"Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа" - читать интересную книгу автора (Иннокентий Херсонский)

Глава X: Взгляд на (образ) исполнения пророчеств о судьбе Иерусалима, с примечаниями касательно (образа) изъяснения пророчеств о последних днях мира

Остановимся мыслью на том месте, где Богочеловек беседовал с учениками о будущем; вообразим, что перед нами проходят над Иерусалимом столетия и века, и посмотрим, как исполняются пророчества.

Боже мой, какое страшное и поучительное зрелище! Какое чрезвычайное согласие событий с предсказаниями! Какая непредвидимая случайность и вместе точность в исполнении! Страшные землетрясения, разрушившие целые города в Вифании и Кампании; ужасный голод в Риме (в 43 и 54 гг.), Греции (в 50 г.) и Палестине; свирепая язва в Вавилонии (в 40 г.) и Италии; кровопролитные междоусобия в Иудее и сопредельных с ней областях, потом в целой империи после смерти Нерона; словом, все те бедствия, о каких говорил Иисус Христос, кажется, предвозвещают* всему миру нечто необыкновенное, заставляют ожидать исполнения одного из великих судов Божьих. Но вот тучи бедствий, носившиеся дотоле по разным местам, вдруг устремляются в Палестину, сосредоточиваются над Иерусалимом — по-видимому, за возмущение против кесарей, а на самом деле, за противление иудеев Богу отцов своих, за отвержение Мессии. Напрасно небо дает знамение для вразумления легкомысленных**; напрасно происходят чудеса во храме***; напрасно предостерегают пророки****, советуют цари***** и мудрецы, умоляют первосвященники; народ иудейский ослепил очи свои, чтоб не видеть, окаменил сердце, чтоб не разуметь откровений небесных, возвещающих о наступлении страшного суда Божьего. Начинается скорбь, которой, по точным словам очевидца Флавия, не было подобной и не будет. Десятки тысяч иудеев, подобно бессловесным, закалаются еще прежде войны; города иудейские, один за другим, падают в развалинах; земля, кипевшая некогда медом и млеком, становится пустыней. Один Иерусалим еще стоит. Но, Боже мой, какой Иерусалим! Извне окруженный легионами римлян, развевающиеся знамена которых с идолопоклонническим изображением полубогов римских, кажется, приветствуют его погибель; внутри наполненный разбойническими толпами зилотов, идумеев, сикариев, которые, величая себя защитниками святилища, оскверняют его преступлениями, неслыханными в домах разврата, безжалостно предают смерти лучших граждан, режут друг друга, издеваются над пророками Мессии, над Самим Иеговой!.. Виденная Даниилом мерзость запустения могла ли быть больше этой мерзости?.. Тысячи непогребенных мертвецов покрывают торжище, улицы, самый храм… Употребляются в пищу, продаются на вес золота вещи, которые благопристойность именовать запрещает… Мать закалывает собственного младенца для снеди!.. Сам римский полководец приходит в ужас от бедствий, постигших осажденных, и клянется богами, что он невиновен в них, предлагав столько раз мир. Наконец, Иерусалим падает; один из воинов римских, вопреки строгому повелению военачальника, движимый, по выражению историка иудейского, некоей невидимой силой, зажигает храм… Тщетно победитель прилагает все, чтоб спасти это украшение Востока, предназначенное в его уме быть памятником его победы: огнь, возжженный небом, не угасает!.. На месте беспримерного по величине, богатству и крепости здания остаются груды камней и кучи пепла. От всего Иерусалима остаются только три башни, в память прежнего величия. Сто тысяч иудеев, переживших отечество, ведутся в плен и продаются, как презренные рабы, на торжищах Азии, Европы и Африки. Удивленный гибельными следствиями победы, победитель-язычник, воздев к небу руки, смиренно признает себя орудием гнева небесного и отказывается от титула: «иудейский».

Так пришла кровь праведников на род богоотступный! Пришла в то время, когда многие из иудеев, современных Иисусу Христу, еще не успели приложиться к отцам своим; пришла так, что не только иудеи, самые язычники увидели и исповедали карающий перст Божий!

Кто мог естественным образом предвидеть и предсказать все это так, как предвидено и предсказано Иисусом Христом? Никакая прозорливость, никакая мудрость человеческая не могла решительно сказать, что иудеи меньше, чем за полвека, дойдут до такого незнания своей народной слабости, что восстанут открытой войной против римлян, владевших целым светом, одно имя которых покоряло и держало в повиновении народы, гораздо более сильные, чем иудейский! Стоит только прочитать речи первосвященника Анны и царя Агриппы к иудеям, чтобы видеть, каким безумием представлялось восстание иудеев против римлян для всякого, кто только имел разум и правильное представление об обстоятельствах времени. Кто же, повторяю, мог решительно предсказать, что целый народ отважится на это совершенно безумное, безнадежное и гибельное предприятие? Справедливо, что в Иудее издавна находилось много умов, распаленных мечтами о народной независимости и страстью к междоусобиям: таковы были последователи Иуды Галилеянина, зилоты, сикарии и другие; но никто не мог вообразить, чтобы эти малочисленные, беспорядочные толпы взяли верх над умеренной и спокойной частью иудеев, захватили в свои руки верховную власть, сделались распорядителями войны и мира, жизни и имущества сограждан. Для того, чтобы началась война с римлянами, надлежало в Риме царствовать Клавдию и Нерону, способным посылать таких прокураторов, как Куман, Фест, Альбин и Флор; надлежало, чтоб эти изверги, и особенно Флор, своим неправосудием, грабительством, жестокостью, безрассудством совершенно вывели из терпения иудеев, заставили самых умеренных и благоразумных отважиться на все, только бы не страдать бесконечно. Не будь одного Флора, может быть, и не было бы войны — так думал сам Флавий. Сколько и других причин могли остановить эту войну в самом начале, прервать в продолжении, не допустить до тех ужасных последствий, которыми она закончилась! Касаясь этих причин, иудейский историк не раз изумляется их недействительности и объясняет ее предопределением небес. Кто же мог знать это предопределение более чем за полвека и изречь его вслух так решительно и подробно, как это сделал Иисус Христос? Обозначены не только время события, образ бедствий, предшествующие и последующие обстоятельства, но даже частные черты, например, что Иерусалим будет окружен со всех сторон окопом, что весьма редко бывает во время осад больших городов. Нет, что бы ни говорили противники священного писания о неясности некоторых пророчеств, здесь должны положить перст на уста. Флавий, свидетель и участник событий, записывая историю войны иудейской, не имел, конечно, намерения искажать истину в пользу христианской религии; и однако же многие страницы его истории, кажется, написаны именно для того, чтобы свидетельствовать перед потомством, как верно исполнилось в народе иудейском предсказание Иисуса Христа.

Посмотрим в другую сторону, взглянем на апостолов и их учеников: что с ними? Опять то самое, что предсказано их Учителем. В продолжение времени, протекшего до разрушения Иерусалима, они успели уже видеть над собой, с одной стороны, всевозможные гонения, с другой — все виды помощи свыше, им обещанной. Несмотря на их невиновность, благотворность учения и действий, их везде преследуют, мучают, как злодеев. Один Павел проходит множество судилищ, дает ответ перед синедрионом, ареопагом, кесарем, пролагает собственной кровью след от Аравии до Иллирика, от Антиохии до столпов Геркулесовых. Большая часть учеников Иисуса Христа положили уже душу свою за Возлюбленного. Тысячи последователей их готовятся вступить на ужасное поприще гонений, которое втайне готовится во всех частях Римской империи. Имя христианина сделалось преступлением едва ли не у всех народов. Испытаны измены и от своих: явились многие, нечисто проповедующие имя Христово, ищущие своих выгод, а не того, чего требует Христос (Фил. 2,21); открылись лжебратия, развращавшие неопытных в вере, мыслящие единственно о земном, враги креста Христова, кому бог — чрево, чья слава — в стыде (Фил. 3, 19); вкрались уже такие нечестивцы, которые самую благодать Божью и милосердие к грешникам обращали в случаи и повод к нечистой жизни, пренебрегали при том всяким начальством, отвергали Самого Иисуса Христа; за беззаконие иссякла уже любовь многих, многих (Посл. Иуды)!

Но в то же самое время исполнялась над учениками Иисуса другая, радостная сторона Его пророчеств. Малое стадо, оставленное в пустыне, среди волков, но соблюдаемое Промыслом, растет и своими совершенствами доказывает язычникам и иудеям, что ему завещано духовное царство в целом мире. Христианские общества образуются с неимоверной скоростью в самых непросвещенных и диких народах, проповедь апостолов видимо обходит все концы вселенной; победа Евангелия простерта уже до дома кесарева (Фил. 4, 22). Никто не может противиться премудрости, которая является всякий раз в устах проповедников Евангелия, когда они свидетельствуют перед судьями за имя Иисусово. Выслушав Павла, римский прокуратор едва не делается христианином; самые фарисеи, увлеченные словами Его, превращаются из обвинителей в защитников; целый синедрион не знает, что отвечать на слова рыбарей, которые упрекают его в убийстве Мессии! Склоняющееся к закату иудейство способствует успехам христианства своим падением. Верные предостережению своего Учителя, христиане сохраняют себя непричастными гражданским смутам и браням, заблаговременно оставляют землю, оставленную Богом; прочие спасаются бегством в горы Пеллы.

Так верно и с этой стороны исполнялось предсказание Богочеловека! Кто за сорок лет мог поручиться за это исполнение? Кто мог ожидать, что в продолжение такого краткого времени несколько самых бедных, незнатных и непросвещенных земной мудростью евреев произведут такой переворот во всем мире: распространят новую веру, совершенно противную предрассудкам и страстям, заставят премудрого еллина и римлянина воздавать божеское поклонение Распятому, ниспровергнут идолов и на место их водрузят крест? Одна мысль о подобном событии в будущем была бы во время Иисуса Христа что-то крайне странным и несбыточным… И однако же это несбыточное предсказано и исполнилось на самом деле со всей точностью… Но устремим взор наш далее и посмотрим, что происходит над развалинами храма Иерусалимского, которые с этих пор становятся вечным памятником гнева небесного.

Не вразумленные разрушением Иерусалима и всемирным рассеянием своим, иудеи продолжают мечтать о восстановлении стен града отечественного. На всеобщее ожидание являются один за другим, по предсказанию Иисуса Христа, лжехристы и лжепророки, дают знамения, обещают чудеса; обманутый народ снова восстает против римлян, напрягает последние силы; вновь проливаются реки крови иудейской, еще сотни тысяч повергаются в рабство, но Иерусалим не восстает из развалин; вместо освобождения теряет самое имя. Потомок Авраама, купив у язычников позволение пролить слезы на могиле своих праотцов, приходит к святому граду и с ужасом видит на его месте Елию Капитолийскую, на вратах которой изображено ненавистное для иудеев животное… Но вот истина самого пророчества Иисусова как бы подвергается испытанию. На престоле кесарей римских является Иулиан, враг христианства, друг иудеев, поклявшийся для посрамления христиан и веры их восстановить, вопреки пророчеству Иисуса Христа, храм Иерусалимский. По гласу деспота тысячи иудеев со всех сторон света стекаются в Палестину; начинают разрывать основание храма, богатейшие жены своими руками копают землю священную, усердие доходит до энтузиазма: все напрасно! Из земли внезапно вырывается множество огненных шаров, которые прогоняют работающих. То же явление, грозное, нестерпимое, повторяется всякий раз, когда начинается прерванная работа, и строители храма, подобно строителям столпа Вавилонского, рассеиваются, свидетельствуя собственным опытом, что развалины храма Иерусалимского находятся в распоряжении не кесарей земных, а Царя Небесного, предназначившего их свидетельствовать о славе Сына Своего…

По крайней мере, времена языков, по-видимому, оканчиваются… Иерусалим становится собственностью императоров христианских. Теперь их стремление — обновить, украсить места, освященные земной жизнью Богочеловека. Так, они обновлены, украшены: но надолго ли? На Голгофе неприлично расти цветам; село крови не должно быть жилищем веселия и тишины: и вот, движимые неведомой силой, Хозрой и Омары идут подновить развалины Иерусалима и рассыпать камни, успевшие собраться воедино! На месте Святого святых является новая мерзость запустения — мечеть Магомета!

Еще ряд удивительных явлений! Не постигая путей Промысла, целый христианский Запад восстает на Восток мусульманский, под крестом сражается за освобождение гроба Христова, хочет превратить в столицу нового царства город, предназначенный быть местом всемирного плача. Побежденная луна уклоняется, исчезает; но проходит не более полувека, и она снова во всей полноте является на месте храма Соломонова; цари и вожди, принявшие на себя стражу гроба Христова, убегают безвозвратно; Иерусалим остается освобожденным в одном песнопении Тасса!..

Новые явления судеб Промысла в истории Иерусалима! Чего прежде нельзя было достигнуть общим чрезвычайным усилием держав христианских, то самое для некоторых, по-видимому, сделалось возможным и удобным даже порознь. Что же? Ни одна держава не мыслит уже об освобождении святого града! Большая часть удивилась бы, если бы кто им приписал подобную мысль! До того христиане, по-видимому, забыли колыбель своей религии в то время, как начали замечать и уважать места рождения философов, поэтов, лицедеев… Одно слово в каком-либо победоносном трактате, и христианский путешественник, преплыв моря, победив тысячи трудностей, вступая в Иерусалим, не был бы принужден выдерживать новую борьбу с алчностью турецкого начальства, не выкупал бы у Магомета права поклониться гробу Иисуса: и никто не мыслит, можно бы сказать, не осмеливается произнести сего слова… Почему? Потому что Провидению неугодно, чтобы страна неверия, обагренная кровью Сына Божьего, наслаждалась миром веры в Него; и вот, крест Иисусов, везде блистающий славой, на Голгофе доселе безмолвен; его сияние было бы несовместно с печалью и запустением, которым там царствовать должно.

Пройдут еще века и, может быть, тысячелетия над Иерусалимом, но не мимо идут слова Иисуса, обрекшего храм Иерусалимский на запустение. Дщерь Сиона дотоле не восприимет прежней лепоты своей, доколе не изыдет во сретение Мессии, ею отверженному, и не скажет: Благословен грядый во имя Господне!

Ужас объемлет, когда вообразишь, сколько требовалось условий, чтобы пророчество Иисуса Христа исполнилось над иудейским народом так, как оно исполнялось в продолжение 19 веков!..

После этого можно ли сомневаться в исполнении и другой части пророчества Иисусова касательно скончания видимого мира, Его славного пришествия и суда над родом человеческим? Прошлое ручается за будущее. Обращать благотворную неизвестность будущего в мертвые выкладки, подчинять числительной точности времена и лета, которые Отец Небесный — и весьма премудро — положил в Своей власти (Деян. 1,7), значило бы идти вопреки тайнам Провидения, перед которыми благоговеют ангелы. Вместо бесполезного и опасного исследования о времени будущего второго пришествия Иисусова лучше предложим некоторые замечания, могущие служить к устранению погрешностей в уразумении слов Иисуса Христа.

Находя, что пророчество Господа о Своем будущем пришествии не отделено в точности от пророчества о разрушении Иерусалима и даже как бы заключено в нем, находя притом, что выражения, употребленные для означения будущей кончины мира (как-то: помрачение солнца и луны, падение звезд и проч.) у древних пророков имеют иногда смысл метафорический (означая падение царств, разрушение городов106), некоторые приходили к мысли, не относится ли все настоящее пророчество Христово к одному и тому же предмету: разрушению Иерусалима, и то, что думают обыкновенно о втором пришествии Иисуса Христа, не должно ли почитать пророчески-идеальным изображением событий, сопровождавших это разрушение, то есть величайших бедствий осажденных, уничижение и рассеяние народа иудейского, торжество христианства и проч.? Для устранения этой благовидной, но на самом деле ложной мысли должно вспомнить: а) что иное — язык древнего пророческого вдохновения, иное — настоящая беседа Иисуса Христа. Двусмысленный, аллегорический образ выражения всего менее приличествовал Ему теперь, когда надлежало предостеречь учеников от погрешностей и недоразумений касательно будущих событий. Притом, когда читаешь вышеозначенные выражения у древнего пророка, вместе с этим сам видишь, что он говорит иносказательно; слушая слова Иисуса Христа, чувствуешь совершенно противное; б) во всех прочих случаях, где Иисус Христос упоминает о Своем пришествии, под этим пришествием разумеется действительное событие; странно было бы только в настоящем случае, где более всего видна историческая действительность Его выражений, обращать ее в метафору. Тогда надлежит уже и всем следующим притчам навязывать смысл самый неестественный; особенно же никак не подходит под аллегорию разрушения Иерусалима — изображение суда всемирного, которым Иисус закончил Свою беседу. Не должно наконец забывать и того, что в посланиях апостолов неоспоримо, буквально изображается будущая кончина мира и славное пришествие Господа (1 Петр. 4, 5; 2 Петр. 3, 10; 1 Сол. 4,15–17); для чего же уходить, так сказать, без причины от этого пророчества в Евангелии, когда непременно придется встретиться с ним у апостолов?

Вторая опасность! Читая у св. Матфея, что кончина мира и пришествие Господа должны последовать вдруг после скорбей дней тех, то есть (как явствует из предыдущего) после бедствий, сопровождавших падение Иерусалима, опять казалось некоторым, что Богочеловек обещает здесь пришествие Свое как бы скорее, нежели как ему быть надлежало, и что поэтому в предсказании Его была некоторая неточность и неясность.

Но эта искусительная мысль невозвратно падает от силы нескольких слов, находящихся у св. Луки. У него между разрушением Иерусалима и пришествием Господа стоят целые времена языков (Лк. 21. 24), в продолжение которых Иерусалим должен оставаться в попрании у необрезанных, а иудеи — находиться в рабстве у всех народов. Что времена язычников не кратковременны, явствует из самого выражения — времена и из событий, которым в продолжение их должно совершиться. Еще ощутительнее продолжительность этих времен видна у апостола Павла, который в послании к римлянам рассуждает о том же самом предмете. Ослепление Израиля и, следовательно, его рассеяние должно, по учению апостола, продолжаться до тех пор, пока не войдет полное число язычников (Рим. 11,25). А такое условие, очевидно, может придти не иначе, как по прошествии многих веков. Значит, Иисус Христос ни Сам не представлял, ни ученикам не давал повода представлять исполнения будущих событий скорее надлежащего.

«Что же должно думать о выражении «вдруг», находящемся в Евангелии св. Матфея?» Это пророческое абие, под которым часто сокрываются целые века. Впрочем, можно догадываться, что мы, как показывает взаимное сравнение евангелистов, имеем беседу Иисуса Христа не в той полноте до слова, в какой она произнесена. Быть не может, чтобы столь продолжительное собеседование не было прерываемо, по обыкновению, вопросами, мнениями, движениями учеников. В самой беседе есть следы, что ход речи направлялся по нити вопросов. Тогда было все понятно, определенно и точно для слышавших. Теперь, когда эта нить выпущена, когда разговор обращен в речь, многие промежутки по необходимости исчезли, предметы разнородные сблизились, будущее представилось, как на картине, в современном виде. Несмотря на это, и теперь, кто умеет найти истинную точку зрения, для того картина обращается в перспективу и показывает предметы раздельно и ясно.

Третья опасность, угрожающая при разумении слов Спасителя праздной пытливости, есть недоумение: «Как Он, будучи Сын Божий, мог не знать что-либо? Как Судья мира мог не ведать времени Своего будущего пришествия?» (Мк. 13, 32). Об этот камень соблазна претыкались ариане, о него сокрушались агносты. Но для веры он не существует!.. Тому, Кто уничижил Себя до восприятия рабского образа, до претерпения казни самой поносной, трудно ли было уничижиться до незнания по человечеству самой высокой тайны Промысла, недоведомой для ангелов? Знание этой тайны, по самому существу ее, принадлежало не к состоянию уничижения Иисусова, а к состоянию славы. И вот, после Воскресения, когда ученики спрашивают Его о времени пришествия, Он не говорит: «Я Сам не знаю его» (ибо преломил уже семь печатей, запечатлевавших книгу судеб (Апок.5, 5), приял от Отца откровение всех будущих событий) (Апок. 1, 1), а отвечает только: «Несть ваше разумети времена и лета».

Напротив, слыша из уст Иисуса Христа о неведении тайны Промысла вдруг после величественных слов «небо и земля прейдут, а слова Мои не прейдут», — невольно изумляешься святым изумлением перед чистотой и святостью души Иисусовой, которая постоянно являет себя тем, что она есть; открывает великое, божественное, не скрывает и малое, человеческое; говорит истину, нисколько не заботясь о том, не произведут ли слова ее какого-либо неблагоприятного для нее впечатления. Сказать: «Я этого не знаю», — вдруг после того, как сказано: «Я все могу», — для этого требуется величие духа не человеческое.

Впрочем, трудно усмотреть, чего не достает здесь и для удовлетворения людей, любящих видеть в лице Иисуса величие более внешнее и, так сказать, чувственно, нежели нравственно-духовное. Царь неба и земли, повелевающий всей природой, Судья живых и мертвых, грядущий на облаках в сопровождении всех ангелов, Чьи слова неизменны, Коего награды вечны, наказания нескончаемы: может ли быть изображение величественнее? Слава — выше? Могущество — больше и разительней?

И так изображал Себя Тот, Который совершенно знал, что через два дня Ему должно будет умереть на кресте!..

Почти в то самое время, как Господь беседовал на Елеоне с учениками Своими о кончине мира, в Иерусалиме, во дворе Каиафы происходило чрезвычайное, тайное собрание синедриона для рассуждения о последних днях Его собственной жизни (Мф. 26,3). Со времени воскрешения Лазаря дело дошло до того, что вождям народа иудейского оставалось избрать одно из двух: признать с благоговением Пророка Галилейского за Мессию, к чему уже была расположена большая часть народа и даже некоторые из членов синедриона, или, став против Него и Его служения, принять решительные меры к прекращению дальнейших успехов Его проповеди и чудес. Решиться на первое Каиафа с клевретами своими теперь еще менее был способен, нежели при первом совещании, по случаю воскресения Лазаря. После событий предшествующих дней — торжественного входа в Иерусалим, посрамления всех сект иудейских и самих членов, посланных от синедриона, особенно после грозной последней, обличительной проповеди в храме, которая всей тяжестью своей падала на главы народа, — Пророк из Галилеи казался первосвященникам самым опасным, личным противником, против Которого позволительно употребить все: закон и гражданские меры, хитрость и насилие. Именно в таком духе происходило тайное совещание лукавого сонмища. Самое место его показывало, что все, в нем происходящее, состоит в тайном распоряжении Каиафы. Впрочем, если бы кто из учеников Иисуса услышал, чем кончились теперь совещания вождей народа иудейского, то мог бы подумать, что они, узнав каким-либо образом о тайной беседе Елеонской Иисуса Христа с учениками, нами сейчас слышанной, решились воспрепятствовать исполнению Его пророчества о времени Своей смерти. Твердо положено лишить Его жизни и для этого захватить в свои руки, но спустя не два дня, как Он говорил ученикам, а по прошествии всего восьмидневного праздника (Мф. 26,5). Отважиться на это в самое время Пасхи казалось делом крайне опасным и потому безрассудным. Очевидным казалось, что многочисленный народ, стекшийся со всего света на праздник, не будет безмолвным зрителем насилия над Воскресителем Лазаря и не выдаст Его спокойно той малочисленной страже, которой мог располагать синедрион. А подать в такое опасное время, как Пасха, повод к возмущению народному, всегда сопряженному с великой опасностью для существующих властей, за которое притом впоследствии надлежало бы еще подлежать строгому взысканию римского правительства, — это составляло такую крайность, на которую Каиафа не мог решиться — из самой ненависти к Иисусу… Боязливость в расчетах фарисейских простерлась в этом случае до того, что сочтено за лучшее даже и после праздника не употреблять против Него силы открытой (в самом Иерусалиме всегда могло найтись довольное число людей, готовых отразить силой покушение на столь великого Пророка), а захватить Его в свои руки хитростью, в каком-либо тайном месте, без народа, ночью, впрочем, с тем, чтобы судить Его и осудить на смерть по закону — отечественному или римскому, но по закону.

* Все сии бедствия действительно почитаемы были за предвестие будущего. Плин. Ест. Ист. 11. 88.

** Комета, в виде меча, являлась целый год над Иерусалимом; кроме сего видимы были на воздухе толпы сражающихся всадников. Флавий 6, 5.

*** Необыкновенный свет ночью вокруг жертвенника, продолжавшийся около часа; в праздник опресноков двери медные, кои с трудом отворяли двадцать человек, отворялись сами собою. Жертвенное животное разрешилось от бремени перед жертвенником. В праздник пятидесятницы ночью слышали в храме голос: "Пойдем отсюда!" — Флавий 6, 5.

**** За четыре года до войны один поселянин, как бы вдохновенный свыше, начал по городу кричать: "Горе Иерусалиму и храму!" и продолжал сие делать семь лет — до самой осады города; наконец, сказав: "Горе и мне", убит в ту же минуту камнем, брошенным из пращи неприятельской. Флавий 17, 5.

***** Царь Агриппа, речью сильной и трогательной, всенародно убеждал Иудеев прекратить возмущение.