"Последний выстрел. Встречи в Буране" - читать интересную книгу автора (Горбачев Алексей Михайлович)

2

Перед приходом поезда в привокзальном скверике было довольно-таки людно. На садовых скамейках сидели пассажиры и те, кто пришел проводить или встретить. Вокруг цветочной клумбы бегали дети. В другое время и при других обстоятельствах Дмитрий Степанович непременно потянулся бы за альбомом и карандашами. Он, конечно, не пропустил бы случая зарисовать вон ту старую женщину с обветренным, морщинистым лицом, заплаканными, но счастливыми глазами. По всему видать, колхозница впервые провожает куда-то сына — рослого, плечистого парня в новом костюме. Парень, по всей вероятности, уезжает в город учиться, а может быть, отправляется куда-нибудь на стройку искать свое счастье, свое место в жизни... Парень с вежливой необходимостью слушает наставления матери... В другое время Дмитрий Степанович подошел бы к ним, расспросил бы обо всем. Но сейчас у него не было под рукой ни карандашей, ни альбома, да и мысли его заняты совершенно другим. Он думал о Кузьме Бублике, думал о том, что не мог ошибиться, глаз у него натренированно-цепкий, и прошлые встречи с Кузьмой Бубликом ему никогда не забыть, сколько бы ни прошло времени...

...Впервые они встретились в педагогическом институте. Дмитрий Гусаров учился на биологическом факультете, Кузьма Бублик на историческом. Дмитрий тогда еще не думал, что станет художником. Он просто любил рисовать, а в школе увлекался биологией. Биологию у них преподавал Викентий Викентьевич — юркий, узкоплечий старичок со старомодной седой бородкой, в пенсне на зеленом шнурочке. Викентий Викентьевич, бывало, в каждой букашке, в самой простенькой травинке открывал такие чудо-чудеса, что Дмитрий заслушивался, а потом с восхищением смотрел на зеленую листву клена, что рос под окном, и в мыслях повторял вслед за учителем: «Древесный лист — это величайшая лаборатория природы, с которой пока не могут сравниться самые современные и богато оснащенные лаборатории, созданные руками человека».

Одноклассники Дмитрия спорили о задачах по физике, по алгебре, мастерили авиамодели, радиоприемники, а он, уединясь, мог часами рассматривать свой гербарий или безотрывно любоваться радугой, закатом, дивясь игре и богатству красок. И если его друг-приятель Костя Черныш — озорной белобрысый паренек — начинал хвалить самолеты: вот, мол, чудо техники! — Дмитрий усмехался:

— Подумаешь, самолет... Да обыкновенная стрекоза устроена в миллион раз посложнее твоего самолета!

— Ха! Стрекоза! — насмешливо кричал Костя. — А ты попробуй на своей стрекозе перелететь Северный полюс, как Валерий Чкалов!

Дмитрий вынужденно соглашался — да, конечно, стрекоза до полюса не долетит...

Если Викентий Викентьевич выводил весь класс, как он выражался, «на натуру» — в лес или загородные луга, ребята на просторе бедокурили, почти не слушая объяснений учителя. Им интересней было гонять по траве мяч и лазить по деревьям, тем более, что Викентий Викентьевич не очень-то и сердился. Подозвав к себе Дмитрия, он говорил:

— Обрати внимание, Митя, на муравьев. Ты погляди, погляди — вон спешит к муравейнику муравей. Он без ноши. Давай-ка, Митя, проследим, что он станет делать. Так и есть! — радовался Викентий Викентьевич. — Ты погляди, Митя, муравей что-то объясняет собратьям. Он где-то и что-то нашел и теперь зовет на помощь... Вон, вон побежал наш герой, а за ним цепочкой потянулись помощники... Мы с тобой, Митя, были свидетелями чуда, еще не разгаданного человеком. Задумайся, каким образом осуществляется связь между насекомыми? Для нас это пока тайна. В природе. Митя, много, очень много тайн, и тот, кто разгадает хотя бы одну из них, обогатит человечество... Ты это, Митя, крепко запомни.

Часто в такие походы Дмитрий брал с собой альбом и цветные карандаши. Он рисовал цветы, бабочек, освещенные солнцем рощицы. Рассматривая потом работы ученика, Викентий Викентьевич похваливал:

— Молодец, Митя, цепкий у тебя глаз. Главное — наблюдай, всегда наблюдай. В природе все красиво, только не проходи мимо, не будь равнодушным к этой красоте.

Когда после десятилетки встал вопрос: куда пойти учиться, Дмитрий уже знал — он будет учителем биологии, станет похожим на Викентия Викентьевича.

Костя Черныш посмеивался:

— Не героическую ты избрал специальность, будешь лягушек анатомировать.

Дмитрий соглашался — да, специальность не героическая, это не то, что быть летчиком или танкистом... Сам Костя Черныш, например, изменил своим самолетам, избрав специальность еще более заманчивую — он захотел стать геологом и взахлеб доказывал:

— Представляешь, как это интересно — ходить по тайге, по горам, по нехоженым тропам! Поступай со мной на геологический!

— Да я... Я уже документ подал, — отказывался Дмитрий, стесняясь признаться приятелю в том, что тайги боится и пугают его нехоженые тропы.

— Чудак ты! Да что может быть интересней работы геолога?!

Дмитрий опять соглашался, что это и в самом деле интересно, и он верил, что его приятель пойдет куда угодно, хоть к черту на рога... Костя смел, упорен, самолюбив. Однажды, кажется, еще в четвертом классе, кто-то из ребятишек сказал, что ночью в лесу очень страшно... Костя засмеялся — чего страшного? И тут же поспорил, что переночует один в Лукашевском лесу, где, как говорили, водились волки. И отправился туда ночевать. Правда, отец Кости и их сосед-охотник нарушили этот замысел и поздно вечером нашли смельчака на дереве. Отец в сердцах даже высек сына... Но все равно в глазах мальчишек Костя Черныш был героем!

Дмитрий на такое не был способен. Он, кажется, умер бы от страха в ночном лесу и на приятеля посматривал с острой мальчишечьей завистью.

Чуть ли не с первых дней студенчества сразу была замечена склонность Дмитрия Гусарова к рисованию, и вскоре он стал художником институтской стенной газеты «Голос студента». Редактором этой газеты был Кузьма Бублик. К тому времени Кузьма уже успел поработать на какой-то стройке, окончил рабфак. По возрасту он был старше многих студентов, вчерашних десятиклассников.

Газета выходила один раз в неделю, по четвергам. Всю неделю члены редколлегии собирали заметки, а в среду вечером собирались вместе и не расходились до тех пор, пока газета не была готова.

— Кровь из носу, а в четверг должен висеть свежий номер, — говорил Кузьма Бублик. Чуть подергивая правым плечом, он расхаживал по комнате, давал указания, дотошно проверял каждую заметку, прежде чем отдать ее Ларисе Федоренко, умевшей печатать на машинке. Газету он вел на полном серьезе, начальственно покрикивая на подчиненных.

— Тоже мне, стенная газета, — насмешливо сказал однажды Дмитрий. — Вместо «Голоса студента» нашу газету вернее было бы назвать «Голосом подхалима»...

— Это что за разговорчики! — прикрикнул Кузьма Бублик.

— А что? Правду сказал Гусаров, — поддержала Дмитрия Лариса. — Мы всех и всё только хвалим!

— Мы призваны воспитывать массы на положительных примерах, — ораторствовал Кузьма Бублик. Он вообще был мастак на речи, любил выступать на собраниях, и Дмитрий всегда с неприязнью смотрел на него.

«Складно говорит, хорошо у Кузьмы язык подвешен, такой обязательно пролезет в начальство», — не раз подумывал он.

Как-то студенты физмата принесли заметку об одном ассистенте, который частенько приходит на практические занятия под хмельком.

— Вот это материал для карикатуры! — обрадовался Дмитрий.

Кузьма Бублик уколол сердитым взглядом чересчур прыткого художника и уверенно изрек:

— Мы не имеем права критиковать преподавателей. Мы призваны оберегать их авторитет.

— Какой же авторитет, если преподаватель приходит на занятия пьяным? — возразил Дмитрий.

— Не тебе судить, малец, — пренебрежительно отмахнулся Бублик. — Твое дело — малюй, что приказано!

Члены редколлегии зашумели, стали доказывать, что подобная стенная газета никому не нужна, что газета, пусть даже стенная, — это оружие, а «Голос студента» охрип от лести.

— Я не стану больше печатать на машинке, мне противно, — резко заявила Лариса.

— Не будем митинговать, — попробовал унять шум Кузьма Бублик. — Я отвечаю за содержание газеты, и вопрос исчерпан.

— Заставь дурака богу молиться, он весь лоб расшибет, — полушепотом проговорил Дмитрий, выводя заголовок передовицы «Наши достижения».

Бублик расслышал реплику и вспыхнул:

— Ты, Гусаров, сперва думай, а потом произноси свои дурацкие пословицы!

— Надо идти в комитет комсомола и в профком, — предложила Лариса. — Там разберутся!

Редактор понял, что члены его редколлегии, подстрекаемые Гусаровым и этой крикливой Ларисой, могут пойти и в комитет комсомола, и в профком, доберутся до парткома, и придется ему, Бублику, объясняться: что да как, поэтому-то он примирительно сказал:

— Я лично не против критики недостатков. Давайте отведем в газете уголок для сатиры и юмора.

Вот для этого «уголка» Дмитрий и стал рисовать карикатуры на дебоширов, лентяев, любителей шпаргалок. В одном из номеров газеты под рубрикой «Не герои нашего времени» решили продернуть студентку, которая уж очень заискивала перед всяким начальством Дмитрий постарался разрисовать ее! Как бы невзначай он украсил девичью голову кудряшками в виде бубликов, и лицом на рисунке она стала похожа на самого Кузьму Бублика, а если хорошенько присмотреться к карикатуре, обратив внимание на штришки, можно было прочесть фамилию — «Бублик». Проверяя рисунок, редактор не заметил подвоха.

Студенты-читатели хохотали:

— Бублик сам себя высек!

— Самокритичный редактор!

Кузьма Бублик возмутился. Встретив на следующий день Дмитрия, он прошипел:

— Ты, Гусаров, поосторожней шутки шути, иначе я отобью у тебя охоту зубоскалить. Понял, малец?

— Представь себе — не понял. О чем ты, Кузя?

— Не притворяйся! Ты знаешь, о чем я говорю! — взбеленился Кузьма и толкнул его плечом.

— Толкаться — это не солидно с твоей стороны, воспитывать надо на положительных примерах, — проговорил Дмитрий, норовя отвязаться от обозленного редактора, но тот ухватил его за грудки, цедя сквозь зубы:

— Не поднимай хвост, щенок!

Дмитрий резко вырвался, оттолкнул Бублика. Тот поскользнулся на паркете и шмякнулся наземь. Падение оказалось неудачным, и у редактора потекла кровь из носа. Вот так с расквашенным носом он и прибежал к директору жаловаться на дебошира Гусарова, который учинил драку и избил его, ни за что, ни про что.

В тот же день Дмитрия вызвал декан. С удивлением поглядывая на студента и недоуменно разводя руками, декан говорил:

— Не ожидал от вас, Гусаров, не думал, друг милый, что вы способны с кулаками набрасываться.

— Не набрасывался я, — ответил Дмитрий и рассказал все, как было.

— То, что вы умеете рисовать, это мне известно. Однако вы, Гусаров, умеете еще и сказки рассказывать. Этого я за вами, извините, не замечал...

— Не дрался я...

— А разбитый нос, это что — не факт? Это был действительно факт неоспоримый.

Кузьма Бублик постарался раздуть дело. Он обрадовался счастливому случаю и упрямо стал добиваться, чтобы Гусарова, этого отъявленного дебошира и хулигана, исключили из института.

— Кем собирается быть Гусаров? — вопрошал Бублик на заседании профкома. — Учителем! Учитель — это самая благородная в мире профессия, учителем может стать лишь человек с кристально чистой душой и безукоризненным поведением. А у Гусарова нет этих нужных учителю качеств!

Каким-то образом Бублик раздобыл справку судмедэксперта о нанесенных ему телесных повреждениях, добился милицейского протокола и передал дело в суд.

И Дмитрий струхнул, потому что плевый случай начинал принимать серьезный оборот. Даже Лариса Федоренко, та самая Лариса, которая часто поддерживала Дмитрия и терпеть не могла Бублика, возмущенно бросила в лицо:

— Не думала, Гусаров, что ты таким способом будешь доказывать Кузьме свою правоту...

Не шла на ум сессия. Дмитрий понимал: Кузьма Бублик может добиться, что его исключат из института... Что он скажет отцу, матери, как посмотрит в глаза Викентия Викентьевича? И вообще — как жить дальше и как доказать, что ты совершенно не виновен? Почему верят не ему, а Кузьме Бублику?

Но вдруг это неприятное для Дмитрия событие померкло, стало до смешного незначительным, и в одно мгновение о нем забыли все — и в деканате, и в профкоме, и в прокуратуре. Должно быть, забыл о нем и сам Кузьма Бублик...

Началась война.

Прежде в дни сессии в общежитии стояла тишина. Все ходили на цыпочках, разговаривали шепотом, чтобы не мешать друг другу. Теперь же в каждой комнате на всю мощь гремели репродукторы, их вообще не выключали, к ним прислушивались и тут же обсуждали вести с фронтов. А эти вести почему-то сразу стали тревожными. Там, еще очень и очень далеко отсюда, случилось что-то непонятное, в голове просто не укладывалось такое: вот уже вторую неделю идет война, а нет еще сообщения о том, что наши войска остановили врага, перешли в решительное наступление, вышвырнули фашистов за пределы священной границы, которая, как пели о том в песнях, на крепком замке, и стали громить врага на его же территории «малой кровью, могучим ударом». С часу на час Дмитрий ждал именно такого сообщения и верил — оно вот-вот прозвучит по радио, оно не может не прозвучать!

По нескольку раз в день он бегал в общежитие к геологам, к Косте Чернышу. Возможно, он, Дмитрий, что-то пропустил, чего-то не расслышал, возможно, Косте больше известно, ведь Костя — эрудит!

— Ну что? — торопливо спрашивал он у друга.

— Что «что»?

— Как там?

Костя Черныш догадывался, о чем спрашивает приятель, и молчал.

— Понимаешь, Костя, — взволнованно и сбивчиво говорил Дмитрий, — там все может кончиться без нас. Пока мы тут сидим да радио слушаем, наши разобьют Гитлера. А как же мы? — он понизил голос и. доверительно признался: — Я вчера ходил в военкомат, меня там даже слушать не стали. Понадобитесь, говорят, сами вызовем. Вот бюрократы!

Костя Черныш усмехнулся. Он сам еще раньше друга бегал в военкомат, и ему сказали то же самое: понадобитесь — вызовем...

— Черт знает, что происходит, — возмущался Дмитрий. — На финскую не взяли: мы тогда школьниками были, сейчас не берут, потому что мы еще не понадобились...

В те дни почти все студенты — и парни и девушки — обивали пороги военкоматов, и у всех была одна просьба: пошлите на фронт... И вот кому-то из них пришла в голову самая верная мысль: по одиночке или случайными группками ничего не добьешься, осаждать военкомат нужно организованно, всем институтом, тогда никакое военкоматовское начальство не устоит.

Так оно и вышло. В самой большой аудитории педагогического института состоялся митинг. На митинге, конечно же, выступил Кузьма Бублик.

— Добровольцы нашего института, верные патриоты Родины, не посрамят в боях славы и чести родных аудиторий. Наши добровольцы высоко и гордо пронесут сквозь дымы сражений победное знамя, и если надо — наши бойцы-добровольцы не пожалеют своей крови, не пощадят жизни во имя цветения родной земли!

Обычно Дмитрий всегда с завистью слушал выступления Кузьмы Бублика, но на этот раз его громкая речь показалась ему какой-то пустой и трескучей. И все-таки студенты шумно аплодировали оратору, и Дмитрий аплодировал тоже.

Когда стихли аплодисменты, над столом президиума поднялся хмурый капитан, представитель военкомата, и глуховатым, деловито-будничным голосом сказал:

— Приступим к записи добровольцев. Кто первый?

В аудиторию вдруг упала настороженная, тягостная тишина. Шумные, говорливые студенты, казалось, были ошеломлены словами капитана.

Капитан заглянул в свою клеенчатую тетрадь, поискал кого-то глазами:

— Товарищ Бублик, вас первым записать? — спросил он.

Кузьма Бублик замялся, воровато оглянулся по сторонам и промямлил:

— Я бы с удовольствием, но видите ли, товарищ капитан, я получил распоряжение директора сопровождать институтский эшелон в эвакуацию.

— Кузя Бублик будет воевать в Ташкенте!

— Воевать так воевать — пиши в обоз!

Студенты смеялись.

Над столом встал директор и поднял руку.

— Тихо, друзья мои, — попросил он. — Я действительно назначил студента Бублика сопровождать эшелон. Договорился об этом с городскими властями... Однако, выслушав речь Бублика у нас на митинге, я, товарищи, вынужден отменить свое решение. Не смею задерживать человека, добровольно идущего на фронт.

Кузьма Бублик побледнел, сжался в комок, точно хотел увернуться от какого-то удара.