"История Билли Морган" - читать интересную книгу автора (Денби Джулз)Глава двадцатаяИ по сей день не помню, как доехала до дома Джас. Видимо, от аварии меня уберегло то, что я годами ездила по этой дороге бесчисленное множество раз. Должно быть, сработал автопилот. Я остановилась на улице и припарковалась, как идиотка, въехав передними колесами в бордюр. Я горжусь тем, как вожу машину, но сейчас меня это не волновало. Это не имело никакого значения. Ничто не имело значения. В вонючем подъезде я увидела, как по лестнице спускается одна из подружек Натти; ее хорошенькое коричневое личико хмурилось, масса тонких косичек свисали, как цепи, из-под бейсболки «Бёрберри». Я не приняла ее гримасы на свой счет; подростки в ее возрасте вечно дуются. Присмотревшись, я увидела, что из-под маски крутой девчонки проглядывает другое лицо. Ее нижняя губа ужасно Дрожала, ноздри сужены, как будто она изо всех сил старается не заплакать. Очень юная, не больше шестнадцати, если не меньше, и уже не впервые где-то на краю сознания я ощутила острый укол беспокойства по поводу пристрастия Натти к столь юным девочкам. О'кей, девушки сейчас очень рано взрослеют, и все-таки, когда все уляжется, я с ним поговорю. Это не дело, ему следует завести отношения со сверстницей. Я вздохнула: да что я могу поделать? Девушки от него без ума, особенно вот такие, он для них – настоящая жизнь, парень, сошедший с картинки, они бегают за ним, болтаются под балконом, зовут его, обжимаются с ним в подъездах. Ни один парень не устоит против знаков внимания хорошеньких девушек, но нет. Никаких оправданий. Эта слишком молода, бедняжка; похоже, у нее разбито сердце. Я легко могла вообразить, как она крутится вокруг Натти, сгорая от желания поиграть со своим ленивым золотым котиком, своей живой куклой, и вдруг обнаруживает перед собой обезумевшего измученного мужчину, у которого нет на нее времени. Не женщина, не ребенок, у нее нет эмоционального опыта, она не знает, как с этим справляться, для нее это как удар по лицу – ее не торопятся любить. Она намеревалась проскочить мимо меня, но я придержала ее за рукав. – Винус, ты была у Натти? – Удивительно, как спокойно и естественно звучал мой голос. Винус недовольно скривилась и накрутила на палец косичку; ее длинные, закругленные акриловые ногти были раскрашены в тон кепке. Она пришла в замешательство, поскольку была расстроена и старалась взять себя в руки; к тому же, как все подростки, она терпеть не могла разговаривать со взрослыми. Она даже толком не знала, как меня называть. – Да, мисс, э-э, Билли. – Как твоя мама? А Грейс? Все хорошо? Мне ужасно не хотелось взбираться по лестнице, даже если придется расстроить этого ребенка, заставив ее побеседовать со мной. Я нуждалась в передышке, мне тоже нужно было взять себя в руки. – Ага… Ух, мне пора. Мама звонила, говорит, чай готов. Винус явно возмутило упоминание ее сестры Грейс, известной в округе как Отвязная Грейс, одно из прошлых увлечений Натти. – Ну, передавай привет семье. Но Винус уже ушла; подпрыгивающий конский хвост – вот и все ее прощание. Я постояла минутку, глядя, как она шагает по улице, затем направилась к лестнице. Я чудовищно устала. Подъезд вонял мочой и был расписан слоями непристойностей, детских любовных признаний «Кэрри + Марк = Любовь» и дурацкими изречениями. Вздыхая, я забросила сумку повыше на плечо и полезла вверх. Шагая по балкону, я увидела Мартышку, выскользнувшего из квартиры Джас. При виде меня его обезьянье личико просияло, он улыбнулся. Его редкие улыбки показывают, уже в который раз подумала я, каким симпатичным парнем он мог бы быть. Он в меня чуть не врезался; он вечно спотыкался из-за своей кособокой походки. Остановившись, он быстро и бессвязно забормотал. – Полегче, милый, успокойся, помедленнее, в чем дело, Ли? – Я никогда не называла его Мартышкой в лицо. Я не была настолько жестока. – Натти скзал, Натти скзал, чтоб я пшел глянуть, мож вы пришли, а потом… – Он наморщил лоб, пытаясь вспомнить. – Что, милый? Он просиял: – Найти вас, а потом купить ему курева, ага, курева. – Ну что ж, хорошо, я здесь, тебе не нужно меня искать; он дал тебе денег на сигареты? – Он?… А, не. Я лучше… Я порылась в сумочке и дала ему пятерку. – Иди, Ли, и… Ли, я просто Билли, никакая не мисс. – Ага, мисс, хорошо, мисс, Билли, мисс. – Он энергично закивал, как и всякий раз, когда я просила его называть меня по имени. – Ну, иди-иди, увидимся. Я подошла к приоткрытой двери. Из щели сизой дымкой выплывал сигаретный дым. Натти просто хотел на время отделаться от Мартышки, он всегда посылал его за сигаретами, чтобы тот не путался под ногами. На миг я закрыла глаза, ощутив эту странную двойственность сознания: одна половина меня – просто близкий друг семьи, предлагающий помощь в час нужды, другая – что ж… Но я не могла оттягивать этот момент вечно. Глубоко вздохнув, я постучала и вошла. – Джас, Джас, это я, Билли. – Я просунула голову в переднюю комнату. Удушливо жарко, воздух спертый, воняло пивом, немытыми телами, сигаретами, подгоревшей едой и дешевым жасминовым маслом, которым все еще пользовалась Джас; Натти добросовестно покупал его на каждый ее день рождения и Рождество. Я на миг задумалась, удастся ли мне тактично приоткрыть окно, прежде чем упаду в обморок, но я знала, что это маловероятно. У Джас какое-то средневековое недоверие к свежему воздуху, она ненавидит открытые окна. – Ох, Билли, милая, Билли, слава богу, ты здесь, ох, Билли, я не… – Она резко закашлялась, спазм будто сотряс самые глубины ее крошечного, хрупкого тельца; мысленно я отметила – кашель вернулся, толком не проходит уже несколько месяцев. Надо отвести ее к врачу. Усилием воли я вернула себя к насущному. Джас скрючилась в уголке старого дивана, пурпурная меховая подушка прижата к животу, сигарета в трясущейся лапке, пол вокруг завален пивными банками. Она была пьяна и под кайфом. Сердце у меня екнуло. – О, а вот и конница явилась. Я так и знала, блядь, что ты припрешься. Мать Терри, миссис Скиннер, в негодовании сидела в мягком кресле у камина; настоящая горгона. Такая же длинная, кривоносая и худосочная, как ее сын; в шестьдесят с лишним она одевалась как двадцатилетняя и украшала длинные, крашеные желтые волосы пышными фальшивыми прядями, похожими на грязных змей; она возмущенно тряслась, и ее поддельные локоны дергались и извивались. Она была буквально заштукатурена косметикой, что лишь усиливало ее сходство с Панчем. Не так давно, когда цены упали и эксклюзивность исчезла, она взялась за косметическую хирургию; ее шершавые губы были накачаны рестиленом, лоб парализован ботоксом, силиконовый бюст завораживал – пара футбольных мячей, загнанных под испещренную старческими пятнами, морщинистую, задубевшую коричнево-оранжевую кожу. Я подумала о Лекки, о том, как мы хихикали в магазине над ее пародией на другую жертву косметологии, Тину Би. Ох, Лекки, если ты это читаешь, я так скучаю по тебе, но ты была так далека от этой жизни. – Миссис Скиннер. Надеюсь, у вас все хорошо. Неудивительно, что Джас в таком состоянии. Боится, что Терри может вернуться домой и застать ее в таком состоянии, и к тому же его мать, которую Джас ненавидела и боялась, намеревалась, судя по бутылкам из-под выпивки и переполненным пепельницам, остаться в ее доме на обозримое будущее. – О да. У – Что ж, может быть, миссис Скиннер. Джас, где Натти? Она закашлялась и прогундосила: – У себя в комнате, Билли, я не… Но я не желала ее слушать. Снова жалобы и извинения, снова пьяное бормотание. Я не могу уступить вечному искушению этих огромных, печальных глаз – не в этот раз, не сегодня. Я должна точно знать, что случилось, и придумать соответствующий план. Голова пульсировала от подступающей колоссальной боли. Я вышла из комнаты и постучала в дверь Натти. – Натти, милый, это я… Он вышел и заключил меня в объятия. Я почувствовала, какой он напряженный; мышцы на его шее натянулись, как корабельные канаты. От него сильно пахло дорогим гелем для душа и его любимым лосьоном после бритья, на нем была его лучшая одежда, мешковатые белые штаны, очень низко сидящие на узких бедрах, и длинная, свободная белая жилетка из «аэртекса» с большими проймами, в лучшем виде демонстрирующими его мускулы. Все, что он носил, стоило целого состояния; все импортное, американское, с лейблами знаменитого рэппера. Тяжелая золотая цепь поблескивала в тусклом свете. Его лучший наряд, будто он ждал, что его папочка может войти в любую минуту, и ради него хотел выглядеть шикарно– Какая-то отдельная, отстраненная часть моего сознания цинично подумала: если бы его отец увидел его в этой одежде, он бы принялся орать и ругаться безжалостно, как много лет назад орал и ругался на Джасмин. Время вряд ли смягчило бы Терри, если судить по его мамаше. Я почувствовала, как к горлу подступает волна тошноты. Я должна через это пройти, должна. Жесткие дреды Натти щекотали мне лицо и, отстранившись, чтобы посмотреть на него, я увидела, что он плакал; возможно, вместе с матерью – раньше мне доводилось наблюдать подобные эмоциональные оргии, смотреть, как они изводят друг друга, злятся, рыдают или обнимаются. Но бабке он не показал бы своих слез; он знал, как двойственно она к нему относилась. Не сказать, чтоб миссис Скиннер любила Натти, – она никого не любила, это было не в ее природе. Она могла не объявляться месяцами; как-то раз мы не видели и не слышали ее два года, и я понадеялась, что она свалила навсегда. Но она всегда приползала обратно с какой-нибудь дурацкой сентенцией вроде того, что кровь не водица. Нет, на самого Натти ей было плевать, но нравилось мучить и шпынять его расистскими колкостями: «Жаль, что твоя мать черномазая, верно, Натти? Жаль, что мой мальчик не нашел себе подходящую девушку, а? Но ты все же моя плоть и кровь, верно? Мы должны хорошо относиться друг к другу». Годам к тринадцати он перестал реагировать на ее провокации. Как-то раз, когда она сделала очередной выпад, он ничего не ответил, никакой ярости, никаких детских вспышек. Он лишь посмотрел на нее и сказал: «Да пофиг», – а затем вышел с непроницаемым, нарочито безразличным лицом. После этого он перестал читать и выдумывать истории о приключениях Терри. Я до сих пор не могу простить старую суку. Я обняла его и вздохнула, представив себе сцену, разыгравшуюся до моего приезда. Неудивительно, что он плакал, хотя я, конечно, не сказала ему, что заметила. Такие, как он, естественно, не плачут. – Билли, ой, тетушка Билли, я так рад, что ты пришла. Говорю тебе, у меня в голове не укладывается. Моя бабка хоть кого заебе… извини, достанет, ты же видела маму? Херня какая творится, я не хотел ругаться, но я просто… – Все в порядке, все в порядке, милый, не бери в голову… – Но я не хотел, чтобы получилось с неуважением, просто… – Не волнуйся, Натти, милый, в самом деле. Послушай, давай поставим чайник, заварим чайку, и ты мне все расскажешь, а? Как, милый? Он снова меня обнял. Его тонкое сильное тело сотрясала дрожь. Я обняла его и похлопывала по спине, пока он немного не успокоился. У меня сердце заболело от того, что он в таком состоянии, в отчаянии, в растерянности. В крохотной кухне, как всегда, было ужасно грязно; задернутые желтые шторы, некогда яркие и веселые, испачкались и выцвели, желтый пластиковый стол вытерся до белых пятен и, казалось, был зацементирован грязью. Когда-то я пыталась наводить здесь чистоту, но это было бессмысленно, Джас к такому не приспособлена, а Натти – ну, с криками и воплями он шел заниматься уборкой, когда его заставляли. Иногда здесь убиралась какая-нибудь его хозяйственная подружка, чтобы произвести на него впечатление, но, похоже, Винус такие вещи не заботили. Все было завалено пустыми жестянками «Нутрамент» и «Дакнс Ривер Нуришмент», сладких молочных протеиновых напитков – желудок Джас уже больше ничего не принимал. У Натти представления о готовке сводились к тому, чтобы сжечь что-нибудь до угольев на сковородке, а затем засунуть это между двумя ломтями хлеба и сдобрить маргарином. Если бы я ела так, как он, я бы раздулась, как шар, но в его теле все калории моментально сгорали. Я вымыла две кружки и заварила чай; у Джас бессмысленно было спрашивать, хочет ли она чаю, – она ничего не хотела, когда напивалась, – а мамашу Скиннер я и не собиралась спрашивать. Мы вернулись в комнату Натти. Я присела на край его старой койки, держа в руках кружку с чаем и мечтая об ибупрофене. Натти отшвырнул с кровати открытую обувную коробку и салфетки (это означало, что он обзавелся новыми кроссовками, – признак крутого). Он осторожно сел на другой конец кровати. Комната была настолько мала, что стул бы в ней уже не поместился. Из открытого окна доносились шумы дрейфующих окрестностей: играло радио, кричали дети, кто-то заводил байк. Легкий запах скошенной травы и выхлопных газов смешивался с парфюмом Натти. Тусклый свет выхватывал пыльные поверхности, половина лица Натти сияла, как расплавленная бронза. Отдельная часть моего сознания ухватила этот образ и перенесла на полотно; портрет, выполненный мастихином в акриле, смешанная техника, возможно даже с металлическими вкраплениями, как у Густава Климта[53]… Я покачала головой. Как я могу думать об этом в такое время? Казалось, сознание медленно, но неумолимо разрывается на части, ужасно чавкая, точно фиброзная губка. Меня охватила ужасная паника: я должна бежать, скрыться, спрятаться; я могу просто уйти и не вернуться; люди ведь так делают, верно? Люди исчезают и… я покрепче сжала кружку. Нет, я должна узнать, что на самом деле случилось; в конце концов, может, все не так уж плохо, буря в стакане, очередная наркотическая истерика Джас. Я посмотрела на Натти и выдавила кривую улыбку. Мы заговорили одновременно: – Так что… – Может, он… Я помахала свободной рукой: – Извини, нет, продолжай ты… Натти страдальчески покачал головой, крепко стиснув челюсти: – Я, я… – Он пощупал влажные завитки волос надо лбом, сбежавшие из дредов. – Продолжай, милый. – Я просто… я не знаю. У меня в голове не укладывается. Он… отец вернется. Как я всегда думал, может войти в любую минуту, понимаешь? В любую минуту… Я глотнула чаю, чтобы получить секундную передышку. Я обожгла язык, легкая боль прояснила мозги. – Да, я понимаю, понимаю, милый, но послушай, что же… я имею в виду, как… Натти поднял с пола изрядно помятую газету и протянул ее мне. – Смотри, видишь? Какой-то парень в пабе дал бабке газету, а там объявление для людей, чтоб связались, если из семьи кто пропал. Бабка им написала. Они ей позвонили и сказали, что пишут статью о пропавших людях. Позор, что полицейских и правительство это ничуть не колышет. Они шевелятся, только если пропадет маленькая белокурая девочка или ребенок какого-нибудь богатого ублюдка. Так что бабка послала им фото отца, заявила, мол, всем наплевать, что с ним случилось, мама сидит на наркоте, и я никогда своего отца не увижу. Смотри. Я посмотрела. На первой полосе заголовок: «Исчезнувшие британцы». Под ним коллаж из маленьких фотографий мужчин, женщин и детей, всех возрастов, всех рас. Заголовок помельче: «Вы парень? Вы из рабочего класса? Вы черный? Если да – не исчезайте, всем будет наплевать» – и короткая заметка о коррупции и безразличии, которую «Кларион» увидел в органах, ответственных за розыск пропавших лиц; о том, что никого не интересуют судьбы тысяч британцев, которые исчезают каждый год; но теперь с этим покончено. «Кларион» начинает общенациональный розыск Пропавших Без Вести. Фотографии лишь некоторых из множества. Размытый серый снимок поплыл у меня перед глазами. Одно изображение, маленькая, довольно смутная старая фотография молодого человека с длинными сальными волосами и кретинской ухмылкой на длинном лице вырвалась из мозаики и отпечаталось в моем больном мозгу. Терри. Терри… Господи, твою мать, Иисусе: Я почувствовала, как содержимое желудка подступает к горлу, и выдержала короткую, тяжелую схватку с тошнотой. Пот выступил на лбу, слабость охватила тело. Значит, это правда. Это Терри, мой личный ангел мщения, ухмыляется мне с первой полосы национальной газеты. – Видишь? Это мой папа… Здесь… ты в порядке? Ты какая-то странная… – Что? Наверное, вечером съела что-то несвежее. Нелады с животом, ничего страшного, милый. Я глотнула еще чаю, радуясь, что горячая горечь смывает кислую желчь во рту. Натти кивнул – для такого парня это проявление искреннего сочувствия, – затем продолжил, и голос его звенел от адреналина: – Значит, он это увидит, свою фотографию, верно? А если сам не увидит, какой-нибудь знакомый ему покажет, так? Ну то есть, даже если он за границей, знаешь, они ведь получают английские газеты, знаешь, ну по крайней мере, которые крутые, в Амстердаме или еще где. Вот что я думаю, я… ох, Билли, мама, мама, что нам делать с моей мамой? Голос у него сорвался, он закрыл глаза и кончиками пальцев отбросил с лица свои лохмы. Я посмотрела на него и вздохнула. Что нам делать с Джас? Видит бог, я пыталась ее вытащить, я сделала все, разве что насильно не отволокла ее в грязную, плохо финансируемую клинику Государственной службы здравоохранения; такой вариант я тоже обдумывала. Но Джас была неисправимой наркоманкой. Ни единого проблеска желания очиститься, несмотря на бессвязные монологи о том, как она хочет стать нормальной; то был всего лишь обычный наркоманский гон. Наркотики, их приготовление, ее друзья; убогие, ничтожные ритуалы употребления были центральным стержнем ее жизни – отними у нее это, и жалкие остатки ее личности рассыплются и развеются по ветру. Она никогда не будет чистенькой милой мамочкой, напевающей в опрятной кухне, какой хотел ее видеть Натти. Обезьяной на спине Джас был героин. Обезьяной на спине Натти была Джас, прилипчивая, жалкая… Эти длинные, костлявые коричневые пальцы, так похожие на его собственные, стальными крюками вцепились в его душу. – Натти, милый, главное – сохранять спокойствие, верно? Я хорошо знаю твою маму. Ну, у нее есть проблемы, мы все это знаем, но… подожди, дай мне закончить, если твой отец вернется, если он вернется, я знаю, что он поймет. Он увидит, какая тяжелая жизнь у нее была, у вас обоих, и, может, это поможет ей соскочить, а? Понимаешь, о чем я? Может, это и нужно, чтобы она поправилась. Ложь легко и плавно соскользнула с моего языка. Отстраненная часть меня, наблюдающая со стороны, удовлетворенно кивнула. Другая часть залилась отчаянными солеными слезами, которые жгли как кислота. Припев из старой песни «Клэш» зазвучал в моей голове «Прямиком в Ад, ребята…»[54] Да, меня отправят прямиком в Ад, если в этом мире или в грядущем есть правосудие, прямиком туда. – Да, да, я понимаю. Ты права, как всегда. – Натти печально улыбнулся. Мое сердце заныло от любви. – Надо быть спокойным, ага? Я хочу сказать, я… знаешь, может, я не должен так говорить, но иногда я страшно злюсь на отца, понимаешь? Я с ума схожу. Как он мог просто Да, милый, я понимаю. Разумеется, ты так чувствуешь, это вполне естественно. Но, послушай, потому ты и должен сохранять спокойствие. Не стоит горячиться. Ты ведь знаешь свою бабку, это ее конек. – Да, верно. Какая-то репортерша из Лондона приезжает повидаться с ней и все такое. Она все это затеяла, эту кошмарную хренотень. Во рту у меня пересохло. Плохо уже то, что фотография Терри появилась в газете, вместе с двадцатью другими, но репортер? Какого черта репортеру приезжать в Брэдфорд из Лондона, чтобы поговорить с миссис Скиннер? В этом нет никакого смысла. Натти продолжил, повращав плечами, чтобы расслабить мускулы. – Глупость, по-моему. Они позвонили бабке, вот почему она здесь, хочет командовать мамой; она думает, что станет теперь знаменитостью… – Но, Натти, я не понимаю, почему… – Ну, они хотят написать про нее, про нас. Черт, я не знаю. Не знаю, эта девка сказала – интересная человеческая история. Они собираются, ну, не знаю, хотят написать про то, как исчезновение отца нас обломало или что-то вроде. Ну, как они обычно делают, ты же знаешь. Бабка довольна, думает, ее пригласят в телик и все такое. Ногти себе специально сделала, старая тупая… – Натти, не надо. Не надо, в конце концов, она твоя бабушка. Я знаю, знаю, но ничего не поделаешь. Нам придется с этим жить и… У Натти зазвонил телефон. Вытащив его из кармана, он щелкнул по нему и ответил с бессознательной грубостью, присущей его поколению. Я вздохнула, затем жестами показала ему, что иду в другую комнату. Он кивнул. Проходя мимо, я погладила его по дредам. Не прерывая разговора, он обвил рукой мою талию, притянул меня к себе и, пободав головой, отпустил. Совсем как Чингиз, подумала я, когда хочет показать, что любит меня, но не желает поступаться принципами мачо. В конце концов, что мог подують собеседник Натти, если б Натти сказал: «Погоди, дай тетушку обнять, ну, ты понимаешь?» Я возвращалась в гостиную, голова невыносимо болела; в дверь ввалился Мартышка и чуть не сбил меня с ног. Я пошатнулась и ухватилась за пальто, висевшее в крошечной прихожей. – Ли, полегче, торопыга. Я выпрямилась. Мартышка, одной рукой комкая пачку сигарет, а другой вытаскивая из кармана пакетик клубничных конфеток «Кампино», испуганно посмотрел на меня и невнятно забормотал извинения. – Претите, претите, мисс, но мисс, мисс, в магазине сказали, что отец Натти в газете, мисс, а я не… я сказал, что ничё не знаю, и они сказали, что Натти будет знаменитый, и сказали, что миссус… они что-то плохое сказали, мисс, они сказали… Я знала, что они могут сказать про Джас, или миссус, как ее всегда называл Мартышка. – Хорошо, все хорошо, Ли. Успокойся, успокойся, милый. Про газету это правда, там история про то, почему пропал папа Натти, понимаешь? Все в порядке, Ли, правда. Отнеси Натти сигареты. Может, сделать ему еще чаю, а? Мартышка нырнул в кухню, и я услышала хриплый скрежещущий голос миссис Скиннер, занудно бубнящей на одну из ее любимых тем: – Опять этот мелкий уродец? Страхолюдный маленький придурок! Будь моя воля, такую шваль давно бы передавили, уничтожить бы их… Я услышала, как Джас слабо протестует: Мартышка Равный, хороший парень, не его вина, что он такой некрасивый. Она всегда так говорит, потому что он все время на подхвате; возможно, приносит наркотики (я не спрашивала), а не только пиво и сигареты для нее и ее любимого сына. На самом деле, будь он даже помесью Квазимодо с Ганнибалом Лектером, Джас было бы наплевать; он был для нее тенью, как и большинство окружающих. Она бы даже не заметила, если бы в один прекрасный день он упал замертво и больше никогда не появлялся в квартире: «Ох, – сказала бы она дрожащим голосом, если бы кто-то упомянул о его кончине, – какая жалость, бедняжка». Но укол героина – и тебе сразу хорошо, и всё по фигу. Я помассировала виски, пытаясь облегчить головную боль. Если бы Джас сейчас предложила мне что-нибудь из своей драгоценной дури, искушение было бы сильным. Как получилось, что я оказалась здесь, слушаю миссис Скиннер, местный ответ Еве Браун, когда голова раскалывается и вся жизнь разбивается вдребезги? Почему? Почему это случилось со мной? Старая детская жалоба зазвучала у меня в голове: Болтовня миссис Скиннер вернула меня к реальности, от которой не убежать. Честно или нет, но что сделано, то сделано, и мне нужно разобраться с этой старой сукой, которая нас изводит. – Ну, может, и так, – Ли – не заторможенный, миссис Скиннер. У него есть проблемы, вот и всё. А у кого их нет? – Я пыталась говорить не слишком ядовито; мне нужно было выяснить, что же она сделала. Я не хотела спровоцировать ее на очередную тираду. Она разъяренно вздрогнула, ее подбородки заколыхались. – Я прервала ее прежде, чем она оседлала любимого конька: – Хорошо, мы тут с вами не согласны, да, миссис Скиннер? Но эта заметка очень впечатляет, это, эээ, показывает, как решительно вы настроены разыскать Терри, да? И они пришлют настоящего репортера с вами об этом поговорить. Замечательно, правда? Слюна застряла у меня во рту от такой грубой лести, это уязвило мою гордость – все то же кошмарное высокомерие, что ввергло меня в беду. Я не переваривала ее тупого сынка, и то же самое относилось к ней. Я вдруг вспомнила старое время, когда «овощи» вроде Полин Скиннер не заслуживали даже моего презрения. Лицо Карла возникло у меня перед глазами: как ему удавалось держать себя в руках, когда людишки, подобные Терри, действовали ему на нервы? Я решила подражать его спокойствию, его самоконтролю: миссис Скиннер – просто средство для достижения цели, вот и все. Ничего личного. Я изобразила некое подобие дружеской заинтересованности. Мне удалось ее обмануть. Тщеславие временно взяло верх над агрессией. – Не согла… а, ну да. Но ты права насчет газеты. Как только я увидела статью, я подумала, неплохо, написала им и послала фото моего парня. Как сказала репортерша, материнская любовь, миссис Скиннер, самая сильная вещь на свете… – И она приезжает поговорить с вами лично? Из Лондона? Ну, должна вам сказать, это уже успех. И когда она приезжает? Миссис Скиннер глупо ухмыльнулась и уже была готова ответить, когда Джас, которая, казалось, вырубилась на диване, вдруг заговорила: голос у нее был невнятно-сонный: – Я любила его. Я любила Терри. Не знаю, почему он бросил нас, меня и Натти… Когда она придет, эта девчонка, я скажу ей, что любила его и сожалею, если чем его обидела… Кровь прилила к вислым щекам миссис Скиннер, ее толстые губы сжались, точно кто-то дернул за шнурок и их стянул. – Ты ничего не понимаешь, чертова наркоманка! Ты позорище! Ничего удивительного, что мой мальчик сбежал… На хрен он связался с черномазой нарк… – Она затихла, успокоенная мыслью о своем будущем образе в прессе как любящей матери, которая до последнего сражается за пропавшего сына, служит опорой для его ранимой сожительницы, остается преданной бабушкой его прекрасного сына. Теперь вы понимаете, от кого Терри унаследовал свою хитрость; их нельзя было назвать по-настоящему умными, но они быстро схватывали, когда чуяли выгоду. – Ну, я не отрицаю, что ты все эти годы понемножку помогала. Сидела с ребенком и все такое. Она завтра приезжает, эта девушка. Я сказала, что завтра воскресенье, но она говорит, что для нее это не важно, если речь идет о таких вещах. Она глупо ухмыльнулась; Королева Дерьма. Она будет кормиться этим до конца своих дней. Интересно, понимает ли журналистка, во что вляпалась. Она продолжила, точно валик, выжимающий последние капли воды из поношенной одежды. – Ее зовут Софи, Софи Джеймс. Очень шикарная по разговору, такая вежливая. Говорит, она докопается до сути, понимаешь, разузнает, что сталось с моим Терри. Говорит, что останется на пару дней, пока все не утрясет. Думаю, она захочет и с тобой перемолвиться, вы ведь с моим Терри были друзьями и вечно шлялись вместе, но главным образом она хочет поговорить со мной. Это и понятно, ведь я его мать. Она остановится в «Грет Нотерн»… ах да, ничего такого, но лучше бы… я предложила ей остановиться у меня, но она сказала, все издержки оплачиваются, ну, ты же знаешь этих лондонских типов… Она не унималась, но я перестала ее слушать. Главное – не паниковать. Ситуация, понятно, не блестящая, но все не так уж скверно, как кажется. В конце концов, подумала я, глядя, как миссис Скиннер пыжится изо всех сил с бутылкой алкогольного коктейля «Айрн-Брю» в одной руке и сигаретой в другой, – все равно Терри никогда не войдет в эту дверь: «Сюрприз, сюрприз, соскучились по мне?» Девушка из газеты сможет лишь разузнать, что Терри был идиотом, которого никто не любил и по которому никто не скучает, кроме его кошмарной мамаши и несчастной маленькой развалины Джас. И Натти, разумеется, Натти будет тяжелее всех это узнать, но тут ничего не поделаешь – ни к чему плакать над сбежавшим молоком. Я разберусь с осадками, когда они выпадут. Сейчас главное – разобраться с газетой. Я иногда читала «Кларион», она была радикальнее, чем «Мейл» или «Сан». К тому же у них большой раздел обзоров, откуда я узнавала, что нынче модно в мире искусства. Как правило, они высмеивали «провинциалов» и в воскресном приложении публиковали язвительные, иронические снимки пьяных девиц из ночных клубов Ньюкасла. Но иногда их все же начинала грызть совесть, и тогда они печатали истории о «настоящих людях». Серьезные, достоверные, полные праведного гнева. Такие статьи хорошо повышают рейтинг в мертвый сезон. Одно время они носились с темой, потом стрясалось что-нибудь новенькое, и интерес пропадал. Нет причин для паники, никаких. – …Ну, я не могу терять тут с вами время, Бобби заждался чаю, а я, в отличие от некоторых, забочусь о своей семье. Миссис Скиннер уронила столбик сигаретного пепла на пол, отшвырнула пустую бутылку и, пошатываясь, поднялась на своих здоровенных каблуках. Оправив нежно-голубые велюровые леггинсы и подобранную им в тон коротенькую кофту с капюшоном, клиновидный вырез которой открывал поистине бесконечное морщинистое, красновато-бурое декольте, она бросила на меня мутный взгляд желтых собачьих глаз. Инстинктивно, как всегда, я слегка пожалела бедного обманутого Бобби, ее парня. Слабый, скучный, иссохший как креветка мужик в захватанных очках с толстыми линзами; он делал все по дому и обожал Скиннершу, которую, должно быть, считал брэдфордским воплощением Мэрилин Монро. – Я ухожу; заходи, когда она приедет. Миссис Скиннер злобно мотнула головой в сторону полусонной Джас, сидевшей с открытым ртом на диване. – Скажи за меня «пока» моему внуку, ленивому маленькому ублюдку. О, когда мой мальчик вернется домой, здесь все изменится, уж я вам обещаю. С этими словами она, хлопнув дверью, заковыляла прочь. Джас вздрогнула во сне – ее веки задрожали, обнажив белки, – и снова погрузилась в мир грез. Я присела на тонконогий пластиковый кухонный стул, стоявший перед телевизором, и положила голову на руки. Я была совершенно измотана; голова по-прежнему болезненно пульсировала. Стараясь ни о чем не думать, я встала и собралась с силами. Нет смысла тут болтаться. Лучше пойти домой, принять обезболивающее и лечь пораньше. Тогда завтра я по крайней мере буду отдохнувшей. Утро вечера мудренее. Как всегда говорил папа: «Погляди на это дело при свете дня, милая, вот в чем фокус». Я прокричала «до свидания» Натти, все еще болтавшему по телефону, и спустилась по лестнице, надеясь, что моя машина еще на месте и не разобрана на запчасти. И тут отчаяние снова впилось в сердце. Черная Собака дышала в затылок. Ты ведь тоже пропал, да, папа? Только никого не волновало, что с тобой случилось, так? Тебя не искали репортеры, никто не заполнял бланки в Бюро пропавших людей. Ты просто исчез, растворился во мраке, смутный, почти неразличимый, как черная рыба, ускользающая все дальше, дальше, в озерные глубины, и торфянистая вода цвета сепии сомкнулась, скрыв тебя из виду. Вся моя жизнь соткана из потерь, смертей и обломков уцелевших. Туда-сюда снует белый костяной челнок, вытягивая из нас нити, нравится нам это или нет. И узор растет, растет, поколение за поколением… Мне хотелось домой, к моим кошкам, к моим рисункам, к моей постели. Больше никаких людей – до завтра, по крайней мере. Завтра мне полегчает, завтра я справлюсь. |
||
|