене: – Вам не кажется, Мод, что здесь дурно запахло? Та, хорошо зная своего супруга, попыталась его успокоить. – Вы не дома, Терренс! – Знаю, Мод, знаю… У нас все убрано так, что помои не могут отравлять воздух! Поскольку кроме Саймуса в комнате никого больше не было, тот понял, что это оскорбление относится именно к нему. Сжав кулаки и стиснув зубы он продолжал сидеть с закрытыми глазами, чтобы не задать этому грязному ничтожеству взбучку, которой тот заслуживал. Не подозревая об опасности, Терренс продолжал: – На приеме у врача, Мод, существует то неудобство, что здесь бывают люди, которых не хотелось бы встречать. Глухое рычание сквозь плотно сжатые губы сержанта окрылило Терренса Барнетта. Опьяненный близкой победой, он пошел еще дальше: – Кстати, Мод, многие из этих людей заблуждаются, приходя к доктору. Им следует обращаться к ветеринару. Со слезами на глазах, понимая неизбежность конфликта, Мод впервые в жизни не выдержала и воскликнула: – Это черт знает что такое, Терренс Барнетт! Вы не можете попридержать за зубами ваш проклятый язык? Но в ответ Терренс еще больше распалился. – Мод, дорогая, как вы могли подумать, что это может относиться к вам? У вас, по крайней мере, лицо человека! А некоторые совершенно похожи на животное… от которого они смогли унаследовать силу, но даже примитивного разума животных им не хватает! – Вы ищете приключений, Барнетт? Муж Мод с наигранным удивлением взглянул на полисмена. – Это вы мне? – Вам и больше никому другому! Барнетт обернулся к жене, которая бледнела на глазах. – Эта штуковина действительно умеет разговаривать или мне только показалось? "Эта штуковина" медленно поднялась, подошла к Терренсу, схватила его крепко за шиворот и приподняла с места. – Или вы сейчас же извинитесь передо мной, или, поскольку я сейчас не на службе, я набью вам морду, Барнетт! Задыхаясь от сдавившего горло воротника рубашки, Барнетт все же ответил: – Идите… к… ко всем чертям! Нич… ничтожный шимпанзе! Вместо ответа огромный кулак Саймуса заехал Барнетту прямо в лицо. Отлетев от удара в сторону, он по инерции на полном ходу попятился и, открыв задом двустворчатую дверь, оказался в кабинете врача. Перелетев через весь кабинет, он наткнулся спиной на противоположную стену. На перепуганный крик Мод: "Вы убили его!" эхом отозвался крик ужаса Аннабель Аннаф, которая впервые в жизни оказалась почти без одежды в присутствии сразу двух незнакомых джентльменов. Крик Аннабель вернул сознание Барнетту, который, с трудом опираясь о стену, поднялся на ноги. Как и всякий порядочный джентльмен, не замечающий того, что ему не положено видеть, он снял с себя кепку и раскланялся с несчастной мисс, которая не знала, чем прикрыть свою едва ли не полную наготу. Игэн же просто остолбенел от неожиданности и в оцепенении наблюдал эту сцену. Терренс Барнетт поклонился пациентке: – Здравствуйте, мисс Аннаф… Как вы себя чувствуете? А ваша дорогая мамочка, которую я, к сожалению, не смог увидеть сегодня утром в церкви? Аннабель в ужасе вскрикнула и стала умолять доктора: – Ради Бога, чего вы ждете, выставьте вон этого типа! Обидевшись, Барнетт в ответ сухо сказан: – Не беспокойтесь, мисс, я ухожу! Я оказался здесь только потому, что моя жена Мод заболела и еще потому, что одна горилла застала меня своим ударом врасплох. Сейчас я ему верну то, что должен! Исполненный жажды мести, он ринулся из кабинета, где Игэн принялся приводить в чувства мисс Аннаф, упавшую в обморок. Придя в себя, она тут же заявила, что у доктора будут неприятности с мистером и миссис Аннаф, с ее дядей Окни и кузеном Галленом, короче говоря, со всей семьей, которая сумеет сплотиться, чтобы отомстить за поруганную честь. Игэн не стал объяснять пациентке, что в этой смешной ситуации он был ни при чем, и лишь холодно заметил: – А не одеться ли вам наконец, мисс? От удивления рот Аннабель красиво округлился, и очень скоро глаза ее потемнели, а ноздри расширились, нервная дрожь пробежала по всему ее телу. Она уж собралась высказать доктору все, что думает о нем, его манерах и мыслях, как безжалостным ударом справа сержант отправил Барнетта в кабинет, где он, как ракета, пролетел между доктором и его пациенткой. На этот раз у почти оглушенного мужа Мод, с трудом различавшего предметы вокруг себя, не хватило сил, чтобы разыгрывать великосветского человека. В его затуманенном рассудке сидело лишь одно яростное желание продолжить поединок. Он рванулся к двери, где находился сержант, но по пути натолкнулся на мисс Аннаф, которая, в свою очередь, задом вылетела в приемный покой, и ее появление в таком виде вызвало бурные эмоции со стороны Саймуса и Мод. Обезумев от ревности, та набросилась на мужа: – Так вот зачем ты все это затеял? Тебе захотелось попасть к этой твари?! У "твари", оказавшейся в руках сержанта, который этим был озадачен не меньше, чем она сама, потемнело в глазах. Но на этом приключения того памятного дня не закончились. Поскольку мистер Барнетт не смог сдержаться, услышав от жены такие глупые и несправедливые упреки, он ударил ее кулаком в нос, и она растянулась на диване. Потом вскочила, схватила китайскую вазу и изо всех сил ударила ею супруга по голове отчего ваза разбилась, а он рухнул на пол, не успев сказать ни слова. Затем она бросилась к раздетой женщине. Она уже собиралась было выплеснуть в ее адрес все известные ей ругательства, как вдруг, неожиданно для себя, узнала ее. Лицо Мод сразу же просветлело и, грациозно поклонившись, она спросила: – Как вы себя чувствуете, мисс Аннаф? Вместо ответа Аннабель издала какое-то кудахтанье. Невнятно простонав, она обмякла в руках бесконечно смущенного сержанта, не выдержав слишком сильных эмоций, свалившихся на нее. Не отходя от доктора Дулинга, у которого опять начались боли, миссис Нивз поначалу не обратила внимания на шум в доме. Как только до нее долетели заключительные аккорды боя, она сразу же поспешила в приемный покой. Спустя много лет, став древней старухой, она все еще рассказывала всем, кто хотел ее слушать, что в тот момент, спустившись в приемный покой для пациентов, ей показалось, что она стала жертвой галлюцинации при виде всеми уважаемого сержанта Коппина, державшего в объятиях самую благовоспитанную девушку Бойля почти без одежды, тогда как миссис Барнетт говорила ей комплименты, словно они пили вместе чай, не обращая внимания на лежавшего на полу мужа, у которого с головы, из ноздрей и из рассеченной щеки текла кровь. При помощи Игэна, которого Нора вытащила из кабинета, где он предавался чувству обиды, Барнетту была оказана помощь по устранению нанесенного его внешности ущерба, а мисс Аннаф усилиями Норы была одета и скрыта от любопытных глаз в укромном уголке на кухне. Там, за чашкой чая она пыталась понять, каким образом, придя на прием к врачу, она оказалась в приемном покое, в одной комбинации, на глазах у малознакомых людей и в объятиях полисмена, который годился ей в отцы. Перевязанный и взбодренный хорошей дозой виски, Терренс Барнетт отправился домой, держа под руку жену, которая, позабыв о хронической анемии, дрожала при мысли о том, с каким удовольствием она сможет рассказывать всем невероятную историю, случившуюся с Аннабель Аннаф, пользовавшейся такой безупречной репутацией. Когда все, наконец, разошлись по домам, миссис Нивз заметила сержанту: – От вас я такого не ожидала, Саймус Коппин!… Вы меня разочаровали! Черз несколько дней стало известно, что мисс Аннаф находится в одной из больниц Слайго по поводу нервного потрясения. После того, что он услышал от миссис Нивз, сержант не мог произнести ни слова, находясь в оцепенении от несправедливых обвинений, услышанных от женщины, глубоко им уважаемой. Затем он прибег к красноречию, пытаясь разъяснить эту пикантную ситуацию. Поначалу Нора не верила, но потом поняла, что полисмен говорил правду, особенно после того, как его слова подтвердил доктор, который сам пришел поинтересоваться, все ли пациенты его дяди страдают психическими расстройствами. Мало-помалу страсти улеглись, и Игэн, которого предупредили, что Саймус пришел с ним переговорить, пригласил его в кабинет. Молодой врач начал сомневаться, что когда-либо сможет заменить дядюшку. У него никогда не хватило бы сил каждый день встречаться с пациентами, вроде мисс О'Брайен или мисс Аннаф, не говоря уже о таких, как Терренс Барнетт, не усматривавшими разницы между его кабинетом и боксерским рингом, или о таких, как Иоин Клонгарр, за которым нужно было охотиться, чтобы сделать ему укол! – Надеюсь, сержант, что вы пришли ко мне по поводу настоящей серьезной болезни и я смогу помочь вам, не прибегая к помощи пожарных? – Мне очень жаль, доктор, но я… не болен. – Серьезно? – Абсолютно. Игэн хлопнул себя по колену. – Хорошенькая шутка! Черт побери, сержант, помогите мне понять, как дяде Оуэну удавалось заработать себе на жизнь в Бойле? И, кроме того, сержант, могу ли я спросить, не шокируя вас, что же вас тогда привело в этот кабинет? – Я хотел бы поговорить с вами о смерти Петси Лэкан. Напоминание об этом вернуло О'Мирею чувство утраты, и он пробормотал: – Это так необходимо? – Совершенно необходимо. – Но зачем? – Вот уже час или два, как вы находитесь в числе подозреваемых. – Это что, тоже шутка, сержант? – О таких вещах не шутят, доктор. – Значит, меня подозревают в убийстве моей Петси? – Не торопитесь, доктор! Просто я хотел бы вам задать несколько вопросов и получить на них достаточно ясные ответы. Попробуем? – Попробуем! – Доктор… Позавчера вечером, в субботу, вы были на матче по боксу? – Разве мы там не встречались? – Встречались, но я хотел бы узнать, оставались ли вы там до самого конца матча? – Разве вы не припоминаете, как разыскали меня для того, чтобы констатировать кончину моего коллеги? Вы мне даже помогали, потому что я был в довольно скверном состоянии. – Я не так выразился… Я хотел бы услышать от вас, доктор, не покидали ли вы зал в ходе матча? Игэн на секунду заколебался, и это не ускользнуло от внимания полисмена. – Нет, я никуда не выходил. – Удивительно… – Что именно? – Один человек, который прекрасно вас знает и вряд ли станет клеветать, видел, как вы выходили из дома Лисгулда приблизительно в то время, когда была убита мисс Лэкан. – И кто же это? – Мы не называем имен свидетелей до того, как они предстанут на суде, доктор. Значит, вы считаете, что этот человек намеренно лжет или просто ошибается? – Конечно! Наступило довольно долгое молчание, во время которого сержант сделал вид, что задумался, и затем сказал: – Самое неприятное в этой истории то, что как раз перед главным боем я хотел с вами переговорить и не обнаружил вас на своем месте, доктор. – Значит, я находился в другом месте! – Вот именно, вот именно, доктор! Не могли бы вы мне сказать, в каком именно? – Откуда мне помнить? Возможно, я пересел поближе к Лисгулду? Саймус покачал головой. – Нет, доктор, я проверял. Видите ли, мне так не хотелось, чтобы у вас с Лисгулдом произошла новая стычка, что целый вечер следил, чтобы вы не оказались рядом… Я не спускал с Лисгулда глаз. В черно-белом клетчатом пиджаке и светлосерой шляпе его было видно издалека… Предположим, вам я доверял больше и не гак следил за вами… Возможно, я был неправ. Почему вы не сели в первый ряд, доктор? – Потому… Потому что… – Потому что вам нужно было сидеть у выхода? Док гор, в этот день вы брали напрокат машину? – Да. – Тогда зачем вы ее поставили недалеко от улицы, где жили Кристи Лисгулд и Петси Лэкан? Поняв, что попался, Игэн промолчал. Саймус Коппин почти нежно сказал: – Думаю, вы поступите разумно, если все мне расскажете, доктор. И О'Мирею пришлось все рассказать. Он говорил о своей любви к Петси, о постигшем его разочаровании, когда по возвращении в Бойль он узнал о ее измене. Затем о встрече с Лисгулдом, о драке. О том, как однажды вечером Петси вновь оказалась в его объятиях и как они вместе решили уехать отсюда во время матча по боксу, где, как было известно Петси, обязательно должен был присутствовать Крис. И, наконец, Игэн рассказал о своей обиде, злости и негодовании, когда после того, как он безуспешно пытался войти в дом Петси и долго звонил у двери, так и не дождавшись никакого ответа, ему пришлось с камнем на сердце вернуться в зал, где его друг Шон Лэкан участвовал в бое за звание чемпиона. – Кроме погибшей, кто-то знал о ваших планах побега? – Миссис Нивз. – Да?… И она одобряла их? – Нет. – Но вы все же решили уехать? – Я давно любил Петси. – Да… Самое неприятное, доктор, состоит в том, что Лисгулд, обнаружив труп своей подруги, не заметил ни единого чемодана или пакета, которые могли бы свидетельствовать о готовности к побегу… Как вы это объясните? – Не вижу объяснений. – А я вижу… Допустим, поразмыслив, Пеки Лэкан решила никуда не уезжать из Бойля? В таком случае, все могло произойти приблизительно так: вы приезжаете на место встречи. Затем вы звоните в дверь. Вам не открывают. Петси не решается открыть вам дверь, чтобы сообщить о своем новом решении, и не включает свет, надеясь, что вы решите, будто ее нет дома. Но, вопреки ее ожиданиям, вам удается войти. Ей становится страшно. Она уже была в постели. Она включает свет и видит вас. Вас охватывает злоба, когда вы видите, что в доме нет ни одного приготовленного в дорогу чемодана. Она опять возвращается в постель и начинает над вами издеваться, потому что ваша реакция льстит ей. Она уверена в своей власти над вами, потому что до сих пор все было так, как ей этого хотелось. Она объясняет вам, почему она передумала ехать с вами. И в этот момент, доктор, вы теряете голову и наносите ей удар. Одного удара в висок оказалось достаточно. После этого вы выходите из дома. И в этот момент вас заметил наш свидетель… Вам не кажется, что это близко к вашему признанию в убийстве, доктор? – Я не входил к Лисгулду… Мне ничего не было известно о гибели Петси, когда я встретил эту дуру О'Брайен. – Так говорите только вы, доктор, и этого никто не может подтвердить. – Но как бы я мог попасть в дом Лисгулда? – До того, как стать прислугой вашего дяди, миссис Нивз когда-то жила в этом доме, а в ходе следствия оказалось, что замки в нем не менялись со времени постройки… У миссис Нивз мог остаться ключ… – И она его хранила все тридцать лет? – Почему бы и нет? У меня в погребе есть старье еще со времен моего детства. – Сержант, вы не только хотите обвинить меня в убийстве, но и сделать Нору моей соучастницей? – Вовсе нет. Вы могли завладеть этим ключом без ее ведома, а она могла вовсе позабыть о его существовании. – А я, естественно, хорошо знал, что где-то на чердаке, в каком-то закоулке, Нора положила ключ от своего прежнего дома? Вам не кажется, сержант, что это попросту смешно? И чем бы я мог нанести удар Петси? – Этого я не знаю. – Ага! Значит, вы все же допускаете, что можете чего-то не знать о моих поступках в тот вечер? – Но у меня есть одна догадка… Вы не могли бы показать мне инструменты, которые берете с собой, идя на вызов к больным? Не говоря ни слова, Игэн пошел за своей сумкой, принес ее и вытряхнул содержимое прямо на стол. Сержант тут же схватил молоточек для проверки рефлексов. – Вот этим вполне можно было бы сделать дело… – Какое дело? – Знаю, какое! Саймус Коппин медленно поднялся. – Только из-за дружбы с вашим тяжелобольным дядей и из уважения к миссис Нивз я не требую, чтобы вы немедленно прошли со мной в участок, доктор. И все же, не покидайте Бойль ни под каким предлогом, иначе нам придется выписать ордер на ваш арест. Игэн ничего не ответил. Как и несколько минут назад, в истории с мисс Аннаф, он оказался игрушкой в руках случая, против которого разум был бессилен. В самом деле, почему его не могли подозревать в убийстве Петси Лэкан, если только что им пришли на ум определенные мысли о поведении Аннабель, оказавшейся почти раздетой в руках сержанта? Бывают удары судьбы, которые невозможно предотвратить или хотя бы смягчить. Игэн чувствовал, что сержант может истолковать его молчание, как признание, но не мог говорить. И потом, что он мог добавить к сказанному? Он не заметил, как полисмен вышел из кабинета. За дверью кабинета дорогу Саймусу преградила миссис Нивз. Она была очень бледна, и Коппин понял, что она все слышала. – Вы подслушивали? Она утвердительно кивнула. – Никогда бы не подумал, что вы способны подслушивать под дверью, миссис Нивз. – Я всегда так делаю… Иначе, как бы мне удавалось утешать больных, которых не смог утешить доктор? – Да, кстати, как там Дулинг? – Он хотел бы вас видеть. – Меня? – Черт возьми, Саймус Коппин, я же вам уже сказала! Мне кажется, что в последнее время у вас голова забита черт знает чем, или я ошиблась? Он ничего не ответил и стал подниматься по лестнице. Нора не провожала его до комнаты Дулинга. Сержант отлично понимал, что обвинение, которое он только что предъявил Игэну О'Мирею, потрясло всех обитателей сего дома. От этого ему было тяжело на душе. Он знал, что в дальнейшем ему будет еще труднее, но при этом он был человеком долга, и ничто и никто не могли его заставить изменить этому долгу. Даже по голосу, которым доктор Дулинг ответил на его тихое постукивание в дверь и просьбу войти, сержант понял, что его старый друг скоро умрет. Он уже давно не виделся с Дулингом, и его поразили перемены, происшедшие за это время с доктором. Один заострившийся нос достаточно красноречиво говорил о близкой кончине. Саймус попытался изобразить радость от встречи: – Ну что, док, потихоньку скрипим? – Садитесь, Саймус, и не будьте ребенком. Мы оба знаем, что я скоро умру, так что не стоит об этом говорить, ладно? Здесь мы не в силах ничего изменить. Кстати, мне немного жаль, что все должно случиться так скоро, потому что хотел бы пожить еще несколько педель, хотя бы для того, чтобы не дать вам натворить глупостей! – Каких глупостей, док? – Саймус… Я вас уже давно знаю… И всегда вас считал компетентным в своей профессии человеком… – К чему вы клоните, док? – Мне очень неприятно было узнать, что, достигнув почти пенсионного возраста, вы глупо себя ведете… – В самом деле? И в чем же, скажите на милость? – В деле об убийстве Петси Лэкан. – Ах, вот в чем дело! Сначала миссис Нивз… – А кому же еще?… – Мне очень жаль, док, но с вашим племянником не все так просто. – Сколько вам лет, Саймус? – Скоро будет шестьдесят. – И вы никогда в жизни по-настоящему не влюблялись? – Конечно, да! – Значит, это было слишком давно! – Почему вы так считаете? – Потому, что вы уже не помните, что может думать и как может поступать безумно влюбленный человек. Игэн любил Петси с тех самых пор, когда человек перестает думать только о соске во рту. Он никогда не представлял себе жизни без нее. – Пытаясь его выгородить, вы только еще больше доказываете его вину, док. Эта страсть вполне может служить объяснением слепой ярости, возникшей у него после того, как он понял, что та, которой он больше всего верил, обманула его! – Такое случается либо в дешевых романах, либо с людьми, не получившими образования, Саймус, но не с врачом, который, кроме всего прочего, научился сам бороться за жизнь других, и, тем более, не с гинекологом, который помогает новым жизням появляться на свет… Коппин смущенно проворчал: – Это все россказни, док! – Саймус, не заставляйте меня сожалеть об уважении, которое я к вам испытываю всю свою жизнь. Я – старый пьяница, сержант, но за всю жизнь ни разу не совершил недостойного поступка… Во всяком случае, для личной пользы. Если бы я хоть на секунду мог допустить, что Игэн – убийца, то сам бы выдал его вам… Я ненавижу убийц… И моя прогрессия тоже к этому обязывает. – Но Игэн сам мне признался, что в субботу вечером договорился бежать вместе с Петси! – Вы сами льете воду на мою мельницу, Саймус. Племянник хорошо знал, что произошло с Петси, и доказательство тому – его драка с Лисгулдом в заведении Леннокса, но все же он по-прежнему продолжал ее любить… – Это как-то непонятно. – Как раз наоборот. Потому что Петси, которую он любил, все это время жила в его сердце и его мечтах, и эта Петси не могла с ним плохо поступить… – Слишком сложно для меня, док… Я всего лишь полисмен в небольшом городке… – Ладно, скажем так: Игэн слишком любил Петси, чтобы желать ей какого-бы то ни было несчастья, и никогда не смог бы ей причинить малейшей боли или страдания. Подобный тип влюбленных прощает все проступки потому, что постоянно думает, что та, которая изменила, опять станет для него такой же, как была прежде… Убить ее – значит лишить возможности возврата к прежнему, и, тем самым, навсегда ее потерять в материальном и духовном смысле. Вы понимаете? – Не знаю… Что-то не совсем… Наверное, я слишком прост, док, чтобы постичь эти тонкости… Мне кажется, ваш племянник простил Петси ее скандальное поведение… В этом я с вами согласен. А ей кажется, что она по-прежнему любит своего друга детства… И, кроме того, профессия врача обеспечивает неплохое положение в обществе, верно? И тогда, поскольку она боится Лисгулда, а он боится скандала, они решают удрать поздним вечером… Игэн разрабатывает план побега и приходит на матч по боксу, чтобы никто ни о чем не мог догадаться… С этой точки зрения ему удалось обмануть меня. Затем, когда подходит назначенное время, Петси меняет решение… По какой причине? Не знаю… К ней приходит Игэн, и в приступе гнева и ревности, имея под рукой медицинский молоточек, он его хватает и наносит удар, но делает это слишком сильно. Увидев, что наделал, он пытается скрыться, но волей судьбы сталкивается с этой дурой О'Брайен… Вот и все. Мое предположение, док, основывается не на психологии, а на опыте и образе жизни жертвы. – Петси не была настолько хитрой и испорченной, Саймус. Воплощением порока ее сделала обывательская мораль Бойля, потому что она вела себя не так, как все. – Это еще нужно будет объяснить присяжным, а я думаю, это будет нелегко сделать. – Невозможно, потому что присяжные сами находятся в плену у этой обывательской морали… Скажите, Саймус, я правильно понял, Петси была убита ударом в голову? – В висок. Удар был нанесен… чем-то наподобие медицинского молотка для проверки рефлексов. – Почему именно им? Разве его нашли на месте преступления? – Нет, но ведь не я обнаружил тело. Однако форма раны, ее глубина как раз соответствуют такому молотку. – И поскольку мой племянник – врач, этот предполагаемый молоток должен обязательно принадлежать ему? – Не станете же вы говорить, что вас это удивляет? – Меня удивляет то, Саймус, что он пошел на матч по боксу, захватив с собой такой неудобный инструмент. А вас – нет? Задумавшись, сержант спускался по лестнице вниз, где его ждала Нора. – Ну что? – Что вы имеете в виду? – Ему удалось убедить вас в том, что вы взяли неверный след? – Для этого требуются другие доказательства, миссис Нивз… И все же эта история с молотком кажется мне выясненной не до конца… – Хоть это!… Саймус открыто посмотрел Норе в глаза. – По многим причинам, миссис Нивз, я от всей души желаю, чтобы ваш воспитанник оказался невиновен… Я думаю, что это сделал он, но пока у меня будет хоть малейшее в этом сомнение, я не стану его арестовывать… Мне не хотелось бы огорчать доктора Дулинга, особенно в такую минуту… И потом, я… дорожу вашей дружбой, миссис Нивз. Она была тронута, и по ее голосу это было заметно. – Саймус, постарайтесь, пожалуйста, не допустить ошибки, о которой вы будете потом сожалеть всю свою жизнь. Я вырастила Игэна, и он неспособен ничего от меня скрывать – что бы с ним ни случилось… Когда я ему сообщила о смерти Петси, я сама видела, каким это было для него горем и как внезапно оно на него свалилось, следовательно, он ничего не знал… Знаете, Саймус, в двадцать семь лет человек не настолько отличается от мальчишки, детскую ложь которого я без труда разгадывала. – Дети меняются незаметно для родителей… – Но только не Игэн… Он остался таким же наивным, порядочным, верным… Вы даже не можете себе представить, сколько раз мне приходилось его ограждать от тех ненормальных, которые под предлогом консультации у врача приходят, чтобы его соблазнить как мужчину! Слегка смущенный, сержант пробормотал: – Кое-что мне тоже известно… Никогда в жизни мне не приходилось выслушивать таких дурацких вещей! Чтобы между ними не возникло чувство взаимности, которое ни к чему бы все равно не привело, Нора Нивз встала и в заключение сказала: – А если вам повстречается мисс О'Брайен, передайте ей, чтобы она не попадалась на моем пути! Эта история с убийством Петси Лэкан совершенно не нравилась Саймусу Коппину. Опыт полисмена говорил ему о виновности Игэна О'Мирея, но все то, что он знал об этом молодом человеке, и особенно привязанность к дорогой миссис Нивз, заставляли его сомневаться в причастности Игэна к этому убийству. Ах, как бы он был рад, если бы в убийстве можно было заподозрить этого обольстителя, Кристи Лисгулда! Но об этом не могло быть и речи: пока продолжался матч, то есть в то время, когда Петси была убита, клетчатый пиджак Лисгулда маячил у Саймуса перед глазами. Недалеко от участка сержанту повстречался Томас Лэкан, ставший таким же стариком, как и он сам, ведь они были ровесниками. – Привет, Томас… Тот посмотрел на него невидящим, отсутствующим взглядом, и Коппин невольно вздрогнул. Его голос исходил тоже как-будто издалека. – Привет… – Томас, старина, рад вас видеть… Мы ведь старые друзья… Я поэтому вполне разделяю ваше горе, во всяком случае, в большей мере, чем если бы оно постигло более молодого человека, чем вы или я… – Какое горе? Сбитый с толку подобным вопросом, Саймус не сразу подобрал нужные слова. – Но, как же, Томас, ведь у вас погибла дочь? – Вы, должно быть, ошиблись, сержант, моя дочь Кэтлин чувствует себя превосходно. Сейчас она на ферме и готовит для своего отца паштет, а я с возрастом все больше люблю вкусно поесть… Кэтлин – отличная дочь, сержант. – Безусловно, Томас, но… я ведь говорю о другой вашей дочери – Патриции, Петси! – Вы ошибаетесь, сержант, у меня нет дочери с таким именем! И, оставив стоять на месте недоумевающего полисмена, Томас Лэкан пошел дальше по своим делам. Понимая, что за этим упорством скрываются невероятная боль и горе, гигант Саймус Коппин стоял и чувствовал, что на глаза ему наворачиваются слезы, чего с ним не бывало уже очень давно. Майк О'Хегэн курил свою неизменную трубку, когда в кабинет вошел сержант. Они так давно работали вместе, что зачастую не нуждались в словах, чтобы понять друг друга. – Что-то не так, Саймус? – Я только что встретился с Томасом Лэканом. – Как он воспринял то, что произошло? – Он никак это не воспринял, Майк. Он утверждает, что Петси – не его дочь и ничего не хочет знать. – Немного мальчишеская защитная реакция, но… она вызывает симпатию, верно? – Лисгулд отказался от жалобы. – Тем лучше! – Я побывал у О'Мирея. – Ну и как? – Все это глупо, Майк… Если бы я был помоложе, то написал бы рапорт об отставке. – До такой степени, Саймус? – До такой, Майк. Они еще с минуту помолчали, а потом сержант добавил: – Старик Дулинг скоро умрет… Это вопрос нескольких дней, а, может, и часов. – Он знает об этом? – Он сам мне это сказал. – Как он держится? – Как порядочный ирландец. Они опять помолчали. Вдруг, как бы говоря с самим собой, комиссар прошептал: – Может, пока не стоит арестовывать его племянника, пусть с миром закончит последние дни… – Не думаю, Майк, что он сможет умереть с миром, если мне не удастся схватить за шиворот убийцу Петси Лэкан. – Но… – Он уверен, что Игэн здесь ни при чем, и у него нашлись веские аргументы, Майк. – И они оказались настолько вескими, что вы сами теперь верите в невиновность О'Мирея? – Почти, Майк. Не встретив Этни О'Брайен, сержант не мог ей передать предупреждение Норы, и поэтому на следующий день пути этих женщин сошлись в бакалейном магазине Дайона О'Нейла. Уже три поколения О'Нейлов царствовали в мире пакетов чая, коробок с порриджем и кульков с конфетами. Следует сказать, что эта почтенная семья бакалейщиков принадлежала к цвету населения Бойля, и О'Нейлы, прекрасно зная настоящее и прошлое почти всех жителей города, допускали в магазин только тех из них, которых считали порядочными людьми. Итак, стать клиентом О'Нейла, значило, в какой-то мере, получить удостоверение о порядочности, и ради этого многие были способны пуститься на любые низости. В те дни, когда весь город говорил о смерти Петси Лэкан, семидесятипятилетний старик Дайон О'Нейл, сидя за кассой, наблюдал, чтобы ни одна паршивая овца не могла затесаться в стадо избранных. Обладая совершенно фантастической памятью, он приветствовал каждого клиента по имени и фамилии и никогда не ошибался, расспрашивая их о здоровье двоюродных братьев, тетушек или дядюшек, их супругов. Мисс О'Брайен была в числе привилегированных клиентов, так как еще ее мать делала покупки в магазине О'Нейла, а миссис Нивз, из уважения к доктору Дулингу, пользовалась теми же правами. Этим утром мисс О'Брайен, сделав нужные покупки, как раз расплачивалась у кассы, когда на пороге магазина появилась Нора. Всех покупателей в магазине охватило какое-то непонятное волнение, а Дайон О'Нейл так и застыл с приподнятой рукой, позабыв положить в кассу монеты, которые он в ней держал. Его внучка Брайди, отпускавшая мелассу[2], пролила ее мимо пакета, а сын и наследник Дайона Фрэнк, наливавший в бутылку технический спирт, не заметил, что она давным-давно полна, и спирт льется прямо на пол. Поняв по взгляду миссис Нивз, что ей не избежать неприятного объяснения, мисс О'Брайен, совершенно уверенная в своей правоте, первой перешла в наступление, чтобы обеспечить, как она надеялась, окончательное преимущество в споре. В тишине, которая наступила с появлением Норы, мисс О'Брайен громко сказала: – Позвольте вам заметить, мистер О'Нейл, что я вас считала более строгим в выборе своей клиентуры. В этом была ее ошибка, потому что обиженный Дайон О'Нейл сразу же оказался на стороне миссис Нивз. Но пока он подыскивал достойный ответ, чтобы наказать мисс О'Брайен за наглость, та успела добавить: – Я бы никогда не поверила, если бы прежде мне сказали, что в магазине О'Нейла мне придется встречаться с женщиной, вырастившей убийцу! Дайон О'Нейл едва не задохнулся от ярости. – Мисс О'Брайен! Миссис Нивз поставила на пол сумку, приставила к прилавку зонтик, закатала правый рукав пуловера, подошла к ничего не подозревавшей мисс О'Брайен, спокойно наблюдавшей как она это проделывала, и изо всех сил ударила ее кулаком в нос. Этни свалилась на пол, от удивления даже не почувствовав боли и не успев вскрикнуть. Покупательницы, мужья и братья которых наносили друг другу удары едва ли не с самого рождения, с восхищением оценили силу и точность этого прямого попадания. Презрев элементарные правила благородного искусства бокса, миссис Нивз налетела на лежавшую жертву, схватила ее за волосы, заставила подняться и левой рукой нанесла апперкот, вызвавший шепот одобрения у зрительниц и заставивший Этни выплюнуть вставную челюсть. Она чуть было снова не оказалась на полу, но гувернантка доктора Дулинга поймала ее на лету, чтобы затем нанести удар справа в желудок. С долгим шипением, похожим на звук пробитого баллона, Этни упала на пол и больше не поднималась. Миссис Нивз, бросив презрительный взгляд на свою жертву, строго посмотрела на всех присутствующих. – Пусть это будет уроком для тех, кто вздумает клеветать! Игэн О'Мирей – отличный парень, и он глубоко страдает, так что нужно быть последней из последних, чтобы очернять страдающего человека… Мистер О'Нейл, я зайду позже, когда из магазина уберут мусор, и еще я вам очень благодарна за понимание. Старик встал и перед покупателями, ожидавшими его реакции, заявил: – Миссис Нивз, я всегда испытывал к вам чувство глубокого уважения, и сегодня вы еще раз убедили меня в моей правоте. Я уверен, что доктор Игэн О'Мирей – прекрасный человек. Кроме того, он не мог бы быть иным, поскольку его воспитали вы. Вам есть чем гордиться, миссис Нивз, и я благодарен вам за то, что вы посещаете мой магазин, в котором я всегда буду рад вас обслужить! Потребовалось немало труда, чтобы привести в чувства мисс О'Брайен. Пришлось растирать ей виски, накачивать ее плохоньким виски, совать ей под нос ватку с уксусом, чтобы она наконец соизволила вернуться к действительности. Когда она пришла в себя, то расплакалась и принялась выкрикивать различные угрозы, которые из-за отсутствия вставной челюсти превратились в шамканье. И тогда Дайон О'Нейл вновь взял слово. – Ваша мать, мисс О'Брайен, была почтенной женщиной, а ваш отец – человеком, которому я с удовольствием пожимал руку. Если бы они могли вас сейчас увидеть, то, как и я, были бы возмущены вашим поведением. С сожалением должен вам сообщить, что отныне вам придется делать покупки в другом месте. В результате этого безапелляционного заявления весь Бойль вскоре узнал, что Этни О'Брайен больше не считалась порядочным человеком. |
||
|