"Единство Империи и разделения христиан" - читать интересную книгу автора (Мейендорф Иоанн)Глава IX. СВЯТОЙ ГРИГОРИЙ ВЕЛИКИЙ И ВИЗАНТИЙСКОЕ ПАПСТВООтвоевание Италии войсками Юстиниана было длительным и кровавым, и в результате его страна была разорена. Среди многих разрушенных городов сильно пострадал и сам Рим. Взятый имперским генералом Велисарием (536), безуспешно осаждавшийся готским королем Витигисом (537), он перенес также долгую и мучительную осаду войсками Тотилы (543—546), окончившуюся тем, что город снова попал под власть готов. Население было заметно уменьшено голодом, болезнями и резней. Только в 553г. римские войска под командованием Нерсеса снова вошли в город, окончательно победив Тотилу. В разоренной древней столице Церковь представляла единственную сохранившуюся моральную и экономическую силу. Хотя сборы, получаемые ею с земель в Средней Италии в результате опустошительной войны сильно уменьшились, папа был обеспечен доходами и продовольствием со своих огромных владений в Провансе, Африке и особенно Южной Италии и Сицилии, где византийское завоевание было быстрым и не сопровождалось разорением деревни[586]. Кроме того, поскольку правящие классы были в значительной части истреблены, а правители, присланные с Востока, мало подготовлены для управления хаотической ситуацией в Италии, папа, епископы и духовенство представляли собой, несомненно, самую действенную административную структуру, остававшуюся в стране. Своей «Прагматической Санкцией» Юстиниан формально восстановил в Италии римское правление (13 августа 554), но, сомневаясь в компетенции имперских начальников, поручил епископам надзор над гражданской, образовательной и финансовой системами*{{Законодательство Юстиниана предусматривало наблюдение епископов за функционированием гражданской администрации также и в восточной части Империи. См.: Novellae VIII (edictum) et LXXXVI. — Таким образом, одна только Церковь была в состоянии послужить итальянскому населению, снабжая его пищей и устанавливая гражданский порядок, но функции эти она отныне исполняла в рамках имперской системы, частью которой вновь стал «Ветхий Рим». В то же время за границами вновь отвоеванной византийцами Италии римские епископы вплоть до своего «отпадения» к франкам в 754г. продолжали дело, начатое их предшественниками в Vв., способствуя где только можно христианизации варварских государств в Британии, Галлии, Испании и Германии. По сравнению с Востоком западное христианство в VI и VIIвв. не особенно интересовалось вероучительными вопросами. Даже аквилейский раскол, связанный со спором о «Трех Главах», на деле коснулся более церковной власти, чем существа христологии. Среди руководителей Церкви лишь немногие были богословами. В результате постепенного исчезновения римского образованного класса, представленного такими людьми, как Боэций, казненный Теодорихом в 524г., и Кассиодор, создавший знаменитую монастырскую школу Молодые и динамичные силы западного христианства были больше обращены на миссию, монашеский подвиг и организацию Церкви в новом, «варварском» мире. Результат их усилий со временем разовьется в новую средневековую латинскую цивилизацию. Резиденция последних западных императоров, а позже готских королей Италии город Равенна, где Теодорих построил прекрасные дворцы и храмы, после завоевания снова стал центром имперской администрации, тогда как в древней столице, все еще управляемой префектом города Политические раздоры и постоянные войны только поднимали значение пап для сохранения в Италии Население Рима за время готских войн сильно уменьшилось. Оно теперь сосредоточивалось главным образом вокруг Латеранского дворца, где проживали папы, и Золотой базилики Город был разделен на семь частей, и в каждой из них был диакон, который занимался церковным управлением. Во главе коллегии священников стоял архипресвитер, во главе коллегии диаконов—архидиакон. В архидиаконе часто видели предполагаемого преемника правящего папы, хотя тесные связи с императорским двором предоставляли для получения папского преемства некоторые преимущества и апокрисиарию, постоянному делегату Римской церкви в Константинополе. В VIIв. большое количество беженцев с Востока увеличило пропорцию греческого духовенства, так что иногда языком папского двора и синодов становился греческий[587]. На папскую кафедру избирались как греки, сирийцы и иллирийцы, так и урожденные италийцы. В церковной администрации были и миряне, особенно для управления огромными папскими поместьями. Такими были Богатство Церкви, остававшееся огромным, делало ее кредитором имперской администрации и в нескольких случаях позволило ей оказать решающую помощь сражающейся имперской армии, сильно удаленной от своих восточных источников денежных средств и снабжения. Святой Григорий Великий в одном из своих писем называл себя казначеем имперских полков в Риме. Эта роль союзника Империи не мешала Церкви употреблять свои средства на широкое социальное служение, в особенности когда ею руководили такие святые люди, как папа Григорий, не мешала видеть в ней «сокровищницу убогих»[588]. Церковные дела обсуждались на ежегодных епископских синодах, обычно приуроченных к годовщине посвящения правящего папы. Мы уже видели, что непосредственная юрисдикционная власть римского епископа на Западе была фактически гораздо более ограниченной, чем власть великих восточных патриархов (особенно Константинопольского и Александрийского) над подведомственными им территориями. Смуты и неурядицы VIв. не способствовали расширению папского управления. На практике власть папы ограничивалась епископами соседними с Римом Отношения между римскими епископами и константинопольским двором были сердечными — по крайней мере до царствования императора Константа II и монофелитского кризиса, но для них была характерна некая двойственность. Согласно прочной местной римской традиции, столь четко сформулированной святым Львом I, папа пользовался властью в силу петрова апостольства своей кафедры, тогда как императоры были склонны видеть в нем одного из двух главных «имперских» патриархов наряду с его коллегой из «нового Рима» на Босфоре. Никто, конечно, не возражал против императорского контроля над избранием пап, который раньше, в Vв., осуществлялся западными императорами, а также готскими королями. Но напряженность между двумя концепциями римского примата проявлялась в таких случаях, как затяжной конфликт из–за роли епископа Равенны. Этот город сделал главным церковным центром назначенный Юстинианом епископ Максимиан (546–556), который завершил строительство нескольких равеннских храмов, включая церковь святого Виталия с его знаменитой мозаикой, изображающей Юстиниана и Феодору. Хотя традиция требовала, чтобы равеннского епископа посвящал папа, роль его вскоре стала особой, поскольку город этот служил резиденцией экзарху. Несмотря на возражения святого Григория Великого, он начал носить Эта попытка Константа II сделать из Равенны центр «имперского» христианства в Италии была фактически лишь отдельным инцидентом. Со времен Юстиниана императоры в своей западной церковной политике последовательно опирались на Рим, даже если для этого приходилось прибегать к власти экзарха, чтобы заставить пап пойти на уступки. За исключением Равенны императоры не вмешивались в избрание местных епископов, но считали существенным для сохранения своего господства в Италии, чтобы на римскую епископскую кафедру назначались подходящие фигуры. Как мы уже видели, Велисарий в 537г. низложил папу Сильверия, чье избрание было одобрено готским королем Теодатом, и поэтому его обвинили в сотрудничестве с врагом. Несчастный иерарх, будучи сыном папы Гормизда, хорошо зарекомендовал себя на месте, но отказался следовать политике примирения с монофизитами, которую проводила Феодора. Назначение и дальнейшая судьба его преемника Вигилия иллюстрирует новую зависимость папства от режима Юстиниана. Обычная процедура папского избрания состояла из четырех этапов: 1 ) после смерти предыдущего папы архипресвитер, архидиакон и мирянин Поскольку дважды требовалось разрешение правительства и поскольку по крайней мере некоторые выборы оказывались весьма бурными, вдовство кафедры часто длилось месяцами[592]. После смерти Вигилия (555) императорская власть сыграла решающую роль в избрании Пелагия I (556—561). Пелагий, будучи диаконом Римской церкви, отличился тем, что (пока Вигилий пребывалвал в Константинополе) защитил население во время осады Рима Тотилой (543–546). Он также играл значительную роль при определении условий заключения мира. Позже он присоединился к папе в восточной столице и стал стойким противником осуждения «Трех Глав», давая папе соответствующие жесткие советы. Будучи арестован в 553г., он переменил свое мнение о «Трех Главах» и, таким образом, в 558г. стал естественным кандидатом на папство[593]. Однако в Италии на него смотрели как на перебежчика и так сопротивлялись его избранию, что для совершения его хиротонии нашлось только два епископа, Остийского же епископа представлял только священник. Весьма недолгий понтификат Пелагия был отмечен началом затяжного «Аквилейского раскола» (см. ниже). Однако в общем деятельность его как пастыря, боровшегося с коррупцией и пытавшегося восстановить Церковь после готской войны, была достойной. Его преемникам Иоанну III (561—574), Венедикту I (575—579) и Пелагию II (579—590) пришлось пережить трагедии, сопровождавшие лангобардское завоевание (568). Они были последовательно лояльны к Империи, несмотря на то что имперские власти не смогли оказать им активной защиты. В 589 г. случилось еще и стихийное бедствие. Тибр вышел из берегов и затопил центр Рима, уничтожив здания и зернохранилища, что породило голод и опустошительную моровую язву. Сам папа Пелагий II умер от этой болезни, и народ стал единодушно требовать на престол Петра святого Григория I. Трудно определить какую–либо единственную причину, по которой традиция закрепила за Григорием титул «Великого». Если на варварском Западе его покровительство миссии в Англии и популярность его сочинений[594] (в этот период он был единственным папой, способным писать) и могли бы объяснить его популярность, то в самом Риме монашеский стиль его правления и духовности скорее мешал его престижу, так что в Он родился около 540г. в знатной и благочестивой семье и унаследовал от своих родителей особняк на Хотя нам мало известно об образовании Григория, которое, вероятно, ограничивалось основами грамматики и риторики[598], он был одним из редких образованных людей в Риме и рано был призван на службу при папском дворе. В 579г. папа Пелагий II рукоположил его в диакона и послал как своего апокрисиария в Константинополь, где он прожил семь лет. Помимо естественной и определенной поддержки халкидонского православия, Григорий мало понимал богословские проблемы, волновавшие Восток. Он так и не выучил хорошо греческий язык[599]и продолжал даже в Константинополе жить в общине латиноязычных монахов. Это не мешало ему дружить с высокопоставленными людьми из окружения императора (где еще говорили по–латыни) и тогдашнего церковного мира. Так, например, испанский, вестготский епископ Леандр Севильский, тоже живший в императорской столице, поощрял Григория к сочинению его Вернувшийся в свое римское монашеское пристанище, Григорий в 590г. был призван стать преемником Пелагия II, умершего от моровой язвы. Желая избежать этой чести, Григорий напрасно просил императора Маврикия не утверждать избрания. В течение своего сравнительно короткого папства (590—604), несмотря на постоянно ухудшающееся здоровье, Григорий не прекращал энергичную и постоянную пастырскую деятельность. В самом Риме он использовал огромные средства Церкви для помощи больным и бедным. Будучи первым монахом на кафедре римского епископа, он укреплял дисциплину и нравственность духовенства в духе монашеской строгости, изгоняя светскость и мирские интересы (даже в области образования). Проявляя очень большую заботу о порядке в богослужении, он поддерживал сохранение местных традиций и создавал новые. «Сакраментарий» и «Антифонарий», носящие его имя, отражают эволюцию римского богослужения в его время, хотя текст их, как мы теперь знаем, является версией, переделанной более поздними папами. Музыкальная система, известная как григорианское пение, также традиционно связывается с его понтификатом. Однако папа сознавал опасность чистого эстетизма, очевидно, уже существовавшего в его время. Он запрещал диаконам петь что–либо, кроме Евангелия, и не допускал, когда в диаконы посвящали людей только благодаря голосу, не считаясь с их духовными и административными способностями. «Пригородные» епархии, в которых римский епископ имел митрополичьи права, продолжали при папе Григории избирать своих епископов сами. Права папы ограничивались каноническим одобрением таких избраний и вмешательством только в тех случаях, когда к нему обращались, будучи не в состоянии прийти к соглашению о подходящем кандидате, как, например, во время долгого конфликта в Неаполитанской церкви (591—601). Епископы обычно выполняли свою обязанность присутствовать на ежегодном синоде в Риме, за исключением далекой Сицилии, епископам которой разрешалось приезжать только раз в три года или даже раз в пять лет. Для поддержания епископской соборности на этом большом острове папа Григорий в 591г. разрешил епископу Сиракузскому действовать в качестве папского наместника и собирать дисциплинарные синоды в Сицилии—определенный шаг к децентрализации и к развитию отдельной «митрополичьей» провинции в Сицилии. Либерализм папы в отношении Сицилии не распространялся на Равенну, архиепископ которой, как мы видели, носил паллиум и мечтал о независимости от Рима. Только жестким сопротивлением Григорий смог временно ограничить его честолюбивые стремления. Папа Григорий не имел ни прав, ни желания устанавливать административную юрисдикцию за пределами «пригородных» епархий. Однако нравственный авторитет его кафедры на всем христианском Западе был велик. Его обширная переписка содержит множество писем, обращенных к епископам Африки, в особенности касательно донатизма, старого раскола начала IV в., все еще тревожившего Церковь. Поскольку большая часть Запада была уже в руках «варварских» государств, отношения этих государств с Церковью имели, конечно, огромное значение в пастырской деятельности папы. Позже мы рассмотрим миссию в далекую Англию, осуществленную при поддержке Григория, и его контакты с Галлией. Основной его заботой было, однако, господство лангобардов в Италии—жестокое завоевание исконно римских земель германскими королями и герцогами–арианами, которые не только непосредственно боролись с войсками имперского экзарха Равенны, но и препятствовали духовному авторитету папы у православного населения, потворствуя Аквилейскому расколу. Оскорбленный этим положением Григорий, проявляя естественную реакцию человека, бывшего римским патрицием, в письме к константинопольскому другу иронически восклицает: «Я сделался епископом не римлян, а лангобардов»[600]. В другом месте он сравнивает Рим с орлом, потерявшим перья[601]. Этот римский патриотизм Григория объясняет его абсолютную политическую преданность Империи. Он пишет императору Маврикию, как его «недостойный слуга» Однако Григорий не всегда действовал как пассивное орудие имперской политики. По отношению к лангобардам он занял независимую позицию. Император Маврикий и его экзарх Роман долгое время не собирались заключать с ними мирного договора. Папа же тем не менее установил контакт с лангобардским королем Атилульфом через его православную жену Теоделинду. При помощи подкупа и уступок он добился того, что Рим не был захвачен (592). Роман донес на него как на изменника; император Маврикий мягко его упрекнул за самостоятельные начинания в Италии. Но после 592г., когда при новых экзархах Каллинике и Смарагде с лангобардами были заключены мирные договоры, политика папы восторжествовала. Сын Агилульфа и Теоделинды Адалоальд даже принял православное крещение (603). Политику мирных договоров продолжал и император Фока, убийца Маврикия (602), которому пришлось вести на Востоке новую войну с Персией. Это отчасти объясняет, хотя вряд ли оправдывает, радость Григория по поводу воцарения этого кровавого тирана в Константинополе. В ответ на папскую поддержку Фока издал специальный указ в пользу римского примата и был прославлен сооружением в Риме в его честь колонны на форуме. Эта колонна стоит и до сих пор. Отношения между Римской церковью и другими главными центрами христианства, существовавшие во время Григория, показывают, что, строго охраняя моральный авторитет своей кафедры, папа понимал свое пастырство скорее как служение, нежели как власть. В письмах, обращенных к карфагенскому архиепископу Доминику, он официально признает права, то есть законность полной независимости африканской церкви. Он вел также рутинную переписку с восточными патриархами, особенно с Евлогием Александрийским, Анастасией Антиохийским и даже Кирионом Грузинским. Его дары монастырям Святой Земли и Синая не забывались столетиями. Однако между Григорием и Константинопольской церковью возникли некоторые проблемы. В 595г. папа официально отменил осуждение патриархом Иоанном Постником греческих клириков Иоанна и Афанасия, обвиненных в ереси и апеллировавших лично к папе. Этот случай иллюстрирует тот факт, что Григорий полностью признавал римский Знаменательно, однако, что он не отрицал места константинопольского епископа среди главных кафедр—второго после Рима, выше Александрии. Этот традиционный византийский порядок, установленный Константинопольским собором (381), поставленный под вопрос святым Львом в Vв., выражен в синодальном послании Григория, сообщающем о его избрании в 590г.[603] Но этот реализм папы в отношении положения «нового Рима» не помешал появлению его знаменитого протеста против титула «вселенского патриарха», использованного Иоанном Постником. Уже опротестованный предшественником Григория Пелагием II в 588г., титул этот был повторен патриархом Иоанном в 595г. в переписке с Римом относительно священников Иоанна и Анастасия. В письмах, обращенных к самому Иоанну Постнику, к императору Маврикию и императрице Константине, святой Григорий проявляет удивительное непонимание истинного значения этого титула. Титул этот, «вселенский» (οἰκουμενικός), которым пользовались раньше патриархи Александрии, Константинополя, а также и Рима, показывает определенную власть в рамках Постоянно переводя (скорее, неверно) слово «вселенский» как «всемирный, универсальный», он обвинял патриарха Иоанна в непростительной гордыне и властолюбии. «Всякий, — писал он императору, — кто хочет быть всемирным «универсальным епископом», играет роль антихриста, поскольку даже апостол Петр, которому Христос вверил своих овец, никогда не именовался «всемирным универсальным апостолом»[605]. Если один «Я прошу тебя, чтобы никогда больше я не слышал этого слова. Ибо я знаю, кто ты и кто я. По положению—ты мой брат, по характеру—мой отец. Поэтому не мне приказывать, но я только пытался указать на то, что считаю желательным… Я сказал, чтобы ты не употреблял такой титул (то есть «вселенский епископ»), когда пишешь ко мне ли или к кому–нибудь другому. Но теперь в своем последнем письме ты, несмотря на мое запрещение, опять обратился ко мне с гордым титулом универсального (вселенского) папы. Я прошу твою Святость, кого я так люблю, больше этого не делать… Я не считаю для себя честью ничего, что лишает моих братьев подобающей им чести. Честь моя есть честь Вселенской церкви, честь моя есть объединенная сила моих братьев. Тогда и только тогда я истинно почтен, когда никто не лишается чести, справедливо ему принадлежащей. Но если твоя Святость именует меня универсальным (вселенским) папой, то ты отрицаешь, что сам ты есть то же, что ты приписываешь мне, — универсальный (вселенский). Запрети то Бог! Да будут далеки от нас титулы, которые надмевают человеческую гордыню и ранят любовь»[607]. После смерти Иоанна Постника (595) его преемник Кириак (596—606) продолжал употреблять титул «вселенский патриарх», и император Маврикий прямо повелел папе прекратить спор. Однако, каковы бы ни были недоразумения, этот эпизод предоставил святому Григорию подходящий случай выразить экклезиологию и богословие епископата, которых как раз и придерживался православный Восток относительно папских претензий позднейшего периода церковной истории. Вероятно, было бы преувеличением говорить, подобно Гансу Кюнту[608], что Григорий I «решительным образом перестроил авторитарную концепцию примата, которой придерживались его предшественники Виктор и Стефан, Дамас, Иннокентий, Лев и Геласий», и что его следует сравнивать с папой Иоанном XXIII. Ни Григорий, ни Иоанн XXIII в действительности не были в оппозиции взглядам, преобладавшим у их современников. И сам Лев Великий не был вполне последователен в своем утверждении «апостольских» привилегий Рима. Но правда и то, что зарождавшаяся папская экклезиология, выраженная в Тесные связи между Византией и римскими епископами продолжались в течении всего VIIв., хотя среди пап этого времени не было особенно выдающихся личностей. Преемники Григория Бонифаций III (607) и Бонифаций IV (608–615) поддерживали дружбу с Фокой, который наградил их тем, что превратил римский Пантеон в церковь. При Ираклии (610—641) папа Гонорий I (625—638) стяжал популярность среди римлян тем, что, по словам его эпитафии, «следовал по стопам Григория» и в нем видел «вождя народа» За этим «падением Гонория» последовало открытое восстание его преемников против монофелитской политики императора Константа II. В 648 г. папский апокрисиарий в Константинополе отказался подписать императорский Последующие десятилетия были отмечены тесным сотрудничеством между Константинополем и папством. Система административного деления на «фемы», господствовавшая в Империи, означала, что императорским экзархам в Италии давалась полная административная и финансовая свобода. В результате одобрения экзарха было достаточно для узаконения папских выборов, и уже не было необходимости обращаться в Константинополь. Поскольку папа оставался «казначеем» императорских войск, византийские военные власти относились к Церкви с уважением. Большинство пап, избранных в этот период, было восточного происхождения. Великолепные росписи римских храмов—всегда в византийском стиле (св. Космы и Дамиана, Св. Марии Антиквы, св. Агнессы и многие другие)—показывают, что Римская церковь принимала все более и более «восточный» облик, характерный для периода «византийского» папства[612]. Единственным крупным инцидентом, испортившим этот период, был отказ папы Сергия I подписать постановления так называемого Пято–Шестого собора, состоявшегося в Константинополе в присутствии папских легатов (692). Причиной этого отказа было то, что некоторые из соборных постановлений выражали критику литургической практики, принятой в Риме, а также дисциплинарных предметов (пост в субботу, целибат духовенства). Император Юстиниан II попытался возобновить в отношении папы Сергия жесткие меры своих предшественников Юстиниана I и Константа II против пап Вигилия и Мартина, но это ему не удалось. Императорский чиновник Захария, посланный, чтобы силой заставить папу согласиться с соборными постановлениями, столкнулся с восставшим войском, которое встало на защиту папы. Захарии пришлось прятаться под кроватью папы, пока Сергий сам не успокоил восставших. Эта нравственная победа Сергия не помешала его преемнику Иоанну VII в 706г. одобрить Пято–Шестой собор. Конечно, официально антиримские правила в действительности никогда не применялись на Западе*{{Юстиниан II добился признания правил Пято–Шестого собора в Риме: см., напр., содержащее критику целибата пресвитеров и диаконов Правило 13–е в римском Corpus Juris Canonici, Distinctio XXXI., с. ХШ/ Ed. Ae.L.Richter. Lipsiae, 1833. Col.99–100. — Радикальное изменение в византийской императорской политике, которое произойдет при императорах–иконоборцах Льве III (717—741) и Константине V (741—775), — насильное внедрение иконоборчества, конфискация папских доходов в Сицилии и прекращение военной поддержки папства в его противостоянии лангобардам — будет концом периода «византийского» папства. Папа Стефан II стал искать поддержки в другом месте и перенес свою лояльность на франков (754). Эти события имели длительные и катастрофические последствия для отношений между Востоком и Западом. Хотя Пятый собор при Юстиниане (553) предлагал значительные и необходимые христологические уточнения, вновь утверждая авторитет и Кирилла Александрийского и Халкидонского собора, практические его последствия для примирения христианства в единой общей вере были минимальны. Кирилловский «фундаментализм» монофизитских масс на Востоке оставался столь же твердым, как и прежде. На Западе же, когда папа Вигилий наконец признал Пятый собор, это вызвало резкое сопротивление «фундаменталистов» — халкидонитов, которые считали посмертное осуждение Феодора Мопсуестийского неуместным, а критику Феодорита и Ивы, реабилитированных Халкидонским собором, совершенно неприемлемой. Для этих западных церковных людей осуждение «Трех Глав» означало предательство Халкидона. В их глазах папа Вигилий отверг веру Льва, устами которого раз и навсегда «говорил Петр». Это движение западной оппозиции явно ставило истинную веру, как оно ее понимало, выше авторитета римского епископа. Богословским кредо здесь была «Защита Трех Глав», опубликованная в 547—548 гг. африканским епископом Факундом Гермианским. Он отвергал Второй При своем восшествии на папский престол в 555г. Пелагий I попытался задобрить оппозицию, провозгласив исповедание веры, признающее только четыре собора, не упоминая Пятого. Такая позиция, по–видимому, считалась в глазах Юстиниана приемлемой, так как целью ее было церковное единство. Действительно, и на Востоке можно было говорить о Боговоплощении, если кирилловцы это предпочитали, не упоминая Халкидонского собора. Но Пелагий не завоевал чьего–либо доверия, и многие в самом Риме отказались от общения с ним[615]. Чтобы вновь привлечь к себе людей, папа принимал меры: дабы «рассеять подозрения относительно православия римской кафедры»[616], он публично и торжественно поклялся в базилике св. Петра в своей невиновности и православии. Он, кроме того, повсюду рассылал исповедания православной веры. За пределами Рима с папой порвали провинции Милана и Аквилеи, возглавляемые своими независимыми митрополитами, официально провозгласив свое неприятие осуждения «Трех Глав». Происшедший в результате этого раскол был канонически ограничен северо–восточной Италией и известен под названием Аквилейского и Истрийского. Но вероучительная его позиция встретила большое сочувствие в других местах Запада, где александрийская христология, утвержденная Пятым собором и предполагавшая учение об обожении человечества, находила мало понимания. С другой стороны, столь сильная оппозиция папству показывает, что в это время западные христиане были еще далеки от принятия вероучительного авторитета римской кафедры в качестве абсолюта. Далее последовательно будет описан и сам раскол, и политический фон, на котором он происходил. Завоевавшие в 586г. Италию лангобарды, возглавляемые королем Албуином (ок. 560—573), официально были арианами, хотя некоторые и продолжали быть язычниками. В действительности король принял решение в пользу арианства совсем недавно, как раз перед завоеванием Италии, чтобы обеспечить себе лояльность другого арианского германского племени гепидов. В Италии лангобарды установили свое собственное «королевство» Вообще именно миролюбивая политика, основанная на дипломатии святого Григория Великого и принятая имперским экзархом Смарагдом после 602г., приносила медленные, но верные результаты. Военная слабость Империи в Италии действительно делала мир неизбежным, а мир постепенно содействовал церковному единству. Аббат Аттала, преемник святого Колумбана, отошел от раскола, и то же сделала королева Гундеперга, дочь Агилульфа и Теоделинды. В конце концов и сама лангобардская корона досталась православному Ариперту (652–661), и последний арианский епископ лангобардской столицы Павии, Анастасий, обратился в православие. Папство также усилилось тем, что при Константине IV (668—684) кончилось монофелитство. Фактическое прекращение арианства лангобардов проложило путь и к ликвидации раскола. Начавшись формально в 555г. с архиерейского сбора в Аквилее, отвергшего Пятый собор, Истрийский раскол вначале целиком распространялся на митрополичьи провинции Милана и Аквилеи. Когда лангобарды завоевали Италию, аквилейский епископ Павлин нашел убежище в крепости на острове Градо (569). Гонорат Миланский с частью своего духовенства и паствы бежал в Геную, еще занятую византийцами. В Генуе после смерти Гонората (570) миланские беженцы избрали другого епископа, Лаврентия, который вошел в общение с Римом на основании двусмысленного соглашения, позволявшего ему держать про себя оговорки относительно Пятого собора. Тем временем в Милане, оккупированном лангобардами, оставшаяся там община избрала другого епископа, Фронтона, который оставался в расколе. В Милане окончательное восстановление кафолического единства с местным митрополитом было достигнуто только при Мансвете (672–681). В Градо раскол продолжался при митрополитах Павлине, Илии и Северии. Против Северия экзарх Смарагд применил силу. Лично приехав в Градо, он арестовал митрополита—который уже начинал применять к себе титул патриарха— и трех епископов, привез их в Равенну и заставил причаститься с православным архиепископом Иоанном (586). Однако когда они вернулись, собор, созванный в Мурано (589), восстановил раскол в прежнем его виде. В 591г. папа Григорий I также пытался оказать давление на Северия, но архиерейский собор в Истрии апеллировал к императору Маврикию. Последний повелел папе оставить раскольников в покое, «пока все области Италии не будут в мире, и другие епископы Истрии и Венеции не восстановят традиционного порядка». В течение всего своего понтификата Григорий I был, естественно, озабочен Аквилейским расколом. Исповедание веры, опубликованное им при возведении его на кафедру (590), отражает эту озабоченность. Оно не так двусмысленно, как исповедание Пелагия I, но все же провозглашает только Однако несомненно, что переписка святого Григория с королевой Теоделиндой и призывы его и его преемников к возглавляющим раскол епископам стали приносить плоды, особенно когда лангобардские короли и герцоги стали один за другим обращаться из арианства в православие. В 679г. в ответ на призывы папы Агафона к проявлению кафолического единства как подготовке к Вселенскому собору, созванному императором Константином IV в Константинополе, в Милане состоялся собор, чтобы осудить монофелитство. Греческий диакон Дамиан составил протоколы заседаний этого собора и вскоре стал епископом Павии, заменив арианина Анастасия. Миссия среди лангобардов, которая до тех пор велась главным образом раскольничьими епископами, теперь предпринималась восточными членами Римской церкви (как это было и с миссией Феодора Тарсского в Англии). Последнее сопротивление лангобардов теперь уже кафолическому Это сравнительно благополучное разрешение долгого Аквилейского раскола показывает, насколько замечательной была роль, которую играло «византийское папство» в этот исторический период. Подчас испытывая давление константинопольских императоров, лицом к лицу с упорным сопротивлением различных варварских королевств, выступающих против нормального церковного порядка, лишенные реальной политической или канонической власти, святой Григорий Великий и его преемники сумели осуществлять моральное руководство и поддерживать единство между Востоком и Западом. Они сыграли положительную роль и в направлении и в руководстве миссионерской деятельностью на Западе; как и на Востоке, она по большей части исходила от местной инициативы и свидетельства немногих ревностных монахов. VIв. был критическим в истории христианства на Британских островах. Вторжение англов, саксов, ютов и других языческих германских племен опустошило большую часть Восточной и Центральной Британии. Новые англосаксонские королевства уничтожили римское правление и прервали контакты с римским миром. Однако древняя кельтская церковь выжила не только в Ирландии, где сохраняло силу наследие святого Патрика, но и в Уэльсе, и в Шотландии. Некоторые кельты эмигрировали в Бретань. Выше мы говорили об особой роли ирландских монастырей и их аббатов, об их связях с местными племенными структурами. «Аббат принадлежавшего племени монастыря был обычно знатного рода и часто родственник главы племени; связь между племенным и церковным порядком была тесной, но аббат не обязательно был епископом»[620]. В конце столетия поразительна была деятельность святого Колумбана, ирландского монаха, которому пришлось покинуть Ирландию в результате столкновений местных кланов. С несколькими товарищами он создал монастырь на острове Иона (563) и обратил в христианство соседних пиктов. После его смерти (597) его ученики пошли на юг и взялись за обращение англосаксонских завоевателей в Нортумбрии, где миссии святого Августина (см. ниже) угрожало возрождение язычества. После крещения в Ионе принца Освальда на «святом острове» Линдисфарне, недалеко от Бамбороу, столицы Нортумбрии, была основана дочерняя обитель, где епископом стал святой Аидан (635). Одна из учениц Аидана, святая Хильда, основала в Уитби смешанное аббатство, где иноки и инокини жили под руководством игуменьи. Очень скоро Уитби стал крупным духовным и интеллектуальным центром. Другие ирландские аббаты несли свою миссию далеко от Британских островов. Святой Брендан (ум. в 577) был известен как «Мореплаватель» и побывал на разных островах Северного моря; святой Колумбан Младший, современник, но не родственник святого Колумбана Старшего, основателя Ионы, покинул с двенадцатью товарищами свой монастырь в Бангоре (592) и основал несколько монастырей во франкских землях, самым знаменитым из которых был Люксей в Бургундии. Введение святым Колумбаном ирландских порядков создавало проблемы: он настаивал на совершенной канонической независимости своих общин, отказывался от юрисдикционного подчинения местным епископам и осуществлял свои пастырские функции не сносясь с ними. Изгнанный из Бургундии в 6 Юг., он нашел поддержку в Ломбардии, где основал аббатство Боббио, встал на сторону Аквилейского раскола и выступил против Рима (см. выше). На своем пути из Бургундии в Италию он развил активную деятельность среди але–маннов, в нынешней Швейцарии, где его ученик, святой Галл (ум. после 629г.), создал большое аббатство, носящее его имя. В своих неустанных странствиях и трудах ирландские аббаты распространяли христианскую традицию, несколько отличную от превалирующей в римском мире в VIв. Эта кельтская традиция сохраняла кое–что из наследия миссий IVв., включая, в частности, латинский язык в богослужении, но придерживалась иного календаря и устанавливала свою собственную дисциплину духовной жизни. В Vв., как мы видели в случае святого Патрика, ирландцы испытывали очень сильное влияние галльских церквей, в частности монашеской духовности Лерина (св. Иоанн Кассиан). Но Рим практически не играл никакой роли в зарождении ирландского христианства, и сама идея какой–либо зависимости от дисциплинарной структуры выше аббата была совершенно чужда Кельтской церкви. Хотя среди кельтов и была жива традиция паломничеств к гробницам Петра и Павла, так же, как она существовала и у восточных христиан, они совершенно не приняли развиваемой папой Львом I концепции, согласно которой римский епископ является исключительным «преемником Петра». Святой Гильда, бангорский монах и основатель монастыря Рюис в Бретани (ум. в 570), один из немногих кельтских аббатов бывший также и писателем, особенно подчеркивает мнение, которое было широко распространено как на Востоке, как и на Западе в более ранние времена (см. св. Киприана Карфагенского в III в.): «Весь епископский чин осуществляет духовные полномочия в Церкви и наследует ту власть, которую Христос первоначально даровал Петру»[621]. Таким образом, власть папства не имела большого веса в глазах кельтских аббатов и во всяком случае не была достаточной, чтобы убедить их в необходимости отвергнуть свою дисциплинарную и богослужебную традицию ради римской практики. В ирландскую практику входила некая (неизвестная) особенность при совершении крещения, другой способ выстрижения тонзуры[622] у клириков и, самое главное, особая система вычисления Пасхи. Если все принимали никейское осуждение «четыренадесятидневников», праздновавших Пасху с евреями, то насчет альтернативной даты не было общего согласия; по мнению одних, Пасха должна была праздноваться, согласно преданию, в воскресенье, следующее за 14 Нисана, лунного месяца, следующего за весенним равноденствием. Некоторые считали, что равноденствие совпадает с 21 марта, другие с 25–м. Существовали также разные способы подсчета месяцев, что обсуждалось в Риме во времена Лаврентьевского раскола (см. выше). Кельтам досталась старая ошибочная римская система, основанная на цикле в 84 года, которая в Риме была заменена в 457 г. другим циклом Виктория Аквитанского. Он, в свою очередь, был изменен благодаря расчетам Дионисия Малого (Exiguus) в 525г., совпадавшим с принятыми в Александрийской церкви. Таким образом, после 525г. Рим был в согласии с Востоком, но в разных странах Запада придерживались еще по крайней мере двух других систем. «Старую» систему отчаянно защищали кельты, ей следовали в некоторых областях Галлии вплоть по VIIIв., а в отдельных частях Британии— вплоть по XII в. В Британии не прекращалась жестокая борьба и постоянная война между кельтскими христианами и англосаксонскими завоевателями–язычниками. Поэтому миссионерский труд кельтов был нелегок, и хотя, как мы только что видели, монахи Ионы смогли распространить христианство в Нортумбрии, наииболее известная христианская миссия среди англичан исходила из Рима. Ее описал для грядущих поколений Беда Достопочтенный (672—735) в своей «Церковной Истории». Однако миссия эта не имела реального успеха за пределами южноанглийского королевства Кент. Беда сообщает легендарную историю, объясняющую внезапный интерес папы Григория к англосаксам. Он говорит, что по возвращении из Константинополя и еще до своего избрания Григорий увидел на римском базаре красивых рабов. Спросив о их происхождении и узнав, что они «англичане» Видимо, святой Григорий предварительно вошел в сношения с Англией. Наиболее вероятной возможностью для этого была королева Берта, христианская жена Согласно Беде, проповедь Августина и его спутников возымела быстрый успех, и в 597г. были крещены «тысячи». Поскольку сам король желал крещения, а церемония эта требовала присутствия епископа, святой Августин поехал в Арль, где митрополит посвятил его в согласии с древним галльским порядком, по которому Британия находилась в юрисдикции Арля. Король Этельберт был крещен в 601 г. В том же году в ответ на запросы Августина папа Григорий снабдил новую Церковь рядом инструкций, установив постоянную связь ее с Римом. Инструкции содержат в общих чертах руководство, касающееся дисциплины и богослужения, но отражают также и ту перспективу, в которой папа рассматривал Британию: миссия святого Августина должна была восстановить старую римскую структуру, исчезнувшую в Vв. Два митрополита должны были проживать в двух ранее существовавших римских провинциях с кафедрами в древних провинциальных столицах Однако этот план Григория не соответствовал реальной обстановке в Британии в 601г. В Йорке не будет епископа до 625г., и один только Августин носил паллиум. Не имея возможности обосноваться в Лондоне, он остался в Кентербери, который, таким образом, стал постоянным церковным центром Британии. Но помимо нежелания других англосаксонских королей принять крещение, величайшим его соперником была старая кельтская церковь в Корнуэлле, Уэльсе и Северной Британии. Папа, конечно, знал о ее существовании, но у него не было сведений ни об именах, ни о числе ее епископов, фактически подчиненных аббатам крупных монастырей. Он повелел Августину «наставить» их, что означало включить их в новую римскую церковную систему. В этом особом задании святой Августин потерпел полное поражение, несмотря на две специальные встречи с кельтами. Они отказывались признать его своим митрополитом и переменить свои обычаи, в частности изменить дату Пасхи. Проблемы были не только церковные, но и политические: римская миссия была связана с англосаксонским двором в Кентербери, который кельты считали чуждым и враждебным. В 604г. Августин один (со специального разрешения папы) хиротонисал Меллита и Юста в епископов Лондона и Рочестера. Он посвятил также Лаврентия, сделав его своим преемником в Кентербери. В этих хиротониях кельтские епископы не принимали участия. По–видимому, законность их апостольского преемства была под сомнением. После смерти Этельберта (616), языческая реакция оказалась столь сильна, что миссия едва выжила. Даже сын самого короля вернулся к язычеству. Единственным значительным успехом была хиротония для Нортумбрии епископа Павлина и крещение короля Эдвина (627), ставшего самым могущественным вождем англичан. В течение всего нескольких лет христианская вера распространялась по всей стране, пока Эдвин не был убит в битве за Хитфильд (633). За исключением Кента, где династия Этельберта вернулась к римскому христианству, распространение христианства посреди кровавых битв между вождями различных королевств осуществлялось не римскими миссионерами, а кельтской иерархией, в особенности святым Аиданом и святым Финианом из Линдисфарна. Последний послал миссионеров в Эссекс и Восточную Англию и крестил Пида, сына Пенды, могущественного языческого короля Мерсии (655). Дальнейшее распространение христианства требовало разрешения вопроса о разделении между кельтской «церковью святого Колумбана» и кентерберийской кафедрой. Единение на основании римской практики было в конце концов достигнуто на соборе в Уитби (664), организованном королем Нортумбрии Осви. Представители обеих церквей вели жаркий спор о правильной дате Пасхи; в нем большую роль играл святой Вильфрид, бывший линдисфарнский монах, а ныне рипонский аббат. Он ездил в Рим и убедился в необходимости праздновать Пасху вместе со всеми остальными христианами. Король был также в этом убежден ссылками на «апостольскую» Петрову традицию, сохраняющуюся в Риме. Но даже после Уитби старая кельтская практика еще держалась в течение некоторого времени в Ионе (до 716г.), и в Уэльсе (до 755г.). Соперничество между двумя культурами и двумя психологиями продолжалось, причем англосаксы часто выражали сомнения в каноничности колумбанова апостольского преемства. Конфликт этот иллюстрируется долгой борьбой за Йоркскую кафедру между проримским Вильфридом, который поехал за поставлением в Компьен в Галлии, и Чиддой (или Чадом), получившим епископство от британских епископов короля Осви. Проримское настроение в Кенте было так сильно, что в 664г. было решено, что кандидат на кентерберийскую кафедру должен быть поставлен в Риме. Но, к несчастью, кандидат Вигхард по приезде в Италию умер от моровой язвы. Тогда в Риме, на месте, папой Виталианом был избран другой римский кандидат, Феодор, и рукоположен в 668г. Преобладанием при папском дворе греков, влиявших, как мы видели, и на папские миссии в Ломбардии, объясняется и тот факт, что новый кентерберийский архиепископ был греком из Тарса. Будучи уже стариком (при рукоположении ему было 66 лет), Феодор проявил удивительную энергию, путешествуя по всей стране, устанавливая римскую практику празднования Пасхи, председательствуя на соборах (в Хертфорде в 673 и Хатфильде в 680г.) и основывая много новых епархий, организованных на территориальной основе. Ревность его к распространению в Англии римской практики по образцам кафолической Церкви дошла до того, что он Английская церковь, отныне полностью контролируемая англосаксами и принявшая римскую юрисдикцию более непосредственно, чем церковь Франции, оставалась верной основному аспекту древней кельтской традиции: ее миссионерская ревность распространялась не только на Британские острова, но и на континентальную Европу. Следуя примеру великого святого Колумбана, шотландец святой Фридолин просветил Южную Алеманнию. Монахи из Люксея, великого монастыря, основанного Колумбаном, трудились в Баварии, и их преемником стал ирландец святой Руперт (ум. в 715). Другой ирландский аббат, святой Килиан, поставленный в епископы папой Кононом, трудился в Тюрингии, где умер мучеником (689). Во Фрисландии, на побережье Северного моря, проповедовал сам святой Вильфрид Йоркский на пути в Рим (678); за ним последовали святой Эгберт и в особенности святой Виллиброрд, рипонский монах, который в 695г. папой Сергием был поставлен в первого епископа Утрехтского. В 729г. английский монах Виллибальд даже возродил древний монастырь святого Бенедикта в Монте–Кассино, к югу от Рима. И наконец, Уинфрид, тоже англичанин, родившийся около Эксетера, переименованный в Бонифация во время своего пребывания в Риме у папы Григория II, в VIIIв. стал великим просветителем Германии. Основанная первоначально для распространения галльского христианства, Британская церковь после трудного периода внутренней борьбы между старой кельтской традицией и германскими пришельцами–англосаксами стала материнской церковью для всей Средней Европы. Миссионеры на континенте строго следовали римским порядкам, с таким трудом принятым собором в Уитби (664). Почти в каждом случае при организации новых церквей они искали для этого папского одобрения, обращаясь к «Петрову апостольству». Вообще эти новые церкви способствовали возвеличению средневекового папства, на которое смотрели как на главное представительство римского универсализма. Более древний принцип существенной тождественности между всеми местными церквами, столь упорно (и несколько своеобразно) защищавшийся кельтской колумбановой церковью, сохранился в Испании и Франции более, нежели в Британии и Германии. Как мы видели выше, никейская кафолическая вера была принята вестготским, прежде арианским, королевством Толедо в качестве официальной религии при короле Рекареде (589). Начиная с этого времени и вплоть до арабского мусульманского завоевания (711), церковь и государство, митрополит Толедский и король осуществляли религиозное и политическое руководство обществом так, что некоторые видели в Толедо почти восстановление Западной империи. Этот изоляционизм вестготского королевства был отчасти обусловлен его оборонительной позицией по отношению к Византийской империи, которая владела Юго–Восточной Испанией с городами Картахена и Малага. При своем воцарении короли получали священный характер через миропомазание. Они утверждали избрание епископов и постановления соборов, которые часто собирались в Толедо для разрешения местных вопросов, как политических, так и религиозных. Под председательством королей соборы эти были, по существу, государственными собраниями и включали в себя не только епископов, но и гражданских чиновников королевства[624]. У Испанской церкви была ее собственная древняя «мозарабская» богослужебная традиция. Она разработала особый способ христианизирования законов, унаследованных от варварского готского прошлого Святой Леандр Севильский, тот, кто подвиг к обращению Рекареда, жил одно время в Константинополе, где виделся со святым Григорием Великим. Поэтому он, несомненно, был хорошо осведомлен и о духе, и о делах христианского мира. Однако собор 589г. состоялся без каких–либо официальных контактов с Римом. Святой Леандр сообщил о совершившемся событии своему другу Григорию, ставшему папой в 590г., в частном письме. Сам король только через три года официально сообщил об этом Риму и в ответ получил в дар реликвии. Папа Григорий был, несомненно, заинтересован в том, чтобы распространить влияние Рима на кафолическую Испанию и послал Леандру паллиум, но знак этот, который в других местах означал некую символическую зависимость от папства, не имел большого конкретного значения в Испании. Брат и преемник святого Леандра на Севильской кафедре, святой Исидор (ум. в 636), иногда упоминает римский примат, но подчеркнуто отрицает непогрешимость папы и говорит лишь о небезусловном послушании: «Наша обязанность послушания ни в чем не ограничивается, разве только, если он прикажет нечто, прямо противоречащее вере»[625]. На практике, не было никаких вмешательств Рима в испанские дела или обращений к папе испанских епископов. Наоборот, получив в 683г. от папы Бенедикта постановления Константинопольского Шестого Вселенского собора 680г., испанские епископы приняли их только условно и написали «объяснения», составленные святым Юлианом Толедским. Эти объяснения Эта несколько дистанцированная позиция, занятая Испанией по отношению к Риму, была, несомненно, связана с тем, что «византийское папство» святого Григория и его преемников представлялось им как тесный союз с Империей, которая оккупировала юг Испании и была политически нетерпима по отношению к вестготскому королевству. Мы видим, что на византийской территории авторитет папы признавался гораздо больше, чем в Толедо: в 603г., например, папский легат, При таких обстоятельствах понятно, что никакая власть, ни Римская, ни Константинопольская, не могла что–либо предпринять в отношении рокового события: включения в Символ Веры Филиокве—антиарианского утверждения, связанного с обращением короля Рекареда (589). Позже оно было подтверждено соборами в Толедо (в особенности в 633 и 653гг.)*{{Это стало возможным благодаря высокому авторитету на Западе блаженного Августина (354—430), впервые разработавшего нетрадиционное учение об исхождении Святого Духа от Отца Выше мы видели, как обращение Хлодвига в православное христианство в 493г. привело к развитию национальной Франкской церкви, После смерти Хлодвига (511) королевство было поделено между его четырьмя сыновьями, затем на короткое время снова объединено одним из них, Хлотарем I (558—561), но только чтобы снова разделиться после его смерти между несколькими представителями меровингской династии. Период второго воссоединения (после 613), золотой век Меровингов, совпадает с царствованиями Хлотаря II (584—629) и Дагоберта I (629–639), когда Париж сделался центром политической и церковной жизни королевства. Поскольку, согласно Григорию Турскому, с Хлодвигом в 493г. приняли крещение только 3000 франков, ясно, что понадобилось некоторое время, чтобы христианство было воспринято всем обществом. «Салическая правда» Хлодвига почти не содержит христианских элементов, тогда как «Рипуарская правда» Хлотаря II и Дагоберта, так же как германские сборники раннего VIII в., включают привилегии для духовенства, освящение воскресного дня, защиту христианского брака и известную роль Церкви в освобождении рабов. От жизни королевских дворов, отмеченной кровавой династической борьбой, потомство сохранило память как о святых, так и о преступниках, в том числе и о замечательных женщинах, как, например, святая Радегунда, пленница, принужденная стать женой Хлотаря I, которая получила разрешение оставить двор (после того, как Хлотарь убил ее брата) и основала монастырь Святого Креста около Пуатье. Противоположностью благочестивой святой Радегунде являются Фредегунда, последовательно любовница, жена, разведенная и снова жена Хильдеберта II, и особенно королева Брунегильда (или Брюно), которую Хлотарь обвинил и казнил за убийство десяти королей. Мрачному образу Брунегильды, описанному святым Григорием Турским и автором «Жития» святого Колумбана, противоречат, однако, похвалы, адресованные ей папой Григорием I. Среди всех этих кровавых событий святые пытались поддерживать христианскую чистоту и страдали за это. Святой Претекстат, епископ Руанский, был по приказу Фредегунды убит в 586г. во время совершения литургии. Святой Дезидерий (Дидье), епископ Вьеннский, претерпел то же, потому что рассердил Брунегильду. Единственный из Меровингов, вошедший в историю с репутацией «доброго короля», был Дагоберт I (629–639). По совету таких людей, как святой Елигий (Елуа), художник и золотых дел мастер, ставший позже епископом Нуайонским, Дагоберт путешествовал по всей стране, покровительствуя бедным и ограждая их от поборов со стороны аристократии, поддерживал искусства и строительные проекты. Он перестроил монастырский центр, существовавший вокруг гробницы святого Дионисия, которого традиция считает первым епископом Парижским (и которого каролингские богословы позже отождествят со святым Дионисием Ареопагитом)[629]. Монашеские общины, находившиеся под влиянием Лерина, существовали в Галлии и до франкского завоевания. Так же, как на Востоке, монашеские общины канонически зависели от местных епископов. С появлением ирландцев возникла новая тенденция. В 592г. святой Колумбан и его двенадцать сподвижников основали аббатства Люксей и Фонтэн, действуя совершенно независимо от епископов и местного канонического порядка. От поначалу покровительствуемого Брунегильдой святого Колумбана вскоре потребовали, чтобы он покинул страну. Аскетическая строгость ирландского монашества была вскоре смягчена в Люксее умеряющим ее влиянием устава святого Бенедикта. В обновленном виде эта община сама стала крупным центром монашеского и миссионерского возрождения, сохраняя свою традицию независимости от местного епископского надзора. Этот режим монашеской независимости облегчался системой «ктиторского права», позволявшей основателям и покровителям контролировать экономическую сторону церковных общин. Таким образом, новые монастыри по гражданским законам часто Если контакты между Франкской церковью и папством были редки, то дипломатические сношения между Меровингской монархией и Византией были частыми. Император Маврикий (582—602) искал союза с Хильдебертом II (575—596) против лангобардов. В Галлии чеканились монеты с изображением императора, что ясно показывает признание франками вселенской христианской империи[630]. Послы короля Дагоберта приезжали в Константинополь, чтобы заключить договор с императором Ираклием. Хотя союз оказался недостаточно успешным для победы над лангобардами, он представил случай для укрепления культурных и религиозных связей между Византией и франками. Галликанская литургия содержала восточные элементы, как, например, пение Трисвятой Песни по–латински и по–гречески перед чтением Писаний. В Пуатье в монастыре, основанном святой Радегундой, почиталась частица Святого Креста. В 565г. ушедшая в обитель королева сама попросила ее у императора Юстина II и императрицы Софии. Реликвия прибыла в специальном императорском ковчеге, и поэт Венанций Фортунат сочинил по этому поводу стихи. В них включалась особое стихотворение в честь Юстина и Софии, прославлявшее их православие, а также два из наиболее популярных латинских средневековых песнопений о Кресте: В конце VII и начале VIIIв., после смерти Дагоберта, меровингская династия вступила в период явного упадка. «Короли–бездельники» Эта новая связь между Франкской церковью и Римом наиболее полно отразилась в знаменитой встрече в Понтионе между королем Пепином и папой Стефаном (754). Византийские императоры, покровительствуя иконоборческой ереси, отказав папе в помощи против лангобардов и, наконец, лишив его юрисдикции (и доходов) в Южной Италии и Иллирике, явственно положили конец периоду «византийского папства». Папа стал искать нового покровителя и нашел его. Франкский король был защитником кафоличества от ариан и союзником Империи против лангобардов. Теперь он был призван спасать кафедру Петра, оставленную ее законными защитниками в Константинополе. Но делая это, он постепенно, противостоя Византии, брал на себя и само императорское наследие, в котором папа становился решающим фактором этой новой версии Никто из главных участников этого основополагающего изменения политической географии не осознавал будущих его последствий для судьбы христианства—религиозной и культурной поляризации Востока и Запада. Уже в Халкидоне (451) и, несомненно, на двух последовавших за ним Вселенских соборах, Константинопольском II (553) и Константинопольском III (680), собравшиеся епископы рассматривались как представители пяти патриархатов. Подлинная вселенскость требовала участия этих пяти патриархов—либо личного, либо через доверенное лицо, либо по крайней мере, как это было с папой Вигилием и собором 553г., в виде одобрения Однако за пределами Рима система пентархии едва ли вообще была известна на Западе. Хотя византийские тексты стремятся представить весь Запад как территорию римского патриарха, как разные земли Востока считались поделенными между четырьмя его коллегами, такое представление не соответствовало реальности положения западного христианства в V, VI и VII вв. На Западе титул патриарх никогда не обретал какого–либо специфического смысла. К римскому епископу иногда, особенно на Востоке, обращались как к патриарху, резиденция же его в Латеране именовалась патриархией. Однако титул этот никогда не был особой привилегией Римской церкви. Его иногда получали другие крупные кафедры Запада, как Аквилея или Лион, вовсе не бросая этим вызов Риму. На Востоке канонические права всех четырех патриархатов были достаточно ясно определены соборами. Сильно централизованное александрийское «папство» было разрешено 6–м правилом Никейского собора как местный «древний обычай», тогда как права Константинополя были 28–м Халкидонским правилом четко определены как географически, так и канонически—право посвящать митрополитов в имперских диоцезах Фракии, Понта и Азии. Этот канон означал также, что и Антиохия, и Иерусалим пользовались в определенных областях такими же правами. В случае же Рима существовал только обычай и известный нравственный авторитет, но не было соборных определений относительно прав, территории или юрисдикции. И сам Рим никогда не осуществлял и не требовал патриарших прав над всем Западом. Такая патриаршая юрисдикция Рима существовала практически над так называемыми пригородными Помимо «пригородных» диоцезов христианский Запад включал церкви, во всех отношениях столь же независимые (автокефальные, сказали бы мы теперь), как и их церкви–сестры на Востоке: церковь Вестготского королевства в Испании, Франкскую церковь, Кельтскую «колумбанову» церковь и, конечно, церковь Африки. Даже Английская церковь, созданная римской миссией святого Августина Кентерберийского, прочная опора римского престижа, была независимой в административном отношении: из 376 епископских хиротоний в Англии между 669 и 1050гг. ни одна не потребовала папского вмешательства[635]. В Галлии в течение всего меровингского периода был только один случай апелляции к Риму, и даже этот случай не был спорным, а был уже одобрен королем Гунтрамом (561—593)[636]. Каждая из этих церквей имела свою собственную богослужебную традицию и могла устанавливать сношения с Востоком независимо от Рима, как это делали Меровинги. Их отношение с Римом было в известном смысле подобным тем отношениям, которые поддерживали далекие восточные церкви (Армянская, Грузинская, Персидская и Индийская) со своей Антиохийской церковью–матерью, хотя, к счастью, никакие вероучительные споры, столь бурные и разрушительные, как на Востоке, не примешивались к этим взаимоотношениям на Западе. Завоевания варваров и установление новых национальных церквей, замечательные успехи миссии ирландских монахов, так же как и римских миссионеров, ослабили идею «имперского» единства, или Лояльность по отношению к Константинополю, непопулярному в некоторых варварских королевствах, которой упорно придерживались папы «Византииского» периода, привела к дальнейшему ограничению папского авторитета. Конечно, все западные христиане в той или иной степени хранили благочестивую преданность гробницам великих апостолов Петра и Павла. На Западе только Рим обладал таким исключительным правом на святость и был местом паломничеств, прославленных еще Иринеем, Тертуллианом и Киприаном. Но была ли какая–то связь между присутствием в Риме почитаемых апостольских гробниц и церковными структурами? Ответ на этот вопрос зависел от экклезиологического понимания роли апостолов, как она описана в Новом Завете, и от проблемы их «преемства». К этому вопросу было фактически два различных подхода, которые как таковые не обсуждались ни на Востоке, ни на Западе со времени святого Киприана Карфагенского. Для Киприана Петр был образцом и началом епископского служения, осуществляемого в каждой местной церкви в единстве со всеми другими церквами. Этот первый подход признавался обычно как само собой разумеющийся на Востоке; так же смотрели на это и многие авторитетные лица на Западе, включая местные галльские соборы, Исидора Севильского и Беду Достопочтенного[637]. Этот взгляд служил поощрением паломничеств на гробницу Петра и оправдывал известный моральный авторитет той церкви, где он проповедовал (Рим был церковью «близкой к Петру», Эта вторая интерпретация «Петрова» служения не могла, конечно, быть одинаково применимой на практике повсюду: в конкретной исторической действительности Церковь была децентрализована. Мы видели, что даже сам Лев Великий, который никогда не терял случая утверждать римский примат Петра, бывал на деле в этом непоследователен и, протестуя против 28 правила Халкидонского собора, больше ссылался на авторитет Никейского собора. Святой Григорий Великий, восставая против титула «вселенского патриарха», принятого архиепископом Константинопольским, подчеркнуто утверждал равенство епископов, выражая в то же время веру в присутствие Петра, даже и теперь, в его (римских) преемниках[638]. Всякий раз как папы, несмотря на многие исторические несообразности, утверждали, что они преемники Петра, это, по всей видимости, сопровождалось каким–то внутренним мистическим убеждением, при этом Павел, по традиции сооснователь Римской церкви, несколько отодвигался на задний план. Именно это убеждение постепенно обрело институционный и юридический авторитет. Можно действительно сказать, что все действия и высказывания римских епископов, обращенные к церквам, находящимся за границами их «пригородного» патриархата, были мотивированы концепцией их первенства как первенства Петрова и потому вселенского. Это относится и к поставлению папских викариев в отдаленных местах, как Арль и Иллирик, и к выдаче паллиумов некоторым митрополитам. Нет сомнения и в том, что папские «декреталии», которые начали публиковаться еще в Vв. в ответ на возникавшие по всему Западу вопросы, были написаны в том же духе. Это, однако, не означает, что сами папские наместники (викарии) или получавшие паллиум митрополиты абсолютно разделяли эти взгляды на папское первенство. Как Галлия, так и Иллирик иногда противились Риму. Факторы, которые больше всего способствовали приданию папскому авторитету формального и юридического измерения, — победа римской практики на соборе в Уитби (664) и последовавшая за этим деятельность святого Бонифация в Западной Германии и Франкском королевстве. «Римский» порядок отныне—после хаоса, царившего во Франции при Меровингах, — устанавливался как программа церковных реформ. В 742г. под влиянием Бонифация собор в Суассоне определил, что Поэтому на вопрос, существовал или не существовал «западный патриархат» до собора в Уитби и святого Бонифация, ответ должен быть отрицательным. Следует сделать другое важное замечание, что патриархат, возникший в Каролингскую эпоху, был основан на концепции В VI и VIIвв. Римская церковь по–прежнему играла роль связующего звена между Востоком и Западом, что с особенной ясностью показывает святой Григорий Великий. Однако осуществлялось это ценой известных внутренних противоречий. Принимая пентархию, участвуя в имперской византийской системе, Римская церковь в то же время всякий раз прибегала к аргументу Петрова апостольства, когда могла использовать его для отстаивания своей юрисдикции. Возможно, эта Янусова двуликость могла бы удерживаться гораздо дольше, если бы высокомерие и небрежение византийских императоров–иконоборцев не обрекли бы папство на то, чтобы стать западным институтом, связанным с каролингской монархией сначала как орудие, а затем как яростный соперник в борьбе за господство над централизованным и культурно единообразным латинским христианством. |
|
|