"Убийство девственника" - читать интересную книгу автора (Эксбрайя Шарль)2Томас Отевоз отвез девушку в офис, где обычно обедала прислуга. Дебору встретил высокий солидный мужчина, напомнивший ей Президента Республики на портрете, висящем в каждой мэрии Франции. Елейные манеры и низкий голос Эдуарда Боссю, который 15 лет работал у Нантье дворецким, тут же вызвал у Деборы уважение. Среди прислуги он был знаменитостью, и репутация нередко обязывала его выступать судьей при решении споров, возникающих между хозяевами и служащими. И те, и другие отдавали должное его умению соблюдать нейтралитет и ценили его рассудительность. При виде вошедшей он поднялся: – Мадемуазель Пьюсергуи? Дебора присела в реверансе, чем тронула Эдуарда. – Меня зовут Эдуард Боссю. Я выполняю обязанности дворецкого. – Мое имя Дебора. – Дебора, разрешите представить вам моих сотрудниц. – Он указал на худую седоволосую женщину, стоящую у плиты. – Агата Вьельвинь, кухарка и очень мудрая женщина. Настоятельно рекомендую вам прислушиваться к ее советам. – Обязательно. Агата, польщенная такой характеристикой, проворковала: – Спасибо, господин Эдуард… Добро пожаловать, Дебора. Дворецкий показал на приветливо улыбающуюся молодую женщину, не особенно красивую, но очень энергичную особу. – Моника Люзене. Первая горничная. Дебора кивнула. – Здравствуйте, мадемуазель Люзене. – Можете звать меня просто Моника, детка. Ее тон явно не понравился Эдуарду, он нервно прикусил губу. То ли Моника не заметила этого, то ли ей было просто наплевать, но она продолжила: – Если хотите знать мое мнение, Дебора, вы слишком красивы для этой работы… С ней случится то же, что и с Сюзанной, – добавила она, обращаясь к остальным. – Моника! – Да, господин Эдуард? – Я считаю неуместным посвящать в интимные истории нашу молодую коллегу! – Ей это только на пользу пойдет. – Первый и последний раз говорю вам: не утруждайте себя! Дебора, с Томасом вы уже знакомы, не стоит вам его представлять. Если не ошибаюсь, вы очень религиозны? – Как и все здесь. Разве нет? – Никто, кроме Моники и модам Вьельвинь среди нас и мадемуазель Армандины среди хозяев. Присаживайтесь, Дебора, пообедаете с нами, потом Моника покажет вам вашу комнату, а в два часа вас хотят увидеть господа. Комната понравилась Деборе. Никогда в жизни она не жила в таком роскошном месте, да еще принадлежавшем ей одной! Монику позабавил восторг ее новой коллеги. – Послушайте, Дебора, не хочу вам портить настроение, но должна сказать, что жилье, жалованье, вкусная кормежка – это приятная сторона дела. Эдуард, конечно, немного вредный, но вообще-то парень славный. Агата – старая карга, Томас не вылезает из-под своей машины и просто дурак, но… – Что но? – …еще есть хозяева. Генриетта Нантье – дылда, принимающая себя Бог весть за кого, а все потому, что ее отец сколотил состояние на производстве макарон, которое муж ее – она сама его на себе женила – потихоньку спускает. Кстати, не без помощи сына, красавчика Жан-Жака. Этот ничего не делает вообще, только за девками бегает да в долги влезает. Патрик Гюнье, супруг дочери Нантье, тоже хорош, ему подражает. Все вместе они ждут не дождутся смерти дядюшки Жерома, который после кончины отца и замужества сестры забрал свои деньги из дела и обратил их в бриллианты, которые хранит у себя в спальне и никому не желает отдавать. Они вокруг него суетятся, делают вид, что души в нем не чают, а у самих глаза убийц. Единственный действительно хороший человек в этом доме – Армандина. На ней все кому не лень зло срывают, а она за своим прядильным станком, что привезла лет сорок назад из Рюи, ничего не замечает. Сколько километров кружев она уже наплела! – А что она с ним делает? – Отдает на продажу в пользу нуждающихся. – Моника, мне хочется вернуться домой. – Почему? – Все эти люди – приспешники дьявола! Молодая женщина дружелюбно похлопала Дебору по плечу. – Не расстраивайтесь, малышка! У вас всегда будет время собрать чемодан, если станет невмоготу. Не лишайте меня удовольствия созерцать выражение лица Ирены Гюнье, когда она вас увидит. Ее ведь инфаркт может хватить! – Почему? – Из-за Сюзанны. Эдуард рассердится, если узнает, что я вам рассказала. Но я думаю, что должна вас предупредить. Вас взяли на место Сюзанны, девушки примерно вашего возраста, только блондинки с постоянно влажными от затаенной нежности глазами. Жан-Жак и Патрик тут же начали вокруг нее крутиться, крошка вскоре оказалась беременной и не захотела признаться от кого. Скандал! Жан-Жака запилила мать, а на Патрика набросилась жена, даже сам отец не остался вне подозрений домашних. – И сказал Господь: за то, что дочери Сиона надменны, и ходят подняв голову и обольщая взорами, и выступают величавой поступью, гремя цепочками на ногах, оголит Господь темя дочерей Сиона и обнажит Господь срамоту их. С круглыми глазами Моника слушала Дебору. – Ну надо же! И часто это на вас находит? Если, конечно, вам нравится, то, пожалуйста, меня это не смущает… Короче говоря, Сюзанну, в конце концов, выгнали, пригрозив, что если она снова появится, на нее подадут в суд за шантаж. Правда, ей все-таки выдали две тысячи франков и устроили в заведение для девушек, попадающих в такого рода ситуации. Была бы я на ее месте! Но хотите верьте, хотите нет, а в офисе Сюзанну все осудили, потому что хозяева – это свято. С тех пор мы с Эдуардом в натянутых отношениях. Так что будьте осторожны. – Я ничего не боюсь. Всевышний не оставит меня. Моника посмотрела на нее сочувственно: – С подобными представлениями вы плохо кончите. Дебора улыбнулась. – Не волнуйтесь, если Господь не придет мне на помощь, я смогу сама себя защитить. – Каким образом? – Кулаками! – Кулаками? И чтобы убедить свою новую подругу, Дебора рассказала ей о том, что с ней приключилось в городском саду. Моника оживилась. – А вы мне нравитесь! Чувствую, мы подружимся. И не стесняйтесь обращаться ко мне с любыми неприятностями. Мадам держится за меня, что, кстати, раздражает Эдуарда и Агату. Моника ушла, и Дебора принялась приводить себя в порядок. Она переоделась в выданное ей черное платье, оказавшееся как раз ее размера, повязала кокетливый белый фартук и укрепила на голове чепец. Девушка заканчивала приготовления, когда появился Эдуард: оценить ту, которую ему предстояло представить господам. Несмотря на свою обычную сухость, он не смог удержаться от восторженного возгласа: – Преклоняю колено! Безупречно, Дебора, действительно безупречно! Час пробил, следуйте за мной. Нас ждут. На лестнице Эдуард дал новенькой последние указания, напомнив, что она должна только поздороваться и больше ничего не говорить, пока ее не спросят, и ни в коем случае не забывать об этикете. От волнения сердце Деборы замерло в груди, когда вслед за Эдуардом она перешагнула порог гостиной. Хозяйку дома узнать было несложно: действительно дылда, которой, судя по ее худобе, отцовские макароны впрок не пошли. Рядом – пятидесятилетний мужчина, ничем не выделяющийся, разве что скукой, исходящей от всей его бесцветной фигуры. Это был, по-видимому, господин Нантье. Напротив него – милая седая толстушка, в которой Дебора без труда узнала Армандину. Она сидела рядом с худощавым господином лет шестидесяти с пронизывающими злыми глазенками. Без сомнения, дядя Жером. Чуть поодаль – молодая женщина, богатство платья которой подчеркивало блеклость ее лица, – Ирена Гюнье. Она болтала с высоким блондином, которого называла «дорогой». Ее муж – великолепный Патрик. И, наконец, облокотившийся на тумбочку с ликерами красивый широкоплечий брюнет бесцеремонно рассматривал Дебору. Девушка поняла, что она наблюдает первые притязания Жан-Жака Нантье. Поклонившись мадам Нантье, Эдуард монотонно начал: – Позвольте представить вам Дебору Пьюсергуи, поступившую сегодня к нам на службу. Жан-Жак разразился хохотом. – К нам пожаловала предсказательница. Как раз не хватало. А ну-ка, очаровательнейшая Дебора, скажите нам побыстрее, кто в воскресенье выиграет скачки в Отой! Послышались сдержанные возгласы, и Дебора покраснела до ушей, но, повернувшись к насмешнику, проговорила громким голосом: – Вы уподобляетесь тем, кто кричал Спасителю нашему: «Прореки, кто ударил тебя!» На какой-то миг все в удивлении замерли. Эдуард подумал, что слова девушки сочтут за личное оскорбление, но Армандина успела вступить: – Жан-Жак, вам нужно извиниться перед девушкой, пока она не подумала, что воспитание молодых людей в приличном обществе оставляет желать лучшего. Настала очередь Жан-Жака покраснеть. Будучи прилежным учеником, он послушался совета: – Дебора, приношу вам свои извинения. Армандина добавила: – Дитя мое, вы просто очаровательны. Не правда ли, Жорж? Выведенный из оцепенения хозяин дома подтвердил: – Действительно очаровательны. Ирена из кресла прошипела: – «Слишком!» – Это вызвало смешок дяди Жерома. Мадам Нантье поняла, что необходимо спасать положение. – Надеюсь, вам у нас понравится и вы старательно будете выполнять свои обязанности. Эдуард вас проинструктирует, а теперь вы свободны. Дебора присела в реверансе и вышла. Уходя, она услышала ядовитое замечание Ирены: – Я думаю, с этой нам опять не избежать истории… От природы сообразительная, Дебора быстро привыкла к своим новым обязанностям, все тонкости которых ей доброжелательно разъяснили Эдуард и Моника. Что до Агаты – она вскоре утратила свою обычную сдержанность и даже привязалась к новенькой, добросовестной в работе и прислушивающейся к каждому замечанию. За свою долгую карьеру кухарки Агата повидала многих, но Дебора ни на кого из них не была похожа. Один Отевоз продолжал не обращать на девушку никакого внимания, как не обращал внимания вообще ни на кого, погруженный в свой механический мир. Семейство Нантье со своей стороны тоже выражало нечто вроде симпатии к новой домработнице, и даже Ирена Гюнье смотрела на нее менее враждебно, поняв, что малышка знает свое место и не допустит фамильярностей. Но добрее всех была, конечно, старая Армандина, пообещавшая девушке научить ее пользоваться своим веретеном. Одним словом, дебют состоялся, и Эдуард мог быть спокоен. Неприятности начались недели через три. Дядя Жером, страдающий ревматизмом, слег, и служанка должна была приносить ему тарелку бульона в постель. Девушка поставила поднос на ночной столик и собиралась выйти, но Жером Маниго ее задержал: – Постойте, Дебора… Вы мне очень нравитесь, и я хотел бы показать кое-что, чего вы никогда не видели. Достаньте из верхнего ящика комода резную шкатулку. Она послушалась. Жером маленьким ключиком, который всегда висел у него на шее, открыл коробку и, предвкушая восторженную реакцию девушки, разложил перед ее глазами россыпь драгоценностей. – Что скажете? – Красиво. – Если вы будете себя хорошо со мной вести… Вы понимаете?… Я, может быть, разрешу вам взять одну из них. – Зачем они мне? Удивленный, он подозрительно на нее посмотрел, но понял, что она говорит искренне, и взорвался: – Убирайтесь отсюда! – Он захлопнул шкатулку и протянул ее Деборе: – Положите на место и очистите территорию. Довольно я на вас насмотрелся. Но это было только начало. Через несколько дней события приняли плачевный оборот. Однажды вечером Дебора, умывшись, собиралась уже переодеться в ночную рубашку и лечь в постель, когда в дверь тихо постучали. Она подумала, что Моника забыла ей что-то сказать, и, ничего не подозревая, открыла. Резкий толчок – и дверь захлопнулась за нагло смеющимся Жан-Жаком Нантье. От неожиданности она растерялась и только пробормотала: – Что вам нужно? – Захотелось с вами побеседовать. Дебора догадалась, что то, о чем предупреждала ее Моника, свершилось и ей предстоит защищаться: – Немедленно выйдите! Он ласково улыбнулся. – Ну что вы, не стройте из себя злюку, вы ведь не такая! Ошибка наследника Нантье заключалась в том, что он не привык к поражениям на любовном фронте. Дебора поняла, что постоять за свою невинность она сможет, только применив те же методы, что и в горах. Желая избежать кровопролития, она сделала последнюю попытку: – Вы ошибаетесь, я не Сюзанна! – Так вам рассказали! Знаете, лично я не имею к этому никакого отношения. – Будьте любезны, выйдите, пока я совсем не разозлилась! – Я думаю, в гневе вы еще прекрасней, и мне хотелось бы увидеть это поближе, совсем близко… Еще ни одна не могла устоять перед обаянием Жан-Жака. Самоуверенный обольститель склонился над Деборой, но девушка увернулась и со всей сила принялась его колотить. Один удар пришелся в бровь, из раны стала сочиться кровь. Молодой человек замер, спрашивая себя, действительно ли все это происходит с ним. – А теперь уходите! – Разбежалась! Вытирая рукавом текущую по лицу кровь, злой, униженный, он кинулся на девушку, но удар ногой в живот остановил его. Не давая ему опомниться, Дебора схватила украшавшую камин вазу и разбила ее о голову своего воздыхателя, после чего тот свалился к ее ногам. В тот момент дверь распахнулась перед Моникой: – Дебора, что все это… Но слова застряли у нее в горле, когда она увидела наследника Нантье валяющимся с окровавленным лицом на полу возле ее подруги. – Господи, вы же его убили! – Я… я не думаю… или же голова у него не слишком крепкая. Моника упала на колени перед раненым, понемногу приходящим в себя, и не без злорадства заметила: – Хорошо вы его разукрасили! – Она собрала осколки вазы. – Счастье, что ваза не бронзовая, а то бы оставалось только звонить в полицию! Появились перепуганная Армандина, – она жила этажом ниже, как раз под комнатой Деборы: – Что-нибудь случилось? Моника отодвинулась, пропуская ее вперед, но вид Жан-Жака, казалось, не произвел на госпожу особого впечатления. – Да наш Дон-Жуан как будто разбил себе клювик! Что произошло? Моника взяла объяснения на себя: – Дебора слегка его утихомирила, разбив о его голову сувенир из Аркашона. Старая дама тихо рассмеялась. – Вы даже не представляете себе, Дебора, какое удовольствие мне доставили! Жаль, что вы не можете поступить так со всеми мужчинами этого дома. Вы хорошая девушка, дитя мое! Отвесив раненому пощечину, мадемуазель Армандина привела его в чувство. – Где я? – Там, где вас не должно быть: в комнате Деборы. – Ах, да… Что со мной случилось? – Вам всего лишь доказали, что не все женщины такие, как думаете вы и ваш приятель. Завтра утром пойдете к доктору Ланан, он вам наложит два-три шва. Надеюсь, что у вас останется шрам, и, глядя на себя в зеркало, вы каждый раз будете стыдиться. Это было бы полезно. Вставайте, я вас провожу. С мутными глазами Жан-Жак поднялся и спросил у Деборы: – Где вы так драться научились? – У братьев. – Я должен перед вами извиниться, Дебора. Прошу вас, простите меня. С этими словами Жан-Жак, опершись о плечо своей тети (у него еще немного кружилась голова), покинул комнату. Оставшись снова одна, Дебора взяла лист бумаги и, вспоминая о Паскале Аренас, о парне из городского сада, о намеках Жерома Нантье и, наконец, о нападении Жан-Жака, написала своей матери: «Мама, Вы правы. Католики или протестанты – все мужчины одинаково отвратительны». Если от домашних Жан-Жак мог скрыть свое ночное приключение – ни свет ни заря он сходил к врачу наложить повязку и рассказал дома, что поскользнулся и упал на тротуар, – то утаить правду от деверя ему не удалось: накануне они заключили пари, кто из них первый одержит над Деборой победу. Отказываясь прислушаться к предостережениям Жан-Жака, Патрик Гюнье хвастался, что окажется на высоте там, где его приятель потерпел полный провал. – Не горячись, Патрик, у этой малышки зверский удар. Гюнье самодовольно улыбнулся. – Я устрою так, что она не сможет слишком размахаться. – Трудновато будет! – Вовсе нет. Главное – дождаться подходящего случая. – Патрик, отстань от нее! Гюнье удивленно посмотрел на своего соперника: – Ты это серьезно? – Да… Девочка непростая. Славная девочка. Давай оставим ее в покое. Патрик прыснул: – Со временем, разумеется, оставлю. Жан-Жак занервничал. – Как Сюзанну? – А вот этого не надо! Сюзанна не по моей, а по твоей части. Появление Ирены Гюнье положило конец этому бессмысленному спору. Случай представился однажды после обеда, когда господин Нантье работал у себя в кабинете, мадемуазель Армандина и Жером отдыхали (каждый у себя в комнате), мадам Нантье с дочерью уехали на благотворительное собрание, а распорядитель и Моника – по делам. Агата с Деборой сидели вдвоем на кухне и щипали курицу. Патрик побежал к своему товарищу. – Момент настал, старик! Мне нужна твоя помощь! – Чего ты хочешь? Чтобы я заранее позвонил врачу? – Внутренний голос подсказывает мне, что я обойдусь без врача. – Не доверяй своему внутреннему голосу. – Боишься проиграть пари? – Я готов удвоить ставку. – Идет! Но только по правилам! – Я по-другому не играю, господин Гюнье! – Отлично, в таком случае, я пришлю к тебе Агату. – Агату? Что я с ней будут делать? – Что хочешь. Она сейчас на кухне с Деборой, и ты понимаешь, что она мне несколько мешает… Рассказывая о том, что в молодости она могла выйти замуж за миллионера, Агата заканчивала разделывать курицу, когда на кухню вошел Патрик. – Агата, Жан-Жак просит вас зайти к нему в гостиную. – В гостиную? – Он должен поговорить с вами по поводу одной вечеринки, которую думает устроить. – Я не могу показаться в таком виде в гостиной… Обычно госпожа сама… – Ничего страшного. Давайте быстрее, Жан-Жаку не терпится дать вам указания. Что-то бурча себе под нос, кухарка сняла фартук и прошла в гостиную. – А, Агата! Мы с Патриком хотели позвать несколько друзей, и я желал бы, чтобы вы приготовили что-нибудь менее торжественное, чем обычно заказывает моя матушка. – Что вам угодно, чтобы было подано? И Жан-Жак принялся нудно разглагольствовать о гастрономии, стараясь протянуть время, чтобы Патрик успел реализовать свою любовную стратегию. Они перешли к обсуждению закусок, когда из кухни донесся вопль, напоминающий вой раненого льва. Оба вскочили и побежали на крик. Наследник Нантье едва не разразился хохотом, увидев следующее: Дебора со сверкающими гневом глазами, немного растрепанная, стояла напротив Патрика Гюнье, который, охая, держался за поясницу. Жан-Жак с удивлением заметил, что левая рука его приятеля в крови. – Что с тобой, Патрик? – Эта проклятая девица меня ранила! – Ранила? Куда? – Трудно сказать, старик, а еще труднее показать! Жан-Жак корчился от хохота, Агата кричала: – Дебора! Как вы могли? Девушка ответила: – Как я могла! Но он на меня набросился! Заломил мне руки и хотел поцеловать! – И что? – Ну, а я держала в руке шампур и воткнула его куда смогла! Усевшись на стул, Жан-Жак плакал от смеха. Кухарка обратилась к потерпевшему: – Господин Патрик, вы что, не понимаете, что не все девушки похожи на Сюзанну? – По-моему, сейчас не время меня воспитывать! – Хорошо, идите к себе, Дебора, а вы, Жан-Жак, оставьте меня наедине с господином Патриком, я за ним поухаживаю. Давайте, спускайте штаны, господин Патрик! Раненый смущенно возразил: – Вы правда хотите… – А что вы думаете? Что я, дожив до таких лет, мужской задницы не видела? Видела, и не одну, знаете ли! Уходя, Жан-Жак посоветовал: – Старик, если бы вы были честным игроком, то в свою очередь тоже бы извинились перед религиозной девственницей. – Ну ладно, ладно, ты выиграл… Приношу вам свои извинения, Дебора. Она окинула его презрительным взглядом: – «Смотрите прямо и поступайте праведно, ибо благодать моя осенит и правда восторжествует», – так говорил Господь устами Исайи. – Аминь, – добавила Агата. На протяжении последующих дней Дебора не переставала спрашивать себя: не лучше ли ей в самом деле вернуться домой, ведь эти Нантье ей порядком надоели. В конце концов она не уехала, но только потому, что мадемуазель Армандина ее об этом попросила, да и Моника посоветовала остаться. Дворецкий, которому Агата все рассказала, посчитал, что девушка слишком многое себе позволяет, но в то же время признал, что у нее не было другого способа защитить свою честь, и выразил надежду, что подобные истории не повторятся. Весь этот сыр-бор был скоро забыт по двум причинам: во-первых, приближался день традиционного приема Нантье, и один министр, женившийся в Анси, должен был украсить его своим присутствием. Во-вторых, однажды к госпоже явился Эдуард с перекошенным лицом и доложил, что он только что встретил Сюзанну Нанто, горничную, от которой они думали навсегда избавиться. По мнению дворецкого, речь шла о попытке шантажа или мести. О том, в какие формы выльется эта месть, можно было только догадываться, но в любом случае следовало опасаться скандала. Несколькими днями позже Эдуард чуть не упал, когда на лестнице, ведущей на этаж к прислуге, заметил Сюзанну. Он догнал ее. – Сюзанна! Как вы посмели! В этом доме! Как вы сюда вошли? Кто открыл вам дверь? Девушка смерила его взглядом и грубо – Эдуард не помнил, чтобы с ним вообще кто-нибудь так разговаривал – процедила: – Толстяк, если тебя спросят, скажешь, что ничего не видел. Ясно? Пораженный такой наглостью, дворецкий с трудом перевел дыхание, но когда собрался с мыслями, было уже поздно: Сюзанна исчезла, захлопнув за собой дверь, выходящую на бульвар. Какая дерзость! Что она себе позволяет! Почему она так изменилась? Он побежал к хозяйке, чтобы в подробностях описать ей невероятную сцену, от которой он никак не мог прийти в себя. Мадам Нантье с достоинством его выслушала. – Благодарю вас, Эдуард… Я проведу расследование и выясню, кто же настолько потерял голову, чтобы осмелиться впустить в наш дом эту девчонку. Я бы никогда не поверила, что это возможно, если бы кто-то другой мне об этом сообщил… Это так сложно, Эдуард, – управлять домом, в котором мужчины забыли о своих обязанностях. Дворецкий ограничился кивком, Генриетта Нантье продолжала: – А сейчас займемся приемом. Все должно быть на уровне, которого требует наше положение в обществе. Вы ведь знаете, что мы принимаем министра Гранделя и его жену Шанталь, слывущую самой красивой женщиной в Париже. Монику поставим в гардероб, вы будете встречать гостей, а Дебора подаст прохладительные напитки. Как обычно, я рассчитываю на вас, Эдуард, и хочу, чтобы все прошло наилучшим образом. – Можете не сомневаться, мадам, я сделаю все, что от меня зависит. Как и желала Генриетта Нантье, вечер проходил как по маслу. Мадемуазель Армандина развлекала пожилых дам, их мужей взял на себя Жорж Нантье, Ирена играла роль хозяйки дома, а Жан-Жак и Патрик обхаживали Шанталь Грандель, действительно очень красивую. Единственным ее недостатком были слишком большие ступни, отчего она очень страдала. Что до министра, он принадлежал к разряду светских людей, чересчур хорошо воспитанных, чтобы показать, как ему скучно среди себе подобных. Атмосфера вечера резко изменилась, когда в гостиную, катя перед собой столик с прохладительными напитками на любой вкус, вошла Дебора. Ее сопровождал Эдуард. Природная красота яркой брюнетки с голубыми глазами поразила мужчин и женщин, привыкших к искусственным лицам и прическам, что было особенно приятно Генриетте Нантье. По общему мнению, у нее на службе находилась одна из самых красивых девушек города. И еще радостней было то, что дяди Жерома с его вечными скептическими хихиканьями здесь не было: этот медведь не переносил никакого общества и в дни приемов рано отправлялся к себе в спальню, где ему накрывали скромный ужин. Кроме Жан-Жака и Патрика, все мужчины, окружавшие Шанталь Грандель, оставили ее и залюбовались Деборой, и Шанталь почувствовала в этом минутном безразличии жестокое оскорбление. Ее настроение испортилось до того, что, когда Дебора проходила мимо, она незаметно вытянула ногу так, чтобы служанка споткнулась. Столик чуть не опрокинулся на одну пожилую даму, которая жалобно ахнула. Генриетта в ужасе набросилась на служанку: – Дебора! Что с вами? Вы что, не в состоянии следить за своими движениями?! Смущенная, но искренняя девушка попыталась объясниться: – Простите, мадам, но я не заметила ноги госпожи. Пробежали смешки, похожие на легкое дуновенье весеннего ветра, но, как бы их ни пытались сдержать, от Шанталь они не ускользнули, а малейшее упоминание о ногах совершенно выводило ее из себя. Дрожа от злости, она крикнула: – Скажите еще, что я поставила вам подножку! – Ваша нога… – Да вы просто нахалка! История принимала нежелательный оборот. Эдуард, прекрасно видевший маневр мадам Грандель, хотел увести Дебору, но в сраженье вступил министр: – Это переходит всякие границы! Немедленно извинитесь перед мадам Грандель! – Извиниться?! Привыкший к беспрекословному повиновению министр повторил по слогам: – Нс-мед-лсн-но! – Нет! – Что?!!! Мадам Нантье была совершенно убита. Она думала, что победа у нее в руках, и вдруг все рухнуло! Триумф превращался в полный провал по вине какого-то ничтожного созданья, осмелившего перечить Гектору Грандель! Шанталь встала и взяла мужа за руку. – Друг мой, прошу вас, пойдемте отсюда! Министр отвел руку супруги: – Секундочку, дорогая! Мне хотелось бы узнать причины такой наглости! Возмущение переполнило Дебору. – Господь унижает нас, когда мы заблуждаемся, но приказывает нам быть неумолимыми в нашей вере, когда правда с нами! Госпожа специально вытянула ногу, чтобы я упала. Такое обвинение произвело настоящую сенсацию. Цвет лица Гранделя изменился на ярко-пунцовый. Его жена издала стон раненой птицы и рухнула без чувств, на что никто не обратил внимания. Эдуард тряс руку хозяйки дома, умоляя ее не падать духом. Министр произнес: – Вы осмелились… Дебора отпустила столик на колесиках и от волнения и гнева неожиданно перешла на свой родной патуанский: – Е piei, m'en foule! M'emmasguas toutеs! S'es pas que de messourguies! M'en vaou a moun oustaou! (И вообще мне наплевать! Вы все здесь мне надоели! Вы все здесь вруны! Я уезжаю домой!) Вопреки ожиданиям, министр не кинулся врукопашную. Лицо его сначала расплылось в недоверии, а потом он почти дружески спросил: – Вы не могли бы повторить еще раз то, что вы только что сказали, и так, как вы это сказали? – Е piei, m'en foutе! M'emmasquas toutes! S'es pas que de messourguies! M'en vaou a moun oustaou! На том же языке Гектор ответил: – D'ente ses, moun pitchio? (Откуда вы родом?) – Из Оспитале. – Ma grand habito encaro Sind-Andre-de-Valborgno! (Моя бабушка до сих пор живет в Сант-Андре-де-Вальборн). Ветер подул в другую сторону, и Генриетта Нантье снова обрела надежду. Шанталь Грандель, предчувствуя поражение, сделала попытку продолжить сраженье: – Гектор… – Довольно, Шанталь. Сядьте. Этот ребенок случайно вас задел. – Но Гектор, вы же сами… – Перестаньте, Шанталь, не то вы станете просто смешны! Coumo vous appelas, moun pichio? (Дитя мое, как вас зовут?) – Дебора Пьюсергуи. Министр пришел в полное умиление. – Y a pas gue per aqui, din noslos mountagnos, per porta do tans poulis prenou (Только у нас в горах дают такие красивые имена!) Генриетта Нантье перевела дыханье. Положение было спасено. Господи! Как же умно было со стороны Деборы родиться там же, где и их гость! – Debourah! Voules me douna uno bollo joyo? (Дебора, вы хотите сделать мне приятное?) – Se pode. (Если я смогу) – Coonnesses llou Siaoume de los Bataillos? (Знаете ли вы Псалом Сражения?) – Segu! (Конечно!) – Vous en pregue, cantas me lou (Тогда прошу вас, спойте его для меня!) Девушка посмотрела на Генриетту, та кивком головы дала ей свое добро. И тогда по гостиной разлилась старинная песня. Она взлетала, падала, снова взлетала и парила над всеми этими людьми, которые, слушая ее, вдруг начинали осознавать свое ничтожество. Им становилось неуютно. Грандель подпевал Деборе, и их голоса сливались в один. Вечер имел невероятный успех. Гектор Грандель, уходя, уверял Нантье, что пережил незабываемые мгновенья, и благодарил хозяев от всего сердца. На следующее утро, за завтраком, Генриетта Нантье в присутствии всех домашних поздравила Дебору с успехом, который она имела во время вчерашнего приема. – А теперь сходите к господину Жерому и скажите, что кофе подан. Через несколько секунд Дебора вернулась в комнату. Она была очень бледна, на глазах у нее блестели слезы. Генриетта почувствовала недоброе. – Мадам! – Что? В чем дело? Почему Жером не спустился? – Он не может… – Почему? – Потому что он мертв! Известие заставило всех вскочить со своих мест. Гибель Жерома означала, что шкатулку с бриллиантами вскоре можно будет открыть. Жорж Нантье не мог поверить своему счастью… Он почти закричал: – Откуда вы знаете, что он мертв? – Он весь в крови! Инера с матерью взвизгнули от ужаса, а Дебора тем временем практично добавила: – Это немудрено. Ему вонзили нож прямо в сердце. |
||
|