Кто наследует землю?

Блестящую статью Игоря Шарыгина “Образование и глобализация” (“Новый мир”, 2004, № 10) я прочел с постыдным для постоянного автора “Нового мира” опозданием. И несмотря на то что статья и продиктована, и проникнута отчаянием, я испытал душевный подъем, как бывает всегда, когда соприкасаешься с умом, страстью и красотой, а памфлет Шарыгина очень хорош даже и в художественном отношении.

Проистекают подобные приливы оптимизма не из одного только эстетического наслаждения, но скорее из того, что ум, страсть и красота позволяют нам ощутить “базис”, “почву” всякой мало-мальски сложной человеческой деятельности — воображаемую картину мира, внутри которой эта деятельность предстает прекрасной и значительной. И — поскольку эта “почва” сумела в очередной раз произвести на свет хотя бы и небольшой, но превосходный плод — мы чувствуем, что с нею все обстоит не слишком плохо.

Базис всякой системы образования составляет вовсе не финансирование, а мотивированность, которая всегда порождается системой коллективных фантомов, иллюзий, грез, благодаря чему та профессия, которую осваивает обучающийся, представляется ему восхитительной: не обладая такой картиной, невозможно овладеть ни искусством выведения математических формул, ни искусством рубки лозы. Если отнять у математики поэтический ореол, она превратится ровно в то же, что и всякий другой бессмысленный труд, — в издевательство и скуку.

И. Шарыгин совершенно справедливо утверждает, что законы рынка убийственны для образования — как и для всякой иной, добавлю я, деятельности, плоды которой нужны лишь немногим, и оценить их способны лишь еще более немногие, а практические ее результаты достаются не тем, кто сеял, но обществу в целом, причем заранее неизвестно, когда и в каком виде. Когда большевики пытались изъять личную корысть из движущих сил экономики — это была безумная утопия. Когда ультралибералы пытаются объявить корысть главной причиной творчества — это утопия, я бы сказал, еще более безумная, если бы вершина безумства не была уже достигнута давным-давно.

Вершину эту можно охарактеризовать, пожалуй, так: главная цель человека — приятные физические ощущения, а не психологические переживания; все идеальные стремления — только маски влечений к каким-то животным удовольствиям. Или так: истинную цель человеческого существования составляют комфорт и безопасность, а вовсе не пребывание в воображаемом мире, в котором человек может ощущать себя красивым и бессмертным. Эти бессознательные или сознательные презумпции составляют вершину земной мудрости вековых философских, обществоведческих и психологических школ, и все, кто построит свои замки на этой вершине, зовись они марксистами или либералами, обречены на поражение. Ибо все столкновения идей и мечей суть только волны на поверхности океана, в глубине которого и происходит главная борьба — борьба опьяняющих иллюзий, воодушевляющих грез, и миром овладеет та из них, которая сильнее чарует, в которой человек предстает себе наиболее прекрасным, могущественным и — с наибольшей вероятностью — бессмертным.

Из этого следует, что если даже мы не победим, то наши враги, во всяком случае, проиграют. Если только они действительно существуют — эти враги образования вообще и математического образования в особенности. Боюсь, И. Шарыгин при всем его уме поддался слишком человеческому соблазну отыскивать конкретный источник бедствия в обычной ситуации, когда повинны все вместе и никто в отдельности. Кто конкретно виновен в том, что миллионы людей склонны считать научными лишь такие психологические теории, которые признают в человеке исключительно то, что роднит его с животными, а еще лучше — и вовсе с неодушевленными предметами. Да, да, именно так: низкое научно, а высокое ненаучно, это все маски и неврозы. Ибо чего нет у животного, того и у человека быть не может.

Но если даже и существует некий интернационал утопистов, воображающих себя прагматиками, невольников безумных грез о мире, которым безраздельно правит закон чистогана, то этот интернационал неизбежно ждет судьба всех его предшественников, поскольку он стремится уничтожить именно тот базис, на котором покоится все его могущество, — а покоится оно на бескорыстном стремлении человека ощущать себя причастным чему-то прекрасному, великому и бессмертному.

Предполагаемым агрессорам, считает Шарыгин, нужны “хорошие рабы”, однако именно их, агрессоров, идеология и делает существование таких рабов невозможным. Законы рынка возводят в культ принцип равноценного обмена, а высококачественное рабство требует именно бескорыстия, готовности Савельича забыть о себе ради барского дитяти. Будущему рабу нужно внушать не принципы демократии, то есть права каждого участвовать в управлении государством, не принципы рынка, то есть права каждого требовать за свои услуги максимальную цену, но, напротив, психологию скромного, послушного винтика, всегда готового делать что велят и лопать что дают. Быть может, какие-то утописты и впрямь хотели бы вывести породу недочеловеков, способных лишь нажимать кнопки да проверять билеты, но — человек не способен добросовестно выполнять даже самые элементарные операции, если он не ощущает их лично для себя осмысленными, то есть представляющимися частью разумно, справедливо и красиво устроенного мироздания. Иначе это будет в худшем случае раб-смутьян, всегда готовый восстать или хотя бы напакостить, а в лучшем — раб-халтурщик, раб-прохвост, всегда готовый обмануть, дабы извлечь из своих занятий максимальную пользу для себя самого.

У человека нет никаких трудовых инстинктов, он не бобер и не пчела, всему на свете он должен учиться; но достичь мастерства в какой бы то ни было профессии он сумеет лишь тогда, когда станет учиться со страстью, и зажечь эту страсть в нем способен уж никак не учитель-лакей, но только учитель-пророк (не обязательно вселенского масштаба), сам горящий той же страстью. Судя по статье И. Шарыгина, этот “человеческий капитал” пока все еще не исчерпан.

И он сумеет сам воссоздать себя при самой минимальной государственной поддержке, если власть — наша, а не американская — не только на словах, но и в глубине души поймет, что главный ресурс любого народа — это люди, страстно и поэтически влюбленные в свое дело. Создать национальную идею, по-видимому, и впрямь невозможно, однако вполне реально существование общих идей, общих грез профессиональных сообществ. Их не нужно создавать, они уже есть, иначе бы не было и самих сообществ. И государству остается лишь поддерживать тех аристократов духа, в которых эти грезы концентрируются с наибольшей силой. Прежде всего — открыть им выход к людям: людям и самим нужна не одна только попса, даже самым простым людям необходимо чувство причастности красивому и долговечному.

Порядок в грезах — порядок в стране.

А пресловутые оккупанты, какими их рисует И. Шарыгин, если бы таковые существовали, были бы не способны воспроизвести даже самих себя, ибо получить хорошее образование для того, чтобы “много воровать”, невозможно. Нельзя достигнуть хорошей образованности, не обладая бескорыстной любовью к знанию, не ощущая его чем-то великим, прекрасным и бессмертным.

Впрочем, я повторяюсь.

Александр Мелихов.

С.-Петербург.