"Замок лорда Валентайна. Хроники Маджипуры" - читать интересную книгу автора (Сильверберг Роберт)

Замок лорда Валентайна

Король Снов

После долгого дня пути, дня теплого, окрашенного в золотую дымку, что собиралась над ним, как легкая влажная шерсть, Валентайн оказался у большого каменного выступа, возвышавшегося над городом. Пидруд был провинциальной столицей, расползшейся и пышной.

Да, это был самый большой город, который Валентайн увидел с… ну, самый большой за долгое время странствий, во всяком случае.

Путешественник остановился и присел на край мягкого, крошившегося белого гребня, погрузив обутые в сапоги ноги в хлопья осыпавшегося камня, и стал смотреть вниз, на Пидруд глазами младенца, увидевшего новую игрушку.

До сумерек оставалось еще несколько часов, и солнце висело высоко на юго-западе за Пидрудом, над Великим Морем. Передохну чуток, решил Валентайн, спущусь в город и поищу место для ночлега.

Задумавшись, он все-таки услыхал, что сзади, с более высокой части гребня катятся камешки. Он оглянулся и увидел спускавшегося к нему соломенноволосого, с веснушчатым лицом погонщика. Он возглавлял вереницу шедших по горной тропе пятнадцати верховых животных. Это были откормленные, лоснившиеся, пурпурного цвета твари, явно ухоженные. Животное, на котором сидел мальчик, выглядело старше других, было поджарым, экономным в движениях.

— Эй! — первым окликнул мальчик. — Куда путь держишь?

— В Пидруд. А ты?

— Тоже. Веду их, — он кивнул на вереницу, — продавать. Устал за день. Нет ли у тебя капли вина?

— Немного найдется, — сказал Валентайн.

Он похлопал по фляжке на бедре, где более воинственный человек носил бы оружие.

— Неплохое красное вино. Жаль, что остатки.

— Давай хоть это — а я разрешу тебе проехаться верхом до города.

— Договорились, — согласился Валентайн.

Он отвинтил крышку, дожидаясь, пока погонщик спустится к нему с откоса.

Мальчику было не больше четырнадцати-пятнадцати лет. Он был невелик ростом, зато широкогруд и мускулист. Он едва доставал до локтя Валентайна, умеренно высокого, крепкого мужчины среднего веса, широкоплечего и большерукого.

Погонщик взболтнул фляжку, принюхался с видом знатока, одобрительно кивнул, сделал большой глоток и крякнул.

— Глотал пыль всю дорогу до самого Фалкинкипа! Чертовская жара — нечем дышать! Еще один такой, час — и я стал бы покойником!

Он вернул фляжку Валентайну.

— Ты живешь в городе?

Валентайн нахмурился.

— Нет.

— Значит, приехал на фестиваль?

— Какой фестиваль?

— А ты не знаешь?

Старший покачал головой. Настойчивый взгляд мальчика смущал его.

— Я путешествовал и не следил за новостями. Значит, в Пидруде будет фестиваль?

— На этой неделе, — ответил мальчик. — Начало в Звездный день. Большой парад, цирк, Королевское торжество. Глянь-ка вниз. Разве не видишь отсюда, как он входит в город?

Валентайн проследил за вытянутой рукой мальчика, показывавшей на южный угол Пидруда, но увидел только скопление зеленых черепичных крыш и лабиринт старых улиц, построенных без всякого плана. Он снова покачал головой.

— Вон там, — нетерпеливо сказал мальчик, — внизу, у гавани. Видишь корабли? Пять потрясных кораблей с его знаменем на мачтах. А вон через Ворота Дракона идет процессия, она направляется к Черному Шоссе. Наверно, это его колесница проходит теперь мимо Арки Снов. Неужели не видишь? Может, у тебя плохо с глазами?

— Я не знаю города, — мягко объяснил Валентайн. — Ну да, я вижу гавань и пять кораблей.

— Уже лучше. Теперь смотри чуть правее города. Видишь большие каменные ворота и широкое шоссе, проходящее под ними? Это и есть церемониальная арка…

— Теперь разобрался.

— А его знамя над колесницей?

— Чье знамя? Ты прости, что я такой бестолковый, но…

— Как чье? Знамя лорда Валентайна! Колесница лорда Валентайна! Она окружена телохранителями лорда Валентайна! Разве ты не знаешь, что в Пидруд прибыл сам Коронованный?

— Нет.

— А фестиваль? С чего бы ему быть летом, как не для того, чтобы приветствовать Коронованного?

Валентайн улыбнулся.

— Я уже говорил тебе, что путешествовал и не следил за новостями. Хочешь еще вина?

— Там мало осталось, — сказал мальчик.

— Пей. Закончи его. В Пидруде я куплю еще.

Он протянул погонщику фляжку и повернулся к городу. Пробежал глазами по лесистому склону перед городом, по множеству крыш, послал взгляд в сторону — к воде и большим кораблям, потом к знаменам и маршировавшим воинам — к колеснице Коронованного. Наверно, это великий момент в истории Пидруда: Коронованный правит из далекого Горного Замка по ту сторону моря, и он, и Замок так далеко, что оба стали почти легендарными в мире Маджипуры. Коронованные Маджипуры нечасто бывали на западном континенте. Но Валентайна почему-то мало трогало присутствие внизу его сиятельного тезки.

Я здесь, думал он, и Коронованный здесь, я заночую в какой-нибудь копне сена, а наутро начнется фестиваль, но мне то что? И вдруг устыдился за свое спокойствие перед возбужденным мальчиком, счел это невежливым и сказал:

— Извини меня — я так мало слышал о том, что произошло в мире за последние несколько месяцев. Почему Коронованный здесь?

— Он решил объехать все королевство, чтобы отметить свой приход к власти. Новая власть — новая метла. Лорд Валентайн всего два года на троне. Он брат умершего лорда Вориакса. Ты ведь знаешь, что Вориакс умер, а лорд Валентайн стал нашим Коронованным?

— Я слышал, — отозвался Валентайн.

— И сейчас он в Пидруде. Как только лорд получил Замок — сразу же отправился в путешествие. Целый месяц он был на юге, в лесных провинциях, а третьего дня причалил у нас. Ночью он войдет в город, и несколько дней у нас будет фестиваль — еда и выпивка для всех, игры, танцы и прочие удовольствия, большой рынок, где я продам свою животину за хорошую цену. После он пересечет весь континент Зимроель от столицы к столице — это столько тысяч миль, что голова кругом, а на восточном берегу он отчалит назад в Альханроель, в Горный Замок и никто из нас его не увидит больше лет двадцать, а то и больше. Хорошо быть Коронованным!

Мальчик засмеялся.

— Доброе у тебя вино. Меня зовут Шанамир. А тебя?

— Валентайн.

— Валентайн? Замечательное имя!

— Обычное, по-моему.

— Поставь впереди слово лорд — и ты Коронованный!

— Это не так просто. Да и зачем мне быть Коронованным?

— Власть, — коротко объяснил Шанамир.

Взгляд его затуманился.

— Хорошая одежда, — стал перечислять он, — еда, вино, драгоценности, дворцы, женщины…

— Ответственность, — сумрачно вставил Валентайн, — и недосуг. Ты думаешь, Коронованному нечего больше делать, как только пить хорошее вино и разъезжать в процессиях? Думаешь, он приплыл сюда ради своего удовольствия?

Погонщик задумался.

— Должно быть, нет.

— Он правит миллиардами людей на территории такой огромной, какую мы и представить не можем. На его плечах лежит столько! Проводить демократию Понтифика, поддерживать порядок и справедливость на всей планете — мне даже подумать об этом страшно. Он следит, чтобы мир не скатился в хаос… я не завидую ему, мальчик! Пусть делает свое дело.

Помолчав, Шанамир сказал:

— А ты не так глуп, Валентайн, как я подумал вначале.

— Решил, что я дурак?

— Ну, не дурак, а… простачок. Взрослый мужчина, а о некоторых вещах — ни бельмеса. Я вдвое моложе, а должен все объяснять. Впрочем, я недооценил тебя… Двинем в Пидруд?

Валентайн мог сесть на любую животину из тех, что брели на рынок, но так как все они казались ему одинаковыми, он только сделал вид, что выбирает, а взял первую попавшуюся. Удобно уместился в естественное седло на спине; эти твари выводились тысячелетиями из животных, созданных с помощью магии. Они были сильны, неутомимы, терпеливы и ели что угодно. Искусство получать эту породу четвероногих было давно утрачено, но существующие стада размножались, как все живое, без них передвижение по Маджипуре было бы невозможно.

Примерно с милю дорога на Пидруд шла вдоль высокого гребня, затем резко спускалась в прибрежную равнину.

Валентайн дал мальчику возможность выговориться, и Шанамир, болтая безумолку, рассказал, что до округа, где он живет, два с половиной дня пути к северо-востоку. Там он, его отец и братья выращивают этих животных для продажи на рынке Пидруда и живут в достатке, что ему тринадцать лет и он неплохо о себе думает, что не бывал еще за пределами провинции, чья столица Пидруд, но когда-нибудь он обрыщет всю Маджипуру, совершит паломничество на Остров Снов и преклонит колени перед Леди, пересечет Внутреннее Море до Альханроеля, дойдет до подножия Горного Замка, потом отправится на юг, может быть, даже за парящие тропики в раскаленную область Короля Снов — потому что какой же ты молодой и здоровый, если не видишь всех чудес мира, в котором живешь!..

— А ты, Валентайн, скажешь мне, кто ты, откуда и куда идешь? — спросил он вдруг.

Старший был захвачен врасплох. Убаюканный болтовней погонщика и мерным шагом животного, спускавшегося по извилистой тропе, он не был готов отвечать. И сказал только:

— Я из восточных провинций. Кроме Пидруда, не планировал ничего. Побуду здесь, сколько можно.

— Зачем же ты здесь?

— А почему бы и нет?

— Ох, — сказал Шанамир, — ладно. Уклоняешься от ответа? Ты младший сын герцога в Ни-мое или Пилиплоке, ты навел на кого-то нехороший сон, тебя застукали, и твой отец дал тебе кошелек с деньгами и отправил подальше. Правильно?

— Точно, — ответил Валентайн и подмигнул мальчику.

— Ты нагружен роалами и кронами, — продолжал погонщик, — и устроишься в Пидруде, как принц, и будешь пить и плясать, пока не истратишь последнюю монетку, а затем сядешь на корабль и поплывешь в Альханроель и возьмешь меня оруженосцем. Так или не так?

— Точно, мой друг. За исключением денег. В этом я за твоей фантазией не поспел.

— Но хоть какие-то деньги у тебя есть? — перешел Шанамир на серьезный тон. — Ты ведь не нищий? В Пидруде не любят нищих. И бродяг там плохо привечают.

— Есть у меня несколько монет, — успокоил его Валентайн. — Их хватит на весь фестиваль и еще останется. А потом увидим.

— Если пойдешь в море, возьмешь меня с собой?

— Если пойду — возьму.

Они уже наполовину спустились со склона. Пидруд, раскинувшийся на берегу, был окружен с внутренней стороны холмами, холмы высились и на большей части берега. Лишь в одном месте они отступали и пропускали океан, который образовал здесь бухту, и у Пидруда была великолепная гавань. Когда, уже поздним вечером, Валентайн и Шанамир спустились к морю, их встретил прохладный ветер, прогоняющий дневную жару. С запада к берегу тянулся туман, в воздухе чувствовался привкус соли, он был насыщен водой и пахнул рыбой и морскими драконами.

Валентайн был потрясен размерами города, лежавшего перед ним. Он не мог вспомнить, видел ли когда-нибудь такой же. Но, по правде, вспомнить он не мог и многое другое.

Здесь был край континента. Весь Зимроель был теперь за спиной Валентайна, и он знал, что прошел его из конца в конец — из самого восточного порта Ни-мои. Или из Пилиплока? И он знал еще, что достаточно молод, и прикидывал — можно ли пройти такой путь пешком за его жизнь? Он не помнил также, были ли у него какие-то верховые, как то, на котором он ехал сегодня. Но ведь умеет же он ездить верхом — как уверенно он сел в широкое седло животного! Это доказывало, что добрую часть пути он все-таки проехал… Но разве это важно сейчас? Он здесь, и не чувствует усталости. Раз уж он прибыл каким-то образом в Пидруд, в Пидруде и останется, пока не явится причина идти дальше. Жажды Шанамира к путешествиям у него не-было.

Мир был так велик, подумать страшно: три больших континента, два огромных океана, пространство, которое можно представить только во сне, да и то, проснувшись, не поверить. Говорят лорд Валентайн Коронованный живет в замке, построенном восемь тысяч лет назад, каждый год в нем строилось по пять комнат, и стоит этот замок на такой высокой горе, что она пронзает небо. Ее высоченные пики тридцати пяти миль, а на склоне горы разместилось пятьдесят городов, таких же больших, как Пидруд. Этакое просто невозможно представить. Да, мир слишком огромен, слишком стар и перенаселен, чтобы человек это уразумел. Я буду жить в этом городе, думал Валентайн, найду способ заплатить за еду и ночлег и… буду счастлив.

— В гостинице тебя, конечно, не ждут? — спросил Шанамир.

— Я об этом, не успел подумать. Кажется, — нет.

— Из-за фестиваля в городе сейчас все забито. Где же ты будешь спать?

— Где-то устроюсь. Под деревом. На куче песка. В парке. Там, направо, где высокие деревья, парк?

— Ты помнишь, что я говорил тебе насчет бродяг? Тебя схватят и посадят на месяц под замок, а после ты будешь убирать навоз, а платить будут столько, что едва-едва хватит на жратву.

— Хватило бы навоза, — пошутил Валентайн.

Но Шанамир не засмеялся.

— Здесь есть гостиница, где останавливаются продавцы верховых животных. Я как-нибудь договорюсь там насчет тебя. Что бы ты без меня делал!

— Ты ведь догадываешься, что я не стану подметать навоз.

Мальчик протянул руку к уху животного, оно стало. Пристально посмотрел на спутника.

— Что ты собираешься здесь делать, Валентайн? Я тебя не понимаю. То ли ты в самом деле дурак, то ли самый беспечный человек в Маджипуре.

— Я и сам хотел бы это знать, — ответил старший.

Гребень сошел на нет, тропинка влилась в шоссе, которое тянулось вниз с севера и поворачивало на запад к Пидруду. Дорога была широкая и прямая, она пролегала по цветущей долине, по краям ее высились белые мемориальные доски с двойным гербом Понтифика и Коронованного — Лабиринтом и сверкающей звездой. Под ногами лежал гладкий голубовато-серый материал, слегка пружинящий, без единого изъяна. Но, может, и она была одной из прекрасных древностей, как и многие другие в этом мире.

Животные шли без остановок. Синтетические, они не знали усталости и могли пройти от Пидруда до Пилиплока без отдыха и жалоб. Время от времени Шанамир оглядывался, проверяя, не отстал ли кто из них, поскольку твари не были связаны, но все они шли друг за дружкой, почти уткнув морду в хвост идущего впереди.

Солнце по-вечернему забронзовело, и город был совсем близко.

Остаток пути заставил Валентайна еще раз удивиться. По обеим сторонам дороги росли ошеломляюще красивые деревья: раз в тридцать превышающие рост человека, с гладкими, темно-синей коры стволами, мощной кроной, в которой поблескивали черно-зеленые, острые, как кинжалы, листья. Из кроны выглядывали яркие, как светильники, красно-желтые гроздья цветов.

— Что это за деревья? — спросил Валентайн.

— Огненные пальмы, — ответил Шанамир. — Они растут только на побережье и цветут одну неделю в году. Пидруд славится ими. Зимой с них падают кислые ягоды. Из них делают вино. Вечером попробуешь его.

— Коронованный выбрал подходящее время для приезда.

— Думаю, это не случайно.

Двойной ряд синестволых великанов продолжался, они ехали вдоль него до самых полей, за которыми начинались первые загородные виллы. Дальше пошла каменистая пригородная дорога с более скромными домами по бокам, за ней — пыльная зона маленьких фабрик и наконец они увидели древнюю стену самого Пидруда. Она была в два раза ниже огненных пальм, дорога ныряла под арку с архаически выглядевшим навершием.

— Ворота Фалкинкипа, — объявил Шанамир, — восточный вход в Пидруд. Входим в столицу. Одиннадцать миллионов душ, а Валентайн? Здесь ты встретишь все расы Маджипуры — и не только людей, а и прочих: скандаров, хьертов, лименов и так далее. Говорят, тут живет даже небольшая группа Меняющих Форму.

— Кто это?

— Их называют древней расой или первоначальными.

— И как-то еще, — неуверенно добавил Валентайн, — метаморфами, кажется?

— Да. Но это то же самое. Я слыхал, что так их зовут на востоке. У тебя, между прочим, странный акцент. Ты знаешь об этом?

— Не страннее твоего, дружище.

Шанамир засмеялся.

— У меня его вообще нет, а вот твой-то действительно странен. Ты как-то не так выговариваешь слова. «И как-то еще», — передразнил он. — Вот как это у тебя звучит. Так говорят в Ни-мое?

На этот раз усмехнулся Валентайн.

— Знаешь, я боюсь Меняющих Форму, — сказал Шанамир, — метаморфов. Без них планета была бы, наверное, счастливее. Шныряют везде, всем подражают, причиняют зло… Я бы хотел, чтобы они держались своей территории.

— Их здесь много?

— Порядком. Но я слыхал, что они есть в каждом городе. Замышляют, наверно, какие-то каверзы против нас всех.

Мальчик схватил Валентайна за руку, озабоченно глянул в его глаза.

— Знаешь, их можно встретить где угодно — скажем, сидящих на гребне горы или гуляющими по Пидруду…

— Уж не считаешь ли ты меня метаморфом, обратившимся человеком?

Шанамир смутился.

— А ты докажи, что не метаморф!

Старший поискал способ показать, кто он есть на самом деле, не нашел, скроил страшнючую рожу, растянул пальцами щеки, да еще свернул рот на сторону и выкатил глаза.

— Вот мое настоящее лицо! — сказал он. — Ты разоблачил меня!

Оба прыснули, спутники проехали арку и пересекли границу города Пидруда.

Казалось, они переступили границу веков. Древние дома поражали количеством углов, стены вверху изгибались, как края чаши, и были выше крытых черепицей крыш. Сама же черепица, растрескавшаяся и кое-где расколотая, была усеяна островками низкорослой травы с мясистыми листьями.

Над крышами завис тяжелый слой тумана, под ним сразу стало темно и холодно. Почти в каждом окне горел свет.

Шоссе все сужалось и сужалось, и наконец Шанамир повел своих животных по очень узкой, но все еще идеально прямой улице. Множество улочек отходило от нее в обе стороны.

В городе было полно народа. Валентайн не любил людской толкотни, и сейчас силился вспомнить, было ли хоть когда-нибудь вокруг него столько людей. Они толпились, перебегали дорогу перед самым носом животных, кто-то, орудуя локтями, пробивался к ним, — уличные торговцы, носильщики, разносчики, моряки, люди с гор, которые, как Шанамир, только сегодня приехали в город, туристы в нарядных плащах с яркими вышивками, вездесущие мальчишки прямо под ногами… фестиваль в Пидруде!

С верхних этажей зданий через всю улицу тянулись ярко-зеленые полотнища с уже виденным ими гербом и надписью, приветствовавшей лорда Валентайна Коронованного и его приезд в самую большую метрополию запада страны.

— Далеко еще до гостиницы? — спросил Валентайн.

— Скоро будем там. Ты проголодался?

— Чуть-чуть. Хотя нет, больше.

Шанамир что-то крикнул своим животным и они послушно повернули в тупичок между двумя арками; здесь-то и спешились. Спешились и направились на противоположную сторону улицы, к крошечному неказистому ларьку.

Над пылающими углями томились насаженные на вертел сосиски. Продавец был лимен, приземистый, с рябой черно-серой кожей и тремя глазами, сверкающими, как угли. Шанамир объяснился с ним жестами, и спутники немедленно получили два вертела с сосисками и две кружки светло-янтарного пива.

Старший достал монету и шлепнул ею об стойку. Это была тяжелая блестящая монета, лимен посмотрел на нее так, словно это был скорпион.

Мальчик мгновенно накрыл ее своей ладонью и вернул Валентайну, а взамен положил свою — медную, квадратную, с треугольной дыркой в середке. Они взяли угощенье и пошли в закуток, где валялось несколько ящиков.

— Я сделал что-то не так? — забеспокоился Валентайн.

— За твою монету можно было купить этого лимена вместе со всей его лавкой и месячным запасом пива! Где ты ее взял?

— Из кошелька…

— У тебя есть такие еще?

— Должны быть.

Он глянул на монету, словно не видел ее раньше. На одной стороне был изображен худой и морщинистый старик, на другой — лицо молодого и сильного человека.

— Пятьдесят роалов… Значит, она слишком ценная, чтобы расплачиваться ею где попало? Что же можно на нее купить?

— Пять моих животных, — ответствовал Шанамир. — За нее можно жить целый год как принцу, смотаться даже в Альханроель. И, может, что-то еще останется. Пятерым нашим пришлось бы за нее работать несколько месяцев. Ты разве совсем не знаешь цены вещей?

— Похоже, что так, — сказал старший, подыскивая ящик.

— Наши сосиски стоят десять весовых единиц. Сто единиц — крона, десять крон — роал, а твоя монета — аж пятьдесят роалов. Теперь дошло? Я тебе разменяю ее на рынке, а пока держи при себе. Пидруд честный город, здесь более или менее безопасно, но с кошельком, набитым такими монетами, лучше быть настороже. Почему ты не сказал мне, что у тебя этакое богатство?

Валентайн развел руками.

— Потому что опять не знал, правильно? Ты даже среди простаков будешь странен, Валентайн! Рядом с тобой я чувствую себя мужчиной, в свои тринадцать. Ты вообще что-нибудь знаешь? Ну хотя бы сколько тебе лет?.. Допивай пиво и поехали дальше.

Валентайн покивал, соглашаясь со всем. Сто весовых единиц — крона, десять крон — роал. Он задумался, как ответить Шанамиру насчет возраста.

Двадцать восемь? Тридцать два? И о нем он не имел представления. Что же сказать? Тридцать два, решил Валентайн. Это хорошо звучит: тридцать два. Десять крон — это роал, а блестящая монета, на которой изображены старик и молодой человек, ценится в пятьдесят раз дороже. А ему тридцать два года.

Улица в гостиницу пересекала центр Пидруда, проходила через кварталы, где даже в этот поздний час шумел возбужденный народ. Валентайн поинтересовался, приезд ли Коронованного тому причиной, но Шанамир ответил, что город по вечерам всегда такой — ведь он главный порт на западном побережье Зимроеля. Отсюда корабли уходят во все другие порты Маджипуры не только в обе стороны побережья, но и через Внутреннее Море в далекое плавание, в Альханроель, что занимает солидную часть года. Здешние купцы торгуют даже со слабо населенным южным континентом и сожженной солнцем берлогой Короля Снов…

Когда Валентайн подумал обо всей Маджипуре, обо всей ее массе, почувствовал, как давит его тяжесть этого мира… Впрочем, он сознавал глупость своего представления, ибо что такое Маджипура? Свет и воздушное пространство, гигантский пузырь на планете — огромный, но без видимой субстанции; человек здесь ощущает себя на поверхности, словно бы плывет… Откуда же тогда эта тяжесть, давящая на плечи, откуда этот неожиданно приходящий страх? Он постарался стряхнуть с себя наваждение.

Скоро он ляжет спать, а утром встретиться с новыми чудесами.

— Пересечем Золотую Площадь, — услышал он голос Шанамира, — пройдем по Портовой Дороге, она ведет к пирсам, а там и наша гостиница — в десяти минутах… Глянь-ка на площадь.

Посмотреть стоило — огромный квадрат, на котором могли бы проводить учения две армии, был застроен высоченными зданиями, чьи широкие фасады сверкали в свете фонарей узорами из золотых листьев, сверкали и башни, словно были целиком из золота.

Оказалось, что сегодня площадь переходить нельзя — уже через несколько шагов они наткнулись на толстый витой шнур, в десятке метров от него стоял отряд солдат в униформе, телохранителей Коронованного — важных, бесстрастных, сложивших руки на груди, на зеленых с золотом камзолах. Шанамир спрыгнул наземь и поговорил со стоявшим перед шнуром торговцем-разносчиком. Вернувшись, угрюмо сказал:

— Везде загорожено. Да пошлет им Король Снов кошмар в эту ночь!

— Что-то случилось?

— Коронованный расположился в главном дворце. Видишь — вон то здание, что с золотыми завитками на стенах? Оно самое высокое. Никто и подойти к нему не может. Нельзя даже обогнуть площадь ни слева, ни справа — там столько народу, что не протолкнешься. Все хотят посмотреть на лорда Валентайна! Придется нам кружить темными переулками, а это займет не меньше часа.

Ну ладно, спать — не главное, я думаю. Смотри — вон он!

Шанамир показал на балкон, осветившийся внезапно прожекторами. Люди на нем казались не больше мышей, но мышей важных, одетых в роскошные одежды. Людей было пятеро и стоящий в середине был наверняка Коронованным.

Шанамир вытянул голову, встал на цыпочки, чтобы лучше видеть. Валентайн сумел рассмотреть немногое: темноволосого человека, кажется, с бородой, в белом меховом плаще поверх темного, зеленого или синего камзола. Коронованный оперся на перила балкона и протянул руку к толпе, которая ответила ему поднятыми над головой растопыренными пятернями — знак сверкающей звезды — и восторженными воплями:

— Ва-лен-тайн! Ва-лен-тайн!

Шанамир тоже кричал:

— Ва-лен-тайн! Лорд Валентайн!

Старшего затрясло от отвращения.

— Подумать только! — забормотал он. — Вопят, словно само божество спустилось поужинать в Пидруде. А ведь он всего-навсего человек. Когда его кишки полны, он их опорожняет, верно?

Мальчик всплеснул руками.

— Он Коронованный!

— Это для меня такое же ничто, как я для него — меньше, чем ничто.

— Он правит! Он следит за справедливостью, отгоняет хаос. Ты сам это говорил! Разве такое не заслуживает уважения?

— Уважения — да, но не поклонения, как богу.

— А что в этом нового? Отец рассказывал мне, как было в старину. Коронованные существовали всегда, еще на Древней Земле, и знаешь, как им поклонялись? Почище, чем богу!

— И знаешь, чем все кончалось? Одних убили их же рабы, других отравили собственные министры, третьих задушили жены, были и такие, которых свергли подвластные им народы, — и всех забывали в одночасье!

Валентайна душила злость и он с отвращением сплюнул.

— Множество стран на Древней Земле обходилось без коронованных. Зачем они на Маджипуре, эти сумасброды — старый и страшный Понтифик, прячущийся ото всех в Лабиринте, посланец скверных снов Сувраеля! Нет, мальчик, может быть, я и глуп для понимания всего, но уж для поклонения Коронованному достаточно умен. Это не что иное, как безумие! Послушай-ка эти вопли! Даже близкого им мэра Пидруда они так не приветствуют.

— Коронованные нам нужны, — настаивал погонщик, — этот мир слишком велик, чтобы им руководили только мэры. Нам нужны великие и могучие монархи, почти равные богам, чтобы держать все в руках. Смотри, смотри!

Мальчик снова показал на балкон.

— Видишь того, в белом плаще. Это Коронованный Маджипуры! Неужели тебя не бросает в дрожь, когда ты видишь его?

— Нисколько.

— И ты не взволнован, зная, что в этом мире столько миллиардов людей — и только один Коронованный, и ты видишь его собственными глазами и больше, может, никогда не увидишь? Я вот умираю от восторга!

— Зря.

— Очень ты странный человек, Валентайн. Первый раз вижу такого. Как может быть, чтобы смертного не трогало лицезрение Коронованного!

— Значит, может, — Валентайн пожал плечами. — Пойдем-ка отсюда — я устал от толпы. Где твоя гостиница?

Обойти площадь оказалось трудным делом: все улицы шли к ней, а параллельных ей не было. Наш караван шел все ширящимися кругами, пытаясь держаться западного направления, животные безмятежно постукивали копытцами по мостовой. Наконец они вышли из района отелей и богатых магазинов и скоро оказались перед захудалой гостиницей с обнажившимися черными балками, темной от дождей соломенной крышей. Погонщик отвел животных в стойло на заднем дворе и отправился к хозяину гостиницы, оставив старшего одного. Валентайн ждал его довольно долго. Моментами ему чудилось, что он слышит далекие крики толпы — Ва-лен-тайн! Ва-лен-тайн! — но хотя это и было его собственное имя, ничто в нем на него не отзывалось.

Послышались легкие шаги — это возвращался Шанамир.

— Все устроено! Дай мне какую-нибудь монету.

— Пятьдесят?

— Мельче, много мельче, что-то вроде кроны.

Валентайн достал деньги, разложил их на ладони и отбросил несколько самых невидных. Протянул Шанамиру. Спросил:

— За ночлег?

— Взятка сторожу, — поднеся монеты к лицу, сказал мальчик. — Лишней постели сегодня не сыщешь. Кто-то пожалуется, что пустили больше, чем положено — и сторож нас выкинет. Иди за мной и помалкивай.

Они вошли в дом. Воздух был спертый, пахло и плесенью. За столом их встретил расползшийся, похожий на большую жабу, хьерт с серым, как у всех хьертов, лицом. На столе перед ним лежали узоры из игральных шнуров.

Шанамир положил перед ним монеты — хьерт чуть заметно кивнул. В узкой длинной комнате без окон, освещенной красноватым светом трех тусклых ламп, лежали матрасы, большинство которых было занято.

— Здесь, — сказал мальчик.

Он слегка поправил ногой ближайший к нему матрас, быстро снял верхнюю одежду и лег, оставив половину ложа старшему.

— Приятного сна, — пробормотал он, уложив голову на руку.

— И тебе того же, — ответил Валентайн.

Он разделся и лег рядом. Ему снова почудились далекие крики, но, видимо, они звучали уже в мозгу, это ему не понравилось — что если они еще и приснятся? Сны он должен держать под контролем, расшифровывать каждое утро… но как хочется спать! Спать, спать, он сегодня устал! А что будет утром? Начнется новый день… И ничего не случится. Ни-че-го.

Сон, разумеется, приснился — где-то в середине ночи.

Валентайн сумел отстраниться от него и следил за его движением, как учили еще в детстве. Сны имели большое значение, они были посланиями Сил, правящих миром, они же вели жизнь человека. Зная путь истины — истинный путь, — сны оберегали от опасностей…

…Валентайн увидел себя посреди огромной разящей пурпуром пустыни, под таким же пурпурным небом и слепящим янтарным солнцем. Он был один, лицо его иссохло, глаза ввалились. Он шел, а земля перед ним расступалась, образуя трещины, сияющие изнутри ярко-оранжевым светом, из трещин выскакивали, как детские пугалки из коробки, какие-то существа, визгливо смеялись ему в лицо, прятались в трещины, а те сразу же закрывались…

Вот и все. Сон был неполный, он ни о чем не рассказывал, в нем не было ни конфликтов, ни символов. Это был какой-то образ, единственная сценка, фрагмент какой-то картины — а всю он так и не увидел. И ко всему, Валентайн не мог сказать, кем был послан этот сон — Благословенной Леди с Острова Снов или злобным Королем Снов.

Проснувшись, он лежал, обдумывая какое-то время свой сон и решил наконец, что не стоит придавать ему значения.

И одновременно с этим почувствовал, что как-то отдалился от своего внутреннего «Я», у него не было с ним связи, словно он вообще не существовал до вчерашнего дня, и так же была от него скрыта премудрость этого дня…

Он снова уснул и ничто не тревожило его, кроме недолгого шумного дождя, и снов он больше не видел. Разбудил его свет, теплый, зелено-золотистый, лившийся в открытую дверь из окна холла. Шанамира рядом не было. Кроме Валентайна, в комнате спали еще двое.

Валентайн поднялся, потянулся, размял руки и пару раз присел. Потом оделся, умылся над раковиной у двери и вышел во двор, почувствовав себя отдохнувшим и готовым ко всему, что принесет ему этот день.

Утренний воздух был теплым, влажным, ночной туман успел исчезнуть. С чистого неба падал уже жар летнего солнца.

Осмотрелся и увидел три лозы, поднимающиеся по стенам. Стволы их были шире человеческого тела, бронзовые лопатообразные листья отливали глянцем и казались тяжелыми, как металл. Растения были усыпаны ярко-розовыми цветами, похожими на оркестровую трубу, привлекали взгляд и созревающие, голубоватые ягоды, еще блестевшие от утренней росы. Валентайн сорвал одну ягоду — она была сладкой с привкусом вина. Он съел и вторую, потянулся за третьей, но передумал.

Обойдя двор, увидел животных Шанамира, жующих солому, но самого мальчика здесь не было, наверно, он убежал по каким-то делам.

Выйдя из стойла, Валентайн услышал запах жареной рыбы и сразу почувствовал голод. Пошел на запах, открыл расшатанную дверь и оказался в кухне, где маленький, уже в поту человечек готовил завтрак для постояльцев гостиницы. Человечек без интереса глянул на Валентайна.

— Я не опоздал? — мягко спросил Валентайн.

— Садись. Рыба и пиво. Тридцать единиц.

Он отыскал монету в полкроны и положил на горячую плиту. Повар швырнул ему несколько медяков сдачи и на еще одной сковородке оказался кусок рыбного филе. Валентайн сел у стены. Несколько человек спешили покончить с завтраком. Перед Валентайном возникла стройная женщина.

— Пиво в кувшине, — сказала она, ставя сосуд на стол, — дальше обслуживай себя сам.

— Спасибо, — поблагодарил Валентайн, поднимая глаза на женщину, но та уже повернулась к нему спиной.

Он налил полную кружку. Пиво было грубое, с неприятным привкусом. Зато рыба, зажаренная до хруста, оказалась вкусной. Он быстро ее съел.

— Еще, — сказал он повару.

Тот лишь на секунду повернул к нему голову.

Валентайн заметил, что сидящий за соседним столиком хьерт с раздутым, как от свинки, лицом внимательно разглядывает его. Это любопытство было неприятно и он опустил глаза в тарелку. Глянул на соседа через пару минут — хьерт немедленно отвел глаза.

Принесли рыбу, Валентайн взялся за нее и тут услышал голос хьерта:

— Только что прибыл?

— Ночью.

— Надолго?

— До конца фестиваля наверняка.

Было что-то в хьерте такое, что сразу не понравилось Валентайну. Возможно, внешность — Валентайн находил хьертов не столько просто непривлекательными, сколько грубыми и заносчивыми созданиями. Это было едва ли справедливо по отношению к хьертам — виноваты ли они в том, что так выглядят; впрочем, люди, наверно, тоже казались им неприятными существами: отвратительно гладкая кожа…

Нет, все иначе: просто Валентайн не признавал никакого вторжения в свою жизнь, никакого разглядывания себя, никаких расспросов. До чего же он размалеван оранжевой краской!.. Так или не так, но хьерт вызвал у нового постояльца и неприязнь, и беспокойство.

Устыдив, однако, себя за предрассудки и боясь показаться необщительным, он заставил себя улыбнуться и сказал:

— Меня зовут Валентайн. Я из Ни-мои.

— Далеко заехал, — ответил хьерт, шумно расправляясь с пищей.

— Ты здесь живешь?

— Южнее Пидруда. Меня зовут Виноркис.

Рыба под ножом чем-то раздражала его; покончив с ней, он снова уставился на Валентайна. Глаза его походили на рыбьи.

— Ты путешествуешь с этим мальчиком?

— Нет. Я встретился с ним на пути в Пидруд.

Хьерт кивнул.

— После фестиваля вернешься в Ни-мою?

Расспрос начал надоедать, но Валентайну все еще не хотелось быть невежливым даже перед настырностью хьерта.

— Еще не знаю, — ответил он.

— Значит, думаешь остаться здесь?

Валентайн пожал плечами.

— Я не люблю загадывать вперед.

— М-м-м, — промычал хьерт, — отличный образ жизни.

Из-за гнусавости хьерта трудно было понять, одобрял ли он такой образ жизни или осуждал, но Валентайна это уже мало беспокоило. Он достаточно поговорил и решил помолчать; у хьерта же, по-видимому, хватило ума больше ни о чем не спрашивать. Он встал, со скрипом отодвинув стул, и неуклюже, как все хьерты, поплелся к двери. Обернулся и бросил:

— Иди теперь на рыночную площадь и оглядись там хорошенько.

Валентайн вышел во двор. Внимание его привлекла странная группа у дальней стены. Шестеро скандаров, крупных косматых четвероруких существ и двое людей перебрасывались, наверняка играя, кинжалами. Валентайн видел их всех за завтраком, особенно запомнив темноволосую женщину и худощавого мужчину, бывшего с ней. Этот, наоборот, был беловолос и белокож. Кинжалы летали с ошеломляющей быстротой, посверкивая в утреннем солнце, все лица были как-то зловеще сосредоточены. Никто ни разу не уронил кинжала, никто не схватил за острие; Валентайн не мог даже сосчитать, сколько ножей участвовало в игре. Представлялось, их все больше, хватаемых и швыряемых множеством рук. Он подумал, что это тренируются жонглеры, готовясь выступить на фестивале.

Скандары, четверорукие и тяжеловесные, проявили чудеса ловкости, но мужчина и женщина не уступали им — жонглировали столь же искусно. Валентайн зачарованно следил за всеми.

И вот один скандар хрюкнул:

— Хоп!

Рисунок игры сменился: шестеро чужаков стали бросать кинжалы только друг дружке, удваивая и еще удваивая быстроту движений, а двое людей отошли в сторону. Женщина улыбнулась Валентайну:

— Эй, хочешь с нами?

— Что?

— Играть, а что же еще!

Глаза ее лукаво блеснули.

— Опасная, я бы сказал, игра…

— Все настоящие игры опасны. Лови!

Она без предупреждения бросила ему кинжал, одновременно крича:

— Как тебя зовут, парень?

— Валентайн, — еле успел он назваться и схватить за рукоятку летевший рядом с его головой кинжал.

— Ладно схватил, — сказал беловолосый. — А ну-ка этот?

Он тоже метнул кинжал. Валентайн перехватил на лету и этот, хоть и не так ловко, заставил себя улыбнуться и выпрямился, держа по кинжалу в каждой руке.

Скандары, не обращая на людей внимания, в том же темпе продолжали игру.

— Верни бросок, — предложила девушка.

Осторожничая сверх меры, чтобы, не дай бог, не задеть девушку, Валентайн бросил. Кинжал описал дугу и упал к ее ногам.

— Мог бы сделать это получше, — услышал он.

Другой кинжал он швырнул посильнее. Девушка уверенно поймала его, выхватила из рук беловолосого очередную «игрушку» и послала их, одна за одной незнакомцу. Он перехватил на лету обе.

На лбу его выступил пот, но он уже вошел в заданный девушкой ритм игры.

— Давай, давай! — подбадривала она.

Он бросал, ловил, снова бросал, беловолосый метнул ему и третий кинжал, он поймал и этот, успевая следить за движениями девушки.

Добро бы это были игровые, тупые кинжалы, но воздух рассекало настоящее оружие. Игра родила в нем автоматичность движений, руки опережали мысль, схватывая один кинжал и почти одновременно посылая напарнику другой.

И все же подумал, что промаха ему не избежать, кинжал неминуемо вопьется в его тело. А оба напарника смеялись и все убыстряли темп. Он тоже растянул губы в улыбке и работал еще минуты три, пока не почувствовал, что новый рефлекс изменяет ему. Пора было остановиться.

Три последних кинжала он намеренно бросил неточно, а потом выпрямился и поднял руки, тяжело дыша.

Жонглеры, стоящие напротив, зааплодировали.

Скандары же не прекращали свое чудовищное кружение кинжалов. Но один из них крикнул:

— Хоп!

Все шестеро, как по команде, повернулись и двинулись в направлении спальных помещений.

Девушка подошла к Валентайну.

— Я — Карабелла, — сказала она.

Жонглерша была не выше Шанамира и совсем молоденькая. Небольшое мускулистое тело дышало энергией. На ней был ладно сидящий светло-зеленый камзол и брюки, а на шее тройная нитка полированных раковин. Темные, как и волосы, глаза, приветливая улыбка.

— Ты раньше жонглировал, друг? — спросила, задирая голову к Валентайну.

— Никогда.

Он вытер лоб.

— Чертовски трудная штука. Удивляюсь, что руки у меня целы.

— Ты никогда не жонглировал? — крикнул издали беловолосый. — Только природная ловкость и ничего больше?

— Должно быть, так, — ответил Валентайн, пожимая плечами.

— Что-то не верится, — бросил мужчина.

— А я верю, — возразила Карабелла, — он хорош, Слит, но, конечно, не в форме. Ты не видел, как он нервничал, как дергался раньше времени. А его броски? То переброс, то недоброс. И как он был естественно неуклюж! — девушка засмеялась. — Просто у Валентайна хороший глаз, Слит, и он говорит правду. Он никогда раньше не жонглировал.

— Хороший глаз… — буркнул Слит. — Его проворству можно позавидовать. Если это так, то у него прямо-таки дар божий.

— Откуда ты, парень? — спросила Карабелла.

— С востока, — уклончиво ответил Валентайн.

— Я так и думала. Ты как-то странно говоришь. Из Вилатиса или Кинтора?

— Из тех краев.

Это нежелание сообщить точный адрес не ускользнуло от внимания собеседников. Те переглянулись.

Вначале Валентайн думал, что жонглеры — отец и дочь. Но, скорее, нет. Слит только казался пожилым; его старили белизна лица и волос, замечаемые издалека. В самом же деле это крепкий, сухощавый мужчина. Остроконечная небольшая бородка и бледно-розовый шрам, идущий от уха до подбородка.

— А мы с юга, — сказала Карабелла. — Я из Фил-Онона, а Слит из Нарабала.

— Вы собираетесь выступать на фестивале?

— Точно. Нас взяли в труппу Залзана Кавола, скандара, он таким образом выполнил указ Коронованного насчет найма людей. А ты? Что тебя привело в Пидруд?

— Фестиваль, — коротко назвал причину Валентайн.

— Может, тоже хочешь подработать?

— Нет, я просто хочу посмотреть на все.

Слит понимающе рассмеялся.

— Можешь нас не стесняться, друг. Разве стыдно торговать животными на рынке? Мы же видели, что ты приехал на них с каким-то мальчиком.

— Я с ним встретился только вчера, у самого города. Это его твари. А в гостинице мы вместе, потому что я здесь новичок. И торговать мне нечем.

В дверях показался один из скандаров — огромный, раза в полтора выше Валентайна, нескладный, с тяжелой, придававшей свирепость лицу челюстью. Четыре его руки свисали до колен, кисти напоминали корзины.

— Идите в дом! — гаркнул он. Слит кивнул Валентайну и поспешно ушел. Карабелла помедлила. Улыбнулась собеседнику.

— Что ты за человек? — сказала она, вглядываясь в его лицо.

— Не врешь, но и не говоришь правды. Может, ты и сам мало что знаешь о своей душе? Но ты мне нравишься. От тебя исходит какой-то свет, тебе это известно, Валентайн? Какой? Пожалуй, чистоты, тепла, еще чего-то — не знаю, чего…

Она мягко коснулась его руки. Повторила:

— Ты мне нравишься. Наверно, мы опять будем с тобой жонглировать. Хочешь?

И, не дожидаясь ответа, побежала к дверям.

Валентайн остался один; Шанамир не показывался. Ему хотелось бы провести день с жонглерами, но едва ли это получится. Утро переходило в день, а у него все еще не было никакого плана и это породило в нем беспокойство. Впрочем, вон там, в трех шагах от него, начинается незнакомый Пидруд!

И через минуту он уже шел по извилистым улицам, полным зелени. Пышные лианы, деревья с толстыми поникшими ветвями радовались влажному воздуху и солнечному теплу, издалека доносились звуки музыки — мелодия, ведомая душераздирающим скрипом и буханьем барабанов, репетирующих парадное выступление.

В канаве вдоль дороги пенилась, спеша, вода. В ней тут и там резвилась уличная живность Пидруда — минтоны, часоточные собаки и совсем крохотные шипоносные дроли. И всюду, куда бы он ни глянул, кипела какая-то работа, даже бездомных животных захватила всеобщая суета, и они, купаясь, к чему-то готовились…

Все были заняты, кроме Валентайна, который шел, не выбирая дороги. Он останавливался, чтобы заглянуть в темную лавчонку с вывешенными образцами тканей или в склад пряностей, застывал перед ухоженным садом с цветами, каких он никогда не видел…

Прохожие глазели на него, как на чудо, — а он не мог заставить себя идти деловым шагом.

На одной улице он остановился посмотреть на детей, разыгрывавших какую-то сценку. Мальчик с золотой повязкой на лбу стоял в центре круга и угрожающе потрясал руками, а дети, танцуя вокруг него, изо всех сил разыгрывали страх. Они пели:

Дети заметили, что прохожий наблюдает за ними, прекратили на минуту игру и, гримасничая, стали показывать на него пальцами. Валентайн засмеялся и пошел дальше.

К началу дня он был в порту.

Пирсы уходили далеко в гавань, на них кипела работа. Докеры четырех или пяти рас разгружали корабли, пришедшие из двадцати портов — со всех трех континентов. Шум механизмов, крики рабочих, перетаскивавших тяжелые тюки, муравьиная суета множества народа — вот что такое был порт в это время.

Валентайн увлекся этим зрелищем, забылся, как вдруг почувствовал сильный удар в спину между лопатками. Он обернулся и увидел стоявшего перед ним мордатого, взбудораженного хьерта, от возбуждения он размахивал руками.

— Давай туда! — крикнул он. — Нам нужны еще шестеро для работы на суврейском корабле!

— Да я не…

— Пошевеливайся! — рявкнул хьерт.

Ладно. Можно и поработать. Валентайн двинул на пирс и присоединился к группе грузчиков, которые, оглушая друг друга криками, принимали с корабля груз скота. И Валентайн через пять минут вопил, как они, отвязывая застропленных животных, отгоняя их в ревущую кучу… Но вскоре он ускользнул от них и снова оказался на набережной. Увидев пустой пирс, направился к нему.

Там он постоял какое-то время, спокойно оглядывая море с белыми барашками, заглядывая вдаль, словно надеясь увидеть за горизонтом Альханроель и его Горный Замок, поднимающийся к небесам.

Но разве увидишь эту землю за океаном, таким широким, что в пространстве его могла бы поместиться целая планета! Он глянул даже себе под ноги, мысленно проведя прямую сквозь всю землю, чтобы представить себе, где эта прямая выйдет. Вероятно, в западной половине Альханроеля.

Впрочем, может быть, и в другом месте. Где? В убежище старого Понтифика, владельца запутанного Лабиринта? Или в сердцевине замка Великого монарха? А вдруг прямо напротив него, под ним, на той стороне планеты, лежит Остров Снов, на котором живет ласковая Леди, жрец и жрицы, собравшись вокруг нее, поют сладкими голосами, посылая благословение спящим всего остального мира? А существуют ли вообще эти места и эти люди? Такие странные силы, как Понтифик, Леди, Король Снов, даже Коронованный, которого Валентайн видел собственными глазами всего несколько часов назад? Существуют ли они? Они так нереальны рядом с доками Пидруда, гостиницей, где он спал, мальчиком Шанамиром и его животными, жареной рыбой, жонглерами, что кажутся мифом, фантазией, миражем.

Солнце стало припекать, усилилась влажность, хотя с моря дул несильный ветер. Валентайн снова проголодался. Бросив последний взгляд на море, он вернулся на набережную и в первой же лавчонке купил за пару медяков нарезанной полосками голубой рыбы в горячем остром соусе. Запил еду чашей пальмового вина невинного золотого оттенка, но обжигающего больше, чем соус к рыбе. Решил было вернуться в гостиницу, но вспомнил, что не знает, как она называется — ни она, ни улица, где та находится.

Впрочем, потеря невелика: все его имущество при нем. Но он никого в Пидруде не знал, кроме Шанамира и двух жонглеров, и расставаться с ними не хотелось. Подумав так, он двинул назад, но немедленно запутался в лабиринте улочек, казавшимися ему одинаковыми.

Трижды он проходил мимо гостиниц, но все не мог найти своей. Время шло, было уже два часа; Валентайн понял, что не найдет ее и ему стало грустно, что не увидит больше Карабеллы — он вспомнил ее глаза, быстрые руки, бросающие кинжалы, прикосновение к нему… Придется искать новую гостиницу и новых друзей.

Он повернул за угол и оказался на рынке.

Это было почти столь же огромное, как Золотая Площадь, пространство, только не возвышались здесь золоченые дворцы с башнями и роскошные отели, а стояли бесконечные ряды лавочек, просто навесов, открытых небу скотных двориков. А воздух был напоен, казалось, всеми ароматами и всем зловонием мира. Валентайн сделал шаг и окунулся в этот мир.

Под навесами на громадных крюках висели мясные туши. Под другими навесами грудились мешки с пряностями. В одном загоне были заточены птицы-прядильщики, поднимавшие головы выше своих хозяев скандаров, поражавшие несуразно яркими длинными ногами. Они время от времени поднимали скандал, клюя и лягая друг друга. В другом — стояли цистерны с сверкавшими на солнце змеями, свивавшимися в клубки, шипящими, злобными. Вот сборище общественных писцов, у которого толпятся неграмотные, а там расположились менялы, обменивавшие деньги дюжины миров… Здесь ряд одинаковых ларьков, торгующих сосисками, в каждом вроде бы не отличимые друг от друга лимены крутят вертела над угольным жаром.

Тут и предсказателя судьбы, и колдуны, и жонглеры — только не знакомые Валентайна, и сидящие на корточках рассказчики-баюны, повествующие за пару медяков о невероятных приключениях лорда Стиамота, знаменитого Короналя, жившего восемь тысяч лет назад, дела и подвиги которого превратились в легенды. Валентайн слушал минут пять, но затаенный смысл рассказа, восхищавший дюжину бездельников, до него не дошел.

Поплелся дальше — мимо балаганщика, где золотоглазый урун наигрывал на серебряной флейте несложную мелодию, чаруя какое-то трехголовое существо, сидящее в плетеной корзине, мимо улыбчивого мальчишки лет десяти, зазывавшего его поиграть в раковины и бусы, мимо ряда разносчиков, торгующих флагами с изображением сверкающей звезды Коронованного, мимо факира, висящего над большим чаном с мерзко пахнущим кипящим маслом, мимо толкователей снов, мимо прохода, забитого продавцами лекарств и снадобий, мимо ювелирных лавочек… и наконец повернул за угол и увидел скотный двор, заполненный знакомыми ему верховыми животными.

Десятки пурпурных животных стояли бок о бок и спокойно и равнодушно смотрели на всех, кто проходил рядом.

Здесь, судя по всему, шло что-то вроде аукциона; понаблюдав, Валентайн понял, что разобраться в его тонкостях будет не легче, чем в приключениях лорда Стиамота. Продавцы и покупатели стояли двумя длинными рядами друг против друга и, отчаянно гримасничая, рубили воздух, кистями рук, стучали крепко сжатыми кулаками, двигали локтями… Не произносилось ни одного слова, однако общение, видать, клеилось, потому что писцы, дежурившие сзади, все время что-то записывали на листах бумаги. Запись сопровождалась отпечатыванием кончика пальца, окунутого предварительно в чернила. Затем писцы торопливо прикрепляли к бедру то одного, то другого животного бирку со штампом Лабиринта Понтифика. Идя вдоль аукциона, Валентайн нашел и Шанамира, который, как и все, одухотворенно размахивал руками и даже колотил покупателя по запястьям. Торг завершился особенно сильным ударом и Шанамир выскочил из ряда с радостным воплем. Он увидел Валентайна и в восторге заскакал возле него.

— Я продал! И за хорошую цену!

В руке у него была пачка расписок, данная писцом.

— Пошли со мной в казначейство, а потом будем играть! Ты поздно встал?

— Наверно, поздно. В гостинице почти никого уже не было.

— Я не хотел тебя будить. Ты храпел, как блав. Где ты ходил?

— Зашел в порт. После искал гостиницу, не нашел и случайно наткнулся на рынок. Мне повезло, что я нашел тебя.

— Еще десяток минут и меня бы здесь не было. — Он схватил старшего за руку. — Пошли!

У длинной светлой аркады писцы меняли расписки ка деньги.

— Давай свои полсотни, — шепнул мальчик, — я их разменяю. Валентайн отдал тяжелую монету и отошел в сторонку, в то время, как Шанамир встал в очередь. Десяток недолгих минут, и он вернулся.

— Держи, — твои.

Целый ливень монет посыпался в раскрытый кошелек Валентайна — несколько монет по пять роалов и море крон.

— А это мои! — мальчик с гордостью показал три монеты по пятьдесят роалов, чуть поменьше той, что только что разменял. Деньги он упрятал в пояс под курткой.

— Съездил что надо! Во время фестиваля не принято экономить. Теперь потопали в гостиницу и отметим мой успех фляжкой пальмового вина за мой счет!

И чуть они вышли на улицу, как Валентайн узнал ее. Проходил ведь совсем рядом! Мог так и не найти… Но — прочь забота: он здесь и мальчик рядом. Тот тоже радовался и болтал безумолку. Животину продал, деньги — хлопал себя по поясу — хорошие, прежде чем вернется домой, наиграется, натанцуется, насмотрится на городские диковины.

Они уже с час сидели в таверне, когда в ней появились Слит и Карабелла. Увидели знакомого, подошли.

— Можно сесть с вами? — спросил Слит.

Валентайн представил их погонщику:

— Знакомься: жонглеры из труппы скандаров, будут участвовать в представлении. Мы встретились утром.

В глазах мальчика загорелось любопытство. Слит и Карабелла сели, Шанамир предложил им вина.

— Ты был на рынке? — отпив глоток, спросил Слит.

— Был и взял хорошую цену!

— А дальше? — вставила и свой вопрос девушка.

Глаза мальчика сразу погасли.

— Побуду на фестивале, а после придется домой, в Фалкинкип.

Карабелла взглянула на Валентайна.

— А у тебя какие планы?

— Фестиваль — что же еще!

— А потом?

— Видно будет.

Вино кончилось, Слит махнул рукой официанту и на столе появилась вторая фляжка. Ее щедро пустили по кругу. Вино показывало язык, Валентайн почувствовал легкое головокружение.

— А ты не хотел бы стать жонглером в нашей труппе?

Вопрос, что называется, вышиб Валентайна из седла.

— Я же не умею!

— У тебя способности к этому делу, — возразил ему Слит, — не хватает только тренировки. А это мы с Карабеллой устроим. Ты быстро научишься, могу поклясться!

— И я буду ездить с вами, стану бродячим артистом — так?

— Так. — Слит устремил проверяющий взгляд на Валентайна.

А мальчик смотрел на него так, словно увидел впервые!

— Но с какой стати? Зачем приглашать вам чужеземца, новичка, мало что умеющего?

Карабелла что-то сказала Слиту, тот поднялся и вышел.

— Лучше всего тебе объяснит сам Залзан Кавол. Это не наш каприз, а необходимость. Нам не хватает рук, Валентайн, и ты нам нужен. К тому же — что ты будешь здесь делать? Мы предлагаем тебе нашу дружбу и заработок…

Слит вернулся со знакомым Валентайну гигантом скандаром. Залзан Кавол вызывал почтение только своим появлением — массивный, как шкаф, и неуклюжий. Стул закряхтел под ним, застонал. Скандары пришли сюда из какого-то продуваемого ветрами ледяного мира и хотя жили на Маджипуре уже тысячу лет, трудясь на самых тяжелых работах, требовавших громадной силы, сохранили тысячелетней давности угрюмость и недовольство — даже, кажется, благодатным климатом Маджипуры.

Облик, конечно, играет большую роль, думал Валентайн, который и сам считал скандаров не самым приятным племенем.

Скандар налил себе вина, пользуясь «внутренними» руками, «внешние» же раскинул на всю ширину стола, словно желая захватить его в собственность, раскинул и загрохотал:

— Я видел, как ты утром перебрасывался ножами со Слитом и Карабеллой. Пожалуй, ты нам подойдешь.

— Ты уверен?

— Мне нужен третий жонглер-человек, и немедленно. Ты знаешь, что новый Коронованный сказал относительно выступающих на публике?

Валентайн мотнул головой.

— Это глупо и недальновидно, но что делать, если Коронованный так молод! Он пускает стрелы куда попало. Был приказ, что во всех артистических труппах, где больше трех, один должен быть гражданином Маджипуры и обязательно человеческой расы. Приказ вступает в силу в этом месяце.

— Этот указ, — подтвердила Карабелла, — не даст ничего, кроме расовой розни на планете — а ведь все до сих пор жили здесь дружно.

Залзан Кавол еще больше нахмурился.

— Тем не менее, указ уже опубликован. Наверно, какие-то шакалы в замке наплели Коронованному, что нечеловеческие расы слишком расплодились и что люди Маджипуры голодают оттого, что у них нет работы. Глупость, и глупость опасная!

В другое время никто бы не обратил внимания на указ, но перед фестивалем мы обязаны получить разрешение на выступления, а его нам едва ли дадут. Что за порядок! Я и мои братья уже столько лет зарабатываем себе на хлеб жонглерством, это не вредило ни одному человеку — и вот на тебе! Я нашел в Пидруде Слита и Карабеллу, но нам нужен еще один из ваших. Так хочешь стать жонглером?

— Можно ли научиться вашему искусству за четыре дня?

— Ты побудешь какое-то время учеником, — ответил скандар. — Мы найдем тебе дело на параде — я думаю, ты не посрамишь нас. Закон не требует, чтобы все члены труппы были одинаково искусны. Главное, чтобы трое из нас были людьми.

— А после фестиваля?

— Пойдешь с нами.

— Вы обо мне ничего не знаете, а приглашаете разделить вашу жизнь.

— Я и знать ничего не хочу! — рявкнул скандар. — Мне нужен жонглер твоей расы. Я буду оплачивать твою постель и твой стол, а кроме этого, ты будешь получать десять крон в неделю. Согласен?

Глаза Карабеллы сощурились, словно желая сказать, что он может получать и больше… но деньги для Валентайна мало значили. Ему достаточно было того, что предложил скандар, главное, что он будет со Слитом и Карабеллой — с двумя из трех человек, которых он знал в этом городе, и — понял он со смущением — во всем мире…

Потому что прошлое было для него пустым местом. Ну да, конечно, у него остались смутные представления о родителях, о сестрах и кузенах, о детстве где-то к востоку от Зимроеля, о школе и походах, но все это стало нереальным, не имеющим ни плоти, ни сути. А будущее? Его он и вовсе не представлял. Жонглеры предлагали заполнить пустоту. Вот только…

— А могу я выставить условие? — спросил Валентайн.

— Смотря что ты попросишь, — скандар нахмурился.

Валентайн кивнул на Шанамира.

— Этому парнишке страсть как надоело возиться с животными и он, я думаю, не прочь попутешествовать, Что если он тоже войдет в вашу труппу?

— Валентайн! — вскричал мальчик.

— Как слуга, подручный, а может, он потянет и на жонглера, — продолжал Валентайн. — Если он тебя попросит, возьмешь его к себе?

Залзан Кавол помолчал, прикидывая, и вот из могучей его глубины послышался рык, предваряющий слово.

— Ты в самом деле хочешь присоединиться к нам?

— Я? Еще бы!

— Этого я и боялся, — угрюмо произнес скандар. — Ну, решено. Мы нанимаем вас обоих за тринадцать крон в неделю. Плюс постель и еда. Согласны?

— Идет! — выкрикнул Шанамир.

— Карабелла, сделаешь из этого парня жонглера. А ты, малец, пойдешь сейчас со мной. Я хочу, чтобы ты посмотрел на наших животных.

Скандар и Шанамир вышли. Покинула стол и Карабелла. Валентайн бросил взгляд ей вслед, любуясь гибкой фигуркой девушки. Слит сорвал белую ягоду из грозди на тарелке, положил ее в рот.

— Что это? — поинтересовался Валентайн.

Слит предложил ягоду и ему.

— Токка. В Нарабале, где они растут, лоза выходит из земли за одну ночь. А к вечеру достигает крыши дома. Правда, в Нарабале отличная почва и каждый день дождь. Дать еще?

— Не откажусь.

Слит не подал, а бросил ему ягоду таким быстрым движением кисти, что Валентайн едва успел поймать ее. Кроме этого, жест был на диво экономичен. Да и весь этот человек был экономичен — без единой унции лишней плоти, точным в движениях, даже голос его был сдержан, а речь — лаконична.

— Жуй семена, — посоветовал он, чему-то усмехнувшись, — они придают силу.

Карабелла вернулась с разноцветными резиновыми мячами, которыми она жонглировала на ходу. Один она бросила Валентайну, три — Слиту, а три оставила себе.

— Я думал, ты принесешь ножи, — сказал Валентайн.

— Они для выступлений. А сегодня мы займемся азбукой, — вставил Слит, — философией нашего дела. Ножи отвлекают.

— Как это — философией?

— Ты думаешь, жонглирование — просто трюк? — заметно обиделся Слит. — Развлечение для зевак? Средство выколотить пару крон на провинциальном карнавале? Не без этого, конечно, но прежде всего оно — образ жизни, друг, кредо…

— И род поэзии, — добавила Карабелла.

Слит согласно кивнул.

— И поэзия, и даже математика. Жонглирование учит расчету, контролю, равновесию, некоторые вещи благодаря ему находят свое истинное назначение… не слишком ли вычурно я говорю? Все равно добавлю: когда я работаю, я слышу музыку.

— Может, и вычурно, — сказала Карабелла, — но все это — правда.

Она повернулась к Валентайну.

— Ты готов начать?

— Да.

— Первая задача — успокоиться, — начал урок Слит. — Освободи мозг от всего, что там было до этого момента. Вернись в свою сердцевину, положись на нее.

Валентайн встал, сделал три глубоких вдоха, расслабился…

— Я думаю, — непонятно сказала Карабелла, — этот человек большую часть времени живет в центре своего «Я». А может, он и без центра и поэтому не может уйти далеко.

— Ты готов? — спросил Слит.

— Да.

— Ты будешь проходить основы— по одному приему за урок. Жонглирование — это серия мелких движений в быстрой последовательности, что создает, однако, впечатление непрерывного одновременного потока. Одновременность — иллюзия, когда ты жонглируешь и даже когда не жонглируешь. Все происходит на одном дыхании…

Слит не говорил, а вещал.

— Теперь закрой глаза. Ориентация в пространстве и времени очень важна. Думай, где ты находишься по отношению к миру…

Валентайн вдруг увидел всю Маджипуру, огромный шар, висящий в пространстве; половину его покрывал Великий Океан. Валентайн увидел и себя, стоящего на краю Зимроеля. Океан был позади, а материк развернулся во всю ширь; на Внутреннем Море чернела точка — Остров Снов, а дальше был Альханроель и каменный всплеск — Горный Замок. Надо всем царило бронзовое с зеленым оттенком солнце, посылающее пламенные лучи на пыльный Сувраель и на тропики, греющее все остальное; и были луны где-то далеко, а еще дальше — звезды и другие миры, миры, откуда пришли сюда скандары, хьерты, лимены и прочие, и был еще один мир — планета, откуда прилетел на эту землю четырнадцать тысяч лет назад народ Валентайна — Старая Земля, маленькая голубая планета, крохотная по сравнению с Маджипурой, она так далеко, что ее не найти в другом конце Вселенной…

Через звезды и луны Валентайн вернулся в этот мир, на этот континент, в эту гостиницу, в этот двор, на этот клочок влажной плодородной земли, в которую вросли его сапоги, — и сказал Слиту, что он готов.

Слит и Карабелла уже стояли, согнув руки и прижав локти к бокам, в правой руке каждого находился мяч.

— Представь, — начал Слит, — что у тебя в руках поднос с драгоценными камнями. Если ты шевельнешь плечами или локтями, камни рассыплются. Понятно? Секрет жонгляжа в том, чтобы тело двигалось как можно меньше. Движутся только вещи, а ты управляешь ими, оставаясь неподвижным.

Мяч Слита неуловимо быстро перелетел из правой руки в левую, хотя тело его не шевельнулось. То же сделал мяч Карабеллы. Подражая им, Валентайн послал мяч из руки в руку, но сам почувствовал и свое усилие, и движение. Карабелла поправила:

— Слишком сильно используешь запястье и локоть. Раскрой ладонь, расставь пальцы. Ты выпускаешь пойманную птицу. Так: рука раскрылась, птица вылетела.

— Совсем не применять запястье? — спросил Валентайн.

— Чуть-чуть и незаметно. Толчок исходит от ладони.

Валентайн попробовал. Минимальное движение предплечья вверх, мимолетный поворот запястья, толчок центром ладони — словно бы сердцевиной самого существа жонглера.

Мяч перелетел в левую ладонь.

— Так, — сказал Слит. — Еще раз.

Еще раз и еще, и еще… Пятнадцать минут все трое перекидывали мяч из одной руки в другую. Мяч должен был лететь по неменяющейся дуге, при этом голова оставалась неподвижной — попробуй-ка сделать это! Руки ждут — мяч летает. Через какое-то время Валентайн стал делать заданное механически.

Из стойла вышел Шанамир и растерянно уставился на жонглеров. Посмотрел, махнул рукой и пошел прочь. Валентайн не останавливался. Перебрасывание мяча еще не походило на жонглирование, но оно уже занимало его и он целиком отдался ему.

Вдруг заметил, что партнеры перестали работать с мячами, только он все еще действует, как заведенная игрушка.

— Лови! — крикнут ему Слит, пуляя в него сорванную с лозы ягоду токки.

Валентайн сумел схватить ягоду между бросками мяча и не сунул в рот, думая, что придется жонглировать и ею, но Слит жестом показал, что ягоду нужно съесть — это, мол, награда напарнику за усердие.

А Карабелла наградила его вторым мячом в левую руку и третьим в правую, хотя там тоже был мяч.

— У тебя крупная кисть, — объяснила она, тебе будет легко работать с ними. Следи за мной и делай, как я.

Теперь она стала перебрасывать мяч из руки в руку, ловя его в щепоть из трех пальцев, два же других мяча зажимая ладонью. Валентайн попытался повторить фокус. И хотя было трудно освоить новый способ, скоро он овладел и им.

— Теперь, — удовлетворенно сказал Слит, — перейдем к началу нашего дела. Будем делать обмен.

Один мяч пролетел по дуге на уровне его лица из правой руки в левую. Пока мяч летел, Слит приготовил ему замену в левой руке, бросив мяч, который был в ней, по более низкой траектории.

Маневр казался довольно простым — быстрый взаимный переброс, но когда новичок захотел это повторить, мячи столкнулись и отлетели в стороны. Карабелла вернула их Валентайну. Он сделал еще попытку — тот же результат. Девушка взялась знакомить его с тонкостью фокуса, уточняя траектории летящих мячей. Он повторял ее движения, у него то получалось, то нет, он взмок — черт его дери, этот двойной бросок! Первая тренировка длилась, казалось ему, уже несколько часов…

И наконец двойной бросок стал удаваться, но к этому времени усталость подкосила его колени, но странная это была усталость: ритм работы вошел в его организм настолько, что подумалось — он может и дальше манипулировать надоевшими мячами.

Он заметил, что в руках Слита летают уже три мяча.

— Попробуй и ты, — предложила Карабелла, — это только в начале кажется невозможным.

Легкость, с которой он справился со следующим заданием, удивила и его, и Слита. Карабелла захлопала, а Слит одобрительно крякнул.

А дальше — пошло! Бросок — захват, бросок — захват, мяч все время был в воздухе, другой падал в его руку, а третий ждал, пока его бросят.

Получилось без запинки три, четыре, пять раз, прежде чем Валентайн осознал трудность того, что он сделал, — синхронность немедленно нарушилась: мячи столкнулись и упали наземь.

— У тебя просто талант! — словно не видя упавших мячей, сказал Слит. — Явный талант!

Столкновение мячей раздосадовало новичка, но что это была за досада по сравнению с тем, что он с первой попытки жонглировал тремя мячами! Он поднял их с земли и начал жонгляж, который уже нравился ему.

Пять, шесть, семь удач подряд, а после он потерял им счет, потому что им завладел волшебный ритм, который выполнял дело будто бы без его участия. Его сознание как бы разделилось: одна часть следила за точностью и правильностью броска, другая же управляла взлетом и падением мячей и мгновенно рассчитывала скорость, угол и темп бросков. Сканирующая часть его мозга передавала информацию другой, управляющей движением рук. Время длилось и распадалось на бесконечно малые отрезки. Однако, как это ни парадоксально, но не чувствовал их последовательности. Три мяча как бы фиксировались на своих местах: один все время в воздухе, два других — в руках, и хотя в каждый момент эти положения занимали разные мячи, было уже неважно.

Да, каждый мяч был и всем, время — безвременьем, точнее, его не существовало. Валентайн не двигался, не бросал, не ловил — он только наблюдал за потоком, а поток этот застыл вне времени и пространства. Наконец-то он понял секрет этого искусства. Своим расщепленным сознанием он вступил в бесконечность, он объединил ее.

Он шел к внутренней природе движения и понял, что движение — иллюзия, а последовательность — ошибка восприятия. Руки его действовали в настоящем, глаза изучали будущее, и не было на свете ничего, кроме этого мига настоящего.

Когда дух Валентайна воспарил, он почувствовал еще уловимой вспышкой сознания, что не стоит на месте, а каким-то образом двигается вперед, магически притягиваемый вращавшимися по орбите мячами, которые — сами! — отдалялись от него. Они отступали по двору с каждой серией бросков, и он теперь ощущал, что это именно серийность, а не бесконечный, безостановочный континуум, и ему приходилось делать за ними шаг за шагом, чтобы не отстать, и в конце концов он буквально бежал вокруг двора. Слит и Карабелла уступили ему дорогу. И вот мячи совершенно отошли от него, хотя он сделал отчаянный рывок за ними, отошли и запрыгали по земле.

Изнемогая, Валентайн упал на колени. Сзади он услышал смех своих инструкторов.

— Что случилось? — спросил он. — Я начал так хорошо, но вдруг…

— Мелкие ошибки, накапливаясь, превращаются в промах, — объяснила Карабелла. — Ты увлекся и бросил мяч чуть правее, чем нужно, потянулся за ним вперед, в результате следующий бросок был еще хуже и так шло до тех пор, пока мячи не отошли от тебя. Ты начал охотиться за ними и кончилось тем, что преследование стало невозможным. Такое случается со всеми новичками. Не тревожься.

— Подними мячи, — сказал Слит. — Через четыре дня ты будешь жонглировать перед Коронованным.

Он тренировался часами, работая всего с тремя мячами, тренировался до тех пор, пока не проник в бесконечность, переходя от монотонности к возбуждению и обратно, так что сама монотонность превращалась в экстаз. Одежда промокала от пота и прилипала к телу. Даже когда пошел обычный для Пидруда короткий слепой дождь, Валентайн продолжал перекидывать мячи.

Дождь кончился, пришло время сумерек. Солнце уже прикрылось от земли легкой дымкой, а новичок все продолжал жонглировать.

Непонятное желание тренироваться наполняло его.

Он мельком видел фигуры проходящих мимо — Слита и Карабеллы, скандаров, Шанамира, незнакомых людей, приходивших и уходивших, и не обращал на них внимания.

Он стал пустым сосудом, который, как вином, наполнялся диковинным искусством, некой тайной, и не смел остановиться, боясь, что упустит тайну и снова станет пустым.

Кто-то подошел к нему и он вдруг оказался с пустыми руками. Это Слит перехватил мячи один за другим, когда были в воздухе. А руки новичка все еще двигались в заданном ритме, глаза — сфокусированы на плоскости, в которой только что летали мячи.

— Выпей это, — услышал он голос Карабеллы.

Девушка протянула ему стакан. Это было пальмовое вино, но он выпил его, как воду. Карабелла подала и второй стакан.

— Ты прирожденный жонглер, — сказала она. — Какая координация, какая сосредоточенность! Но ты прямо испугал нас, когда не мог остановиться.

— В Звездный день ты будешь работать лучше нас, — похвалил его и Слит. — Коронованный, должно быть, наградит тебя. Эй, Залзан, что скажешь?

— Я скажу, что он весь мокрый и ему нужно переодеться, — громыхнул скандар.

Он протянул Слиту несколько монет.

— Сходи на рынок и купи ему подходящую одежду. Карабелла, отведи его помыться. Через полчаса сядем за стол.

Девушка провела еще не пришедшего в себя Валентайна через двор, через спальни и дальше.

К боковой стене гостиницы был пристроен открытый сверху закуток.

— Вот зверюга! — сердито сказала Карабелла. — Не позволил себе похвалить тебя! Я знаю, что хвалить не в его правилах, но для тебя он мог сделать исключение.

— Залзан Кавол?

— Да. Он был поражен. Но ты ведь человек! У тебя две руки! Ну да ладно… Сюда. Раздевайся.

И быстро сбросила одежду с себя. Он сделал то же самое, оставив мокрую рубашку и штаны на земле. Увидев в ярком лунном свете наготу девушки, оцепенел. Тело ее было по-мальчишески худеньким — совсем мальчишка, если бы не округлости бедер и груди. Под кожей играли хорошо развитые мышцы. На ее ягодице он заметил вытатуированный красный с зеленым цветок.

Карабелла подвела его под устройство, похожее на душ, и включила его. Это был очиститель, чья вибрация быстро сняла с обоих пот и грязь. Голыми они вернулись в спальни, где Карабелла достала для себя мягкие серые брюки и куртку. Слит принес Валентайну обновку — бутылочного цвета камзол с алой отделкой, узкие красные брюки и темно-синий, почти черный плащ. Эта одежка была куда элегантнее той, которую Валентайн оставил в очистителе. Надев обнову, он почувствовал себя как бы выше рангом и в столовую вошел, задрав подбородок.

На ужин было тушеное мясо, к нему подали то же пальмовое вино. Вместе с ними сидели за столом все шестеро скандаров. Ужинали, однако, молча. Поев, Залзан и его братья, так и не сказав ни слова, встали и вышли.

— Мы их ничем не обидели? — забеспокоился Валентайн.

— Нет, это их обычная вежливость, — ответила Карабелла.

Хьерт Виноркис, с которым Валентайн разговорился за завтраком, подошел, навис над плечом, засопел.

— Я видел, как ты жонглировал. У тебя здорово получалось.

— Спасибо…

— Это твое хобби или…

— Никогда раньше этим не занимался. Они говорят, что дар. Пригласили даже в свою труппу.

На хьерта это произвело впечатление.

— Вот как? И ты согласился?

— Похоже на то.

— И где ты будешь выступать?

— Пока не знаю. Это еще не решено. Но где бы они не работали, для меня это будет одинаково хорошо.

— Ах, какая жизнь! — хьерт возбужденно хрюкнул. — Я и сам бы хотел помотаться по свету. Может, скандары возьмут и меня?

— Ты умеешь жонглировать?

— Могу вести счета. Я жонглирую цифрами.

Виноркис хохотнул и панибратски хлопнул Валентайна по спине.

— Поговоришь с ними? Ну, спокойной ночи!

— Кто это? — спросила Карабелла, когда хьерт вышел.

— Мы с ним поболтали за завтраком. Местный торговец, кажется.

Девушка нахмурилась.

— Мне он что-то не нравится. Впрочем, хьертов мало кто любит. Отвратительные существа.

Она встала.

— Пошли?

В эту ночь он опять спал крепко. После столь многих событий этого дня, ему должно было присниться жонглирование, как главное, но нет — он снова оказался на пурпурной земле; опасный знак: маджипурцев с детства учили, что повторяющийся сон предвещает какую-то беду. Леди редко посылает один и тот же сон дважды, зато Король это практикует. Сон был фрагментарный. В небе парили усмехающиеся лица. Песок закручивался на тропе перед ним водоворотами. Из земли вырастали шипы. Все было угрожающим, все кричало о беде. Но, как и раньше, не появилось ни кого-то главного, ни завязалось сюжета.

Зловещее собиралось, как грозовые тучи.

Эти тучи разогнал рассвет.

На этот раз Валентайн проснулся первым.

Рядом блаженно посапывал Шанамир.

Слит свернулся калачиком в конце комнаты. Улыбалась чему-то, лежа бок о бок с ним, Карабелла.

Скандары, вероятно, спали в другой комнате, из чужаков здесь были только два глыбообразных хьерта и тройка урунов, свернувшихся в клубок.

Валентайн достал из чемоданчика Карабеллы три мяча и вышел во двор, где рассветные лучи пронизывали туман. Он хотел проверить вчерашнюю свою удачу.

Часом позже появился Слит и, застав его за работой, всплеснул руками.

— Да ты просто одержимый, друг! Приветствую твою страсть. Но не переутомись. Сегодня тебе предстоят более сложные вещи.

Начавшийся вслед за этой разминкой урок состоял из вариаций освоенного им трюка. Теперь он должен был бросать мячи так, чтобы один все время находился в воздухе, и он овладел им за полдня. Карабелла заметила, что у других это заняло бы несколько дней.

А еще его учили ходить, бегать, поворачиваться и даже прыгать, работая с мячами. Он теперь жонглировал всеми тремя, поднимаясь и спускаясь по лестнице, присев на корточки, стоя на одной ноге, как важная птица с болот Зимра, опустившись на колени. Глаза и руки обрели абсолютное согласие, а все то, что делало тело, никак не влияло на полет мячей.

После обеда Слит показал ему хитрости — как бросать мяч из-за спины, из-под ноги, жонглировать скрещенными руками. Карабелла, в свою очередь — как работать и тыльной стороной кисти вместо того, чтобы ловить и бросать, жонглировать с помощью стены. И это он быстро освоил. Учителя не говорили ему комплиментов — постоянная похвала теряет положительный эффект, — но он замечал, как они переглядывались при виде его удач, и это было ему приятно.

Скандары репетировали в другом конце двора, отрабатывая то, что они покажут на параде — жонгляж с серпами, кинжалами и горящими факелами. Валентайн, поглядывая на них, изумлялся ловкости четвероруких существ — после чего с еще большим рвением брался за свои мячи.

Так прошел второй и третий день его учебы. На четвертый мячи сменили дубинки, Карабелла назвала их булавами. Смена предметов далась трудно, помогли усвоенные уже принципы жонглирования. Гладкие и тяжелые булавы ладно прилипали к его ладоням.

Он начал с одной, перебрасывая ее из правой руки в левую. Тут были свои хитрости, к которым приобщила его Карабелла. Он схватывал все на лету — как, скажем, мячики.

— А теперь, — начала новый трюк Карабелла, — возьмем в левую руку два мяча, а в правую — булаву…

Поначалу мешали разницы в массе и скорости, но ненадолго; после этого варианта в руке были уже две булавы и один мяч в другой, а к вечеру он работал с тремя булавами, хотя болели с непривычки запястья и резало от напряжения глаза. И все равно он продолжал тренировку.

По дороге в столовую он спросил:

— Когда я начну жонглировать в связке с другими?

Карабелла улыбнулась.

— Не спеши. Начнем это после парада — мы скоро поедем на восток, в деревни.

— Мне кажется, я мог бы попробовать работать в связке сейчас.

— Не спеши, — повторила она. — Даже у чудес есть границы. Ты замечательно начал, но если бы мы взялись жонглировать на параде втроем, в тебе любой узнал бы новичка. А Коронованному это едва ли понравится…

Он признал справедливость ее слов. И все же подумал, что будет здорово, когда он, как равный, войдет в круг жонглеров, работая всеми предметами — булавами, кинжалами, факелами, как они — и не хуже скандаров.

Всю эту ночь шел дождь, необычно долгий для субтропического Пидруда, где правилом были короткие ливни. Двор утром был залит лужами, как они будут тренироваться? Но небо было без облаков и вовсю сияло солнце.

Шанамир, во время тренировок приятеля болтавшийся в городе, рассказал, что подготовка к параду вдет полным ходом.

— Повсюду ленты и флаги, — трещал он, глядя, как Валентайн, стоя возле крыльца, разминается с булавами, — знамена со сверкающей звездой выставили вдоль всей дороги от Ворот Фалкинкипа до Драконьих Ворот, а от них — вдоль всей портовой набережной. Представляешь, там висят даже расписанные золотом знамена. Говорят, все это стоит не одну тысячу роалов!

— А кто платит? — спросил, не переставая метать булавы, Валентайн.

— Как кто? Народ Пидруда! — Он был удивлен. — Разве станут сыпать такими деньгами Ни-моя или Велатис!

— А почему бы самому Коронованному не оплатить фестиваль в его честь?

— Тогда он должен будет обложить налогами весь наш мир! А зачем, к примеру, городам Альханроеля выбрасывать денежки за фестиваль в Зимроеле? Послушай — ведь это же честь: принимать Коронованного? И Пидруд платит… Валентайн, ты так быстро научился управляться с этими дубинками!

— Может, попробуешь и ты? Смотри, как это делается…

— Я смотрю, смотрю, а никак не могу ухватить кое-чего.

— Пройдет парад, и я тебя научу; тогда у нас будет время.

— А куда мы отсюда направимся?

— Точно не знаю. Карабелла сказала, что на восток. Наверно, туда, где ярмарки, карнавалы или фестивали, как здесь. И где любят жонглеров.

— Я тоже буду жонглером, Валентайн?

— Если сильно захочешь. Ты ведь говорил, что хочешь поплавать в море.

— Я очень хочу путешествовать, — серьезно сказал Шанамир, — но не обязательно по морю. Главное — я не хочу возвращаться в Фалкинкип. Восемнадцать часов в день я торчал там в стойлах и, кроме животных, никого не видел, — хватит с меня! Знаешь, в ту ночь, когда я покинул дом, мне приснилось, что я научился летать. Это был сон от Леди — я сразу понял, что этот сон означает. Он означал, Валентайн, что я пойду наконец туда, куда давно хотел! Когда ты спросил скандара про меня, я прямо затрясся. Я думал… Я хотел…

Он с трудом овладел собой.

— Валентайн, я хочу быть таким же жонглером, как ты!

— Я еще не жонглер. Я — начинающий.

Булавы его после этих слов замелькали, как спицы на быстром колесе.

— Не могу поверить, что ты научился этому за два дня.

— Слит и Карабелла — хорошие учителя.

— Никогда не думал, чтобы кто-то так мог все схватывать, как ты, — объявил Шанамир. — Ты, наверно, какой-то особенный. Бьюсь об заклад, ты в прошлом — важная особа, которой взбрело на ум побродяжить. А простачком ты прикидываешься…

— Видишь, как много во мне сокрыто, — усмехнулся Валентайн.

Он попытался бросить булаву из-за спины, но она ударила его по левому локтю — и все три вывалились из рук. Он поморщился, растирая локоть. Заворчал:

— Вот тебе и жонглер! Видал? Чему я хорошо научился, так это расшибать себе локти!

— Ты это сделал, наверно, чтобы сменить тему, — ответил ему Шанамир. — Знаю я тебя!

Утро Звездного дня, дня парада, Дня Коронованного — первый день фестиваля, а Валентайн спал и видел красивый и уютный сон: зеленые холмы, озера с желтыми и голубыми водяными цветами… Его разбудили чьи-то пальцы, тронувшие ребра. Он сел, моргая, все еще видя цветы. Над ним склонилась Карабелла. Чуть-чуть рассвело. Девушка смеялась.

— Что так рано? — Валентайн зевнул.

— Чтобы увидеть Коронованного, нужно занять хорошее место. Вставай, вставай, все уже готовы!

Он встал с трудом. Ныли запястья после вчерашней тренировки, побаливала спина. Он раскинул руки и потряс расслабленными кистями. Карабелла ждала, когда он придет в себя. Она взяла его руки и чуть растерла.

— Ты будешь здорово работать сегодня, — сказала она.

— Ты думаешь?

— Не сомневаюсь нисколько. У тебя все будет отлично, вот увидишь. Ты крепкий парень, Валентайн!

— Ты будто заглянула мне внутрь.

— Я знаю тебя, может быть, лучше, чем ты сам. Скажи, можешь ответить, в чем разница между сном и явью?

Он снова заморгал.

— Не понял.

— Я порой думаю, что для тебя то и другое одинаково — что ты живешь во сне, а в жизни — спишь. Правда, я в этом не совсем уверена. А Слита ты прямо околдовал, а это с ним редко бывает. Он везде бывал, много видел — но ты для него загадка, тайна. Он только о тебе и говорит.

— Не думал, что я так интересен. По мне, так я скучный.

— Мы думаем иначе.

Карабелла сменила тон.

— Ну, давай одевайся и поешь перед парадом. Мы увидим, как выглядит наш Коронованный, после будет наше представление, а ночью…

— Что ночью?

— Мы будем праздновать! — крикнула она уже из дверей.

На улицах был еще туман, когда труппа жонглеров направилась к забронированному для них Залзаном Каволом месту на главном шоссе.

Путь Коронованного начинался на Золотой Площади, где во дворце он ночевал, шел к востоку, пересекая другие площади и улицы, петляя по городу так, чтобы каждой мог увидеть властителя, не минуя почти ни одних ворот, украшения Пидруда, и заканчивался близ порта на самом большом стадионе столицы.

Все было продумано так, чтобы сперва народ увидел Коронованного, а уж после он посмотрит на проходящий мимо него народ.

Парад и праздник будут продолжаться весь день и всю ночь, по всей вероятности, до зари.

Поскольку жонглеры были частью королевского развлечения, место им было выбрано неподалеку от порта и, следовательно, от стадиона. Залзан Кавол не оплошал — они остановились у Арки Снов. Правда, колесницы Коронованного им придется ждать чуть ли не весь день. Но тут уж ничего не поделаешь.

Проходя по городу, они видели, как сильно, как разорительно пышно он разукрашен — знаменами, транспарантами, новыми светильниками. Даже дорогу не обошел праздник — она была окантована в цвета Коронованного, ярко-зеленый и золотой.

Уже в ранний час дорога была забита зеваками, но толпа расступалась перед труппой, когда Залзан Кавол показывал пачку пригласительных билетов. Люди Маджипуры отличались вежливостью и миролюбием. Да и кто рискнет связаться с шестеркой угрюмых шкафоподобных скандаров!

И вот началось долгое ожидание. Утро было теплое, скоро станет жарко. Им всем ничего не оставалось, как только ждать, лупясь на пустынное шоссе и черный полированный камень Арки Снов. Карабеллу прижали к Валентайну слева, Шанамира — справа. Время тянулось бесконечно. Разговоры, чуть начавшись, замолкали. На минуту привлекла фраза, брошенная кем-то сзади:

— Никогда не пойму этих идиотских приветствий и всей этой шумихи. Я ему ни капельки не верю.

Валентайн насторожился. Двое зрителей, судя по голосам, гайрогов, говорили, конечно, о Коронованном, и отнюдь не благожелательно.

— Он издает слишком много указов, — ответил второй голос первому, — если хочешь знать мое мнение. То одно регулирует, то другое. В этом, я думаю, нет никакой необходимости.

— Он хочет показать, что не сидит на троне без дела, — примирительно произнес первый.

— Да нет же! При лорде Вориаксе, а до него при лорде Молиборе, все шло хорошо и без дурацких указов. Это скорее признак неуверенности.

— Тише! Сегодня такой день, что лучше придержать языки.

— Если хочешь, знать, он еще не совсем уверен, что взобрался на трон, — вот и хочет обратить на себя внимание. Так я полагаю…

— Думаешь, меня интересует твое мнение? — раздраженно бросил второй.

— И еще одно, — не унимался первый голос, — имперские надзиратели слетели со своих мест — все. Чего он хочет? Насадить новую полицию, чтобы она шпионила для Коронованного? Зачем? Кого он боится?

— Таких, как ты. Заткнешься ты или нет?

— Кому я опасен? — возразил первый. — Видишь, я держу знамя со сверкающей звездой, как и другие. Разве я не лояльный гражданин? Но мне не нравится, как идут дела. Граждане, по-моему, имеют право заботиться о благе государства! Если нам что-то не нравится, мы должны говорить об этом. Это же в наших традициях, верно? Кто знает, чем обернется мелкое, злоупотребление через несколько лет!

Значит, думал Валентайн, хоть все и вопят, надрывая глотки, и машут руками, как ветряки крыльями, есть среди них и те, что критикуют Коронованного? Сколько же таких, что приветствуют его только из страха или личного интереса?

Гайроги замолчали. Валентайн послушал и другие разговоры, но на этот раз ничего интересного не было. Время все еще ползло, как улитка.

Валентайн переключил внимание на Арку и смотрел на нее так долго, что запомнил все ее украшения — вырезанных в камне героев далекого прошлого Маджипуры, героев войны с метаморфами, коронованных, предшествовавших легендарному Стиамоту, древних Понтификов, Благословенных Леди… Арка, по словам Шанамира, была очень старой и в Пидруде считалась священной.

Ей было девять тысяч лет, ее вырезали из блоков вилатисского мрамора, могущего противостоять всем непогодам. Пройти под Аркой означало, что ты теперь под защитой Леди и тебе обеспечены хорошие сны на целый месяц.

То тут, то там заговаривали о том, где сейчас находится Коронованный. Вот он выехал с Золотой площади и направился к Воротам Фалкинкипа; а сейчас он остановился в кварталах, населенных хьертами и урунами, чтобы швырнуть им пару горстей пятикроновых монет; наверняка задержался у плачущего ребенка, гладя того по голове, надолго замер у гробницы своего брата лорда Вориакса… Коронованный, Коронованный! Сегодня внимание всех обращено на тебя!

Мысль Валентайна сама собой последовала за властителем. Ну что за бессмыслица — все время парад! Эти роскошные выезды на люди, вынужденная улыбка, взмахи рукой, раздача монет — участие в бесконечном безвкусном спектакле, устраиваемом то в одном, то в другом городе, демонстрация наличия всей правительственной власти в одном физическом теле! Рев толпы, оскаленные рожи черни… И при такой занятости — ухитряться держать в руках бразды правления. А… надо ли их держать? Система государственности была такой древней, что все шло, наверно, само собой.

Древний Понтифик, скрытый по традиции где-то в таинственном Лабиринте Альханроеля, издавал декреты, которым подчинялась вся планета, а его приемный сын и наследник Коронованный, занявший Горный Замок, был исполнителем его воли, он правил ею — в то время, когда не присутствовал на очередном параде. Не был ли он лишь символом величия? Мир, такой спокойный, благожелательный и даже веселый, думал Валентайн, не без темных пятен, конечно, — нуждается ли он в этой помпезной надстройке? Пережиток, пережиток давно закончившейся эры, может быть, нуждавшейся в ней. А так ли она нужна сейчас?

Жить, дышать этим утренним воздухом, есть, пить, спокойно спать — остальное пустяки!

— Коронованный! Коронованный едет! — закричал кто-то.

Так уже кричали с десяток раз в течение часа, но весть не подтверждалась. Сейчас же — ровно в полдень — он и в самом деле появился.

Колесницу Коронованного приветствовал далекий рев, похожий на шум морского прибоя. Он становился все громче — и вот на шоссе показались герольды на быстроногих животных, они неслись почти галопом, герольды трубили. Затем взору представилась рассекающая толпу низкая платформа, на которой красовались личные телохранители Коронованного в расшитой золотом униформе — специально отобранный отряд мужчин и женщин разных рас. Они стояли навытяжку и выглядели, на взгляд Валентайна, весьма достойно и в меру глупо.

А вот и колесница Коронованного!

Тоже моторизованная, она плыла на высоте нескольких футов над мостовой.

Колесницу обрамляла белая с блестками ткань с вставками-квадратами из меха редких животных, выглядела она величественно и богато. На ней стояло с полдюжины высших чинов Пидруда и его провинции — мэры, самые именитые дворяне — все в парадных мантиях. Среди них возвышался, благосклонно протягивая руки к народу, сам Валентайн Коронованный, второй сиятельный властелин Маджипуры, и поскольку его приемный отец Понтифик никогда не показывался простому люду, — может быть, истинное воплощение авторитета, который только и мог существовать на этой планете.

— Валентайн? — кричали вокруг. — Лорд Валентайн!

Его тезка рассматривал Коронованного с тем же вниманием, что и вырезанных в мраморе героев Маджипуры. В импозантности ему не откажешь — выше среднего роста, сильные плечи, крепкие руки, властное лицо. Кожа оливкового оттенка, черные волосы закрывают уши, подбородок окаймляет черная бородка.

В ответ на гром приветствий лорд Валентайн поворачивался то в одну то в другую сторону, слегка наклонял голову и поднимал руку в приветствии.

Платформа быстро проплыла мимо жонглеров, но в один из этих мгновений глаза Валентайна и лорда встретились. Возник молниеносный контакт — казалось, между ними проскочила искра — Коронованный улыбнулся… Вот где загадка: улыбки великих, их наряды таят в себе особую силу — Валентайн, как и все вокруг, был захвачен восторгом лицезрения Коронованного, был подавлен колдовством имперского могущества.

За эти мгновения он понял благоговение Шанамира и окружающей его толпы. Да, лорд Валентайн был всего лишь человеком, он вынужден время от времени опорожнять мочевой пузырь, ему нужно наполнять свое брюхо, спать ночью и просыпаться утром, зевать. В детстве он пачкал пеленки, кричал, плакал… Но вот он попал в высшие круги, поселился в Горном Замке, сын Леди Острова, он стал приемным сыном Понтифика Тивераса, как и его брат покойный Вориакс, он прожил большую часть жизни у подножия власти, а теперь на его плечи легла тяжесть управления всем колоссальным миром планеты, населенной миллиардами. Такая жизнь меняет человека, возвышает его над другими, окружает аурой святости и отчуждения. Эта аура коснулась и его, Валентайна, он не мог ее не ощутить.

Колесница скрылась из глаз, исчезла и аура, хотя где-то неподалеку лорд Валентайн продолжал улыбаться, протягивая руки к толпе, кивая кому-то. Сейчас его тезка почувствовал себя обманутым.

— Выходим, — услышал он рык Залзана Кавола, — нам пора на стадион.

Весь Пидруд собрался в этот день вдоль маршрута Коронованного, и пройти на стадион оказалось делом не трудным.

Уже через пятнадцать минут труппа жонглеров была в порту, а еще через десять подходила к стадиону. Здесь тоже собирались люди. Тысячи зевак давились на пристанях позади стадиона, чтобы еще раз увидеть Коронованного.

Скандары, выстроившись клином, врезались в толпу, Валентайн, Карабелла и Слит шли в кильватере.

Участники представления стягивались в отгороженной задней части стадиона, здесь уже толкались сотни артистов. Тут были гиганты гладиаторы с Кайвана, рядом с которыми даже скандары выглядели среднерослыми, труппы акробатов, еще раз испытывающих свои пирамиды, абсолютно нагая балетная труппа, три оркестра с престранными музыкальными инструментами, дрессировщики, удерживавшие на цепях огромных морских зверей, яростно грызущихся меж собой, всевозможные уроды и уродцы — мужчина весом в тысячу фунтов, женщина одиннадцати футов роста, тонкая, как бамбуковая палка, двухголовый урун, три близнеца лимена, соединенные меж собой полоской сине-серой плоти, кто-то, чье лицо было похоже на топор, а нижняя часть — на колесо, и много всяких других. Валентайна замутило от вида уродов, от запахов и звуков этого скопища. Обезумевшие писцы, украшенные муниципальными бляхами, старались выстроить всех хоть в какую-то колонну. Порядок церемонии был установлен — Залзан Кавол отдал писцу свои документы и получил номер, указывающий место их труппы в общем строю, но найти соседей по ряду было уже их заботой, и дело это оказалось непростым. Все в огороженном пространстве находились в непрерывном движении, найти чьи-то номера в нем было все равно, что навесить ярлыки на морские волны.

После долгой толкотни и расспросов место все-таки нашлось — между труппой акробатов и оркестром.

Когда все разместились, как было предусмотрено, парад на несколько часов замер. По рядам ходили разносчики, одаривая желающих кусочками жареного мяса и стаканчиками зеленого или золотого вина и не требуя платы за угощение. Но вино не освежало — от душного воздуха и испарения множества тел Валентайн почувствовал дурноту. Через час, думал он, мне придется жонглировать перед Коронованным. Жонглировать, Коронованный — как странно это звучит! Хорошо, что рядом Карабелла — веселая, несмотря ни на что жизнерадостная, неутомимая.

— Да избавит нас бог от подобного в будущем, — шепнула ему она.

Наконец у ворот стадиона началось какое-то движение — там словно отвернули кран, и первая порция артистов просочилась на стадион. Валентайн встал на цыпочки, но ничего толком не разглядел. Прошел еще почти час, когда волна движения докатилась до них. Теперь весь строй медленно поплыл вперед.

Со стадиона доносились уже звуки музыки, рев животных, смех, аплодисменты, оркестр, стоявший впереди их труппы, готовился к выходу. Не менее двадцати инструментов пробовали голоса. Ни один из них не был знаком Валентайну.

С виду инструменты были красивы, даже изящны, но звуки!.. Вот и последний музыкант исчез за двойными воротами стадиона, церемониймейстер важно шагнул вперед, загородив проход жонглерам.

— Залзан Кавол и его труппа! — прокричал он.

— Мы здесь! — ответил скандар.

— Ждите моего сигнала. Выйдя, следуйте за музыкантами влево по стадиону. Представления не начинайте, пока не пройдете мимо большого зеленого знамени с гербом Коронованного. Дойдя до павильона, сделайте низкий поклон и будете работать не больше минуты. Потом двинетесь дальше. Дойдете до дальних ворот и сразу же выходите со стадиона. На выходе получите вознаграждение. Все понятно?

— Вполне, — ответил за всех скандар.

Он повернулся к своей труппе. До сих пор он был резок и груб, а тут вдруг обернулся другой своей стороной — протянул три руки братьям и обменялся рукопожатием, на его губах появилась теплая улыбка. Затем он притянул к себе Валентайна и сказал ласково, насколько это можно было ожидать от скандара:

— Ты научился работать быстрее, чем я думал. Я взял тебя по принуждению, но теперь я рад, что ты с нами.

— Благодарю тебя, — так же тепло ответил Валентайн.

— Не каждый день мы жонглируем перед властителем Маджипуры, — продолжал он; подойдя к Слиту и Карабелле, — пусть это будет лучшим нашим выступлением!

— Жонглеры! — пролаял распорядитель.

Скандар махнул им рукой, и труппа прошла под массивными входными воротами.

Слит и Карабелла шагали впереди, жонглируя пятью кинжалами. Они обменивались ими быстро, меняя рисунок игры. За ними двигался Валентайн, работая тремя булавами. А вслед за первой группой шествовала шестерка скандаров, чьи двадцать четыре руки буквально заполняли воздух смесью самых разнообразных предметов! Труппу довершал Шанамир, играя в ней роль, пожалуй, просто хвостика.

Карабелла творила чудеса. Она подпрыгивала, успевая метать кинжалы, щелкала каблуками, хлопала в ладоши — и ни разу не сбила ритм летающих ножей; Слит, собранный, динамичный, представлял собой какой-то источник энергии, мечущий молнии и ловящий их. Он позволил себе даже немыслимо высокий прыжок, пока, плотный воздух Маджипуры держал на себе тяжелые кинжалы.

Они обошли весь стадион, следуя ритму флейт и труб идущего впереди оркестра. Зрители уже устали от обилия цирковых номеров и едва на них реагировали, но это не снижало их пыла: жонглер силен внутренним ритмом, а не выражением чьего-то лица на дальней трибуне.

Валентайн придумал свой номер вчера, практиковался в одиночку и преуспел в нем. О новинке никто не знал, новичок рисковал: присутствие Коронованного усиливало риск. Краем мысли он подумал вчера — что только при нем и можно рисковать, сделать все, что может.

Он взял две булавы в правую руку и швырнул их вверх. И тут же услыхал предостерегающий возглас Залзана:

— Эй!..

Но думать о чем бы то ни было нет времени. Булавы летели вниз, когда он бросил третью между ними — на двойную высоту. Он успел схватить первые две, снова метнул снаряд из правой руки и поймал ту, что вернулась издалека, а затем занялся знакомым перебросом, не глядя по сторонам и следуя за Карабеллой и Слитом по периметру громадного стадиона.

Оркестры, акробаты, танцоры, дрессированные животные, жонглеры впереди и сзади, тысячи стертых лиц на трибунах, украшенные разноцветными лентами арканы над стадионом — ничто этого Валентайн не видел, разве что угловым зрением.

Бросок — захват, бросок — захват, вперед, вперед… пока не заметил краем глаза зеленый с золотом флаг в начале королевского павильона. Он повернул лицо к Коронованному.

Пришлось делить внимание — следить за полетом булав и искать взгляда лорда Валентайна.

Он поймал его, когда проходил центр павильона. Он жаждал второй искры контакта, ждал его. Валентайн бросал булавы математически точно, каждая взлетала на одинаковую высоту и падала точно в ладонь, пока он ловил взгляд Коронованного. На этот раз контакта не получилось — лицо властителя было рассеянным, его глаза не видели никого.

Скучающе обводил он взглядом поле стадиона, на миг задерживая его то на диковинном животном, то на голом заду танцорки; Валентайн отсчитывал положенные ему шестьдесят секунд; в конце минуты ему показалось, что Коронованный мельком взглянул на него, и только.

Карабелла и Слит подходили уже к выходу. Валентайн обернулся и улыбнулся скандарам, которые шли под целым балдахином из топоров, горящих факелов, серпов, молотков и фруктов, добавляя один предмет за другим в гущу над собой.

А Валентайн шел по той своей орбите, которую Карабелла назвала сном. Булавы покоились в его руках. Лишь отойдя от Коронованного, он почувствовал упадок сил и пустоту, словно лорд Валентайн не излучал энергию, а отнимал ее у других, только создавая иллюзию сияющей над ним ауры, — когда люди отходили от него, то испытывали ощущение потери чего-то. К тому же представление заканчивалось. Момент славы нового жонглера прошел, и никто его не заметил, кроме Залзана Кавола, который смотрел на него угрюмо и раздраженно.

— Кто тебя научил этому двойному броску? — спросил он, чуть они вышли за ворота.

— Никто. Я сам это придумал.

— А если бы ты уронил булавы?

— Но я же не уронил их!

— Нашел место для фокусов, — проворчал скандар.

И все же он смягчился.

— Должен признать: ты держался хорошо.

От другого распорядителя он получил кошелек с деньгами, высыпал их на ладонь и быстро посчитал. Большую часть сунул в карман, по одной монете дал братьям, за ними — Слиту и Карабелле и после некоторого раздумья швырнул по мелкой монетке Валентайну и Шанамиру.

Оба получили по полу кроне, остальные же — по кроне. Да ну его к черту! В кошельке Валентайна было еще несколько крон, а премия, хоть и небольшая, была добавком. Он истратит ее сегодня же на вино и пряную рыбу.

Трудный день подходил к концу. С моря поднимался туман, он и принес в Пидруд ранние сумерки. На стадионе кто-то еще выступал. Бедный Коронованный, думал Валентайн, ему придется сидеть там до ночи.

Карабелла стиснула его запястье.

— Пошли, — сказала она повелительно, — работа завершена, теперь время праздника.

Она покинула цирковой строй, за ней последовал и Валентайн. Три его булавы, подвешенные к поясу, колотили по бедрам. Карабелла исчезла было в толпе, окружающей артистов, вот снова появилась. Теперь она бежала, оборачиваясь и маня его за собой. Валентайн догнал девушку только на спуске в порт. Буксиры в гавани тащили к берегу барки с тонкими бревнами, замысловато уложенными для костров.

Хотя ночь еще не наступила, несколько костров уже горело, пламя было яркое, почти без дыма.

Город в этот день был ярмаркой, карнавалом, свадьбой. Карнавальные ларьки выросли на улицах, как грибы после дождя. Маскарадные костюмы были чуть ли не на каждом пидрудце. Везде музыка, смех, танцы. И чем становилось темнее, тем больше зажигалось огней, а бухта — та стала морем огня. Восточная сторона города вдруг осветилась — это в черное небо взлетели ракеты, и рассыпались над крышами.

Взявшись за руки, Валентайн и Карабелла шли через весь город от ларька к ларьку, везде оставляя монету, другую. Попадались и игровые ларьки, где можно было сбить мячом куклу или разрушить какую-нибудь пирамиду. Карабелла с ее точным глазом выигрывала почти в каждом, повергая хозяина в отчаяние. В некоторых призом было вино и закуска, в других им вручали кукол или флажки с гербом Коронованного. Это они оставляли на прилавках. Но пили вино и ели мясо — и всеобщее сумасшествие понемногу охватывало и их.

— Сюда! — крикнула Карабелла.

Они присоединились к танцу урунов, гайрогов и пьяных хьертов, скачущих в большом круге. Какого-то рисунка танец не имел — нужно было просто прыгать и кричать, чем громче, тем лучше. Какой-то хьерт схватил Карабеллу в свои объятия — в ответ она так впилась острыми ногтями в его кожу, что тот охнул. К Валентайну прижалась женщина-гайрог — вся в змеиных локонах, со множеством грудей. Она поцеловала Валентайна, он ответил ей с большим энтузиазмом, чем предполагал.

После танца они попали в открытый театр, где угловато двигающиеся куклы, угловато и излишне резко разыгрывали какую-то комедию, потом на арену, где за несколько монет посмотрели на морских драконов, плавающих в стеклянной галерее вокруг них, оттуда залетели прямо в сад одушевленных растений с южного побережья Альханроеля — страшных существ с щупальцами, отходящих от неподвижных стволов и любопытствующими подвижными глазами.

— Время кормления через полчаса, — сказал им сторож.

Но Карабелла не захотела ждать и они снова оказались на улице.

В который уже раз в небе взорвались ракеты — все более яркие. Вот вспыхнула тройная звезда из герба лорда Валентайна, а вот засиял в небе и его профиль. Даже Лабиринт изобразили кудесники-фейерверкеры на ночном небе, разноцветный Лабиринт, заслоненный лицом старого Понтифика. А за ним наверху возникло огненное изображение любимой всеми королевской матери, Леди Острова Снов, с нежностью взирающей с неба на верный ей Пидруд.

Портрет был так хорош, что Валентайн растрогался. Но Леди растаяла в небе так же быстро, как все до нее.

— Я хочу еще вина, — сказал он Карабелле, найдя в темноте ее руку.

— Подожди. Сейчас ты увидишь еще кое-что.

Еще одна ракета пронизала ночь, взорвалась, и огни сложились в лицо с тяжелой нижней челюстью и угрюмыми глазами, лицо четвертой силы Маджипуры, самой темной и самой надменной фигуры в иерархии государства — Короля Снов, Симонана Баржазида. Люди на улицах затихли — в Короле Снов никто не видел друга, хотя все признавали его власть. Он приносил только несчастья.

Винная лавка нашлась в трех шагах. Руки Валентайна дрожали, когда он поднимал стакан. Он выпил два подряд. Карабелла обеспокоенно смотрела на друга, но ни о чем не спросила, а свое вино оставила нетронутым.

Следующая дверь, открывшаяся перед ними, была дверью музея восковых фигур. Этот был сделан в форме Лабиринта. Войдя в него, выйти было нелегко, и они дали служителю три медяка, чтобы он сопровождал их. Из тьмы выступали герои королевства, их трудно было отличить от живых. Они двигались и говорили на архаических диалектах. Один, высокого роста воин, назвал себя лордом Стиамотом, победителем метаморфов. Здесь же была легендарная Леди Сиин, его мать, Леди-воин, которая лично вела защиту Острова Снов, когда его осаждали аборигены. Затем появилась фигура, назвавшая себя Дворном, первым Понтификом. Он был по времени так же далек от Стиамота, как сам Стиамот от теперешнего Коронованного. Рядом с ним стоял Динатик Баржазид, первый Король Снов, властитель куда менее древний.

Чем дальше заходили они в лабиринт, тем больше было правителей — богатейший ассортимент Понтификов, Леди и Коронованных, великих Конфалумов и Престимионов, Ариохов… Наконец возникла и последняя фигура — румяного мужчины лет сорока, черноволосого и черноглазого, в облегающей черной одежде.

Ему не было нужды называть себя — это был лорд Вориакс, последний Коронованный, брат лорда Валентайна, погибший два года назад на охоте. Он правил всего восемь лет. Лорд поклонился вошедшим, протянул к ним руки и воскликнул:

— Оплакивайте меня, братья и сестры, потому что я погиб раньше времени! Мое падение было тем ужаснее, чем больше была моя высота! Ведь я лорд Вориакс! Задумайтесь о моей судьбе!

Карабелла вздрогнула.

— Мрачное место, — прошептала она, — страшные судьбы!

Уйдем отсюда.

Теперь они проходили мимо всех, обещающих короткую радость заведений — ярко освещенных игорных залов, столов с всяческой снедью, домов радости, они нигде не останавливались, перелетая с места на место, подобно птицам, пока не свернули за угол и не оказались в темноте, за пределами всеобщего веселья. Это был парк, здесь царили тишина и аромат цветов.

Рука Валентайна сама собой обняла талию Карабеллы. Дневное тепло накопилось под деревьями, их ноги то и дело задевали громадные, чуть ли не с человеческую голову соцветия растений. Фестиваль с его суматохой отодвинулся, казалось, на десять тысяч миль.

— Вот здесь мы и остановимся, — сказала девушка.

Валентайн сдернул со своих плеч плащ и расстелил на земле. Карабелла протянула ему руки — он очутился в ее объятиях. Раскидистые кусты закрывали их от всего мира.

Девушка села, сняла с пояса крохотную арфу, похожую больше на украшение, чем на музыкальный инструмент. Тронула струны и запела:

— Красивая песня, — сказал Валентайн, — а у тебя прекрасный голос.

— А ты не поешь? — спросила она, протягивая ему арфу.

Он растерянно повертел в руках крохотный инструмент.

— Я не вспомню сейчас ни одной песни.

— Ну, хоть одну!

— Они все сбежали из моей головы.

Она взяла у него арфу.

— Хочешь, я научу тебя?

— Только не сейчас…

Валентайн коснулся ее губ. Она положила руки ему на плечи. Глаза его привыкли к темноте и он увидел близко, близко ее расширившиеся глаза, ощутил прикосновение кончика носа. Было подался назад, страшась того, что могло сейчас случиться, опасаясь груза ответственности, которую нужно будет взять на себя, но страх отступил. Было ощущение праздника, и они хотели друг друга.

Валентайн вспомнил ее обнаженной — худенькая, как подросток, только бедра выдавали женщину. И сгусток энергии… Он почувствовал под рукой, как дрожит ее тело — не от ночной сырости, не от холода. И стал гладить ее плечи, лицо, шею, провел ладонями по обострившейся груди.

…Их тела двигались так, словно они были давними любовниками…

Потом он в полудреме лежал, слушая, как колотится ее сердце, обнимая и гладя ноги, бедра, живот.

— Мы останемся здесь на всю ночь, — шептала она, — нас никто, никто не потревожит.

На его ласку она отвечала своей, трогая лицо, ероша волосы, целуя в кончик носа. Карабелла была игрива, как котенок. Первый порыв ее страсти ушел, пламя обратилось в тепло, обволакивающее его всего, он же был потрясен, оглушен, растерян. Для него это было слишком внезапно. В мгновения радости он проходил границу ярчайшего света, за которой начинались таинственная область без цвета, формы и хоть какой-то субстанции, он рискованно качался на краю двух миров, прежде чем скатиться в реальный мир.

Валентайн молчал. Ни одно из слов не подходило к его состоянию. Он не подозревал, что любовная радость лишит всего мироощущения. Карабелла, как видно, тоже почувствовала невесомость, потому что не говорила ни слова, только обнимала его, поглаживая по голове.

Он уснул.

Пришли, сны — ворвались в его голову, как разбойники. Те же насмешливые лица смотрели на него с пурпурного неба, но на этот раз он был в пустыне не один. Перед ним маячило темное лицо, создававшее ощущение физического присутствия человека; Валентайн знал, что это лицо брата, хотя в жестком сиянии янтарного солнца он не мог разглядеть его подробностей. И еще — звучала музыка, печальная, плачущая и одновременно чем-то угрожающая, предупреждающая о смертельной опасности.

Двое мужчин стояли друг против друга, как на дуэли, из которой живым мог выйти только один.

— Брат! — закричал Валентайн.

Ужас и смятение охватили его. Он дернулся и, извиваясь, как угорь, попытался вырваться из объятий сна, всплыть над ним, как над водоворотом. Но все было напрасно, сон владел его сознанием, подчиняя всем своим обстоятельствам, уклониться от которых, даже немыслимых, было невозможно.

И Валентайн вернулся в страшный сон, где его ожидала дуэль с братом.

Оба были вооружены, но неодинаково, у Валентайна была плохонькая рапира, у брата — длинная сабля. Валентайн делал выпады, один за другим, но брат парировал их, отбивая удары саблей и сам делая выпады, — ему приходилось отступать.

Над головами сражающихся кружили стервятники.

А музыка уже играла песню смерти!

Скоро, очень скоро прольется кровь, и жизнь вернется к Истокам.

Валентайн все отступал, зная, что сзади, уже недалеко, овраг, и отходить назад будет невозможно. Рука уже устала, глаза резал солнечный свет, губы пересохли, силы были на исходе.

— Брат! — крикнул он.

Молчание в ответ.

— Во имя бога!..

Смех и грубая брань. Сабля взвилась и опустилась. Валентайн выставил рапиру. Оружие скрестилось, рапира переломалась. Его шагнувшая назад нога споткнулась о корягу и он упал прямо в колючки какого-то пустынного растения. Человек с саблей встал над ним, заслонив солнце, и песня смерти завизжала на последней ноте. Стервятники устремились вниз.

Спящий Валентайн стонал и вздрагивал.

Он повернулся, ощутил всем телом тепло лежащей рядом девушки и прижался к ней, убегая от страшного холода сна. Ему бы проснуться сейчас и уйти от ужаса смерти, выплыв на безопасные берега реальной жизни, но что-то снова толкало его в сон.

Человек с саблей, стоявший над ним, хохотал. Сабля его снова поднялась. Вместе с ней весь мир рухнет на Валентайна и раздавит его. Он устремил свой дух к Леди и смирился с тем, что умрет.

Удар сабли оказался неудачным: оружие вонзилось в песок. И сон сразу же стал иным. Оборвался визг последней ноты. Валентайна буквально окатило какой-то энергией, он вскочил.

Брат не успел вытащить саблю — Валентайн каблуком вогнал ее еще глубже. И бросился на противника с голыми руками.

Теперь уже он наступал; струсивший брат не успевал отбиваться от града ударов. Вот упал на колени, заревел, как раненый медведь, тряся окровавленной головой. Он даже не пытается защищаться и только бормочет:

— Брат… Брат…

Валентайн опрокинул его на песок.

Противник лежал неподвижно, Валентайн стоял над ним, тяжело дыша. Пусть скорее наступит утро и освободит меня от этого сна, молился он.

Он открыл глаза и увидел темноту над собой. Его руки все еще вздрагивали. Безумные образы — теперь уже их фрагменты — все еще проплывали в его мозгу.

Повернул голову, увидел Карабеллу.

— С тобой все в порядке? — спросила она.

— Я видел сон.

— Ты кричал во сне. Я подумала, что тебе нужно проснуться. Было что-то страшное?

— Да.

— А как сейчас?

— Будто ударили по голове.

— Расскажи мне свой сон.

Раскрыть сокровенное? Но разве они не стали ближе друг другу? Разве они не одновременно ушли в мир снов?

— Я дрался во сне со своим братом, — ответил он. — Мы сражались в пустыне и он был готов уже убить меня, но в последний момент я увернулся и убил его ударом кулака.

Глаза Карабеллы были темны, как ночь.

— Ты часто видишь такие сны?

— Не часто. Но…

— Что?

— У меня нет брата!

Она улыбнулась.

— Ты хочешь, чтобы сон всегда соответствовал реальности? Откуда ты это взял? В снах истина лежит глубже, чем в реальности. Брат в твоем сне может быть кем угодно — Залзаном Каволом, Слитом, даже лордом Валентайном, Понтификом Тиверасом и мной, в том числе. Те же знаешь, что сны, за исключением насланных, все переворачивают.

— Знаю. Но что означает этот мой сон, Карабелла? Дуэль с братом, я чуть не убит им, и вдруг убиваю сам…

— Ты хочешь, чтобы я его истолковала?

— Да. Он мне ничего не говорит, кроме того, что пугает.

— Ты даже кричал во сне. И был мокрый от пота. Такие мучительные сны обычно что-то предвещают. Попробуй растолковать его сам.

— У меня нет брата…

— Я же сказала, что это неважно.

— Получается, что я воюю против самого себя! Не понимаю… Врагов ведь у меня нет.

— Может быть, твой отец? — подсказала она.

Он задумался. Отец? Он постарался вспомнить лицо человека с саблей, но не смог.

— Я не помню лицо отца.

— Он умер, когда ты был маленьким?

— Наверное…

Валентайн покачал головой.

— Когда я пытаюсь вспомнить отца, то вижу высокого человека с темной бородой, темноглазого…

— Как его звали? Когда он умер?

И вновь Валентайн покачал головой. Девушка наклонилась к нему.

— Где ты родился?

— На востоке.

— Ты об этом уже говорил. Но где именно, в какой провинции?

— В Ни-мое? — сам себя спросил Валентайн.

— Ты утверждаешь или спрашиваешь?

— В Ни-мое, — повторил он уверенно. — Большой дом, сад, неподалеку река. Да, теперь я вижу себя там: купаюсь в реке, охочусь в герцогском лесу. А вдруг я видел это во сне? Или читал что-то или мне об этом рассказывали?

— Как зовут твою маму?

Он открыл было рот, но ничего не сказал.

— Она тоже умерла молодой, — сказал он только через минуту. — Ее звали Гальяра. Да, Гальяра.

— Как хорошо звучит это имя. Расскажи мне о ней.

— Она…

Он запнулся.

— Золотые волосы, гладкая кожа, глаза… Это так трудно, Карабелла!

— Тебя всего трясет.

— Да.

— Иди ко мне.

Он снова оказался в ее объятиях. Девушка была маленькой, но сейчас казалась сильнее его, ему было уютно с ней.

— Ты ничего не помнишь, Валентайн?

— Ничего.

— Не помнишь, где родился, как выглядели родители? Даже где ты был в прошлый день? Твои сны не могут властвовать над тобой, потому что ты мне не можешь ничего объяснить.

Ее пальцы осторожно, но настойчиво ощупывали его голову.

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Смотрю, не было ли повреждений твоего черепа. Удар по голове может отбить память.

— Есть что-нибудь?

— Ни рубца, ни шишки — ничего. Но это еще ни о чем не говорит. Удар ты мог получить давно. Я посмотрю твою голову при свете.

— Мне нравится, когда твои руки касаются меня.

— А мне нравится трогать тебя.

Он спокойно лежал рядом с ней. Все сказанные ими слова теперь будоражили его. Другие люди, думал он, помнят свое детство и юность, место рождения, имена родителей — а у меня нет в памяти ничего, кроме каких-то смутных видений. Только туман, покрывающий, может быть, колодец пустоты. Он уже нырял в этот колодец, там ничего нет. А Карабелла заставляет его заполнить. Он думал, почему же он так не похож на других? Почему у него нет воспоминаний? Он действительно получил когда-то удар по голове или он болен и воспоминания не запечатлеваются в его мозге, а, наоборот, стираются при наступлении каждого нового дня?

Они так и не уснули в эту прекрасную ночь.

Перед утром они снова любили друг друга — не так слепо бросаясь в омут радости. Затем умылись в небольшом холодном ручье, что тек неподалеку от их ложа, и пошли через город в гостиницу.

По улицам все еще шастали вчерашние гуляки, когда над Пидрудом поднялось яркое солнце.

По совету Карабеллы Валентайн взял в поверенные Слита и рассказал ему о своем сне. Беловолосый жонглер слушал внимательно, не перебивая. Когда Валентайн закончил, Слит сказал:

— Тебе надо поговорить с толкователем снов. Послание слишком сильное, надо его расшифровать.

— Ты думаешь, это послание?

— Скорее всего.

— От Короля Снов?

— Возможно. Будь осторожен, будь внимателен. Король никогда не посылает единичного знака.

— Оно могло быть и от Леди, — вставила Карабелла. — Жестокость сна не должна нас обмануть. Когда нужно, Леди насылает и такие сны.

— А некоторые, — сказал на это Слит, — приходят и не от Короля, и не от Леди, а из собственной нашей глубины — не нужно об этом забывать. Так-то! Но я думаю, что к толкователю все-таки сходить нужно.

— А не поможет ли толкователь обрести мне память?

— И он, и еще колдун. Но если сны не основаны на пережитом тобой, они ничего не смогут сделать.

— Кроме того, — сказала Карабелла, — что такой сильный сон нельзя оставлять без истолкования, ты и отвечаешь за него. Если сон требует твоего действия, а ты ничего не предпринимаешь… — Девушка покачала головой. — Твой дух тогда ответит за него. Ищи толкователя, Валентайн!

— Я думал, что ты мне поможешь, — повернулся к Слиту Валентайн.

— Я всего лишь жонглер, а не толкователь.

— Можешь кого-нибудь порекомендовать в Пидруде?

— Подожди несколько дней. У тебя еще будут сны, и ты расскажешь о них провидцу.

— Как бы я хотел знать, действительно ли это послание, — размышлял вслух Валентайн, — а если да, то от кого. Что Королю до такого бродяги, как я? Нет, оно не от Короля. При двадцати миллиардах жителей Маджипуры, возможно ли, чтобы Король находил время для каждого? Разве что уж очень важная причина…

— В Сувраеле, — сказал в свою очередь Слит, — во дворце Короля Снов стоят огромные машины, которые сканируют весь мир и каждую ночь посылают сны в мозги спящих. Кто знает, как они подбираются? Когда я был ребенком, мне говорили об этом и я знаю, что это правда — прежде чем мы оставим сей мир, мы, по крайней мере, один раз ощутим прикосновение Короля Снов к нашему духу — все без исключения. Со мной такое случилось.

— С тобой?

— И не однажды.

Слит коснулся своих белых волос.

— Ты думаешь, я так и родился седым? Как-то я спал в гамаке в Нарабальских джунглях. Тогда я еще не был жонглером. Король явился мне во сне и отдал какой-то приказ душе — проснулся я белым, как снег. Мне тогда было двадцать три года.

— Приказ? — переспросил Валентайн.

— Да — чтобы мои черные волосы зачем-то побелели.

Ему не хотелось продолжать разговор. Слит встал и глянул на утреннее небо.

— Я думаю, мы достаточно поговорили. На фестивале есть еще возможности зарабатывать деньги. Хочешь, я научу тебя кое-каким трюкам, пока Залзан не послал нас работать?

Валентайн кивнул. Слит взял мячи и булавы и вышел во двор.

— Следи, — сказал жонглер.

Они с Карабеллой встали спина к спине. Одновременно оба начали перебрасываться мячами.

— Эта вещь довольно простая для новичка, — сказал Слит, повернув голову к Валентайну, — но выглядит эффектно. Следи, следи!

Жонглеры сразу же поймали ритм и превратились в одно четверорукое и четвероногое существо. Действительно эффектно, подумал Валентайн.

— Кинь нам булавы, — скомандовал Слит.

Один за другим снаряды перешли в руки жонглирующей пары и там вливались в круг, по которому летали мячи. Круг менял направление — то он начинался из рук Слита, то из рук Карабеллы. По своему небольшому опыту Валентайн знал, как трудно работать с предметами разного веса. В следующие недели он должен был начать жонглирование пятью мячами. Четверкой булав работать, наверно, не так уж трудно, но три мяча и три булавы — это просто подвиг!

Он смотрел, не отрываясь, и вдруг к восхищению примешалась ревность: Слит стоял, прижавшись к Карабелле, составляя с нею как бы один организм, а ведь всего несколько часов назад она была так же близка с ним…

— Попробуй и ты, — предложил ему Слит.

Он прижался спиной к Карабелле, как минуту назад Слит. В работе было всего три мяча.

Сначала Валентайну было трудно рассчитать высоту и силу броска, и Карабелле приходилось, чтобы поймать брошенный им мяч, отрываться от него, но уже через десяток минут они метали и ловили их так ровно, словно тренировались вместе не один год. Слит время от времени награждал их аплодисментами.

Появился скандар, брат Залзана Ирфен, мрачное существо даже среди скандаров.

— Вы готовы? — рявкнул он.

После полудня труппа должна была выступать в частном парке одного богатого торговца, который принимал у себя важного вельможу.

Перед знатными пидрудцами Валентайн и Карабелла показали работу вдвоем, скандары снова послали в небо кучу самых разных предметов — вилок, ложек, хрустальных стаканчиков, тарелок… В заключение Слит вышел жонглировать с завязанными глазами.

— Разве это возможно? — забеспокоился Валентайн.

— Смотри! — ответила Карабелла.

Валентайн наблюдал за Слитом почти один — господа, заказавшие представление, пресытились цирковыми номерами на стадионе и сейчас едва взглядывали на выступавших.

Слит шагнул вперед, в руках его были три булавы. Постоял с минуту, словно прислушиваясь к чему-то, затем глубоко вздохнул и начал работать.

Залзан Кавол загудел:

— Двадцать лет практики, лорды и леди Пидруда! Здесь нужно дьявольское умение! Он слышит шелест булав в воздухе, он слышит их!

Валентайн не поверил, что можно что-то услышать среди гула разговора, звона тарелок и рявкания Залзана Кавола, комментировавшего жонгляж, но Слит не уронил ни одной булавы. Однако он заметил, что Слиту трудно — руки его были напряжены больше, чем нужно, хватали булаву раньше времени. И все-таки жонглировал он замечательно.

Десять… двенадцать… пятнадцать раз взлетели булавы. И вот все они прижаты к груди жонглера, Слит сорвал повязку с глаз и низко поклонился. Раздались жидкие аплодисменты. Зато Карабелла подошла к Слиту и обняла его. Валентайн шлепнул по плечу товарища, когда труппа сходила с эстрады.

В комнате для артистов сразу же сел, руки его дрожали, он вытирал пот со лба.

— Хоть кто-то смотрел мой номер? — спросил он у Карабеллы. — Поняли ли они, что я делал?

— Кое-кто смотрел, — мягко сказала Карабелла.

Слит сплюнул.

— Свиньи! Сами комнату переходят с трудом, а когда делается настоящий номер, сидят и болтают…

Валентайн еще не видел товарища в таком гневе. Жонглирование вслепую, видать, дает себя знать, подумал он. Подошел и обнял Слита за плечи.

— Что тебе с того, что они ничего не поняли? Ты показал высший класс работы! Ты был превосходен.

— Не совсем, — угрюмо ответил тот, — синхронность хромала…

— Да все было отлично! — настаивал Валентайн. — Такого мастерства я еще не видел. Какое тебе дело до того, как смотрят на него пьяные торговцы? Разве твое искусство предназначено их душам?

Слит слабо улыбнулся.

— Жонгляж вслепую выбивает из колеи…

— Мне очень жаль, что ты расстроился, дружище.

— Сейчас пройдет. Мне уже лучше.

— Ты сам себя огорчаешь. Скажу тебе еще раз — ты был великолепен, а все остальное не имеет значения.

Он повернулся к Шанамиру.

— Сбегай-ка на кухню, попроси там мяса и хлеба. Слит работал тяжело, ему нужна заправка. И спроси там вина.

Слит и вправду обмяк. Он выглядел очень усталым.

— У тебя добрая душа, — сказал он Валентайну, протягивая ему руку, — ты прямо вытащил меня из ямы…

— Я видел, как тебе больно.

— Постараюсь больше не распускаться, — сказал Слит. — Ты прав: мы жонглируем для себя, а зрители наши — что они для нас! Случайные люди…

Еще два раза видел Валентайн жонгляж вслепую в Пидруде. Еще два раза наблюдал, как Слит, напряженный, сжатый, как пружина, сходил с подмостков. Это была адская работа. Валентайн старался как мог, чтобы помочь отдохнуть товарищу, снять напряжение.

И уже дважды новый жонглер видел страшные сны. Один раз к нему пришел сам Понтифик и повел его в Лабиринт. Там было множество улочек, темных, извилистых, они брели по ним бесконечно долго. И где-то, может быть, близ центра Лабиринта, Понтифик вдруг исчез, а Валентайн, сделав шаг, провалился и полетел куда-то, к самому ядру Маджипуры…

В другую ночь Коронованный, ехавший на своей колеснице через Пидруд, увидел Валентайна и поманил его за собой. Они остановились у игорного заведения и там начали бросать маленькие диски в цель. В награду за меткие броски им дали связку белых пальцевых суставов, а когда Валентайн спросил, чьи это кости, лорд Валентайн засмеялся, дернул себя за бороду, огрел тезку насмешливым взглядом и бросил:

— Посмотри на свои руки!

Валентайн глянул и увидел, что пальцы его исчезли…

Слит и Карабелла, которым он снова поведал свои сны, ничем не помогли ему, а лишь повторили совет обратиться к толкователю снов, как только они уйдут из Пидруда.

Отъезд близился. Фестиваль закончился, кораблей Коронованного в гавани уже не было, дороги были заняты отъезжающими — люди из провинции возвращались домой. Залзан торопил свою труппу закончить все дела в Пидруде, чтобы двинуться в гастрольную поездку.

Последнее почему-то опечалило Шанамира. Валентайн заметил, настроение мальчика.

— Я думал, тебе хочется уехать отсюда. Жаль оставлять город?

Шанамир покачал головой.

— Хоть сейчас пустился бы в дорогу.

— Тогда в чем дело?

— Прошлой ночью я видел во сне отца и братьев.

— Тогда понятно. Еще не выехал из дому, а уже заскучал по нем.

— Не то, — возразил Шанамир. — Я вел группу своих тварей, а отец и братья лежали, связанные кем-то на дороге. Они кричали, чтобы я помог им, а я ехал прямо на них. И без толкователя снов ясно, что означает этот сон.

— На тебе вина за то, что бросил свои обязанности и дом?

— Конечно, вина. Я не вернул деньги!

Он был раздражен оттого, что пришлось объяснять такие простые вещи взрослому мужчине. Он хлопнул себя по поясу.

— Деньги, деньги, деньги! У меня здесь около ста шестидесяти роалов от продажи животных. Разве ты забыл? Это целое состояние. Их хватит, чтобы семье прожить целый год и часть следующего! Они там ждут моего возвращения, а я…

— А разве ты не думал как-нибудь отдать им деньги?

— Но меня же нанял Залзан Кавол! Что если его путь лежит совсем в другую сторону? А если я повезу деньги домой, то могу после не найти вас. Если же поеду с вами, то, выходит, украду деньги у родных, которые на меня рассчитывают, понял?

— Все решается проще, — сказал примирительно Валентайн.

— Фалкинкип далеко отсюда?

— Два дня, если ехать быстро.

— Близко. Мне кажется, скандар еще не установил точного маршрута. Я поговорю с ним. Попрошу ехать в направлении Фалкинкипа. Когда мы будем проезжать неподалеку от фермы твоего отца, ты удерешь ночью, передашь деньги кому-нибудь из братьев и до рассвета вернешься к нам. Тогда на тебе не будет никакой вины и ты спокойно поедешь с нами.

Шанамир еще сомневался.

— Думаешь, ты уговоришь скандара?

— Посмотрим.

— Он разозлится и вышвырнет тебя, если ты о чем-то его попросишь. Залзан не любит, когда вмешиваются в его дела — а ты для него, как глупый блав для тебя.

— Я поговорю с ним, — сказал Валентайн. — Подозреваю, что скандар не такой грубый, каким кажется. Ты не знаешь, где он?

— Осматривает свой фургон, готовит для путешествия. Ты ведь знаешь его фургон?

— Видел.

Жонглеры ездили по провинции в ладном фургоне, который Залзан оставил в нескольких десятках метров от гостиницы. Это был прочный и вместительный ящик на колесах, разукрашенный, как все цирковые фургоны. Отличное дерево, крепкий клей, железо, лакировка, кое-где кожа животных, натянутая так, что звенела при ударе.

Подойдя к фургону, Валентайн увидел Ирфона Кавола и еще одного скандара, Гейбора Кера. Они смазывали колеса, в то время, как изнутри доносились чьи-то яростные вопли — казалось, ящик качается от них.

— Где Залзан? — спросил Валентайн.

Гейбор мотнул головой на фургон.

— Не подходящий момент, чтобы поговорить с ним, но у меня дело.

— И у него дело — с проклятым маленьким колдуном, который подрядился ездить с нами по провинции, показывая дорогу, и отказался от работы как раз тогда, когда мы собрались выехать. Войди, если тебе не дорога жизнь.

Злобные крики сотрясали стены фургона. Дверь неожиданно распахнулась и оттуда вылетел крохотный, высохший, как лист, старый урун, существо покрытое перьями. У него были клейкие лапки-щупальца, тускло-зеленая кожа и огромные золотистые глаза, сейчас наполненные страхом. Возле рта-клюва виднелось пятно желтой крови.

Через секунду в двери показался скандар. Он раздувался от гнева, руки его рубили воздух. Он крикнул жонглерам:

— Хватайте его! Не дайте ему уйти!

Ирфон и Гейбор загородили ручищами все выходы. Урун заметался в ловушке, крутнулся туда, сюда и ткнулся в колени Валентайна.

— Лорд, — запищал он, — защити меня!

Клейкими лапками он вцепился в его штаны.

— Он обезумел, он убьет меня!

— Держи его Валентайн! — громыхнул сверху скандар.

Валентайн шагнул вперед, закрыв собой старика, глянул в лицо слезавшего Залзана.

— Умерь свой пыл, если можешь. Если ты сейчас убьешь уруна, мы останемся в Пидруде навеки.

— Я и не думал его убивать, — прорычал скандар. — Зачем мне всю оставшуюся жизнь иметь дело с Королем Снов!

Послышался дрожащий голос уруна:

— Он схватил меня за шкирку и хотел изо всех сил шваркнуть об стену!

— Из-за чего ссора? Может я стану вашим посредником?

Залзан нахмурился.

— Наш спор тебя не касается. Убирайся отсюда!

— Пока ты не успокоишься, я побуду здесь.

Глаза скандара налились злобой. Он подошел к Валентайну. Пахнуло шкурой скандара. Залзан прямо-таки кипел от злости. Сейчас и меня он грохнет об стену, подумал Валентайн. Ирфон и Гейбор наблюдали за происходящим. Они никогда еще не видели, чтобы кто-то противился слову брата. Кулаки старшего сжимались и разжимались. Вдруг он заговорил:

— Этот урун — колдун. Его зовут Стифон Делиамбер, я его нанял проводником и сторожем — я побаиваюсь Меняющих Форму.

Всю неделю он жил на мой счет, а теперь, когда нам пришла пора ехать, он заявляет, что не хочет быта нашим проводником. Так ты выполняешь условия контракта, обманщик?

Урун запищал:

— Я уже стар и слаб, а мое колдовство утрачивает силу. Я могу заблудиться. Но если ты настаиваешь, Залзан Кавол, я поеду с вами!

Скандар не поверил.

— Что?!

— Я передумал, — пискнул колдун.

Он отпустил ноги Валентайна и встал перед скандаром. Расправляя помятые лапки, помахивая ими, птицеподобное существо подняло глаза на огромного скандара.

— Я выполню условия контракта.

Гигант растерялся.

— Полчаса назад ты клялся, что не оставишь Пидруда, мои слова на тебя не действовали, ты довел меня до того, что я готов был растереть тебя в порошок — на твою и на мою беду, ибо колдуны и мертвые могут насылать зло… Ясно, что Король Снов покарал бы меня за это, но ты упрямился до последнего — а теперь вдруг все переиграл!

— Да, переиграл.

— Не будешь ли любезен объяснить почему?

— Уж не ты тому причина, — окрысился колдун, — не ты, а вот этот молодой человек! Я восхищен его мужеством, добротой, с ним я готов ехать куда угодно! Это удовлетворяет твое любопытство, Залзан Кавол?

Скандар проворчал что-то, сердито сплюнул и яростно потряс парой здоровенных рук. На миг показалось, что он снова взорвется, но Залзан сдержался. Только проворчал:

— Жаль, что я не размазал тебя по стене, чудодей! И да сохранят боги твою жизнь, если ты не явишься сюда после полудня готовым к дороге!

— Во втором часу пополудни я буду здесь, — ответил ему Стифон Делиамбер. Обернулся к Валентайну и добавил к сказанному — Я полагаю, что ты мой защитник. Я в долгу перед тобой, но расплачусь скорее, чем ты думаешь.

Урун умчался прочь, слово взял Залзан Кавол:

— Ты глупо сделал, что ввязался в спор. Это могло плохо кончится.

— Я знаю.

— А если бы я изувечил вас обоих?

— Мне показалось, что ты сумеешь сдержаться. Я был прав?

Залзан криво улыбнулся.

— Я удержался, это верно, но только потому, что меня поразила твоя наглость — это-то и остановило меня. Если бы старикашка молвил хоть еще одно слово…

— Главное, что колдун согласился.

— Что верно, то верно. Я у тебя тоже в долгу. Нового гида не так-то легко найти, да и времени у нас нет. Так что благодарю тебя. — Кивок скандара выглядел неуклюже.

— Ты сказал — долг…

Залзан вздернул подбородок.

— Ну так что?

— Мне нужно небольшое одолжение с твоей стороны.

— Давай, — голос скандара похолодел.

Валентайн уловил холодность, но делать было нечего.

— Мальчик Шанамир из Фалкинкипа. Прежде чем тронуться в путь, он должен побывать дома. Это дело чести.

— Пускай съездит в Фалкинкип, а потом догоняет нас.

— Он боится, что не догонит.

— О чем же ты просишь, Валентайн?

— Устрой так, чтобы наш путь пролегал через Фалкинкип, ты ведь, насколько я знаю, не проложил еще маршрута.

Залзан ответил с той же холодностью:

— Сначала мой гид наплевал на заключенный контракт, сейчас ученик жонглера ставит мне условия — не слишком ли ты много на себя берешь? Что для меня этот мальчишка?

— Ты ведь ни с кем еще не договаривался о выступлениях. Что тебе стоит заехать в Фалкинкип, который в двух днях пути?

— Ладно! — рявкнул скандар. — Мы едем через Фалкинкип! Но больше никаких поблажек. Теперь убирайся. Ирфон, Херн, фургон готов?

Внутри фургон труппы Залзана Кавола был красив и уютен.

Темные, отполированные до блеска доски пола были подогнаны друг к дружке с удивительной точностью. Стены украшали меховые портьеры, перемежающиеся полосками легкой ткани. Помещение вмещало шестерых, но седьмой был бы уже лишним.

Часть фургона занимал склад, особенно разнообразный у бродячих жонглеров, какими была труппа Залзана Кавола. На сидении водителя могло поместиться трое.

Хотя фургон и был большой — в нем могли уместиться знатный вельможа со свитой, он отличался достаточной легкостью, чтобы держаться на воздушной подушке, создаваемой моторами, что располагались в чреве махины. Он держался в футе от земли и его могла тащить четверка упряжных животных.

В день отъезда фургон загрузили к полудню и всей труппой отправились обедать. Валентайн насторожился, когда увидел, что за стол Залзана сел давешний хьерт Виноркис. Усы его не в меру были накрашены оранжевой краской. Скандар стукнул по столу, требуя внимания.

— Познакомьтесь с нашим новым управляющим! Его зовут Виноркис. Он будет помогать мне вести книги, смотреть за имуществом и вообще следить за хозяйством, которое было до сих пор только на мне!

Карабелла охнула:

— Это тот самый страшила, что пялился на нас еще неделю назад!

Валентайн кивнул хьерту.

— Ты все-таки решил присоединиться к нам? А я думал, что ты пошутил насчет жонглирования цифрами.

— Хьерты не умеют шутить, — серьезно сказал Виноркис и вдруг раскатисто захохотал.

— А что будет с твоей торговлей?

— Я все продал за время фестиваля. Знаешь, я ведь завидовал тебе, не знающему, где очутишься завтра. И говорил себе: а вот ты, Виноркис, всю свою жизнь так и будешь торговать вонючими шкурами хейгусов и ничего, кроме них, никогда не увидишь!.. И вот я пришел к Залзану Каволу и предложил ему свои услуги. И вот я здесь…

— Добро пожаловать, — довольно мрачно поприветствовала его Карабелла, — ну что ж — добро пожаловать!

Обед был плотный, после него все стали готовиться к отъезду. Шанамир вывел из стойла четверку животных Залзана и ласково разговаривал с нами, пока скандары запрягали тварей. Старшой забрался в кабину, взял вожжи, его брат Хейрог сел рядом с ним, а Стифон Делиамбер примостился с краю. Шанамир взгромоздился на собственную животину, Валентайну было предложено место в фургоне с Карабеллой, Слитом, Виноркисом и четверкой скандаров. Пока все расселись, прошло полчаса.

— Гей! — крикнул Залзан Кавол.

Фургон направился к Воротам Фалкинкипа, к главному шоссе, по которому неделю назад, в лунный день Валентайн вошел в Пидруд.

Летняя жара тяжким слоем лежала на прибрежной равнине.

Цветы-светильники огненных пальм погасали, дорога была усыпана малиновыми их лепестками, как снегом. Окна фургона, где стеклами была прозрачная кожа стиков, привлекли к себе всех, кто был в помещении. Валентайн смотрел, как уходит назад Пидруд, на неделю приютивший его. Громадный город с одиннадцатью миллионами жителей, здесь он жонглировал перед самим Коронованным, познакомился с пальмовым вином и пряно пахнущей едой, одну ночь он провел в объятиях хрупкой Карабеллы…

Сейчас перед ним снова лежала дорога, и кто ему скажет, что принесет она, какие новые приключения?

У него не было никаких планов, любой ветер мог понести его с собой. Искусство жонглирования его захватило, он был рад ему и жаждал совершенства в нем — такого, чтобы сравниться со Слитом и Карабеллой, даже работать вместе со скандарами. Слит как-то сказал ему, что жонглировать с ними может только мастер — попробуй угнаться за четверорукими, но Валентайн не однажды видел, что сам вступал с ними в состязание. Когда-нибудь то же сделает и он, Валентайн. Честолюбив, дружище, подумал он про себя. А почему бы и нет, немедленно пришел ответ.

— Ты выглядишь таким счастливым! — сказала Карабелла. — Прямо позавидуешь!

— Я? — оторвался он от окна.

— Сияешь, как солнце. Рядом с тобой можно загорать.

— Это все мои волосы… — ответил он, улыбаясь.

— А улыбка?

Он накрыл ее руку своей.

— Я люблю дорогу, — сказал Валентайн. — Дорогу, свободу… Идти по Зимроелу, останавливаться, где захочешь, выступать, знакомиться с новыми трюками — что может быть лучше! Знаешь, мне понравилось быть жонглером — и я хочу преуспеть в этом деле!

— У тебя есть для этого неплохие шансы, — вмешался в разговор Слит, — ты способен. Остальное — за тренировкой.

— Без вашей помощи я ничего не сделаю.

Карабелла наклонилась к нему.

— Пока ты смотрел в окно, я думала о тебе.

— И я думал о тебе, — шепнул он ей на ухо, — но ведь не скажешь же об этом при всех.

Дорога поднималась на большое плато.

Фургон шел медленнее. Дорога кренилась то в одну, то в другую сторону, фургон то и дело мог опрокинуться, но Залзан Кавол был мастер не только в жонгляже и всякий раз спасал положение махины. Скоро они были ка вершине. Пидруд — окно показало его — стал маленьким, похожим на макет города. Воздух на плато был суше, горячее, предзакатное солнце нагревало крышу фургона.

На ночлег они остановились в захудалой деревеньке близ Фалкинкипской дороги.

И едва Валентайн разлегся на жестком матраце, как на него обрушился тревожный сон. И в этот раз он находился среди властителей Маджипуры.

В одном конце громадного зала сидел на троне Понтифик, а на другом — Коронованный. В потолке сиял страшный глаз светильника. Валентайн вошел в зал, чтобы вручить послание Леди Острова, но не знал кому — Понтифику или Коронованному. К какой бы Силе из находящихся здесь он ни приблизился — она отступала, удалялась, как в бесконечность. Всю ночь он ходил туда и сюда, скользя на гладком, как лед, полу, протягивая послание то одной, то другой Силе, но ничего не получалось.

На следующую ночь, когда они остановились в городке рядом с Фалкинкипом, сон пришел, похожий на прошлый. Но на этот раз такой сложный и запутанный, что память сохранила только впечатление, оставленное грозными владыкам, каких-то помпезных собраний… никакого контакта ни с кем не было. Он проснулся с головной болью, хмурый. Наверняка это были послания, но как их разгадать?

— Они не оставят тебя в покое, — сказала Карабелла в ответ на этот вопрос, — похоже, что ты как-то связан с нашей верховной властью. Разве это естественно — каждую ночь одни только владыки? Я тоже уверена, что это послания.

Валентайн согласился с ее словами.

— Даже в жаркий день я чувствую присутствие Короля Снов, как озноб. А когда я закрываю глаза, его холодные пальцы лезут прямо мне в душу.

В глазах Карабеллы он увидел нешуточную тревогу.

— Ты уверен, что это его послания?

— Кто его знает… — А вдруг Леди?

— Леди насылает добрые сны, — все так же хмуро отвечал Валентайн, — а эти, боюсь, от Короля. Что он хочет от меня? Какие у меня прегрешения?

Теперь нахмурилась девушка.

— В Фалкинкипе сходи, наконец, к толкователю.

— Непременно повидаюсь с кем-нибудь из них.

В разговор вмешался незаметно подошедший Стифон Делиамбер.

— Не могу ли я чем-нибудь помочь?

Валентайн глянул на колдуна с удивлением.

— Извини, — не смутился тот, — я подслушал ваш разговор. Ты растревожен посланиями, я правильно понял?

— Мои сны ничем иным быть не могут.

— Ты уверен?

— Я ни в чем не уверен — ни в собственном имени, ни в твоем, ни даже в том, какой сегодня день.

— Послания редко бывают без обратного адреса. Когда говорит Король, мы это знаем точно. — И все равно Делиамбер качал головой.

Валентайн вздохнул.

— Мои мозги так затуманились за эти ночи, что я окончательно потерял уверенность в чем бы то ни было. Мне нужен хоть какой-то ответ, а то я сойду с ума!

Урун протянул щупальце, чтобы взять Валентайна за руку.

— Доверься мне. Твой мозг в смятении, зато мой чист и ясен. Я хорошо понимаю тебя и все называю, в отличие от тебя, по именам. В Фалкинкипе есть толковательница снов Тизана, она мой друг и коллега. Тизана выведет тебя на правильный путь. Пойдешь к ней и скажешь, что ты от меня. Не забудь передать, что я шлю ей свое приветствие и любовь. Тебе пора освободиться от ночных кошмаров и от-вреда, которые приносят сны.

— Вреда?

— Иди к Тизане, — не ответил на его вопрос Делиамбер.

Валентайн пошел отыскивать Залзана Кавола, тот был неподалеку и переговаривался о чем-то с жителем городка. Скандар повернулся к нему.

— Завтра мы прибываем в Фалкинкип, — сказал Валентайн.-На всю завтрашнюю ночь я вас покину.

— Это тоже дело чести?

— Личное дело. Можно?

— Странно ты себя ведешь… Ладно, делай, как задумал. Завтра мы даем представление. Спи, где хочешь, но утром Солнечного дня будь готов, понял?

По сравнению с огромным Пидрудом Фалкинкип ничего особенного собой не представлял, но в то же время отличался от остальных городков своего района.

В центре метрополии и вокруг него жило, наверно, около трех миллионов народа, и впятеро больше в округах. Но темп жизни, конечно, не был столичным. И дело было даже не в том, что он находился на сухом и жарком плато, а не рядом с морем, — люди здесь двигались неторопливо, даже флегматично.

В Звездный день Шанамир отправился домой. Он побывал на ферме отца, расположенной в нескольких милях от города, как рассказал он после Валентайну, оставил на видном месте деньги и записку, в которой сообщил, что уходит поискать более веселой жизни. Его никто из родных не видел. И все равно мальчик боялся, что отец не так-то легко откажется от пары ловких рук, и решил какое-то время не выходить из фургона. Валентайн поговорил с Залзаном Каволом, тот, не меняя обычного своего хмурого вида, согласился отказаться от услуг мальца.

После полудня жонглеры вышли всей труппой в город. Они направились на ярмарку. Впереди шли Слит и Карабелла. Он жонглировал на ходу, она била в небольшой барабан и выкрикивала:

Но чудеса сегодня не давались Валентайну — он тоже жонглировал, и жонглировал плохо. Его совсем извели ночные кошмары, он самонадеянно решил побороть самого себя — и дважды уронил булавы. Слит научил его делать вид в случае промаха, что так и должно быть; публика на промашку не обратила внимания, но Валентайн помрачнел еще больше и с горя залез в винный ларек, в то время, когда скандары показывали обещанные Карабеллой чудеса на подмостках.

Из-под навеса он смотрел на жонглеров. Те опять работали, как хорошо смазанный механизм. Двадцать четыре руки — и ни одной ошибки! Каждый жонглировал семью тяжелыми ножами. Это производило такое впечатление, что зрители то замирали, то вскрикивали от восторга.

А Валентайн, держа в руке стакан с вином, не чувствовал его вкуса. Он клял себя за неудачу. В Пидруде его руки сами тянулись к снарядам, он мечтал все лучше и лучше выступать, и на тебе! Все валится из рук. Ну ладно, хватит. Будут еще ярмарки, будут выступления, он себя еще покажет. У них впереди весь громадный Зимроель. Зрители отобьют ладони, аплодируя ему. Сам Залзан Кавол почернеет от зависти. Он еще станет королем жонглеров, он, Валентайн! А почему бы и нет! У него талант!

Валентайн усмехнулся. Его дурное настроение пропало то ли от стакана вина, то ли от природно оптимистического нрава. В самом деле — он занялся жонглированием всего неделю назад, а посмотрите, чего достиг! Кто знает, на какие чудеса способны его глаза и руки?

Он увидел Стифона Делиамбера, подходящего к нему.

— Тизану ты найдешь на улице Продавцов воды, — сказал маленький колдун, — она ждет тебя.

— Ты успел поговорить обо мне?

— Нет.

— Но если она ждет меня… А-а, колдовство?

— Вроде того, — кивнул урун.

Разговаривая с Валентайном, он все время шевелил щупальцами.

— Иди к ней, она ждет тебя.

Скандары сорвали аплодисменты, теперь на эстраде работали Слит и Карабелла. Как они слаженно двигаются, думал Валентайн, глядя на жонглирующую пару, как спокойны, как уверены друг в друге. И как хороша Карабелла!

После фестивальной ночи он не был с ней близок, хотя иногда приходилось спать бок о бок. А последнюю неделю он даже сторонился девушки — так измотали его сны. Скорей, скорей к Тизане, пусть она освободит его от надоевшего наваждения! А завтра он сможет снова обнять Карабеллу.

— Улица Продавцов воды? — спросил он у карлика. — Я иду! На ее доме есть какой-нибудь знак?

— Спросишь, — только и сказал в ответ Делиамбер.

К вечеру, когда Валентайн собрался к Тизане, к нему подошел Виноркис.

— Куда на ночь глядя?

— Дела.

— Не возьмешь за компанию?

Валентайн промолчал.

Хьерт засмеялся.

— Мы можем вместе пошататься по тавернам. Я бы не прочь прошвырнуться по этому городку.

— Я же сказал, что ухожу по делу, — ответил Валентайн.

Виноркис внимательно посмотрел на него.

— Это не по-дружески.

— Извини, есть вещи, которые требуют только одного человека. И поверь, я не собираюсь сегодня заходить в таверны.

Хьерт крякнул.

— Пусть будет так. Я только хотел составить тебе пару, чтобы не было одиноко. Да и показать город.

— В другой раз.

Он заспешил в Фалкинкип.

Улицу Продавцов воды он нашел легко: этот город был построен по строгому плану, как в Пидруде, а на перекрестках висели понятные каждому карты города. Дом толковательницы снов Тизаны, однако, отыскать было труднее — улица была длинная и каждый прохожий на его вопрос просто указывал на север.

Он шел и шел, пока наконец не добрался до серого дома с грубей гонтовой крышей недалеко от рыночной площади. На рассохшейся двери было изображено два символа власти — скрещенные молнии Короля Снов и треугольник в треугольнике — знак Леди Острова Снов. Тизана оказалась крепкой женщиной лет пятидесяти, высокой и тяжеловесной, с широким строгим лицом и внимательным взглядом. Распущенные волосы, черные с белыми, лежали на спине. Голые по локоть руки были сильными, мускулистыми. Сила чувствовалась во всем ее облике.

Она приветствовала Валентайна, назвав его по имени, и пригласила в дом.

— Я принес тебе, как ты уже, вероятно, знаешь, привет и любовь от Стифона Делиамбера, — в свою очередь сказал он. Толковательница кивнула.

— Да, он послал известие о тебе загодя, ловкач! Я ценю его любовь, несмотря на все его фокусы. Передай и ему мою любовь.

Она подошла к окну маленькой комнаты и задернула шторы. Зажгла три толстые красные свечи и какую-то курительницу. Обстановки в комнате почти не было — только черно-серый ворсистый ковер, почтенного возраста деревянный стол, на котором и стояли свечи, и высокий, под потолок, шкаф. Зажигая огни, Тизана сказала:

— Я знаю Делиамбера почти сорок лет. Представь себе — мы встретились в начале правления Тивераса на фестивале в Пилиплоке, когда город встречал нового Коронованного лорда Молибора — он потом утонул, охотясь на морских драконов. Маленький урун уже тогда был хитрецом. Мы стояли на улице, приветствуя Молибора, а Делиамбер сказал, что он умрет раньше Понтифика, и так уверенно, как будто предсказывал завтрашний дождь! Рискованное дело — говорить так, я сказала ему об этом. Но самое удивительное, что он оказался прав — Коронованный умер, а Понтифик живет и живет. Сколько же ему сейчас лет? Сто? Сто двадцать?

— Не имею представления, — мотнул головой Валентайн.

— Он очень стар. Столько лет он был Коронованным, прежде чем скрыться в Лабиринте! После него царствовали три Коронованных — уму непостижимо! Он может пережить и лорда Валентайна.

Ее глаза всмотрелись в гостя.

— А что если Делиамбер знает и это? Выпьешь со мной вина?

— Да.

Валентайн чувствовал неловкость от ее прямоты и от того, что она, вероятно, знала о нем все, чуть он вошел в ее дом.

Тизана принесла резной каменный кувшин и наполнила два стаканчика вином, но не пальмовым золотистым, а другим — темным, густым и сладким, с привкусом имбиря и еще чего-то. Он сделал глоток, другой, а женщина, глянув на него, сообщила:

— Кстати, в вине наркотик.

— Наркотик? Зачем?

— Это нужно для моей работы.

— Ну что ж…

Он еще раз посмотрел вино на свет. Пурпурное вино, в стекле стакана отражается его искаженное лицо. Интересно, что за процедура его ждет? Ему придется пересказывать свои сны? Посмотрим. Он допил вино, хозяйка долила его стакан из своего, которого едва коснулась губами.

— Сколько времени прошло с последнего толкования? — был первый вопрос.

— Боюсь — много.

— Пора заплатить мне. Цена покажется тебе высокой, больше той, что ты заплатил когда-то.

— Это было так давно…

— … что ты ее не помнишь. Дай мне десять крон. Налоги с тех пор повысились втрое. Во времена лорда Вориакса я брала по пять крон, а когда я только начала толковать сны — цена гадания была всего две кроны. Десять — для тебя не слишком дорого?

Это было недельное жалованье у Залзана Кавола, но он пришел в Пидруд с полным кошельком, неизвестно кем наполненным. Там было около шестидесяти роалов; оставалось еще достаточно. Он дал Тизане роал, она положила его в фарфоровую чашку на столе. Валентайн зевнул — наркотик действовал. Хозяйка бросила на него еще один внимательный взгляд и долила стакан.

Мозг его затуманился.

Ночь была еще далеко, но он почти засыпал.

— Иди вон к тому ковру, — указала хозяйка.

Две из трех свечей она погасила.

Затем сняла с себя платье и осталась нагой.

Этого он не ожидал. Неужели процедура толкования снов включает в себя и секс? С этой старухой?! Правда, раздевшись, она не казалась старой — тело ее было лет на двадцать моложе лица: крепкое, гладкое, с тяжелыми грудями и крутыми бедрами. Может, толковательницы еще и обязательные проститутки?

Она сделала знак раздеться и ему, он послушно снял одежду. Оба легли на толстый мягкий ковер, и она обняла Валентайна. В объятиях не было ничего эротического — они были материнскими, ради полнейшего соприкосновения. Он расслабился. Голова его лежала на ее мягкой теплой груди, ему очень хотелось спать. От женщины исходил острый и приятный аромат хвойных деревьев, растущих в северных горах, на границе камня и снега.

Он услышал тихий ее голос:

— В королевстве снов только ночь может сказать правду. Не бойся, мы отплываем туда вместе.

Валентайн закрыл глаза.

Высокие пики гор над линией, снега. Ветер дует между скал, но Валентайну не холодно, хотя он босой и идет по каменистой земле.

Перед ним дорога, идущая куда-то вниз, она выложена серыми плитами, на крутых склонах лестницей. Они спускаются в закрытую от их глаз туманом долину. Валентайн шел без опаски. Он знал, что это еще не сон, а прелюдия, что он еще находится на пороге сна. Он проходил мимо поднимавшихся по лестнице фигур, знакомых ему по предыдущим снам.

Понтифик Тиверас — пергаментная кожа и высохшее лицо, пошатываясь, тяжело движется наверх; лорд Валентайн, Коронованный ступает уверенно и важно; великий воин лорд Стиамот, преодолев преграду из восьми тысяч лет, размахивает тяжелым посохом, из конца которого вылетают молнии; а вон там, кажется, сам Понтифик Ариок, который отказался от Лабиринта, объявил себя женщиной и обратился в Леди Острова Снов. Вон идет великий правитель лорд Престимион, его наследник; под их правлением Маджипура достигла вершин богатства и силы. А за великим пошли Залзан Кавол, бредущий рядом с карликом Делиамбером, Карабелла, нагая, с кожей орехового цвета, упругая, как пружина, задыхающийся Виноркис, Слит, жонглирующий огненными шарами, Шанамир и лимен, торговец сосисками…

Грянула музыка — показались музыканты; за ними Валентайн увидел процессию — это двадцать хьертов несли самого Короля Снов, страшного Симонана Баржазида.

Чем ниже он спускался, тем гуще становился туман, Валентайн дышал тяжело, короткими вздохами, словно поднимался все выше в горы. Густой лес хвойных деревьев, завалы камня, а он босиком, а под ногами еще и обжигающий холодом снег и всесветный туман впереди.

Но откуда-то сверху доносится торжественная музыка — духовые инструменты ведут строгую мелодию, что может сопутствовать, к примеру, одеванию Коронованного. И в самом деле — Валентайна одевают: десяток слуг копошится возле него. На него возлагают роскошную мантию, голова его чувствует прикосновение короны… Но он вдруг отталкивает слуг, снимает корону и протягивает ее своему брату, срывает с себя нарядную одежду, раздирает ее на куски и швыряет беднякам, ползающим по полу. Те обматывают ими ноги… а над всеми уже гремит чей-то голос, объявляющей, что он отказывается от своего предназначения и власти… И вот Валентайн снова бредет по каменистой дороге, вглядываясь в туман, что покрывает далекую долину внизу.

— Зачем ты идешь вниз? — кричит ему Карабелла.

Она загородила ему дорогу. Валентайн не отвечает, но когда карлик Делиамбер показал ему на что-то вверху тонким щупальцем, он послушно повернулся и начал подъем — теперь уже по полям, цветущим красным и голубым, по высокой траве между улетающими вверх кедрами.

Он поднимает глаза и видит пик, чья вершина теряется в небе, там находится Горный Замок, там, в облаках, и этот Замок — его цель, превосходящая все когда-либо существовавшие. Сооружение на вершине горы, место, где живет Коронованный, Замок лорда Валентайна, а до него — Вориакса, а еще раньше — Молибора; сколько великих имен! Каждый вносил свой вклад в строительство Замка и давал ему свое имя, пока жил в нем, каждый, начиная с лорда Стиамота, первого жителя Горного Замка — он построил первую башню, от которой пошло все остальное. Я снова овладею Замком, услышал Валентайн собственный голос, я снова поселюсь в нем!

Но что это? Огромная толпа народа разбирает какое-то сооружение. Работа идет полным ходом — уже отделены внешние крылья, разрушены арки, шатаются опоры, построенные еще лордом Вориаксом, обнажился зал трофеев, задуманный лордом Молибором, колоссальная библиотека, которую строил Тиверас, когда стал Коронованным. И многое другое стало грудами камня, а народ с криками продирается дальше, к еще более древним помещениям, к садам лорда Конфилума, оружейной лорда Деккерета, к архиву лорда Престммиона, разнося все в клочья…

— Остановитесь; — закричал Валентайн. — Не делайте этого! Я вернулся, я снова надену мантию и корону!

Но разрушение Замка продолжалось и казалось, что он сделан из песчаника и рассыпается на глазах.

— Поздно, поздно, — доносится до него чей-то голос.

И вот исчезла дозорная башня лорда Ариока, рухнули парапеты лорда Тимина, пыль поднялась над обрушившейся лабораторией лорда Кинникена, гора задрожала, должно должно быть, разрушение на ее вершине коснулось и ее, нарушив равновесие, небо потемнело, убежали звезды, а атмосфера, не пускавшая космический холод на землю, съежилась, отдав теплый воздух луне. Валентайн стоял посреди этого разрушения и начавшегося всеобщего хаоса, выставив перед собой руки…

А следующее, что он увидел, был утренний свет. Валентайн сел, не понимая, где он и почему лежал голый на каком-то незнакомом толстом ковре. Что это за комната, что за женщина наклонилась над столом?

Да ведь это же толковательница снов Тизана, а за окнами — Фалкинкип, улица Продавцов воды!

Нагота смутила его, он встал и побыстрее оделся.

Женщина подошла к нему.

— Выпей это, — она протянула гостю чашку. — Когда ты окончательно проснешься, я принесу тебе завтрак.

Он недоверчиво глянул на чашку.

— Это всего лишь чай, — сказала она, спать тебе больше не нужно.

Валентайн выпил напиток. Голова у него была тяжелая, словно вчера он напился до беспамятства. Он знал, что всю ночь ему снились престранные сны, но болезненного ощущения, с каким он просыпался раньше, на этот раз не было. Только тяжесть в голове и какое-то оцепенение, ощущение пустоты. Наверное, это после действия наркотика.

Громадность ночного сна, его ужасы вернули ему ощущение ребенка, чем-то напуганного.

Завтракали Тизана и он молча. Тизана время от времени поднимала на него глаза.

Вечером, перед тем, как дать ему наркотик, она была куда разговорчивее, теперь же выглядела задумчивой, даже озадаченной и как бы отсутствующей — словно ей нужно было отделиться от него, отойти, чтобы повернее разгадать сложный его сон.

Убрав посуду, она спросила:

— Как ты себя чувствуешь?

— Спокоен.

— Это хорошо. Уйти от толкователя снов в тревоге — значит, напрасно потратить деньги. Но твой дух выдержал испытание.

— Выдержал?

— Ты оказался сильнее, чем я думала. Превратности, которые раздавили бы обычного человека, не сломили тебя. Бедствия мало задевают твой дух, опасность ты встречаешь без страха.

— Я не совсем тебя понимаю.

— Я оракул, а оракулы не любят частностей.

— Мои сны посланы? Что ты мне скажешь?

Она помолчала.

— Я не вполне уверена…

— Но ты же разделила их со мной! Разве ты не можешь сразу определить, от кого сон — от Леди или от Короля?

— Успокойся. Все не так просто. Твои сны не от Леди, это точно.

— Значит, от Короля?

— И это я не могу сказать. В какой-то мере его воздействие присутствует, но это еще не послание. Тебе это трудно понять, мне пока тоже. Я уверена, что Король Снов следит за тобой, за твоими действиями и связан с тобой, но в твой сон он не входил. Это-то и сбивает меня с толку.

— Ты когда-нибудь встречалась с чем-то похожим?

— Нет, никогда.

— Вот так толкование! Еще больше загадок и вопросов без ответа!

— Толкования еще не было.

— Ах, так? Извини мое нетерпение.

— Не стоит извиняться. Дай-ка мне руку, я попробую кое-что узнать.

Он протянул руку, она крепко взяла ее и замолчала, к чему-то в себе прислушиваясь. Потом заговорила:

— Ты упал с большой высоты и должен туда возвратиться.

— С большой, ты говоришь?

Он недоверчиво улыбнулся.

— С высочайшей.

— Высочайшее место в Маджипуре — Горный Замок, — улыбка его стала насмешливой, — не туда ли я должен вернуться?

— Да, туда.

— Уж очень крутой подъем ты мне предлагаешь. Я потрачу на него всю свою жизнь!

— Тем не менее, лорд Валентайн, этот подъем ждет тебя, и не я тебе это предлагаю!

Он опешил, услыхав королевский титул, а чуть позже рассмеялся.

— Лорд Валентайн! Не слишком ли много чести для меня, Тизана? Не лорд, а просто Валентайн. Валентайн-жонглер, не больше, новичок в труппе скандара Залзана Кавола!

Не сводя с него глаз, она спокойно сказала:

— Прошу прощения. Я не хотела тебя обидеть.

— Разве может это обидеть меня? Пожалуйста, не называй больше меня королевским титулом. Меня вполне устраивает моя жизнь жонглера, даже если мои сны и устремляются так высоко.

Ее взгляд на него не изменился.

— Хочешь еще чаю?

— Я обещал скандару вернуться рано утром, так что мне пора. Что ты можешь сказать мне на прощание?

— Толкование окончено, — ответила коротко Тизана.

Это было неожиданно. Он ждал продолжения, какого-то разбора снов, советов, а тут…

— Итак, я упал с большой высоты и должен подняться обратно. И это все, что ты можешь мне сообщить за роал?

— В наше время все дорого, — ответила ока безмятежно. — Ты считаешь себя обманутым?

— Кое-что ты мне все-таки сказала…

— Сказано вежливо, — оценила она ответ. — Ты получил в самом деле ценную информацию. Со временем ты поймешь, что это такое.

Тизана встала. Валентайн тоже.

Во взгляде женщины он увидел редкие для него уверенность и силу.

— Я желаю тебе счастливого пути и удачного подъема, — сказала она.

Вернувшись от Тизаны, первым он встретил Стифона Делиамбера. Было еще рано, маленький урун занимался возле фургона чем-то вроде жонглирования посверкивающими под солнцем черепками, но это было жульническое жонглирование, потому что Делиамбер только делал вид, что бросает и ловит, а на самом деле черепки двигались бесовской его силой. Он стоял под блестящим роем, черепки вились над головой по кругу, образуя венок, которого он не касался ни одним из щупальцев.

Услышав шаги Валентайна, урун махнул «рукой», осколки тут же собрались в плотный ком. Делиамбер поймал его и показал Валентайну.

— Это кусочки храмового здания из Долорна, города гайрогов, он в нескольких днях пути отсюда в восточном направлении. Город прямо-таки магической красоты! Ты бывал там?

Еще не остывший от потрясшего его разговора с Тизаной, Валентайн не ответил карлику. Только пожал плечами и бросил:

— Не помню.

— Если б был, заполнил бы! Это город света, его архитектура — поэзия!

Урун пощелкал клювом, что означало у них восхищение.

— А может, ты просто забыл о нем? — продолжал трещать Делиамбер. — Я полагаю, да — у тебя многое утеряно. Но скоро ты его увидишь. Снова.

— Как — снова? Я никогда там не был!

— Так или иначе, ты его увидишь — Долорн наша следующая остановка.

Он подмигнул Валентайну.

— Я вижу, ты многое узнал от Тизаны.

— Пусти-ка меня в фургон, Делиамбер.

— Ты не зря к ней сходил?

Валентайн попытался пройти мимо.

— Ничего я не узнал, просто убил вечер и ночь.

Упругое щупальце обвилось вокруг запястья.

— О нет! Ты не зря провел там ночь. Я знаю: ни одной нашей минуты не проходит для нас даром — мы учимся не тому, так этому, хотя узнаем об уроке гораздо позже.

— Тизана тоже об этом говорила, — буркнул Валентайн. — Я почти ничего не узнал от нее. Снова во сне я был среди владык, я спускался и поднимался по горным тропам… А она взяла да и пошутила надо мной. Лучше бы я потратил этот роал на вино!

Он попытался освободить руку от щупальца уруна, но тот удержал ее с неожиданной силой. Вдруг родилось странное ощущение, что через его мозг прокатываются музыкальные аккорды, а вместо фургона он увидел изображение морского дракона… к чему это?

И снова тревога захлестнула душу. На минуту показалось, что дракон поднялся из его собственных глубин, пробился сквозь туман памяти к остаткам ясного сознания. Кто он, этот дракон? Страшное, угрожающее ему самому знание скрывалось в нем, оно пытается вырваться наружу, а он не пускает его.

Он увидел напряженный, что-то внушавший ему взгляд Делиамбера — тот, видимо, хотел помочь ему понять это темное пока знание. Но Валентайн вырвал руку и неуверенным шагом пошел к фургону скандаров.

Сердце колотилось, в висках стучало. Он обернулся и сердито спросил:

— Что ты со мной сделал?

— Я только взял за руку.

— Я черт знает как себя чувствую!

— Твоя боль таилась внутри — я дал ей выход наружу, — спокойно ответил карлик, — ничего больше. Все равно она не дала бы тебе покоя.

— Лучше бы ей оставаться внутри!

— У тебя нет выбора. Она просится наверх.

— Я не хочу ни борьбы, ни боли. Вчера я был счастлив.

— А когда видел сны?

— Они все равно бы кончились. Это не мои сны, кого-то другого.

— Ты так думаешь?

Валентайн не ответил.

— Я хочу быть тем, кем мне хочется.

— А именно?

— Странствующим жонглером, свободным человеком. Зачем и ты мучаешь меня, Делиамбер?

— Я был бы рад, если б ты остался жонглером, — мягко сказал урун. — Зачем мне огорчать тебя? Но желания человека не всегда совпадают с тем, что начертано на свитке судеб.

— Я буду хорошим жонглером, — упрямо сказал Валентайн, — не больше и не меньше!

— Желаю успеха, — любезно бросил Делиамбер.

И ушел.

Валентайн наконец-то вздохнул. Тело расслабилось, он сел прямо на землю. Но тревога осталась. Сны, их толкование, теперь еще дракон, неожиданное напряжение…

Из фургона вышла Карабелла и, увидев сидящего Валентайна, подошла к нему.

— Тебе плохо? Я помогу!

Ее пальцы коснулись шеи и стали массажировать, разминать скованные мышцы. Под ее руками напряжение уменьшалось, но настроение оставалось прежним.

— Толкование не помогло тебе? — наклонившись, спросила она.

— Нет.

— Ты расскажешь мне о нем?

— Пожалуй, нет.

— Как знаешь…

Карабелла замолчала, продолжая массаж, но Валентайн знал, что она ждет его рассказа.

— Я почти ничего не понял из того, что мне говорила толковательница, — начал он, — и поэтому не хочу говорить на эту тему.

— Если все же нужно будет поделиться сомнениями, я рядом. А это придет, я знаю…

— Не сейчас. А может, и никогда.

Карабелла не настаивала, но он чувствовал, что она изо всех сил желает ему помочь, всем сердцем чуя его состояние. Запинаясь, он сказал:

— Толковательница сказала мне…

— Что?

Нет, говорить об этих вещах означало дать им реальность, а ведь с ни безумны, фантастичны.

— Она говорила чепуху. Едва ли стоит ее повторять.

Глаза их встретились, он отвел свои.

— Это все чепуха! — повторил он. — Чокнутая баба наговорила мне кучу вздора и я не хочу обсуждать его ни с тобой, ни с кем-то еще! В конце концов толковали мои сны и я не собираюсь обнародовать их!

Валентайн увидел обиду на лице девушки. Сдавшись, он мог продолжить разговор, поэтому сказал деловым тоном:

— Принеси мне мячи, Карабелла.

— Сию минуту?

— Да.

— Но…

— Я хочу научиться работать в паре.

— У нас сейчас не получится!

— Принеси, пожалуйста, мячи.

Она поднялась, пронеслась по ступенькам лесенки, приставленной к фургону, и через минуту вернулась с мячами.

Они отошли на незанятое ничем место.

Девушка бросила ему подряд три мяча и покачала головой.

— Плохая идея — осваивать новую технику, когда думаешь о другом.

— Мячи меня успокоят, вот увидишь.

— Как знаешь…

Для разминки Карабелла пожонглировала тремя мячами, попробовал и Валентайн. Но руки его были все еще скованными, не давались самые простые движения. Он то и дело ронял мячи. Карабелла, искоса поглядывая на партнера, продолжала жонглировать, в то время, как его мячи валились на землю.

Валентайн раздражался все больше. А она молчала, и молчание девушки тоже раздражало его. Попытка наладить ритм была бесполезной. «Ты упал с большой высоты, вдруг услыхал он голос Тизаны, а теперь ты должен вернуться туда!» Все три мяча ушли на землю. Он бросил взгляд на Карабеллу. Как можно сосредоточиться, когда голова его занята другим!

«Тем не менее, лорд Валентайн, тот подъем ждет тебя, и не я его тебе предлагаю!»

Пальцы были, как сосульки. Мячи снова покатились по земле.

— Пожалуйста, остановись, Валентайн, — мягко сказала Карабелла.

— Принеси булавы.

— С ними будет еще хуже. Ты можешь сломать пальцы.

— Принеси булавы.

Пожав плечами, она собрала мячи и скрылась в фургоне. Появился Слит, зевнул, кивнул Валентайну. За ним вышел один из скандаров и сразу полез под фургон исправлять что-то.

Карабелла вынесла шесть булав. Вместе с ней он увидел Шанамира. Тот на ходу поздоровался с Валентайном и побежал к загону с животными.

Чувствуя присутствие Слита, он собрался, бросил первую булаву. И… не поймал ее. Слит никак на это не отреагировал. Ему удалось схватить три булавы подряд, но следующая больно ударила его по ноге. Валентайн перехватил взгляд Делиамбера, наблюдавшего за ним издалека, и поднял булаву. Карабелла, стоя напротив, жонглировала своими булавами, не обращая на него внимания. Он начал снова, но снова уронил две подряд и к тому же сильно ушиб большой палец. Хотел было продолжать, но тут к нему подошел Слит и остановил его готовую к броску руку.

— Не надо, — сказал он. — Отдай мне булавы.

— Мне нужно тренироваться!

— Жонглирование не терапия. Ты чем-то расстроен, поэтому у тебя не получается. Если ты попытаешься продолжать, выбудешь из строя на несколько недель.

Валентайн хотел высвободить свои руки, но Слит держал его с удивительной силой. А Карабелла спокойно жонглировала в нескольких шагах. Валентайн сдался. Пожав плечами, он отдал булавы Слиту, тот понес их в фургон.

Через минуту Залзан Кавол скомандовал:

— Все в фургон! Поехали!

Дорога к гайрогскому городу Долорну шла на восток через мирную фермерскую местность, зеленую и плодородную, щедро согреваемую солнцем. Как почти вся Маджипура, она была густо населена, но разумное планирование создало сельскохозяйственные зоны, в которых города и поля чередовались, так что фургон то попадал в город, то снова оказывался среди зелени угодий.

Здесь, в долине Долорна, расположенной ниже Фалкинкипа, климат особенно благоприятствовал земледелию, ибо север ее был открыт полярным грозам с обильными ливнями, которые регулярно поливали угодья, а субтропическая жара в срединной полосе умерялась мягкими прогнозируемыми осадками. Все росло здесь круглый год. Сейчас, например, был сезон уборки желтых клубней стаджи, из которой делали хлеб, и посадки таких фруктов, как пайк и глин.

Красота ландшафта развеяла сумрачное настроение Валентайна. Он постепенно отходил от вчерашних темных дум и позволял себе радоваться бесконечному ряду маджипурских чудес. Тонкие стволы пайков, посаженных прихотливым узором, привлекали его взор. Группы фермеров, двигающихся по полю, вызывали у него мысль о войсковых учениях… Фургон пересекал то район озер и ручьев, то катил по зеленой равнине.

В середине дня они достигли особенно красивого места — одного из многих заповедников Маджипуры. О его начале предупреждала табличка с надписью:

Заповедный лес составляли самые, может быть, замечательные деревья.

Эти деревья выделяют газ, что легче воздуха, и он поддерживает крону.

Достигнув зрелости, корневая система их и стволы атрофируются, а ветви становятся эпифитными, пользуясь воздухом атмосферы, как раньше стволом. Иногда, совсем уж постарев, дерево полностью порывает связь с почвой, вскормившей его, отрывается и летит искать новую колонию. Полые деревья растут в Зимроеле и Альханроеле, но в последнее время это племя стало вымирать. Здешняя роща посажена по декрету Двенадцатого Понтифика, Конфалума Коронованным лордом Престимионом.

Жонглеры решили пройтись пешком по лесной дороге. Еще ни разу никто из них не видел полых деревьев, парящих в воздухе крон. Карабелла, шедшая впереди, вдруг нырнула в заросли сине-черного кустарника и там вскрикнула от изумления. Валентайн побежал вслед за ней. Девушка в самом деле стояла среди чудес.

Здесь всюду стояли полые деревья, старые и молодые. Молодые были не выше Делиамбера — широкие кусты с толстыми, будто вздутыми ветками необычного серебряного цвета. Вздутия походили на узлы. У деревьев, высотой пятнадцать-двадцать футов, стволы только-только начинали утончаться, сохнуть, у более старых они высохли совсем и были не толще веревки, на которых и держались их плавучие кроны. Кроны плавали высоко, покачиваясь на легком ветерке, как на волнах, безлистые, с раздутыми ветвями.

Серебряный цвет молодых деревьев становился по мере роста блестящим и даже прозрачным, так что вверху они казались стеклянными и сверкали на солнце. Даже Залзана поразил этот чудесный лес. Он подошел к самому высокому и осторожно потрогал тонкий ствол.

Валентайн подумал, что скандар хочет сломать его и пустить дерево по ветру, как мальчишки пускают змея, но нет, Залзан лишь измерил толщину ствола и тут же отошел, бормоча что-то.

Жонглеры довольно долго ходили среди полых деревьев, разглядывая молодняк, следя за тем, как утончается ствол по мере старения, как утолщаются, наоборот, ветви. Ни на одном из них не было цветов.

Трудно было поверить, что это живые растения, настолько они казались стеклянными. Это снова было чудесное, заколдованное место. Дурное настроение Валентайна окончательно развеялось.

Прочь, прочь все темное — смотри, какая вокруг красота!

— Лови! — крикнула ему Карабелла.

Она заметила перемену в нем, сбегала за мячами и теперь бросила ему один за другим три. Он легко поймал их.

Три-четыре минуты они жонглировали самостоятельно, потом Валентайн, глянув на девушку, перехватил ее ритм. Скоро они работали, зеркально отражая друг друга; Валентайн чувствовал, что от мячей, от их послушного движения на него исходит все более уверенное спокойствие. Он даже стал напевать. Над ними сверкали деревья. День был тихим, ясным.

— Когда я скажу, — скомандовала ему Карабелла, — бросай мяч из правой руки в мою левую. Раз… два… оп!

Он выполнил команду, в тот же миг Карабелла послала ему свой мяч. Он поймал его и продолжил свою работу, продолжая отсчитывать время, чтобы бросить мяч партнерше.

Сначала это было трудно, труднее всего, что он делал до сих пор, однако после нескольких пассов он делал это уже без боязни и вот обмен мячами пошел так гладко, будто они практиковались несколько месяцев.

И на этот раз Валентайн понимал, что это необычно, что никто не овладевал таким приемом с первой попытки, но, как и раньше, он отключил от своего внимания все, кроме глаз и рук и летающих мячей, и промах стал просто немыслимым.

— Эй! — позвал их Слит. — Идите сюда!

Он тоже жонглировал. Валентайну не хотелось усложнять и без того трудную задачу; не останавливая мячей, он сделал несколько шагов по направлению к Слиту. Карабелла уже работала с ним в паре.

Вот и Валентайн получил первый мяч от Слита.

— Раз! — крикнул Слит. — Продолжай!

Он стал третьим углом треугольника жонглеров. Некоторое время он был ведущим — бросал мячи партнерам, во слишком медленно, затем ускорил по сигналу Слита — вот он уже не поспевает за ним! В воздухе вдруг появилось с десяток мячей — так, наверно, ему показалось — Валентайн поймал несколько, начал ронять и наконец со смехом повалился в теплую траву.

— Значит, есть все-таки предел твоему таланту? — шутливо спросил Слит. — А я-то уже думал, что ты вообще не из смертных!

Валентайн все еще смеялся.

— Боюсь, что не более, чем смертный.

— Обедать! — позвал Делиамбер.

Он приглядывал за котелком, где тушилось мясо, и следил за огнем.

Скандары, репетировавшие на расстоянии, появились на этот зов, как из-под земли, и тут же принялись накладывать в тарелки еду.

Виноркис был вместе со всеми. Валентайн и Карабелла подошли последними. Валентайн был в поту — честном поту хорошо выполненной работы. Стучала в голове кровь, но прошлая ночь с необъяснимыми снами была, слава богу, далеко, она словно бы осталась в Фалкинкипе.

Весь день фургон двигался к востоку.

Перед ними лежала страна гайрогов, населенная исключительно гладкоголовой змееподобной расой. К ночи труппа была все еще на полпути к Долорну, где Залзан Кавол договорился о выступлении. Встретился какой-то городок, Делиамбер сказал, что знает, где в нем гостиница, и фургон завернул к ней.

— Раздели со мной постель, — сказала Валентайну Карабелла.

В коридоре, где была комната девушки, им встретился Делиамбер, Он протянул щупальце, коснулся их обоих и пробормотал:

— Приятных снов.

— Приятных снов, — автоматически ответила Карабелла.

Валентайн не ответил, потому что одно только прикосновение колдуна вызвало шевеление дракона где-то в его глубине и беспокойство вновь охватило его. Неужели и Делиамбер стал причиной тревоги? Против этого страха у него не было защиты.

— Пошли, — позвал он Карабеллу.

Смех ее зазвенел в коридоре, но тут же смолк, стоило девушке глянуть в лицо любовника.

— Что с тобой? В чем дело?

— Ничего.

— Что-то случилось?

— Просто сменилось настроение — разве не бывает такого?

— Когда с тобой это случается, на твое лицо будто набегает тень, и всякий раз так неожиданно…

— Делиамбер… Что-то в нем беспокоит меня. В его прикосновении…

— Он безвреден. Лукав, как все колдуны, особенно маленького роста. В низкорослых народах всегда таится темное лукавство. Но тебе нечего бояться Делиамбера.

— Правда?

Он закрыл за собой дверь и обнял девушку.

— Правда, — сказала она. — Тебе незачем бояться кого бы то ни было. Ты нравишься всем с первого взгляда. В мире нет человека, способного причинить тебе вред.

— Хотел бы я этому верить, — сказал он.

Карабелла увлекла его на кровать.

Он целовал ее — скулы, брови, нос, губы, шею… скоро тела их слились.

Они не были близки больше недели, Валентайн ждал этой минуты, думал о ней, мечтал… но вот она пришла, а он холоден. Эта встреча в коридоре украла его желание, отняла его у Карабеллы! Подруга заметила его холодность, но не показала ничем. Ее тело искало его тела, оно обжигало его, жгло — пока не раскалило. Он сравнялся с ней в страсти, но часть его внимания оставалась безучастной, она как бы наблюдала за ними обоими.

Все кончилось быстро; лунный свет проникал в окно и леденил их лица.

— Приятных снов, — сказала Карабелла.

— Приятных снов, — ответил он.

Она уснула почти сразу, а он долго лежал, чувствуя тепло ее тела рядом, без сна. Через какое-то время отодвинулся, устроился в любимой позе — на спине, сложив руки на груди, но и сейчас сон не пришел, только охватила дремота, принося сменяющие друг дружку видения. То он шел куда-то, то жонглировал вместе с Слитом и Карабеллой, то видел птицеподобного карлика… Услышал дыхание девушки рядом, приподнялся на локте, посмотрел на нее.

Лунный свет лег на тело Каравеллы, обратив его в мрамор. Он еще раз удивился тому, как она красива. Валентайну захотелось погладить подругу, ткнуться губами в соски, но побоялся нарушить ее сон и ограничился лишь тем, что смотрел и смотрел на нее.

Вдруг Карабелла вскрикнула. Глаза ее открылись, но она, кажется, ничего не видела. Ничего вокруг — только свой сон. Задела рукой Валентайна и бросилась к нему на грудь — дрожащая, всхлипывающая, испуганная. Он обнял ее, стал гладить, надеясь успокоить, защитить от злых духов сна, — девушка обмякла в его руках, тело расслабилось, дрожь улеглась.

Еще некоторое время Карабелла лежала, не шевелясь, будто пытаясь осмыслить свой сон, оттолкнуть от себя его страхи. Внезапно села и прижала руки к тубам. Глаза ее вылезли из орбит и остекленели.

— Милорд! — с ужасом в голосе прошептала она.

Оттолкнулась от Валентайна, отползла на самый край широкой постели, одной рукой прикрытая грудь, другой — лицо. Снова она дрожала. Валентайн потянулся было к ней — она рванулась от него и упала на пол. Но и там девушка прикрывала, как могла, свою наготу и умоляюще смотрела на него.

— Карабелла, — растерянно повторял любовник, — Карабелла…

Она выставила руку.

— Милорд, пожалуйста, оставь меня!

Опустила голову и изобразила пальцами знак сияющей звезды, знак повиновения, которыми придворные Коронованного приветствуют его.

Думая, что, может быть, не ей, а ему приснился страшный сон, Валентайн встал, ощутил ступнями холодный пол. На стуле лежала вперемешку брошенная одежда — его и ее. Девушка в униженной позе корчилась на полу. Он хотел успокоить ее, но она отползла в угол.

— В чем дело? — спросил Валентайн. — Что с тобой случилось?

Взгляд Карабеллы прояснился.

— Я видела во сне, что ты… — Она запнулась.

— Что же?

— Это было так реально, так ужасно…

— Расскажи. Может быть, я растолкую твой сон?

— Его незачем толковать. Он правдив.

Девушка снова изобразила пальцами знак сияющей звезды и заговорила тихо, спокойно и монотонно:

— Я увидела во сне, что ты — Коронованный, лорд Валентайн, истинный властелин Маджипуры. Что у тебя похитили власть, отняли память, поместили в другое тело и выпустили недалеко от Пидруда, чтобы ты скитался, жил в бедности в то время, как кто-то другой правит страной.

Бездна оказалась перед Валентайном, бездна, на краю которой он стоял, сыпля вниз камешки и комки земли.

— Это было послание?

— Да! Я не знаю от кого — от Леди ли или от Короля, но это не сон, это известие послали в мой мозг, как посылают телеграмму. Я видела тебя, лорд…

— Не называй меня так.

— Ты стоял возле Замка на вершине горы вместе с другим лордом Валентайном, с тем, черноволосым, перед которым мы жонглировали… Потом ты спустился с горы, сел в колесницу и поехал в путешествие по своей стране, а когда ты был на юге, тебя усыпили, дав наркотик, пересадили твою душу в это тело и бросили на произвол судьбы. Не было никого в королевстве мудрее тебя, но твои силы были отняты колдовством… А я прикасалась к тебе, лорд, я делила с тобой ложе, была неосторожна в выражениях. Получу ли я прощение за все это, лорд?

— Карабелла!

Но девушка дрожала от страха.

— Взгляни на меня, Карабелла.

Она покачала головой. Он встал перед ней на колени, коснулся рукой ее подбородка. Его любовница вздрогнула, словно он обжег ее. Тело ее напряглось. Он снова протянул к ней руку.

— Подними голову, — ласково сказал он, — и посмотри на меня.

Девушка послушалась — но как робок был ее взгляд!

— Я Валентайн, жонглер, которого ты хорошо знаешь, и больше никто.

— Нет, нет, лорд!

— Коронованный черноволос, а у меня светлые волосы.

— Умоляю тебя, лорд, не прикасайся ко мне. Я боюсь тебя.

— Боишься бродячего жонглера?

— Того, что ты сейчас, я не боюсь. Ты мой друг, и я тебя люблю. Я боюсь того, кем ты был, — лорда! Ты жил рядом с Понтификом и пил королевское вино. Ты расхаживал по громадным залам Горного Замка, был властен над всем миром…

Это был правдивый сон, лорд, я видела все ясно, как днем, и не может быть никаких сомнений, что он — послание. Ты истинный Коронованный, а я, ничтожная, касалась твоего тела, а ты касался моего. Это святотатство — простая женщина не может подходить к Коронованному так близко. За это я должна умереть.

Валентайн улыбнулся.

— Даже если я и был когда-то Коронованным, то ведь в другом теле, А в этом, которое ты обнимала полчаса назад, нет ничего королевского. Да и не был я Коронованным!

Она не спускала с него глаз. Заговорила — и голос ее дрожал уже меньше:

— Ты ничего не помнишь о своей жизни до Пидруда. Ты не смог даже назвать имени своего отца, а когда рассказывал про свое детство в Ни-мое, то и сам не верил рассказу, а имя матери придумал. Скажешь, это неправда?

— Дальше.

— Шанамир выболтал мне, что в твоем кошельке было много денег, но ты не имел представления об их ценности и хотел расплатиться за дешевые сосиски дорогущей монетой. Это правда?

Валентайн кивнул.

— Получается, что ты жил, никогда не пользуясь деньгами. Ты так мало знал о простой жизни, что тебя приходилось учить, как ребенка.

— Да, с моей памятью что-то произошло, но из этого еще не следует, что я был Коронованным!

— Все — и то, как ты жонглируешь: власть твоя распространяется даже на предметы, и то, как ты ходишь, как смотришь, как держишься, свет, который исходит от тебя — говорит о том, что ты был рожден для власти. Как только ты появился у нас, все считали, что ты принц в изгнании или герцог. Мой сон не оставил мне сомнений, лорд…

Лицо девушки было бледным. Страх, что на время оставил ее, снова охватил все ее существо. И он был заразителен, ее страх. Валентайн тоже почувствовал его хватку. По его телу прошел мороз. Неужели и вправду он был Коронованным, общался с Тиверасом в его Лабиринте и жил в Горном Замке?

Снова прозвучал голос Тизаны: Ты упал с большой высоты и должен возвратиться туда… Это невозможно, немыслимо! А еще она говорила, что крутой подъем ждет его, и не она это предлагает. Кто? Кто?

А что же такое его сны, брат, который хочет убить его, и которого убил он, и коронованные, понтифики, вторгавшиеся в его сознание?..

Что же это такое?

— Ты не должна бояться меня, Карабелла, — нарушил он тишину.

Она вздрогнула. Он снова потянулся к ней, но девушка отшатнулась с криком:

— Не прикасайтесь ко мне, милорд!

— Пусть я был когда-то Коронованным, хоть это звучит глупо и странно, но сейчас-то я не Коронованный и не в его теле, так что все, что между нами было, — не святотатство, Сейчас я Валентайн, которого ты знаешь, и что до того, кем я был в прошлом!

— Тебе не понять меня, милорд.

— И разве Коронованный не такой же человек, как все, только ответственности у него больше, но ничего святого вокруг него нет, бояться можно только его власти, а какая власть у меня?

— Нет, — возразила она, — Коронованного коснулась высшая благодать, она никогда не покинет его.

— Коронованным может стать любой, если получит надлежащее воспитание и определенное устремление ума. Коронованными не родятся. Наши властители из всех районов Маджипуры, из всех слоев населения.

— Милорд, это не совсем так. Быть Коронованным — значит коснуться благодати, — повторяла она. — Ты правил, ты жил в Горном Замке, ты был в одном ряду с лордом Стиамотом, лордом Деккеретом, лордом Престимионом, ты брат лорда Вориакса, ты сын Леди Острова. Как я могу считать тебя обыкновенным человеком? Как я могу не страшиться тебя?

Он растерялся. Вдруг вспомнил, сколько всего прошло через его мозг, когда он, стоя на улице, смотрел на лорда Валентайна Коронованного, как явственно почувствовал исходившую от него силу, как понял, что быть Коронованным, значит быть вдали от всех, подчинять свои желания ауре власти; отстраненность ото всех — вот удел Коронованных, отстраненность и власть сразу над миллиардами, которая требует от тебя той могучей энергии, какую накопили за тысячелетия многие и многие властители земли, ушедшие потом в Лабиринт, чтобы нести власть Понтифика. Все это было ему понятно и непонятно, и странно притягивало, и ошеломляло, и будоражило.

И все-таки зачем бояться его, Валентайна, человека, впадать в благоговение перед его воображенным величием? Он человек, и только!

Карабелла плакала. Начиналась истерика. Может, урун сумеет ее успокоить?

— Уймись, — сказал Валентайн, — я сейчас вернусь. Попрошу у Делиамбера что-нибудь для тебя.

Он вышел в коридор, думая, как найдет комнату колдуна. Все двери были закрыты.

Он будет стучать во все подряд, надеясь, что обойдет как-то Залзана Кавола, но из первой же раздался скрипучий голос карлика:

— Ты плохо спал?

— Делиамбер?

— Я рядом с тобой.

Валентайн опустил глаза. Урун сидел перед дверью, скрестив на груди щупальца в позе молящегося. Перед Валентайном он встал.

— Я знал, что ты вскоре пойдешь разыскивать меня, — проговорил он.

— Мне нужно успокоить Карабеллу. У тебя есть какое-нибудь лекарство?

— Лекарства нет. Это можно сделать по-иному. Идем.

Маленький урун пошагал впереди. Карабелла по-прежнему была в углу, только успела набросить на плечи кое-что из одежды. Колдун подошел к ней, положил щупальца на ее плечи. Девушка вздохнула, плечи ее опали. Она подняла глаза, увидела и показала на Валентайна.

— Я видела во сне, что он…

— Я все знаю, — перебил ее Делиамбер.

— Она ошибается, — вставил Валентайн, — я только жонглер!

— Ты жонглер только сегодня, — поправил его колдун.

— Ты тоже веришь в этот вздор?

— Я знал все с самого начала — когда ты встал между скандаром и мной. Так мог сделать только Коронованный, сказал я себе, и стал присматриваться к твоей душе…

— Что?!

— Мы это можем. Я читал в твоей душе и видел, что с тобой сотворили.

— Но это невозможно! — вскричал Валентайн. — Взять из человеческого тела его разум и пересадить в другое тело!

— Почему невозможно? — возразил Делиамбер. — Это уже под силу человеку. Из Сувраеля дошли слухи, что при дворе Короля Снов изучают это искусство. Говорят даже, что эксперименты проводят несколько лет подряд.

Валентайн пошевелил руками.

— Не может быть!

— Я тоже так думал, когда только-только услышал, но потом поразмыслил и понял, что и я знаю несколько секретов подобного колдовства, а ведь я всего-навсего младший в нашей касте. Начала этого искусства существовали давным-давно, и, может, какой-нибудь кудесник из Сувраеля сумел прорастить эти семена. На твоем месте, Валентайн, я бы не стал отбрасывать такую возможность.

— Обмен телами? — растерялся Валентайн. — Значит, это не мое тело? Чье же оно?

— Кто знает? Должно быть, какого-то неудачника, погибшего от несчастного случая — кто-то утонул, подавился куском мяса или съел ядовитый гриб… В любом случае, он умер, оставив свое тело целым; его подхватили и унесли в потайное место, где и трансплантировали в него разум и душу Коронованного; а кто-то другой, простившись со своим телом, влез в пустую скорлупу властителя, вероятно удержав там многое из личной памяти Коронованного и объединив со своей. Теперь он правит, теперь он богорожденный монарх…

— Может ли такое произойти в реальней жизни? — упрямился Валентайн.

— Когда я заглянул в твою душу, то увидел, что все было именно так, как я тебе описал. Мне стало страшно — в такой работе, как моя, не часто встретишь Коронованного или приоткроешь завесу великого предательства. Я подумал, не разумнее ли будет забыть об этом, но понял, что не смогу, что до конца дней буду видеть чудовищные сны, если постараюсь забыть открытое мной. Я сказал себе: очень многое в мире нуждается в исправлении и я должен, исполняя волю бога, участвовать в этом. И вот мое участие…

— Ты говоришь чепуху.

— Тогда давай предположим, — настаивал Делиамбер, — что было. Допустим, на тебя напали в Тил-омоне, выкинули из твоего тела, а на трон посадили узурпатора. Мы только предполагаем… Что ты предпримешь?

— Ничего.

— Как это — ничего?

— Абсолютно ничего, — подтвердил Валентайн, — Пускай тот, кто хочет быть Коронованным, будет им. Я убежден: власть — это безумие, а желание править — болезнь. Пусть я когда-то и жил в Горном Замке, но теперь ничто не заставит меня вернуться туда. Я жонглер, от добра добра не ищут, и я счастлив. А счастлив ли Коронованный? А Понтифик? Если меня вышвырнули оттуда, то я считаю, мне повезло. Мне совсем не хочется, снова взваливать на себя тот груз!

— Но власть была тебе предназначена.

— Предназначена?

Валентайн рассмеялся.

— Предназначена? — повторил он. — Я принимаю тот вариант, что мне предложили стать Коронованным с тем, чтобы по происшествии времени я уступил место более достойному. Но ведь к власти обычно рвется чокнутый! А я в здравом уме. Зачем мне взваливать на себя непосильную ношу? Я не хочу!

— Тебе придется, — стоял на своем Делиамбер. — Ты сильно изменен, ты сейчас не похож на того, кто был Коронованным, но скоро ты станешь самим собой, лорд Валентайн!

— Не называй меня так!

— Ты все равно станешь им, — ответил карлик.

Валентайн взглянул на Карабеллу — девушка, забившись в угол, уснула там. Он бережно приподнял ее, уложил на кровать, накрыл одеялом. И снова повернулся к Делиамберу.

— За этот вечер было сказано много всяких глупостей. У меня от них разболелась голова. Сделай для меня то, что ты сделал для девушки — я хочу спать. И ни слова о той чепухе! Завтра у нас выступление, и я хочу как следует отдохнуть.

— Прекрасно, ложись в постель.

Валентайн лег рядом с Карабеллой.

Урун коснулся его сначала одним только «пальцем», потом сильнее — мозг Валентайна заволокло туманом.

Туман сгустился, выжал из головы остатки сознания, Валентайн спал.

Уже глубокой ночью ему приснился сон, и такой яркий, что не могло быть сомнения: это послание.

… Он шел по той же страшной пурпурной пустыне, но теперь он знал, что она не из области снов, а находится на далеком Сувраеле. Жесткое солнце высушило все вокруг, земля суха и шуршит под ногами, как бумага. Кусты с серыми вздутыми листьями опустили ветви к земле, другие — уродливо угловатые и угрожающе колючие — тянулись вверх. Навстречу ему дул ветер, сушивший кожу лица и рук. Валентайн торопился во дворец Короля Снов, куда его пригласили для выступления.

Дворец был уже виден: колеблющиеся в знойном мареве башенки, зубчатые стены и — все такое же угловатое и угрожающее, как кусты, растущие здесь.

Это строение больше похоже на тюрьму, чем на дворец, по крайней мере снаружи.

Внутри же оно было совсем другим: богатым, спокойным, уютным; во двориках журчали фонтаны, посылали пряные ароматы цветы, жесткий солнечный свет смягчали в помещениях роскошные драпировки.

Слуги встретили Валентайна, отвели его в предназначенную для него комнату, помогли снять пропыленную одежду. Он умылся, ему подали полотенца. Затем была принесена красивая одежда и расшитый золотом легкий плащ; холодное вино в серебряной чаше предстало перед ним, сладкий шербет, остро пахнущие кусочки мяса на блюде… За всем этим его пригласили и провели в помещение с сводчатым потолком — тронный зал Короля Снов.

Валентайн шел к далеко от него стоящему трону, на котором сидел Симонан Баржазид, злая и непредсказуемая сила, посылавшая со своей, продуваемой ветрами пустыни, страшные послания всей Маджипуре. Это был тяжеловесный мужчина, безбородый, с двойным подбородком, с глубоко сидящими глазами, обведенными темными кругами. На его коротко остриженной голове сияла золотая диадема — символ его власти и усиливавший энергию мысли аппарат, изобретенный предком Баржазида тысячу лет назад. Слева от Симонана сидел его сын Кристоф, такой же тяжеловесный, как отец, справа — еще один сын — Минакс, наследник. Он был тощ, темнокож и остролиц — чем-то похожий на обточенные ветрами камни пустыни.

Король Снов жестом предложил Валентайну начинать.

Жонглер работал сразу пятнадцатью ножами — блестящими тонкими лезвиями, которые пронзили бы руку, как иголка материю, прими их неправильно. Но он управлял роем кинжалов легко, как делали бы это Слит или сам Залзан Кавол.

Валентайн стоял неподвижно, чуть заметно шевелились только запястья и пальцы, посылая в воздух снаряд за снарядом. Сверкающие ножи пролетали по дуге и падали точно в руки, чтобы снова взлететь. Острия ножей в какие-то мгновения рисовали лучи сверкающей звезды.

Это был венец выступления жонглера. Но что это? Кинжалы, не долетев до рук, остановились в воздухе, словно наткнувшись на препятствие. Из-за трона появился третий Баржазид, третий сын Короля Снов, мужчина с нахмуренным лицом и жестким взглядом. Он смахнул повисшие в воздухе ножи в полу своей мантии.

Король Снов одобрил этот жест улыбкой.

— Ты отличный жонглер, лорд Валентайн, — сказал он, — наконец-то ты нашел занятие по душе.

— Я Коронованный Маджипуры, — вздернул подбородок Валентайн.

— Был им. Теперь ты только бродяга.

— Он просто лентяй! — бросил Минакс Баржазид.

— И трус! — добавил Кристоф.

— Он увиливает от своих обязанностей, — в свою очередь сказал Доминин, третий сын Короля.

— Ты лишен своего ранга, — подвел итог Король Снов. — Должность Коронованного вакантна. Иди и жонглируй, Валентайн. Уходи, лодырь! Проваливай, бродяга!

— Я Коронованный Маджипуры! — крикнул Валентайн.

— Ты больше не Коронованный, — сказал Король Снов и коснулся диадемы на лбу. В то же мгновение жонглер пошатнулся, потолок закружился перед ним, он упал.

Когда он очнулся, то увидел, что Доминин Баржазид одет в зеленый камзол и горностаевую мантию Коронованного, лицо и тело его стали лицом и телом лорда Валентайна, а его отец Симонан возлагает на его голову корону.

— Видишь, — обернулся Король к лежащему Валентайну, — власть переходит к более достойному. Убирайся, жонглер, убирайся!

Гонимый этим криком, Валентайн вылетел в открытое окно и оказался в пурпурной пустыне. На юге ее набирал силы злобный смерч. Он приближался к нему, беглец отступал, поднимал руки, кричал:

— Я лорд Валентайн. Коронованный!

Но голос смешивался со свистом ветра; на зубах скрипел песок. Он еще раз пытался остановить смерч:

— Это измена! Узурпация власти!

Ветер швырял ему в ответ песок. Валентайн попытался отыскать в окружившей его темноте замок — тщетно. Теперь только грохочущая пустыня окружала его.

Он проснулся.

Карабелла спокойно лежала рядом; в комнату вливался ранне-утренний свет.

Хотя сон снова был страшным, а послание — зловещим, Валентайн не чувствовал тревоги.

И если совсем недавно он пытался спорить с тем, что ему открылось, сейчас это было бессмысленным, несмотря на всю фантастичность правды. У него было другое тело и он был Коронованным Маджипуры, — но у него украли и то, и другое.

Могло ли это произойти?

Последний сон отбрасывал все его сомнения.

Теперь он стал рыться в глубинах мозга — чтобы отыскать хоть какие-то воспоминания о былой его власти, церемониях в Замке, пытался увидеть лица придворных, их наряды.

Ничего не было, — он только жонглер.

Его жизни до Пидруда не существовало в его мозге, словно он родился полторы недели назад, за минуту до встречи с погонщиком Шанамиром, возник по мановению чьей-то руки — взрослый, с полным кошельком, фляжкой вина на боку и почти полностью стертой памятью.

Неужели правда, что он был Коронованным?

Ежели так, ради блага Маджипуры он должен сбросить с трона узурпатора и восстановить свои законные права. Это его обязанность.

Но разве возможно это сделать?

Свергнуть того черноволосого человека, которого приветствовал недавно весь Пидруд?

Как можно это сделать?

Как можно приблизиться к Коронованному, чтобы столкнуть его с насеста?

В истории планет такое бывало, но сможет ли это повторить бродячий жонглер, достаточно легкомысленный молодой человек, которому, в общем-то, наплевать на королевскую власть?

Ну да много ли проку в сидении на троне?

И все же…

Он почувствовал взгляд на себе и обернулся. На него смотрела Карабелла.

В ее глазах, устремленных на него, все еще был страх.

— Что ты теперь будешь делать, лорд?

— Раз и навсегда — зови меня Валентайном.

— Если ты приказываешь…

— Приказываю.

— Что ты теперь будешь делать, Валентайн?

— Работать вместе с вами, — ответил он, — я буду жонглировать, совершенствовать мастерство и — быть внимательным к своим снам, ждать, думать. Что я еще могу делать, Карабелла?

Он протянул к ней руку.

Девушка отодвинулась было, но собралась и протянула к его руке свою. Он улыбнулся.

— Что я еще могу делать, Карабелла?