"Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа" - читать интересную книгу автора (Иннокентий Херсонский)

Глава VII: Посрамление сект иудейских и обличение их пороков перед народом

Синедрион, при всей злобе на Иисуса Христа за посрамление членов его перед народом, почел за лучшее молчать до времени и не предпринимать против Него явного насилия. Мнимое великодушие это было вызвано страхом перед народом, любившим Иисуса. Между тем, оскорбленная гордость книжников не могла и на малое время оставаться в совершенном бездействии; в несколько минут составлен против Богочеловека новый план, изобретателями и исполнителями которого были, как легко предугадать, фарисеи (Мф. 22, 15). Узнав, что Он продолжает беседовать в храме с народом, лицемеры согласились подослать к Нему несколько человек из своих единомышленников, чтобы уловлить Его в каком-либо слове. Всем известная свобода слова и откровенность, с которой Иисус Христос всегда высказывал Свои мысли, были порукой их успеха. Требовалось только выдумать вопрос, столь же благовидный, как и опасный, и предложить его так, чтобы не обнаружить цель, с которой его предлагают. Подобный вопрос напрашивался сам собой — это был вопрос о податях, которые в продолжение двадцати лет (со времени превращения Иудеи в римскую провинцию) выплачивались кесарю и волновали ум и совесть иудеев, а для некоторых неблагоразумных патриотов (напр., Иуды Галилеянина с его сообщниками) были поводом к кровавому восстанию против римлян. Несмотря на провал и тяжелые последствия этого восстания, большая часть народа, руководимая внушениями фарисеев и собственным самолюбием, до сих пор считала, что подати, выплачиваемые римлянам, — результат незаконного притеснения и противны духу Моисеевой религии. Для израильтянина, думали, обязанного признавать царем своим одного Иегову, должна существовать и одна законная подать, собираемая для храма Иеговы (Ис. 30, 12–16). Инако мыслившие (иродиане и часть саддукеев) не имели поддержки в народе и причитались к отступникам, увлеченным на сторону язычников выгодами или страхом. Об этом-то предмете и было решено спросить Иисуса. Кто действовал, как Мессия, Тот, казалось, должен был решить всеми предлагаемый и никем не решенный в полной мере вопрос о подати; тем более, что с пришествием Мессии все ожидали перемены своих отношений с римлянами.

Фарисеи, конечно, надеялись услышать от Иисуса Христа ответ, враждебный римлянам, ибо думали, что Он, в качестве Мессии, ищет земного царства и для этого будет содействовать освобождению народа, не желавшего платить римлянам подати. Но в таком случае ответ Иисуса Христа был бы самым сильным предлогом для фарисеев, чтобы обвинить Его перед римским прокуратором. Запрещать или называть несправедливыми подати, выплачиваемые римлянам, значило в глазах последних быть возмутителем общественного покоя. За это преступление римские прокураторы тем строже и охотнее наказывали, чем труднее было приучить иудеев, подобно прочим народам, к платежу податей. Впрочем, фарисеи ничего бы не потеряли и в том случае, если бы Иисус Христос, паче чаяния их, ответил на вопрос о податях в пользу римлян: через это Он Сам отвратил бы от Себя народ, который никак не мог представить, чтобы Мессия повелел ему когда-нибудь платить подать язычникам. Третьего варианта ответа на вопрос о податях фарисеи, вероятно, не нашли; и действительно, его нелегко было представить.

Для большего успеха в своей хитрости фарисеи пригласили с собой иродиан. Секта это, отличавшаяся склонностью к языческому образованию и нравам, во многом была не согласна с фарисеями, излишне приверженными ко всему отечественному: в отношении к податям именно иродиане утверждали противное всеобщему мнению, почитая их законными. Но из-за своей оппозиции они и были теперь полезны для фарисеев — в том случае, если бы Иисус Христос, как надеялись, не одобрил податей. Самим фарисеям обвинять Его перед римским начальством в этом патриотическом поступке значило бы навлечь на себя ненависть народа, любовью которого фарисеи весьма дорожили; иродиане же могли это сделать без всяких неприятных для себя последствий. Притом обвинение со стороны иродиан, как царедворцев, преданных Иродовой фамилии, а следовательно, и кесарю, оказало бы гораздо больше действия на римского прокуратора, имевшего много причин не доверять фарисеям в их усердии к римлянам.

Искусителями были выбраны ученики фарисейские (Мф. 22,16), чтобы не вызвать подозрений. Им было велено вмешаться в толпу народа, окружавшего Иисуса Христа, и притвориться благочестивыми и внимательными к Его учению. Поступив таким образом, молодые лицемеры после нескольких неважных вопросов повернули беседу с Христом в нужную сторону. «Учитель, — так начал один из лицемеров, — нам хотелось бы особенно узнать Твое мнение об одном предмете. Почти никто не говорит о нем откровенно; но мы знаем, что для Тебя правда выше всего; Ты никогда не смотрел на лица и не страшился опасностей, учил истине, как должно Учителю Израилеву».

(Такая лесть уже сильно выдавала себя перед Господом, Который не любил похвал.)

«Скажи нам, как Тебе кажутся подати, собираемые для кесаря? Давая их, не делаемся ли мы из народа Божьего рабами язычников — не оскорбляем ли своей совести? Давать ли нам их (прибавил он, понизив голос), или не давать?..»

Простодушному народу вопрос этот должен был чрезвычайно понравиться, потому что предмет, о котором спрашивали, занимал всех — от первосвященника до последнего раба. Самая похвала Иисусу также была приятна народу, который думал о Нем на самом деле так, как лицемерно говорил книжник.

Но Сердцеведец немедленно понял цель искусителей. «Долго ли вам, — сказал Он с негодованием, — искушать Меня, лицемеры?!. Покажите монету, которой платят подать».

Фарисеи подали Ему динарий — римскую монету с изображением кесаря.

Господь взял монету, посмотрел на изображение и надпись и, отдавая назад, спросил: «Чье это изображение и какая надпись?» «Кесаревы», — отвечал фарисей, не зная, что выйдет из его ответа.

«Так что же, — отвечал Господь, — воздадите кесарева кесареви, а Божья Богови». (Первое, то есть, не противоречит последнему: ибо кесарь требует своего и не запрещает Божьего).

Ответ этот удивил всех, потому что сотворен был, так сказать, из ничего. Сами книжники должны были признаться, что это сказано весьма обдуманно и благоразумно. Господь не обратил, по-видимому, никакого внимания на основание вопроса — на права кесаря в отношении иудеев и, вопреки желанию фарисеев, не сказал об этих правах ни слова; но они — явно — и не спрашивали о том. То, напротив, о чем спрашивалось, то есть должно ли давать подати кесарю, не противоречат ли они совести и религии, разрешено так ясно и удовлетворительно, так сходно с нравами народа (житель Востока любит краткие положительные ответы и не терпит отвлеченных рассуждений), даже с правилами тогдашней учености иудейской (у раввинских правоведов издревле принято было за непреложную истину: чья монета, того и царство), что фарисеям ничего не оставалось более делать, как только замолчать и удалиться.

Слух о посрамлении фарисеев немедленно распространился между книжниками, которых всегда было много в храме. Для саддукеев показалось обстоятельство это благоприятным случаем испытать и свои силы, чтобы победой над Иисусом Христом унизить вместе и гордость фарисеев, своих постоянных соперников и врагов. Может быть, они хотели даже изведать, не одобрит ли Иисус Христос, так злобно оскорбленный фарисеями, учения их секты, не проявит ли склонность к саддукейству; в таком случае, им надлежало бы уже сменить свою ненависть к Нему на симпатию, по крайней мере, приостановить дальнейшее преследование. Такая надежда могла быть основана на том, что Иисус Христос, постоянно обличая фарисеев, реже и менее говорил против саддукеев. Какую бы, впрочем, цель ни имели саддукеи, искушение их уже не заключало в себе личной опасности для Иисуса Христа: хотели сразиться одной ученостью. Предмет для состязания взят был тот самый, который непрестанно возникал в спорах между фарисеями и саддукеями — воскресение мертвых. Иисус Христос постоянно и всенародно учил, что души человеческие бессмертны и что все умершие должны некогда воскреснуть. Для опровержения этой истины саддукеи выбрали самое сильное из своих возражений, которое, вероятно, почиталось неотразимым в их спорах с фарисеями. Потом, как люди, не имеющие никаких тайных и опасных для Иисуса Христа мыслей, приступили к делу прямо.

«Учитель! Моисей сказал (Втор. 25, 5-10; Быт. 38, 8): ежели кто умрет, не имея детей, то брат его должен взять за себя жену его и восставить племя брата своего. Вследствие этого закона случилось вот что: было семь братьев, первый, женясь, умерли и, не имея детей, оставил жену брату своему; другой, взявши ее, также умер бездетным; подобным образом умер третий и четвертый — даже до седьмого. Наконец, после всех, умерла и жена. Спрашивается (продолжал саддукей): которого из семи мужей будет она женой в то время, когда все воскреснут? Все семеро (прибавил он) имели ее (Мф. 22, 23–33; Мк. 12, 18–27; Лк. 20, 27–39)».

К чему идет дело и для чего предложен странный случай с женой — нужно было догадаться. Так обыкновенно поступали раввины в своих состязаниях, указывая на какой-либо пример, делая одни намеки и не приводя раздельных умозаключений и выводов, к которым житель Востока не может привыкнуть. По нашему образу высказывания мыслей, сила возражения саддукейского состояла в следующем: «в книгах Моисеевых не только нет никакого доказательства бессмертия душ; но еще есть нечто такое, что совершенно противоречит учению о воскресении мертвых; именно — закон ужичества. Ежели мертвые воскреснут (как учат фарисеи и Ты), то жена, приведенная в пример, должна по закону ужичества принадлежать или всем семи мужьям, или никому, что равно нелепо; но такого нелепого закона (каким оказывается закон ужичества в отношении к бессмертию) Моисей, мудрейший, Богодухновенный законодатель, дать не мог; следовательно, по учению Моисея, нет воскресения мертвых, и мы, не принимая учения о бессмертии, совершенно правы». Умствование, по-видимому, не без силы: только им предполагалась недоказанная и ложная мысль, что чувственный союз супружества остается в силе и по воскресении мертвых, в будущей жизни, между теми лицами, которые были супругами в настоящей жизни. И фарисеи не все допускали последнее мнение; а Иисус Христос не одобрял ни того, ни другого. Тем удобнее было отвечать на софизм.

«Не оттого ли именно, — сказал Господь саддукеям, — и происходит ваше заблуждение, что вы не знаете истинного смысла писаний и не имеете правильного понятия о всемогуществе Божьем? Самый образ мыслей ваших о состоянии будущей жизни нелеп и ложен. Жениться, выходить замуж есть принадлежность только настоящей жизни, в которой господствует чувственность. Но там нет ничего чувственного, а потому нет и брака. Сыны воскресения будут сынами не плотскими, а Божьими; их состояние подобно состоянию ангелов».

Замечания этого уже было достаточно для посрамления саддукеев, потому что им совершенно опровергалось возражение саддукейское и с его основанием. Но Господь, вероятно, видел возможность вывести некоторых саддукеев из их заблуждения, поэтому не удовольствовался одним опровержением возражения, а присовокупил со Своей стороны весьма убедительное доказательство бессмертия.

«Столь же несправедливо, — продолжал Он, — думаете вы, что в законе Моисеевом нет ничего о воскресении мертвых и будущей жизни. Разве вы никогда не читали тех мест, где описывается явление Бога Моисею? Как там называет Себя Бог? — Аз есмь , — говорит Он, — Бог Авраамов, Бог Исааков, Бог Иаковлев . Но Бог не есть Бог мертвых, а живых; посему у Него все живы (Ис. 3, 6; Лк. 20, 37)».

Саддукеи молчали. Доказательство, приведенное Иисусом Христом, кроме неожиданности (у саддукеев почиталось за несомненное, что в книгах Моисея нет подобных указаний на бессмертие), отличалось глубиной и духовностью смысла, невиданной в умствованиях раввинов, большей частью мелочных и слабых. Каждый невольно чувствовал, что Бог действительно не назвал бы Себя Богом Авраама, Исаака и Иакова, если бы эти святые мужи вовсе перестали существовать. Некоторые из саддукеев громко выразили свое одобрение при народе (Лк. 20, 39), который тем более радовался, что торжество Иисуса над саддукеями казалось ему собственным торжеством.

Неудачное выступление саддукеев снова ободрило фарисейских книжников и пробудило охоту вступить в спор с Иисусом. Сговорившись между собой (Мф. 22, 34), они выбрали одного (Мф. 22, 35), самого искусного и надежного законника, который, впрочем, как показал опыт, имел не только ум для суждения о важных предметах, но и сердце для принятия истины. Уже прежний ответ Иисусов саддукеям, по замечанию св. Марка, ему весьма понравился, и он взял на себя поручение — искусить Иисуса, вероятно, с лучшим намерением, нежели предполагалось его сообщниками.

Вопрос, предложенный законником, касался любимого предмета — спора о заповедях. Фарисеи постоянно разделяли заповеди на большие и малые; равным образом, все они были согласны в том, что под заповедями большими надо разуметь все обрядовые законы, а под меньшими — правила нравственности. Но какая самая большая заповедь — в этом никак не могли согласиться: одни почитали такой закон о субботе, другие — закон обрезания и так далее. Источником этих исследований и споров была не одна склонность к утончениям и софистике, присущая фарисеям, а частью и нужда: от мнения, какая самая большая заповедь, зависело, какую заповедь можно оставлять в случае так называемого несогласия, или противоречия, обязанностей.

«Первая из всех заповедей, — отвечал Господь, — есть сия: слыши, Израиль! Господь Бог наш есть Господь один, посему возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всей душой твоей и всем разумением твоим и всей крепостью твоей (Втор. 6, 5)! Сия заповедь более всех.

Вторая, подобная ей, заповедь сия: возлюби ближнего твоего, как самого себя (Лев. 19, 18)!

Иной заповеди больше этих нет. В этих двух заповедях состоит весь закон и все Пророки». (Это сущность всего закона!)

Ответ этот был самый лучший, хотя и не заключал в себе численного деления заповедей, к которому привыкли законники. Фарисеи оттого именно и не могли согласиться, какая большая заповедь, что считали и измеряли заповеди, вместо того, чтобы проникаться духом их и исполнять их на самом деле.

Не без особенного намерения, произнося заповедь о любви к Богу, Иисус Христос упомянул о единстве Божьем. Это для того, чтобы иудеи, когда Он называл Себя Сыном Божьим, не толковали слов Его так, словно Он проповедовал двоебожие. В опровержение этой клеветы теперь ясно и с силой сказано, что единство Божье есть первая мысль, которую надо иметь при исполнении своих обязанностей.

Ответ Иисусов совершенно удовлетворил желанию книжника, предложившего вопрос. «Так, Учитель. Ты сказал совершенную истину: кроме Бога, нами исповедуемого, нет другого; и любить Его всем сердцем, всем умом, всей душой и всей крепостью, и любить ближнего, как самого себя, — это больше всех жертв и всесожжений!»

Из уст книжника-фарисея слышать такое здравое суждение, произнесенное от сердца и с силой, — был случай редкий. Господь за все время служения Своего немного слышал таких здравых суждений. «Ты не далек от Царствия Божьего!» — сказал Он книжнику (Мк. 12, 34); светлый, исполненный милосердия взгляд подтвердил этот отзыв. Тем огорчительнее было для прочих фарисеев слышать от своего собрата слова, которые отзывались явной изменой их секте, постоянно утверждавшей, что предания выше писания, обряды важнее заповедей.

Для многих, вероятно, желательно было бы знать о дальнейшей судьбе этого книжника. Предание не говорит о нем ничего. Можно думать, что он рано или поздно ощутил близость Царствия Божьего и, сделавшись последователем Иисуса Христа, собственной жизнью оправдал, что любовь к Богу и ближнему есть большая из всех заповедей.

После этих опытов Божественной премудрости Иисусовой уже никто не смел задавать Ему вопросы. Но когда все умолкли, Господь Сам заговорил с фарисеями.

«Как вы думаете, — спросил Он, — о Мессии: чей Он должен быть Сын?»

«Давидов», — отвечал один фарисей без долгого размышления, потому что истина эта известна была каждому отроку.

«Но если Мессия, — возразил Иисус, есть только потомок Давидов, то каким образом Давид (писавший по вдохновению) мог назвать Его своим Господом? Как он мог написать о Мессии: рече Господь Господеви моему (Мессии): седи одесную Мене, дондеже положу враги Твоя в подножие ног Твоих? Если Мессия, по сему изречению есть Господь Давида: то как же Он сын его (Мф. 22, 42–46)?»

Не сумев найти решительного ответа, фарисеи могли бы однако же прибегнуть к некоторым рассуждениям, и ответить, напр., что потомок часто бывает гораздо выше своих предков, что Мессия будет такой могущественный царь, которого сам Давид мог и должен был назвать своим господином. Но им, как можно догадываться из обстоятельств, не хотелось рассуждать всенародно о предмете, который приводил к их бесчестию. Уже совершенно известно было, что народ почитает Иисуса Христа за Мессию, Он Сам, хоть и в притчах, дал однако же книжникам ясно понять, Кто Он и какая участь ожидает тех, кто не признает Его за Мессию. Полагая, что и настоящий вопрос поведет к тому же, фарисеи почли за лучшее промолчать.

Вопрос остался без ответа. Господь и Сам не благоволил решить его, потому что ближайшая цель — привести к молчанию совопросников и обнаружить перед народом их невежество — была уже достигнута; а дальнейшая — подать повод к размышлению о Божественном достоинстве Мессии — должна была быть достигнута не теперь и не вдруг. Если настоящие слушатели Иисусовы не были еще, как вероятно, способны принять от Него высокое учение о Божественности Его лица, то впоследствии апостолы Петр (Деян. 2, 34) и Павел (1 Кор. 15, 25; Евр. 1, 13) слова Давида, сказанные здесь Иисусом Христом, постоянно приводили в доказательство Его Божественности и раскрыли всю силу их.

Так кончились состязания с книжниками. Главные секты иудейские явились теперь перед лицом Иисуса Христа со своими искушениями и вопросами, как бы нарочно для того, чтобы показать, как ничтожна была вся их жалкая ученость перед Божественной мудростью мнимого Тектона Назаретского. Вопросы, ими предложенные, ныне могут показаться не столь важными и трудными, но тогда они были таковы, что самые ученые раввины не знали, что отвечать на них. Св. Марк добавляет, что с посрамлением книжников увеличилось уважение и приверженность народа к Иисусу Христу (Мк. 12, 37). Действительно, нельзя было без удовольствия и удивления видеть, как один человек заставил молчать, обнаружил невежество всех, кто только почитался в Иерусалиме самым ученым и многознающим.

Довольно спокойный тон, в котором книжники, несмотря на посрамление свое, продолжали и возобновляли несколько раз беседу, служил, по-видимому, доказательством, что ненависть их к Иисусу Христу еще не достигла высшей степени. Между тем, она совершенно созрела, и только привычка лицемерить делала ее не такой заметной. Господь совершенно видел сердце врагов Своих, как оно грубо и неисправимо, поэтому, приближаясь к концу служения Своего, почел за нужное без всякой пощады обнаружить перед народом низость их характера и поступков, чтобы предостеречь от подражания им простые души.

Обратившись к народу, Он произнес ту обличительную речь, от которой всегда будут трепетать лицемеры.

«На Моисеевом седалище, — так начал Он, — воссели книжники и фарисеи. Все, что они велят вам наблюдать, наблюдайте, только по делам их не поступайте; потому что они сами говорят и не делают, связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и кладут на плечи людям, а сами и пальцем не хотят двигнуть их. Все же дела свои делают с тем, чтобы быть видимыми от людей; для того именно расширяют свои хранилища и увеличивают воскрылия одежд своих. Также любят первые места на пиршествах и в синагогах и чтобы им кланялись в народных собраниях, и чтобы звали их: «учитель! учитель!» Вы, — продолжал Господь, обратившись к ученикам, — не следуйте сему примеру: не называйтесь учителями: ибо у вас один Учитель — Христос, а вы все братья; и отцом себе не называйте никого на земле (как то делают фарисеи): ибо у вас один Отец, Иже на небесех. Не позволяйте также, подобно им, величать себя начальниками, потому, что у вас один Начальник — Христос. Больший из вас да будет всем слуга. Ибо возвышающий себя унизится, а унижающий возвысится.

Горе вам (воскликнул Господь, обратя речь к фарисеям), книжники и фарисеи — лицемеры, что затворяете Царствие Небесное человекам и не только сами не входите в него, но и хотящих войти не допускаете. Горе вам, книжники, фарисеи — лицемеры, кои поддаете домы вдовиц, и самую молитву обращаете в предмет лицемерия, продолжая оную из тщеславия: тем тягчайшее ожидает вас осуждение! Горе вам книжники и фарисеи — лицемеры, кои обходите сушу и море, чтоб обратить хотя одного в иудейство, а обратив, делаете его сыном геенны, вдвое худшим вас самих! Горе вам, вожди слепые, кои учите, что если кто поклянется храмом, то ничего; а если кто поклянется златом храма, то непременно должен исполнить клятву! Слепые и несмысленные! что больше: злато или храм, освящающий злато? Также учите вы, что если кто поклянется жертвенником, то ничего; а если кто поклянется даром, что на жертвеннике, тот должен исполнить клятву. Глупые и слепые! Что больше — дар, или жертвенник, освящающий дар? Ужели вы не разумеете, что клянущийся жертвенником, клянется им и всем, что на нем? И кто клянется храмом, клянется им и живущим в нем? И кто клянется небом, клянется престолом Божьим и Сидящим на нем? Горе вам, книжники и фарисеи — лицемеры, дающие десятину со всех малых растений — с мяты, аниса и тмина; между тем оставляющие существенное, в чем состоит закон: правосудие, милость и верность: сие-то надлежало прежде исполнять, а потом уже (если угодно) думать о том. Вожди слепые, отцеживающие комара, а поглощающие верблюда! Горе вам, книжники и фарисеи — лицемеры, кои с такой заботливостью очищаете внешность чаш и блюд, между тем как внутренность ваша исполнена хищения и неправд! Фарисей-слепец, очисти прежде то, что в чаше; тогда и внешность ее будет чиста. Чему уподобить вас — лицемеров? Разве гробам окрашенным, кои снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты. Так и вы снаружи кажетесь праведными, а внутри полны лицемерия и беззакония! Несчастные! вы строите гробницы пророкам и украшаете памятники праведников, и говорите: «если бы мы жили во дни отцов наших, то не были бы сообщниками их в пролитии крови пророческой». Говоря таким образом, вы сами свидетельствуете, что вы сыны людей, кои избили пророков. Дополняйте же меру преступлений отцов ваших!.. Змии, порождения ехиднины! Как убежите вы от осуждения в геенну? Слышите, что Премудрость Божья вещает вам через Меня: «Се Я еще пошлю к ним пророков и мудрых книжников: но из них одни будут убиты… иные распяты… прочие преследуемы и биты в синагогах». Так вы сделаете все это, дабы пришла на вас кровь пророков и посланников Божьих, убитых вашими предками, от Авеля праведного до Захарии, сына Варахиина, который (так чтите вы храм!) умерщвлен между храмом и жертвенником. Аминь, аминь глаголю вам, яко все это приидет на род сей, отяготеет над настоящим поколением, над вами и чадами вашими!.. Иерусалим, Иерусалим! — избивающий пророков и камением побивающий посланных к тебе! Колико крат хотел Я собрать чад твоих, как птица собирает птенцов своих под крыле своя: но вы не восхотели! (не восхотели!). Да будет же то, чему быть должно! Се оставляется дом ваш пуст… Истинно говорю вам, вы не увидите Меня отныне (Мф. 23, 39), доколе не Изыдите во сретение с восклицанием: Благословен грядый во имя Господне!».

С этими словами Господь вышел из внутренних притворов храма во внешние, как бы желая показать, что исполнение последней угрозы началось теперь же.

После того Он уже не был в храме.

Беседы, подобные этой, не остаются без действия и произносятся только теми, которые на то пришли в мир, чтобы свидетельствовать истину и умереть за нее (Ин. 18, 37). Так никто еще и никогда не говорил в храме иерусалимском в присутствии народа. Обличения самого Исаии (Ис. 1, 1-20) и Иеремии (Иер. 7, 1-15) представляются не столь сильными в сравнении с настоящим. Все, в чем Господь при разных случаях упрекал книжников, совокуплено теперь в одно. После этого гордые лицемеры не могли простить своему Обличителю: смерть, смерть жестокая будет с их стороны ответом!..

Для народа обличение книжников было очень нужно. Он должен был наконец увидеть истинную причину своих бедствий — узнать, кто его ведет и в какую бездну. Время пощады кончилось. Не желая преждевременно колебать существующего порядка вещей, при всех его несовершенствах, Господь доселе не раскрывал всей низости характера народных учителей; иногда поддерживал даже важность их сана (Лк. 17, 14), и теперь велел слушать, чему они учат. Но показав мудрое снисхождение, надлежало обнаружить и неумытную строгость; и она обнаружена! Ни одна страсть не оставлена без обличения, ни одно заблуждение — без упрека. Предпочтение преданий человеческих заповедям Божьим, обременение совести напрасными требованиями, извращение истинного смысла заповедей — все выставлено в таком свете, что нельзя было не видеть истины. Особенно же — низкий характер книжников, их лицемерие и невежество изображены так живо и сильно, как только может изображать язык человеческий. И все это тем было разительнее для слушателей, что Иисус Христос говорил, уже не как обыкновенный или необыкновенный учитель, а как Мессия, Который, будучи отвергнут синагогой, упрекает ее за неверие и убийство пророков и предсказывает бедствия, за этим неминуемо следующие. Слова «приидет кровь всех праведников на род сей» потрясали сердца самые бесстрашные. Справедливость обличения, святость Обличителя ручались перед всеми и за неотвратимость страшных угроз, которыми окончена беседа.

Такое обличение фарисейства не лишне было и для учеников Иисусовых, тем более для будущих последователей Его. Господь ясно видел, что благодатной Церкви, Им основанной, угрожают те же пороки и страсти, от которых страдала и пала Церковь иудейская; что и между последователями Его не преминут явиться новые фарисеи и книжники, любящие связывать бремена неудобоносимые и возлагать на совести других, не касаясь и перстом своим этой тяжести, умеющие украшать внешность свою, тогда как внутренность полна костей и смрада, — видел, — и, в лице фарисеев иудейских, изрек «горе» всем лицемерам христианским.

Достойно замечания, что Господь, говоря о убиении пророков, не упоминает о Своей крови, которая должна была вскоре пролиться; обещается, несмотря на Свою смерть, виновниками которой будут иудеи, снова послать апостолов и пророков для их вразумления. Так свободен Он был при этом обличении от всякого личного чувства гнева или ненависти! Так неизменно помнил, что Сын Человеческий пришел не судить мир, а спасти его!