"Брайтонский леденец" - читать интересную книгу автора (Грин Грэм)

Глава третья

1

Айда Арнольд проснулась и села на кровати в комнате пансиона. Несколько мгновений она не могла понять, где находится. Голова у нее болела после кутежа в баре Шерри. Она понемногу пришла в себя, увидев на полу тяжелый кувшин, таз с мыльной водой, в которой она наскоро помылась, пунцовые розы на обоях, фотографию каких-то молодоженов… Она вспомнила, как Фил Коркери мялся на улице у входной двери, как он чмокнул ее в губы и быстро умчался по бульвару, словно это было все, на что он мог рассчитывать; а море тем временем отливало от берега, Айда осмотрелась: при утреннем свете комната выглядела не такой приятной, как вечером, когда она сняла ее. «Но здесь уютно, — подумала она удовлетворенно, — мне здесь нравится».

Солнце сияло. В Брайтоне было чудесно. На полу в коридоре у ее комнаты скрипел песок; она чувствовала его под подошвами туфель все время, пока шла по лестнице; в передней стояли детское ведерко, две лопатки, а у дверей вместо барометра висели длинные морские водоросли. Вокруг лежало несколько пар пляжных туфель, а из столовой доносился капризный детский голосок, без конца повторявший:

— Я не хочу играть в песок. Я хочу в кино. Я не хочу играть в песок.

В час она должна была встретиться с Филом Коркери в кафе Сноу. До этого ей нужно было кое-что сделать; приходилось экономить, нельзя было тратить слишком много на пиво. Жить в Брайтоне было недешево, а она не собиралась брать деньги у Коркери, у нее была совесть, у нее были свои правила, и если она брала деньги, она что-то давала взамен. Все свои надежды Айда возлагала на Черного Мальчика; нужно было поскорее заняться этим, прежде чем уменьшится выплата; это были материальные ресурсы ее войны; и она пошла через Кемп-Таун к единственному букмекеру, которого знала: к старому Джиму Тейту, к Честному Джиму, с трибуны, где места стоили полкроны.

Как только она вошла в его контору, он, переврав ее фамилию, закричал:

— А вот и Айда. Садитесь, миссис Тернер. — Он протянул ей через стол коробку «Голд флейкс». — Закурите сигару.

Он был немного, выше среднего роста. Голос его после двадцати лет работы на бегах мог издавать только громкие и хриплые звуки. Надо было смотреть на него с другого конца бинокля, чтобы поверить, что он такой красивый и здоровый малый, каким хотел казаться. Вблизи же видны были толстые синие жилы на лбу, красная паутина на белках глаз.

— Так что же, миссис Тернер… Айда, что вас интересует?

— Черный Мальчик, — ответила Айда.

— Черный Мальчик, — повторил Джим Тейт. — Это десять к одному.

— Двенадцать к одному.

— Выплата уменьшилась. На этой неделе на Черного Мальчика поставили целую кучу денег. Вы и десять-то к одному можете получить только от такого старого приятеля, как я.

— Ладно, — сказала Айда. — Я поставлю двадцать пять фунтов. И фамилия моя не Тернер, а Арнольд.

— Двадцать пять фунтов. Солидная ставка, миссис Какбы-вас-там-ни-звали.

Он послюнявил палец и начал считать бумажки. Просчитав половину, он остановился — за письменным столом он был похож на большую жабу — и прислушался. Через открытое окно доносился шум: шаги по камню, голоса, вдалеке звучала музыка, звонили звонки, неумолчно роптал Ла-Манш. Он сидел не шевелясь, держа в руке половину ассигнаций. Вид у него был встревоженный. Зазвонил телефон. Он не брал трубку секунды две, устремив на Айду взгляд своих испещренных красными жилками глаз; потом снял трубку.

— Алло, алло. У телефона Джим Тейт.

Телефон был старомодный. Тейт плотно прижал трубку к уху и сидел неподвижно; чей-то голос в трубке жужжал, как пчела.

Держа одной рукой трубку у уха, Джим Тейт другой собрал ассигнации и выписал квитанцию. Он хрипло сказал:

— Хорошо, мистер Коллеони. Я сделаю это, мистер Коллеони, — и положил трубку.

— Вы написали Черный Пес, — сказала Айда.

Он посмотрел на нее через стол. Прошло несколько секунд, пока он понял, что она сказала.

— Черный Пес, — повторил он и засмеялся хриплым, глухим смехом. — О чем это я думал? Черный Пес, в самом деле.

— Вот что значат заботы, — заметила Айда. — Папу римского они не оставляют даже во сне.

— Ну, у нас всегда есть о чем беспокоиться, — пролаял он с напускным добродушием.

Снова зазвонил телефон. Джим Тейт посмотрел на него так, как будто телефон мог его ужалить.

— Вы заняты, — сказала Айда. — Я пойду.

Выйдя на улицу, она осмотрелась, пытаясь разгадать причину беспокойства Джима Тейта, но ничего не заметила: вокруг был только Брайтон, занятый своими делами в этот погожий день.

Айда зашла в бар и выпила рюмку портвейна Доуро. Он был сладкий, густой и теплый. Она взяла еще рюмку.

— Кто такой мистер Коллеони? — спросила она бармена.

— Вы не знаете, кто такой Коллеони?

— Я только что впервые о нем услышала.

Бармен сказал:

— Он прибирает к рукам предприятие Кайта.

— А кто такой Кайт?

— Вы хотите сказать, кто был Кайт? Вы читали в газетах о том, что его укокошили на вокзале Сент-Пэнкрас?

— Нет.

— Не думаю, что они сделали это умышленно, — продолжал бармен. — Они хотели только порезать его, да бритва соскочила.

— Выпейте со мной.

— Спасибо. Выпью рюмку джина.

— За ваше здоровье.

— За ваше здоровье.

— Я ни о чем этом не слышала, — сказала Айда. Она посмотрела через плечо на часы; ей нечего было делать до часу; она могла выпить третью рюмку и немного поболтать.

— Дайте мне еще один портвейн. Когда все это случилось?

— Да еще до Троицы.

Слово «Троица» теперь всегда резало ей ухо — оно значило для нее очень многое: затертую десятишиллинговую бумажку, белые ступени, ведущие в дамский туалет, слово «трагедия», напечатанное крупным шрифтом.

— Ну, а что же товарищи Кайта? — спросила она.

— Вряд ли они уцелеют без Кайта. У банды нет вожака. Ну, у них теперь верховодит семнадцатилетний мальчишка. А что такой мальчишка может сделать против Коллеони? — Он перегнулся через стойку и прошептал: — Сегодня ночью он порезал Бруера.

— Кто? Коллеони?

— Нет, этот мальчишка.

— Я не знаю, кто такой Бруер, но, видно, здесь заварилась каша.

— Подождите, начнутся бега, — сказал бармен. — Вот когда пойдет заваруха. Коллеони хочет царить безраздельно. Быстро, посмотрите в окно — и вы его увидите.

Айда подошла к окну и выглянула на улицу, но опять увидела только знакомый ей Брайтон; она не замечала ничего другого даже и в тот день, когда умер Фред; две девушки в пляжных костюмах шли под руку, автобусы ехали в Роттингдин, какой-то человек продавал газеты, шла женщина с корзинкой для провизии, юноша в потертом костюме, прогулочный катер отходил от мола, длинного, светлого и прозрачного, похожего на креветку на солнце.

— Я никого не вижу, — сказала она.

— Теперь он уже прошел.

— Кто? Коллеони?

— Нет, мальчишка.

— А, вот этот паренек, — сказала Айда, возвращаясь к стойке и к своему портвейну.

— Пари держу, что он сейчас здорово озабочен.

— Такой мальчишка не должен был бы вмешиваться в подобные дела, — сказала Айда. — Если бы он был моим сыном, уж я бы выбила из него дурь. — И она хотела уже забыть о мальчике, переключить свое внимание, отвести свою мысль в сторону, словно ковш большого стального экскаватора, но вдруг вспомнила; лицо в баре, замеченное за плечом Фреда, звук разбитого стекла… «Этот джентльмен заплатит»… У нее была великолепная память. — Вы когда-нибудь встречали этого Колли Киббера? — спросила она.

— Не приходилось, — ответил бармен.

— Странный это случай с его смертью. Наверно, об этом много болтали.

— Я ничего не слышал, — сказал бармен. — Он был не из Брайтона. Никто не знал его здесь в округе. Он был чужой.

Чужой — она не понимала смысла этого слова: на свете не было места, где она чувствовала бы себя чужой. Вертя в пальцах рюмку с остатками дешевого портвейна, она, ни к кому не обращаясь, заметила:

— Жизнь — хорошая штука.

Все вокруг было ей близко и понятно: зеркало с рекламой за спиной бармена посылало ей ее собственное изображение; девушки со смехом шли через набережную с пляжа; на пароходе, уходящем в Булонь, звучал гонг — жизнь была хороша. Только мрак, в котором двигался Малыш, уходя из пансиона Билли, возвращаясь обратно в пансион Билли, был ей чужд; она не испытывала жалости к тому, чего не могла понять.

— Ну, мне пора, — сказала она.

Ей было еще рано, но она хотела получить ответ на некоторые вопросы, прежде чем придет мистер Коркери. Она обратилась к первой попавшейся официантке со словами:

— Это вам здесь так повезло?

— Не знаю, в чем, — холодно ответила официантка.

— Я думала, вы нашли карточку… карточку Колли Киббера.

— А, так это вон та, — презрительно сказала официантка, вскинув напудренный острый подбородок.

Айда пересела за другой столик.

— Ко мне сюда должен прийти приятель, — сказала она. — Мне надо подождать его, но я попробую что-нибудь выбрать. Картофельный пирог с мясом хороший?

— С виду он чудесный.

— Вкусный и подрумяненный сверху?

— Он просто картинка.

— Как вас зовут, милочка?

— Роз.

— Так, значит, это вам посчастливилось найти карточку?

— Это они вам сказали? — спросила Роз. — Они не могут мне этого простить. Считают, что я не заслужила такого счастья на второй день работы.

— На второй день? Ну, тогда вам действительно повезло. Этот день вы вовек не забудете.

— Конечно, — сказала Роз, — я всегда буду помнить его.

— Мне не следует задерживать вас разговорами.

— Пожалуйста, если вам угодно. Только сделайте вид, будто вы что-то заказываете. Сейчас мне больше некого обслуживать, а я прямо с ног валюсь из-за этих подносов.

— Вам не нравится ваша работа?

— Нет, почему же? — быстро возразила Роз. — Место хорошее. Я бы не променяла его ни на что другое. Я не хотела бы служить в гостинице или у Чессмана, даже если бы мне платили вдвое больше, чем здесь. Здесь так красиво, — сказала она, глядя на пустыню выкрашенных в зеленый цвет столов, на бледно-желтые нарциссы, на бумажные салфетки, на бутылочки с соусом.

— Вы здешняя?

— Я всегда жила здесь… всю жизнь, — ответила Роз. — На Нелсон-Плейс. Эта работа для меня выгодна, потому что мы здесь и ночуем. Нас только трое в комнате, и у нас два зеркала.

— Сколько вам лет?

Роз доверчиво наклонилась к Айде через стол.

— Шестнадцать, — ответила она. — Я от них это скрываю. Говорю, что мне семнадцать. Они бы сказали, что я слишком молодая, если бы узнали. Отослали бы меня… — Она запнулась и долго не могла выговорить этого мрачного слова. — Домой.

— Вы, наверное, обрадовались, — сказала Айда, — когда нашли эту карточку.

— Ну конечно!

— Как вы думаете, милочка, могу я здесь выпить стакан крепкого пива?

— Придется послать за ним, — ответила Роз. — Если вы дадите мне деньги…

Айда раскрыла свой кошелек.

— Наверное, вы никогда не забудете этого маленького человечка.

— Да ведь он был не такой уж… — начала Роз и вдруг запнулась, устремив взгляд в окно кафе Сноу, через набережную на мол.

— Он был не такой уж?… — повторила Айда. — Что вы хотели сказать?

— Не помню, — ответила Роз.

— Я вас спросила, забудете ли вы когда-нибудь этого маленького человечка?

— Вылетело из головы, — сказала Роз. — Я пойду вам за пивом. Неужели он стоит столько… стакан крепкого пива? — спросила она, взяв со стола две монеты по шиллингу.

— Одна из них вам, милочка, — ответила Айда. — Я любопытная. Ничего не могу с собой поделать. Такой уж у меня характер. Скажите, как он выглядел?

— Не знаю. Не могу вспомнить. У меня совсем нет памяти на лица.

— Конечно, милочка, а то бы вы его окликнули. Вы ведь, наверное, видели его фото в газетах.

— Я и сама знаю, что глупо поступила.

Она стояла бледная и решительная, с виноватым видом, затаив дыхание.

— Тогда вы получили бы десять фунтов, а не десять шиллингов.

— Я пойду вам за пивом.

— Пожалуй, я лучше подожду. Пускай за пиво заплатит тот джентльмен, который угощает меня завтраком. — Айда взяла обратно обе монеты, и глаза Роз проследили за ними до сумочки, куда она их спрятала. — Деньги целее будут, — тихо сказала Айда, внимательно разглядывая худое лицо, большой рот, слишком далеко расставленные глаза, бледность, несформировавшуюся фигуру, и, вдруг снова став шумной и веселой, она помахала рукой и громко позвала: — Фил Коркери, фил Коркери!

Коркери был одет в блейзер с какой-то эмблемой на кармане и в рубашку с крахмальным воротничком. Он выглядел так, как будто нуждался в дополнительном питании, как будто был изнурен страстями, удовлетворить которые у него не хватало мужества.

— Не хмурься, Фил. Что ты будешь есть?

— Бифштекс и почки, — мрачно сказал Коркери. — Девушка, мы хотим выпить.

— За пивом придется послать.

— Хорошо, тогда принесите две большие бутылки.

Когда Роз вернулась, Айда представила ее Коркери.

— Это та девушка, которой так повезло. Она нашла карточку.

Роз попятилась, но Айда задержала ее, цепко ухватившись за рукав черного бумажного платья.

— А много он ел? — спросила Айда.

— Я ничего не помню, — ответила Роз, — право, ничего.

Их лица, слегка раскрасневшиеся от теплого летнего солнца, казались ей светофорами, предупреждающими об опасности.

— Как он выглядел? Было похоже, что он скоро умрет? — спросила Айда.

— Как я могу это сказать? — ответила Роз.

— Ведь вы, наверное, разговаривали с ним?

— Я с ним не разговаривала. Я совсем замоталась. Я только сунула ему пиво Басе и булочку с колбасой и больше его не видела.

Она вырвала из руки Айды свой рукав и убежала.

— Не много ты от нее узнаешь, — сказал Коркери.

— Ну нет, я узнала даже больше, чем надеялась.

— И что же тут странного?

— Как раз то, что сказала эта девушка.

— Немного она сказала.

— Она сказала достаточно. Я всегда чувствовала, что здесь что-то не так. Видишь ли, он говорил мне в такси, что умирает, и на минуту я ему поверила: меня прямо трясло, пока он не признался, что это выдумки.

— Да он же в самом деле умирал.

— На он имел в виду не такую смерть. Я это нутром чувствую.

— Как бы то ни было, установлено, что он умер своею смертью. И я не вижу, о чем тут беспокоиться. Сегодня чудесный день, Айда. Давай покатаемся на «Брайтонской красавице» и обсудим все это. На море всегда открыто, без перерыва. В конце концов, если и вправду он покончил с собой, это уж его дело.

— Если он покончил с собой, — возразила Айда, — то, значит, его довели до этого. Я слышала, что сказала девушка, и теперь я знаю: это не он оставил здесь карточку.

— Боже милостивый! — воскликнул Коркери. — Что это ты придумала? Не говори таких вещей. Это опасно.

Он сделал нервный глоток, и адамово яблоко заходило вверх и вниз под кожей его птичьей шеи.

— Это, правда, опасно, — сказала Айда, глядя на худенькую шестнадцатилетнюю фигурку, затянутую в черное хлопчатобумажное платье, слыша, как — динь-динь-динь — звякал стакан на подносе, который несла нетвердая рука, — но для кого — это другой вопрос.

— Выйдем на солнце, — сказал Коркери. — Здесь не так уж тепло.

Он был без нижней сорочки, без галстука; ему было холодновато в рубашке без рукавов и блейзере.

— Я должна подумать, — повторила Айда.

— Я не стал бы ни во что вмешиваться, Айда. Какое тебе до него дело?

— До него никому нет дела, вот в чем беда, — ответила Айда. Она погрузилась в самые глубины своего сознания, в область воспоминаний, инстинктов, надежд, и вынесла из всего Этого единственную философию, которой она жила. — Я люблю честную игру, — сказала она. Произнеся эти слова, она воодушевилась и добавила с жестким прямодушием: — Око за око. Фил. Поможешь мне?

Адамово яблоко снова заходило. Солнце скрылось. Порыв сквозного ветра метнулся через вращающуюся дверь, и мистер Коркери почувствовал его на своей костлявой груди.

— Не знаю, что привело тебя к этой мысли, — сказал он, — но я за закон и порядок. Я буду с тобой. — Собственная отвага ударила ему в голову. Он положил руку ей на колено. — Для тебя я готов на все, Айда.

— После того, что она здесь говорила, остается только одно, — сказала Айда.

— Что же?

— Пойти в полицию.

Айда влетела в полицейский участок. Она улыбнулась одному, помахала рукой другому, хотя в жизни не встречалась ни с кем из них. Она была весела и решительна и в своем возбуждении увлекла за собой Фила.

— Мне надо видеть инспектора, — сказала она сержанту, сидевшему за письменным столом.

— Он сейчас занят, мадам; по какому вопросу хотите вы его видеть?

— Я могу подождать, — ответила Айда, усаживаясь возле вешалки с полицейскими плащами. — Садись, Фил. — Она улыбнулась всем уверенно, не стесняясь. — Бары откроются только в шесть. До тех пор нам с Филом делать нечего.

— По какому вопросу вы хотите видеть инспектора, мадам?

— Самоубийство под самым вашим носом, — ответила Айда, — а вы называете это естественной смертью.

Сержант уставился на нее, и Айда ответила ему таким же взглядом. Ее большие ясные глаза (легкие выпивки, которые она позволяла себе время от времени, на них не повлияли) не говорили ничего, не выдавали никаких тайн. Чувство товарищества, добродушие, веселость заслоняли ее тайны, как железные шторы заслоняют зеркальную витрину. Можно было только догадываться о товарах, лежавших там: солидные старомодные высококачественные товары — справедливость, око за око, закон и порядок, смертная казнь, время от времени немного развлечений, ничего грязного, ничего темного, ничего постыдного, ничего тайного.

— А вы меня не дурачите? — спросил сержант.

— Нет, мне сейчас не до этого, серж.

Он прошел в кабинет и закрыл за собой дверь, а Айда уселась поудобнее на скамейке, устроилась на ней, как дома.

— Здесь душновато, мальчики, — сказала она. — Что если открыть и другое окно? — И они послушно его открыли.

Сержант окликнул ее, стоя в дверях.

— Вы можете войти, — объявил он.

— Пойдем, Фил, — сказала Айда и потащила его с собой в крошечный узкий кабинет, где пахло политурой и рыбным клеем.

— Итак, — начал инспектор, — вы хотели рассказать мне о каком-то самоубийстве, миссис… — Он пытался спрятать за телефоном и книгой записей жестянку с фруктовыми леденцами.

— Арнольд, Айда Арнольд. Мне почему-то показалось, что это по вашей части, инспектор, — сказала она с едким сарказмом.

— Это вам муж?

— Нет, это приятель. Я просто хотела привести с собой свидетеля.

— А о ком же вы беспокоитесь, миссис Арнольд?

— Его фамилия Хейл. Фред Хейл. Простите, Чарлз Хейл.

— О Хейле нам все известно, миссис Арнольд. Он умер совершенно естественной смертью.

— Ну нет, — возразила Айда, — вам не все известно, Вам не известно, что я была с ним за два часа до того, как его нашли.

— Вы не были на дознании?

— Я не знала, что это его нашли мертвым, пока не увидела его фото.

— А почему вы думаете, что здесь что-то неладно?

— Слушайте, — сказала Айда. — Он был со мной и был чем-то напуган. Мы приехали к Дворцовому молу. Мне нужно было помыться и причесаться, но он не хотел, чтобы я оставляла его одного. Я ушла только на пять минут, но он уже исчез. Куда он пошел? Вы говорите, он пошел позавтракать в кафе Сноу, а потом по молу в Хоув и под навес. Вы думаете, он просто надул меня, но это не Фред… то есть не Хейл… завтракал в кафе Сноу и оставил там карточку. Я только что видела эту официантку. Хейл не любил пиво Басе… он не стал бы пить Басе… а этот человек; который был в кафе Сноу, послал за бутылкой Басса.

— Это ничего не значит, — сказал инспектор. — День был жаркий. К тому же он плохо себя чувствовал. Он устал от всего того, что ему нужно было делать. Я не удивился бы, если бы он сплутовал и послал в кафе Сноу кого-нибудь другого вместо себя.

— Девушка не хочет ничего о нем говорить. Она знает, но не хочет говорить.

— Я могу легко найти объяснение, миссис Арнольд. Может быть, этот человек оставил карточку при условии, что она ничего не скажет.

— Нет, тут не то. Она напугана. Кто-то напугал ее. Может быть, тот же человек, который довел Фреда… Да есть и еще кое-что.

— Мне очень жаль, миссис Арнольд. Вы зря теряете время, зря поднимаете шум. Видите ли, ведь после его смерти было вскрытие. Точно установлено, что он умер естественной смертью. У него было плохое сердце. В медицине это называется миокардит. Я бы назвал это просто жарой, и толкотней, и переутомлением… и слабым сердцем.

— Можно мне посмотреть медицинское заключение?

— Это не полагается.

— Видите ли, он был моим другом, — тихо сказала Айда. — Я бы хотела удостовериться.

— Ну, хорошо, я сделаю исключение, чтобы успокоить вас. Эта бумага как раз здесь, у меня на столе.

Айда внимательно прочла заключение.

— А этот врач знает свое дело? — спросила она.

— Он первоклассный врач.

— Как будто все ясно, — сказала Айда. Она снова углубилась в чтение. — Они входят во все подробности. Я не знала бы о нем больше, даже если бы была за ним замужем. Рубец от аппендицита, излишние бугры — это еще что такое? — страдал от газов; я тоже страдаю от них по праздникам. Это звучит как-то непочтительно. Ему это, наверное, не понравилось бы. — Она грустно, с неподдельным состраданием разглядывала заключение. — Варикозные вены. Бедняга Фред. А что это здесь сказано относительна печени?

— Слишком много пил, вот и все.

— Это меня не удивляет. Бедный Фред. Так, значит, у него были вросшие ногти на пальцах ног. Вряд ли это нужно знать.

— Вы очень с ним дружили?

— Да нет, мы познакомились как раз в тот день. Но он мне понравился. Он был настоящий джентльмен. Если бы я ненадолго не отлучилась, с ним бы этого не произошло. — Она выпятила грудь. — При мне с ним не случилось бы ничего плохого.

— Вы кончили читать заключение, миссис Арнольд?

— Он ведь обо всем упоминает, этот ваш доктор, правда? Синяки и ушибы поверхностные, на предплечьях — что бы это значило? Что вы об этом думаете, инспектор?

— Да ровно ничего. Праздничная толпа, вот и все. Его толкали то здесь, то там.

— Ну уж бросьте, — сказала Айда, — бросьте. — Она вспылила. — Будьте же человеком! Гуляли вы сами когда-нибудь в праздник? Где вы видели такую толпу? В Брайтоне достаточно места. Это не эскалатор в метро. Я была здесь. Я знаю.

Инспектор упрямо сказал:

— Вы что-то вообразили себе, миссис Арнольд.

— Значит, полиция ничего не хочет делать? Вы не допросите эту девушку из кафе Сноу?

— Дело закончено, миссис Арнольд. И даже если это было самоубийство, зачем бередить старые раны?

— Кто-то довел его… Может быть, это совсем и не самоубийство… может быть…

— Я уже сказал вам, миссис Арнольд, дело закончено.

— Это вы так думаете, — возразила Айда. Она встала, движением подбородка подозвала Фила. — Оно и наполовину не закончено. Мы еще увидимся. — Стоя в дверях, она оглянулась на пожилого человека за письменным столом, угрожая ему своей непреклонной жизнеспособностью. — А может быть, и нет, — продолжала она. — Я обойдусь своими силами. Не нужна мне ваша полиция. — Полицейские в приемной беспокойно задвигались, кто-то засмеялся, кто-то уронил банку с сапожной мазью. — У меня есть друзья.

Ее друзья… Они были повсюду в ярком сверкающем воздухе Брайтона. Они послушно сопровождали своих жен к торговцам рыбой, они несли на пляж детские ведерки, они слонялись вокруг баров, ожидая часа открытия, они платили пенни за то, чтобы посмотреть в стереоскоп «Ночи любви» на молу. Ей стоило только обратиться к кому-нибудь, потому что на стороне Айды Арнольд была правда. Веселая, здоровая, Айда могла даже немного развлечься с лучшими из них. Она любила позабавиться, не стесняясь, несла свою пышную грудь по Олд-Стейн, но достаточно было взглянуть на нее, чтобы сразу понять: на эту женщину можно положиться. Она не станет сплетничать вашей жене, не станет напоминать вам на следующее утро то, что вы хотели бы забыть; честная и добрая, она принадлежала к людям многочисленного среднего, уважающего законы класса; ее развлечения были их развлечениями, ее суеверия их суевериями (дощечка на колесиках, царапающая полировку стола, и соль, брошенная через плечо), и ее человеколюбие было такое же, как у всех…

— Расходы растут, — сказала Айда. — Ничего. Все будет в порядке после бегов.

— Ты что, знаешь, кто выиграет?

— Из самого верного источника. А то бы я так не сказала. Бедный Фред.

— Скажи уж по-приятельски, — взмолился мистер Коркери.

— Все в свое время, — ответила Айда. — Будь хорошим мальчиком, ты не знаешь, что еще может произойти.

— Неужели ты все еще думаешь?… — стал допытываться мистер Коркери. — После того что написал врач?

— Я никогда не обращала внимания на врачей.

— Но почему?

— Мы должны все выяснить.

— А как?

— Дай мне время. Я еще не начала.

В конце улицы море казалось куском яркой дешевой ткани, повисшей между жилыми домами.

— В цвет твоих глаз, — задумчиво произнес Коркери, и в голосе его прозвучала тоска. Он сказал: — Не можем мы теперь… просто пойти ненадолго на мол, Айда?

— Да, — ответила Айда. — На мол. Мы пойдем на Дворцовый мол, Фил.

Но когда они пришли туда, она не захотела проходить через турникет, а остановилась там, где обычно стояли мелочные торговцы, напротив «Аквариума» и женского туалета.

— Вот отсюда я пошла, — сказала она. — Вот здесь он ждал меня, фил. — И она смотрела на красные и зеленые огни светофора, на машины, мчавшиеся по полю ее битвы, и составляла планы, выстраивала свои войска, а на расстоянии пяти ярдов от нее стоял Спайсер, ожидая неприятеля. Только легкое сомнение смущало ее уверенность в успехе. — Эта лошадь должна выиграть, Фил, — сказала она. — Иначе мне не продержаться.