"За строками протоколов" - читать интересную книгу автора

КОЛЬЦО С БРИЛЛИАНТОМ

Советский проспект — деловой центр Красногорска. Здесь расположен райисполком, конторы заготовительных организаций, столовая, универмаг, продмаг райпотребсоюза и другие крупные и мелкие торговые «точки».

Витрины одной из этих «точек» под вывеской «Хозяйственные товары» сверкают никелем. И внутри магазина блеск металла и сияние стекла. Где-то в углу приютился отдел шорных товаров, химикалии, краски, кисти. Бойко работает кассирша. Получив от покупателя чек, она ставит на нем какую-то закорючку, отсчитывает сдачу:

— Следующий!

За прилавками три девушки в светлых блузках. Привычные руки быстро заворачивают покупки. Слышится мелодичный звон. Это ударяет о край чашки карандаш.

Вот одна из продавщиц, поручив подруге свой отдел, скрылась за дверью в служебное помещение. Пройдя небольшой, заставленный ящиками коридор, она просунула голову в приоткрытую дверь со стеклянной табличкой: «Заведующий магазином».

Комната — метров четырнадцать. В центре — письменный стол, у окна — еще стол, попроще. Небольшой шкаф, диван. Косые лучи солнца падают на столы. Легкий сквознячок шевелит гардины.

За столами две женщины.

Заглянув из темного коридора в комнату, девушка щурится.

— Антонина Ивановна, — обращается она к женщине за письменным столом, — семейное мило кончилось. Выдайте, пожалуйста, еще.

— Я же сегодня утром дала тебе, Женя, целый ящик.

— Продали всё. Много покупателей, ведь три дня магазин был закрыт на переучет.

Антонина Ивановна и Женя уходят в кладовую. Вскоре заведующая возвращается, садится за стол и снова углубляется в свои бумаги.

Антонине Ивановне Васильевой тридцать шесть лет. Это высокая, худощавая женщина. Ее узкое с тонкими чертами лицо почти всегда серьезно, озабоченно. Темные волосы причесаны на пробор и собраны в плотный узел на затылке. Она не пудрится, не красит губы и оттого кажется немного старообразной, немного старомодной. Но ни внешняя простота, ни случайная улыбка, чуть трогающая узкие губы, не могут скрыть решительного характера, властность сквозит в ее взгляде, чувствуется в обращении с людьми. Шесть лет она работает в Красногорске, и знакомых у нее много, но друзей нет.

Рядом, за простым столом, ревизор областного торга Наталья Николаевна Неделина. Она маленькая, полная, но живая, подвижная и, наверное, добродушная.

Ревизия подходит к концу. Фактические остатки уже сняты, осталось подсчитать стоимость имеющегося в наличии товара и сравнить этот остаток с книжным.

Сейчас Наталья Николаевна занята таксировкой — перемножением количества того или иного товара на цену. Тишина прерывается только шелестом бумаг и быстрым щелканьем костяшек счет. Неделина не любит разговаривать во время работы.

Резко звонит телефон. Васильева берет трубку:

— Алло! Кто?.. А, Клавдия Борисовна!.. Здравствуйте! Как поживаете?.. Всё в порядке... Сейчас попрошу. Вас, — говорит Васильева Неделиной и передает ей трубку.

— Слушаю, Клавдия Борисовна. Ревизию я почти закончила. Сегодня к вечеру всё подсчитаю. Как результаты? Да сказать не могу... и приближенно не могу. Видите, у Васильевой заболела счетовод, а без нее, она говорит, отчета составить нельзя. Я и сама хотели вам позвонить — что делать, ждать отчета или ехать так?.. Куда? В Отрадное? Ну что ж, завтра утром выеду... Ладно, передам. Будьте здоровы!

— Завтра с вами распрощаюсь, — говорит Неделина, закончив разговор. — Велела передать, чтобы вы сами отчет выслали, а мне опять в дорогу. Вообще, непорядок это — уезжать с ревизии без результатов, ну да управляющей виднее.

Неделина перелистывает страницы инвентаризационной ведомости.

— Много у вас осталось? — интересуется Васильева.

— Порядочно. Страниц десять еще не протаксировано, а потом итоги подсчитать надо.

— Хотите я вам помогу?

— Спасибо, Антонина Ивановна. Я как-то привыкла сама эти документы оформлять. До вечера закончу, утром акт подпишем и поеду.

Заведующая и ревизор вышли из магазина, когда на улицах стало темнеть. По дороге к дому Васильевой, где женщин ждал ночлег, Неделина спросила:

— Отдыхали уже в этом году, Антонина Ивановна?

— Где тут отдохнешь? Аппарат-то видите какой, девчонки, вертихвостки. Разве можно на них оставить магазин. Я уж три года не отдыхала. Устала чертовски. Вот после ревизии обязательно пойду в отпуск. И заявление завтра напишу, а вы его передадите.

— А-что с вашим счетоводом? Чем она болеет?

— Сама толком не знаю. Грипп, наверное... Ну, вот и пришли.

Женщины поднялись на второй этаж. Мать Васильевой — хлопотливая сгорбленная старушка, встретила упреками:

— Совсем заработалась. Я уже три раза чай подогревала...

— Не рукавицы шьем! — перебила ее дочь. — Как Сережа?

— Ждал, ждал мамочку, да, кажись, и уснул. Гляди-ка, уж, верно, первый час!

Женщины расположились в столовой. На стенах висели картинки, изображающие балерин в нарядах из подсвеченной фольги. В большой раме хоровод девушек с рыбьими хвостами замер на фоне лилового леса. Многочисленные полочки буфета заставлены яркими статуэтками. Тут же диван со множеством подушечек, платяной шкап. В углу — телевизор, покрытый салфеткой. На окнах цветастые занавеси и тюлевые гардины, висящие несколько косо, что сразу заставило Неделину подумать о муже хозяйки, однако спросить о нем Наталья Николаевна постеснялась.

Выпив по чашке чая, женщины стали готовиться ко сну. Хозяйка отправилась в другую комнату, где спали сын и мать, гостья расположилась на диване. Неделина долго не могла уснуть и в полусне ей показалось, что дверь тихонько отворилась и кто-то вошел. Подняла голову. В сумерках летней ночи узнала Васильеву. Та что-то искала на столе.

— Антонина Ивановна! Я еще не сплю. Зажигайте свет. Вы что ищете?

— Никак не могу найти своей книжки.. Хочу почитать на ночь. Привычка... — Васильева подошла к дивану. — Вам удобно? А что это вы под голову портфель положили? Вам, может быть, низко? Я принесу еще подушку.

— Спасибо, не сто́ит. Портфель с документами всегда под голову кладу, тоже привычка. Я ведь обычно в домах приезжих ночую, это вы уж меня к себе затащили. Беспокойства я вам наделала...

— Ну что вы, Наталья Николаевна! Не буду больше мешать. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, — ответила Неделина и, засыпая, подумала: «Не опоздать бы на автобус... не опоздать!» И, словно очнувшись от этой мысли, помечтала: «Вот так бы жить на периферии. Мотаться по районам не нужно. Смотри, чтобы в магазине было всё в порядке, раза два в год в область на совещание съезди и всё. Спокойная жизнь»..

— Перестаньте плакать. Выпейте воды. Прекрасно понимаю ваше положение, но и вы должны понять, что мы так с вами не продвинемся вперед. Я прежде всего хочу выяснить — вы согласны с установленной по вашему магазину недостачей в сумме двадцать пять тысяч шестьсот два рубля тридцать копеек? Может быть, ошиблись в подсчете? В новых деньгах!

В камере следователя двое. Уже знакомая нам Антонина Ивановна Васильева и следователь Зайцев — молодой человек лет тридцати. За пять лет работы в прокуратуре много людей прошло перед ним, немало разных характеров и переживаний наблюдал он. Это научило Зайцева с некоторым недоверием относиться к внешнему проявлению чувств. Но сейчас вполне понятное возмущение, «когда растрачивала деньги, так не плакала!» — не могло погасить в нем простой человеческой жалости к плачущей женщине.

— Так что же, будете отвечать на вопросы?

— А теперь всё равно, — сквозь слезы сказала Васильева. — Погибший я человек. Что-то будет с моим Сереженькой!

— Могу вас успокоить. О вашем аресте поставлено в известность роно. Я вызывал ваших сестер, и они обещали взять ребенка вместе с бабушкой к себе. Так вы признаете размер установленной недостачи?

— Конечно, признаю. Что же тут поделаешь? Все документы мною лично проверены. Да что там говорить... Кончайте поскорее. — На глаза Васильевой опять навернулись слезы.

— Скажите, отчего у вас образовалась такая недостача?

— Знаете... не буду я говорить, отчего... Зачем людей впутывать. Сама за всех отвечу!..

— Смотрите, — жестко сказал Зайцев. — Это ваше дело. Но не думайте, что мы сами не найдем ваших соучастников. Может быть, это потребует больше времени, но результат будет один.

— И... и невиновна я ни в чем... — Васильева опять заплакала. — Делали ведь у меня обыск, ничего не нашли. Ни за что и срок отбывать придется...

— Придется. И с государством рассчитаться придется. Вот смотрите — исковое заявление торга: «Просим взыскать 25 тысяч 602 рубля 30 копеек». Суд безусловно взыщет эту сумму.

Васильева вдруг выпрямилась. Вытерла концом накинутого на плечи платка глаза. Лицо ее, как показалось Зайцеву, стало спокойным и решительным.

— Гражданин следователь, — сказала она, — разрешите на этот документик взглянуть?

— Зачем?.. Это документ для суда, а вы с ним ознакомитесь по окончании дела. Впрочем... Можно и сейчас... Составлен по форме. Вот подписи: управляющий торгом, главный бухгалтер. Видно, ваше бывшее начальство — аккуратные люди, порядок знают...

— Да-а, аккуратные люди... — прервала Васильева с какой-то злостью, — да-а, порядок знают. Как человека в тюрьму посадить — очень хорошо знают. Х-хорошие люди. В Сочи да в Адлере ищите эти деньги, там, где начальство отдыхало. Каждый месяц — «Антонина Ивановна, дай на то, дай на это. Дочке на пальто да маме на туфельки. Привези мне отрез да габардиновый плащ. Мы тебя выручим, всё будет в порядке...» — Васильева говорила всё громче и громче. Под конец она почти кричала: — Хор-роший порядок! Васильева в тюрьме сидит, а Комарова да Рогозина по последней моде наряжаются, по ресторанам гуляют! Меня не пожалели, ну и я не пожалею!

— Подождите, не волнуйтесь! Расскажите обо всем по порядку. При чем здесь Комарова и Рогозина, как всё произошло?

Васильева помолчала, как бы собираясь с мыслями, и довольно спокойно начала рассказ:

— Поступила я в эту систему, приняла магазин, начала работать. Как-то в конце года, на одном из совещаний, ко мне подошла Комарова и попросила сто рублей. Путевку ей, что ли, выкупить нужно было. Я говорю: «Ну откуда у меня такие деньги?» А она: «Возьмите, милочка моя, из выручки. Приеду — отдам, вы и вложите в кассу». Я подумала, подумала, да и привезла деньги. Приехала она из санатория — опять денег просит, издержалась, говорит, на юге. Опять сотню дала. Так оно и пошло.

Васильева замолчала.

— Что пошло? Прошу вас рассказать по порядку.

— Видите, выхода у меня не было. Когда я передала Комаровой несколько сотен — что мне оставалось делать дальше? Не дать денег? Конец ведь тогда. Пошлет ревизию, обнаружат недостачу — всё равно суд. Вот так каждый месяц сотню, а то и две... Результат сами видите какой.

— А при чем здесь Рогозина?

— То же самое. Как поступила она в торг — отбою не стало: «Антонина Ивановна, привези то да это. Мне туфельки нужны, да платье, да шарфик». А денежки платить: «Со следующей получки рассчитаемся». Вот и рассчитались.

Васильева грустно усмехнулась. Зайцев повертел в руках коробок спичек, спросил:

— Сколько же денег вы передали Комаровой и сколько Рогозиной?

— Не спрашивайте. Вся недостача там. До одной копеечки.

— Послушайте, на что же вы надеялись, давая им деньги? Ведь рано или поздно недостача всё равно бы обнаружилась.

— Анна Владимировна обещала ликвидировать задолженность при удобном случае.

— Как ликвидировать? Внести деньги?

— Ну, что вы! Деньги давно прожиты. Ликвидировать как-нибудь по-бухгалтерски. Проводочку сделать, актик на списание. Глядишь, всё в порядке. До сих пор ведь недостача не обнаруживалась, хотя ревизий было более десятка. Значит, она как-то покрывалась.

— И вам известно, как это девалось?

— Откуда-мне знать. Я в бухгалтерии не сильна...

Зайцев сидел с Васильевой до позднего вечера. Ее показания были подробно записаны. Разговоры Васильевой с Комаровой и Рогозиной, описание переданных этим двум женщинам предметов, всё, что хоть в малейшей степени могло пролить свет на дело, было зафиксировано в протоколе.

На следующее утро, когда Зайцев пришел в прокуратуру, его уже дожидалась высокая представительная женщина. В руках она держала сумочку, поминутно доставала из нее платок и вытирала слезы.

— Разрешите мне поговорить с вами? Я Лисицина, сестра арестованной Васильевой.

— Помню, помню. Пожалуйста, проходите в кабинет.

Зайцев подумал, что сестра после разговора с ним о мальчике и матери Васильевой с кем-то посоветовалась и будет хлопотать об освобождении арестованной на время ведения следствия. Он ошибся. Лисицина молча передала ему какую-то бумагу и кольцо, на котором сверкал драгоценный камень.

— Что это такое?

— Это, — несколько торжественно произнесла Лисицына, — это Антонина Ивановна просила вручить вам.

Зайцев стремительно поднялся:

— Что это значит!

— Видите ли, незадолго до ареста Антонина приходила ко мне, оставила кольцо, письмо и просила передать их следователю, который будет вести ее дело. Она мне сказала тогда, что вещи эти очень важные. Кольцо принадлежит ее начальнице, Клавдии Борисовне, а письмо от главного бухгалтера — Анны Владимировны.

Зайцев взял записку. Она была короткой:

Следователь в присутствии двух посторонних граждан составил протокол о том, что принял от Лисициной кольцо и записку.

Прощаясь, Лисицина спросила:

— А письмо и кольцо не могут у вас пропасть?

— У нас такие вещи не пропадают.

— Видите ли, сестра говорила, что это очень важные вещественные доказательства...

— Можете не беспокоиться. Будьте здоровы.

Оставшись один, Зайцев перечитал записку. Вот это доказательство! Главный бухгалтер предупреждает завмага о внеплановой, то есть внезапной, ревизии! «Давно что-то вас не видела», — прочел он последнюю фразу. Надо понимать: «Давно вы мне не передавали денег». Да-а, вот тебе и главный бухгалтер... И кольцо? Зачем оно?.. Сегодня же допрошу Васильеву...

— Ах! Забыла я совсем, — сказала Васильева, когда следователь показал ей кольцо. — Мне дала его Рогозина. Совсем недавно, в мае. Приезжает под вечер на «Волге». «Антонина Ивановна, говорит, выручай! Дочку на юг отправляю, Дай сотни две, потом рассчитаемся». Я говорю: «Что вы, такую сумму?» А она в ответ: «Не хочешь помочь? Не веришь? Смотри, не пришлось бы пожалеть!» И дала кольцо, в залог, что ли. Я припрятала кольцо, а потом сестре передала и наказала отдать следователю, если меня арестуют. Ну а деньги пришлось дать, — объяснила Васильева.

Зайцеву стало ясно: надо искать дополнительные данные, подтверждающие преступную связь Васильевой с начальством. Предстояло, не вызывая до поры до времени подозрений, установить и допросить лиц, которые, с одной стороны, знали бы Васильеву, с другой — Рогозину и Комарову.

Несколько дней затратил Зайцев на допрос работников торга, однако ничего существенного они сообщить не могли. Допрос заведующего базой торга Дубина тоже ничего не дал. Только когда Зайцев стал прощаться с ним и отметил повестку, тот буркнул:

— Жулики они все.

— Кто они?

— Да начальство наше. Васильева из-за них сидит. Я десять лет в этой системе работаю, мне-то всё ясно.

— Что же вам ясно?

— Сегодня, товарищ следователь, позвольте мне не говорить об этом. Дайте ваш телефон. Через пару дней я всё как следует разузнаю и позвоню. Мне самому противно смотреть на этих казнокрадов, но я пока не хочу забивать вам голову своими догадками. Ведь нужны факты, не правда ли? А их я соберу к тому времени. Кстати, Васильева, наверное, уже рассказала, куда денежки уплыли?

— Ну, предположим, рассказала, — согласился Зайцев.

— Да я не к тому, не думайте. Просто это может быть с каждым завмагом, — заверил Дубин. — Так разрешите телефончик?..

На следующий день Зайцев вызвал Комарову.

Тяжело опираясь на палку, в кабинет вошла пожилая грузная женщина. Скромность ее одежды не произвела на следователя должного впечатления. «Подготовилась», — подумал он.

Не дожидаясь вопроса, Комарова начала говорить:

— Кто мог предполагать, что у Васильевой будет такая недостача? Всегда была на хорошем счету, всё у нее всегда в порядке. И такая неприятность!..

Зайцев ничего не возразил и приступил к допросу.

Комарова рассказала, что о недостаче в магазине ей стало известно после ревизии, проведенной Неделиной. При проверке отчета, представленного Васильевой, и сличении его с данными ревизии, она обнаружила, что к отчету не приложен один очень важный документ — накладная об отпуске товара на двадцать пять тысяч рублей магазину № 15. В отчете на это была ссылка. По словам Комаровой, она и Рогозина усомнились в правильности отчета и в тот же день, вместе с Васильевой, выехали в магазин № 15. Заведующая магазином дала официальную справку: «Никаких товаров от Васильевой не получала». Убедившись в обмане, Рогозина отстранила Васильеву от работы, а Комарова подготовила заявление в районную прокуратуру.

— Кто мог подумать, что Васильева окажется таким человеком... — начала было опять Комарова, но Зайцев прервал ее:

— Попрошу воздержаться от характеристики. Лучше скажите мне, Неделина проводила плановую ревизию или внезапную?

— Внеплановую.

— То есть внезапную?

— Если хотите, то внезапную, но это всё равно, что и внеплановую.

— Васильева знала, что у нее будет внезапная ревизия?

— Откуда же она могла знать? — удивленно пожала плечами Комарова.

— А вы ей об этом не сообщали?

— С какой стати я буду это делать? Мне-то что?

— А писем Васильевой вы никогда не писали?

— Не помню. У меня ведь много всякой переписки бывает...

«Ясно, — подумал Зайцев. — Она осторожная. Сказать «да, писала» — глупо; сказать «нет» — а вдруг мне известно о письме. Самое милое дело сказать — «не помню».

— Всё же, не было ли такого случая, чтобы вы в письме сообщали Васильевой о предстоящей ревизии?

— Я не помню.

— Хорошо. А вот ваше письмо! Узнаёте?

— Да. Это я писала Васильевой, чтобы она не задержала меня с отчетом, — тихо сказала Комарова, прочитав письмо.

— Какое же вы имели право предупреждать ее о ревизии?

— Я не должна была этого делать, — опустив глаза, ответила Комарова, — но Васильева всегда задерживала отчеты, и я хотела, чтобы она вовремя его представила.

— Скажите, вы получали от Васильевой какие-нибудь товары?

— Да, — кивнула головой Комарова. — Получила три пыльника, туфли, два отреза на пальто. Но за все эти вещи я платила ей деньги. Васильева говорила, что у нее в городе есть знакомый заведующий промтоварным магазином. Ну, я время от времени и просила ее об этих маленьких одолжениях.

— А деньги от Васильевой получали? — в упор спросил следователь.

— Какие деньги? За что? — довольно естественно удивилась Комарова...

Зайцев вместе с Комаровой выехал к ней домой, чтобы произвести обыск и изъять приобретенные через Васильеву вещи. Комарова сама показала их. Вещи были осмотрены, опечатаны и в присутствии понятых изъяты следователем. Нельзя было не обратить внимания на скромную обстановку комнаты, где проживала Комарова с дочерью и зятем. «Куда же делись двадцать пять тысяч? У Васильевой — ничего, у Комаровой — ни денег, ни обстановки...»

Несмотря на поздний час, Зайцев поехал с Комаровой в тюрьму и провел очную ставку с Васильевой. Но никакого результата она не дала. Васильева говорила, что. передала Комаровой свыше десяти тысяч рублей. Комарова — отрицала. Обе женщины оскорбляли друг друга, и Зайцеву стоило немалых трудов успокоить их.

— Да! Вы теперь ничего не помните! — со злостью говорила Васильева. — Всё забыли! Умная какая!

— Антонина Ивановна, — возражала Комарова, — как вам не стыдно лить всякую грязь на меня. Ну когда я получала от вас хоть одну копейку?

— Значит, вы не получали от меня денег? Хорошо! — в голосе Васильевой зазвучало злорадство. — Гражданин следователь, разрешите мне сказать несколько слов вам наедине. Сразу всё будет ясно.

Зайцев попросил Комарову выйти в коридор. Как только дверь за ней захлопнулась, Васильева приглушенным голосом произнесла:

— То, что я передавала Комаровой деньги, может подтвердить один человек. Как-то я была больна и не смогла сама поехать к ней. Тогда я положила двести рублей в конверт и попросила уборщицу магазина Марию Даниловну Крылову отвезти их Комаровой. Спросите Крылову. Она, наверное, помнит.

Утром Зайцев выехал в Красногорск. Он пробыл там весь день. Необходимо было изъять документацию магазина за несколько лет. Документов оказалось такое множество, что пришлось просить в местной милиции машину.

Были опрошены сотрудники магазина. Они показали, что Васильева отличалась бережливостью, гостей не принимала, и навещал ее только один мужчина. Сотрудники не могли назвать ни имени, ни фамилии этого мужчины. Говорили, что ему около пятидесяти, высокого роста, с широким лицом. Приезжал в Красногорск, заходил в кабинет Васильевой и скоро уезжал. Где он работал — не знали, заметили только, что приезжал он с большим кожаным портфелем светло-коричневого цвета, охваченным двумя ремнями с блестящими пряжками.

Наибольший интерес представлял, конечно, допрос Крыловой.

Мария Даниловна Крылова на вопрос следователя: «Что вам известно о причинах образования у Васильевой недостачи?» сказала:

— Бедная она женщина. Опутали ее паутиною. Мне скрывать нечего, расскажу, как на исповеди. Прошлым летом вызывает меня как-то Антонина Ивановна. Попросила: «Маша, отвези в торг главному бухгалтеру пакет». Я говорю: «Пожалуйста!» Дает, значит, мне Антонина Ивановна конвертик с какими-то бумагами. Я взяла его, в книжку положила и — на автобус. Пока ехала, конвертик-то и расклеился. Разобрало меня любопытство, что, думаю, в нем. Посмотрела, а там деньги — все десятки. Ну, я их, конечно, не вынимала, не пересчитывала, взяла и заклеила конверт. Приехала в торг. Спрашиваю, где тут главный бухгалтер. Показали мне. Подошла я к столу. Вот, говорю, от Антонины Ивановны Васильевой из Красногорска конвертик, примите. Та сразу повеселела. Схватила его и даже не вскрыла, а шасть его в ящик стола. А мне: «Идите, — говорит. — До свидания!» Ну, а мое дело что? Поехала домой. Я, хоть и образования особого не имею, поняла, в чем дело. Антонине Ивановне так и не сказала, что деньги в конверте видела. Только смотрю последнее время грустная она такая... Подошла я как-то к ней, спрашиваю: «Что с вами, Антонина Ивановна?» А она отвечает: «Плохо мне, Маша», а что плохо — не сказала...

...Прокурор санкционировал арест главного бухгалтера торга Комаровой Анны Владимировны. Рогозина, хотя и признала, что Васильева достала для нее три пары туфель и отрез на пальто, получение каких бы то ни было сумм от Васильевой отрицала. До окончания расследования управляющую торгом отстранили от работы, но для привлечения ее к уголовной ответственности достаточных оснований не было. Кольцо с бриллиантом Зайцев решил пока в ход не пускать.

Студент пятого курса Юридического института Юрий Иванов прибыл в прокуратуру на практику. Он был направлен в распоряжение Зайцева. Дело о растрате не слишком привлекало молодого человека, мечтавшего о борьбе с «настоящими уголовниками». Когда Зайцев предложил ему заняться разборкой и изучением документации магазина, Юрий без особого энтузиазма принялся за эту работу.

Бумаги, бумаги, бумаги... Весь кабинет следователя был завален ими. Пыль стояла в воздухе и оседала на мебель, на халат, в который пришлось облачиться практиканту. Инвентаризационные описи, приказы по торгу, какие-то отдельные записи, книги учета, накладные. Всё это в страшном беспорядке. Два дня пришлось потратить только на то, чтобы привести эту бумажную лавину в систему. Теперь предстояло тщательно проанализировать документы.

Зайцев следил за действиями практиканта.

— Что это ты отбросил в сторону? — вдруг спросил он.

— Да это старая копировальная бумага.

— Разве можно так обращаться с документами? Дай-ка ее сюда. Смотри!

Следователь осторожно расправил копирку, поднес ее к лампочке. На черном фоне просвечивали цифры.

— Понимаешь, что теперь нужно делать? Вот тебе задача. Найди среди документов тот, который был написан при помощи этого листа.

На лице практиканта появилась гримаса неудовольствия. Прошло несколько часов, прежде чем он воскликнул:

— Нашел!

Копирка применялась при составлении инвентаризационной описи во время ревизии на 1 июля позапрошлого года.

— Постойте, — сказал Юрий, — кажется, я ошибся. Это не тот документ. Смотрите! В описи в третьей строке сверху против слов «зубная паста» значится 1800 коробок, а на копировальной бумаге — 18. И дальше не совпадает, 2100 и 21, 1031 и 31. А другие цифры и там и тут одинаковы.

— Неужели непонятно? — улыбнулся Зайцев. — Когда составлялась инвентаризационная ведомость, копировальная бумага лежала между первым и вторым экземплярами. Тот, кто писал опись, вероятно ревизор, указал правильное количество товара. Потом, когда опись была закончена, но еще не протаксирована, кто-то приписал к числам, обозначающим количество, нули или другие цифры. Таким образом, количество, а следовательно, и общая стоимость товара увеличились. Значит, когда совершалась подделка? В момент инвентаризации.

В результате дальнейших поисков обнаружили два листа, вырванные из какой-то инвентаризационной ведомости. Тут же установили, что листы под такими порядковыми номерами имеются в ведомости при акте ревизии от 4 января прошлого года. Однако количество товаров из отдельных листах было в два, а то и в три раза меньше, чем на листах ведомости.

— Итак, — подвел итог Зайцев, — тут то же самое. Кто-то вырвал подлинные листы и заменил их поддельными. Поскольку стоимость товаров была подытожена ревизором, листы были заменены в процессе инвентаризации, а не после нее.

Из этого вытекал еще один важный вывод: Комарова могла и не знать о подлогах. Впрочем, этот вывод Зайцев не произнес вслух.

Акт документальной ревизии торга представлял собой объемистую папку документов. Ревизоры, естественно, не могли ответить на вопрос: давала ли Васильева взятки Комаровой и Рогозиной, но содержащиеся в приложениях к актам ревизии документы косвенно свидетельствовали об этом. Ведь Комарова проверяла результаты инвентаризации и на каждой ведомости имелась ее виза, значит, она должна была обнаружить подделки и исправления.

Ревизоры подметили и еще одно упущение Комаровой. По положению, бухгалтерия должна была следить за количеством товара в магазинах, с тем чтобы остатки не превышали установленных нормативов. Это правило в отношении магазина Васильевой грубо нарушалось: здесь должно было находиться товаров не более чем на одиннадцать тысяч, и числилось в четыре раза больше. Если бы Комарова, как главный бухгалтер, приняла меры к своевременному растовариванию магазина, недостачу давно бы обнаружили.

— ...И еще хочу вам сказать, — заявила на очередном допросе Васильева, — Комарова и Рогозина мало того, что от меня денежки выманивали, так еще из складов торга брали дефицитные товары и направляли посылками в Новгород. Там живет зять Комаровой. Он их на рынке по спекулятивным ценам продавал. Всё денег им мало...

И опять проверка показала, что Васильева не обманывает. Действительно, зять Комаровой проживал в Новгороде. Справка с почты подтверждала, что с первого января по пятнадцатое августа прошлого года Комарова направила ему пятнадцать посылок...

Зайцев собирался домой, когда зазвонил телефон.

— Владимир Георгиевич? Вас приветствует заведующий базой Дубин. Разрешите подъехать? Имеются интересные сведения...

— Пожалуйста, — сказал Зайцев и про себя отметил: «Узнал мое имя и отчество».

Через пятнадцать минут Дубин уже был в кабинете.

— Прямо с работы, — сказал он, раздеваясь, и довольно бесцеремонно положил портфель на стол следователя. — Ну как? Комарова, наверное, уже созналась? А как Рогозина себя чувствует? Читали приказ по Главку? Осрамили растратчицы нас всех. Прямо стыдно. Двадцать пять тысяч хапнуть! Правильно вы сделали, что арестовали Комарову. Рогозина тоже волнуется. Плачет. Чувствует ответственность! Ее тоже надо бы взять за бока. Она человек слабый, быстро сознается. А потом, — Дубин понизил голос до шепота, — один человек мне сказал — Комарова и Рогозина хранят свои деньги не дома, а у заведующего складом. Это одна шайка-лейка. Сделайте у него обыск и все денежки найдете.

— Это очень интересно, — сказал следователь. — Давайте запишем ваши показания.

— А может быть, обойдемся без этой волокиты? Вы понимаете, мне хочется помочь вам...

— Нет, уж такой у нас порядок, — Зайцев взял со стола портфель Дубина, чтобы освободить место. Большой кожаный портфель с двумя ремнями. «И цвет светло-коричневый...», — подумал он.

После встречи с Дубиным Зайцев поехал в областное управление милиции, познакомил с новыми данными начальника ОБХСС, затем направился к оперативному уполномоченному второго отделения капитану милиции Бугрову, который занимался этим делом по своей линии.

— Еще один человек нашелся, — рассказывал ему Зайцев, — который подтверждает всю эту историю — заведующий базой торга Дубин. Но некоторое недоверие вызывает он у меня. Очень уж интересуется ходом дела. И потом еще один штрих, может быть, и случайность, — портфель... — и Зайцев рассказал о своих подозрениях.

— Ну, так или не так, а мы им займемся, — согласился Бугров.

Супруги Дубины обычно приезжали к Афанасию Лукичу Сердюку в середине августа. Сам Илья Борисович появлялся на несколько дней раньше жены. «Подготовить надо всё к ее приезду», — объяснял он. Хозяин не без расчета уступал им лучшую комнату и предоставлял все удобства своего дома. А дом располагался в живописнейшем уголке Сочи, на тихой зеленой улице в стороне от центра. Это местоположение тоже учитывалось Афанасием Лукичом. И хозяину не приходилось обижаться на своих постоянных клиентов. Они приезжали отдохнуть и средств не жалели.

Афанасий Лукич не искал душевной близости со своими гостями. Он был человеком несколько иного склада. Благополучие, к которому он стремился, досталось ему в результате трудов многих лет. И вот он на пенсии, у него домик в Сочи! Люди, швыряющие деньги, не внушали ему уважения. Иногда он задумывался над происхождением таких легких денег. Да, легких. Люди, конечно, отдыхали здесь и позволяли себе такое удовольствие не часто — раз в году, а иногда и раз в несколько лет. Но Дубины отличались от всех его постояльцев... Впрочем он со спокойной душой принимали уплату их деньги. Он говорил себе: «Ну какое мне дело, что мои постояльцы чуть не каждый день устраивают приемы, угощаются, веселятся». Чарочкой его не обносили. Шума много, так ведь и платили хорошо. Потопчут или поломают что в саду, опять же супруга Дубина только посмеется: «Не волнуйся, заплатим!» И платили. Оставалось только чувство обиды, что выращенное дерево или куст пропадали ни за что, ради прихоти. Но ведь платили...

Днем супруги чаще всего отсутствовали. Они либо брали машину и уезжали куда-то на весь день, либо отправлялись на морскую прогулку. Состав компании был постоянен, по-видимому, не случайные курортные знакомые.

Им странно везло в лотерее. И «золотой заем» держали. Илья Борисович не скрывал от Афанасия Лукича этого и частенько показывал ему газетные таблички с подчеркнутыми номерами: «Вот сколько выиграли!»

Когда местная милиция заинтересовалась «курортниками» Афанасия Лукича, он решил не только рассказать всё, что было ему известно, но и прихватить с собой случайно попавшую на глаза фотографию. Группа, изображенная на ней, состояла из Дубина, троих немолодых мужчин и хозяина. На переднем плане сидел Джек — немецкая овчарка, всегдашний спутник Дубина в этих поездках.

— Сын щелкнул, — пояснил Афанасий Лукич. — Были и еще карточки, да, видно, не сохранились.

— Жаль, — заметил лейтенант, записывающий показания. — Эту придется попросить вас оставить.

— Пожалуйста, — с готовностью согласился Афанасий Лукич.

Фотография, по-видимому, представляла большой интерес, и Сердюком остались довольны. Во всяком случае его не оштрафовали за нарушение паспортного режима (жена Дубина проживала без прописки), а ограничились строгим внушением.

В конце сентября Зайцев и Бугров выехали в Новгород. В новгородской милиции никаких материалов о преступной деятельности зятя Комаровой — Косулина не было. Косулин работал инженером на небольшом заводе, и по всем данным трудно было поверить, что этот человек занимается спекуляцией.

Зайцев и Бугров явились на квартиру Косулиных около двух часов дня. Никаких товаров не обнаружили, однако обыск не был безрезультатным. Косулины имели обыкновение сохранять письма. Письма были разложены по годам и пачки перевязаны тесемками. В общей, сложности оказалось около пятисот писем. Зайцев и Бугров отобрали сто тридцать семь, написанных рукой Комаровой.

Косулин и его жена сообщили, что в посылках Комаровой были книги и подарки детям от бабушки. Это же подтвердили и соседи по квартире.

Письма Комаровой чрезвычайно заинтересовали следователя.

Содержание этих и многих других писем никак не вязалось с утверждением Васильевой, что Комарова ежемесячно получала от нее двести, триста рублей.

Может быть, Васильева хочет запутать следствие, лжет, пытаясь представить себя жертвой вымогательства? Эта мысль не оставляла следователя, и в памяти всплывали строки писем, полные заботы о дочери, внуках. В ином свете предстала перед ним и внешность Комаровой, простота ее одежды. В душе росла тревога за судьбу человека: «Твоя задача, — говорил он себе, — не только найти и изобличить преступника, но и не допустить, чтобы пострадал невиновный». Вместе с тем он не позволял себе забывать, что Комарова допустил а серьезные упущения по службе, что она предупредила Васильеву о предстоящей ревизии. Эти факты уже не требовали дополнительных доказательств. Однако недостача выявилась именно в ту последнюю ревизию, о которой Васильева была предупреждена!

Дубин часто звонил следователю. Он сообщал о разных мелких нарушениях в торговле и не забывал поинтересоваться:

— Как успехи? Скоро жуликов у нас выведете?

— Ничего. Спасибо, работаем, — отвечал Зайцев и с удовольствием заканчивал никчемный разговор с неприятным человеком.

От Бугрова никаких новых материалов о Дубине не поступало, нетерпение Зайцева возрастало, и он был очень рад, когда Бугров позвонил:

— Приезжайте, Владимир Георгиевич! Получили.

Бугров показал Зайцеву полученную из Сочи фотографию, на которой, как выяснилось, были изображены Дубин и трое работников районного промкомбината, осужденных за хищения. Бугров запросил дело по обвинению этих дружков Дубина. Их судили за организацию изготовления и сбыта «левой», не учтенной по документам продукции. В момент ареста у преступников изъяли около девяти тысяч наличных денег. На складе промкомбината обнаружили излишки товаров примерно на эту же сумму. Очевидно, деньги за товар были получены, но передать его еще не успели.

— К сожалению, — заметил Бугров, — не удалось еще проследить всех связей преступников с работниками торговли. Я уверен, что «друзья» Дубина не случайные люди.

— Надо произвести у него обыск, — сказал Зайцев.

...Дверь открыла миловидная женщина средних лет. Из-за ее плеча выглядывали девочка и мальчик, примерно одного возраста, лет десяти — двенадцати. Из коридора послышалось сердитое рычание и стук когтей по паркету.

— На место, Джек! — топнула ногой девочка, и пес замолчал.

Зайцев объяснил, в чем дело, и предъявил постановление на обыск. Женщина всплеснула руками и засуетилась.

— Дети могут выйти в другую комнату, — сказал Бугров.

Когда дверь за ними закрылась, Зайцев спросил:

— Клавдия Семеновна? Вас так, кажется, зовут?

— Да, да...

— А с кем вы оставляли ребят, когда уезжали с мужем на юг?

— Я не ездила на юг. Это муж ездил. Ему по состоянию здоровья необходима Мацеста. Врачи рекомендовали.

Зайцев промолчал.

У Дубина не было найдено ни денег, ни ценностей. Среди писем, которые Дубин писал с юга жене, оказалось одно, где упоминалась фамилия Васильевой. Дубин писал:

Зайцев немедленно вызвал Дубина. Тот явился с работы и еще не знал об обыске.

— Скажите, Илья Борисович, — спросил его Зайцев, — какие отношения у вас лично с Васильевой?

— У меня?! Почему вы об этом спрашиваете?

— Потому, что это нужно, гражданин Дубин.

— Но к чему такой официальный тон...

— Я вас спрашиваю, в каких отношениях вы были с Васильевой?

— Как в каких? — переспросил Дубин. — Конечно, в служебных.

— Вы бывали в Красногорске у Васильевой?

— Один раз был.

— Зачем вы к ней ездили?

— Зачем? — переспросил опять Дубин. — Ну, понимаете ли, просто так. Я, знаете, книги люблю, а там легче подписаться. Кажется, на Чехова тогда была подписка, вот я и заехал.

— А в Сочи вы ездили с Васильевой тоже подписываться на книги?

— С чего это вы взяли?

— Гражданин Дубин, здесь я задаю вопросы, прошу вас отвечать!

От добродушного Ильи Борисовича ничего не осталось, перед следователем сидел совсем другой человек.

— Я несколько раз ездил на юг, но с Васильевой там не встречался.

— Вам знаком Афанасий Лукич Сердюк?

Дубин претерпел еще одно превращение, он сразу сник и быстро залепетал:

— Простите меня, пожалуйста. Я действительно обманул вас. Грех попутал, связался я с этой Васильевой, а вам об этом сказать всё как-то неудобно было. Вы, конечно, понимаете — жена, дети... Что мне теперь делать? Что мне делать? — театрально вопрошал Дубин, словно обращаясь к следователю за советом.

Возбужденно жестикулируя, Дубин рассказал о перипетиях трехлетней связи с Васильевой.

— А о недостаче у Васильевой вы знали?

— Что вы! Откуда я мог знать!

«Как же Васильева сумела побывать в Сочи, ведь она в течение пяти лет не пользовалась отпуском?» — думал Зайцев.

Изучив еще раз ее личное дело, он обнаружил заявление на имя управляющего торгом с просьбой разрешить съездить в Каунас к больному брату. Потом нашел еще два — с просьбой о поездке к больной тетке в Калугу. «Так вот, оказывается, куда она ездила!»

— Скажите, Васильева, — обратился к ней следователь на очередном допросе. — Как вам удавалось скрывать недостачу при производстве ревизии?

— Не знаю. Всё делала Комарова. Я уже отвечала вам на этот вопрос.

Следователь показал Васильевой копировальную бумагу и два листа, вырванных из инвентаризационной ведомости. Васильевой пришлось сознаться, что подделкой занималась она сама.

— А в Сочи вы ездили?

— Нет. Ведь я даже не имела отпуска.

— А вы неправду говорите и сейчас признаете это. Могу вам даже сказать, у кого вы проживали. Сердюк — знакомая фамилия? Так это было?

— Было.

— С кем вы ездили?

— Одна.

— Вы опять солгали. Вы были там с Дубиным? Так это или нет?

— Это мое личное дело.

Васильева еще некоторое время пыталась скрыть свою близость с Дубиным, но, прочтя его показания, вынуждена была подтвердить их правильность.

— Он знал о недостаче у вас в магазине?

— Если бы знал, то и недостачи бы у меня не было.

— Почему? Разве он мог бы помочь вам погасить недостачу?

— Я больше ничего не могу сказать, но недостачи бы не было. И зачем я не сказала ему! Вы знаете, что это за человек!

— Вы серьезно думаете, что Дубин любил вас?

— Если хотите, — да, — гордо ответила Васильева.

— Вы почерк Дубина узнать можете?

— Как-нибудь узна́ю.

Зайцев загнул лист письма Дубина так, что Васильева могла прочитать всего несколько строк.

— Читайте, какую характеристику вам дал Дубин.

Васильева быстро пробежала строчки.

— Это не он! Письмо поддельное!

— Вот, посмотрите подпись...

— А кому оно адресовано?

— В свое время узнаете. Как видите — женщине... Так почему вы не сказали Дубину о недостаче?

Васильева молчала. Следователь повторил вопрос.

— Подлец! — проговорила наконец она сквозь зубы. — Подлец, а я на него надеялась! Верила ему! Боже мой! Он еще обещал позаботиться о сыне! Мерзавец! Помогать собирался!

— Как помогать? О какой это вы помощи, о моральной?

— Какой к черту моральной! У него мои деньги!

— Какие деньги?

— Те, которые я взяла из выручки. А-а... Сейчас уже поздно об этом говорить. Скажите, он задержан? У него был обыск?

— Да, был.

— Зря. У него всё равно ничего нет. Илья не настолько глуп, чтобы хранить деньги дома. И свои и мои деньги.

— А где же он их хранит?

— Вы можете мне не верить, но я не знаю. Знаю только, что этот человек живет на Калужской улице и зовут его Аркадий. Как-то перед отъездом на юг Дубин при мне разговаривал с этим Аркадием по телефону. Спрашивал, будет ли дома. Хотел взять денег на дорогу.

— Слушайте, Васильева, всё время на следствии вы говорили неправду. Теперь вот рассказываете об Аркадий с Калужской улицы. Если хотите, чтобы я вам верил, нужно рассказать всю правду, от начала до конца.

— А если я сейчас скажу вам правду, суд учтет это? Мне снизят наказание?

— Не следует торговаться с правосудием. Конечно, чистосердечное признание будет учтено судом.

— Знаете что? Сегодня я вам не скажу. Пожалуйста, приходите завтра, и я расскажу всю правду.

Зайцев знал, что соглашаться на такое предложение нельзя. Если обвиняемый колеблется, надо убедить его давать правдивые показания немедленно, без всяких антрактов.

— Есть хорошая пословица: «Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня». Зачем завтра опять начинать всё сначала? Лучше побеседуем сегодня. Итак...

— Не прощу я Илье этого, в жизни не прощу, — всхлипнула Васильева, на этот раз, по всей видимости, искренне. — Вы хотите знать правду? Хорошо! Говорить, так говорить до конца!

Успокоившись, Васильева рассказала, что в течение длительного времени похищала деньги из кассы магазина, приходуя не полностью выручку, сдаваемую кассиром. Некоторые документы она время от времени уничтожала, заявляя сотрудникам, что сдала их для ревизии в торг. Вступив в интимную связь с Дубиным, она посвятила его в свои дела. Дубин обещал помочь, при условии организации сбыта «левых», точнее сказать, похищенных товаров. В течение некоторого времени он снабжал ее этой продукцией. Однако компаньоны тратили денег больше, нежели выручали от своих махинаций. К тому же, жулики, которые снабжали их, вскоре были арестованы. Крупную сумму, полученную авансом от Васильевой, они «отоварить» не успели. Васильева и Дубин поняли, что такую большую недостачу им не покрыть Тогда Дубин предложил изымать деньги из выручки в еще больших размерах и хранить у него. В случае ареста Васильевой он обещал употребить их на помощь ее сыну и матери.

Зайцев слушал ее, не перебивая. Всё это походило на правду. Удивительно, что Васильева ни словом: не обмолвилась ни о Комаровой, ни о Рогозиной. Следователь не забыл о кольце с бриллиантом, но у Васильевой он решил пока ничего больше не спрашивать. Сначала проверить последнюю версию! Для этого нужно было найти неизвестного Аркадия. Потом следовало поговорить с Рогозиной.

Как и следовало ожидать, Дубин заявил, что никакого Аркадия не знает. Когда его познакомили с показаниями Васильевой, он сказал:

— Ну вот, гражданин следователь, видите, что за человек эта Васильева! Сначала на Комарову и Рогозину клеветала, а теперь на меня. И я связался с ней! Боже мой! Ну неужели вы верите этому чудовищу?

Начались поиски Аркадия. В записной книжке Дубина Зайцев не нашел ни одного мужчины с именем или фамилией, начинавшейся с буквы А. Не было и никаких упоминаний об Аркадии и в переписке Дубина. Ни сослуживцы, ни соседи по квартире ничего об этом человеке сказать не могли. Жена Дубина об Аркадии не слыхала.

Оставалось одно — проверить методически, дом за домом, всех Аркадиев, имеющих телефоны. К счастью, таких на Калужской улице оказалось всего пять. Двое из них поселились здесь недавно и, следовательно, отпадали. Маловероятно, что Дубин пользовался услугами третьего Аркадия — профессора Педагогического института. Оставались двое: Аркадий Иванович Клюев — работник финансового отдела и Аркадий Константинович Воробьев — пенсионер. Познакомившись с личными делами обоих Аркадиев и с личным делом Дубина, удалось установить, что до войны Дубин и Воробьев работали в одном и том же учреждении — ОРСе Н-ского леспромхоза.

Вызывать Воробьева на допрос было бессмысленно. Получив повестку, он бы догадался, в чем дело, и перепрятал деньги. Было решено провести у него обыск.

Вечером 9 октября Зайцев вместе с Бугровым поехали к Воробьеву. Дверь открыл сам хозяин, пожилой худощавый мужчина. Прочитав постановление об обыске, он спокойно пригласил их зайти в комнаты. Когда Зайцев стал осматривать несколько окантованных фотографий, висевших на стене, Воробьев сказал:

— Да что вы стесняетесь? Рвите! Делайте обыск как следует, что это вы церемонничаете.

Зайцев понял, что денег у Воробьева уже нет.

— А что здесь у вас за документы? — спросил он Воробьева, найдя в старой корзине, среди тряпья, отпечатанное на пишущей машинке заявление. — О, да тут их немало.

Заявления. Одно подписано Васильевой, другое Крыловой. Той самой уборщицей Крыловой, которая давала следователю показания, что передавала Комаровой деньги. В этих заявлениях были написаны роли, которые должны были играть на следствии обе женщины под руководством «режиссера» Дубина.

Когда в кабинет следователя вошла Рогозина, он открыл сейф и положил на стол кольцо.

— Ваше?

Молодая женщина густо покраснела, замешкалась немного и словно бы выдавила из себя:

— Нет, это не мое кольцо. — Неуверенность, с которой это было сказано, настолько очевидно говорила о другом, что она еще больше склонила голову и поправилась: — Простите! Мое... Было мое...

Рогозина признала, что Васильева приобретала для нее туфли и отрез на пальто. За все эти вещи Рогозина с ней рассчитывалась. А кольцо... ее кольцо Васильева предложила продать за хорошую цену «одному знакомому». Рогозина согласилась, отдала кольцо, а через неделю Васильева привезла ей двести шестьдесят рублей...

— ...Да, действительно, я им денег не давала, — подтвердила Васильева. — А мне срок не увеличат за то, что я врала на них? Ведь я раскаялась, правда?..