"Зонтик" - читать интересную книгу автора (Турчина Ирина Васильевна)

Кино — глава 2

Аннотация:

… С крыши соседнего дома был виден экран летнего кинотеатра, а иногда даже слышно отдельные фразы…

Прошло какое-то время после истории с Зонтиком и нашего похода за тюльпанами. Наказания были отбыты и забыты быстро, это говорило о том, что ничего особенно плохого мы в нашем приключении не видели. Галка надоела всем повторением своего однообразного рассказа, да еще и тем, что очень следила, чтобы я не прибавила чего-то нового к тому, что случилось — вот скука-то! Однако, эта история добавила нам во дворе авторитета. Мальчишки даже пригласили нас с Наташей «в кино». Так у них назывался поход поздно вечером на крышу соседнего дома, с края которой виден был экран открытого летнего кинотеатра, а иногда и слышно было отдельные фразы. Мальчишки подобрали ключ к висячему замку, на который запиралась дверь, ведущая на чердак. Это была страшная тайна, никто из родителей об этих походах даже и не догадывался. Мы дождались, когда мои и Наташины родители вместе ушли в кино… потихоньку вышли со двора и со всех ног помчались к соседнему дому. Мальчишки стояли посредине двора небольшой кучкой. Время от времени кто-нибудь из них делал скучающее лицо, совал руки в карманы и, странно волоча ноги, направлялся в сторону углового подъезда. Остановившись в стороне от мальчишек, мы делали вид, что совершенно их не знаем и, более того, даже и не видим.

— Давай про что-нибудь разговаривать будем, — предложила Наташа.

— Ага, давай, стоим себе и разговариваем… только про что? — у меня от волнения все мысли из головы вылетели.

— Ну давай про то, что ты сегодня делала, а то у меня ничего интересного не было, мы с бабушкой стиркой занимались — вот и все…

— Да у меня вроде бы тоже ничего интересного не случилось… разве что Динка какая-то странная была… никак не пойму, что это с ней происходит — почти ничего не ест, по целым дням иногда, хоть что ты ей давай, только воду пьет, а сегодня у меня с собой только сухарь был, так она его в два счета проглотила и все крошки с ладони слизала!

Динка — это бездомная собака, которая с месяц назад появилась под ящиками у задней двери продуктового магазина. Имя это я ей придумала, потому что, как мы с девчонками ни старались, так и не смогли ничего про нее узнать. Собака была настолько запугана людьми или обстоятельствами, что не доверяла никому, кроме меня. Да и то, только после того, как я неделю носила ей еду и воду, проталкивала мисочки далеко под ящики, а потом подолгу сидела рядом и разговаривала с ней обо всем на свете. Нужно же ей было про меня побольше узнать, вдруг и я плохой человек. Наверное, я все-таки неплохой человек, потому что однажды она вышла ко мне из-под ящиков. Если уж быть до конца честной, вышла она на запах чернослива, который я в тот момент ела, оказалось, что Динка любит его больше всего на свете! Так мы и подружились.

— А еще, мне кажется, что кто-то без меня ее кормит, а то как бы это она так быстро растолстела, уже под ящики с трудом протискивается!

Последний из мальчишек скрылся в темном подъезде, теперь наша очередь. Мы взялись за руки, нет такой силы, которая бы сейчас заставила нас следовать мальчишечьим инструкциям — идти поодиночке, и, не разжимая рук, взбежали к чердачной двери. Дверь была слегка приоткрыта. Чья-то рука втащила нас вовнутрь чердака. Сопровождаемые свистящим шепотом, в котором слышались угроза и сожаление, мы, спотыкаясь обо что-то в темноте, вышли к слуховому окну, светлый прямоугольник которого был ясно виден на фоне общей черноты.

— Не высовывайся! — прозвучало над моим ухом.

— Там на крыше кто-то есть, нужно переждать…

Над нашими головами послышались тяжелые шаги, сопровождаемые гулом железа, которым была покрыта крыша. Звуки как-будто накладывались друг на друга, становясь все громче и громче. Казалось, что это целая толпа приближается к нам не только сверху, но и со всех сторон. Перепуганные, мы сбились в кучу и старались не дышать. Почему-то никому не пришло в голову просто удрать подальше.

Сначала в окне показался узкий луч света от карманного фонаря, затем кто-то большой и грузный пролез в слуховое окно, шаркая ногами прошел к дверям, дверь на чердак за ним захлопнулась и… мы ясно расслышали, как повернулся в замке ключ!

Несколько минут мы все растерянно молчали.

— Ничего, — сказал толстый Вовка, — ключик-то у нас есть… воооот он!

— Умник, — сказал Сережка, — замок же с другой стороны висит, за закрытой дверью!

Все заговорили разом

— Как же теперь,… нас же здесь никогда не найдут,… никто ведь не знает, что мы сюда пошли…

И опять мы замолчали, не зная, что сказать.

— Давайте хоть на крышу вылезем, — предложила Наташа, — а то в этой темноте ничего не придумывается.

Мы выбрались на крышу, стало немного светлее, но ничего светлого в наши головы не приходило.

— Нужно другие слуховые окна и двери с чердака в другие подъезды проверить, может быть найдем незапертую, — решительно сказал Сережка.

— Вы, девчонки, сидите здесь, будете, как в штабе, сведения собирать, а мы быстро…

Мальчишки исчезли в темноте. Никто не возражал Сережке, он всегда был заводилой всех игр и проказ, «кино», наверняка было тоже его затеей. Чаще всего мальчишки играли «в войну» и Сережка был бессменным командиром. Он даже не тянул жребий — кому быть «немцем», нельзя же воевать без противника, поэтому перед игрой роли распределялись по справедливому жребию. Мы с девчонками допускались иногда быть санитарками, а Наташа была всегда медсестрой при штабе — ей Сережка такую роль определял. Пару раз я «воевала» в разведке — один раз после честной драки с другим претендентом, а второй раз — потому что все-таки никто из мальчишек выше меня на деревья залезть не мог. Не потому, вовсе, что я храбрее, а потому, что легче и подо мной ветки не ломались выше чем под Сашкой, который грозился даже голодовку объявить, чтобы меня «обхудить» — это он такое слово выдумал. В тот раз мы воевали с соседним двором и кто-то должен был первым заметить приближение противника.

Первым вернулся назад Вовка. По его унылому виду мы поняли, что ничего хорошего он не нашел. Потом пришел Жека — даже двери чердачной найти в темноте не смог… Так ни с чем подошли и остальные. Мы приуныли.

— А давайте по пожарной лестнице спустимся, — предложил Сашка, — там невысоко под конец прыгать будет, я один раз спускался.

— Ты днем спускался, а и то потом месяц в гипсе ковылял, забыл что ли?

— А давайте шуметь и по трубам стучать будем, — сказала я, — кто-нибудь услышит и дворника позовет, чтобы двери открыл.

— Ага, тут-то нас всех и повяжут, тебе-то что, а Сережку вон отец сразу прибьет!

— Заткнись, — сказал Сережка, — не твоя забота, а выбираться отсюда нам надо.

Видно было, что ему очень неприятно упоминание об отце. Сережкин отец был инвалидом, он пришел с фронта без обеих ног. Я как-то слышала, бабульки во дворе обсуждали его и Сережкину мать — тетю Зину, которая зачем-то «подобрала» его, почти спившегося и пожалела, говорят он долго не пил после. Она ему трех детей родила, Сережка был младший. Но, видно, «война из него не вся вышла» — так они говорили, бабульки, качая головами, — «запил он опять по-черному». Тетя Зина уж вся извелась бедная, потому что чем дальше, тем хуже становился у него характер. Стал он драться, всем, что под руку попадет, никого не жалея, ни жену, ни детей. Тетя Зина от него прятала маленькую тележку на колесиках, на которой он передвигался, чтобы не уехал опять на базар песни петь за пиво или водку. Тогда он высовывался из окна второго этажа и ругал всех подряд. Несмотря ни на что, Сережка отца любил и очень переживал такие моменты, ему было и стыдно, и больно, и обидно… поэтому, наверное, он и играл в войну, а может и не играл вовсе, а воевал по-настоящему за своего папку…

— Нужно нам так выбраться, чтобы никто нас не узнал… маскировка нужна!

— Там на чердаке, перед дверью в соседний подъезд чьи-то простыни на веревке сушатся, я видел, — сказал Вовка.

— Соображаешь, — похвалил Сережка, — будем использовать любой подручный материал.

— А еще выть под простынями можно, как-будто мы привидения! — предложила я, у меня уже давно такая идея просила выхода.

— Посмотрим по обстоятельствам, без моей команды никто ничего не делает! Вовка, ты дуй за простынями, смотри, не слишком-то испачкай, стирал ведь кто-то… Ирка и Сашка — наружная разведка — особо не высовывайтесь, но двор возьмите под наблюдение… Жека, ты под дверь — дай знать, если услышишь что снаружи… а мы с Наташей пока план действий составим.

Сережкина уверенность придала всем храбрости, мы разошлись по постам.

Было жутковато и интересно наблюдать за жизнью двора, вытянув шею с края крыши.

— Сашка, смотри, вон твоя бабушка идет, куда это она направляется?

— Опять в карты играть собралась, к Даниловне чапает, а говорила, никогда больше с ней разговаривать не будет!

— Почему?

— Та ее в карты два вечера подряд обыграла, а потом сшила себе такое же платье, как ей папка на восьмое марта подарил.

— И только-то?

— Ты что, карты она еще стерпела, хотя сковородками на кухне два дня швырялась, а уж когда на следующий день вечером встретила Даниловну на «Топталовке» в таком же платье… вообще кошмар начался — я на кухню за чем-то сунулся, так она за мной с кухонным полотенцем по всей квартире гонялась, как за мухой!

Топталовкой называлась улица по которой машины не ездили и местное население любило по вечерам совершать пешие прогулки под сводами высоких деревьев, раскланиваясь со знакомыми, демонстрируя наряды, разглядывая наряды, демонстрируя женихов, невест, знакомых, детей, давая повод для разговоров, находя повод для разговоров, сплетен, слухов, домыслов и самых немыслимых предположений. В общем, развлекалось вовсю! Улица была довольно короткой, поэтому ходили по ней почти по кругу, как в фойе театра, с той лишь разницей, что основное представление разыгрывалось здесь же.

Мы тоже частенько с родителями там прогуливались, только для меня развлечений там было не слишком много — меня мама за руку держала, ни на шаг от себя не отпуская, так, ей казалось, должна прогуливаться хорошая семья — родители «под ручку» и ведут за руку аккуратно одетую девочку. Кудряшки у девочки красиво уложены по плечам, на платье ни одной складочки… скука смертная! Иногда только, если за руку меня держал папка — маме вдруг понадобились обе руки для разговора с подружкой какой-нибудь — не объяснишь ведь, как складочки по подолу расходятся в обе стороны, используя одну руку, или еще чего… тогда я потихооооньку начинала ладошкой в папкиной большой руке покручивать, он шаги замедлял, отставая от увлеченной разговорами мамы и… свобода! Дальше вечер принимал совершенно другой оборот — волосы растрепаны, платье помято, зато весело! Да и дел у меня своих много, чего зря время тратить на бессмысленное топтание.

Тут Сашка дворника заметил, тот из двери показался. Дворник завернул за угол дома, мы побежали к другому концу крыши посмотреть куда он направляется. Железо под нашими ногами неожиданно загрохотало и мы, свесившись вниз, увидели, что дворник услышавший этот грохот, задрав голову, смотрит прямо на нас. От неожиданности мы отпрянули назад и, не раздумывая, с шумом помчались назад к Сережке.

— Тихо, вы… всю улицу на ноги поднимете!

— Он нас заметил… сейчас здесь будет… скорее думай чего-нибудь!

— Тоже мне — разведка… надейся на вас!

Подошел Вовка с кучей простыней. Мы все уставились на Сережку, ожидая от него решения.

— Ну что ж, делать нечего, времени у нас уже ни на что другое нет… разбирайте простыни. Постарайтесь закутаться так, чтобы понять было нельзя кто под ними — с головой закутывайтесь, но чтобы видеть и передвигаться смогли. У дворника фонарь есть… встанем в ближнем углу все вместе, он войдет, осветит слуховое окно и пойдет на крышу, а мы тем временем по стенке будем тихо продвигаться к двери. И, только по моей команде, — бегом в дверь, по лестнице, и во дворе врассыпную! Не забудьте простыни на первом этаже оставить, в них во двор не высовывайтесь. До этого — держимся вместе, никого не бросаем, если дворник кого-то схватит — все остаются, поняли? А то — дополнительно объясню, — он показал кулак.

Никто не спорил, план был хорошим, а в беде у нас и так никого не бросали. Мы покивали головами и разобрали простыни. Их хватило на всех, а две лишних простыни мы с Наташей на веревки повесили рядом с нами.

Было так тихо, что казалось я слышу, как громко и часто стучит мое сердце.

Вот послышались за дверью торопливые шаги, видно свет фонаря сквозь щели… вот ключ повернулся в замке… вот замок уже в руках у дворника, дверь медленно распахивается… свет падает на дальнюю стену и слуховое окно… свет, шаг за шагом, медленно перемещается к середине чердака… дворник явно рассчитывает застать нас врасплох.

Затаив дыхание, стараясь не шуметь, мы медленно двигаемся по стеночке к двери.

И тут раздается странный звук: «Пси! Пси… пси! Пси, пси, пси, пси!»

Звук застал нас врасплох, никогда еще я такого звука не слышала. Мы замерли… свет быстро переменил направление и вся наша живописная группа теперь была как на ладони.

Напряжение было такой силы, что, несмотря на Сережкины инструкции и предупреждения, я вдруг завыла страшным утробным воем и замахала руками в простыне.

Думаю что больше от неожиданности, чем от страха, дворник выронил фонарь. Мы, как испуганные воробьи, вылетели за дверь, теряя за собой простыни. Несмотря на испуг, дальше мы следовали инструкциям — врассыпную во дворе и разными путями домой.

Вернувшиеся из кино родители застали меня в постели. Я изо всех сил изображала безмятежно спящую. Мама потрогала губами мой лоб, покачала головой и вышла из комнаты. Тут тоже нужно быть осторожной и не переиграть, а то живо получишь укол с какой-нибудь гадостью в то на чем сидишь. Мама заканчивала свое медсестринское образование и безгранично верила в целительную силу уколов. Чуть стоит кому-нибудь из нас заработать насморк — пиши пропало, попал в пациенты! Начинаются священнодействия с кипячением шприцов, мытьем рук и мест уколов. Разговаривала она тогда с нами совсем другим голосом, поджимала губы и смотрела свысока. А если вдруг на следующий, после укола, день ты не демонстрировал чудеса выздоровления, обижалась надолго, целый день дулась, как маленькая. А если еще и на следующий день не перестанешь в ее присутствии чихать и кашлять — приходила в оживление и тогда начинало звучать зловещее «Курс уколов»! Вот уж нет, до такого больше не доходило. Только первый раз папка попался на эту удочку и получил сполна целую неделю уколов! Теперь мы все ученые, быстренько «выздоравливали», чем, на свою голову, поддерживали ее методы.

Утром, не сговариваясь, мы с мальчишками встретились у ящиков за магазином. Я кормила Динку, почти каждый принес ей что-нибудь. Какая же она толстая стала, а все ест и ест! Странно… надо с мамой посоветоваться, все-таки ведь почти медсестра. Уколы я Динке делать конечно не дам, а вот касторки какой-нибудь дать, наверно придется. Хоть и противно, но придется…

Сначала мы не говорили о том, что произошло вчера вечером, каждый из нас понимал, что на этот раз мы не просто напроказничали в чужом дворе. За «кино» на крыше, за дворника, за чужие простыни, рассыпанные по всему подъезду, отвечать уже придется по-другому, всерьез. Мальчишки играли в «ножичек», мы с Наташей сосредоточенно кормили Динку.

— Уууу… оооооууууу… оуээээээууууу… ох-ох-оооох, — вдруг тихонечко стал подвывать Сашка.

— Не было там «ох-ох-ох»! — треснула я его по шее.

И все покатились со смеху. Мы хохотали до слез и не могли остановиться. Толстый Вовка свалился с ящика на землю и теперь дрыгал ногами в воздухе, как майский жук, которого перевернули на спину. Это добавило нам веселья. Сережка смеялся неожиданно звонким колокольчиком. Оказывается я никогда не слышала раньше, как же здорово он смеется!

Смех принес долгожданное облегчение, теперь все казалось не таким уж и страшным, обойдется как-нибудь!

— А вот что это было за «пси-пси-пси» перед этим? — отсмеявшись спросил меня Жека.

— Нет, это не я… мне самой интересно!

— Это я чихнула, — сказала тихо Наташа, — я всегда чихаю, когда волнуюсь, извините…

Новый взрыв хохота заставил Динку оставить еду и озабоченно уставиться на нас — что случилось?

А ничего не случилось — просто жить было весело и интересно!