Нечто о «презумпции невиновности» онегинского текста

Ларионова Екатерина Олеговна — литературовед, родилась в 1967 году, кандидат филологических наук, старший научный сотрудник отдела пушкиноведения Института русской литературы (Пушкинский дом) РАН, автор статей, посвященных пушкинской эпохе и творчеству Пушкина.

Фомичев Сергей Александрович — литературовед, родился в 1937 году, доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинский дом) РАН, в течение многих лет был заведующим отдела пушкиноведения ИРЛИ РАН и ученым секретарем Пушкинской комиссии РАН, автор многочисленных статей о Пушкине и книг «Поэзия Пушкина. Творческая эволюция» (Л., 1986), «Графика Пушкина» (СПб., 1993), «Праздник жизни. Этюды о Пушкине» (СПб., 1995), «Служение муз. О лирике Пушкина» (СПб., 2001); научный руководитель проекта «Пушкин А. С. Рабочие тетради. [В 8-ми томах. Факсимиле]» (СПб. — Лондон, 1995 — 1997).

Текстология требует особой скромности

и такта; идеологическая ангажированность

для нее губительна.

М. И. Шапир.

Ведущий научный сотрудник Института языкознания РАН, лауреат премии Европейской академии Максим Шапир получил грант Российского фонда фундаментальных исследований для изучения текстологии «Евгения Онегина». Он выяснил, что «текст, перепечатываемый под таким названием многомиллионными тиражами, не соответствует ни одной из прижизненных публикаций романа» (стр. 147), удивился и решил не только поделиться своими наблюдениями с читателями «Нового мира»1, но и пресечь «традицию вольного обращения с подлинником», которую, по его мнению, «продолжают издания, называемые „научными” и „академическими”» (стр. 148).

Главным виновником современного искажения пушкинского текста объявлен Б. В. Томашевский, который в 1937 году подготовил текст «Евгения Онегина» с полным сводом вариантов и редакций для академического собрания сочинений. Со странной горячностью М. И. Шапир набрасывается на давно покойного ученого, одного из основателей современного пушкиноведения, по свидетельству всех современников, человека необычайного таланта, проницательности, научной добросовестности и принципиальности, филологический авторитет которого никогда никем не ставился под сомнение. М. И. Ша­пир обвиняет Томашевского и в идеологической ангажированности, и в приспособленчестве, и в выполнении социального заказа, и в отсутствии исследовательских «скромности и такта», и т. д. и т. п. Окончательный приговор, вынесенный пушкинисту, звучит взвешенно и сурово: «Его огромные за­слуги перед пушкинистикой, и в частности перед пушкинской текстологией, не отменяют многих плачевных последствий его деятельности на этом поприще» (стр. 160). Оставив пока в стороне вопросы этические, попробуем разо­браться в сути выдвинутых обвинений.

Одно из главных состоит в том, что, готовя для академического издания критический текст «Онегина», Томашевский неверно избрал основной источник — первое полное издание романа 1833 года. Как известно, при жизни Пушкина его роман в стихах первоначально печатался с 1825 по 1832 год по главам (1-я и 2-я главы были переизданы соответственно в 1829 и 1830 годах), а в 1833 и 1837 годах дважды вышел в полном виде. Казалось бы, последняя авторская воля должна быть безусловно отражена изданием 1837 года. Так, в частности, думает и М. И. Шапир. Дело, однако, обстоит не совсем просто. Издание 1837 года делалось в большой спешке и, судя по всему, имело чисто коммерческий характер. В конце октября Пушкин еще вел переговоры о переиздании своего романа в стихах с содержателем Гутенберговой типографии Б. А. Враским2, а уже 27 ноября 1836 года было дано цензурное разрешение на книгу, которая должна была печататься И. И. Глазуновым. Существует предположение, что печатание книги началось даже раньше официальной ее подачи в цензуру3. Достаточно также вспомнить, как складывался у Пушкина этот месяц после получения 4 ноября пасквильного «диплома рогоносца», чтобы понять: изданием 1837 года поэт просто не имел возможности заниматься, поче­му и текст его оказался искажен многими типографскими огрехами. Помимо обычных (грамматических) опечаток появились и грубые смысловые иска­жения, например: «Не ты ль, с отравой и любовью, / Слова надежды мне шепнул»4 вместо: «...с отрадой и любовью...» (гл. 3, Письмо Татьяны); «Явленьем медленных гостей»вместо: «Явленьем медленным гостей» (гл. 8, VI, 11); «К хозяйке дома приближалась» вместо: «К хозяйке дама приближалась» (гл. 8, XIV, 3); «Его встревожен первый сон» вместо: «Его встревожен поздний сон» (гл. 8, XXI, 4); «Вся сия ироическая строфа не что иное, как тонкая похвала прекрасным нашим соотечественницам» вместо: «... ироническая строфа...» (примечание 7); «...в Оде Баратынского» вместо: «...в Эде Баратынского» (примечание 28) и др.

Издание 1833 года тоже далеко не было свободно от опечаток, но ни одна из них, ни грамматическая, ни пунктуационная, ни смысловая, не была в 1837 году исправлена. Так, вслед за изданием 1833 года в 1837-м напечатано: «Child-Horald» вместо: «Сhild-Harold» (гл. 1, XXXVIII, 9); «Провел в бездействии, в тиши » вместо: «Провел в бездействии, в тени » (гл. 1, LV, 13)5; «... странные рассказы / Зимою, в темноте ночей, / Пленяли больше сердце ей» вместо: «... страшные рассказы...» (гл. 2, XXVII, 6); «Прими ж мое благодаренье » вместо: «Прими ж мои благодаренья » при рифме «творенья» (гл. 2, ХL, 9)6; «Еще предвижу затрудненье » вместо: «Еще предвижу затрудненья » при рифме «без сомненья» (гл. 3, XXVI, 1)7; «Я шлюсь на нас, мои поэты» вместо: «Я шлюсь на вас, мои поэты» (гл. 3, XXVII, 5); «То в высшем суждено совете» вместо: «То в вышнем суждено совете» (гл. 3, Письмо Татьяны); «Татьяна верила преданьям / Простонародной старине » вместо: «...Простонародной старины » (гл. 5, V, 2); «Не шевелится, не дохнет» вместо: «Не шевельнется, не дохнет» (гл. 5, XV,4)8;« ...проворной / Онегин с Ольгою пошел» вместо: «... проворно / Онегин с Ольгою пошел» (гл. 5, ХLIII, XLIV, 3)9, «Buron» вместо: «Вуron» (эпиграф к гл. 8) и многое другое.

Внимательное сопоставление текстов изданий 1833 и 1837 годов со всей убедительностью подтверждает, что издание 1837 года Пушкин не готовил. Вся авторская работа над ним свелась к двум композиционным распоряжениям. Посвящение «Не мысля гордый свет забавить...», первоначально в отдельном издании четвертой и пятой глав напечатанное в качестве обращения к П. А. Плетневу, а в издании 1833 года помещенное в примечания под номером 23, было перенесено Пушкиным и заняло место перед текстом романа10. То, что эта правка носила характер чисто композиционного указания11, подтверждается опечаткой в шестом стихе посвящения, механически перешедшей в издание 1837 года из издания 1833-го: «Святоисполненной мечты» вместо: «Святой исполненной мечты». Общее число примечаний сократилось до 44. Кроме этого, Пушкин изменил примечание 11, дав в нем просто отсылку к первому изданию «Евгения Онегин»12 . Таким образом, два композиционных изменения, сделанных в издании 1837 года; надо учесть, что же касается самого текста романа, то последним текстом, подготовленным автором, следует признать текст издания 1833 года. Общее текстологическое решение Томашевского так и сформулировано (по необходимости кратко): «Печатается по изданию 1833 года с расположением текста по изданию 1837 года, цензурные и типо­графские искажения издания 1833 года исправлены по автографам и предшествующим изданиям (отдельных глав и отрывков)» (т. 6, стр. 660). Это абсолютно обоснованное решение, со всей очевидностью следующее из анализа изданий 1833 и 1837 годов, М. И. Шапир почему-то объявляет контаминацией двух редакций романа. Заметим сразу, что за грозно звучащей фразой не стоит реального содержания. Мы сталкиваемся здесь с изрядной путаницей в текстологической терминологии. Дело в том, что понятие «редакция», относящееся к сфере текстологической аксиоматики, вопреки мнению М. И. Шапира, не тождественно понятию «источник текста». Сплошь и рядом произведение несколько раз перепечатывается автором, даже и с изменениями, но в одной и той же редакции. Количественный и качественный предел смысловой, композиционной, стилистической правки, при которой можно говорить о появлении новой редакции, разумеется, для каждого произведения свой. Для романа в стихах эта правка должна быть достаточно велика и, уж во всяком случае, не сводима к появлению посвящения перед текстом и изменению одной фразы в примечаниях. Издания 1833 и 1837 годов представляют одну и ту же редакцию полного текста романа «Евгений Онегин».

Что же касается большого числа словесных «новаций», отмечаемых М. И. Ша­пиром в издании 1837 года, то, поскольку сопоставление изданий убеждает, что в 1837 году Пушкин текста не готовил, а перепечатывал с издания 1833 года13, эти«новации» при ближайшем рассмотрении должны быть признаны просто опечатками. Нет ничего удивительного, что среди десятков опечаток издания 1837 года встречается три-четыре, выглядящие вполне осмыс­ленно, но, согласимся, довольно странно представить, что в ноябре 1836 года, перепечатывая роман с издания, содержащего большое число искажений, нарушения рифмы и смысла, Пушкин, оставив все это без внимания, заменил лишь «покойника» на «покойного», а «Филипьевну» на «Филатьевну». Нам, во всяком случае, это представляется весьма маловероятным, несмотря на пространные филологические экскурсы М. И. Шапира по поводу указанных «поправок» (стр. 156 — 157).

М. И. Шапир выдвигает некий принцип (отметим его пристрастие к юридической терминологии) «презумпции невиновности текста». «Суть его, — рассуждает он, — крайне проста: в авторитетном источнике, избираемом за основу, исправлять (да и то с оговорками) можно явные или весьма вероятные описки и опечатки, а все прочие спорные и сомнительные места должны оставаться предметом обстоятельного текстологического комментария. Не гарантируя текст от искажений, этот принцип сведет их к минимуму» (стр. 165). Во-первых, здесь, по сути дела, признается, что полностью «невинность соблюсти», к сожалению, невозможно. Во-вторых, М. И. Шапир вполне адекватно формулирует здесь принципы подготовки «критического текста», которыми испокон века руководствуется любой квалифицированный текстолог. Вопрос только в том, чтобы правильно выделить в тексте эти самые «явные или весьма­ вероятные описки и опечатки». Один исследователь замечает дефект, чужеродное вторжение, порчу авторского текста там, где другому, менее искушенному, кажется все вроде бы и в порядке. О справедливости последнего утверж­дения свидетельствуют и некоторые недоумения М. И. Шапира.

Занятия текстологией, а особенно имеющей богатую исследовательскую традицию пушкинской текстологией, предполагают прежде всего внимательный анализ научных решений своих предшественников, не априорное отрицание их логики, а попытку ее найти и понять. Будь это сделано в данном случае­, М. И. Шапир увидел бы, что, вопреки его первоначальным наблюдениям, Б. В. Томашевский не ввел в подготовленный им текст ни одного лексического разночтения из издания 1837 года. В своей работе Томашевский руко­водствовался совершенно определенными принципами. Отвергнув издание 1837 года как источник и печатая онегинский текст по изданию 1833 года, исследователь помнил, что и в нем было достаточно много опечаток. Отдельные опечатки и искажения текста «кочевали», как уже говорилось, из издания в издание еще с поглавных публикаций. Из приведенных нами выше примеров можно видеть, насколько небрежен и невнимателен был Пушкин в вопросах подготовки своих изданий, даже в тех случаях, когда наверняка занимался их подготовкой. Поэтому в своих текстологических решениях Томашевский каждый раз должен был исходить из всей совокупности источников текста, как печатных, так и рукописных, проанализированных и представленных им в отделе «Другие редакции и варианты», более чем вдвое превышающем размер основного корпуса.

Остановимся подробнее на некоторых его решениях. В издании 1833 года ст. 8 — 9 строфы XV первой главы выглядели: «Онегин едет на бульвар, / И так гуляет на просторе...» — чтение, которое М. И. Шапир сам признает опечаткой (стр. 158). В издании 1837 года ошибка оказалась исправленной: «И там... » Однако вряд ли это было исправлением автора, как было показано, к тексту романа в 1836 году вообще не обращавшегося. Частоту смешений при наборе слов «так» и «там» не отрицает и М. И. Шапир (стр. 158), так что, видимо, перед нами просто очередная опечатка издания 1837 года, случайно восстановившая правильное чтение. Томашевский же, вопреки мнению М. И. Ша­пира, ориентировался в своем выборе не на издание 1837 года, а на всю предшествующую историю ст. 9, читавшегося: «И там гуляет на просторе...» в черновом автографе (ПД 834, л. 9 об.), беловом автографе (ПД 930, л. 9), копии, снятой с белового автографа Л. С. Пушкиным при подготовке главы к печати (ПД 153, л. 9 об.) и обоих отдельных изданиях главы (1825 и 1829). Точно так же, на наш взгляд, совершенно обоснованно, Томашевский счел опечаткой появившееся в издании 1833 года чтение: « Так каждый вечер убивать» (гл. 3, I, 7) и исправил его на: « Там каждый вечер убивать» в соответствии с отдельным изданием третьей главы и двумя пушкинскими автографами, черновым (ПД 834, л. 48 об.) и беловым (ПД 933, л. 2).

Сказанное в полной мере относится к такому фрагменту:

Медведь промолвил: здесь мой кум:

Погрейся у него немножко!

(гл. 5, ХV,11 — 12)

Томашевский, исходя из белового автографа (ПД 835, л. 36) и отдельного издания четвертой и пятой глав, имел все основания усомниться в написании примолвил, появившемся в издании 1833 года14.

Стихи « Всё те же ль вы? другие ль девы, / Сменив, не заменили вас?» напечатаны Томашевским в академическом издании в соответствии с двумя автографами Пушкина, черновым (ПД 835, л. 20 об.) и беловым (ПД 153, л. 30 о­б.), и двумя отдельными изданиями первой главы. Смысл стиха, таким образом, был определен еще на стадии черновика. Мнение М. И. Шапира (стр. 161), что чтение « Все те же ль вы...» в издании 1833 года не было опечаткой, а возникло в результате сознательной авторской правки, даже подкрепленное авторитетом академика М. Л. Гаспарова, звучит очень неубедительно. Такого рода мелочная «каламбурная» правка менее всего вписывается в накопленные текстологами на сегодняшний день наблюдения о работе Пушкина с поэтическим словом.

Автографы Пушкина становились для Томашевского решающим аргументом во всех сомнительных случаях, что при вынужденном недоверии к печатным текстам «Евгения Онегина» приходится признать совершенно оправданным принципом. Опираясь на автографы, исследователю удалось в подготовленном им тексте снять многие искажения, восстановить в целом ряде случаев авторские лексико-грамматические формы. Вот лишь некоторые примеры.

Гл. 1, ХLV, 11: «В обоих сердца жар угас » . Так читается стих в черновом (ПД 834, л. 17 об.) и беловом (ПД 930, л. 21 об.) автографах. При подготовке главы к печати, переписывая текст с автографа ПД 930, Л. С. Пушкин сделал ошибку: «В обоих сердца жар погас » (ПД 153, л. 22 об.), которая осталась Пушкиным незамеченной и перешла затем во все печатные издания (два отдель­ных первой главы, 1833 и 1837 годов). В академическом издании Томашевский на основании рукописей совершенно справедливо восстановил пушкинское чтение.

Гл. 2, VIII, 6: «За честь его приять оковы». Во всех прижизненных изданиях: « ...принять». В академическом издании лексически более точное автор­ское чтение «приять» восстановлено на основании чернового (ПД 834, л. 26) и двух беловых (ПД 931, л. 5 об.; и ПД 932, л. 1 об.) автографов.

На основании пушкинских рукописей восстановлены нарушенные во всех прижизненных изданиях грамматические формы: «Меж ими все рождало споры» (гл. 2, XVI, 1)15 и «И между ими одичала» (гл. 8, V, 6)16 , «Друзья -соседы, их отцы» (гл. 2, XXI, 8), но « Соседи съехались в возках» (гл. 5, XXV, 7)17; «Воображаясь героиной » (гл. 2, X, 1)18; «К противуречию склонна» (гл. 5, VII, 4)19; «Выходят кольцы чередою» (гл. 5, VIII, 6)20; «Двойные окны, камелек» (гл. 8, XXXIX, 8)21; «Кусты сирен переломала» (гл. 3, XXXVIII, 12)22; и т. д. Исправлены искажения текста, повторявшиеся из одного в другое во всех прижизненных изданиях: «Там скука, тут обман и бред»(гл. 1, ХLV, 11)23 вместо печатавшегося при жизни Пушкина «Там скука, там обман и бред»; «Читаю мало, долго сплю»(гл. 1, LV, 10)24 вместо «Читаю мало, много сплю»; «Она влюблялася в романы» (гл. 2, XXIX, 3)25 вместо «Она влюбилася в романы»; «Еще предвижу затрудненья » (гл. 3, XXVI, 1)26 вместо «Еще предвижу затрудненье »; и т. д.

Подготовка критического текста «Евгения Онегина» в принципе не сводится к проблеме, какое издание выбрать за основу, как это можно было бы подумать по статье М. И. Шапира. Работа же Б. В. Томашевского с рукописями вообще, кажется, осталась вне поля зрения его современного критика. М. И. Шапир счел излишним сообщить читателям «Нового мира», что именно Б. В. Томашевскому принадлежит заслуга впервые полностью прочитать и опубликовать в виде наглядной росписи весь свод вариантов, особенно трудно читаемых в черновых автографах. Конечно, возможны последующие отдельные корректировки частных текстологических решений Томашевского, однако всякий честный исследователь «Евгения Онегина» не может не испытывать благодарности редактору академического издания за его подвижнический труд. «Зачем кусать нам груди кормилицы нашей? потому что зубки прорезались?» — пенял в свое время Пушкин Рылееву за резкий отзыв о Жуковском. Зачем торжествовать с детским тщеславием, найдя ошибку в великом труде своего предшественника?

Отметим опять же, что некоторые неточности (или незамеченные опечатки), вкравшиеся в академическое издание, были исправлены впоследствии самим Б. В. Томашевским. Так, М. И. Шапир (стр. 158) приводит пример «лексического разночтения» из издания 1837 года, которое, «нарушив выбранные принципы, Томашевский ввел в основной текст академического „Евгения Онегина” (т. 6, стр. 45):

В то время был еще жених

Ее супруг, но по неволе;

Она вздыхала по другом...

(гл. 2, XXX, 8 — 10)».

М. И. Шапир справедливо указывает, что во всех автографах27, в обоих изданиях второй главы и в издании 1833 года ст. 10 читается: «Она вздыхала о другом», что чтение « по другом» в издании 1837 года, вероятнее всего, является опечаткой и ни на каком основании не может быть принято в академическом издании. Критик не указывает только на то, что эта ошибка была задолго до него замечена и исправлена в так называемом малом академическом издании 1956 — 1958 годов под редакцией Б. В. Томашевского28. «Там, где Пушкин начинает рассказ „о веселом празднике именин” (5, XXV), — пишет М. И. Ша­пир в другом месте своей статьи, — в беловом автографе и в изданиях 1828, 1833 и 1837 годов говорится одно и то же: Съ утра домъ Лариной гостями / Весь полонъ lt;...gt; Несмотря на это в академическом собрании и в по­следующих изданиях набрано черным по белому: дом Лариных »(стр. 160). Ошибку академического издания критик заметил правильно, но умолчал,что и она была исправлена Томашевским все в том же десятитомнике 1956 — 1958 годов (т. 5, стр. 110).

Не будем настаивать, что текст «Евгения Онегина», представленный в академическом издании, вообще свободен от каких бы то ни было ошибок и погрешностей. М. И. Шапир правильно отметил ошибку в строфе ХLII гл. 6: «И шагом едет в чистом поле, / В мечтанья погрузясь, она...» (вместо: «...в мечтанье »).Так же, как и он, мы не беремся пока объяснить, почему Томашевский ввел в текст поправку Пушкина на экземпляре отдельного издания пятой главы («Слова: бор, буря, ведьма , ель»), не учтя аналогичную в третьей главе («Читать журналы . Право страх»)29. Разумеется, раскрывая имена в тексте романа, следует использовать редакторские угловые скобки. Впрочем, думается, из основного текста «Евгения Онегина» в академическом издании они исчезли не без участия издательства Академии наук, прославившегося своей борьбой с такого рода текстологическими «излишествами». Но дают ли эти огрехи повод к столь грозным и безапелляционным обвинениям? Едва ли. Нам, например, никогда не пришло бы в голову обвинить М. И. Шапира в исследовательской некомпетентности только на том основании, что он в своей статье приписал журнальную заметку М. П. Погодина С. П. Шевыреву (стр. 153, примеч. 32)30. И уж совсем смешно упрекать любого из редакторов академического собрания сочинений в отсутствии обстоятельного текстологического комментария. Кто бы из ученых спорил о необходимости такового! Что, М. И. Ша­пир не знает, как в 1937 году было (не Томашевским же!) искалечено академическое издание, директивно лишенное всякого рода «обстоятельных комментариев»? Не понимает, что жесткое распоряжение «руководящих органов» на этот счет было, по сути дела, худшим проявлением советской цензу­ры?

Впрочем, о цензуре М. И. Шапир, вероятно, имеет особое мнение: он видит в ней «социальный фактор духовной культуры, который стоит в одном ряду с литературной критикой, общественным мнением, читательским спросом и т. д.» (стр. 148). «Устранение цензурного вмешательства, не санкционированное автором, превращает текстолога в сотрудника оруэлловского Министерства правды, ибо не отражает ничего, кроме изменения политической конъюнктуры: явление одной культурной эпохи подправляется с точки зрения другой, из-за чего текст теряет свою историческую достоверность» (стр. 148). При этом даже прямое указание Пушкина, свидетельствующее о вынужденности замены, об осознанном «насилии над текстом», критику не указ. Стих «Царей портреты на стенах» (гл. 2, II, 7) появился в черновой рукописи (ПД 834, л. 24 об.) и был повторен без всякой альтернативы в двух беловых (ПД 931, л. 2 об. и ПД 932, л. 1). Однако, подозревая, что стих со словом «царей» может оказаться «непроходным», Пушкин в приготовленной для отправления друзьям в Петербург и Москву второй беловой рукописи (ПД 932) сам предложил (на полях) поправку: «Портреты дедов». Адресат этой поправки был автором вполне ясно обозначен: «Длlt;яgt; цензlt;урыgt;»31. Можно с полной уверенностью предполагать, что, не будь цензуры, не было бы и поправки. Зачем же сегодня искусственно создавать цензурный барьер между пушкинским текстом и читателем? Почему же мы не можем восстановить изначально присутствовавший в тексте романа авторский вариант? И почему возвращение к подлинной пушкинской рукописи должно лишить онегинский текст его «историче­ской достоверности»? М. И. Шапир, похоже, не отдает себе отчета, куда его может привести святое уважение к цензуре32: следующим шагом должно стать требование исключить из собраний сочинений Пушкина все его произведения, не печатавшиеся при жизни из цензурных соображений (оду «Вольность», послание к Чаадаеву «Любви, надежды, тихой славы...», ноэль «Ура! в Россию скачет...» и остальную политическую лирику и эпиграммы, «Гавриилиаду», «Медного всадника» и т. д.).

Случай со стихом «Царей портреты на стенах» не единственный. Аналогичный ему — в стихах:

Она меж делом и досугом

Открыла тайну, как супругом

Самодержавно управлять...

(гл. 2, XXXII, 5 — 7)

М. И. Шапир признает, что слово «Самодержавно» было заменено, вероятно, по настоянию цензора (стр. 150). В первом издании главы появился неудачный (и, возможно, даже не авторский) вариант ст. 7: « Как Простакова управлять»; в списке опечаток, приложенном к отдельному изданию шестой главы, Пушкин предложил паллиативный вариант: «Единовластно». В таком виде стих и печатался во втором издании второй главы (1830) и в полных изданиях романа 1833 и 1837 годов. Но ведь цензурный фактор продолжал действовать, и от многократных повторений в печати слово «Единовластно» не перестало быть цензурной заменой. Так что вопрос более чем спорный, чтбо отражает авторскую волю — предложенное с оглядкой на цензуру «единовластно» или существующее во всех автографах «самодержавно».

Аналогичный случай (который М. И. Шапир почему-то во внимание не принимает) — в стихе «И раб судьбу благословил»33, в печатных текстах поправленном: «Мужик судьбу благословил».

Аналогичной же цензурной заменой посчитал Томашевский вариант «Где каждый, критикой дыша», сменивший в печати первоначальное чтение: «Где каждый, вольностью дыша» (гл. 1, XVII, 10). Строка «Где каждый вольностью дыша» появилась уже в черновом автографе34(причем никаких пробных вариантов, варьировавших бы слово «вольность», не было). В таком же виде стих перешел в беловой автограф ПД 930. Здесь к слову «вольностью» был приписан вариант: «критикой». Поправка была предложена, очевидно, в то время, когда с «рабочего» автографа ПД 930 Л. С. Пушкин делал «чистую» рукопись уже для печати35, и, естественно, учтена в этой копии. Томашевский имел опре­деленные основания трактовать поправку как вынужденную цензурную замену: в конце Александровского царствования слово «вольность», да еще в театральном контексте, легко могло вызвать нарекания цензора, цензура с готовностью перетолковывала в политическом смысле даже самые невинные места36. Кроме того, в лексико-грамматическом отношении весьма сомнительное выражение «дышать критикой» очевидно уступает употребительному галлицизму «дышать свободой / вольностью» — «respirer l’air de la libertбе»37.

Теперь что касается последнего из разобранных М. И. Шапиром примеров восполнения цензурных купюр — характеристики Ленского во второй главе (VIII, 10 — 14). В обоих отдельных изданиях главы ст. 9 — 14 были сняты. На вероятность прямого цензурного вмешательства указывает, в частности, отсутствие рядов точек на месте пропуска в первом отдельном издании главы (1826): согласно существовавшей цензурной практике, окончательно узаконенной § 63 нового, так называемого «чугунного», цензурного устава, утвержденного 10 июня 1826 года, следовало наблюдать, «чтобы не дозволенные цензурою места не были заменяемы точками, могущими дать повод к неосновательным догадкам и превратным толкам»38. В полном издании романа 1833 года Пушкин восстановил ст. 9 и обозначил следующие пять стихов строками точек. Не только Томашевский, но и другие исследователи признавали здесь без­условную цензурную купюру. Сошлемся, например, на мнение Ю. М. Лотмана: «Такой отрывочный текст не имел никакого иного смысла, кроме единственного — указать читателю на значимость для автора пропущенных стихов»39. Кроме того, на экземпляре поглавного издания «Евгения Онегина», где было намечено восстановление ст. 9, он выглядит точно так, как в беловых автографах (ПД 931; ПД 932): «Что есть избранные судьбами » . Поэтому есть все основания полагать, что чтение: «Что есть избранные судьбою » появилось в издании 1833 года просто вследствие опечатки40.

М. И. Шапир, кажется, интересуется также, почему не перенесены в основ­ной текст авторские рассуждения о возможной судьбе Ленского в гл. 6 («Исполня жизнь свою отравой...» и т. д.). В печатных изданиях главы этой строфы нет, а следующая имеет сдвоенный номер (XXXVIII. XXXIX). Автографы шестой главы не сохранились, указанная строфа известна лишь в копии Одоевского, выписавшего ее и некоторые другие строфы при разборе бумаг Пушкина. Рукопись, откуда делал выписки Одоевский, неизвестна и им не была описана. На вопрос М. И. Шапира ответил еще первый публикатор этой строфы Я. К. Грот: «Выписанные здесь строфы принадлежат, очевидно, к первоначальным редакциям соответствующих глав. Некоторые из этих строф были целиком забракованы Пушкиным при окончательной отделке главы, и таким образом заменяющие их в напечатанном тексте заглавные цифры означают действительные пропуски»41.

Иногда нельзя с уверенностью решить, была ли вызвана переработка текста цензурными требованиями, произошла ли независимо от них по чисто художественным соображениям, или имело место сочетание цензурного фактора с эстетическим. Редакция Большого академического издания приняла решение давать в этих случаях альтернативный вариант текста также в основном корпусе, под строкой. Этот принцип, не привычный для современного читателя, находит объяснение и оправдание в отсутствии развернутого текстологического комментария. В «Евгении Онегине» вариативное чтение дано под строкой в двух местах: приведены чтения беловых рукописей для ст. 1 — 4 IV строфы восьмой главы и для ст. 1 — 4 ХLIII строфы четвертой главы, где к стихам:

В глуши что делать в эту пору?

Гулять? Деревня той порой

Невольно докучает взору

Однообразной наготой, —

под строкой указан вариант беловой рукописи:

В глуши что делать в это время?

Гулять? — Но голы все места,

Как лысое Сатурна темя

Иль крепостная нищета.

Последний случай вызывает у М. И. Шапира новые обвинения в адрес Томашевского, на этот раз — в идеологизированности и тенденциозности: «Томашевский lt;...gt; не мог допустить, чтобы остались непрочитанными строки, содержащие социальную критику» (стр. 150). Во-первых, упреки в чрезмерной идеологизированности сами по себе звучат по меньшей мере странно по отношению к редактору, не включившему в основной текст романа «Евгений Онегин» десятую, так называемую «декабристскую» главу. Во-вторых, подстрочные вариативные чтения, как мы уже сказали, были не индивидуальным изобретением Томашевского, а принципом, проведенным по всему изданию. Такие же подстрочные варианты к местам возможных цензурных замен в академическом издании см., например, в стихотворениях «Уединение» («Блажен, кто в отдаленной сени...») (т. 2, стр. 99; текст подготовлен Т. Г. Цявловской), «К Овидию» (т. 2, стр. 221; текст подготовлен М. А. и Т. Г. Цявловскими), «Полко­водец» (т. 3, стр. 379; текст подготовлен Н. В. Измайловым), в поэме «Руслан и Людми­ла» (т. 4, стр. 28, 51, 59; текст подготовлен С. М. Бонди). Подстрочные варианты, естественно, во всех случаях отличаются большей социальной и политической заостренностью. Это не относится, пожалуй, лишь к «Руслану и Людмиле», где под строкой процитированы слишком фривольные и эротически окрашенные места из издания 1820 года, во втором издании поэмы Пушкиным измененные или исключенные. Интересно, в чем должен быть обвинен С. М. Бон­ди, который, вероятно, также «не мог допустить», чтобы эти места оста­лись непрочитанными, а потому и вынес их в основной корпус тома?

Свой критический разбор онегинского текста М. И. Шапир иллюстрирует текстологическими примерами из других областей. Он упрекает в непоследовательности текстологов-пушкинистов, якобы сохранивших, вопреки своим принципам, в тексте стихотворения «И дале мы пошли — и страх обнял меня...» «цензурный вариант»: «Тут звучно лопнул он — я взоры потупил» вместо первоначального чтения: «Тут звучно пернул он — я взоры потупил» (стр. 148 — 149). На самом деле обличающий пример выбран критиком крайне неудачно. Стихотворение «И дале мы пошли — и страх обнял меня...», шутливое подражание Данту, сохранилось лишь в сильно правленной рукописи (ПД 182). Пушкин не завершил над ним работу и не собирался его печатать, так что говорить о каких-либо «цензурных заменах» в данном случае вообще бессмысленно. О неоконченности работы свидетельствуют, в частности, оставшиеся в автографе так называемые «параллельные» варианты одной и той же строки. Указанный М. И. Шапиром стих первоначально читался: «И мимо я пошел и взоры потупил»; затем Пушкин поправил его: «И с горя пернул он — я взоры потупил»; затем на свободном месте на полях наметил еще один вариант первого полустишия: «Тут звучно лопнул он». Предыдущий вариант остал­ся в рукописи невычеркнутым. Это может говорить о том, что окончательный выбор между двумя вариантами стиха поэтом не был еще сделан. Н. В. Из­майлов, готовивший стихотворение для третьего тома академического собрания сочинений, в полном соответствии со всеми текстологическими правилами включил в текст, печатаемый в основном корпусе тома, последний по времени­ появившийся в рукописи вариант («Тут звучно лопнул он — я взоры поту­пил»), а в разделе «Другие редакции и варианты» указал, что предшествующий вариант («Тут звучно пернул он — я взоры потупил») остался в рукописи неза­черкнутым (т. 3, кн. 2, стр. 881). Это единственно правильное текстологическое решение, и остается только удивляться, почему оно осталось непонятным М. И. Шапиру42.

Второй пример — со стихотворением «Телега жизни» — содержит еще более серьезную текстологическую ошибку. «Редакторы академического собрания сочинений, — пишет М. И. Шапир, — сделали в „Телеге жизни” купюру:

С утра садимся мы в телегу;

Мы рады голову сломать

И, презирая лень и негу,

Кричим: пошел!.....

Стоит отметить, что в своем пуризме текстологи переусердствовали: пунктуационно строфа оформлена так, будто она не имеет окончания, при том что в других местах то же самое выражение обозначено прочерками в угловых скобках: lt;----- ----gt;» (стр. 149). Стоит между тем отметить, что в академическом собрании сочинений стихотворение напечатано в точном соответствии с текстом «Стихотворений Александра Пушкина» 1829 года — последней прижизненной публикации, текст которой готовился самим Пушкиным43. (Заметим, что это, в частности, полностью соответствует и тем текстологическим принципам, которые выдвигает М. И. Шапир.) Пунктуация четвертого стиха строфы, таким образом, авторская. Первоначальный же текст стихотворения с «русским титулом», содержащийся в письме Пушкина к Вяземскому от 29 ноября 1824 года, отражен в разделе «Другие редакции и варианты» второго тома и напечатан полностью в составе письма (в обоих случаях обсценное выражение оформлено в соответствии с принятыми в издании принципами, нужным количеством прочерков в угловых скобках) (т. 2, кн. 2, стр. 821; т. 13, стр. 126).

М. И. Шапир, несомненно, не мог не обратить внимания еще и на тот факт, что на протяжении 1930-х годов текст пушкинского романа в стихах готовился для разных изданий независимо от Томашевского и другими исследователями. Их текстологические решения не всегда одинаковы, однако в целом ряде разбираемых М. И. Шапиром случаев цензурных купюр они совпадают. Стихи «Где каждый, вольностью дыша», «Царей портреты на стенах», «Самодержавно управлять» появились не только в тексте «Евгения Онегина», редактировавшемся Томашевским. Точно так же их напечатали М. А. Цявловский44, С. М. Бонди в подготовленном им комментированном издании романа45, дважды Г. О. Винокур в предшествовавшихбольшому академическому изданию девятитомнике и шеститомнике издательства «Асаdemia»46. Кажется, число «идеологически ангажированных» пушкинистов стремительно возрастает. Впрочем, это и не удивительно. Мы вряд ли ошибемся, если скажем, что едва ли не основная цель статьи М. И. Шапира — убедить в несостоятельности, политической продажности и некомпетентности классической пушкинистики. И, к сожалению, перед нами не просто школьническая борьба неофита с «кори­феями отечественной текстологии». В рассказанной М. И. Шапиром истории о злодеях пушкинистах, сокрывших от народа подлинного Пушкина, угадываются хорошо знакомые контуры одного из самых устойчивых идеологических «мифов» — «мифа о враге». Этот миф всегда был и всегда останется одним из самых распространенных и любимых стереотипов массового сознания. Этот миф всегда упрощает и искажает действительность и, как пытались мы показать в своих возражениях, всегда рушится как карточный домик при свете знания и непредвзятого рассуждения. Вот только мы не беремся ответить на вопрос, чем руководствуется в данной ситуации современный критик — сам ли он находится во власти массовых стереотипов или беззастенчиво эксплуатирует их с какими-то целями.

Осталось сказать несколько слов о проблеме орфографии и пунктуации, которую М. И. Шапир кратко, хотя и по-прежнему гневно, по привычке и здесь придавая своим суждениям политическую остроту, затрагивает в конце своей статьи. Справедливости ради следует напомнить, что провозглашаемая М. И. Шапиром программа в общих чертах была намечена еще в статье Ю. М. Лотмана 1987 года: «Все черты языка Пушкина, включая и разнобои в написаниях, сохраняются. Высокомерному представлению о „неграмотности” Пушкина или его „невнимании к языку” противопоставляется мнение, что Пушкин руководствовался соображениями более тонкими и глубокими, чем те, которые может предположить современный исследователь со своими приблизительными знаниями»47. На практике, увы, этот красивый тезис оказывается неосуществим. Так, требования к орфографической и пунктуационной идентичности воспроизведения пушкинского текста ориентированы Лотманом на соблюдение норм тех прижизненных изданий Пушкина, в подготовке которых поэт сам принимал деятельное участие. Однако при этом как-то было упущено из виду, что сколько-нибудь достоверных сведений на этот счет не сохранилось. Восстановление «пушкинской орфографии и пунктуации» вряд ли может быть сведено к простому аутентичному воспроизведению первопечатных текстов с «ерами» и «ятями». Да и при нынешнем полиграфическом опыте фототипических изданий это требование по меньшей мере наивно. Так, например, поглавное издание романа Пушкина «Евгений Онегин» (1825 — 1832) было фототипически воспроизведено в 1989 году Волго-Вятским издательством в г. Горьком (Нижнем Новгороде) тиражом 25 000 экземпляров, а последнее прижизненное издание 1837 года — в 1991 году издательством «Книга» в Москве тиражом 50 000 экземпляров. Нетрудно снова повторить их, а заодно воспроизвести и издание 1833 года. В то же время при новом наборе классических текстов старым шрифтом перед текстологами неизбежно встанет не решенная на сегодняшний день проблема о параметрах догротовской системы орфографии и пунктуации. Не решив ее, просто невозможно разграничить норму и типографский произвол. Желающих заняться этой темой среди дипломированных специалистов-языковедов до сих пор не нашлось. Может быть, лингвисты считают задачу в принципе неразрешимой и готовы навсегда остаться при своих (воспользуемся определением Лотмана) «приблизительных знаниях» на этот счет?

Заметим также, что некритически принятая орфография и пунктуация печатных изданий порой способна ввести читателя в заблуждение, искусственно «затемнив» для него смысл авторского текста. Один из классических примеров — пушкинская строка «Сатиры смелый властелин» (гл. 1, XVIII, 2), в прижизненных изданиях печатавшаяся: «Сатиры смел ой властелин». «Почти наверняка, — пишет по этому поводу М. И. Шапир, — поэт говорил не о „смелом властелине”, а о „смелой сатире”: чуть выше я писал, что, за редчайшими исключениями, прилагательные мужского рода в середине строки имеют окончание -ый. Согласно произведенным мною подсчетам, вероятность того, что в изданиях 1820 — 1830-х годов Фонвизин назван „смелым властелином сатиры”, — меньше одного процента» (стр. 162). Лучше бы критик, прежде чем делать подсчеты, заглянул в пушкинские автографы. И в черновом (ПД 835, л. 20 об.), и в беловом (ПД 153, л. 30) автографах стих читается: «Сатиры смел ый властелин». Причем окончание слова «смел ый » написаносовершенно отчетливо и не оставляет ни малейшего повода для сомнений. Другие приведенные критиком примеры толкований пушкинских строк тоже заслуживали бы подробного опровержения, которым мы не хотим здесь обременять уже и без того, вероятно, утомленного нашими возражениями читателя.

В заключение заметим: мы нимало не сомневаемся, что высказанные нами критические замечания не помешают М. И. Шапиру успешно продолжать работу над онегинской текстологией. Тем более что в его статье есть ряд интересных и достойных внимания рассуждений. Например, наблюдение о Проласове — Оленине (стр. 153 — 155). И еще — мысль, вынесенная в эпи­граф к нашему отклику.

С.-Петербург.

1 «Новый мир», 2002, № 6 , стр. 147 — 165. Этот же текст под другим заглавием («„Евгений Онегин”. Проблема аутентичного текста») и с некоторыми дополнительными примечаниями напечатан в «Известиях Академии наук» («Серия литературы и языка», 2002, т. 61, № 3). Ссылки на страницы новомирского текста.

2 См. письмо Враского к Пушкину от 29 октября 1836 года: Пушкин. Полн. собр. соч. Т. 16. [М. — Л.], 1949, стр. 178 (в дальнейшем ссылки на Большое академическое издание ограничиваются указанием тома и страницы).

3См.: Смирнов-Сокольский Н. П. Рассказы о прижизненных изданиях Пушкина. М., 1962, стр. 392 — 393.

4Здесь и далее курсив наш.

5 В беловом автографе гл. 1 стихи написаны правильно: «Провел в бездействии, в тени / Мои счастливейшие дни» (Архив Пушкинского дома, ф. 244, оп. 1, в дальнейшем ПД, 930, л. 26). Л. С. Пушкин, переписывая с этого автографа первую главу при подготовке ее к печати, в этом месте ошибся: «Провел в бездействии, в тиши... » (ПД 153, л. 27). Пушкин, просматривая сделанную братом копию, не заметил ошибки, искажающей стих и нарушающей рифму, в результате чего эта ошибка появилась уже в первом издании главы и далее переходила из одного издания в другое. Случай, кстати, показательный, чтобы судить о том, насколько внимательно Пушкин относился к корректурам.

6Опечатка, также идущая еще от первого отдельного издания главы. В первом беловом автографе: «...мои благодаренья» (ПД 931, л. 25); во втором беловом автографе — рукописи, переписанной уже после всех исправлений для отсылки Вяземскому в Москву, Пушкин сначала ошибся: «...мое благодаренье», но сразу же в рукописи исправил стих (ПД 932, л. 5). Возможно, опечатка в отдельном издании главы появилась вследствие небрежного чтения рукописи. В предшествовавшей отдельному изданию публикации отрывков главы в «Северных цветах» на 1826 год (отдел «Поэзия», стр. 61 — 62), сделанной Дельвигом с той же рукописи ПД 932 (см. его письмо к Пушкину от начала февраля 1826 года. Т. 13, стр. 260), стих напечатан правильно.

7 Аналогичный случай: опечатка, идущая еще от отдельного издания главы. Неискаженное чтение в беловом автографе: ПД 933, л. 16 об.

8 Та же опечатка в отдельном издании. Неискаженное чтение в автографах: черновом (ПД 835, л. 83) и беловом (ПД 935, л. 36).

9 Этот случай тоже очень показателен: ошибка, допущенная в отдельном издании главы, была исправлена в списке опечаток, приложенном к главе шестой, что, однако, не отразилось в тексте обоих полных изданий романа.

10 Само это изменение было, несомненно, чрезвычайно важным: теперь посвящение было обращено не к конкретному адресату, но к читателю вообще, перекликаясь с заключительными строфами романа:

Кто б ни был ты, о мой читатель,

Друг, недруг, я хочу с тобой

Расстаться нынче как приятель... (гл. 8, ХLIX)

11 Она, как и изменение примечания 11, о котором речь ниже, не предполагает даже обращения самого автора к тексту романа. Пушкин вполне мог дать устные указания лицу, непосредственно занимавшемуся изданием.

12Историю этого примечания рассказывает и М. И. Шапир (стр. 156). В отдельном издании первой главы стих «Под небом Африки моей» был снабжен пространным автобиографическим примечанием, посвященным биографии А. П. Ганнибала. В издании 1833 года Пушкин сократил примечание, оставив только первую фразу: «Автор, со стороны матери, происхождения Африканского». В издании 1837 года напечатано: «См. первое издание Евгения Онегина». В последние годы жизни Пушкин был уже не склонен вызывающе хвалиться своим «африканским происхождением».

13Менее всего в опровержение этого вывода можно ссылаться на юбилейно-рекламный обзор издательской деятельности Глазуновых (см. стр. 156 статьи М. И. Шапира). Как будто от владельцев издательства, выпустившего последнюю прижизненную книгу Пушкина, можно было бы ждать других заявлений. Цена же утверждению наследников Глазунова, что Пушкин «самым тщательным образом» держал корректуру, видна из той же цитаты, на которую ссылается и М. И. Шапир, но взятой чуть шире. Об издании 1837 года сказано: «Оно исполнено было так тщательно, так, как не издавались ни прежде, ни после того сочинения Пушкина. Корректурных ошибок не осталось ни одной; последнюю корректуру самым тщательным образом просматривал сам Пушкин» («Краткий обзор книжной торговли и издательской деятельности Глазуновых за сто лет. 1782 — 1882». СПб., 1883, стр. 69). Тот факт, что печатание романа, вероятно, было начато еще до получения цензурного разрешения, также говорит в пользу неизменности текста 1833 года: только при простой перепечатке романа к повторному цензурованию можно было отнестись как к формальности.

14«Словарь языка Пушкина» (Т. 3. М., 1959, стр. 750) фиксирует употребление глагола «примолвить» в двух значениях: «сказать, промолвить в добавление к сказанному» и, «сделав что-н., сказать, промолвить». В интересующем нас случае речь должна идти о втором значении, однако стоит отметить, что в нем глагол «примолвить» фиксируется у Пушкина лишь в форме деепричастия.

15Так в черновом (ПД 834, л. 29 об.), первом беловом (ПД 931, л. 11 об.), втором беловом (ПД 932, л. 2 об.) автографах и первом отдельном издании главы (1826), начиная со второго издания главы (1830) форма уже грамматически нивелирована: «Меж ними... »

16Так в беловом автографе (ПД 937, л. 3 об.), во всех печатных изданиях: «И между ними... »

17Рукописи: второй беловой автограф второй главы (ПД 932, л. 3; в черновом и первом беловом автографах это место читается по-другому) и соответственно черновой (ПД 836, л. 42 об.) и беловой (ПД 935, л. 41) автографы пятой главы. Во всех печатных изданиях с точностью до наоборот и грамматически неверно: «Друзья- соседи » и « Соседы съехались...».

18 Так в беловом автографе (ПД 933, л. 6 об.), во всех печатных изданиях: «Воображаясь героиней ».

19Исправлено на основании написания в черновом (ПД 835, л. 81) и беловом (ПД 935, л. 32) автографах; во всех прижизненных изданиях: «К противоречию... »

20Так в черновом (ПД 835, л. 81) и беловом (ПД 935, л. 32 об.) автографах, в прижизненных изданиях: «кольца».

21Так в автографе (ПД 937, л. 17), в прижизненных изданиях: «окна».

22 Так в автографе (ПД 933, л. 26 об.), в прижизненных изданиях: «Кусты сирень » .

23Так в беловом автографе (ПД 930, л. 20 об.) и снятой с него при подготовке главы к печати копии Л. С. Пушкина (ПД 153, л. 21 об.).

24 Так в черновом (ПД 834, л. 20 об.) и беловом (ПД 930, л. 26) автографах, а также в сделанной в ходе подготовки главы к печати копии Л. С. Пушкина (ПД 153, л. 27).

25 Так в двух беловых автографах (ПД 931, л. 20 об. и ПД 932, л. 3 об.) и публикации отрывков в «Северных цветах» на 1826 год (отдел «Поэзия», стр. 60).

26 Так в беловом автографе (ПД 933, л. 16 об.); черновая рукопись строфы неизвестна.

27К указанным М. И. Шапиром беловым автографам (ПД 931 и 932) пунктуальности ради стоит добавить и черновой автограф (ПД 834, л. 37), где также написано «о другом».

28См.: Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в 10-ти томах, 2 изд. Т. 5. М. — Л., Изд-во АН СССР, 1957, стр. 50.

29Можно предполагать, что Томашевский имел какие-то основания по-разному датировать или квалифицировать карандашные (к которым относится «ведьма») и чернильные (к ко­торым относится «Читать журналы») поправки Пушкина на этом экземпляре.

30Авторство Погодина следует из его собственного позднейшего свидетельства («Московский вестник», 1830, ч. 1, № 3, стр. 309 — 310). См. современное критическое издание: «Пушкин в прижизненной критике. 1828 — 1830». СПб., 2001, стр. 56, 353.

31 Автограф ПД 932, с указанием Пушкина на цензурный характер поправки в этом стихе, хранился в архиве Вяземских. Им воспользовался П. А. Ефремов при подготовке издания 1880 года, где вариант «Царей портреты на стенах» и был впервые введен в основной текст (см.: Пушкин А. С. Соч. Т. 3. Под ред. П. А. Ефремова. СПб., 1880, стр. 29, 439). Другим издателям после Ефремова автограф был недоступен. Такая ситуация сохранялась до конца 1920-х годов, чем объясняется и отмеченный М. И. Шапиром (см. «Известия АН» «Серия литературы и языка». 2002. Т. 61, № 3, стр. 4) факт, что в изданиях этого времени под редакцией М. Л. Гофмана, Б. В. Томашевского и К. И. Халабаева сохранялся печатный вариант: «Портреты дедов на стенах». Всегда следует учитывать, какой объем материала и в какой момент был доступен нашим предшественникам.

32Напомним также, что речь идет о первой половине — середине 1820-х годов, времени подлинного мракобесия и самого абсурдного цензурного произвола, вызывавшего у современников и ярость, и отчаянье, и даже смех.

33Черновой автограф: ПД 834, л. 24 об.; первый беловой автограф: ПД 931, л. 3 об.; второй беловой автограф: ПД 932, л. 1.

34ПД 834, л.10.

35 Рукопись ПД 153. Первые пять строф переписал сам Пушкин, после чего препоручил работу брату.

36Вся строфа XVII могла достаточно сложно корреспондировать с эпизодом высылки из Петербурга П. А. Катенина, поводом для которой явился скандал на представлении трагедии Озерова «Поликсена»: демонстрация против актрисы Азаричевой. Резкая реакция властей на поведение Катенина определялась, по-видимому, именно его политической неблагонадежностью.

37 См.: Лотман Ю. М . Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий. —В кн.: « Лотман Ю. М . Пушкин. СПб., 1995, стр. 565.

38 «Сборник постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 год». СПб., 1862, стр. 144. Ср. примечание в конце отдельного издания первой главы (1825): «NB.. Все пропуски в сем сочинении, означенные точками, сделаны самим автором».

39Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий, стр. 593. В отличие от М. И. Шапира, Ю. М. Лотман, кстати, считал, что предложенное Ю. Н . Тыняновым сопоставление со стихотворением Кюхельбекера «Поэты» «мало что разъясняет», и в дискуссионном вопросе о смысле этих намеренно зашифрованных стихов полностью солидаризировался с мнением Томашевского, предполагавшего в них политический смысл.

40Нет никаких оснований считать, что окончание причастия (избранн ыя вместо грамматически верного избранн ые ) в печати появилось в результате сознательной правки Пушкина. В данной конечной позиции начертание -я и -е в пушкинских рукописях настолько сходно, что ошибка набора вполне объяснима.

41ГротЯ. К . Пушкин, его лицейские товарищи и наставники. СПб., 1887, стр. 213. Томашевский, кстати, нигде не относил эти строфы к «беловой редакции», как пишет М. И. Ша­пир (стр. 151). В академическом издании копия Одоевского опубликована в разделе «Варианты беловых рукописей», редакция же ее никак не квалифицирована, именно по недостатку сведений. Здесь еще один пример неразличения М. И. Шапиром понятий «редакция» и «источник», о чем нам уже пришлось писать выше.

42М. И. Шапир в данном случае, вероятно, слишком доверился мнению М. А. Цявловского. Утверждение Цявловского о «вынужденной цензурными соображениями» редакции указанного стиха, цитируемое М. И. Шапиром, неверно по уже изложенным нами соображениям. Впрочем, Цявловский текстом стихотворения «И дале мы пошли — и страх обнял меня...» специально не занимался и упоминает его «по случаю». Для академического собрания сочинений текст был подготовлен Н. В. Измайловым, данный раздел третьего тома редактировался Т. Г. Цявловской (это следует и из отметок об использовании автографа).

43 «Стихотворения Александра Пушкина». СПб., 1829. Ч. 1, стр. 180. Пушкин не только пунктуационно оформил стих, но и заменил в нем глагол (в первоначальном варианте не «пошел», а «валяй»).

44 Пушкин А. С . Евгений Онегин. Текст подгот. М. А. Цявловский. [М. — Л.], «Асаdеmia», 1933, стр. 22, 52, 70.

45 Пушкин А. С. Евгений Онегин. Ред. текста, примеч. и объяснительные статьи С. Бон­ди. М. — Л., Изд-во детской литературы, 1936, стр. 15, 40, 56. В гл. 2, VIII, 9 — 14 Бонди печатал: «Что есть избранные судьбами » и пять строк точек, а под строкой приводил текст белового автографа.

46Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в 9-ти томах. Т. 5. Под общ. ред. Ю. Г. Оксмана и М. А. Цяв­ловского. М. — Л., «Academia», 1935, стр. 19, 44, 61; Пушкин А. С . Полн. собр. соч. в 6-ти томах. Т. 3. Под общ. ред. М. А. Цявловского. М. — Л., «Асаdеmia», 1936, стр. 16, 33, 44.

47 Лотман Ю. М. К проблеме нового академического издания Пушкина. — В кн.: Лотман Ю. М. Пушкин, стр. 372.