"Тайны советской дипломатии" - читать интересную книгу автора (О.Гриневский)

После некоторой заминки Бегин сделал несколько общих замечаний — суть их сводилась к тому, что настало время мира, однако проблемы, которые предстоит решить, многочисленны и сложны. Поэтому нужно установить процедуры и механизмы для продолжения обсуждения.

Садат был явно разочарован таким поворотом. Он хотел обсуждать не процедуры, а существо дела — судьбу Синая и Голланских высот, палестинскую проблему. На это Даян резонно заметил, что визит очень краток — завтра, в три часа дня, гость улетает обратно в Каир, а все оставшееся время расписано по минутам. Для серьезных переговоров по названным проблемам нет времени.

Садат, по-видимому, и сам это хорошо понимал. Но ему, прекрасному актеру, требовалось чудо. Он совершил драматическую поездку в Иерусалим, протянув руку извечному противнику, и теперь ждал ответного драматического жеста. А вместо этого его протянутая рука повисла в воздухе. Через несколько месяцев Садат скажет министру обороны Вейцману:

— Говорят, что евреи очень умные люди. Как же получилось, что вы не сделали ни единого жеста, когда я приехал в Иерусалим? Например, если бы отдали мне Эль-Ариш, то паруса моего корабля остались бы без ветра.

В 4 часа пополудни 20 ноября Садат взошел на трибуну кнессета. Его речь была встречена бурными аплодисментами, звучавшими весьма странно, потому что он требовал полного ухода израильских войск со всех оккупированных арабских земель. Но едва ли зрители вслушивались в слова — они находились под впечатлением самого факта его присутствия в Иерусалиме. И хотя английский, на котором он говорил, был далек от совершенства — Садат чуть запинался и неправильно произносил слова, — он сумел покорить аудиторию. Казалось, египетский президент излучал искренность и говорил не в переполненный зал, а лично каждому в нем сидящему. Что ж, оратор он был действительно неплохой.

Потом выступил Бегин, — его нельзя назвать пламенным оратором, но слово «мир», казалось, витало в зале. Если президент Садат хочет вести предварительные переговоры с Израилем, заявил он, Израиль готов к ним. Он может начать их прямо сегодня или завтра и продолжить в Каире или в любом другом месте.

Даже такой осторожный политик, как Моше Даян, был тронут. «Во время этих выступлений, — вспоминает он, — в парламенте воцарилась атмосфера ожидания чуда: вот-вот руководители Египта и Израиля смогут произвести некую спасительную формулу, пожмут друг другу руки и объявят, что мир установлен. Но чуда не произошло». Ораторы произнесли свои речи, спикер объявил, что специальная сессия закончена, высокие гости удалились, и зрители разошлись, оставив зал пустым.

Вечером на обеде, который давал премьер-министр, Садат был мрачнее тучи. И хотя справа и слева от него сидели Бегин и Даян, он, казалось, никого не замечал, поглощенный своими мыслями и едой. Первое блюдо съедено в гробовой тишине. Когда подали второе, Даян поинтересовался, как Садат оценивает прошедший визит.

— Я совершенно разочарован, — ответил тот, — особенно речью Бегина — он отверг все мои мирные предложения. Давайте скажем об этом прямо завтра, на совместной пресс-конференции.

— Это не так, — возразил Даян. — Конечно, вы едва ли ожидали, что Бегин прокричит «ура-ура!» каждому вашему предложению. У Египта и Израиля различные взгляды, и то, что предложил Бегин, — это переговоры без предварительных условий. Все подлежит обсуждению.

Постепенно разговорились, и центральной темой было продолжение переговоров. В конце концов Садат согласился, что Тухами и Даян продолжат встречи в Марокко или в Румынии, возможно, в качестве жеста в сторону Чаушеску. Однако считал преждевременной поездку Бегина в Каир, чтобы произнести ответную речь в парламенте, пока Израиль продолжает оккупировать Синай. Тем не менее выразил готовность пригласить израильского премьера в свой дом в Исмаилии и привести туда членов парламента.

На совместной пресс-конференции на следующий день было зачитано согласованное заявление. В нем говорилось, что правительство Израиля предложило продолжить диалог между двумя странами, который проложит путь к переговорам, ведущим к подписанию мирного договора в Женеве со всеми соседними арабскими странами. В заявлении не говорилось, что Египет согласен на продолжение диалога, но из текста было ясно, что Садат не отверг это предложение.




Американский президент оправдывается


Москва и Вашингтон по-разному отреагировали на спектакль, поставленный в Иерусалиме.

Уже 20 ноября советник президента по вопросам национальной безопасности Збигнев Бжезинский приходит к выводу, что для США «нет реальной альтернативы, кроме как поддержать египетско-израильские переговоры» и попытаться втянуть в них Иорданию и палестинцев. То, что Бегин попросту назвал «снять колесо» с машины и тогда она уже не поедет, мудрый Бжезинский облек в наукообразную теорию «концентрических окружностей». Центральным кругом должно стать соглашение Египта и Израиля по Синаю. Затем этот круг может быть расширен, охватывая палестинцев на Западном берегу и Иорданию. И наконец, третья окружность включала бы уже Сирию и «быть может, даже СССР».

Примерно неделя потребовалась для того, чтобы переориентировать американскую политику в этом направлении. Женевская конференция была отставлена в сторону. Но с ней пока еще не распрощались.

Двадцать восьмого ноября новая линия была утверждена президентом Картером. Настойчивый Бжезинский предлагал даже, чтобы государственный секретарь Вэнс сразу поехал на Ближний Восток разъяснять американскую политику. Но президент решил не спешить, а ограничиться пока посланиями Бегину и Садату, а также руководителям ведущих арабских стран.

Москва же глухо ворчала. Беспечному Брежневу было все равно, что творится на Ближнем Востоке. Но били в колокола его верные идеологи Суслов и Пономарев. В Египте происходит контрреволюция, предупреждали они. Сначала Садат расправился с социалистическими преобразованиями в стране, а теперь дезертирует из единого антиимпериалистического «фронта» арабских государств. Надо принимать меры.

Устинов и Андропов молчали. И все смотрели на Громыко, как будто это он виноват, что Садат так плохо повел себя. А Громыко мучительно соображал, как быть. По натуре своей человек архиосторожный, он всегда избегал принимать решения, стараясь быть на стороне сильного, а тут получилось так, что ему надо решать.

Конечно же, Громыко понимал, куда ведет этот новый поворот событий на Ближнем Востоке. Усилиями Садата и Бегина поезд ближневосточного урегулирования тронулся в путь без США и СССР. Но ушлые американцы подсуетились и вспрыгнули на уходящий поезд на ходу. Здравый смысл подсказывал Громыко, что, пока не поздно, нужно сделать то же самое. Но он слишком хорошо знал своих коллег по Политбюро и понимал, что на такой прыжок они не способны. Поэтому оставалось одно — ставить палки в колеса. Но остановит ли это поезд?

Шестнадцатого ноября Политбюро без лишних споров утвердило подготовленный в МИДе проект послания Брежнева президенту Картеру, в котором жестко критиковалась ближневосточная политика США. Генсек квалифицировал ее как срыв согласованной линии на созыв Женевской конференции, где сопредседателями должны выступать СССР и США.

Суровое послание Брежнева, видимо, задело Белый дом за живое. Президент пригласил советского посла и стал, по сути дела, оправдываться.

— Визит Садата в Иерусалим, — говорил он послу, — не результат американской инициативы. Мы даже не знали, что Садат готовит такую поездку. Но сейчас, когда перспектива этой поездки стала реальностью, правительство США поддерживает ее. Об этом я сказал по телефону Бегину и Садату, выразив надежду, что их встреча явится вкладом в дело скорейшего созыва Женевской конференции. В этой связи я хотел бы надеяться, что правительство СССР, как сопредседатель, займет сходную или, во всяком случае, не открыто негативную позицию в отношении этой поездки.