"Завещание чудака" - читать интересную книгу автора (Верн Жюль)

Глава III ЧЕРЕПАШЬИМ ШАГОМ

Таким образом, Герману Титбюри пришлось подчиниться наложенному на него взысканию, и судья Р. Т. Ордак, продержав его три дня в тюрьме, нашел возможным этим удовольствоваться.

И пора было! Девятнадцатого числа в восемь часов утра нотариус Торнброк произвел шестое метание костей и заинтересованного партнера уведомил телеграммой в Кале.

Жители маленького городка, оскорбленные тем, что один из партнеров матча Гиппербона скрывался под вымышленным именем, не проявили к нему теплых чувств. Как только сторож открыл двери тюрьмы, Герман Титбюри направился в гостиницу. Никто его не провожал, никто не оборачивался посмотреть, когда он шел по улице. Впрочем, чета эта не очень дорожила приветствиями толпы и желала только одного — как можно скорее уехать из Кале. Уже в гостинице, за утренним чаем, они занялись приведением в порядок своих счетов.

— Сколько мы истратили со дня нашего отъезда из Чикаго? — спросил супруг.

— Восемьдесят восемь долларов и тридцать семь центов, — ответила его супруга.

— Так много?

— Да, и это при том, что мы совершенно не тратили зря денег во все время пути.

Всякий, у кого в жилах не текла кровь Титбюри, был бы очень удивлен такой небольшой цифрой расходов. Но правда и то, что эту сумму должны были еще порядочно увеличить взысканные с них триста долларов штрафа, которые произвели довольно значительное кровопускание в кассе супругов.

— Только бы сегодняшняя телеграмма не заставила нас отправиться на другой конец света! — проговорил со вздохом мистер Титбюри.

— Придется, во всяком случае, этому подчиниться, — решительным тоном объявила миссис Титбюри.

— Я предпочел бы отказаться…

— Опять! — вскрикнула властная особа. — Чтобы ты больше никогда не говорил о том, что хочешь отказаться от возможности выиграть шестьдесят миллионов долларов!

Без двадцати минут двенадцать чета Титбюри появилась в почтовой конторе, горя от нетерпения. Все-таки пять-шесть любопытных пришли туда на них посмотреть.

— Телеграмма мистеру Герману Титбюри из Чикаго, — проговорил телеграфный чиновник.

У того, к кому он обращался, колени подогнулись, язык отказался повиноваться, и он не мог произнести ни слова.

— Здесь! — ответила за него миссис Титбюри, толкая своего мужа к окошечку.

— Вы именно тот, кому адресована телеграмма? — спросили его.

— Ну, разумеется! — вскричала миссис Титбюри.

— Тот самый, — ответил наконец третий партнер.

Телеграмму передали миссис Титбюри, которая ее и распечатала, так как дрожащие руки ее мужа не могли этого сделать.

Чета почти лишилась чувств, и при сдержанных насмешках присутствующих их усадили на одну из стоявших в конторе скамеек.

В первый раз двумя очками быть отправленными во вторую клетку, в глубь штата Мэн, а во второй раз — в четвертую, в штат Юта!.. Всего четыре очка за два метания?! После переезда из Чикаго на одну окраину государства отправляться на другую, противоположную его окраину, западную!

Когда прошли первые минуты слабости — надо признаться, весьма понятной, — миссис Титбюри выпрямилась и, вновь преобразившись в решительную особу, главу семьи, взяла своего мужа под руку и потащила его по улицам к гостинице «Сэнди-Бар». Неудача уж слишком преследовала супругов! Как опередили их остальные партнеры — Том Крабб, Макс Реаль, Гарри Кембэл, Лисси Вэг, не говоря уже о коммодоре Уррикане! Они все носились как зайцы, а Титбюри ползли как черепахи!.. К тысячам миль, от Чикаго до Кале, им надлежало прибавить еще две тысячи двести миль, от Кале до Грейт-Солт-Лейк-Сити! После такой неудачи ставка на третьего партнера (если она вообще была), безусловно, упадет до смехотворной, и голубой флаг перестанет играть.

Но, в конце концов, если Титбюри не оставят партии, им нельзя задерживаться в Кале, а в Чикаго нужно ограничиться несколькими днями отдыха. Госпожа Титбюри и слышать не хотела о том, чтобы ее муж вышел из партии, а потому в тот же день с первым же поездом супруги выехали в Чикаго. Жители города надеялись, что различные случайности, связанные с благородной игрой Американских Соединенных Штатов, их в Кале больше не приведут. Эту надежду разделяли и сами пострадавшие.

Через сорок восемь часов Титбюри добрались до родного города — утомленные переездами, нелегкими в их возрасте. Им пришлось даже провести несколько дней в своем доме на Робей-стрит из-за того, что мистер Титбюри дорогой захворал острым ревматизмом (который он обычно пользовал полным презрением — особый вид дешевого лечения). Но на этот раз ноги совсем отказывались поддерживать хозяина, и с вокзала его перенесли в дом на руках.

Газеты не замедлили известить о приезде третьего партнера. Репортеры газеты «Штадт цейтунг», относившиеся к нему сочувственно, явились с визитом. Увидев же, в каком состоянии находится Герман Титбюри, они мгновенно ретировались и предоставили игрока преследовавшей его неудаче. Агентства не находили желающих даже при ставке семь против одного.

Но все забыли про Кэт Титбюри. Ревматизм мужа она принялась лечить не равнодушием, а силой. С помощью своей прислуги растирая ревматика так энергично, что тот едва не лишился кожи на ногах! В общем, двадцать четвертого, утром муж и жена снова отправились в путь, имея в своем распоряжении достаточно времени, чтобы в назначенный срок прибыть в столицу мормонов[134].

Из Чикаго железная дорога идет прямо в Омаху, оттуда — в Огден и дальше до Сан-Франциско. В конце концов чета Титбюри должна быть счастлива тем, что ее не отослали куда-нибудь в Калифорнию. Двадцать восьмого мая после полудня они прибыли в Огден. Там произошла встреча, спешу пояснить, не двух поездов, но двух партнеров матча Гиппербона.

В тот самый день, в полдень, Макс Реаль, возвращаясь из Национального парка, остановился в Огдене, откуда на следующий день намеревался поехать в Шайенн, чтобы узнать о результатах очередного метания игральных костей. Прогуливаясь по платформе вокзала, он неожиданно наткнулся на Германа Титбюри. На этот раз супруги не решились путешествовать под вымышленной фамилией. Но и разглашать во время пути об ожидавшем их наследстве в триста миллионов франков тоже незачем! Достаточно сообщить об этом в самой столице штата Юта. Можно представить себе, как неприятно был изумлен старый скряга, когда в присутствии пассажиров кто-то назвал его по имени. Супруги вздрогнули от неожиданности. Мистер Титбюри обернулся и сделал вид, что совершенно не помнит молодого человека, хотя прекрасно его узнал.

— Вероятно, вы ошиблись, — ответил он.

— Я не мог ошибиться, — возразил молодой художник. — Я Макс Реаль! Мы были вместе на знаменитых похоронах… Но если вы не желаете быть мистером Титбюри из Чикаго, будь по-вашему.

Поезд в Шайенн отправлялся через одну-две минуты, он бросился в один из вагонов, оставив на перроне чету Титбюри, посылавшую проклятия всем лоботрясам-художникам. Тут к ним подошел какой-то человек. Лет около сорока, одетый с некоторой изысканностью, с лицом приятным и открытым, он внушал полное доверие.

— Вот невежа, который заслужил хороший урок за свою дерзость, — проговорил он с легким поклоном миссис Титбюри, — и если бы только я не боялся вмешаться в дела, которые меня не касаются…

— Очень вам благодарен, — ответил господин Титбюри, польщенный, что такой элегантный господин выразил желание за него заступиться.

— Но, — продолжал изящный незнакомец, — разве это действительно Макс Реаль, ваш партнер?

— Да… мне кажется… действительно… — ответил мистер Титбюри. — Хотя я его почти не знаю…

— В таком случае, — прибавил незнакомец, — желаю ему всевозможных неприятностей.

Нужно быть очень враждебно настроенным к людям, чтобы не отнестись сочувственно к человеку, выказавшему такую любезность.

Мистер Роберт Инглис из Грейт-Солт-Лейк-Сити, коммивояжер одного торгового предприятия, галантно предложил чете Титбюри свои услуги в качестве проводника, обещая найти гостиницу по их вкусу. Разве возможно отказаться от предложения мистера Роберта Инглиса, который к тому же ассигновал большую сумму денег, держа пари за успех третьего партнера! Взяв небольшой багаж четы Титбюри, мистер Инглис последовал за ней в вагон поезда, который уходил через несколько минут из Огдена. Мистер Титбюри был особенно тронут тем, что мистер Роберт Инглис выражал готовность расправиться с Максом Реалем так, как тот, по его мнению, заслуживал. Вообще, он мог только поздравить себя с тем, что судьба послала им такого любезного товарища по путешествию, готового служить проводником в столицу штата Юта. Итак, все складывалось как нельзя лучше.

В беседе мистер Инглис оказался насколько интересен, настолько же и неистощим. Новый знакомый оказался сорок третьим по счету ребенком в семье мормонов, родившимся до того, как полигамию[135] запретили декретом президента Соединенных Штатов. (Это не должно никого удивлять, ибо «апостол» Герберт Кимбел, первый советник церкви, умирая, оставил тринадцать жен и пятьдесят трех детей.) Он рассказал о Джозефе Смите, который в 1830 году почувствовал себя пророком и нашел золотые таблички с божественными законами мормонизма, но вскоре затем был умерщвлен. Инглис в трогательных дифирамбах[136] рассказал о Бригаме Юнге, папе и главе мормонской церкви, который, не считаясь ни с усталостью, ни с опасностями, перевел членов общины в местность, смежную с Грейт-Солт-Лейк-Сити, где в 1847 году основал Новый Иерусалим.

Но преследование «верных» становилось все интенсивнее и в «святом» городе, потому что федеральное правительство прекрасно поняло (это Роберт Инглис скрыл), что штат Юта стремится на самом деле к независимости, а не к тому, чтобы культивировать религиозные убеждения секты. Вот почему в 1851 году генерал Грант заключил «папу» и «апостолов» в тюрьму.

— О, друзья мои! — вскричал Роберт Инглис, в его голосе зазвучали нотки, вызвавшие слезы на глазах миссис Титбюри. — Если бы вы знали Бригама Юнга, нашего всеми почитаемого папу, если бы видели его волосы, зачесанные хохолком, его седеющую бороду, обрамляющую щеки и подбородок, его глаза, похожие на глаза рыси! Если бы вы знали Джорджа Смита, двоюродного брата пророка, написавшего историю церкви, и Даниэля Уэлса, второго советника, и Элизу Сноу, одну из духовных жен папы…

— Она была хорошенькая? — спросила миссис Титбюри.

— Страшно безобразная. Но что значит красота для женщины?! — ответил Роберт Инглис, и та, к которой он обращался, слегка улыбнулась одобрительной улыбкой.

— А каких лет теперь Бригам Юнг? — спросил мистер Титбюри.

— Никаких, потому что он уже умер, но если бы он жил, ему было бы сто два года.

— А вы, мистер Инглис? — спросила после маленькой паузы госпожа Титбюри. — А вы сами — женаты?

— Я, дорогая госпожа Титбюри? Но для чего теперь жениться, раз полигамия запрещена? Справляться с одной женой труднее, чем с пятьюдесятью.

И мистер Инглис засмеялся так заразительно, что чета Титбюри не могла не присоединиться к его веселью.

Места вокруг Огдена очень ровные и бесплодные; почва — песок да глина, смешанные с солончаками, покрывающими ее поверхность беловатым налетом. Оказавшись в бескрайней пустыне на западном берегу Большого Соленого озера, вы увидите далеко простирающуюся белесую равнину, на которую больно смотреть под раскаленным солнцем. Там растет только тимьян, шалфей, розмарин, дикий вереск и громадное количество подсолнухов. На востоке поднимаются далекие, окутанные туманом вершины горной цепи Уасэг.

В половине восьмого поезд остановился у платформы Грейт-Солт-Лейк-Сити.

«Великолепный город!» — сказал Роберт Инглис. И конечно, спутник четы Титбюри не позволит своим новым друзьям уехать прежде, чем они его хорошо не осмотрят, город с пятидесятитысячным населением (пять тысяч он, между прочим, прибавил). Великолепный город, повторил он, обрамленный на востоке великолепными горами, соединенный великолепным Иорданом[137] с великолепным Соленым озером; город, отличающийся необыкновенно здоровым климатом, с домами и коттеджами, окруженными массой зелени, огородами, плодовыми садами, засаженными яблонями, сливовыми, абрикосовыми и персиковыми деревьями, дающими лучшие во всем мире плоды! А по обеим сторонам улиц великолепные магазины и каменные здания, такие же великолепные! Все его памятники представляют собой великолепные образцы мормонской архитектуры. Великолепный дом президента, в котором проживал когда-то сам Бригам Юнг, великолепный табернакль[138], чудо архитектурного искусства, строение, где могли свободно помещаться восемь тысяч «верных». А в былые времена какие происходили великолепные церемонии, когда папа и его апостолы восседали на великолепной эстраде, окруженные святыми — мужчинами, женщинами и детьми! В общем, все сплошь великолепие.

Нужно сознаться, что из любви к своему родному городу мистер Инглис допускал в своем рассказе некоторые преувеличения. Город Грейт-Солт-Лейк-Сити не заслуживает таких похвал. Он слишком велик для своих жителей, и если и обладает некоторыми природными красотами, то художественные красоты в нем совершенно отсутствуют. Что же касается знаменитого «табернакля», то, по правде сказать, он производит впечатление крышки громадного парового котла, положенной на землю.

Во всяком случае, не могло быть речи о том, чтобы осматривать Грейт-Солт-Лейк-Сити в тот же вечер. Необходимо прежде всего выбрать гостиницу, и так как господин Титбюри не желал и слышать о высоких ценах, то его проводник предложил ему поместиться за городом, в «Чип-отеле», или, иначе говоря, в дешевой гостинице. При этом названии и муж и жена почувствовали себя вполне успокоенными и довольными. Затем они последовали за мистером Инглисом, выразившим желание нести сумку и плед «прелестной и почтенной дамы».

Спустившись в нижние кварталы города, где супруги Титбюри не могли ничего видеть, так как была уже почти ночь, и дойдя до правого берега реки, которую мистер Инглис назвал Крессент-Ривер, они прошли около трех миль. Возможно, чета Титбюри нашла путь немного длинным, но при мысли, что гостиница тем дешевле, чем дальше от города, они не жаловались. Наконец около половины девятого, когда их окутала уже абсолютная темень (небо было все в тучах), путешественники подошли к крыльцу дома, о внешности которого по понятным причинам не могли судить. Спустя несколько минут хозяин гостиницы, малый довольно-таки жуткого вида, провел их в комнату нижнего этажа с выбеленными известкой стенами; мебель ее составляли кровать, стол и два стула. Они нашли этого вполне достаточным и поблагодарили мистера Инглиса, который простился с ними, обещав прийти на следующий день утром.

Очень утомленные, мистер и миссис Титбюри легли спать. Оба видели во сне, что предсказание добрейшего мистера Инглиса сбылось: они оставили в дураках всех своих соперников.

Утром в ожидании своего проводника супруги не спеша оделись. Новый знакомый обещал показать им город. Это не означало, что мистер и миссис Титбюри вдруг переродились и сделались любознательны, но как отказаться от любезного предложения милейшего человека? Пробило девять часов. Никто не являлся. Мистер и миссис Титбюри, готовые отправиться на прогулку, стояли у окна и смотрели на большую дорогу, проходившую мимо «Чип-отеля». Как объяснял накануне их любезный чичероне[139], в прежние времена по ней тянулись фургоны пионеров, запряженные волами и наполненные скарбом и разными товарами для новых поселений. Для того, чтобы проехать от Нью-Йорка до западной территории, требовалось несколько месяцев.

«Чип-отель» находился, очевидно, в очень уединенном месте: высовываясь из окна, мистер Титбюри не видел ни одного дома ни на этом, ни на противоположном берегу реки. Ничего, кроме темной зелени сосновых лесов, покрывавших склоны высокой горы. В десять часов все еще никто не пришел. Мистер и миссис Титбюри начали волноваться, к тому же они хотели есть.

— Пойдем куда-нибудь, — сказала жена.

Они открыли дверь своей комнаты и очутились в большом зале деревенского кабачка, дверь которого выходила на дорогу. На пороге стояли двое плохо одетых мужчин. Вид их не внушал доверия. Глаза были затуманены джином, показалось даже, что они поджидают кого-то.

— Выход запрещен!

Восклицание, сделанное грубым тоном, относилось к господину Титбюри.

— Как?! Нельзя выйти?

— Нельзя… не заплатив.

— Не заплатив?!

Из всех слов английского языка только что произнесенное звучало особенно неприятно для мистера Титбюри.

— Заплатить?! — повторил он. — Чтобы выйти? Вы шутите!..

Миссис Титбюри, охваченная в первую минуту невольным страхом, иначе взглянула на положение и спросила:

— Сколько?

— Три тысячи долларов!

Этот голос… Она его узнала… Голос Роберта Инглиса, внезапно выросшего на пороге гостиницы. Но господин Титбюри, менее проницательный, чем его жена, все еще хотел обратить дело в шутку.

— Э, — воскликнул он, — а вот и наш друг!

— Собственной персоной, — ответил тот.

— И все в таком же хорошем настроении?

— Все в таком же.

— Не правда ли, очень забавно требование этих джентльменов?

— Что поделать, милейший мистер Титбюри, — ответил мистер Инглис, — такова цена одной ночи в «Чип-отеле».

— Вы это серьезно? — Миссис Титбюри побледнела.

— Очень серьезно.

Супруг в порыве гнева попытался проскочить в дверь. Две сильные руки тяжело опустились на его плечи и приковали к месту.

Роберт Инглис далеко не редкий экземпляр в таких отдаленных местностях. Уже не один путешественник был обобран сорок третьим ребенком мормонской семьи. Мистер Титбюри это понял, но слишком поздно.

— Послушайте, — сказал он, — я требую, чтобы вы нас немедленно отсюда выпустили! У меня в городе дела…

— Не ранее второго июня, когда придет телеграмма, а возможно, значительно позже. Все зависит от вас, мистер Титбюри.

— Негодяй!

— Я говорю с вами вежливо, — заметил мистер Инглис, — будьте добры говорить так же и со мною, мистер Голубой Флаг!

— Но эти деньги… это все, что я имею.

— Такому богачу, как Герман Титбюри, легко выписать из Чикаго столько, сколько ему понадобится… Заметьте, дорогой гость, что эти три тысячи вы имеете сейчас при себе и что я легко мог бы вынуть их из вашего кармана. Но, клянусь Ионафаном[140], мы не воры. Таковы цены «Чип-отеля», и вам придется подчиниться.

— Никогда!

— Как угодно.

Дверь снова заперли, и супруги оказались заключенными в низкой комнате гостиницы. Какие проклятия посылали они всему этому путешествию! После штрафа, уплаченного в Кале, грабеж в Грейт-Солт-Лейк-Сити!

— Нашими бедами мы обязаны негодяю Реалю! — вскричал мистер Титбюри. — Но что же нам теперь делать?

— Пожертвовать тремя тысячами долларов, — сказала миссис Титбюри.

— Никогда!..

Мистер Титбюри еще надеялся, что кто-нибудь придет им на помощь… Например, покажется на дороге отряд полиции или, по крайней мере, прохожие, которых он подзовет к окну… Тщетная надежда! Через несколько минут в комнату вошли двое и бесцеремонно вытолкали узников в другую комнату с окном во внутренний двор. Свирепого вида хозяин гостиницы принес им какую-то еду.

Двадцать четыре часа… сорок восемь часов прошли в таких условиях! Трудно описать, какое бешенство овладело заключенными! К тому же мистер Инглис больше не появлялся, держась теперь в стороне и, очевидно, подчеркивая тем самым, что не оказывает на узников никакого давления.

Наконец на всех календарях Америки появились слова «первое июня». На другой день около полудня третий партнер обязан был прийти на телеграф Грейт-Солт-Лейк-Сити. Если его присутствие там не зарегистрируют, он потеряет все права на дальнейшее участие в партии. И потерял бы, если бы не миссис Титбюри…

Ровно в половине восьмого в дверях появился мистер Инглис, как нельзя более вежливый и любезный.

— Завтра — торжественный день, — сказал он, — и было бы хорошо, если бы сегодня вечером вы перебрались в Грейт-Солт-Лейк-Сити.

— Кто же этому мешает, как не вы? — воскликнул мистер Титбюри, задыхаясь от злобы.

— Я? — переспросил элегантнейший мистер Инглис. — Да ведь для этого достаточно, чтобы вы заплатили по счету.

— Вот, — вдруг выступила вперед миссис Титбюри, протягивая ему пачку кредитных билетов, которые накануне муж передал ей со смертельной мукой в душе.

Было уже совсем темно, когда двух бессменных членов академии сквалыг выпустили на свободу. Не переставая трястись от страха и злости, вздрагивая от каждого шороха и спотыкаясь, они к ночи добрались до города.

На следующее утро мистер Титбюри явился в контору шерифа[141] с требованием разыскать Роберта Инглиса. Судья выслушал жалобу с большим участием. К несчастью, мистер Титбюри мог дать только очень неясные указания, касающиеся загородного кабачка. Его привели туда вечером, и он покинул его тоже вечером. Оказалось, шериф никогда не слышал о «Чип-отеле», а реки Крессент-Ривер в этой местности вообще не существовало.

— Не сомневаюсь, — заявил представитель власти, — что это дело рук знаменитого Билла Аррола. Знакомая манера.

— И вы его до сих пор не арестовали? — с негодованием воскликнул господин Титбюри.

— Нет еще, — ответил шериф, — мы сейчас ведем за ним усиленное наблюдение… Когда-нибудь он все равно нам попадется…

— Слишком поздно для меня!

— Да… но для него вовремя, и он будет посажен на электрическое кресло… если только его не повесят.

— Но мои деньги, мистер, мои деньги?

— Что поделать!.. Прежде нужно задержать проклятого Билла Аррола, а это не так-то просто! Обещаю, мистер Титбюри, прислать вам кончик веревки, когда его повесят, ну, а с таким талисманом вы будете иметь все шансы выиграть партию![142]