"Тайны советской дипломатии" - читать интересную книгу автора (О.Гриневский)

«А, — решил заместитель, — это Игорь Щербаков из «протокола» дурака валяет, — «Сиплого»[6 - В своих воспоминаниях М. Даян пишет, что, как рассказал ему Садат в Исмаилии, идея поездки в Иерусалим пришла к нему неожиданно, по дороге из Турции в Тегеран. Правда, Дамаск он не упоминал. Но в Израиле знали о его визите туда и были обеспокоены попыткой скоординировать позиции Сирии и Египта.] из себя изображает. Тоже, нашел время!» И потому, не поворачивая головы, жестко бросил:

— Да пошел ты...

Но, к счастью, не успел договорить: по побелевшим лицам своих сотрудников поняв — он делает что-то ужасное, повернул голову и увидел перед собой раскрасневшуюся физиономию подозрительно уставившегося на него Генерального секретаря ЦК КПСС. Быстро захлопнув рот на полуслове, он бодрым голосом, как положено молодому человеку советской эпохи, отрапортовал:

— Проводим генеральную репетицию встречи высокого сирийского гостя, Леонид Ильич.

— А, ну давай-давай! — сказал Брежнев и вразвалку, нетвердой походкой направился к выходу на летное поле, где уже подруливал сирийский самолет.

На следующий день в Екатерининском зале Кремля начались переговоры. Высокого роста, худощавый, с выправкой кадрового военного, сирийский президент, казалось, излучал спокойствие и уверенность. С лица его не сходила доброжелательная улыбка, хотя глаза, глубоко упрятанные в складках костистого лица, зорко следили за происходящим. Он недаром считал себя непревзойденным мастером общения с советской верхушкой. К тому были все основания. Хафез Асад окончил советское летное военное училище, хорошо говорил по-русски, хотя виду не подавал, и прекрасно знал советский быт и нравы. О веселых днях своего пребывания в Советском Союзе президент нередко вспоминал такую историю:

— Однажды я с друзьями перешел Арбатскую улицу около Военторга на красный свет и нас остановил милиционер. Мы начали было объясняться, но он нас отпустил, предварительно отчитав: эти грузины вечно нарушают порядок!

На переговорах с советскими руководителями у Асада был выработан свой стиль. Как гость, он начинал и часами рассказывал историю ближневосточного конфликта «от Адама до Бегина». Бедный Леонид Ильич засыпал, просыпался, бурчал что-то раздраженно сидевшим рядом с ним Косыгину и Громыко. Но Асад продолжал говорить все так же ровно и спокойно.

Брежнев просил кого-нибудь из молодых покурить на него: врачи, заботясь о его здоровье, строго запретили ему прикасаться к сигаретам, и Генеральный секретарь жадно ловил ртом идущий к нему табачный дым. Асад с любопытством смотрел на все это, продолжая говорить.

Брежнев прерывал его и читал по бумажке заготовленные пассажи о важности созыва Женевской конференции, а Асад, мягко улыбаясь и как бы отвечая ему, рассказывал свою историю от «Адама до Бегина». Суть этого долгого повествования сводилась к тому, что Израиль — это инородное образование на Ближнем Востоке. Поэтому надо добиваться вывода войск Израиля со всех территорий, оккупированных им в войне 1967 года, и создания там Палестинского государства. Но об ответном признании прав всех других государств этого района на независимое существование и развитие — формула, предусматрившая признание Израиля, — Асад подчеркнуто умалчивал.

Вечером на обеде в Грановитой палате Брежнев произнес тост, в котором главной темой был созыв Женевской конференции по ближневосточному урегулированию. Асад ответил цветистой речью, но об этой конференции не проронил и полслова. Это был почти открытый афронт, и на следующий день Громыко уединился с министром иностранных дел Сирии Хаддамом в особняке на улице Алексея Толстого. В результате в совместном коммюнике по итогам визита появилась фраза об обоюдной решимости добиваться скорейшего созыва Женевской конференции. Но чего это стоило — в прямом, а не переносном смысле этого слова!

Каждый приезд президента Сирии в Москву превращался в фантастическую ярмарку, где торговали оружием по каким-то законам абсурда, когда покупатель ценой не интересовался, а только просил продать как можно больше, но денег не платил. Как стране, борющейся против империализма и колониализма, все это зачислялось в долг, который никто не собирался отдавать. Причем Сирия получала новую технику, которая другим странам не передавалась.

Вот и на этот раз Асад сразу же поинтересовался у своей передовой группы, загодя приехавшей в советскую столицу вести переговоры в Министерстве обороны и Главном инженерном управлении ГКЭС о том, как обстоят дела с закупкой оружия. Названная ими сумма, которую удалось выторговать, президента явно не устроила.

— Меньше чем на миллиард я оружия из Москвы не увожу, — мягко улыбаясь, сказал он, а глаза его недобро сверкнули.

А ведь инвалютный рубль в те годы был тяжелее доллара.

Некоторое время спустя министр обороны Д.Ф. Устинов в окружении свиты генералов принял у себя на улице Фрунзе Хафеза Асада. Там тоже говорил в основном сирийский президент. Но на этот раз — о тяготах борьбы с израильским агрессором, поддерживаемым мировым империализмом, и поэтому Сирии нужно много оружия, чтобы поддерживать «стратегическое равновесие» с Израилем.

Кончилось дело тем, что Асад действительно получил оружия больше чем на миллиард, а всем советским участникам переговоров преподнес подарки: кому — сабли и кинжалы в золотых и серебряных оправах, инкрустированные драгоценными камнями, а кому — «видики» и медные сирийские вазы. Не слышно было, чтобы их сдавали государству, как положено. Правда, золотая сабля долго висела в приемных апартаментах маршала Устинова.




В дипломатических джунглях


Москва и Вашингтон, в общем, не доверяли друг другу и потому порознь, кто как мог, добивались созыва Женевской конференции. Каждый работал на своем поле, со своими клиентами, искоса с недоверием поглядывая, что делается на чужом поле. А клиенты, во всяком случае большинство, вовсе не хотели ехать в Женеву.

Израилю конференция была не нужна. «Это путь в тупик», — говорил Моше Даян. На ней против Израиля единым «фронтом» выступят все арабские страны. Поэтому даже робкий поиск компромисса, например, по Синаю окажется блокированным гневным требованием защиты общеарабских интересов.

И еще палестинская проблема — ее решение тогда даже не вырисовывалось. Арабы требовали создания независимого Палестинского государства, а Израиль соглашался обсуждать будущее всего лишь части Западного берега реки Иордан, и то только с Иорданским королевством. Тут была запрятана своя маленькая хитрость: передача Иордании даже небольшой части Западного берега, населенной палестинцами, сделает ее ответственной за судьбу «палестинского отечества» — пусть там и решается палестинская проблема. Но именно этого как огня боялся король Хуссейн. Иордания и так наводнена палестинцами. А если к ним добавятся еще палестинцы Западного берега, то в один прекрасный день они прогонят короля и объявят Иорданию Палестиной.

Вот через такие противоречия, как сквозь непроходимые джунгли, продирались американская да и советская дипломатия. Американцам, правда, удалось добиться согласия Израиля, чтобы Женевская конференция открылась торжественной церемонией фотографирования, где арабы присутствовали бы как единая делегация. Но потом она разойдется по комитетам обсуждать конкретные проблемы между теми государствами, которых это непосредственно касается, такими, как Израиль — Египет, Израиль — Сирия, Израиль — Иордания.

Египет, хотя и не столь категорично, придерживался той же схемы, однако публично заявлял: «Мы согласны с идеей единой общеарабской делегации». На деле же конструкция, предлагаемая Израилем, египтянам вполне подходила. Их совсем не устраивала ситуация, когда к решению судьбы Синая приглашалась бы еще и Сирия. Но они понимали, что надо найти какую-то форму для решения палестинской проблемы. Без этого арабский мир не примет Женевской конференции.