"«Если», 1996 № 03" - читать интересную книгу автора (Купер Эдмунд, Щербак-Жуков Андрей, Стиглер...)

2

По случаю исполнения Кирону десяти лет был устроен прощальный завтрак. Мальчик съел его с приличествующей данному случаю торжественностью. Затем пожал руку Жерарду, своему отцу, и поцеловал Кристен, свою мать, по разу в каждую щеку. Прощание было чисто ритуальным, на самом деле они еще часто будут видеть друг друга. Тем не менее символически детство Кирона закончилось. Он больше не будет спать в доме своего отца.

Жерард произнес:

— Сын, теперь ты будешь во всем помогать мастеру Хобарту. Он передаст тебе свой опыт. Пройдут годы, и твои картины украсят стены замка. Возможно, они попадут и в большие дома Лондона, Бристоля и Брума. Что ж, значит мы с матерью жили не напрасно.

— Отец, — слезы душили Кирона без всякой на то причины, — я выучусь у мастера Хобарта всему, что возможно. Я постараюсь стать достойным вас. Будь на то ваша воля, я тоже стал бы столяром. Но вы пожелали, чтобы я писал портреты, и я постараюсь не уронить чести Кирона, сына столяра. Кристен обняла его:

— Я даю тебе три рубашки, три куртки и трое гамаш. У тебя есть тулуп из овечьей шкуры и крепкие ботинки. Все это я уложила в мешок из оленьей шкуры. Не простужайся, Кирон, и ешь хорошо. Мы… мы любим тебя и следим за твоими успехами.

Кирон почувствовал, что она тоже несчастна, и не мог понять, почему. Предполагалось, что это праздничный и значительный день для ближайшего окружения семьи.

— Мы скоро увидимся, мама! — Кирон улыбнулся, пытаясь хоть как-то приободриться.

— Да, но ты больше не ляжешь спать в кровать, которую сделал для тебя отец, и не свернешься калачиком под пуховым одеялом, которое я сшила еще до твоего рождения.

— Ну хватит, Кристен, — сказал Жерард, — а то мы сейчас расплачемся.

Он посмотрел на жену и вдруг заметил, что в волосах у нее пробивается седина, на лице появились морщины. Хотя в свои двадцать восемь лет она сохранила прямую осанку и высокую грудь.

Кирон поднял мешок из оленьей шкуры. Вдруг он проникся торжественностью момента и очень официально проговорил:

— Что ж, всего вам доброго. Благодарю вас за то, что подарили мне дыхание жизни. За то, что кормили меня и в зной, и в стужу. Да пребудет с вами Лудд.

Кристен с рыданиями убежала на кухню. Жерард потянулся волосатой рукой ко лбу, как он всегда делал в своей мастерской, и вытер несуществующий пот.

— Да пребудет с тобой Лудд, сынок. Теперь ступай к мастеру Хобарту. И помни: точно так же, как я — лучший столяр на пятьдесят километров вокруг, ты станешь лучшим художником на тысячу.

— Отец, я… я хочу… — Кирон осекся. У него чуть не сорвалось с языка, что он не хочет быть художником, а хочет научиться летать.

— Да, Кирон?

— Я… я хочу быть достойным вас, чтобы вы могли мною гордиться.

Жерард расхохотался и весело хлопнул его по плечу:

— Не горюй, подкидыш! С сегодняшнего дня ты будешь есть лучше, чем дома.

— Только вряд ли эта пища покажется такой же вкусной.

Хотелось сказать больше, гораздо больше. Но слова застряли в горле. Кирон выскочил из дома и направился в сторону Аранделя. Мальчик не оглядывался, но знал, что отец стоит в дверях и смотрит ему вслед. Он не оглядывался из страха: не удержится, подбежит к отцу и расскажет, что на самом деле хочет делать.

Стояло чудесное октябрьское утро. Небо было голубым, хотя по низине в сторону моря стлался густой туман. Арандель лежал внизу, за туманом, но влажные от росы серые каменные стены замка сияли в лучах утреннего солнца, возвышаясь над пеленой. Сказочный замок, яркий, загадочный, исполненный неведомой силы.

Люди говорили: живущие в тени замка разбогатеют или сгорят. Дом мастера Хобарта стоял под самыми стенами.

Высоко в небе грациозно кружился канюк. Бросив мешок, Кирон наблюдал за птицей. Какие легкие движения, какая свобода! Он завидовал ей. Завидовал легкости покорения воздуха.

— Придет день, канюк, — промолвил Кирон, — и я поднимусь вверх вместе с тобой. Я поднимусь еще выше. Я буду смотреть на тебя сверху. Ты поймешь, что люди вторглись в твои владения. Поймешь, что люди снова завоевали небо.

Кирон наклонился за мешком и увидел одуванчик. Пушистый, полный семян. Он сорвал цветок, запрокинул голову, дунул. Семена воспарили. Сплетения тонких, как паутина, нитей поддерживали их в воздухе, не давая опуститься на землю.

Кирон любовался, завороженный. Несколько семян, подхваченные неощутимым дуновением ветерка, поднялись вверх и исчезли в свете утреннего солнца… Даже пушинки умеют танцевать в воздухе! Привязанность человека к земле просто унизительна.

Кирон вздохнул, поднял мешок из оленьей шкуры и решительно зашагал к Аранделю.