"Музыка, вперед!" - читать интересную книгу автора (Эксбрайя Шарль)

ГЛАВА VIII

Ход событий ускорялся. С вершины холмов видны были красные всполохи пожаров. В небе кружили самолеты, издалека они напоминали шершней. Даже самые наивные из прихожан дона Фаусто догадались, что стоят у края пропасти и в любой момент могут свалиться туда. Ожидание отбивало всякую охоту заниматься обычными делами, и жители запирались в своих домах, прислушиваясь к гулу приближающейся войны.

Окруженный ореолом славы, Аттилио заседал в мэрии в компании де Беллиса и Бонакки. В благодарность за помощь в укрытии опасного покойника были приглашены также Венацца с Бергасси и Джанни. Только Веничьо и Виргилий отсутствовали на собрании деревенского актива. Первый – потому что предпочёл не слишком бросаться в глаза, а второй – потому что полностью потерял чувство времени, занимаясь поисками трупа синьора Криппа.

Аттилио признательно посмотрел на соратников:

– Друзья мои! Позвольте поблагодарить вас всех… Я никогда не забуду, что вы для меня сделали! Однако, чтобы между нами не оставалось неясностей, я должен заявить, что не убивал дона Лючано. Не скрою, такое желание появлялось у меня не раз, но я не делал этого. Если бы сражение шло на улицах Страмолетто, можно было подкинуть его труп среди убитых и замять это дело. Правда, в этом случае у нас тоже появится шанс присоединиться к дону Лючано. Падре неустанно молится за нас, осталось только надеяться, что Бог услышит его мольбы. А мы должны готовиться к возможному приходу американцев и подумать, как их встретить. Они должны сразу понять, что мы за них.

Бергасси старательно чесал голову. Он размышлял… Наконец, приведя свои мысли в порядок, он поднял руку. Аттилио дал ему слово.

– Вот… Американцы наступают, как сказало радио. Значит, немцы отступают?

– Логично!

– Мы находимся позади немцев, которые находятся между американцами и нами.

– И что?

– А то, что немцы пройдут через Страмолетто раньше американцев.

Они ошеломленно переглянулись. Никто не подумал о такой возможности. Но логика была безупречной. Бергасси безжалостно развивал свою мысль:

– А если немцы придут первыми, они, вероятно, будут не в лучшем расположении духа после поражения. Доноса Виргилия или полицейского им будет достаточно, чтобы отправить на виселицу нас всех. Вы не согласны?

Они были согласны. Чем больше они думали об этом, тем более очевидной становилась перспектива больших неприятностей. Аттилио понял, что радость была преждевременной. Он еще не выбрался из ловушки. Де Беллис, понимая душевное состояние друга, хотел его успокоить:

– Мы не оставим тебя в беде, Аттилио.

– Знаю, Этторе, но мне все равно, расстреляют ли меня одного или в компании с вами.

Что делать? Как избежать ужасной участи? Капелляро напрасно ломал себе голову, решение не приходило. Джанни пришел ему на помощь и сухо спросил:

– Мы мужчины или нет?

Заинтригованные, они подтвердили свою принадлежность к сильному полу.

– Если первыми войдут немцы, мы плечом к плечу выйдем им навстречу. Они ведь не станут стрелять в безоружных людей?

Венацца не был в этом уверен:

– Может быть, может быть… а если станут?

Джанни гордо выпятил грудь:

– Мы умрем во имя свободы, но не встанем на колени!

Героический порыв поднял их над земными страхами. Аттилио торжественно объявил:

– О нас заговорит вся Италия! Нас будут называть мучениками! Не удивлюсь, если потом у въезда в Страмолетто поместят мемориальную доску с нашими именами.

Практичный Бергасси вскользь заметил:

– Плевать мне на эту доску, если не я ее буду читать! Доска меня не воскресит!

Здравый смысл бакалейщика охладил героев. К нему присоединился Венацци:

– Погибать поодиночке или всем вместе – это суть дела не меняет.

Мало-помалу все пришли к мнению, что Джанни высказывает слишком смелые идеи. Не осмеливаясь поднять глаза на сына, Аттилио обратился к булочнику:

– Что ты предлагаешь, Этторе?

– Я думаю, что…

И в наступившей тишине он закончил:

– …придется попросить Марио снова принять мэрию.

Виргилий выбрался из дома священника через окно. Он воспользовался тем, что дон Фаусто ушел в церковь, чтобы проверить, не прячется ли дон Лючано в одном из сундуков падре. Его не напугали ни война, ни угроза смерти. Он даже забыл о своей мечте захватить мэрию и занять там главный пост. Он преследовал лишь одну цель – отыскать тело синьора Криппа, принести его на площадь, созвать весь народ и предъявить им доказательство преступления. Он уже давно не осознавал, зачем ему это надо. Его больной мозг трещал под давлением навязчивой идеи.

Молодость часто принимает проявления человеческой слабости за отвратительную трусость. Джанни покинул мэрию, возмущенный до глубины души, и пошел к Авроре. Вдвоем они направились к их привычному убежищу. При виде ужасного зрелища битвы, открывшегося их взорам, Аврора задрожала. Джанни прижал ее к себе.

– Не надо бояться.

– Это несправедливо! Они могли бы подождать, пока мы поженимся.

Он поцеловал ее в щеку, как старший брат.

– Может, все обойдется.

– Не надо обманывать себя, Джанни. Представь, что я тебе жена.

И, безнадежно всхлипнув, прибавила:

– Мы могли бы быть счастливы… Я уверена!

– Я тоже.

Скрывшись от посторонних взглядов, Барбьери и Пицци обсуждали планы на будущее. Пицци во всем доверял коллеге, признавая его интеллектуальное превосходство.

– Считаешь, что все пропало, Николо?

– Наверняка.

– Ты думаешь, немцы их не остановят?

– Пошевели мозгами, Вито. Они не смогли помешать их высадке ни на Сицилиии, ни в Неаполе. Мы вытянули не ту карту, старина.

– Что будем делать? Ждать немцев?

– Чтоб они забрали нас на фронт? Очень надо.

– Тогда?…

– Надо сматываться.

– Куда?

– В Фоджу. Там разберемся.

– Но как мы вернемся в Фоджу? Где мы возьмем колеса?

– Не рассчитывай, что они их отдадут. Отсюда до Фоджи километров 50, если напрямик. Не бог весть какое расстояние.

– Не люблю ходить пешком.

– Вито, не время вспоминать, что ты любишь, а что нет. Тебя должно волновать только одно – твоя шкура!

Пицци по своей ограниченности не мог долго беспокоиться о завтрашнем дне.

– Уверен, если прихлопнуть парочку идиотов, остальные сразу прибегут с колесами.

– Болван! Скольких ты прихлопнешь, пока тебя самого не разорвут на клочки? Не стоит тратить время. Раньше выйдем – раньше придем.

Пицци надулся:

– Я не уйду без толстого!

– Что ты с ним будешь делать?

– Уведу с собой. Пусть заплатит за свои шуточки! К тому же, он послужит заложником в случае непредвиденных осложнений.

– А как ты заставишь его пойти с нами?

– За это не беспокойся, Николо!

Марио чувствовал себя не в своей тарелке. Он не верил своему счастью. Отношение к нему жителей Страмолетто походило на чудо. Он боялся, как бы они не опомнились и не потребовали у него отчета в совершенных поступках. А вдруг его выдадут американцам как предателя? В дверь постучали. Не подумав, Веничьо крикнул:

– Войдите!

Но тут же испуганно вскочил при виде входящих Аттилио, Бонакки, де Беллиса, Венацца и Бергасси. Так и есть! Случилось то, чего он опасался. Бог знает, что они сотворят с ним! Глазами он поискал какое-нибудь оружие для защиты, но на столе не было даже кухонного ножа. Ох уж эта Бьянка с ее любовью к порядку! Еле слышно он прошептал:

– Что вы от меня хотите?

– Поговорить с тобой.

Марио почувствовал, что тиски, сжимавшие ему грудь, разжались. Если они хотят поговорить, значит, ничего серьезного ему не грозит. Не дожидаясь приглашения, они расселись, кто на свободных стульях, кто на столе.

– Слушаю вас.

– Объясни ему, Витторио!

Бергасси повторил свои доводы, доказывая, что, вполне вероятно, немцы войдут в Страмолетто раньше американцев. Марио клял себя, что не додумался до этого сам. В любом случае, они оказались действительно в затруднительном положении. Осознав это, Марио почувствовал себя хозяином положения. В голосе его появилась надменность:

– Зачем вы мне это рассказываете? При чем тут я?

Капелляро подал знак булочнику:

– Скажи ему, Этторе.

– Послушай, Марио, недавно на площади мы были великодушны к тебе. Одно слово Аттилио, и тебя бы повесили!

При одном воспоминании об этом Марио сник.

– Согласен. Что вы хотите?

– Мы не звери, Марио. Все, что мы хотим, это спасти Страмолетто от фашистских карателей. Мы подумали, что, если ты возьмешь мэрию, все обойдется. Теперь, когда дон Лючано мертв, никто не расскажет им, что произошло.

– А Виргилий?

Венацца вытянул свои огромные ручищи:

– Его я беру на себя.

– А полицейские?

– Ими тоже займутся, – сказал Аттилио.

– А когда немцы уйдут?

– Я вновь стану мэром, а ты будешь моим помощником. Будем работать вместе, как в старые добрые времена. Идет?

Марио не ожидал такой удачи, но постарался не показывать свое удовлетворение.

– Остается еще убийство дона Лючано. Пока неизвестно, кто его убил, жизнь в Страмолетто никогда не станет прежней, Аттилио. Нельзя забывать, что в Страмолетто живет убийца. Не то чтобы я жалею дона Лючано, но преступление есть преступление!

– Когда Страмолетто освободят, мы сами разберемся в этом деле, и убийце придется покинуть деревню.

– Ты уверен?

– Да.

– Хорошо. В таком случае, договорились.

Бьянка достала бутылку вина, и хотя во всей деревне от пушечных залпов сотрясались стены и вылетали стекла, из дома Веничьо доносился веселый перезвон стаканов.

Сидя на кухне, Феличиана и Данте пили граппу и слушали грохот дальнего боя. Синьора Каралло поставила свой стакан.

– После войны я займусь делом, о котором уже давно мечтаю, – буду писать поваренную книгу!

Комиссар пожал плечами:

– После войны? Кто вам сказал, что мы доживем до этого времени?

– Именно тогда, когда все под угрозой и все катится в гибельную пропасть, нужно строить будущее. После победы…

– Чьей?

– Какая разница? Победа не принадлежит никому. Но, к сожалению, с начала времен люди не могут понять этого, несмотря на огромный ужасный опыт.

– Я всегда боялся смерти, Феличиана. Однако я чувствую, что если она настигнет меня в вашем обществе, мне не будет страшно…

Толстуха взволнованно поглядела на своего гостя – тот улыбнулся ей. Она тоже улыбнулась. Они поняли, что отныне, живые или мертвые, они больше не расстанутся. Чтобы рассеять легкое смущение, Бутафочи заговорил:

– Судя по вашему «минестроне а ля романа», вы напишете замечательную книгу. Но вынужден заметить, что вы забыли добавить туда шалфей.

– Не вижу никакой необходимости.

Он подскочил:

– Но это нарушает традицию!

И они бросились в увлеченную дискуссию по вопросу совместимости шалфея и «минестроне а ля романа». А в это время горели города, взрывались мосты, жители покидали свои дома, а по дорогам Атилии шли люди из Висконсина, Огайо, Па-де-Кале, Савойи, Вюртемберга или Баварии, не зная ничего об этих прекрасных пейзажах, среди которых они умирали…

Барбьери и Пицци, крадучись, подошли к окну школы и заглянули внутрь. Пицци проворчал:

– Эта свинья ни о чем не беспокоится. Пошли, Николо, придется помешать ему переваривать пищу!

Они бесшумно приблизились к двери и, внезапно распахнув ее, ворвались в комнату. Но вопреки их ожиданиям, ни Феличиана, ни Данте не выглядели испуганными. Комиссар строго спросил:

– Прежде чем входить, принято стучаться! Что вам угодно?

Они переминались с ноги на ногу, не зная, как себя вести.

– Мы пришли предупредить, что уезжаем в Фоджу.

– Вам удалось найти колеса от машины?

– Нет. Мы пойдем пешком.

– Отлично. Счастливого пути!

Пицци рухнул на единственный стул.

– Вот-те на! Счастливого пути! Как тебе это нравится, Барбьери?

– Наглец!

– На мой взгляд, мы ему надоели еще больше, чем он нам.

По наглому тону Бутафочи понял, что не сможет так легко от них избавиться.

– Что вы собираетесь предпринять?

Пицци ответил:

– Просто-напросто взять тебя с собой!

– В Фоджу?

– В Фоджу.

– Пешком?

– Пешком.

– Вы меня удивляете.

– Ничего. Пошли!

Пицци вынул револьвер:

– Лучше не заставляйте меня применять силу!

– Но ведь тогда будет много шуму, не так ли?

– Я умею пользоваться рукояткой – это тише. Ты не представляешь, как мне удавалось изуродовать лица с помощью рукоятки.

– Хорошо. Я иду.

– Никонец я слышу разумную речь. Я был уверен, что ты не захочешь расстаться с нами.

Феличиана ни единым жестом не возразила против грубого вмешательства, и Данте даже показалось, что ее совсем не волнует происходящее. Но, перехватив ее взгляд, он успокоился.

Прежде чем выйти и погрузиться в опасную темноту ночи, Барбьери осторожно огляделся по сторонам. Убедившись, что все тихо, он подал знак Пицци. Тот подошел, толкая комиссара перед собой.

– Эй, Николо, толстую мамашу оставим здесь?

– Хватим с нас тяжелого груза.

– А она не устроит нам какой-нибудь гадости?

– Ты ее видел? У нее так трясутся поджилки, что она не скоро будет в состоянии выйти из дома. Пока она предупредит остальных, мы будем далеко!

Но вопреки их расчетам, они не ушли далеко. В километре от Страмолетто их пригвоздил к месту громовой голос:

– Музыка, вперед!

Они не видели музыкантов, но их окружали со всех сторон аккорды «Фуникули-Фуникула», беспорядочные, но искренние. Какофонию дополнял хохот Бутафочи. Полицейские окаменели, силясь понять, что происходит. Этот смех и насмешливая музыка в темноте, таящей смерть, приобретали неземное величие. Вскоре, не переставая играть, музыканты окружили беглецов, и Черные Рубашки узнали Аттилио Капелляро, Джанни, Веничьо, Венацца, Бонакки, де Беллиса и Бергасси. К ним, задыхаясь от бега, приближалась учительница. Пицци злобно сказал:

– Это толстая! Если бы ты меня послушал, Николо…

Полицаи стали браниться и угрожать музыкантам, но те играли с таким энтузиазмом, что заглушали ругань. Бутафочи подошел к Феличиане и взял ее за руку:

– Я знал, что могу на вас положиться!

– Как вы могли подумать, что я позволю им увести вас. Вы же не успели мне объяснить, почему вы считаете необходимым добавлять шалфей в «минестронс а ля романа»?

– А откуда музыка?

– Эти мошенники могли ожидать чего угодно, только не музыкальный концерт, мы рассчитывали ошеломить их и избежать драки.

Барбьери вновь обрел хладнокровие:

– Ты не уйдешь от нас, Бутафочи. Если мы умрем, то и ты умрешь вместе с нами!

Он поднял пистолет и приготовился выстрелить. Но в тот момент, когда он собирался нажать на гашетку, хлопнул выстрел. С пробитой головой фашист тяжело рухнул на землю. Голос карабинера спросил:

– Будешь продолжать, Пицци?

– Нет.

– Отдай пистолет Аттилио!

Полицейский повиновался.

– Хорошо. А теперь валяй в Фоджу. Иди прямо и не сворачивай.

Пицци, не пикнув, зашагал вперед. Когда стихло эхо его шагов, карабинер сказал:

– Я выстрелил, чтобы избежать худшего. По-моему, я сделал это вовремя.

Все принялись благодарить Джузеппе, особенно Бутафочи, который был обязан ему жизнью. Только Феличиана выглядела огорченной:

– Мне так хотелось, чтобы все закончилось музыкой.

Затем все пошли обратно в деревню, кроме де Беллиса и Бонакки, которые остались, чтобы скрыть тело Барбьери под камнями, пообещав вернуться за ним позже и похоронить его по-христиански.

Пицци никуда не ушел. Удалившись на некоторое расстояние, он остановился, лег на землю и затаился. Он больше не думал о немцах, о том, что они могут забрать его в действующую армию и отправить на фронт. Он не думал о спасении, которое ждало его в Фодже. Он жил отныне одной ненавистью. Как ни странно, но он обвинял в убийстве Барбьери комиссара, а не карабинера. Именно ему он хотел отомстить. Он уловил шорохи и догадался, чем занимаются де Беллис и Бонакки. Если бы у него было оружие, он подкрался бы сзади и убил обоих. Но подонок карабинер отнял у него револьвер. Пицци решил остаться в лесу до утра, а потом незаметно вернуться в Страмолетто, спрятаться там и дождаться прихода немцев. Он расскажет им все, что случилось, и приведет их к телу Барбьери. Он заставит немцев спалить эту дыру до тла. Его не пугает перспектива отправиться на бойню, если сначала ему позволят насладиться зрелищем расстрела Капелляро, Веничьо и всех их дружков.

Карабинер считал своим долгом делать обход Страмолетто поздно вечером, когда все спят, чтобы убедиться, что все в порядке. Закончив с этим, он возвращался к себе, как вдруг на его пути возникла фигура.

– Вы, Пепе? Что вы делаете на улице ночью вместо того, чтобы лежать в своей постели?

– Аттилио мне рассказал… Ты случайно не моего прикончил?

– Вашего?…

– Полицейского, которого я поклялся убить? Его зовут Пицци.

– Не волнуйтесь, это не он. Я отправил в мир иной Барбьери.

– Спасибо, Джузеппе. Теперь я могу спокойно заснуть. Я очень беспокоился. Хоть Изабелла и уверяет меня, что это не так, но но самом деле она никогда не простит, если я не сдержу слова. Слово священно, не правда ли, сынок?

У карабинера не хватило духу признаться, что в эту минуту Вито Пицци должен быть уже очень далеко.

Истощенный до крайности, на грани обморока, Виргилий брел домой. Он так и не нашел дона Лючано. И все же он был уверен, что обшарил все возможные укрытия. И ничего! Он зажег лампу и протянул руку к остаткам хлеба и двум луковицам. Это был весь его скудный ужин. Впрочем, ему ничего не хотелось, его пожирала «криппамания». Бросив хлеб с луком, он упал на колени перед распятием, моля Бога дать ему силы отыскать труп и вывести преступников на чистую воду. Но вспомнив, что Бог позволил американским захватчикам вступить на землю Италии, он понял бесполезность своей мольбы. Бог оказался антифашистом. Никогда он не позволит отыскать труп дона Лючано! Но кто может знать наперед, что будет в следующую минуту? Пути господни неисповедимы! Сандрино Виргилий, маленький горбатый сапожник, с душой корявой, как и его тело, вошел в спальню и прямо в одежде повалился на кровать. Но тут же с воплем вскочил: в его кровати кто-то лежал! Он забормотал:

– По… по какому праву? Кто вам позволил?

Незнакомец упрямо молчал. Тогда сапожник сходил на кухню за лампой.

– Вы будете отвечать?

Неподвижность самозванца придала Виргилию смелости:

– Убирайтесь отсюда, не то пожалеете!

Он схватил дубинку, которую всегда держал в комнате на случай, если в дом заберутся воры, и решительно шагнул к кровати, держа лампу над собой. Истошный крик огласил дом, когда он узнал дона Лючано, мирно почивавшего на его постели. Внезапно он начал смеяться, не в силах совладать с собой. Шатаясь, он добрался до кухни. Повсюду искать синьора Криппа, а найти его в собственном доме! Может, покойник пришел, чтобы забрать его с собой? Стоит ли отказываться от приглашения столь могущественного и богатого человека, как синьор Криппа? Вот удивятся в деревне, когда узнают, что он покинул их в компании с синьором Криппа! Восхищенный этой идеей, Виргилий вернулся в комнату со словами:

– Договорились, дон Лючано, я иду с вами.

Он залез на стол, обвязал вокруг верхней балки веревку, сделал свободный узел, накинул себе на шею и одним рывком прыгнул навстречу синьору Лючано Криппа.