"Ключи от рая" - читать интересную книгу автора (Дейч Ричард)

ГЛАВА 3

Тишина. Воздух пыльный и затхлый. Вдруг на потолке открывается решетка и падает, качаясь на петлях. В отверстие проникает фигура в черном и с гибкостью пантеры спрыгивает на пол музея, посвященного истории человечества. Огромного, простирающегося, кажется, на многие мили. Высокие потолки, мраморный пол и колонны — насколько хватает глаз. Зал за залом, заполненные живописными полотнами, скульптурами и реликвиями глубокой древности. Представлены все периоды, от каменного века до современной компьютерной эпохи; здесь хранится сама история. При свете дня музей представляет собой величественное собрание достижений человечества, однако дневной свет уже давно угас. Тусклые отблески, которые пробиваются сквозь высокие окна в средневековом стиле, создают сюрреалистический эффект.

Фигура в черном движется с природной ловкостью, преодолевая одну галерею за другой. В руке таинственный незнакомец держит нож, не столько как орудие убийства, сколько для того, чтобы дать выход нервному возбуждению. Резная ручка из слоновой кости обернута кожей, полированное лезвие отбрасывает в темноту отблески. Идущий сжимает нож так, словно это талисман, отгоняющий злых духов или, по меньшей мере, невидимых охранников.

Он скользит мимо экспозиции доспехов, на которой представлено холодное оружие и военное снаряжение всех народов и эпох. Манекены застыли в боевых позах или верхом на коне, словно души их владельцев до сих пор не покинули доспехов и только и ждут сигнала, чтобы ринуться в бой. Проходит мимо стенда, посвященного культуре индейцев анасази, на котором выложены хрупкие полуистлевшие кости, найденные при раскопках поселений среди скал; у каждой челюсти или берцовой кости табличка, указывающая, где именно она была обнаружена. Вдоль стены выстроились египетские саркофаги: в герметически запечатанных стеклянных гробницах лежат мумии, тысячелетиями дожидаясь возможности перейти в загробный мир. Золотые украшения, подарки, предназначенные для того, чтобы ублажить богов, до сих пор так и не востребованы. Каждый экспонат — доспехи, одеяния, кости, чей обладатель давно умер, — источает ауру, наполняющую огромные залы и длинные холодные коридоры. Это торжество смерти, вторжения в чужую жизнь, оскверненного вечного покоя. Все эти предметы не предназначались для чужих рук, однако были украдены, похищены, выкопаны ради денег, славы или простого тщеславия. Трудно угадать, что еще оказалось извлечено из земли вместе с ними и доставлено в музей, ибо, хотя в залах не видно ни души, повсюду чувствуется чье-то разгневанное присутствие.

Не обращая внимания на сокровища, мимо которых проходит, таинственный пришелец спешит к главной лестнице, пересекает балкон и, наконец, попадает в круглый зал. Посреди зала установлена большая стеклянная витрина. Ее содержимое освещено одиноким лучом света. Фигура осторожно приближается к витрине, обходит ее вокруг, словно в почтительном восхищении. Неизвестный крутит нож в руке, перебирая рукоятку пальцами. Он поводит руками над витриной, словно поглаживая воздух, проверяя его плотность, после чего отступает назад, и у нас наконец появляется возможность заглянуть внутрь. На подушке из бархата полуночной синевы разложены бриллианты. Древние, поразительно красивые, бесценные. Драгоценные камни, которые преподносились в знак вечной любви, ради которых велись войны, разорялись государства. Несомненно, сокровища какого-то давно исчезнувшего царства, ибо ни один человек не мог иметь в личной собственности бриллианты такого размера.

И снова человек в черном подходит к витрине, заслоняя её. Таинственный незнакомец замирает неподвижно, опустив руки вниз. Его дыхание почти незаметно. Он ждет. Проходят секунды, потом минуты. Неизвестный стоит не шелохнувшись. Воздух неподвижен, мертв. Залы музея заполнены гулкой тишиной. Наконец фигура отступает назад и…

Витрина пуста.

Вор без видимых усилий взбирается по тонкому нейлоновому шпагату назад к решетке воздуховода в потолке. Купаясь в тусклом свете, проникающем сквозь прутья, похититель с трудом протискивается внутрь. Если оставшиеся внизу коридоры музея казались бесконечными, то тесные трубы воздуховода и вовсе не имеют конца. Однако его утешает то, что самое трудное осталось позади; теперь уже можно вздохнуть чуть свободнее, ибо заветная добыча надежно спрятана в сумку.

Внезапно где-то позади раздается шум. Еще далекий, но приближающийся. Стиснутый тесным воздуховодом, человек не может обернуться и посмотреть, что это, поэтому он ползет вперед… чуть быстрее. Возможно, все дело лишь в скрипе расширяющегося и сжимающегося жестяного короба, который остывает после напряженного рабочего дня. Оснований для тревоги нет, можно успокоиться, скоро он будет дома.

Однако звук повторяется. На сей раз громче, однозначно ближе, и это точно не скрип короба. Это вообще не тот звук, который можно услышать в трубе воздуховода — его возникновение в пустом музее еще можно было бы объяснить. Он продолжает приближаться. Нет, определенно, этот звук произведен не человеком; он звериный, утробный, яростный.

Чувствуя, как стучит кровь в висках, по спине струится холодный пот, вор пытается двигаться еще быстрее. Звук неумолимо приближается, громыхая раскатами отдаленной грозы. Теперь человек в черном уже чувствует, как преследователь всем весом своего тела давит на короб, проминая жесть. По одному характеру звука становится ясно: приближается что-то громадное.

Предусмотрено было все: охранники, сигнализация, свет; на каждую мыслимую ситуацию имелся свой вариант действий. Время рассчитано с точностью до секунды: даже в случае небольших шероховатостей все должно было пройти по правилам, установленным им самим.

Глухое ворчание становится все более различимым: теперь оно уже совсем близко. Кто бы это ни был, он движется все быстрее, учащенно дыша, громыхая массивной тушей по тонким листам железа. Звук нарастает; кажется, все здание содрогается до самого основания.

Начинается безнадежная гонка под какофонию звуков, раздирающих слух. Когда Майкл проползает над очередной решеткой, ему на лицо наконец падает полоска света. Взгляд у него сосредоточенный и решительный, по лбу струится пот. Он лезет по воздуховоду, словно хомячок по своей норе. Стороннему наблюдателю его стремительное продвижение показалось бы смешным, однако нет ничего смешного в приближающейся смерти. Это не имеет никакого отношения к украденным бриллиантам, и это не новая уловка борцов с преступностью. Того существа, которое сейчас преследует Майкла в воздуховоде, здесь не должно быть. Его не должно быть нигде.

Сожалея о том, что не может просто выпрямиться во весь рост и побежать, Майкл чувствует, как его поглощают страх и отчаяние. Мышцы ноют, мокрые от пота ладони скользят по листам жести. Боль сокрушает суставы и мускулы, барабанные перепонки вот-вот лопнут от рева приближающегося зверя, подобного грохоту товарного поезда. Такое ощущение, будто он оказался заперт внутри барабана, а барабанщик выстукивает беспрестанный похоронный марш.

И вдруг разом ничего. Полная тишина, Майкл останавливается. Прислушивается. Ничего. Его мысли лихорадочно мечутся; он пытается понять, не затаился ли преследователь, готовый нанести удар, — или же злобная тварь каким-то чудом вывалилась в одну из решеток? Майкл до боли напрягает слух; только что ему казалось, что хуже шума не может быть ничего, однако тишина, поставившая вопросительный знак над следующими мгновениями его жизни, оказывается еще более мучительной. Его начинает терзать клаустрофобия. Страх парализует тело. Быть может, чудовище потеряло его запах, сбилось с пути. И он выдаст себя одним-единственным вздохом. Кто это, где оно, как можно будет защититься от него в этой тесной коробке? Майкл вспоминает мистера Баффингтона, школьного учителя биологии: драться или бежать — выживает самый жизнеспособный.

Майкл снова трогается вперед. Никогда прежде он даже не подозревал о том, что способен двигаться так быстро. Им руководит отчаяние; все мысли сосредоточены на том, чтобы остаться в живых. Лучше умереть от сердечного приступа, чем в пасти чудовища. Не обращая внимания на стертые в кровь руки, на покрытые синяками ноги, Майкл с радостью готов пережить целый год мучительной боли, лишь бы выбраться из проклятого воздуховода, из этого здания.

И вот звук возвращается, он словно жаждет отомстить. Громкий рев раскатывается по воздуховоду, злобный, надрывный; чудовище закупоривает своей тушей проход, гоня перед собой этот смертоносный шквал, настигающий Майкла. Но, что хуже, теперь Майкл уже чувствует его запах. Отвратительный смрад, подобный зловонию разлагающейся плоти, от которого становится тошно. Глаза начинают слезиться.

И тут Майкл наконец видит спасение — впереди, всего в пятидесяти ярдах, надежда. В прямом смысле свет в конце туннеля — выход из воздуховода.

Напрягая последние силы Майкл устремляется на свет. Двадцать пять ярдов. До спасения уже рукой подать, и мерзкая тварь, точно почувствовав это, затихает, словно ее не было и в помине. Звук, запах — всё исчезает, растворяясь в эфире.

В двадцати ярдах от свободы Майкл останавливается, — чудовища больше нет. Все дело в свете. Тварь уползла обратно в свой сумеречный мир — другого объяснения быть не может. Однако прежде чем с уст Майкла успевает сорваться вздох облегчения, что-то заслоняет свет впереди. Сердце его начинает бешено колотиться и вдруг останавливается. Он понимает: чудовище не одно. Впереди вспыхивают два хищных глаза. Кровавых, злобных. Они прищуриваются, словно зверь примеривается к броску.

И снова сзади слышится ворчание преследователя, его зловонное дыхание совсем рядом. Майкл застывает на месте, не в силах обернуться, не в силах посмотреть ни вперед, ни назад. Это ловушка. Время остановилось; сердце встало, мозг онемел. Нападающие ждут, пока что невидимые. Их дыхание становится частым, наполненное предвкушением. Смрад делается невыносимым; Майкла выворачивает наизнанку. Он на грани потери сознания, — а может быть, это предчувствие приближающейся смерти, ответ его тела на надвигающуюся катастрофу.

Дыхания больше не слышно: неужели чудовища передумали и обратились в бегство? Однако запах смерти по-прежнему здесь, наполняет темноту. Ожидание разрывает Майклу душу.

И вдруг та тварь, что сзади, хватает его за ногу и рывком тянет к себе. Майкл парализован страхом; так и не сорвавшийся крик застревает у него в горле. И внезапно со сверхчеловеческой скоростью Майкл беззвучно устремляется назад. Обратно по воздуховоду, назад в темноту.

Мэри порывисто уселась в кровати, силясь отдышаться. Она оглянулась, ища Майкла. Его рядом, не было. Больше того, его не было в кровати с тех пор, как они занимались любовью. Сердце Мэри заколотилось; из глубоких теней поползли худшие опасения. Си-Джей, испуганно вскочив, выгнула спину и зашипела на хозяйку, как на чужую. Мэри спрыгнула с кровати, не тратя время на то, чтобы накинуть халат. Выскочив из спальни, она бросилась в гостиную: пусто. На кухню — на столе недоеденный бутерброд; дальше по коридору, — но Майкла нигде не было. Наконец она увидела закрытую дверь его личной «берлоги» и полоску света под ней. Дернув за ручку, Мэри мысленно взмолилась: «Пожалуйста, только чтобы все не началось сначала» — и ворвалась в комнату.

Майкл работал за столом, Ястреб дремал у его ног. Вздрогнув, Майкл обернулся.

Мэри стояла в дверях, не отрывая от него взгляда, и у нее в глазах застыл немой вопрос. Затем она рухнула в объятия мужа, задыхаясь, но испытывая облегчение. Потоком хлынули слезы.

Это был лишь сон.

— Милая?..

— Майкл, обещай мне одну вещь, хорошо?

Майкл крепко прижал жену к себе.

— Все, что пожелаешь.

— Дай слово, что ты никогда не вернешься к прежнему, что все осталось в прошлом…

Заглянув Мэри в глаза, Майкл прошептал, обращаясь прямо к се сердцу:

— Милая, я дал тебе слово два года назад… это больше не повторится, Мэри, клянусь, никогда не повторится.