"Железная роза" - читать интересную книгу автора (Ключарев Николай Петрович)

XI

Постройка новых заводов принесла Баташевым славу и большую прибыль. Поставки оружия в армию быстро окупили затраты. Вздумай теперь они строить еще хоть три завода — денег занимать не пришлось бы. И главная за слуга в этом была Ивана Родионовича: он заключал выгодные сделки, Андрею приходилось лишь выполнять заказы.

Часто наезжая по заводским делам в Москву и Питер, Иван Родионович довольно быстро освоился со столичными порядками, научился ловко обходить царский указ, под страхом отдачи на каторгу запрещавший чиновникам брать взятки. Взяток брать нельзя, на каторгу никому идти неохота. Но кто откажется сотворить богоугодное дело — принять щедрый дар «на сиротское призрение»? Как в Берг‑, так и в Адмиралтейств-коллегии встречали расторопного заводчика неизменно приветливо.

Природа одарила меньшого Баташева незаурядным умом и смекалкой. Не обижен был умом и Андрей Родионович, но ему нередко мешала проступавшая с годами все более деспотичность характера, унаследованная от деда. Там, где Андрей шел напролом, Иван предпочитал действовать в обход, достигать цели лаской и мягкостью. Осторожный в поступках, почтительный в обращении с крупными чиновниками, он научился из любых обстоятельств извлекать для себя выгоду.

Но как ни умен был Баташев, и он не мог предвидеть, что случай поможет ему так возвеличиться, как и во сне не приснится.

Не только в придворных кругах, но простому столичному люду было известно, что императрица недолюбливает своего наследника. Слишком явной была неприязнь между ними, слишком несхожи они были характерами. И, может, потому за последнее время Елизавета стала все более благоволить к жене наследника, родом немке, умной и обходительной Екатерине.

Об этом было известно. Но лишь немногие знали о том, что между наследником и его женой идет тайная, но жестокая война, тщательно скрываемая внешними правилами приличия и благопристойности. Тупой и надменный, питавший склонность лишь к солдатской муштре, Петр ненавидел свою жену. Та в свою очередь платила ему еще более жгучей ненавистью.

Спасаясь от скуки, великая княгиня завела себе сердечного дружка — красавца Понятовского. Но только не долго занимал блестящий пан сердце Екатерины. За последнее время все чаще останавливался ее взор на гвардейском офицере, не раз заявлявшем в кругу своих товарищей-гвардейцев о преданности великой княгине, о том, что не Петру, а ей следовало бы быть наследницей. И вот очутился повеса Орлов там, где ему быть не следовало.

Коротки любовные встречи, да памятны, ничего за них не пожалеешь. В пылу одной из них сломал нечаянно любезный друг Гришенька бриллиантовую брошь, даренную государыней. Дорогая вещь, но бог с ней, сунула ее Екатерина куда-то и забыла. А через нее чуть неприятность не приключилась.

В один из дней званы были все придворные в царский дворец.

Украдкой взглянув на угрюмо насупившегося наследника, Елизавета Петровна радостно сказала:

— Сего дня получена нами депеша, вельми приятная сердцу нашему. Королишка прусский Фридрих разбит нами наголову и позорно бежал из Берлина. Ключи от прусской столицы в руках у доблестных воинов фельдмаршала Салтыкова! По поводу сей славной победы устроен будет большой бал. Прошу на него всех беспременно, никаких болезней в оправдание не приму. — И, обернувшись к Екатерине, ласково: — А вас царицей бала изберем. Только вы брошь, что я подарила, обязательно наденьте: она вам очень к лицу.

Легко сказать: наденьте! Бал через три дня, а брошь сломана. Отдать бриллиантщику Позье в починку — денег нет. Как быть?

Любимая статс-дама Катишь Дашкова выручила:

— Занять надо!

— Хорошо бы занять, а где?

Через верных людей разузнано было, что занять денег лучше всего у гостящего в столице по своим делам заводчика Баташева: и богат и из дальних краев, съедет из Питера на заводы — кто знать будет?

Так случай помог Ивану Баташеву завоевать расположение будущей императрицы.

На другой день после бала приведен был Иван Родионович к Екатерине. Милостиво протянув украшенную перстнями руку, старательно выговаривая трудно дававшиеся ей русские слова, она произнесла:

— Вашей услуги, сударь, мы не забудем. А теперь иди!

Возвратившись к себе в комнату у вдовой старухи-чиновницы, Баташев долго не мог уснуть. Хозяйка, больше всего ценившая в постояльце аккуратность, с недоумением и тревогой прислушивалась к шагам, до вторых петухов раздававшимся над ее головой.

В день отъезда Баташева из столицы прошел слух: государыня сильно занемогла. За несколько недель из цветущей, красивой женщины она превратилась в оплывшую, с мешками под глазами старуху. Развязку ускорило пристрастие императрицы к сладким винам и обильным кушаньям. В сочельник перед рождеством любимой дочери великого Петра стало совсем худо. Послали за духовником. К вечеру другого дня императрица всея Руси Елизавета Петровна скончалась. На престол вступил потомок голштинских герцогов Петр Федорович.

Известие о кончине Елизаветы и о восшествии на престол Петра застало Ивана Баташева в Муроме. В воздухе тягуче плыл перезвон колоколов. Попы пели панихиды по усопшей государыне, возглашали многолетие новому императору.

Отстояв в соборной церкви обедню, Иван Родионович не мешкая тронулся на Выксунь. Наступали новые времена. Что-то принесут они заводскому делу?

Император Петр немедленно послал извещение Фридриху о прекращении войны, называя прусского короля любезным братцем и старшим наставником. Война, длившаяся семь лет и прославившая русское оружие, была бесславно окончена. По занесенным снегом дорогам полки потянулись домой.

С окончанием войны прекратились и заказы для армии. Нужно было перестраивать заводы, выпускать новую продукцию. В разные города разослали братья верных людей, наказав хорошенько разузнать, какие изделия в ход пойдут. О виденном и слышанном приказано было доносить письменно, а самим завязывать знакомства. Из полученных вскорости ответов видно было, что не только литье пушек, а и многое другое барыш принести может, и немалый. Посланный в Нижний Никифоров отписывал: «Дворяне и купцы здешние на Москву да на Питер смотрят, по столичному образцу палаты возводят, а для сего припас разный нужен: железо листовое и гвозди. И для домашнего обиходу многое требуется».

Андрей Родионович со свойственным ему азартом взялся за новое дело. В Москве, Рязани, Нижнем, Владимире и во многих иных местах открыты были торговые дворы. Плющеное железо, котлы варочные и банные, петли, гвозди, соусные кастрюли и другие изделия пошли в ход. Торговые связи еще более расширились и окрепли. По совету знающих людей из Берг-коллегии выписан был на заводы немец Франц Бруннер, «зело могущий делать разной вещи лужение и белого железа катание». Его поселили на Унже. Но приезжий мастер пришелся не по нраву самовластному заводчику. Вскоре произошла между ними стычка.

Заглянув однажды на Унженский завод, Андрей Родионович увидел, что отданное им перед этим распоряжение о перестановке кузнечных горнов не выполнено.

— Почему не сделано, как я велел? — разгневанно спросил Баташев немца.

— Так надо!

— Кто здесь хозяин?

— Я есть хозяин. Вы мне деньги платиль, я вам делаль барыш. Я приказывайт, все исполняйт.

Баташев вскипел. Но, подумав, решил, что пока не стоит ссориться с немцем: нужен. Пред отъездом велел приказчику незаметно приставить к Бруннеру человека, который бы все секреты у него вызнал и сам смог всю работу без него выполнять.

«Тогда я с тобой, немчура, рассчитаюсь, узнаешь кузькину мать!» — подумал Баташев.

Гусевский завод, на котором Андрей давно не бывал, обрадовал его. Налаженная когда-то им работа шла размеренно, по установившемуся порядку. Здесь и застал его гонец, прискакавший с Выксуни от Ивана: тот спешно вызывал его домой.

Известие, полученное Иваном Родионовичем с нарочным из Петербурга и заставившее его срочно вызвать брата с Гусевского завода, было важным: быстротечное царствование Петра кончилось, на трон взошла Екатерина. Стремясь опередить мужа, намеревавшегося упрятать ее в монастырь, она явилась из Петергофа в столицу и здесь, на Казанской площади, перед строем преданных ей гвардейских полков провозгласила себя самодержицей всея Руси. Низложенного императора сослали в Ропшу, небольшую крепостцу под Питером. Там он через неделю скоропостижно скончался «от геморроидальных колик».

Рассказав об этом брату, младший Баташев приподнято сказал:

— Полагаю, будут от сего немалые перемены. Государыня — просвещенный человек. И ума и сил у нее хватит, чтоб вровень со всеми странами государство наше поставить. Доколь в Европе варварами русских людей считать будут? Есть у нас и мужи государственные, и предприниматели, рабочих же рук не занимать… Передавали мне в Питере: государыня еще до восшествия на престол в близком кругу заявляла, что намерена идти по стопам блаженной памяти императора Петра Алексеевича. И в том должны мы ей споспешествовать.

— Хорошие слова молвишь. Коли простор промысловым людям даден будет, как при Петре, — и мы свое дело расширим.

— Белобородов из Питера пишет, что указано во всех городах и селах российских народ к присяге государыне Екатерине привести. Для того и за тобой спосылал. Надо нам от прочих не отстать. И еще я думаю: в честь торжества сего великого работным праздник устроить. Пусть прославят имя ее.

— Баловство сие. Работным кнут нужен.

— И пряником не брезгай.

— Я тебе не перечу, делай, как задумал.

В воскресенье приказано было всем собраться на площади у Верхнего завода. После молебна привели собравшихся к присяге на вечную верность и усердную службу императрице Екатерине. Затем все, с приказчиками впереди, отправились на большую поляну к запасному пруду, где уже выставлены были столы с хлебом, мясом, сушеной рыбой, а рядом с ними — бочонки с брагой. Для господ, на случай, если пожелают взглянуть, как гуляют их людишки, в стороне выстроен был павильон, над которым на мачте водрузили искусно вырезанное из дерева заводское тавро: гордый олень с ветвистыми рогами.

Васька Рощин шел с Лукой позади всех. До поляны оставалось не более полуверсты, когда их окликнул Павел Ястребов.

— Ну как, други, гулять?

— Куда народ — туда и мы, — отозвался Лука.

— А мне неохота бражничать. Посидеть бы где-нибудь на бережку, ладней было бы.

— Ты — известно, монах. — Лука с сожалением вздохнул. — А как твоя думка насчет этого? — обернулся он к Василию.

— Мне дедок, тоже не больно охота.

— Ну что ж, куда вы — туда и я. Хрен с ней, с брагой!

— Пусть покудова погуляют, опосля поглядим…

— И сами немножко выпьем, — подхватил плотинный.

За валунами шлака нашли укромное местечко. Вдали по кромке противоположного берега пруда узорчатой каемкой тянулся лес. Гонимые легким ветерком волны тихо плескались о камни, сверкая серебром под веселыми лучами июльского солнца. В воздухе носился запах полыни, навевая воспоминания об узких крестьянских полосках наделов с невысокой печальной рожью.

Задумчиво теребя небольшую кудрявую бородку, Ястребов нагнулся к товарищам, сидевшим подле него, и тихо спросил:

— Не слыхали, какую новость Петька Лохин привез?

— Известно, — ответил Лука. — Царь Петр Федорович помер, а замест его — жена евонная, Екатерина. Ты иль присягу не принимал?

— Принимать-то принимал, да только не зря ли?

Рощин непонимающе поглядел на Павла.

— Это как?

Ястребов оглянулся, понизил голос:

— А вот так. Лохин сказывал, в народе слух идет, будто не помер царь-то. Хотели его убить, а он скрылся, оставил заместо себя слугу преданного. Его в потемках и укокошили, да так, что на обличье и узнать нельзя.

— Вот это да! — Лука всплеснул руками.

— Только об этом — никому. Знаючи вас, сказываю.

— Что ты, что ты, парень!

Все замолчали. Высоко в небе серебряным колокольчиком звенел жаворонок.

— Да, дела, — протянул Лука. — А не все ли равно: корова пала — стойло опростала. Нам что ни поп — то батька! Пошли, завьем горе веревочкой!

Когда Васька с Лукой подошли к поляне, там было уже весело: нестройный гул мужских голосов, треньканье балалаек, протяжные бабьи песни. Пили хмельную брагу.

На заводе держались ближе к тем, с кем работали, а тут разбрелись по губерниям, вспоминая былые времена. На средине поляны девки водили цветастый хоровод. Чуть поодаль раскрасневшиеся от браги молодухи пробовали голоса:

заводила пригожая жена кузнеца Башилова. Другие подхватывали:

Кузнечиха сорвала с головы платок и, взмахнув им, пошла по кругу:

— Гуляй, бабы!

В поисках Наташи среди гуляющих не заметил Рощин, как Лука свернул к старикам, сидевшим у большого жбана. Наташу Васька нашел в кругу пожилых баб, сказывавших побывальщины. Большие синие глаза девушки внимательно смотрели на рассказчицу. И вся она, с чуть припухшей, как после сна, нижней губой маленького рта, с нежным овалом лица, золотившимися под солнцем завитушками белокурых волос похожа была на большого ребенка, увлеченного сказкой.

Василий тихо присел на пеньке, любуясь девушкой. Много дней прошло после их встречи в лесу. Василий с Наташей еще более сблизились. Меж собой они уже решили, что, как только будет можно, они поженятся.

Свадьба была бы уж сыграна, да мешало этому то, что мать Наташи вот уже несколько месяцев хворала, и за ней нужно было ухаживать. Девушке, к тому же, следовало просить разрешение на то, чтобы выйти замуж: отец ее числился крестьянином, приписанным к заводу, находился на положении полукрепостного. Сыновья приписных могли брать себе жен и со стороны, девкам приходилось кланяться управляющему. Идти в контору без приношения нечего было и думать, а пока ни у Василия, ни у Наташи денег на это не было.

Задумавшись, Рощин не заметил, как рассказчица кончила увлекшую всех побывальщину.

— Давайте, бабы, песню сыграем! — сказала одна из слушавших.

— И то, — подхватила другая. — Вот Наташка горазда запевать!

— Что вы, тетеньки, — запротестовала та, но ее и слушать не захотели: пой, да и все тут! Такому единодушному требованию пришлось подчиниться.

запела Наташа песню, не раз певавшуюся ею, —

К ее нежному, прозрачному, как ручей, голосу присоединился второй, более низкий. Переплетаясь, голоса крепли, и песня, как птица, уносилась ввысь, эхом отдаваясь в верхушках сосен.

— А ведь хорошо поют! — услышал Василий позади себя и оглянулся.

Стояли братья Баташевы. Васька хотел вскочить, но Иван Родионович жестом руки остановил его:

— Не мешай петь, — сказал он и, обращаясь к брату, тихо продолжил: — Замечательные голоса! Слышал я у Шереметьева в Кускове на домашнем театре, но и там таких мало. Жаль, Дарьюшку не захватил с собой. Пусть бы послушала, как заводские поют.

Тут только женщины заметили господ, оборвали песни и, вскочив, стали кланяться, благодаря за угощение.

— Гуляйте, — сказал приветливо Иван Родионович. Отходя прочь, подумал: «А что, если нам свой театр завести? Надо будет людей сведущих в Москве поискать».

Гулянье подходило к концу. Более трезвые, помня, что назавтра снова придется вставать на работу, поднимались с травы, отряхивали одежду и отправлялись домой. Иных под руки вели жены. Только в стороне кучка парней продолжала веселиться. Один пьяно приплясывал под балалайку.

Василий и Наташа, молча взявшись за руки, пошли в лес. На пригорке остановились. Когда-то страшной силы бурелом прошел по этим местам, повалил и вывернул с корнем столетние деревья. Казалось, кто-то сильный проложил для себя дорогу — прямую, бесконечную, то освещенную яркими солнечными лучами, то мрачно затененную сгрудившимся лесом. Такой бывает жизнь с ее радостями и невзгодами, счастьем и горем.