"Король долины" - читать интересную книгу автора (Ирвинг Клиффорд)

Глава шестая

Прошло шесть месяцев. Однажды он ехал по высокому водоразделу на южном склоне долины, неподалеку от Прохода Красной Горы. Лето близилось к концу, воздух был напоен запахом сосны, сильным и свежим. Гэвин придержал кобылу и посмотрел вниз, на серебристую петлю реки далеко внизу, в долине. Несколько коров — его коров — паслись у восточного гребня, в тени склона. Солнце осторожно опускалось за цепь холмов, зажигая верхушки карликовых сосен дымным розовым светом. Красивая долина, — подумал он, — богатая и все еще не открытая.

Кобыла неожиданно шарахнулась влево. Копыто с гулким звуком ударило по плоскому серому камню. Она подняла голову, заржала, потом сильно вздрогнула.

В то же мгновение Гэвин услышал грохот ружейного выстрела, потом от дальнего гребня донеслось эхо. Кобыла начала оседать под ним — ее лоб был раздроблен пулей. Гэвин быстро соскользнул с седла, упал на землю и забился в укрытие между двух камней, сразу за упавшей лошадью, кровь которой уже начала окрашивать камни. Открытый глаз с упреком глядел в небо.

Близился вечер, было тихо. Гэвин ждал. Он дышал бесшумно и вслушивался в тишину. Мелкие птички порхали в ветвях высоких сосен. Внизу на равнине коровы пережевывали свежую траву, и лишь изредка едва слышно тонкое телячье мычание доносилось на эту высоту. Через некоторое время послышался кашель, потом треск — это лошадь пробиралась через кусты, а потом и эти звуки затихли и исчезли.

Гэвин знал отроги Сангре лучше любого белого человека. Всадник, который захочет спуститься в долину, не проезжая через Проход Красной Горы, вынужден будет сделать крюк по глубокой ложбине, проехать мимо высокой острой скалы, взобраться по крутому склону на южную сторону, а потом спуститься вниз по старой тропе, которая выныривает возле зарослей бузины.

Он еще немного подождал, потом вытащил винтовку из чехла, закрепленного у седла, и начал спускаться напрямую по каменистому склону горы. Он двигался быстро и бесшумно, как апач. Ни один камешек не скатился у него из-под ноги. На полпути он заметил рысь, которая не слышала его приближения — она заворчала, потом спряталась к себе в пещеру. Гэвин усмехнулся и пошел дальше. Он добрался до дна долины за двадцать минут, последнюю сотню ярдов прыгая от камня к камню. Когда он остановился, положив руку на последний камень, и спрятался за ним, небо на западе уже начало темнеть, и у него над головой жалобно закричал козодой, как будто скорбно отпевал ушедший день.

Пятью минутами позже Джек Инглиш выехал из-за дальнего изгиба обрыва на своем крупном гнедом. Он ехал быстрой рысью, время от времени останавливался и долгим взглядом обшаривал затененные холмы. Гэвин вышел из-за камня в последний момент. Он широко расставил руки перед Джеком — руки без оружия. Он ничего не сказал, просто дождался, пока Джек повернется и увидит его. Ему было любопытно посмотреть на выражение глаз этого человека.

Голова Инглиша резко дернулась назад, как будто ее потянула петля аркана. Плечи сгорбились, он весь съежился. Казалось, он даже вжался в седло.

— Гэвин… что вы тут делаете? — выпалил он.

— Тебя жду, — отвечал Гэвин.

У Инглиша перехватило дыхание, он облизал губы — язык мелькнул быстро, как у змеи.

— Ты убил мою самую лучшую лошадь, — тихо сказал Гэвин.

Инглиш воздел руки жестом, в котором сочетались возражение и мольба. У него задергалась челюсть, но он был не в состоянии промолвить хоть слово.

Гэвин начал смеяться. Он хохотал — медленно и негромко, а потом смех перерос в неистовый хохот, эхом разнесшийся среди холмов, и Джек Инглиш начал смеяться тоже, удивленным, почти счастливым смехом. И тут Гэвин внезапно замолк, и его лицо приобрело мрачноватое, но довольное выражение. Он вытащил револьвер из кобуры.

— Такой человек, как ты, не достоин жить в моей долине.

Через четыре часа он пересек реку верхом на крупном гнедом коне, с телом Инглиша, переброшенным через круп у него за спиной. Здесь уже стояли несколько маленьких домиков вдоль того, что с натяжкой можно было назвать главной улицей, — она тянулась от кладбища. Еще здесь был барак, служивший универсальным магазином. Владельцем его был Гэвин, а человек, который торговал в магазине, Сайлас Петтигрю, работал у него по найму.

Он сбросил тело Инглиша на берегу возле кладбища и подумал, что так будет намного легче тем, кто займется похоронами и могилой. А потом въехал в город и рассказал людям, что случилось.

— Лошадь я оставлю себе, — добавил он, — взамен моей кобылы.

На следующее утро поселенцы похоронили Инглиша рядом с его бывшим хозяином, Эли Бейкером. Никто не усомнился в рассказе Гэвина. Каждый слышал, как Джек Инглиш клялся, что убьет Гэвина при первой возможности. Это была земля, где человек сам создает свои собственные законы. И получает то, чего заслуживает.

Через несколько дней высокая рыжеволосая женщина подошла к хижине Гэвина и вызвала его наружу. Что-то в ее голосе заставило его выйти осторожно, с винтовкой в руке. Но женщина не была вооружена, и лицо у нее было спокойное.

— Я хочу забрать лошадь моего мужа. Одно дело — убить человека в порядке самозащити, другое — украсть его лошадь.

Гэвин задумался. Он начал сворачивать сигарету, а она стояла молча в ожидании, высокая, приятной наружности женщина, еще молодая.

— Вам нужна эта лошадь, чтобы пахать? — спросил он.

— Да.

— Как вы собираетесь сделать это? Вы умеете пахать? Или ваш мальчик уже достаточно большой?

— Моему мальчику семь лет. Я буду сама пахать.

— Для женщины это тяжелая работа.

Она молча смотрела на него.

— Ладно, — сказал он наконец. — У меня есть другая лошадь. Можете забрать этого гнедого.

Он привел коня, она приняла повод с вежливым кивком и пошла по пыльной дороге к дальнему концу городка, где стоял ее фургон. Инглиш был человек ленивый, все откладывал со дня на день, он даже еще не взялся за строительство дома. Гэвин смотрел ей вслед, изучая ее походку и пытаясь представить себе ее тело под длинным черным платьем. Он убил ее мужа. Но в ее глазах не было настоящей ненависти. Он подумал, что увидел в них что-то, вовсе не похожее на ненависть. Интересно, что же она за женщина такая, если не испытывает ненависти к человеку, который убил ее мужа. Женщина, которая кое-что стоит, подумал он, с чем-то необычным в душе. Он ощутил возбуждение.

Он выждал месяц, а потом встретил ее в городке, уже без черного траурного платья. Она покупала соль в магазине Петтигрю. Он приподнял шляпу. Она ему не улыбнулась, но кивнула и опустила глаза. Глаза были темнокарие, подернутые влагой. Когда она прошла мимо него, выходя из магазина, он уловил легкий мускусный запах духов.

— Как по-твоему, сколько лет этой женщине? — спросил он у Петтигрю.

Петтигрю задумчиво покрутил ус.

— Вдове Инглиша? Лет двадцать семь — двадцать восемь, я бы сказал.

— Я бы тоже так сказал, — кивнул Гэвин. — Молодая еще. Да и хорошенькая — ты согласен с этим, Сайлас?

— Не просто хорошенькая. — Петтигрю спешил согласиться со всем, что скажет Гэвин. — Я бы сказал, красивая.

— Красивая, говоришь? Ты и вправду так думаешь? Может, так оно и есть…

Он следил за ней, пока она не исчезла из виду, и глаза его восхищенно сузились.

К приходу зимы Сэм Харди и еще несколько молодых людей собрались вместе и построили небольшую хижину для миссис Инглиш и ее сына. Гэвин обычно стоял поблизости и смотрел, как идет работа. Строить они умели, и отличной сосны хватало, но они работали наспех, потому что у них хватало и других дел. Время от времени их жены приходили поглядеть, как они работают, а заодно — как они вертятся вокруг миссис Инглиш.

Женщины тоже ощущали в ней что-то необычное, и их настороженная бдительность не ускользнула от внимания Гэвина.

Однажды, когда он наблюдал, как они вывершивают трубу, мальчик, Лестер, остановился в нескольких футах от него. Это был маленький мальчик с мягким подбородком, черными волосами и нежными карими глазами, как у матери. Он стоял, выгнув спину, не решаясь посмотреть Гэвину в глаза, но все равно пристально глядя на него. Он осмотрел его грудь, потом револьвер, потом опустил глаза к сапогам. Гэвин был одет в аккуратно вычищенный пиджак, потертые джинсы, а на ногах у него были новые сапоги ручной работы из мягкой кожи, которые он купил в Таосе. Свой «Кольт» он теперь носил в кожаной кобуре, привязанной внизу ремешком к ноге. Большие пальцы у него на руках были расплющены, но ногти чистые. Он уже больше не рылся в земле в поисках золота.

Мальчик медленно наклонился, поднял с земли небольшой камешек и бросил в Гэвина. Бросил он не слишком сильно, и Гэвин, почувствовав удар в ногу, не вздрогнул. Его светлые глаза даже не моргнули. Он только улыбнулся мальчику и ждал, что будет дальше. Лестер поднял второй камень, чуть побольше, и отвел руку назад. Теперь он глядел Гэвину в глаза. Они были голубые, яркие и пустые — в них не отражалось никакого чувства. Губы его улыбались, и он ждал, пока мальчик бросит камень.

— Ну, конечно, сынок, — сказал он. — Давай, вперед! Бросай. Покажи, что у тебя на душе.

Мальчик выронил камень и убежал в хижину. Сердце у него колотилось, а глаза наполнились слезами. Он зарылся лицом в мягкие юбки матери.

В тот же день попозже миссис Инглиш вызвала Гэвина из его хижины второй раз в своей жизни. На ней было красивое ситцевое платье, шляпка-капор, в руке она держала кожаные перчатки. Когда она заговорила, голос ее звучал низко и хрипловато.

— Я хочу извиниться перед вами, мистер Рой, за своего сына, Лестера. Он не понимает. Он вбил себе в голову, что это вы убили его отца, но не смог понять причины. Но он хороший мальчик…

Гэвин кивнул головой. Вытер ладони о штанины на бедрах.

— Я понимаю. Очень любезно было с вашей стороны, что вы пришли, мэм. Вам необязательно было делать это. Я ведь все понял. Я знаю, что он славный парень.

— Да. Он хочет заботиться обо мне. Но он вам больше не причинит вреда, разве что еще раз бросит камешек.

— Нет, конечно, не причинит. — Он неуверенно помолчал. Она как будто не собиралась уходить, а день клонился к вечеру. — Не зайдете ли вы ко мне, мэм? У меня кофе на огне, если не возражаете выпить чашечку.

— Хорошо. Только на минутку.

Войдя в хижину, она сняла свой капор, и он увидел, как у нее уложены волосы — как будто несколькими языками пламени, светящимися в сгущающихся сумерках.

Он разлил кофе — рука была как всегда тверда — и предложил ей чашку.

— Славный дом они для вас построили, мэм, — сказал он чуть погодя.

— Да, это будет хороший дом.

— Немножко маловат, да и бревна они могли бы взять потолще, — отметил он.

Она огляделась вокруг, оценила единственную комнату его хижины и улыбнулась.

— У вас у самого здесь не так много места — для человека, владеющего пятьюдесятью головами скота.

— Я буду строиться весной, — быстро сказал он. — Собираюсь продать этот скот и начать строить большой дом. Другого такого во всей долине не будет. Для начала несколько комнат, но больших комнат, хороших комнат… А потом, попозже, я смогу добавить еще несколько. Я тут прожил три зимы, и мне хватало — для одного человека. Я могу даже зимой уехать на время в Таос, а тут оставлю человека, чтоб следил за моим стадом…

Они поговорили еще немного, а потом она заметила, что уже темно и ей пора идти.

— Я вас провожу, — предложил он.

— Очень любезно с вашей стороны, но моему мальчику это не понравится. Он чувствительный и такой… надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. Я бы предпочла, чтобы вы не рассказывали, что я сюда приходила.

— Хорошо. — Он улыбнулся снисходительно и довольно, как будто между ними возник какой-то заговор.

Позже, уже зимой, когда мяса стало мало, он отправился в горы и убил молодого белохвостого оленя. Часть оленины он принес ей. И шкуру, на случай, если она захочет сделать перчатки, мокасины или что там ей понравится. Она приняла подарок.

Через несколько дней она пришла к нему в хижину. Он выделывал часть шкуры другого оленя. Был вечер, уже стемнело, и на дворе было холодно. Он сидел перед камином, от дров, горящих на решетке, шло тепло.

— А зимой в этих краях холодно, — сказала она, спокойно глядя ему в глаза.

— Я знаю.

Он провел рукой по ее волосам, и она удивилась, какой он нежный.

— В чем же причина, а? Что он за человек был — что с ним не так было?

— Свинья он был. Он не мог понять, чего мне хочется. Мы с ним никогда не были счастливы. Может, это и грех так говорить, но я рада, что он умер.

Гэвин обдумывал ее слова. Он продолжал в молчании гладить ее волосы. Наконец он сказал:

— Возможно, я сумел бы понять.

— Я хочу сказать вам кое-что. Вы отличаетесь от всех других мужчин здесь. Другие, вроде Сэма — они добрые, но слабые. Слишком слабые. А вы настолько отличаетесь, что это меня иногда пугает. Но, может быть, именно потому, что вы совсем другой, вы сумеете понять…

— В чем я другой?

— Есть у вас что-то внутри — что-то вроде камня. И все же вы куда больше мужчина, чем они.

— Да, — мягко сказал он, не пытаясь унять бешеные удары сердца…

…В феврале он уехал на месяц в Таос. Там он играл в казино и за первые два вечера выиграл в фараон пятьсот долларов. Остальное время он пил и путался со шлюхами. Когда он возвратился в долину, Дороти Инглиш ждала его. Она пришла к нему в хижину вечером, в тот же день, когда он вернулся, и сказала, что беременна.

— Давно? — спросил он.

— Примерно три месяца.

— Ты уверена?

— Да, уверена.

— И ты уверена, что это от меня?

Она взглянула ему в глаза и утвердительно кивнула.

— Ну что ж, — нахмурился он, — надо это обдумать. Я приду утром, взгляну на скот, и мы тогда это обговорим.

Утром он выехал на молодом пегом коньке, которого купил в Таосе, и, когда он оказался в сорока ярдах от хижины Дороти Инглиш, она высунула старое ружье для охоты на бизонов через узкое окошко, прицелилась ему в сердце, задержала дыхание и нажала на спусковой крючок. Пуля ударила в кость на левом плече, он упал на спину коню, вытянулся, пришпорил его и быстро погнал за хижину, а потом обратно вдоль главной улицы к своему дому, и капли крови отметили его след на чистом пушистом снегу.

Он отсиживался в хижине неделю. С ним там была старуха-индианка из племени навахо — она готовила ему еду. Двое мексиканцев пасли его стадо, каждый вечер один из них приезжал и докладывал ему о состоянии скота. Гэвин пристально глядел на него холодными голубыми глазами и был уверен, абсолютно уверен, что они говорят чистую правду.

Когда он окреп и мог уже опустить руку и прижать ее к боку, он оседлал пегаша и поехал в город. Сначала заехал к Петтигрю — выпить и проверить счета. Он был доволен — ни один человек в поселке не отважился бы надуть его.

В полдень Дороти Инглиш вышла в город вместе с сыном. Гэвин остановился посреди улицы и задержал ее, помахав рукой. Он быстро заглянул ей в глаза — она не отвела взгляда — потом уставился долгим взглядом на ее живот под складками плаща. Больше нюхом, чем зрением, он определил, что там есть жизнь.

— Погуляй, мальчик. Мы с твоей матерью хотим поговорить.

Лестер поднял глаза на Дороти, но, прежде чем он успел возразить, она кивнула.

— Я так полагаю, что это мой, — сказал Гэвин, когда мальчик ушел. — Я видел, как Сэм Харди увивался вокруг тебя, когда строил тебе дом, и я хотел знать наверняка. Я так полагаю, что это мой ребенок, потому что иначе ты бы не сделала то, что сделала. А если он — мой, так он будет носить мое имя. Ты думаешь, это мальчик?

Она пристально смотрела на него. Губы его были напряжены, но говорил он спокойно — только ощущалось какое-то подспудное чувство, скрытая пружина желания. Его глаза — их голубизна была сейчас такая светлая, что они почти сравнялись цветом со снегом — почти не мигали. Она ненавидела его, она ненавидела его уже три месяца… но внезапно ненависть покинула ее. Она стояла в утреннем холоде и ощущала дуновение ветра на щеках и твердость земли под ногами, но не чувствовала ничего — как будто он обокрал ее, похитил все чувства. Он был не такой, как все другие мужчины, а она не смогла обуздать себя — и исчерпала источник его потаенной нежности. В течение недели она приходила к нему каждую ночь. Но она не нашла в нем нежности — она нашла грубость и мрак куда похуже всего, что когда-нибудь проявлял по отношению к ней Джек Инглиш.

— Ты не ответила мне, — сказал он.

— Как я могу ответить на такое? — гневно спросила она.

— Разве женщины не могут сказать заранее?

Она снова посмотрела на него. Теперь в его худощавом лице появилась какая-то наивность. Она ощущала, как его скрытое желание переходит к ней.

— Может быть, — ответила она. — Может быть, я и могу сказать заранее. Я думаю, это мальчик. Да, я думаю, что у тебя будет сын.

Он улыбнулся и отступил на шаг в снег, чтобы дать ей пройти. А потом вернулся к себе в хижину и начал набрасывать план дома, который он начнет строить весной, когда река вскроется и снег в прерии растает.

Они поженились в апреле, а в июле она родила сына. Она дала ему имя Клейтон, в честь своего отца. Гэвин пил всю ночь в городе, и еще несколько ночей потом, раздавая сигары всем мужчинам. Он не видел, как она рыдала и проклинала новорожденного, который жадно сосал ее грудь, не слышал, как она стонала, потому что ей не хватало мужества сдавить ему шейку и прекратить эти слабые крики — а ей так хотелось сделать это, пока она не поняла, как он нуждается в ней, какой он мягкий и розовый, как непохож он на человека, которого судьба сделала его отцом.