"Поправка Эйнштейна, или Рассуждения и разные случаи из жизни бывшего ребенка Андрея Куницына (с приложением некоторых документов)" - читать интересную книгу автора (Кофман Роман)

28. МАЛЕНЬКИЕ РАДОСТИ АНДРЕЯ КУНИЦЫНА

Замечательно было вот что: опоздав в школу, не унижаться, не стучать в дверь, а, повернув назад, выскользнуть на улицу и бродить, бродить с портфелем до вечера, хмелея от чувства свободы и затерянности в большом городе. Можно было заглянуть в зоомагазин, постоять у аквариума, поглазеть на чучело лисы (весь животный мир был представлен только рыбками, остальные твари и гады — в виде чучел).

В углу стоял человеческий скелет, под ним — медная табличка с надписью на латыни и по-русски: «Я был таким как ты, ты будешь таким как я». Эта формула казалась мне неуклюжей и даже хулиганской; было странно, что взрослые люди, знающие латынь, могут так неудачно острить.

Можно было пройти по Крещатику — из конца в конец. Правая его сторона, если идти от Бессарабки, вся еще лежала в руинах. Правда, развалины были частично разобраны, груды кирпича увезены, вдоль тротуаров уже были разбиты цветники — и глаза покидали привычную панораму полуобрушенных, полуобгоревших стен, и, истосковавшиеся по разноцветности, скользили по краю тротуара, поглаживая каждый цветок в длинной веренице красных и белых гладиолусов.

Уткнувшись во Владимирскую горку, можно было свернуть к стадиону, посидеть, жмурясь на солнышке, в седьмом-восьмом ряду, наблюдать, как важно и сосредоточенно, будто творя молитву, разминаются спринтеры, как долго и придирчиво осматривают они свои шиповки, церемонно устанавливают колодки — и это все ради того, чтобы за несколько секунд пробежать дорожку и, недовольно покачивая головой, уйти в душ.

Иногда, в особо удачный день, из-под трибун, из гулкого коридора вразвалку выходили сверхчеловеки — футболисты. Они шествовали неторопливо, с ленцой и, лишь ступив на травку, рассыпались по зеленому прямоугольнику поля. Позади, волоча авоську с мячами, шел их пастырь — знаменитый вратарь Антон Идзковский.

Само собой разумеется, что назавтра, не имея оправдательной грамоты, я не смел явиться в школу — и уже с полным основанием, без угрызений совести отправлялся в люди.

Так продолжалось до того дня, когда мы с мамой встретились нос к носу на Малой Васильковской. Она не ругала меня, только за руку отвела домой (это было очень стыдно), а наутро написала записку в школу о том, что я был болен.

Я был допущен в класс, и некоторое время меня жег стыд за то, что я заставил маму сказать неправду. Я был благодарен ей, казнил себя страшной казнью и через две недели снова пустился в загул.