"Ловушка для простака" - читать интересную книгу автора (Эксбрайя Шарль)

ГЛАВА II

Людовик Сенталло остался ждать продолжения дебатов в небольшой комнатке Дворца правосудия под охраной жандармов. Молодой человек отказался от какой бы то ни было еды. Людовик чувствовал, что никто ему не поверит и придется до конца своих дней сидеть в тюрьме за преступление, которого он не совершал. Ему хотелось умереть немедленно и не возвращаться в зал заседаний, где никто не желает принимать во внимание ни одно его слово. А с нежеланием понимать Сенталло столкнулся еще в полицейском участке, куда его привели, арестовав в кафе на Фриденштрассе. Людовику никогда не забыть лиц блюстителей порядка, которые его допрашивали, во что бы то ни стало пытаясь выяснить причины зверского избиения Херлеманна, в то время как Сенталло лишь тупо повторял:

– Это из-за Дженни.

Сначала полицейские и не думали сердиться. И даже комиссар, Феликс Стиллхард, добродушно захохотал.

– Вечно эти чертовы девчонки! – заговорщически подмигнул он. – Ну, мой мальчик, так что она тебе сделала, эта Дженни?

– Я ее никогда в жизни не видел.

Тут-то положение и начало портиться. Сперва полицейские решили, что ослышались.

– Погоди… ты уверяешь, будто даже не знаком с ней?

– Да.

– Ладно, пусть так… И при этом чуть ли не до смерти уходил приятеля из-за этой самой Дженни. Странно, правда?

– Я не хотел, чтобы он издевался над Дженни.

– Но коль скоро ты с ней не знаком, какое тебе дело?

– Я люблю ее.

Отодвинув подчиненных, Феликс Стиллхард встал перед сидевшим на стуле Людовиком.

– Слушай внимательно, мой мальчик. Все присутствующие в этом кабинете могут подтвердить, что я человек не злой и никогда не старался чинить лишних неприятностей тем, кого арестовали на моем участке, даже наоборот… Но я не потерплю, чтобы надо мной издевались, ясно? Иначе я становлюсь сердитым… и очень сердитым… И, уж поверь мне, это вовсе не в твоих интересах! А потому будь осторожен и думай, что говоришь. Ты едва не прикончил своего коллегу Ферди Херлеманна, который сейчас находится в больнице в прескверном состоянии. И все это из-за девушки, так?

– Верно.

– И как ее зовут?

– Дженни.

– Дженни… а дальше?

– Я не знаю.

– Где она живет?

– Нигде.

– Я тебя уже предупреждал: будь осторожнее, Людовик. И второй раз повторять не стану. Итак, где она живет?

– Нигде.

Наступила недолгая тишина. Полицейские наблюдали, как лицо их шефа постепенно приобретает пурпурный оттенок, а на висках вздуваются жилы. Судя по всему, комиссар огромным усилием воли сдерживал обуревавшее его бешенство.

– И ты считаешь нормальным, что эта девушка нигде не живет? – наконец слегка дрожащим от раздражения голосом спросил Стиллхард.

– Да.

– Почему?

– Потому что ее не существует.

Комиссар с размаху отвесил Сенталло пощечину. Казалось, в воздухе щелкнул хлыст. Людовик вскочил. Щека у него горела от боли. Стиллхард поспешно ретировался, а его подчиненные, бросившись на Людовика, с трудом удержали его и снова усадили на стул. В этот момент вошел Энрико Шмиттер…

В пять минут четвертого председательствующий приказал запереть двери зала заседаний. С удовлетворением убедившись, что все уже заняли места, Арнольд Оскар открыл заседание, пригласив первого свидетеля, Энрико Шмиттера. При этом он счел нужным пояснить присяжным.

– Господа, пока мы выслушаем показания господина Шмиттера не о том деле, по которому вам предстоит вынести приговор, а об избиении Ферди Херлеманна, ибо я считаю необходимым предоставить вам исчерпывающие сведения о прошлом обвиняемого, которые, как я надеюсь, помогут вам составить более определенное мнение к тому моменту, когда вам придется решать, виновен ли Людовик Сенталло в ограблении.

Мэтр Ремпье снова вскочил.

– Господин председательствующий, от имени защиты я протестую против такой постановки вопроса, – возмущенно бросил он. – После той истории на моего клиента не подавали никаких жалоб, и напоминание о ней может лишь настроить присяжных против обвиняемого.

Даром, что молодой адвокат – единственный сын Карло Ремпье, Арнольд Оскар не мог допустить, чтобы с ним разговаривали подобным тоном.

– Я считаю своим долгом дать полное представление о ментальности вашего клиента, мэтр. А кроме того, никто не вправе учить меня, каким образом вести процесс, особенно же – молодой человек, еще не родившийся на свет, когда я уже заседал в этом зале! Секретарь, попросите господина Шмиттера занять свидетельское место.

Энрико Шмиттер, мужчина лет пятидесяти, и обликом, и манерами напоминал квакера. Коротко остриженные седые волосы, энергичное лицо, чью суровость смягчал лишь удивительно ласковый взгляд по-детски наивных голубых глаз. По рядам прокатился доброжелательный шепот. Энрико Шмиттер и его жена были из тех, кем гордились все жители Люцерна. Управляющий персоналом банка Линденманн присягнул чуть дрогнувшим голосом. Чувствовалось, что он очень взволнован. Арнольд Оскар, хорошо улавливавший настроения аудитории, поспешил на помощь свидетелю:

– Господин Шмиттер, суду известно, какие тягостные минуты вы сейчас переживаете, и мы считаем своим долгом уверить вас в своем глубоком сочувствии. Весь город восхищается поистине апостольским служением, которое вы ведете уже многие годы. И нам так же мучительно видеть, что порой ваши усилия получают столь недостойное вознаграждение. Знайте, однако, что неблагодарность некоторых ни в коей мере не умаляет всеобщего уважения к вам.

Шмиттер молча поклонился, а помощник прокурора почел за благо присоединиться к мнению председательствующего. А Оскар тем временем продолжал:

– Сегодня утром я рассказал господам присяжным, при каких обстоятельствах вы заинтересовались судьбой Людовика Сенталло и как в течение некоторого времени могли лишь радоваться, что в очередной раз спасли достойного человека. Потом мы перешли к обсуждению эпизода, приведшего к столкновению обвиняемого с его коллегой Херлеманном, эпизода, не повлекшего за собой никакой жалобы (о чем мне только что напомнили, вероятно, опасаясь, как бы я не забыл). В результате вы по-прежнему сохранили доверие к Сенталло и оставили его на службе.

Энрико Шмиттер прокашлялся – у него был очень слабый голос. И все стали слушать, затаив дыхание.

– У нас с женой нет детей, господин председательствующий, и не стану скрывать, что мы глубоко привязались к Людовику. Он, по-видимому, платил нам взаимностью. Я радовался, что избавил от нищеты и деградации молодого человека, который сразу же проявил недюжинные умственные способности и такое рвение в работе, что в прошлом году получил место младшего бухгалтера. К несчастью, в ранней юности с Людовиком произошел случай, наложивший тяжелый отпечаток на все его существование, вызвав панический страх перед женщинами. Из-за болезненной робости Сенталло обрек себя на холостую жизнь, хотя, по его собственным признаниям, мечтал о семейном очаге. Парень так страдал, что мы с госпожой Шмиттер решили познакомить его с хорошей девушкой, которая помогла бы ему создать семью. Именно поэтому, господин председательствующий, скандальная шутка Ферди Херлеманна была непростительной жестокостью. Проведя краткое расследование среди своих служащих, я выяснил, что над Людовиком постоянно насмехались из-за его страха перед женщинами. Поэтому я счел своим долгом пойти в комиссариат и снова помочь Сенталло. И тут, с вашего позволения, мне бы хотелось поблагодарить комиссара Феликса Стиллхарда – выказав человечность и понимание, он согласился отпустить Людовика. Я компенсировал Херлеманну ущерб, оплатил его лечение и предоставил месячный отпуск, но потом посоветовал найти другую работу, полагая, что банк Линденманн не нуждается в услугах такого рода людей. Я также счел необходимым во избежание лишних осложнений перевести Сенталло в наш филиал во Фрибурге, где, должен заметить, он тоже проявил себя наилучшим образом. И через два месяца я вернул Людовика на прежнее место.

– Господин Шмиттер, суд благодарит вас за весьма трогательные показания. Мы снова вызовем вас, когда понадобится уточнить факты, непосредственно предшествовавшие преступлению, в котором обвиняется Сенталло. А потому я попрошу вас не покидать зал.

– Я в вашем полном распоряжении, господин председательствующий.

Помощник прокурора Макс Мартин патетически воззвал к Людовику:

– Сенталло, вы слышали показания своего благодетеля, вы угадали его потрясение и скорбь, а потому, во имя всего прекрасного и доброго, что существует на нашей земле, прошу вас признать свою вину и попросить прощения!

Людовик встал, и все присутствующие в зале напряженно замерли.

– До самого последнего часа я не забуду того, что для меня сделал господин Шмиттер, и благодарю его от всего сердца. Но я никак не могу доказать ему свою признательность, взяв на себя преступление, которого не совершал. Господин Шмиттер, клянусь вам, я невиновен!

– Я тебе верю, Людовик.

– Спасибо, господин Шмиттер.

Мэтр Ремпье, в свою очередь, встал.

– Я тоже благодарю вас, господин Шмиттер, ибо вы лучше, нежели кто-либо иной, знаете Сенталло, и раз уж вы не верите в его виновность, то кто может в нее поверить?

В ярости от ошибки, допущенной им из любви к театральным эффектам, Макс Мартин перешел в контрнаступление:

– Спокойнее, дорогой коллега, спокойнее. Не стоит смешивать чувства и факты. Привязанность нередко вводит нас в заблуждение. И мы докажем, что так оно и было на сей раз!

– Посмотрим!

Председательствующий ударил по столу молоточком, требуя тишины.

– Я попрошу защиту, как и обвинение, не ввязываться в личные ссоры. Мы с господами присяжными сами решим, насколько важны те или иные свидетельства и факты. И никому не дозволено влиять на их решение. Сенталло!

Людовик встал.

– Сенталло, расскажите господам присяжным, что с вами якобы произошло незадолго до ограбления, за которое вам предстоит здесь ответить.

– Ну, пришло время сказок! – проворчал Макс Мартин достаточно громко, чтобы его все услышали.

– Господин помощник прокурора!

– Прошу вас принять мои извинения, господин председательствующий.

Под напускным смирением Мартина чувствовалось, как он рад, что соответствующим образом настроил присяжных. Мэтра Ремпье этот маневр не обманул.

– От имени защиты я протестую против подобных замечаний! – с возмущением воскликнул он. – И…

Но Арнольд Оскар сухо оборвал адвоката:

– Это излишне, мэтр. Суд уже призвал господина помощника прокурора к порядку! Разумеется, эта фраза обвинения не будет фигурировать в стенографическом отчете.

– Тем не менее присяжные ее слышали!

– Не в моей власти, мэтр, тут что-либо изменить, а кроме того, не думаю, чтобы это могло стать поводом к кассации. Итак, с вашего позволения, мы продолжим.

В зале послышались приглушенные смешки, и Макс Мартин, завернувшись в свою пурпурную мантию, чуть ли не мурлыкал от удовольствия: он наконец исправил прежнюю оплошность.

– Мы слушаем вас, Сенталло!

– Дней за пятнадцать до ареста мне снова захотелось прогуляться в Веттштейнпарке.

– Почему?

– Не знаю, господин председательствующий. Возможно, потянуло еще раз взглянуть на место, где я ждал Дженни. Я вошел в парк около половины одиннадцатого и сел на скамейку, где, как я думал когда-то, мне назначили свидание… Я размышлял обо всем, что произошло с того давнего вечера, и не заметил, как кто-то сел рядом. Мало-помалу я стал выходить из охватившего меня оцепенения, и первое, на что упал мой взгляд, – туфельки, туфельки моей соседки. Должен признаться, я почти не обратил на них внимания, но механически скользнул глазами по длинным стройным ногам и платью… И лишь название книги, которую женщина держала на коленях, потрясло меня до глубины души… «Черный обелиск»…

– Минутку, Сенталло… Я напоминаю господам присяжным, что именно это произведение известного немецкого писателя Эриха-Марии Ремарка должна была прихватить с собой несуществующая Дженни – героиня сомнительной шутки, которую сыграл с вами Ферди Херлеманн… Я полагаю, это стоит еще раз подчеркнуть. Продолжайте.

– Внимательно поглядев на соседку, я увидел хорошенькую улыбающуюся блондинку. А на голове у нее была белая шляпка…

– Опять-таки, как и у Дженни, придуманной Херлеманном?

– Да, господин председательствующий… Это оказалось выше моих сил, и я невольно проговорил: «Дженни…»

– И что же?

– Она ответила: «Да, Людовик».

В зале началось волнение, и председательствующему пришлось строго призвать всех к порядку.

– Короче, Сенталло, если я правильно понял… – Он повернулся к присяжным: – Точнее, если мы правильно поняли, призрак Дженни неожиданно материализовался?

– Да, господин председательствующий!

Помощник прокурора снова не выдержал:

– Как это правдоподобно!

Мэтр Ремпье не остался в долгу:

– Истина часто выглядит не слишком правдоподобно, господин помощник прокурора, но именно ее нам и необходимо выяснить.

– А я утверждаю, что обвиняемый издевается над правосудием, рассказывая нам всякие небылицы!

Арнольд Оскар в очередной раз навел порядок и приказал Сенталло продолжать.

– Дженни сказала, что напрасно прождала в тот вечер, когда назначила мне свидание. Тем не менее до конца осени она упрямо продолжала приходить в парк, а с началом весны снова стала ждать на скамейке.

Один из присяжных попросил разрешения задать вопрос, и председательствующий сразу предоставил ему слово.

– Боюсь, я не совсем понимаю ситуацию, господин председательствующий. Мне казалось, этой Дженни не существует…

– А по-моему, господин третий присяжный, самое разумное – дослушать объяснения обвиняемого, а когда он закончит, вы снова сможете попросить уточнений.

Третий присяжный, слегка смутившись, сел на место, а Сенталло продолжал:

– Она сказала мне: «Это не галлюцинация, Людовик. Я – существо из плоти и крови, и это я написала письмо, которое тогда передал вам официант. Все, что я писала в то время, остается правдой и сейчас. Я люблю вас, Людовик Сенталло, и хочу, чтобы вы тоже полюбили меня». И прежде, чем я успел что-либо сообразить, девушка склонилась ко мне и поцеловала в щеку.

– Фантасмагория, да и только! – возмутился помощник прокурора.

Но Арнольд Оскар поставил его на место.

– Позвольте судить об этом мне одному, а уж вы, будьте любезны, потерпите, пока я дам вам разрешение допросить обвиняемого. Продолжайте, Сенталло.

– Потрясенный и растроганный, я хотел обнять девушку, но она поспешно отстранилась, сказав: «Не раньше, чем вы узнаете правду и простите меня». И Дженни рассказала мне, что услышала о моем существовании от моей коллеги Аннетты Шар, а потом, зайдя за подругой после работы, увидела меня. Зная, что надо мной вечно насмехаются, Дженни почувствовала ко мне симпатию, ибо сама была так же несчастна. Рано потеряв мать и отца, она жила у дяди с тетей. Работала Дженни в ателье «Лауретта и Агнес» на Альпенштрассе и давно мечтала о собственном доме, но только выйдя замуж за человека, которого полюбит.

– И выбрала вас?

– Во всяком случае, так она мне сказала, господин председательствующий.

– Выходит, эта Дженни едва на вас взглянула, как почувствовала, что вы и есть мужчина ее мечты?

– Так она мне сказала, ваша честь.

– И вам это не показалось… странным?

– Человек глубоко несчастный не задает себе подобных вопросов, господин председательствующий.

– Допустим! Но какова же в таком случае связь между Дженни и Ферди Херлеманном?

– Дженни не осмеливалась подойти ко мне и по совету Аннетты Шар решила написать письмо. Его я и получил тогда в кафе. К несчастью, Аннетта Шар, прочитав письмо, рассказала о нем Ферди Херлеманну, а тот вздумал застигнуть нас во время свидания. И только то, что я опоздал, помешало Ферди осуществить свои намерения.

– А после того вечера вы еще встречались с этой Дженни?

– Каждый или почти каждый день.

– В Веттштейнпарке?

– И там, и в Инселипарке, и в Весемлинвальди. А как-то в воскресенье мы ездили на склоны Сонненберга.

– Ив конце концов она назвала вам свою фамилию?

– Да, Дженни Йост.

– А ее адрес?

– Мюльматтштрассе, сто двадцать шесть.

– И Дженни по-прежнему хотела выйти за вас замуж?

– Да, господин председательствующий.

– И она представила вас родным?

– Нет, ваша честь.

– Почему?

– Дженни не очень с ними ладила.

– А вы заходили за ней на работу?

– Нет, господин судья.

– Но разве это не было бы естественно?

– Дженни не хотелось, чтобы о нашей тайне кто-нибудь узнал.

– Весьма романтично… Но почему же вы не упрекнули свою коллегу Аннетту Шар за такой неблаговидный поступок, как чтение чужих писем, а уж тем более – за то, что она потом выболтала все Херлеманну?

– Дженни уговорила меня не делать этого, опасаясь новых насмешек.

– Когда вы видели Дженни в последний раз?

– Накануне того дня, когда меня арестовали. – Где?

– В Веттштейнпарке.

– Вы можете сесть. Прежде, чем я разрешу обвинителю допросить арестованного, мне бы хотелось сообщить господам присяжным, что, невзирая на все наши усилия, никаких следов особы по имени Дженни Йост обнаружить так и не удалось. Директриса фирмы «Лауретта и Агнес» заявила, что в ее ателье никогда не было такой служащей. Все девушки, работающие там, любезно согласились явиться на опознание, но ни в одной из них Людовик Сенталло не признал Дженни Йост. Наконец, добавлю, что на Мюльматтштрассе нет дома номер сто двадцать шесть.

Третий присяжный поднял руку.

– Да, господин третий присяжный?

– Господин председательствующий, я по-прежнему ничего не понимаю. Сначала нам сказали, что эта Дженни – вымышленное лицо, персонаж дурацкой шутки, а теперь обвиняемый описывает ее как вполне реальную девушку. А потому мы бы хотели знать: существует эта Дженни или нет?…

– Представьте себе, господин третий присяжный, что целью настоящего процесса и является либо признать существование Дженни Йост реальным фактом, либо доказать, что эта особа – плод воображения. Ибо, как вы увидите в дальнейшем, вся защита обвиняемого строится на том, что Дженни Йост существует. Стало быть, прошу вас немного потерпеть. Итак, ваши вопросы, господин помощник прокурора.

– С вашего разрешения, господин председательствующий, я бы хотел вызвать свидетелей, непосредственно упомянутых Сенталло. Я имею в виду Аннетту Шар, Ферди Херлеманна и Армена Феннера.

– Согласен. Секретарь, вызовите сюда мадемуазель Аннетту Шар.

Аннетта Шар, особа лет двадцати пяти, элегантно, хотя и несколько вульгарно одетая, вошла, сильно раскачивая бедрами. Появление ее не прошло незамеченным. Мужчины, присутствовавшие на заседании, сочли ее если и не красивой, то по крайней мере достаточно привлекательной. Зато женщины дружно осудили. Как только свидетельница назвала имя и фамилию и присягнула, что готова отвечать без ненависти или пристрастия, Арнольд Оскар приступил к допросу:

– Фрейлейн Аннстта Шар, вы работаете в банке Линденманн машинисткой-стенографисткой?

– Уже пять лет, Ваша честь.

– Вы знакомы с обвиняемым, господином Людовиком Сенталло?

– Он был моим коллегой, Ваша честь.

– Среди ваших подруг есть девушка по имени Дженни Йост?

– Нет, господин судья.

– Приходилось ли вам в то или иное время передавать обвиняемому письмо от какой-нибудь знакомой?

– Нет, господин председательствующий, и я сомневаюсь, чтобы у нас с Сенталло вообще могли быть общие знакомые.

Мэтр Ремпье счел нужным вмешаться:

– Увидев и послушав вас, фрейлейн, я могу лишь поздравить своего клиента с этим обстоятельством!

Прежде, чем оторопевшая от столь неожиданного нападения Аннетт пришла в себя, помощник прокурора поспешил ей на помощь:

– Я не позволю, чтобы подобными грязными инсинуациями пытались дискредитировать свидетелей обвинения!

– Не моя вина, господин помощник прокурора, что ваши свидетели имеют столь сомнительный вид!

Однако Аннетта Шар, уже успевшая прийти в себя, набросилась на мэтра Ремпье:

– Нет, поглядите, это надо ж, какой наглец!

Председательствующий в очередной раз призвал всех к порядку.

– Я ни в коем случае не могу допустить, чтобы настоящее разбирательство превращали в базар. И это касается всех присутствующих! Итак, фрейлейн Шар, вы решительно отрицаете, что знакомы с Дженни Йост и когда-либо передавали от нее письмо обвиняемому?

– Да, господин председательствующий.

– У вас нет вопросов, мэтр? А у вас, господин помощник прокурора? В таком случае, благодарю вас, фрейлейн. Введите господина Херлеманна.

Ферди уже ничуть не напоминал того жизнерадостного остряка, которым так восхищались приятели. Казалось, сама обстановка суда действует на него угнетающе.

– Господин Ферди Херлеманн, я считаю своим долгом поставить вас в известность, что суд глубоко порицает глупую шутку, которую вы позволили себе по отношению к своему коллеге – я имею в виду обвиняемого.

– Я и сам искренне сожалею о ней, господин судья… И, знай я заранее, что три месяца проваляюсь в больнице да еще потеряю работу…

– Не надейтесь разжалобить суд, господин Херлеманн. Но вернемся к тому, что интересует господ присяжных. Откуда взялось письмо, подписанное именем Дженни, которое официант Армен Феннер передал обвиняемому?

– Я сам написал его, изменив почерк, господин судья.

– Вы сочиняли письмо при свидетелях?

– Да, господин судья, при своих коллегах Фельмане и Люнгенбюле.

– Мадемуазель Шар когда-нибудь показывала вам письмо от своей подруги, которое она должна была передать обвиняемому?

– Нет, господин председательствующий.

Свидетелю пришлось выслушать несколько весьма суровых замечаний от мэтра Ремпье (помощник прокурора, чувствуя враждебность аудитории к Херлеманну, не посмел вмешаться), и после этого Ферди отпустили на все четыре стороны. Вызванные после него господа Фельман и Люнгенбюль подтвердили, что письмо с подписью «Дженни» писалось у них на глазах, а Люнгенбюль даже припомнил, что имя «Дженни» они выбрали наугад, полистав киножурнал. Официант Армен Феннер признался, что получил от Ферди Херлеманна монету за то, что он скажет Сенталло, будто получил для него письмо от дамы.

– Больше у вас нет свидетелей, господин помощник прокурора?

– По-моему, я достаточно ясно доказал господам присяжным, что эта Дженни Йост – чистый вымысел!

Мэтр Ремпье вскочил со своей скамьи.

– Разве уже наступило время переходить к прениям, господин председательствующий? Но, должно быть, я ошибся, раз представитель прокуратуры уже начал обвинительную речь?

Молодой адвокат стал всерьез раздражать Макса Мартина.

– Погодите-погодите, дорогой коллега! Во время обвинительной речи я буду еще суровее!

– Это не значит, что вы станете справедливее!

– Я не позволю вам…

– А вы не имеете права позволять или запрещать мне что бы то ни было!

– Господа!

Председательствующий снова застучал молоточком, восстанавливая тишину. Решительно, из малыша Ремьпе может выйти толк, и судья решил сказать об этом его отцу. Жаль только, что парень дебютирует в таком безнадежном деле.

– Может ли защита представить свидетелей, которые бы подтвердили существование Дженни Йост?

– Нет, господин председательствующий.

– В таком случае, я думаю, мы можем перейти к событиям, которые привели Людовика Сенталло на скамью подсудимых. Да, господин третий присяжный?

– Уж простите меня, господин судья, но, в конце-то концов, существует она или нет, эта Дженни Йост?

– Дать вам положительный или отрицательный ответ на этот вопрос для меня означало бы повлиять на ваше решение, выказав пристрастие к той или иной стороне. Следовательно, надеюсь, вы понимаете, что я не могу поступить таким образом. Однако вы слышали свидетелей, вызванных помощником прокурора…

– И они сказали, что Дженни Йост – выдумка!

– …а также заверения обвиняемого…

– …который утверждает, что хорошо знаком с Дженни Йост! Так где же правда?

– Позвольте напомнить вам, что вас пригласили сюда именно для того, чтобы попытаться установить истину.

Все заулыбались. Только третий присяжный, по-видимому, так и не уловил комизма ситуации, ибо он сел на место, сердито ворча.

– Господа присяжные, прошу вас слушать теперь особенно внимательно, ибо мы переходим к наиболее животрепещущему вопросу. Именно на основании того, что сейчас будет сказано, вам предстоит составить определенное мнение и по окончании дебатов решить, виновен ли Людовик Сенталло в ограблении, которое ставится ему в вину, или же невиновен. Итак, Сенталло, двадцать седьмого мая, придя на работу, вы попросили господина Шмиттера принять вас?

– Да, господин председательствующий.

– Прошу вас, господин Шмиттер, не могли бы вы вернуться на свидетельское место?

Энрико Шмиттер снова предстал перед Арнольдом Оскаром.

– Господин Шмиттер, мне бы хотелось, чтобы присяжные из ваших собственных уст услышали, какой разговор произошел в то утро между вами и обвиняемым.

– Что ж… Как только я вошел к себе в кабинет, моя секретарша Паула Коллер предупредила, что звонил Сенталло и просил его принять. Я его тут же вызвал, полагая, что возникли какие-то сложности с бухгалтерией. Однако дело оказалось совсем не в этом. Впрочем, я должен подчеркнуть, что меня сразу поразил вид Людовика.

– А не могли бы вы уточнить, чем именно?

– Я всегда знал его как спокойного, уравновешенного и очень грустного молодого человека. Но в то утро Людовик буквально сиял. С блестящими от радости глазами он стал лихорадочно рассказывать мне, что наконец встретил девушку своей мечты. Людовик описывал мне Дженни Йост с таким трогательным пылом… в таких лестных выражениях… и просил разрешения представить мне свою избранницу в следующее воскресенье. Не сомневаясь, что жена только обрадуется, я пригласил Сенталло поужинать у нас вместе с невестой.

– Вы хотите задать вопрос, мэтр?

– С вашего позволения, господин судья, я бы попросил господина Шмиттера сказать нам, считает ли он моего клиента психически здоровым?

– Вы слышали вопрос, господин Шмиттер?

– Ну, разумеется, мэтр, я совершенно уверен, что Людовик в здравом уме.

– В таком случае, каким образом вы можете объяснить, что молодой человек просил у вас разрешения представить девушку, которой, если верить обвинению, не существует в природе?

– Я ничего не объясняю, мэтр, а просто передаю то, чему был свидетелем.

– Прекрасно, господин Шмиттер, благодарю вас за ответ.

Макс Мартин, не желавший допустить, чтобы противная сторона набирала очки, немедленно вмешался:

– Вполне можно предположить, мэтр, что Сенталло, давно задумав и подготовив преступление, тщательно разработал сценарий.

– Какое преступление, господин помощник прокурора? Все собранные факты красноречиво свидетельствуют об одном: мой клиент никоим образом не мог предугадать, что ему придется заменить охранника, сопровождающего фургон с деньгами. Это вовсе не входит в его обязанности, и, принимая приглашение господина Шмиттера, Сенталло, как и все прочие, понятия не имел, что охранник неожиданно выйдет из строя.

Логика адвоката произвела впечатление, и Макс Мартин не знал, что возразить, мысленно кляня себя за то, что так глупо предоставил защите случай блеснуть, ибо этот момент и был наиболее слабым местом обвинения. Счастье еще, что эту Дженни Йос так и не удалось обнаружить… Не желая оставлять присяжных под впечатлением от слов мэтра Ремпье, Арнольд Оскар снова вернулся к Энрико Шмиттеру.

– И что же произошло во время вашего разговора с Сенталло, господин Шмиттер?

– Ну… Людовик уже собирался уходить, как вдруг секретарша передала мне телефонное сообщение от доктора Лея, который пользует наш персонал. Врач предупредил, что наш охранник Рудольф Шауб должен соблюдать постельный режим – он упал с лестницы и не исключена возможность внутренних повреждений. Лей считал своим долгом отправить Шауба в клинику на обследование.

Защитник не преминул подчеркнуть, что несчастный случай произошел после того, как Сенталло попросил Шмиттера его принять, и, следовательно, Людовик не мог знать о нем заранее. В свою очередь, Макс Мартин попросил свидетеля высказать свое мнение о Шаубе.

– Этот человек служит у нас пятнадцать лет, я ему полностью доверяю и ни разу не имел случая в чем-либо упрекнуть.

– А каковы последствия несчастного случая?

– К счастью, все обошлось благополучно, и, пролежав несколько дней, Шауб смог вернуться к работе. Он не только охранник, но и второй шофер.

– Господин Шмиттер, обвиняемый сам предложил вам заменить Шауба? – спросил Арнольд Оскар.

– Вовсе нет! Я попросил его об этом как о личной услуге, поскольку никого другого просто не оказалось под рукой.

В этот момент мэтр Хюг впервые за все время поднял руку. Судья, ненавидевший адвоката за полное презрение к дисциплине, не упустил такого случая его поддеть.

– Ага! У представителя общественности возник вопрос! Поскольку сегодня мы очень мало слышали господина Хюга, я с удовольствием предоставлю ему слово.

– Если я и не вмешивался в обсуждение до сих пор, господин председательствующий, то исключительно из нежелания сотрясать воздух. Кроме того, банк Линденманн, чьи интересы я представляю, весьма мало заботят любовные дела обвиняемого, независимо от того, реальны они или воображаемы, а если я ошибаюсь, сегодня только об этом и шла речь.

– Следует ли мне из этого заключить, мэтр, что вас не устраивает моя манера вести процесс?

– Мое мнение совершенно не важно, господин председательствующий. Просто теперь, когда мы наконец подошли к проблеме ограбления, мне бы хотелось попросить господина Шмиттера объяснить, по каким причинам он выбрал именно Сенталло.

– Во-первых, я полностью доверял Людовику, а во-вторых, из-за его редкостной физической силы.

– И такая крупная сумма всегда перевозилась регулярно, в определенный день? – осведомился судья.

– Да, в предпоследний день каждого месяца, чтобы вовремя выплатить жалование служащим Швейцера на Трюльхоштрассе.

– Мы не станем больше отнимать у вас время, господин Шмиттер. Господа присяжные, слушания продолжатся завтра. Заседание откроется ровно в десять часов утра.