"Сон о золотых рыбках" - читать интересную книгу автора (Марченко Владимир)

СОН О ЗОЛОТЫХ РЫБКАХ

…Почему газ оказался включенным? Он помнит, что «увернул» пламя под кастрюлей. Его дорогая Оленька хотела их убить? А если кто-то зашёл? Кто? Мишка? За мной следили? Или за ней?

…С чего всё началось. …С измены? В тот день произошло много событий, которые могли кончиться трагически. Месть? Нужно всё вспомнить. Каждую деталь. О чём она говорила ночью? …Это был ей голос. Её! В гостинице. Следователь напирал на то, что газ погасила закипевшая вода. Вода кипела, мясо варилось час. Значит, её объём уменьшился… Не могла залить горелку. Это покушение на убийство. С чего начался тот день?

Андрей Листовский, студент четвёртого курса Политехнического университета, сидел на жестких рейках скамьи у здания речного вокзала, смотрел, как пишут в романах, в одну точку, не видя нарядных женщин, беззаботных детей и деловитых мужчин, а видел килограмм яблок, батон варёной колбасы и половинку бородинского. Ему необходимо сегодня добыть эти продукты и накормить Ольгу. Хотя бы килограмм яблок. Ей нужны витамины. Давно нужны витамины, а в овсяной каше их мало. Всё, что можно продать, продал. Расстался неделю назад с коллекцией монет. Мама была права, когда говорила, что сначала нужно закончить учёбу, встать на ноги, а потом обзаводиться семьёй.

Обь прошла. На берегу отрешённо худели плоские глыбы льда. Ныла простуженными блоками старая землечерпалка. Группа независимых женщин в длинных яркоцветных юбках прицельно высматривали клиентов. Они быстро обшарили большими шоколадными глазами сидящего парня, и отвернулись. Он не представлял занимательного интереса для них. Одежда не нова. Тощий студенческий портфель говорил, что его хозяин никуда не едет в обозримые три месяца. Пришёл сюда, чтобы собраться с мыслями. Он им не конкурент, у них разные методы общения с пассажирами. Не вооружёнными глазами видно, что парень не напорист и не нагл, не может ревизовать чужие карманы и уносить сумки, отбившиеся от хозяев. Горестно застонала сиреной, отходившая «Ракета»…

Мизерная стипешка таяла словно мороженое «дав» на солнце. Цены на продукты росли бессовестно и уверенно. Оленька смертельно ненавидела не только процесс мытья посуды, но и приготовление еды. Хотя варить и жарить нечего. Неделями питались овсянкой с добавлением крошки маргарина. Были месяцы, когда обедали в кафе. И вот – чёрная полоса. Она возникла не сразу. Ползла постепенно, но её могло не быть…

Сегодня Андрей сварил остатки манной крупы. Отвар листьев смородины и шиповника пили вместо «майского» чая. …Содержимое трёх банок варенья исчезло без особого следа – Оленька и её подруги обожали сладкое. «Бутылки сданы. Если повезёт, можно пособирать, но это если повезёт». Улицы и переулки, скверы и парки поделены между пенсионерами и бомжами. Оля запретила работать кочегаром, сторожем комка, не пустила и вахтёром в общежитие. «Что я буду одна по ночам спать? Ночью нужно быть со мной дома, а не дремать у чужих «сникерсов»». «Мы будем вместе, – убеждал Андрей, – через трое суток». Оля кривила милые губки. «Ты хочешь, чтобы нас подожгли или ограбили?».

Великое изобилие обрушилось на Белозёрск. Исчезли очереди за вином, и забылось слово – «талон». На витринных полках было всё, не хватало одной мелочи у Андрея – денег. На первом курсе сколотил бригаду. Разгружали вагоны в тупике дрожзавода. Теперь грузчики охраняли тупики и подъезды, не допуская к вагонам студентов и безработных. Иногда Листовскому удавалось вклиниться в артель, но в том случае, если у кого-то был «отпуск по здоровью» или они не разгружали вагоны по низкому тарифу, а хозяин не желал поднимать расценки, не уступал настойчивым притязаниям докеров. Это были неопытные граждане. Вагоны стояли, росли штрафные за простой подвижного состава.

Настырные иномарки мечутся по старинным узким улицам плотными табунами. Засияли купола Воскресенского храма у Белого озера. Юркие мальчишки, сбившись в группы и группочки, моют сверкающие, как новогодние игрушки авто, продают сигареты и газеты. Дети вбегают в рынок спокойно и легко, делают первые «лимоны». А он оказался лишним на этом празднике жизни. Не может даже купить дешёвой колбасы, не может побаловать свою юную жёнушку шоколадом, который нежнее шёлка. Кто жевал шёлк?

Андрей помнил рассказы деда о том, что его отец имел фабричонку по выделке кож и пошиву шуб-борчаток, у его семьи был двухэтажный дом, половину занимала пошивочная мастерская. Он пытался узнать, где стояла мастерская. Даже ходил в музей, расспрашивал о кустарных ремёслах, но никто ничего не знал о Константине Фёдоровиче Поморцеве. Мама не помнила деда, а отца схоронили, когда Андрей сдавал вступительные экзамены. Сожалел, что не записывал рассказы деда – Петра Константиновича.

Он вспомнил и то утро.

– Ты уходишь? – донеслось из спальни. Найденный за гаражами театральный задник, разрезанный на куски и повешенный на протянутые верёвки, поделил комнату на спальню, кухню и умывальник. Он поцеловал мягкие тёплые губы. Ещё недавно Оля работала в элитном детсаду, приносила кусочки дорогой колбасы, выкладывала из пакета крохотные котлеты, блины. «Дети не съедают, а порции большие, – говорила виновато Оля. – Зачем выбрасывать? Мы с нянями делим».

Воспитатели боялись потерять работу и на хамские выходки некоторых деток богатеньких родителей, что называется, смотрели сквозь пальцы. Оля однажды шлёпнула полотенцем пятилетнего негодяя, ударившего ногой в живот девочку. Через три дня Олю уволили, как непригодную для работы в детском учреждении. Заведующая обещала оставить её медсестрой.

– Понимаешь, Родиков дал записку в магазин «Орбита». Там у него сестра бухгалтером. Им нужен консультант по импортной технике, – Андрей врал и верил в свою ложь. – Ты знаешь, немного соображаю. Может, примут на полставки.

– Андрейка, в комоде, в левом ящике баночки с тресковой печенью. Забыла тебе сказать. Эт самое, Юлька прибегала из нашей группы. Она у брата в комке нормально получает. Она училище бросила, меня зовёт. У них там одна проворовалась и товар свой подставляла. Ты помнишь Юльку? Чёрненькая такая. Вертучая. На козу походит. У неё пятый размер. Обалдеть…

Он не помнил никакой Юльки. И никогда о ней не слышал. Среди приходивших на обед в воскресения Оленькиных подруг не обнаруживалось подобной Юльки. Если бы появилась, заметил. Откуда возникла? Не из пены пивной?

– А училище? Бросишь?

– На что бабе грамота? – виновато улыбнулась Оля, пытаясь быть весёлой и непринуждённой. Он не помнит, чтобы грустила. Если какая-то житейская хмарь вдруг касалась её лица, тотчас её прогоняла, напевая песню о компании тараканов и сверчка… Оглядел тонкие ноги, живот, который, как ему показалось, стал не таким уж и плоским, каким был раньше. Пока открывал крохотную баночку, мучительно соображал над странными изменениями. Оля умывалась, стуча клапаном жестяного умывальника, в который налил тёплой воды. «Миленький ты мой, возьми меня с собой, – мурлыкала, входя в кухню.

– Это у нас что? – Огладил ласково живот Андрей.

– Обычное дело, – улыбнулась горделиво Ольга. – Вчера хотела тебе сказать, да забывала. Стало заметно? Может, ещё рассосётся…

– Мы – предохранялись, – недоумевая, проговорил Андрей, намазывая на кусок чёрствого хлеба печень из баночки.

– Не всегда. Ты рад?

– Конечно. Будет нас трое – Листовских.

– А вдруг не трое. А четверо. Мама говорила, что была у неё сестра-близнец. У нас обязательно родится двойня. Ты ешь, а не халтурь. Мне подсовывает, а сам о свой кусок только нож вытирает. Мне сверху видно всё.

– Рыбьим жиром пахнет. С детства аллергия.

– Полезно. Ты должен быть сильным, а не сморщенным огурчиком. Давай покормлю, мой славненький. Куда это мы навострились в такую рань? «Орбита» открывается в десять, а сейчас ещё и восьми нет. – Она тряхнула головой, окрашенные в светло-оранжевый цвет короткие волосы, вспыхнули пламенем. – Поцелуй меня – не отравишься, – щечки зарделись, а глаза засияли изумрудами. – Так бы написали в старинном романе.

Оля неистова в своих изобретательствах, неистощима на выдумки, которые воспринимал спокойно; но думал иногда, что жена походит на любопытного пушистого зверька, не знающего, что делать со своим маленьким ладным тельцем. Зато её беспечность приводит в глубокое отчаянье. Скопленные гроши на пальто, тратила на пустяки, не думая в чём ей придётся ходить на лекции зимой. Андрей старается не ворчать на Олю, но бывает, что срывается, пытается убеждать о необходимости приобрести пальто, а не дорогие духи. Видя её молчаливую грусть, обещает купить самые-рассамые дорогие лосьоны, маникюрные наборы, фен. Оля молчит, садится за швейную машинку, начинает сшивать треугольнички разноцветной материи. Андрей в такие минуты начинает разбирать, подобранные в соседних дворах, стиральные машины, телевизоры и радиоприёмники. Люди покупают новое бытовое оборудование, а старое – оказывается у мусорных контейнеров. Андрей установил в комнате большой цветной, хотя и ламповый телевизор, у которого лишь сгорел предохранитель. Два холодильника отремонтировал молодожён. Один отвезли в общежитие Олиным подругам, а второй -- оставили. Из трёх стиральных машин собрал одну. Из детских колясок Листовский сделал «транспортное средство», на котором возит в дровяник старую мебель. По выходным конструирует, шлифует, тонирует. В комнате появился сервант для посуды и книг, шифоньер, кухонный стол и два настенных шкафчика. На месте металлической кровати стоит теперь широкая деревянная кровать.

Когда молодые заняли комнату, их поразил старый щелястый пол. Теперь ходят по «паркету». Андрей напилил квадратов из боковин и дверок, найденных шифоньеров, приколотил к старым доскам, подстелив куски полиэтиленовой упаковки. Потом пришла очередь сделать панели. Когда дядя увидел свою дворницкую, то объявил молодым, что квартплата снижается до полулитры водки, а за свет, воду и отопление пусть платят студенты из своих доходов.

Если кто-то бы сказал Андрею, что у него возникнет пристрастие обследовать помойки, свалки и мусорные баки, то послал пророка куда подальше. Сегодня с утра отправляется на поиск. У него появились знакомые дворники, которым помогает убирать снег или листья. Дворники снабжают старыми аквариумами, бытовой техникой и мебелью. Листовский не только ремонтирует её, но и дополняет новыми деталями – ящичками, откидными столешницами, оборудует лампами освещения. Журнальные столики собирает из тумбочек, старых шифоньеров. Иногда приходится покупать шурупы, рояльные шарниры, мебельные колёсики, лак, морилку, декоративную самоклеящуюся плёнку. Мечтает Андрей купить небольшую циркулярную пилу, дрель. Сделал из электродвигателя наждак, пытался приспособить патрон, чтобы зажимать свёрла, но токарь заломил нереальную цену за подгонку патрона. Андрей сверлит отверстия ручным коловоротом. Если бы у него был инструмент, мог менять водопроводные железные трубы на металлопластиковые. У себя в комнате заменил проржавевший водопровод, канализацию, установил унитаз, но трудиться пришлось очень долго.

Соседи по дому – пенсионерки – приглашают отремонтировать стиральную машину, проверить телевизионную антенну, разобраться с утюгом, прочистить забившуюся старую канализацию. Последнюю неделю нет заказов. Просит знакомых дворников, чтобы рекламировали его услуги.

Бывали месяцы, когда у них в семейной кассе накапливались деньги. Молодые ходили в театр, лакомились свежими фруктами, покупали материал на кофту или юбку. Оля за вечер могла скроить и сшить себе простой костюм. Старая соседская швейная машинка ожила. Оля радовалась, как ребёнок. Она конструировала одежду из любой ткани. Комбинировала в несколько цветов. Получалось оригинально. Случалось, что девочки приносили ткань, вырезку из журнала. Оля работала быстро, с одной примеркой, но деньги за работу с подруг не брала. Часто говорила, что ей бы оверлог… Андрей искал с ней на базаре этот механизм, но им не везло. Заводские многониточные оверлоги стояли дорого.

Оленька для него всегда желанна, всегда неожиданна. Они живут самостоятельно, как настоящая семейная пара. Дядина жена подсказывает, что нужно отремонтировать погреб, заготавливать картошку и другие овощи. А где брать эти овощи, не говорит. Андрей иногда привозит из дома мешок картошки, но его хватает на две или три недели. Оленька переживает за подруг, а, спросив у Андрея единожды разрешение, возит в общежитие сумку картофеля. …Подставила к столу стул, убрала посуду, присела на край стола, распахнула халат и положила ногу на спинку второго стула.

– Как бы наш столик не развалился. Что-то громко настукивает?

Сегодня ему опять приснился старый сон, сон собственный и незабываемый. Снилась Аня. Та самая – немного полненькая и нестерпимо задавулистая., не дававшая никому списывать ни алгебру, ни английский. Не смотря на эти недостатки, почему-то нравилась Андрею. В одиннадцатом классе были девчонки и более симпатичные, и не выпендривались, как она, считая себя чуть ли не главной модницей в маленьком городишке, который и на городок не тянул, а был посёлком городского типа. Не забывал и белокурую Любу из восьмого. Люба Давыдова – его первое увлечение. Это странное чувство заставляло ходить вечером у её дома, чтобы увидеть силуэт на кухонной занавеске. Силуэт девушки, мелькнувший на секунду, делал его счастливым.

Получилось так, что семья разорвалась; Андрей оказался в старой одноэтажной школе, в классе, в котором было не сорок человек, а только пятнадцать. В десятом Игорь увлёкся вновь. Люба – это неземной символ пылкой любви. Анечка – наоборот. Земная. Энергичная. Не всегда справедливая. Крикливая. Он видел её недостатки, но не обращал на них внимания. Не замечал…

Аня не могла не чувствовать, что нравится, ведь он краснел, как первомайский флаг, когда обращалась за каким-нибудь пустяком. Она старше брата, но учились вместе. Её брата прозвали Графом, так как, по рассказам одноклассников, фотографировать научился раньше, чем читать и писать. Витька-Граф даже на уроках у старой Клавдии Михайловны, строгой и злой, умудрялся сделать «кадр». Соклассник дрожал у доски, оправдываясь, словно виноват в столетней войне Англии и Франции. На фотокарточке выглядел комично. Они подружились. Витька учил Андрея ставить диафрагму, чтобы снимок был резким. Иногда вместе печатали фотки в доме Вельяминовых днём. Анька лезла, командовала, втискиваясь между ними и дышала в ухо запахом жареной рыбы, вглядывалась в кювету с проявителем, на дне которой, в красном свете выплывали на фотобумаге очертания знакомых лиц. Она хватала пальцами мокрую бумагу, забыв о пинцете, а Витька не давал ей вынимать снимок.

Колени Андрея и Ани соприкасались. Она не замечала, что короткий халатик распахнулся, ему видны плавки, хотя это только казалось. Не мог отвести глаз от коленей, и краснел, как клюквенный сироп. При свете красного фонаря этого никто не мог видеть. Шёл процесс получения фотокарточек для школьной стенгазеты. Эксплуатировала сестра брата нещадно, давая здания «сфотать» курильщиков, прогульщиков и несанкционированные поцелуи на школьных вечерах.

Перед Новым годом родители Ани и Графа уехали к родственникам, разрешив детям отметить праздник по-взрослому. Родители решили, что чада должны идти в ногу со временем, ведь ребята выросли, а запреты сделают нервными и глупыми. Могут дети подпасть и под влияние нехороших подруг и товарищей. Соклассников Ани и Виктора предложение побалдеть перед каникулами встряхнуло. Не все смогли перешагнуть родительский барьер запрета, но вечером на квартире Вельяминовых собралась весёленькая компания из семи девушек и шести юношей. Закуски принесли из дома, купили только шампанское и сухое вино. Домашний самогон Вельяминов предусмотрительно развёл до пяти градусов сиропом брусничного варенья.

– Андрей! Неси фужеры, – требовала Анна мягким бархатным голоском. – Мальчики, стулья расставляйте. Девочки, промойте грибы, заправьте сметаной. В зале юноши опутывали сосновую ёлку ещё одной электрической гирляндой, разложили стол и принялись придавливать к полу тарелками и бутылками. Моргала разноцветными огоньками гирлянда, ворковал магнитофон, Граф щёлкал затвором «Зенита» с мощным объективом.

– Андрей, не забудь ножи. …Салфетки в ящике трельяжа, – гоняла хозяйка гостя, осматривая остывший торт, будто без него Новый год не придёт в городок Тасино.

За столом Аня села рядом с Андреем и следила, чтобы ел самое вкусное и меньше пил самодельного вина. Вот такой заботливой и чуткой была в тот вечер. Это огорчало Жанну Косичкину, сидевшую слева от Листовского, пытавшуюся оказывать знаки застенчивого девичьего внимания. Уставшие от еды и танцев, молодые люди интенсивно засобирались в клуб.

– А я? – притворно удивилась Аннушка, глядя Андрею в глаза. – Я – не Золушка. Давайте вместе убирать…

– Мы зайдём, – сказал Иван Басандайкин. – Поможем. …Утром…

– Когда придёте? Торт состарится. Девочки, вы-то куда? Я так не согласна…

– Мне – домой, – сказала Жанна. – Только до часа разрешила мама. Проводи меня, Андрей… У нас там такие собаки.

Листовский вышел со всеми, но споткнулся у калитки и воткнулся головой в сугроб. Его подняли. Жанна отряхнула шапку. Генка Лыжин отряхивая пальто, сказал Графу:

– Ему нужно отдохнуть. …Дойдёшь?

– Он дошёл, – сказал Граф. – Повели к нам. Пусть поспит.

Андрей видел, как силач Толя Бирюков подхватил Жанну на руки и понёс. Его ввели в кухню и столкнули на руки Ани. Андрей повесил пальто, хотел причесаться, но вместо своего отражения в большом зеркале увидел пунцовые губы, курносый носик с капельками пота. Губы девушки оказались властными нетерпеливыми. Было жутко приятно и по-праздничному хорошо. Он тронул её пушистую мягкую кофту и очень удивился, ощущая волнительность Ани. Даже зубы стали постукивать о зубы, а под ложечкой в животе распространилась космическая невесомость. Андрей забыл, что надо дышать, моргать и быть нестерпимо счастливым. Он потерял себя, но нашёл славную девушку, которая не задавака и очень храбрая, вдруг захотевшая при нём переодеться. Она бесконечно долго снимала с себя одежду. Он тактично отвернулся. Слушая магнитофон.

Было жарко и темно. Они не знали, как правильно быть взрослыми, но пытались узнать, ведь это часто показывали по местному телеканалу поздно ночью, хотя одно – видеть и слышать, а другое – попытаться войти в новую ситуацию жизни. …Они огорчились. Ожидали чего-то сказочного. Было волнение, но великой радости не испытали. Проверили так ли всё чудесно, как пишут в новых книжках, как показывают по видеоканалу. Мудрая Анечка повесила на входную квартирную дверь замок, чтобы с улицы показалось, что «все ушли».

– Ложись на мамину кровать. Что стоишь? Я свет погашу. …Это всё мне? – удивилась девушка, дыша шампанским и пельменями. – Если как-то уменьшить. Что-то боязно. Я только потрогаю. Я впервые вот так… подержу… и разберусь. – магнитофон, хотя и трудился посредством нагревания своих радиоламп, но звучание имел чистое и звонкое. Тактично умолк, а его левая пустая кассета страстно завращалась, перемалывая душную полутьму спальни, настоянную на запахах кухни и умирающей в зале сосенки, увешенной сверкающей «чепухой». – Я давно решила. Я мечтала о тебе. Представляла нас. …Спасибо. Я тоже ещё ни с кем не была так… Мне нравится. А тебе? Ну, вот теперь всё. – равнодушно проговорила Аня. – Значит всё, – повторила вызывающе и зло. Теперь не страшно. Так просто. Девки говорили, будто бы больно. …У меня ничего не получается. Ты давишь сильно.. Какая-то волна накатила. А у тебя? …Тоже? Почему-то неприятно стало.

Андрей хочет сказать, что ему противна близость, но боится обидеть Анечку. Ему кажется, что бредёт по горячему рыхлому песку. Прилагает усилия, но оглянувшись, понимает, что топчется на месте. А что дальше должно быть? Спрашивает себя. Не знает ответа. Не знает, как должен поступить.

– Подожди. Хватит. …Давай посуду мыть. …Я это поняла. Ты первый и последний. Замуж я не собираюсь. Иди в душ. – Начала раздражаться хозяйка, сбрасывая ногами простыню.

Он думал, что исковеркал ей жизнь, воспользовавшись слабостью. Ругал себя, понимая, что Аня всё рассчитала, всё предусмотрела. Она так хотела, используя его, как реквизит, как пособие.

– Давай не станем встречаться. Ты не обижайся. Может быть, когда-нибудь повторим. Нам нужно учиться. Ты ещё и в армии не служил. Поступать будешь? Ты мне нравишься, но это ничего не значит. Я старше на три года. Это много. Мы жили на кордоне, школа за десять километров. …Мама меня учила иногда. …Ну, и Пугачёва старше Киркорова. Это у них там. А у нас – иначе. Будем переписываться. Летом на каникулах встретимся.

Аня прислала два письма. Он забыл ответить на последнее. Отправлял праздничные открытки с равнодушными словами. Аня училась в Бийском педагогическом, но заболела. …Летом к ней пришёл. Встретила отчуждённо. Граф с отцом были в топографической экспедиции. Нехотя перебрасывались пресными фразами. Он приглашал её в парк, на лодочную станцию. Аня отказывалась, ссылаясь на свою редкую болезнь.

Он устроился на работу в «дорстрой», кидал горячий вонючий асфальт, зарабатывая на одежду. Отец помогал, но скудно и редко. Потерял работу. Пытался организовать строительную контору, но его подставили коллеги. На него повесили долг.

…Но почему-то часто видит во сне хитрую Анечку. Тот памятный Новый год. Была ещё одна встреча; суетная и холодная, после кино, они долго ходили по зимнему городку. Потом забрались на сеновал. Душистое сено хрустело под ними. Внизу вздыхала корова и переступала копытами. Анины глаза светились в полумраке, блестели, как вымытые виноградины. Он лежал с ней, обнимал знакомое тело и ласково что-то плёл. Она неожиданно задышала, засопела, вероятно, поняв, что лежание затягивается, рассерженно сказала, что другого случая ему больше не представится. Он боялся за её здоровье, ведь очень холодно, могла застудить в себе что-нибудь, а вполне могла быть и настоящая беременность, со многими последствиями, которые не принесут радости ни ему, ни ей.

Андрей обошёл несколько знакомых магазинов, предлагая услуги по переноски коробок и пивных бочат. Его помнили, и разрешали сложить тару. В коробках иногда были куски печенья, вафлей. Предлагали за работу китайскую лапшу, пачки сигарет в разодранных упаковках, а иногда просили забрать просроченные продукты. Это были вздувшиеся банки с рыбными консервами, плесневые куски масла или сыра. Не отказывался и от батонов колбасы с белым налётом. Если не чувствовал запах явной гнили, то жиры, сыр переплавлял, удаляя накипь, а консервы обрабатывал паром. Грязную сорную крупу мыл под краном, а потом варил. Проветривал комнатку и дегустировал «исправленные» продукты. Оля со страхом следила за ним, входила на кухню с учебником. Говорила, чтобы выбросил «варево». Она боялась за него. Они ни разу не отравились. Обжаренная в духовке колбаса, ничем не отличалась от купленной… Олины подруги с удовольствием ели макароны с колбасным фаршем. Хвалили Великого кулинара. А Валя Сокольникова целовала Игоря в щёку, говоря, что это от всех.

Придя как-то с разгрузки вагонов очень поздно, Игорь тихо разделся, не включая свет, лёг на кровать. Машинально обнимая жену, вдруг понял, что это не она. Девичьи руки настойчиво касались его плеча, шеи, а губы… Тотчас раздавался сонный голосок Оли:

– …Валь, так же нельзя. Надо спрашиваться. Игорь устал, а ты пристаёшь, как ненормальная, – полушутя, переползая через подругу, говорила хозяйка кровати и её окрестностей, – …Я не жадоба, Валь, но он-то устал. В другой раз разрешу тебе, как близкой подруге, – раздавался тихий смех, а Андрей молчал, обнимаемый женой.

Зимой пожилая соседка – Зоя Петровна Денисова пригласила Андрея посетить ларёк мясокомбината, в котором продают за сущие копейки кости на суп, ливер, кровь, свиные шкурки и прочие «деликатесы» для пенсионеров и малообеспеченных горожан. Согласился помочь, прихватив разбирающуюся детскую коляску, ведро и мешок. Ларёк не открывали. Тогда женщина повела Андрея на специальную свалку, где, толкаясь с другими женщинами и небритыми мужчинами, набрали не замёрзших коровьих копыт, кишок и требухи. Взяв ведра, соседка ушла на проходную. Её долго не было. Через некоторое время призывно замахала с крыльца варежкой. «Тут моя кума работает, – пояснила Денисова. – И я до пенсии колбасу варила. Можно грузчиком тебе устроиться. В ночную смену возьмут. Поговорю? Выпьешь с кем нужно, примут. Плохо то, что ты учишься, а на заочное нельзя тебе перейти? Будете жить-поживать. Думай, пока кума не ушла на пенсию. Посылай свою, научу колбаску-кровянку делать, оладики печь». Он подумал тогда, что перевод на заочное не прост, а в армию заберут, как дважды два.

Оленька не разрешила работать в кочегарке, плакала, не хотела оставаться одна. А, когда Андрей работал ночью, звонила Валентине, приглашая к себе. Панически боялась одиночества. Андрей уговаривал пойти с ним. …Могла делать в котельной домашние задания, а он – следил бы за котлом, бросал уголь. Отказывалась, говоря, что заболит голова от запаха горелого угля. Ему пришлось смириться.

Когда Андрей приволок на тачанке груз (на трамвай не садились из-за требушиного запаха), принялся обжигать шерсть с бычьих ног паяльной лампой. Выливая кровь из ведра, Оля обнаружила пять колец копчёной колбасы, пошла к соседке. Зоя Петровна колбасу не взяла, порекомендовала продать соседям, назвала номера квартир, где могут взять по цене чуть ниже магазинной. Женщина помогла развесить её и упаковать в мешочки. Оля записала рецепт ливерной колбасы, кровяных оладий, холодца. Тётя Зоя показала, как мыть требуху, как чистить кишки. Но Оленьку так затошнило, что побледнела.

Пришла, вытирая глаза, сказала Андрею, что останется без ливерной колбасы, от запаха кишок её почти также вывернуло, а оладьи попробует сделать. Андрей не смог довести до ума кишки и требуху, отдал соседке, но сходил за мукой, подсолнечным маслом. Оля лежала на кровати расслабленная, бледная. «Отрезала колбасы, опять затошнило», – сказала виновато девушка. Андрей напёк большую миску чёрных оладий с вкраплениями кусочков колбасы. Оля не могла есть в тот вечер. И на следующий день не притронулась. От запаха жареной крови её мутило. Колбасу не стали продавать. Оля сказала, что девчонки голодают, сдают кровь. Андрей согласился поделиться. Ему стало жалко милую Валентину, у которой погибли родителей, а тётя жила далеко, помогала редко.

Прошёл год, как они встретились. Андрей отлично помнит тот вечер в общежитии медучилища. Мишка Родиков пригласил на день рождения землячки. Оля сидела слева, а строгая девушка Валя Сокольникова – справа. Он оказывал знаки внимания той и другой. Валя почти ничего не ела и не пила, на его знаки внимания не реагировала. Оля стеснённо принимала ухаживания Мишки, но, когда Андрей предлагал что-нибудь съесть, – оживлялась, не отказывалась, но пила только пиво и не курила, как другие девочки.

Сидели у стола невыносимо долго. Ели столовские пирожки непонятно с чем, жеманясь, пили водку, разведённую сиропом. Предусмотрительный Мишка купил в аптеке шиповниковый сироп, слил в литровую бутылку из-под какого-то импортного вина, заготовленную заранее. «Ликёр» девочки «принимали» из мензурок, словно лекарство, а пиво тянули из столовских стаканов, посыпая на края зачем-то крупную соль. Оля ему понравилась самостоятельность, собственным мнением. Валя с гордым видом наводила на столе порядок, не танцевала ни с кем. А одному парню дала по спине. Тот пытался обнять её, прижав в дверях. Он её выделил, как только с Мишкой вошли в комнату. Но получилось так, что его забота о маленькой Оле родило чувство тревоги за неё. Она не спешила делать, как все. Выглядела, как намокший воробышек, – беззащитно и печально. За весь вечер едва одолела стакан пива. Хотя Андрей пытался её подвигнуть на ликёр, но она вздохнула и сказала, что никогда не изменяет своим принципам, не переносит алкоголь в любых видах и формах. Листовский перестал прикладываться к мензурке. Понял, что ей это нравится.

Именины невозмутимо затягивались. В комнату набилось много девушек с миниподарками и короткими тостами. Начались в коридоре танцы. Пришли развязные пацаны, принялись с большой скоростью поглощать тощие пирожки, отварные длинные макароны, печёночную колбасу. Оля пригласила его на круг. Андрей не танцевал, считая это признаком «дикаризма».

– А что если нам потанцевать на свежем воздухе. Накурили, как в коптильне.

– Пойдём, – согласилась, блестя зеленоватыми глазами, девушка. – У меня в голове звон возник. Разве тебе не слышно? – Удивилась Оля Перова.

Он прислонился к её виску, потом к губам. Девушка не дёргалась, не отталкивала, словно знала его давно. Равнодушной к его вниманию не была, но всё происходило как-то быстро и странно. Милая Валя ушла с вечеринки в соседнюю комнату. Лишь потом он встретит её…

На первом курсе пытался переписываться с Аней. Ему казалось, что любит, поэтому в каждом письме пишет, что скучает и даже на дискотеку ходит очень-преочень редко. Туман отчуждения всё густел от времени. Он поздравлял её с праздниками, скорей всего по инерции… Люба не ответила на его письмо. Она, как сказали знакомые девушки, скоропостижно вышла замуж.

Они бродили по лакированному дождиком вечернему асфальту, который невозмутимо отражал свет фонарей и фар, проезжающих авто. Он прижимал её к себе, Оля спокойно принимала его неуклюжие ласки. Было достаточно тепло. Осень не собиралась окончательно срывать с деревьев листья, а лишь изредка сыпала на город мелкой влагой. …И от мороженого Оля не отказалась. В кафе «Белочка» выпили по стакану молочного коктейля. Андрей не часто, но бывал с друзьями, когда получал деньги за разгрузку вагонов, когда получал зарплату за работу в кочегарке. В кассах кинотеатра не оказалось лишнего билета. Показывали третий день «Цветок в пыли». Женщины рвались в зал, целыми ротами, серьёзно плакали над историей потерянной любви. Они вернулись в кафе. Посидели за столиком, за которым обычно сидят мамы с крошками. Пили ароматный кофе, хрустели шоколадными вафлями. Говорили, словно сорвавшись с цепи, старались рассказать друг другу всё самое интересное, что с ними происходило. в прежней жизни.

Андрей привёл миленькую спутницу в котельную, где проработал три зимы. Белели своими незагорелыми спинками кирпичи, оставшиеся после обмуровки котлов, блестела, полированными гранями больших и малых камней, куча угля. Он по-хозяйски снял ржавый замок от «честных людей», пригласил Олю в бытовку. От чая отказалась, села без страха на продавленный диван с высокой старинной спинкой, принялась ждать, когда кавалер наберётся настоящей смелости, а он всё обнимал за плащик на плечах, держал руку, лаская каждый пальчик. А мог ведь не греть этот противный чай, а сразу выключил тусклую лампочку над неуклюжим большим верстаком. Она устала от неопределённости, понимая, что вечер для него должен быть запоминающимся и счастливым, поэтому обхватила его сильную шею и поцеловала заботливо и умело. У неё ничего не было ценного, что могла подарить ему на память, чтобы не забыл эту нечаянную встречу, а запомнил её нежной и ласковой. Она хотела, чтобы её помнили и долго не забывали. Поэтому ненавязчивая доброта была безграничной и бесценной. У Андрея, как пишут в романах, стремительно пошла голова кругом. Она целовала его нежно, спокойно, тепло, словно делает любимую работу. Он трогал её в разных местах и удивлялся несхожести её тела с Аниным.

…Оля оказалась другой – ласковой и внимательной. Что такое седьмое небо? Это сахар по сравнению с тем, что почувствовал тогда в котельной. Задыхаясь от пьяного восторга, гладил её хрупкие тощие плечики, волосы, что-то бессвязно бормотал.

– А тебе, – прошептал, когда Оля взялась поправлять, отвернувшись, длинную клетчатую юбку, застёгивать кофту, которую разрешила расстегнуть.

– Мне – достаточно, – чуть-чуть нервно сказала, вытирая платочком губы и подбородок, заглядывая в овальное зеркальце в спинке древнего дивана, на котором спал Андрей, заведя будильник. – Мне замуж придётся выходить, а у нас не чукотская страна и далеко не Франция.

– Давай, Оля, поженимся. – предложил неожиданно для самого себя Андрей. Он не любил быть должным. А что он мог её предложить? Двести рублей? Она бы обиделась. Убежала. Никогда они больше не встречались на этом молчаливом диване, переставшем скрипеть после того, как Андрей отремонтировал, заменив пружины на резиновые мягкие подушки-сидения старых грузовиков, когда ещё не знали поролона. У него, как и у Оли, ничего не было с собой дорогого. …Поэтому предложил себя. Не на время, а навсегда. Понимал, что ей будет с ним хорошо, потому что не глуп, освоился в городе. У него есть кочегарка-крыша над головой, в которой будет работать по ночам, получать зарплату, чтобы им хватало на каждый месяц. Теперь – на двоих.

– Новости. Свистни ещё раз. Я тебя четыре часа вижу, а ты меня ещё меньше, ведь ты засматривался на Валюшку. Она у нас эффектная. Бедная Валя. Добрая и справедливая. У неё – никого нет. После гибели родителей живёт, как в тумане. К ней липнут, а она всех отшивает. …А на меня никто не обращает внимания. Я дружила в детстве с одним мальчиком. Он сейчас в армии. Переписываемся… Он вялый. Он очень любит меня. А я – как-то не отвечаю. …Меня можно со школьником спутать.

– Это судьба. Сделаем это не как все. Можно дружить пять лет, а потом после свадьбы разойтись. Тебе хорошо от того, что мне хорошо? Я тоже не эгоист. Родители мои живут в Тасино. Живут не богато. Отец ушёл к молоденькой, мама воспитывает мою сестру.

– У нас тоже семейка – четверо школьников. Я – третья. Старшую хотят выдать замуж за шофера. – Она тихо рассмеялась счастливо и приветливо. – Здесь замуж выходить антисанитарно. Торжественность должна какая-то быть. Чтобы через сто лет можно вспомнить нашу брачную тёмную ночь, как праздник. Ты мне нравишься. Правда. …Доверяю тебе себя. …Я шить умею. Рубахи твои старые буду носить и перешивать. Перекантуемся это смутное время. У моего дяди есть халупа под снос. Он её сдаёт иногда. Комната с отдельным входом. Говорит, была дворницкая когда-то. Он в неё с семьёй вселился, когда работал дворником, потом на «карандашке» строгал. Квартиру жене дали. Хочу, чтобы дети, чтобы тебя с работы ждать. Я готовила себя к замужеству, потому и поступила в медучилище. Я люблю наших детей. И тебя люблю. Я – козерог. Мы вот такие. Привязчивые, и до конца жизни. Ты не будешь страдать от моего невнимания. Я всегда буду с тобой в радости и в печали. Беру тебя в мужья по доброй воле…

– Клянусь, заботиться о тебе всю нашу жизнь. Клянусь быть честным и справедливым и все деньги приносить только домой. Поедем к твоему дяде знакомиться. Надо, чтобы кто-то нам разрешил пожениться. Тебе нет восемнадцати ещё? …Через семь месяцев.

– Не пей с ним. Он любит спаивать народ. А вообще, хороший. Он меня любит.

Андрею нравятся девушки. В каждой – находит особую радостную прелесть. Мог он тихо любить соседку, которая ходила в рваных чулках, в замурзанном материном халате, подвязанным бинтом с коричневыми пятнами. У Таи звонкий, как у Булановой, страдальческий голос, и она пела романсы, когда полола грядки. За этот нестерпимо-трогательный голосок прощал ей – и халат, и чулки и пятно сажи на лбу.

Однажды пригласил в кино. Все смеялись в зале, а она плакала. Он утешал её, просил не рыдать так громко. Ему показалось, что зрители ржут, услышав её голос. Они часто бродили по ночным улицам или сидели под черёмухой в конце огорода Листовских. Она целовала его беспрестанно, словно за ней кто-то гнался или она торопилась выполнить установленную норму. Он вдруг почувствовал ответственность за неё. Тае было всего шестнадцать. Неожиданно, когда Андрей погладил гладкие плавки, девушка сказала, что её изнасиловал месяц назад отчим, но она не сказала маме, но мама догадалась, и выгнала очередного мужа. Андрею стало жалко девушку. Он повёл её домой. А через неделю Тая каталась на мотоцикле с парнем из общежития. Она громко смеялась, увидев Андрея. Он догадался – пьяна. Уезжая на экзамены, увидел на автобусной остановке Таю. Её лицо скорбно морщилось. Андрей шагнул к ней, но девушка убежала…

Что он делал дальше?

Андрей поехал на вокзал, надеясь заработать подноской тяжёлого багажа. Платили скудновато, но платили. Ему повезло. Мужчина в кожаном пальто выгружался на стоянке такси. Два больших чемодана, какой-то импортный картонный ящик – похоже монитор. На ступенях вокзала эффектно, словно модель, молодая женщина в коричневой дубленке призывно махала.

– Разрешите поднесу. Хотите паспорт в залог?-- подбежал Андрей, вынимая документ. «Кожаный» кивнул. Листовский схватил оба чемодана. Тут ему помогла наследственность по линии прадеда. По рассказам деда тот был силён, и на Пасху крестился двухпудовой гирей. Наверняка, в чемоданах нового русского доллары или свинцовые чушки для остойчивости яхты. Андрей нёс к поезду груз. А тут словоохотливый хозяин, пыхтя, начал допрос:

– Некому помогать? Женился? Отговаривали? В Политехе? А девочка стоит суеты? – вопросы сыпались как дробь из дырявого мешочка. – Как бывает. Подаст девчонка себя с хорошей подливкой, молодец слаще морковки не пробовал. Вот тебе привет с большого бодуна. Выбирай, не выбирай – пролетишь.

Разговорчивый сунул в руку хорошую купюру, махнул приветливо, как старому знакомому. Удар в спину заставил Листовского опуститься на знакомом перроне.

– Место – наше, – прошипел маленький с бледным злым лицом и крупными веснушками на курносом носу. – Предупреждали?

– Не спорю. Ваше. Мне Старый разрешил. Я тут редко, а ему отстёгиваю.

– Раз Старик, – разулыбался высокий парень в спортивных брюках, в кожаной курточке и вязаной красной шапочке-петушке. – Держи краба. Проверим…

Андрей слегка хлопнул его по ладони. Третий – вертлявый, симпатичный мальчишка лет четырнадцати (Андрей его раньше не встречал с этими жучками) подошёл, полез обниматься, но Андрей сделал шаг в сторону, освобождаясь от длинных рук подростка.

– Ну, давай. Без обид? – находу, говорил высокий и вдруг громко засмеялся. Дурашливо толкаясь, смеялись и другие.

У вокзальной двери Андрей сунул руку в карман. Денег не было. Не оказалось их и в другом кармане его чёрной вельветовой куртки, в которой ходил зимой и весной, а в морозы пристегивал утепление из искусственного меха. «Когда успели? – недоумевал, – Циркачи». А так хотелось купить булку с сыром. Придётся подождать. Студентов и волков кормят не только ноги, но и голова. Взяв портфель у продавца газет – пожилой женщины, которой сдавал его на хранение, а сам ловил пассажиров с грузом, вышел на привокзальную площадь.

У гастронома стояли два бомжа с небритыми, избитыми лицами. Андрей знал, что в это время из пекарни привозят хлеб. Водитель хлебовозки за разгрузку давал две булки ржаного хлеба или батон. Лотков было немного. Выбирать не приходилось. Андрей быстро носил лотки, вдыхая аромат тёплой сдобы. Коршуном кинулся бомж к лотку, схватил грязными руками витой калач и метнулся к детскому грибку. Водитель не заметил похищения, а Андрей молчал, понимая, что этим людям из подвала тоже нужно что-то есть. Продавцы посчитают привозку, выскажут завтра водителю претензии о недостаче. Тогда Андрей снял куртку и повесил на крайний лоток. Этим он обезопасил себя от подозрения и поберёг одежду. От сдобы остаются следы, носить на вытянутых руках можно три лотка. Водитель принял высокий темп Андрея, бегал из магазина, так, чтобы автомобиль был в поле его зрения. Второму бомжу не повезло. Водитель его застукал, а молодой мужчина, протягивая мелочь, стал просить «полбуханочки». Работавший в прошлую зиму водитель так близко подгонял к двери автомобиль, что желающие поживиться, не могли протиснуться в узкую щель. Андрей одевался на улице, водитель закрывал отсеки. Подал батон. «Хозяин злой сегодня. Лому не дал. Приходи завтра». Андрей вернулся в коридор магазина за портфелем.

– Ничего, что позавчерашний? – сказала техничка, заталкивая в его портфель третью буханку. – Моя тоже учится в Новосибирске.

– Я – рассчитаюсь, – сказал Андрей, понимая, что это уже не оплата за труд, а подаяние.

– Не думай. Всеравно спишут.

Он сдал зачёт, заработал хлеб. До закрытия базара ещё далеко. Буду караулить пассажиров. Можно купить пакет молока. Отрезав горбушку большим складным ножом, стал, есть, словно это был любимый Оленькин «сникерс». Нужно открывать своё дело. Ремонтировать, собирать мебель, чистить канализационные трубы. Пойду сторожем в комок. Стабильная зарплата. Летом можно будет устроиться в строительную бригаду, вставлять пластиковые окна или делать евроремонт. Пусть Оля обижается, но так жить нельзя.

Мама, ты была права. Надо выжить. Работал бы кочегаром. И стаж шёл. Почему я послушал её? Не она отвечает за семью, а он. Законы рынка беззаконны. Нужно найти спрос и удовлетворить. Кочегар – это звучит гордо. …Строятся три дома около общежитий лесотехникума, завтра узнаю, может быть, нужен сторож или подсобный рабочий в ночную смену. Научусь. Носилки, бетон, раствор, кирпичи. Опалубка. Смогу.

Андрей оставил портфель у киоскерши. Со стаканчиком пошёл к самовару с кипятком. На пустом сидении лежала газета «Белозёрская неделя». Выйдя к остановки такси, принялся изучать объявления.

…Квартиры нам ненадо, стройматериал не требуется. Кошечку завести или хомячка? Волнистые попугайчики. А это что? «Требуется специалист по уходу за аквариумными рыбками». Позвоню? …Какой ты специалист? Не по разведению, а по уходу. Под лежачий камень пиво не подтечёт. Иди, звони, ихтиолог занюханный. …Работа постоянная. И рыбки у меня были. Даже чёрные меченосцы. Возможно, приняли кого-нибудь. …В лоб не дадут. А дадут – за дело. Прежде чем жениться, нужно было думать головой, а не…

Из окна трамвая увидел крышу бани. Здание старинное, старшекурсники говорили, что в нём когда-то располагалась стрелецкая дума. До революции устроили баню. Это лучшая баня в городе. Толик Бут, когда разгружали вагоны с углем, поведал, что иногда он водит девушек в номера, а всё это удовольствие, сто рублей. Вино можно взять с собой. Есть номера четырёхместные и двухместные. В будний день, когда мало посетителей, можно пару часов мыться, стирать бельё и прочее.

Однажды в воскресение долго стояли в банной очереди, вдыхая запахи мочёных берёзовых листьев, прокисшего пива и потных тел. Андрей сделал всё, как научил Толя. Положил в паспорт деньги, подошёл к женщине в белом. «Подождите, – сказала кротко и тихо. – Я вам кивну, назову номер кабинки». Оленька нервничала, когда Андрей повёл её за руку, забрав сумку с мочалкой.

Она раздевалась медленно оглядывая фанерные зелёные стенки каморки, краны и мутную лампочку с ореолом от пара у самого потолка. За стенкой тихо разговаривали и давились радостным смехом, булькала вода. Он ополоснул кипятком тазы, начал обливать скамеечки, решётки на полу, попросив её встать на скамейку, чтобы не замочить боты. …Залюбовался фигуркой жены, а та прижимала к груди руки с мочалкой и отворачивалась.

– Чо смотришь? – состроив гримаску глубокой обиды, махнула рукой. Андрей тоже начал снимать одежду, развешивая на крючья в крохотном предбанничке.

– Какая же ты… – задохнулся от глубинного счастья, входя в кабинку. – Просто чудо. – Оля всё ещё стояла на скамье, пытаясь детально рассмотреть краны, стены. – Маленькая Венера Милосская только с очаровательными ручками.

– Можно, я здесь постираю? – спросила девушка, ополаскивая голову. – Никто не станет нас ругать? …За двадцать минут успею. А дома посушу. Опять на меня так смотришь?

– Одень что-нибудь. Не могу смотреть на эту красоту. …Отвернулся. Ты – совершенство. …Ты – необыкновенная. Тебя надо рисовать на картинах.

Когда вышли из бани, Оля неожиданно спросила:

– Часто ты тут моешь девочкам спинки? – Андрей остановился.

– Первый раз, – рассмеялся, обнимая Олю за плечики.

Когда были деньги, они ездили в эту баню среди недели. Андрей покупал лимонад, Оля делала бутерброды. Знакомая тётка просила оставлять бутылки под столом у выхода. Давала номерок от четырёхместного номера, где был столик и низкие стулья. В парную ходили в простынях, закрывали дверь на засов и грелись, напитываясь жарким паром. Как-то пришёл с лекций. Оля напевала свою песню о четырёх неразлучных тараканах и сверчке. На голове чалма из полотенца. На шнуре висели его рубахи и её плавки. Она его угощала перепревшей несолёной гречневой кашей, рассказывала, как водила подруг в чудесные номера, а те просто были шокированы, благодарили сто раз за чудесное открытие банного праздника.

Через сорок минут Андрей стоял перед металлической дверью, давя взглядом, белую кнопку звонка Улица Лебедева была не далеко от базара. …Зачем ты тут? Захотел в служанки определиться? …Ты трусишь? Тебе сказали, приезжайте, ради хохмы, а ты лоханулся.

– По объявлению. Это я вам звонил. Вот мой паспорт, студенческий, – лепетал высокий симпатичный парень в чёрной куртке, отделанной коричневой кожей. Цепочка свалилась. Дверь раскрылась во второй раз.

– Проходи. Куртку сюда. Сейчас чай пить. Руки здесь мой. Не успеем поговорить. Мне срочно отъехать. Таким я тебя и представляла. …Это близко к диплому, – высокая статная женщина возвратила паспорт, внимательно рассматривала записи в студенческом билете. – Пойдём в зал.

Поразили аквариумы. Три! Огромные. Сказочные подводные царства. Спешили вверх цепочки крохотных пузырьков воздуха, сновали, играя красками, экзотические рыбки. Зелень растений, подсвеченная сверху лампами дневного света, притягивала магнитом. У него был аквариум. На сто литров. Учился разводить неонов, кардиналов, даже пытался вывести новую породу меченосцев, вёл дневник, читал литературу по аквариумистике. Видел большие аквариумы, но таких – не доводилось. В Тасино были любители рыбок, почти всех знал, встречались на базаре, обменивались, общались.

– Нравится? – ласково спросила женщина в тёмном платье с блёстками. Она и сам похожа на моллинезию, – подумал Андрей.

– Всё подобрано по странам, по океанам. У меня были рыбки, но сейчас у родителей…

– Андрей. Мне нужен заботливый помощник, а не профессор по ихтиологии. Покойный муж занимался, а у меня нет времени. Часто уезжаю, уезжаю надолго. …Ираида Семёновна Мозина. Вот и чай поспел, – женщина опять внимательно осмотрела Листовского шоколадными глазами, – оставляла на соседей. Любопытные. Везде обшарили, полную ревизию навели. У меня есть ещё одна любимая рыбка – котик. Ты где Дёма? – Подошёл чёрный кот средних размеров и, потеревшись о брюки Андрея, завалился набок, подняв лапки в белых тапочках, на мордочке белый треугольник. – Ты ему понравился. Придётся погладить. Так он только в детстве делал. Ему туалет менять. – Женщина радостно показала кошачий ящик с опилками. – Он вообще-то в раковину ходит, что в ванной. Такой чистюля. Любит фарш, а эти новомодные иностранные кушанья не переносит. Патриот. Отпускаю его. Куда деваться. Природа требует. – Ираида Семёновна открыла холодильник, показала, где лежит кошачий корм. Достала тарелку с нарезанной колбасой и сыром. Не гнушается пельменями, но ест не каждые. Обожает гольянов и чебаков. Колбасу ест только местного производства.

Хозяйка разливала чай, садясь, вскакивая. Непроизвольно Андрей отметил, как легко и быстро встаёт, садится. «Спортсменка, однако, – подумал Андрей. – Привлекательная бабулечка. Лет сорок, а выглядит на тридцать. Глаза тёплые участливые с искорками, паспорт даже не полистала. Доверчивая. А может, поняла, что я из себя представляю. …Короткая стрижка молодит. Волосы крашены. Седина пробивается.

…Андрей жевал твёрдую колбасу, пил ароматный чай. Неожиданно кот прыгнул ему на колени, задел хвостом по лицу и начал мурлыкать, впиваясь когтями в коленку, которую ушиб, когда разбирал шифоньер. Женщина просто подскочила от радости.

– Он к дочери не идёт, а к тебе… Вы тут ешьте, а я подмалююсь чуток. Куришь? Сигареты на полке с книгами. Кури на кухне. Люблю запах хороших сигарет. Не забыть – деньги. Купишь корм. Раньше сама ловила дафний. У тебя времени мало. Сессия. Через месяц появится микрокорм.

В лифте Ираида Семёновна так посмотрела на Андрея, что он забеспокоился – не сделал ли чего глупо-дурного, что могло отразиться на его последующей работе и взаимоотношениях. Они стояли в тесной кабине. вдыхая привычные лифтовые запахи. Листовский почти ликовал. У него есть работа! В отсутствии хозяйки они вполне могут жить в уютной квартире, ухаживать за рыбками и кормить Дёмочку, который проводил его до двери. Добрецкая бабулька – не пожадничала. Теперь можно купить батон колбасы, пару килограммов яблок и плитку того, что нежнее шёлка.

– Машину водишь? – взглянула ему в глаза женщина.

– Удостоверение есть, но практики мало…

– Автомобиль стоит в гараже без движения. Не мумия, но труп. Изношен мало, первая модель «Жигулей». Два сезона ездили на дачу. Потом муж заболел. Знакомый аккумулятор взял в аренду, обещает купить новый, если я потребую. Резина подношена. На станции разуют и разденут. Не женское дело в моторе ковыряться. В рабочее время у тебя учебный процесс, а в выходные дни мы с тобой свободные птички. Придётся, Андрей, посвящать их нам. Ты как?

– Нормально.

– После обеда приходи. Часам к двум. Гараж покажу. – Ираида Семёновна улыбнулась своим мыслям и вздохнула. Её сильная грудь поднялась высоко и плавно опустилась.

Они расстались на автобусной остановке. Весеннее солнце светило радостно и обнадёживающе. В сквере жгли прошлогодние листья, нарядные девушки и женщины сгребали зимний мусор и подбеливали деревца. На остановке разговаривали пенсионерки с сумками. Андрей невольно услышал разговор. «На крови можно заработать». «Много платят?» «В прошлый месяц хорошо отхватила, а вчера только печень дали в баночках, по десять штучек. Таки малюсеньки напёрсточки». «Не знают как народ бедный примануть. А куда деться?»

Андрею показалось, что асфальт под ногами обмяк и стал уходить в сторону. «В комоде было ровно десять баночек. …Какая кровь? У Оленьки и пару литров не наберётся. Я – не муж. Я – кровопийца. Ведь были же деньги. Можно как-то растягивать. «У подруги родители погибли, нужно помочь», – говорила ненаглядная. Ей кто поможет? Я».

Листовский отстоял небольшую очередь, достал из кармана сетку. Покупал расчётливо. Необходимое: морковь, лимоны, яблоки, свёклу, банку яблочного сока. «Она сдала кровь. Не притронулась к банкам, пока я был на лекциях. Ждала его – мужа, хозяина, добытчика. Он не может обеспечить жену витаминами». Вчера носил мебель на пятый этаж. Хозяин пообещал заплатить как-нибудь, но коллега – пожилой мужчина из соседнего двора, с которым Андрей знаком, – отирая пот, ударил вязаной шапкой по перилам. «Ты хоть на пузырёк дал. Жрать нечего, а он на дурничку хочет прокатиться. Пятый этаж. Андрейка, тащим диван вниз». Жена хозяина засуетилась. Вынесла бутылку самогона и немного денег. Деньги Андрей забрал, а бутылку отдал напарнику. В кулинарии Андрей купил две котлеты, двести граммов засохшего плова, и столько же дрожжевого теста. Пока Оля примеряла и дошивала блузку подруге, Андрей напёк десяток пирожков с пловом, поджарил котлеты, отварил остатки лапши. Неожиданно вошла Сокольникова с подругой

Он помог им раздеться, и увидел, как от запахов у них заблестели глаза. Ему приходилось голодать. Он понимал, что девушкам труднее найти работу в городе. Поэтому сразу предложил помыть руки и заняться сервировкой стола. Еды им могло хватить на два дня, но пирожки из плова и разрезанные котлеты с отварной лапшой исчезли мгновенно.

Это было на первом курсе. Деньги копил, хотел купить матери подарок к дню рождения. Старшекурсники пригласили на разгрузку угля, познакомили с нужными людьми, отвечающими за разгрузку вагонов и сохранность грузов. Иногда Андрей рыбачил, жарил на шампурах улов. Как-то отдал пожилому дядьке пойманного на закидушку солидного налима. Где бы он его варил? Кита! У соседа не клевало в тот вечер. У костерка разговорились, сварили из мелочи уху, познакомились. Дядя Серёжа предложил пойти к нему в напарники. Три зимы Андрей бросал уголь в топки в небольшой котельной, отапливающей три корпуса общежитий лесного техникума.

А ещё он купил модные колготки и ночную рубашку. Оленька сшила себе пижаму, но в комнате, пристроенной к старому трёхэтажному дому, зимой не жарко. Андрей хотел летом установить ещё батарею, утеплить дверь и пол в сенях. На столе увидел записку: «Андрейка, пошла в консультацию». На подушке заметил ещё один бумажный клочок с ровными буквами: «Я очень скучала. На лекции не ходила. Опять было это. Зайду к Юльке в комок. Твоя – навеки».

Куда пошла – в комок или в консультацию? Чайник холодный. Ушла давно. Если её опять тошнило, то ничего не ела. Хлеб в пакете не тронут – Печень в холодильнике – не открывала. Решил отварить макароны и сардельки. Съел кусочек и написал записку. Одна Оля не станет есть. Будет его ждать. Если приходил ночью, задержавшись на разгрузке или погрузке на овощной базе, его ждал ужин из недосоленной и слипшейся лапши и голодная юная жена с учебником «Акушерство» в холодных руках. Когда вваливался в час ночи под «газом», чайник с тёплым компотом укутан одеялом, а разваренная гречневая каша, остывая, ждала его. Стыдился в те томительные минуты. Вынимал из карманов мятые бананы и апельсины, отдавал заработанные деньги. Лучше бы поворчала, накинулась с упрёками. Пилить не умела, искренне радовалась его приходу. Ел отвратительную стряпню и казнил себя разными казнями, а её глаза сияли и пускали бенгальские искры.

В узком коридорчике сидела молодая будущая мать. В женской консультации раньше было тесно. Андрей оказался тут, когда группой, навещали преподавательницу обществоведения, перепутав родильный дом с этим заведением. Молодые и бестолковые – первый курс.

Андрей вошёл в кабинет, постучав в белую дверь.

– У вас что? – удивился седенький врачик.

– Моя жена – Перова Ольга Фёдоровна… была на приёме? Такая маленькая. Естественно, самая красивая – Врач заторможено улыбнулся и начал внимательно читать список в журнале. Строк три. Старичок склонил голову к плечу и вздохнул.

– Таня, у нас Перова была?

– Листовская! – почти выкрикнул Андрей.

– Тоже ваша жена? Листовской не было.

Андрею нужна ненаглядная Оленька, чтобы померить туфли. В зимних ботиках можно ходить и летом, но лучше поберечь на следующую осень. Нужна и яркая курточка. Хотя Оля и показывала ему несколько эскизов своих моделей, они даже купили плотную ткань в пошивочной мастерской, но дальше проект не двигался, не претворялся в жизнь. Не было денег на воротник?

Мясо Андрей покупал на рынке, где у него знакомые продавцы, которым помогал отвозить в камеру хранения ящики и мешки. Покупал редко, когда удавалось продать сконструированный журнальный столик или секретер. Мясо на рынке дешевле, чем в магазинах. Мясо на рынке всегда свежее. Мясо, хотя и приросло к костям и хрящикам, но в нём нет ни крахмала, ни бумаги и даже костной муки не обнаружить, как это бывает с колбасой. Из мяса можно сварить щи, нарубить котлет и наморозить в морозилке, из косточек получится наваристый ароматный борщец. Андрей ходил между прилавками, на которых лежали отборные куски мяса, сала, ливер, просил сбросить сотню-другую, здоровался со знакомыми рубщиками. Ему предлагали попробовать копчёную корейку, домашнюю колбасу. Он не отказывался, благодарил, шёл дальше туда, где в аккумуляторных стеклянных банках и баночках резвилась многокрасочная рыбная молодь. …Его позвали. Несомненно, его:

– Мальчик, мальчик, – оглянулся. Звала молодая сутуловатая женщина в белом переднике. Он хотел обидеться. Какой он мальчик? Высокий, широкоплечий, лицо открытое, можно сказать – мужественное, тёмно-карие глаза, прямой нос, тонкие чёрные брови, а волевой подбородок украшает эдакая пикантная ямочка. – Возьмите мою голову. Совсем недорого, – смущённо предлагала она.

– Вашу головку? Она, вам не нужна? – женщина смутилась, трогательно взмахнула руками.

– Нет… Поросёнкину голову, – располагающе улыбнулась незнакомка. Ее, ненакрашенные тёмно-красные губы были так свежи и так беспомощно-очаровательны, что он больше ничего и никого не видел.

– Мне ваша нравится намного больше, – кокетничал Андрей, чувствуя, что нравится этой сутуловатой, но премиленькой женщине с удивительными светло-серыми глазами.

– Мы не встречались раньше? Кажется, что я видел вас где-то? – Бывают же такие пронзительно-властные зовущие глаза. Они притягивают, располагают. Пройдёшь мимо таких глаз-озёр и что-то дрогнет в серёдке. Не в сердце, не в голове, а где-то в самом центре твоём. Непонятное радостно-грустное чувство окатит с ног до головы. Через неделю, через месяц, заволнуешься, увидев вновь подобные глаза, подумаешь о сказочно-прекрасном лице, словно его списали со старой книжки, на картинках которой живут Иван-царевич, Василиса Прекрасная и какой-нибудь верный друг-Волк.

– Возможно, и встречались. – с хитроватым прищуром быстро взглянула ему в лицо. – Всё может быть. …Продала. Скучно стоять. Возьмите, много не спрошу.

– Вот вы какая. «Много не прошу», а уже обокрали.

– Когда? – удивилась женщина и её глаза потемнели, сузились, став почти тёмно-синими.

– Возвратите моё сердце, Оно в ваших руках.

– Да ну вас, – улыбнулась женщина стеснительно. – Не отдам. – Незнакомка выпрямилась, расправляя плечи под неуклюжей ватной курткой, и так посмотрела на Андрея, что он перестал дышать. «Я – знаю её. Давно знал эту незнакомку».

Какой властный огонь заметался в глубине громадных глаз. Какая женственная обольстительная сила озарила чистое побледневшее лицо. Померкло солнце от такой великолепной блистательной страсти. Время скукожилось опавшим листом, остановилось. Сквозь войны, моря слёз и горя тянулись многие века две линии жизни и вот встретились нечаянно и потянулись друг к другу.

– Что делать? Меняться. Вы мне – свинячью голову, а я, – Андрей вздохнул, говоря почти серьёзно: – сердце своё отдам. Насовсем. Зачем оно теперь мне. Забирайте.

Листовский вправду забыл обо всём на свете. Забыл о своей ненаглядной жене, забыл о том своём долге, который всегда был с ним. Он стал другим человеком. Этот другой Андрей выскользнул из него и стал отдаляться. Догнать его не было сил и желания. Он раздвоился. Не желая того, превратился в свою копию, в двойника, который не страдал, пытаясь содержать свою молодую семью, не думал о завтрашнем зачёте. Его копия стала жить по своим правилам, по своим желаниям, которые откуда-то возникли. Он не мог осудить её, остановить, пристыдить, приказать, чтобы вернулась на место и не кокетничала с чужой женщиной, не тонула в её глазах. С ним произошло нечто такое, чему и определение не найти сразу. Он и не хотел становиться прежним. Просто не мог.

– Тогда помогите, – озабоченно-стеснительно проговорила совсем не чужая женщина, полуприкрывая свои царственные глаза. Она отгораживалась от всего мира, закрывалась, боясь, что могут подсмотреть её мысли, поймут замысел и откажут ей, возразив, сбросив с себя миг очарования, миг сближения. …Он узнал её. Не мог не узнать. – Помогите до гостиницы дойти. Мама с братом пошли в магазин, а я всё продала и стою пугалом.

Андрей не ходил в церковь, но знал десять заповедей. Почти все…

– А муж – что? – У такой женщины обязательно должен быть муж, – подумал.

– Муж? – проговорила тихо, и скорбные ниточки-морщинки проявились у маленьких губ, – пропал в Чечне. Подержи.

Она заворачивала свиную голову в плотную бумагу. Их пальцы соприкоснулись. Женщина заговорила громко и неестественно:

– Кормов мало. Денег нет. Зарплату в колхозе не платят полгода. Сыну нужно к зиме одежду, обувь. Пришлось забить поросёнка. Колхоз развалился. Всё дойное стадо перевели. Работать негде…

Они шли, как старые знакомые, не обращая внимания на суету, на белые лари с мороженным. Лишь у одного киоска знакомая незнакомка остановилась, долго рассматривала витрину. Выбрала бутылку дорогого вина.

– Ничто не нравится, – притворно-озабоченно проговорила, когда подошли к высокому крыльцу гостиницы. Андрей удивился: зачем продавцу мяса нужно устраиваться на ночлег. Продав продукцию, должна идти на автовокзал, чтобы отправиться домой. Там встретить брата и мать. Что-то не сходится. А если бы не продала, то нет резона сдавать мясо на хранение, платить за гостиницу. Где-то её видел? Она немного походит на одноклассницу. Мало ли похожих людей?

– Тут бандиты собираются. В прошлое воскресение у соседки деньги отобрали. Если, что скажу плохое, не обращай внимания. Меня зовут Любовь Ивановна Орешенкова. Мы из деревни Семилужки.

– В нашем классе была девочка Люба Давыдова. Мы вместе учились. Походите на неё. Вы не жили в Тасино?

– А где это? – улыбнулась загадочно женщина. – Выпишусь, по магазинам пойду.

Люба взяла ключ у дежурной, подала Андрею большую пустую сумку, выхватила портфель.

– Опять нажрался?! Хотя бы о детях вспомнил! – Люба смотрела ему в лицо и громко говорила: – Я тебя устрою, ты у меня выпьешь, бродяга. – Она добавила такое словцо, что Андрей остолбенел. – Когда, спрашиваю, нажрёшься, алкаш? Все нервы вытянул.

Пареньки в кожаных куртках, сидевшие у столика под большим фикусом, равнодушно отвернулись – привычная сцена. Они и не такое слова слышали и не такие ссоры видели в просторном зале гостиницы. Люба хлопнула Андрея портфелем по спине и пошла к лифту. Он поплёлся за ней.

– Так надо, – улыбнулась хитрая Люба из Семилужков, когда лифт, скрипя и постукивая, пополз вверх. Андрей заглянул в её бездонные глаза, которые становились всё темнее и огромней, понял, что сейчас что-то с ними произойдёт. Она обхватила его шею сильными руками и потянулась к лицу. Он не выпускал из рук свиную голову, сумку, чувствуя, как его губы постепенно немеют, словно только что выпил стакан португальского портвейна. – Наврала я всё. Брат привёз, а сам уехал, устроил и уехал. Не уходи, Андрюша, а? – жалобно и униженно просила женщина, шмыгая носом, -Не узнал? Или шутишь? Как увидела, так чуть не села. Ноги подломились. Стали ватными. Сколько времени прошло. Ты почти не изменился. Давай пообедаем. Сто раз собиралась тебе написать. Ты торопишься? Ну, пожалуйста…

Листовскому не по себе от того, как унизительно ведёт себя Люба, как умоляюще смотрят на него ласковые глаза. Если бы такое случилось в прошлом году. Он не мог вообразить, что подобное возможно в жизни. Они встретились. Прошло шесть лет. Люба очень изменилась. Не походит на ту подвижную аккуратную девочку, увлекавшуюся танцами и акробатикой.

Перебарывая стыд, неловкость, Люба говорила быстро и горько, веря, что поймёт её, сочувственно отнесётся к тому, как тяжело без близкого человека, без обыкновенной ласки, которая часто становится обыденной и необязательной у многих супружеских пар, привыкших друг к другу за много лет.

– В деревне каждый твой шаг отмечают кумушки. Ты возмужал. …На каком-нибудь вечере, на свадьбе, если кто-то пригласит на танец во второй раз, так уже и шепотки несутся. Жёны, как квочки, беспокоятся за своих, как бы чего не случилось. Вот и сидишь в сторонке, чтобы не пугать и не нервировать подружек, которые оказались более счастливыми. …Ты учишься? Работаешь? …А замуж можно выйти, но не за кого. Пьют мужчины, парни. Безысходность. Работы нет. Уезжают в город. А тут не слаще … – Люба открыла дверь. Вошли в номер.

Словно милостыню просила, словно чванливого жениха уговаривала неосторожная невеста. Андрей молчал, видя, как беззвучно плачет когда-то дорогая ему женщина. Тот другой снял с него куртку, сбросил с плеч старую куртку, решительно повесил на крючок. В номере чисто и по гостиничному уютно. Люба сняла мешковатую одежду, которая делала её неуклюжей и сутулой. Размотала шаль. Андрей увидел, что она стала другой – стройной и подтянутой. Исчезли угловатость и непропорциональная полнота. Он даже залюбовался фигурой. Люба суетливо выкладывала на стол из холодильника продукты, разворачивала свёртки.

– На два дня собралась. Думала, не продам. Брали хорошо. Даже сон накануне видела… Стыдно рассказывать. Открой вино. Запылилась. Пропотела. Весь день на жаре. – Люба метнулась в комнату с душем и раковиной.

Люба, Люба. Как был увлечён этой миленькой девочкой с грустными глазами. Не увлечён. Безответно любил, и боялся, как бы ни обидеть своим вниманием. Что теперь вспоминать?

– Разве ты не чувствовал, что я тебя любила? Но не могла этого сказать первой. Ждала, что насмелишься. Но ты только ел меня глазами. Как же так получилось, что мы расстались. Кто виноват? Думаю, что я. Нужно было сделать маленький шаг навстречу. Теперь я его делаю. Запоздалый шаг.

Ему иногда приходилось слышать и даже читать, что все женщины одинаковы, что одинаково устроены, что необязательно выпивать всё море, чтобы познать его вкус; даже если выпить воду с правого борта лодки, а потом попробовать с левого, как говорила небезызвестная Феврония, – никакой разницы не будет. Он теперь знает, как несхожи, как прекрасны в своей неповторимости два милых человека. «А другие? Они тоже чудесны в своей непохожести? Как это узнать. Нужно ли это знание ему? Дон-Жуан был, оказывается, исследователем. Всю жизнь невольно изучал женщин, а, скорее всего, изучали они его».

Люба перевелась в школу рабочей молодёжи, работала в большой библиотеке. Он приходил за книгами, но видел её редко, так как никому не выдавала книг, а что-то делала в комнате, на двери которой висела табличка – «Комплектация». До самого закрытия сидел над журналами «Техника молодёжи», копируя схемы радиоприёмников, чтобы на несколько секунд увидеть, как она выходит из своей двери и спешит по коридору. Он провожал её до дома, следуя, как тень. Иногда встречал брат. Однажды вместо брата появился коренастый паренёк в чёрных брюках клеш. Люба несколько раз оглянулась, даже вырвала у парня свою руку, когда захотел прижать её к себе. Он больше не провожал Любу с работы. Но в воскресение старался найти время, чтобы пройти мимо подъезда в десять часов. В это время они встречались глазами. Люба старательно трясла с сестрой дорожки, а он медленно шёл мимо, не останавливаясь, говорил: «Здравствуй, Люба». Шёл дальше по двору, мимо пятиэтажек, спортивной площадки, в магазин.

Сначала уехала куда-то. Встречи по воскресениям прекратились. Половики трясла её мама с младшей дочерью Евгенией. Уехали и родители. Нина Семёнова – подруга и соседка – вроде как не для него, но сказала девочкам на перемене, что Люба скоро выйдет замуж. Это было весной, наступали выпускные экзамены.

Андрей не обиделся на весь белый свет. Он желал -счастья Любе. …Школьник. Что мог предложить? Ничего. Тупик. Отношения глубокие не могли развиваться, но они могли бы вместе учиться в институте, вместе убегать в кино, брать недорогие билеты в театр. Могли бы снимать и комнату. …Пробежало шесть лет. Обломки чувств сложить в целое невозможно по разным причинам. Он не станет их склеивать. У него обязанности, есть Оля. Скоро будет ребёнок. Всё прошло, исчезла и стёрлась острота чувств, но не забылись полностью, какие-то росточки прежнего, какие-то угольки ещё тлеют. На них нельзя лить воду, но не стоит и раздувать. Так он решил. Но как решила Люба?

– …Позвони мне. Я номер запишу. Сейчас подменяю почтальонку. Временно. …Позвонишь? Если тебе захочется встретиться. Я – приеду. Я тебе номер запишу. Только утром звони, в девять.

За стеной послышались голоса. Что-то бубнил мужчина, ему отвечали две девушки. Показалось, узнал голосок Оленьки. Только она может так заливисто смеяться.

Постучали. В раскрытой двери девушка в белом переднике, уродливым горбом выпирающем на груди. Она осмотрела стоящих у стола, задержала взгляд на Андрее. Спросила с улыбкой:

– Угостите крошечкой соли. – Помолчав, продолжила: – Первый день работаю. Соли нет…

Люба нашла соль в ящике тумбочки, подала девушке. Она опять огладила Андрея подкрашенными глазами и прикрыла дверь. …Ошибся, зачем бы она пришла в гостиницу, ведь написала, что учится работать на кассовом аппарате в комке с какой-то вертучей Юлькой.

Старинные дома, наводившие на Андрея в первый год учёбы тоску, сегодня выглядели привлекательными. Ему часто представлялись идущие навстречу люди в древних картузах, жилетках. Они тут жили, радовались и надеялись на фарт. Многие поколения горожан спешили по этим улицам по своим делам, решать житейские проблемы и проблемки. Они смотрели на эти окна, крыши, на эту резьбу. Здесь жил прадед. Нашёл нишу, своё дело. Жил в труде, удовлетворяя спрос населения города, одевая его в добротные полушубки.

Андрей не узнает, чьи руки выкладывали стены, кто смотрел из этих окон на проходящие колонны демонстрантов. Никто не страдает оттого, что забыты фамилии мастеров. Живут себе люди. Спешат, суетятся. Радуются и грустят. Он сегодня нашел работу, встретил свою милую девочку из детства. Изменил прекрасной Оленьке. Деньги сейчас вернёт Любе. Могла их сунуть ему в карман, когда уходил в душевую?

Люба сходила с крыльца. Увидев Андрея, резко остановилась. В сиреневом плаще, в коричневых полусапожках. Только теперь вспомнил её лицо, фигуру. Она не очень-то изменилась. Странно, почему на базаре не узнал?

– …Пойдём, ты можешь не успеть в магазины. А деньги забери. …Правда. Сегодня устроился на работу. Три зимы кочегарил, но моя жена запретила работать и сторожем комка. Снимаем комнату. Небольшая, но жить можно. Бери. Что ты плачешь? Прошло наше детство. Оно невероятно было счастливым.

– Ты опять так говоришь. Теперь поняла, что хорошо оно кончилось, наше детство. …И поплакать нельзя? Зачем ты женился? Глупо спрашивать. Зачем я замуж вышла? Значит, ты заботился обо мне?

Они подошли к магазину. Андрей почти насильно втолкнул пачку денег в карман плаща. Люба делала вид, что пытается сопротивляться. Ей хотелось, чтобы тот добрый мальчик из детства вновь коснулся её руки. Она его ни капельки не ревнует к этой жизни, к незнакомой жене. Зачем ревновать? Ведь они, как две параллельные прямые много лет не пересекались, а сегодня произошло нарушение закона геометрии, они не пересеклись, а сошлись вместе и помчались дальше, отдаляясь друг от друга…

– Мы больше не увидимся? – вздохнула Люба и тихо продекламировала: – «До свиданья мой первый мальчишка, ты не в чём, ты во всём виноват. А любовь у нас была с тобой не длинной, может, просто не дождались мы любви», – она бросилась в магазин. – Но позвони. Хоть раз в год…

Приближалось время встречи с Ираидой Семёновной. Опаздывать не хотел. Предстояло избавиться от свиной головы. Андрей поехал домой, надеясь, что Оленька ждёт его, рассматривая покупки, а может, приехала с подругой или подругами и готовят ужин. С фруктами, значит, можно проститься. Юля никогда не станет есть одна, разделит с подругой булочку, яблоко. У них так заведено в семье. Всё всем поровну. Иногда Оля делит конфету с Андреем. Доходит до ссоры. Он отказывается. Она настаивает. Уговаривает. Он не соглашается, сердится. Каждому хочется, чтобы его слово было веским. Андрей не любит сладкое, хочет, чтобы конфету съела сладкоежка Оля. Предлагает разделить засохший батончик. Если Андрей не уступит, то конфетные половинки будут лежать на столе долго. Обычно Андрей сдаётся, мир заключён, но Оля молчит, думая о чём-то своём, машинально перебирая какую-нибудь тесьму, пуговицы в коробке из-под чая.

Андрей хотел разрубить голову и поставить варить, но времени не было. Оля т не появлялась. Все продукты и покупки лежали на прежних местах. Он написал записку и заторопился на работу. Нашёл ли своё дело, свою нишу? Пока в услужении. Будет помогать бабульке ухаживать за аквариумными рыбками. Открыть магазин не сможет. Разводить рыбок ему негде. Буду слугой.

Вошёл в узкий коридорчик. Хозяйка вышла из кухни, предложила раздеться, указала на новые комнатные тапочки.

– Сифон в шкафу под аквариумом, сейчас доглажу спецовку. Вода неделю отстаивается, – сказала Ираида Семёновна так, словно они только что обговорили план работы

Андрей шагнул в зал, осмотрел огромные аквариумы. Предстояла генеральная чистка. Стенки заросли микроводорослями, на дне скопилось много грязи. За вечер не успеет закончить уборку трёх ящиков. «Что нужно сделать в первую очередь? – думал Листовский, вынимая жёлтые шланги, воронки, фильтры. – Если добавлять воду, то сначала проверить мягкость. Старая вода может быть очень жёсткой, а это вредно для развития рыб. Придётся менять, если жёсткость окажется высокой. Как же проверить? Забыл. Нужна лакмусовая бумага. …Тебе пора почитать книжки. Водопроводная вода содержит много железа. Попытаюсь найти болотце, родник с мягкой водой. Переговорю на базаре с рыбоводами. Должен быть какой-то прибор. Как он называется. Забыл».

Женщина положила на спинку кресла джинсовый костюм, от которого пахло нагретой материей. «Джинсу не гладят, вроде. – Подумал Андрей. – По привычке. Мой костюмчик стар. Женщина хочет, чтобы я выглядел несколько достойно».

– Переодевайся. С машиной придётся возиться. Зачем пачкать одежду.

– Дорогая спецовка. Проще будет, если я принесу свой комбинезон, в котором работаю на рынке, на разгрузке овощей.

– Как тебе удобно. – Ираида Семёновна развела руками, поняв оплошность. Он сообразил. Придётся показываться на людях. Знакомые отметят, что водитель, помощник, друг семьи носит потрёпанную одежду. Значит, должен выглядеть элегантно, под стать хозяйки. – Примерь спецодежду. Вдруг что-то окажется не по размеру. Дочь подошьёт. …Два года не убирала. Накопилось много мусора.

Он вышел в коридор. Тёплая ткань унижала. «Ливрея у швейцара, спецовка у слесаря. Дорогой костюм не походил ни на что. «Царский подарок тянул на дно» – кажется, так было написано в книге «Ермак». Привыкну. Выбирать не приходится. Я – работаю. Труд оплачивается».

Андрей чувствовал себя неловко в костюме. Ему казалось, что потерял свободу. Будто бы стал домашним слугой. Пытался убедить себя в том, что женщина права. Костюм ветхий, и спецовка нужна. Не такая дорогая. Это для твоих доходов дорогая, а для ответственного работника фирмы – раз плюнуть, – убеждал себя, удаляя донную грязь.

– Предлагаю убрать часть… стрелолиста. – Андрей забыл название разросшегося в центре растения. – Его много.

– Полагаюсь на ваш вкус. Согласна. Всё требует внимания и заботы. Я давно не занимаюсь ими.

– Вы знаете, подзабыл немного. Почитаю, освежу в памяти. Это не стрелолист.

– Не важно, Андрей. Ты высокий, а я однажды чуть не упала. Испугалась. Непросто из аквариума выбраться. Утонуть могла. Пойду, кормушки помою под краном.

– В этом аквариуме большинство самок набрали икру. Данио и барбусов можно отсаживать.

– Садки раздала ребятишкам. Да и зачем мне маленькие? Мальки ухода требуют. Как муж умер, так всё стареет. Выловлю, вздохну, …Обновлять надо. Я – в разъездах. Если хочешь, занимайся. Замени старых рыбок на молодых, а лишних – сдай в зоомагазин. Бывший директор мужа знал, часто звонил, если появлялась какая новая редкая рыбинка. И сам Пётр часто из командировок привозил какой-нибудь симпатичный экземпляр. Здесь его дневники. Захочешь, почитай. Он всё записывал – Точно и аккуратно. Такой во всём . Просто любитель. Пытался вывести новый уникальный вид. То какую-то шалевую гуппи искал, то пециллии скрещивал. Соберутся человек пять, и битый час сидят, наблюдают. Смешно. Взрослые дяди, а о каком-нибудь меченосце столько споров, столько эмоций.

– Мне это знакомо, – сказал Андрей, – Как приезжаю домой, первым делом – к аквариуму. Сестра обижается.

– Вы тоже фанат? Знаю, что сейчас рыбоводы деньги делают на своих питомцах. Поднялась стоимость. Если хочешь, заняться разведением, не запрещаю. Только никого не води к нам. Согласен?

– Согласен, – неуверенно сказал Андрей, очищая стёкла. – Не один месяц нужно, чтобы отладить разведение того, что имеет спрос. Сегодня гулял по базару. Всё те же рыбки, что были десять лет назад. Купил немного дафний. Их можно насыпать в воду. Банка подойдёт пятилитровая.

– Неужели, какие-то особи оживут? – женщина удивилась, пошла на кухню за банкой.

– Да. Когда в озёрках вода станет тёплой, буду ловить свежих мормышей, дафний, циклопов. Это к концу мая обычно бывает.

– Пётр какой-то микрокорм разводил на толокне. Помню. Аквариумы для меня – только память. Один можно оставить. Пётр получал дипломы за рыбок. Общество было аквариумистов. Я – только воду доливаю. Кормлю. Случается в последнее время, что забывать стала.

Андрея не стесняла новая одежда. Работа увлекла. Работа привычная. Рыбками стал заниматься лишь потому, что видел, как Люба ходила на канал ловить дафний. Можно было подойти и заговорить о рыбках. Рыбоводы – молодые и старые – общались свободно, делились опытом и рыбками, растениями и книгами. Но не подошел, мешала робость.

Отец как-то принёс алюминиевые уголки, видя серьёзное отношение сына к рыборазведению. Они пилили, клепали каркас, резали стёкла, замешивали замазку. Андрей учился работать инструментом. Когда потребовался компрессор для аэрации воды, собрал простенький прибор. Однажды отремонтировал бабкин утюг. Ему доверила тётя заглянуть в пылесос, который не хотел чистить ковёр. Сосед рассказал и показал, как «убедить» холодильник, чтобы, выдавая холод. Однажды Андрей спалил тётину радиолу, пытаясь на авось восстановить радиоприёмник. Пришлось брать книги по радиотехнике, разбираться в омах и фарадах.

Появилась мода на самодельные транзисторные приёмники. Схемы были на вес золота. Журналы «Юный техник», «Моделист конструктор», «Знание – Сила» исчезали в библиотеках с космической скоростью. Первый радиоприёмник Андрей собрал в мыльнице.

Радиохулиганом не стал. Хотя мог. Вовремя остановился. Друзья делали приставки к радиоприемникам, выходили в эфир, запуская любимые песни, переговаривались. Пеленговали нарушителей, наказывали. Андрей и его приятель Сергей написали свою азбуку, заимствовав у художника Морзе принцип точек и тире. Примитивные телеграфные аппараты рисовали точки и тире не на лентах серпантина, а на грампластинке из журнала «Кругозор».Голубоватая пластинка вращалась, иголка следовала по бороздке, а электромагнит с сердечником, к которому прикреплялась авторучка, приняв сигнал, чертил короткую линию или очень короткую. Телеграмма записывалась по спирали. Но в эфир друзья не засоряли. Использовали провод радиолинии. А вторым проводом служил водопровод.

Сергей поступил в училище связи. Скоро станет офицером.

– Надо ужин сочинить. Дочь обещала зайти. Как относишься к отбивным?

– Жую всё, что жуётся. Хотелось бы закончить чистку сегодня, но не успеваю.

– Нас никто не гонит.

– Ванна водой занята. Неудобно. Утром приеду. Попробую добыть садок на базаре. Растения сдам в зоомагазин. Не пропадать им.

– Завтра закончишь. С Викторией можете съездить в гараж. Тут недалеко. Посмотришь, что нужно купить, чтобы оживить наше транспортное средство. Будешь ездить по доверенности. Можно купить новую машину – импортную. Если будет желание иметь автомобиль, продам в рассрочку.

– Откуда у студента деньги? – удивился Андрей.

– Заработаешь. Это не сложно. Помогу.

«Бесплатный сыр давно хранится в мышеловках. – подумал Листовский. – Придётся чем-то платить. Как-то рассчитываться».

Пришла молодая премиленькая женщина, представилась, и ушла на кухню. Андрей доливал аквариумы. Постелил газету, собрал пыль с поверхности, начал лить воду из пластмассовой лейки. Дёмочка сидел в кресле и следил за Андреем. Небольшая комната заполнилась запахами растений. Он спешил. «Оля будет голодной ждать его. Шестой час. Если остаться на ужин, то домой попадёт к девяти. Смотрины сегодня, – думал Андрей – Хорошо бы отказаться от ужина, проявить настойчивость. Я теперь слуга, домработница. Нужно подчиняться».

Пили сухое вино, жевали пережаренное мясо. «Как-нибудь сделаю шашлык. А Виктория – симпатичная девочка. Вопросов не задаёт. Не жеманится. Нормальные тётки. Не ставят из себя принцесс на горохе.

– Мама, дай что-нибудь посущественнее. Поишь Андрея и меня кислой водичкой. У меня тяжёлый день. Упарилась с балансовым отчётом, компьютер обиделся на меня. Зависал, как ненормальный. Издёргалась, как пиявка на палочке. – Женщина улыбалась приветливо. Её овальное чуть курносое лицо излучало энергию. Красивой не было, но всё пропорционально – и глаза, и губы, и брови. Короткая, как у матери причёска, тонкая шея, узкие плечи. Говорили женщины спокойно и ровно, без кокетства и высокомерия. Казалось, что знакомы давно, что вот так часто сидят и ненавязчиво общаются после трудового дня.

– Ладно, пошла я, – сказала Ираида Семёновна. – Мальчик проснётся, а тебя нет. Надо разбудить и привести. Бросила одного ребёнка.

– Мама, я – на минутку. Посиди. Парню шесть лет, а если и проснётся, то позвонит. …Уснул. Во дворе с ним в футбол играли. Набегался.

– Угощай Андрея. Будь, как дома. Впрочем, не забывай, что в гостях.

– Не уходи. Объясни, в чём соль твоих намёков.

Андрей ощущал заботливое внимание, ему стало легко, новый костюм перестал давить на плечи. Процесс знакомства интересен, а ссоры будут потом, разногласия возникают у близких знакомых, а пока они открывают друг друга, привыкают к вкусам и привычкам.

Андрей отказался от водки. Сказал, что завтра сдавать зачёт. После сдачи, приедет расправляться с третьим аквариумом.

– Папа умер, а мама сделал ему вот такой памятник. Изводит себя. Я рада, ты появился у нас. Я своего пропёрла в прошлом году. Начал вещи носить из дома и пропивать. Был приличный инженер. Не выдержал перестроечного ускорения. Рыночные отношения не для него. Не захотел работать каждый день. Что зарабатывал, то пропивал с подружками. Домой стал водить. Грустная история. Живёт у какой-то женщины. Караулит её. Она в Турцию ездит за шубами. Иногда приезжает к ребёнку. С подарками. Трезвый. Не всё потерял хорошее.

У порога, когда Андрей застёгивал пуговицы на куртке, Виктория приобняла его. Он не знал, что делать. Оттолкнуть не мог, но и ответить на ласку не было сил и желания. Женщина уткнулась в плечо и тихо проговорила:

– Значит, завтра. – поправила воротник, откачнулась, рассматривая лицо, подала бумажку. – Вот мой номер телефона. Позвони. Я в следующем доме живу. Это вот мама оставила на аккумулятор. Возьмёшь такси, поедем в гаражи.

Андрей деньги пересчитал. Отдал половину.

– Тут на три хватит. Аккумулятора…

– Пусть больше, за работу аванс, так сказать.

Он хотел отказаться, ведь аванс получил. Костюм-спецовку справили. Что ещё? Мать и дочь будут платить одновременно. Странно. Гордым быть легко, когда богат и независим. Нищий гордец жалок. Он жрёт овсянку, наблюдая, как жена штопает разовые колготки. Не может ей сказать, что получит деньги и купит ей сто пар колготок. Потому что не получит и не купит. Потому что он – никто. Пустое место. Ничего не значит ни для других, ни для себя. Сегодня продавал себя. Я – товар.

Андрей сидел в полупустом вагоне трамвая и вспоминал события дня. Оказывается, ещё любит ту девочку. Её нет. Она рождена им самим. Это его воображение. Фантом. Мираж. Призрак. Люба – обыкновенная, как говорится, простая земная, смертная, а та существует лишь в его сознании. Он её сочинил и раскрасил. Она – его изобретение. Она умрёт вместе с ним. Они разные. Тот – ребёнок, подросток, юноша и сегодняшний молодой человек, связавший себя узами Гименея. Скоро придёт очень важная проблема. Ему предстоит стать отцом. Ответственность двойная. Он её не боится. Можно отправить Олю к маме. Он станет приезжать по выходным. Его ребёнок начнёт жить, редко видя его. В комнате зимой холодно. Значит, нужно купить масляный обогреватель. Ребёнку нельзя простывать. Эти шуршащие перегородки уберёт и сделает настоящую перегородку из боковин старых шифоньеров. Будет дверь, будет крохотная кухня. Коляску почти новую видел у соседей в сарае, кроватку придётся покупать, или сделать. Что ещё? Пелёнки, распашонки Оля нашьёт. Подогреватель молочной смеси. Он обязательно понадобится. У тёти был. Скоро поедут к его родителям, не забыть бы, спросить.

Оленька встретила его радостным воплем. Обнимая, целуя, приговаривала, кривя губы:

– Жду тебя, жду. На улице ночь, а тебя нет. Я боюсь одна. Беспокоюсь. Где ты был? …Я не читала записку. Немного поела. …А это всё нам?

– Кому? Режь ананас, вот бананы. …Сидела и смотрела на фрукты? Примерь рубашку.

– Я думала это нужно передать кому-то. …И колготки мне? Модные какие. Ты заработал сегодня? Только не шути.

– Порублю свиную голову, будем варить тушёнку или зельц. Что у нас получится. …Всё тебе расскажу.

Андрей достал из-под стола зазубренный топор, которым рубил кости, надел шапку и вышел в сени. Оля тоже начала собираться. Взяла большую кастрюлю.

– Андрейка, там конфет каких-нибудь не попадалось? …Я не заглянула в холодильник. Колбаса такая вкусная.

– Что врач сказал?

– Врач-то? …Врач сказал, что будет девочка.

– А если честно? Мальчик? …Иди. Тут холодно. Кости летят, – голова не хотела разрубаться. Лезвие топора, попадая на свинячьи зубы, металлически звякало. Андрей варил тушёнку. Они её ели с хлебом, добавляли в пакетные супы, в отварные макароны и жареную картошку. Обычно он обрезал уши, щёки, удалял сало, а сегодня времени мало. Иногда Оля делала холодец, но чаще крутили на мясорубке мясо, определяли в мешок из марли и, положив в таз, накрывали разделочной доской, придавливали двухпудовой гирей. Утром угощали друг друга. Зельц был жирным, Оля почти не ела, угощала подруг.

Андрей не разрешил мыть куски головы, сказав, что вода холодная, ей нужно себя поберечь. Достал плитку шоколада, который нежнее шёлка Оленька вскрикнула от радости, принялась делить.

– Завтра купим мяса и настряпаем котлет, пирогов. Чего ты хочешь? …Работа обыкновенная. Не пыльная. Буду ухаживать за рыбками, разводить, сдавать в зоомагазин. За какими? Обыкновенными. Аквариумными. Есть и золотые, и чёрные и полосатые. Есть усатые гурами, есть светящиеся – неоновые…

– Это не трудно, ухаживать? Они исполняют сколько желаний? Три. Как обычно? Они исполнили несколько твоих желаний? Это не золотые рыбки, это ты их исполняешь. Спасибо. Я тоже буду работать. В комке посменно. Пока можно. Заживём. Только сейчас заметила костюм. Тебе не в чем на лекции ходить. Ты правильно сделал. Дорогой?

Андрей хотел сказать, что это его спецодежда, но раздумал.

– Завтра купим куртку и туфли. Работать буду я. Ты будешь наш очаг поддерживать, учить уроки. Осталось два года. …Не забыл. Досрочно сдадим. Практика. Практика будет.

Оля не стала спорить с мужем, занялась ананасом. Андрей поставил большую алюминиевую кастрюлю на газовую плиту. Надеясь уменьшить огонь, когда вода закипит. Оля достала из стола баночки со специями, приготовила перец, лавровый лист, укроп, взялась чистить чеснок. Андрей разрезал ананас, начал мыть морковку и свёклу.

– Сейчас салатик сделаю, а на утро винегрет будет. Ешь ананасы, колбасу жуй. Не нравится? Не халтурь. Вам нужны витамины, дорогая моя жена. В какой мы были консультации?

– В женской, – обезоруживающе улыбнулась Оленька. – Ты меня искал, чтобы сказать о колготках? Я ходила не в нашу консультацию, а в другую, что около общаги, я там стою на учёте. …Просто тётка знакомая работает. Меня знает. Я её знаю. Заходила в прошлом году. Нас всех посылали. Проверяли. …Как лошадей. В группе у нас двух девочек нашли.

– Ты и вертучая Юлька?

– Не угадал. Я и… классная дама. Такие дела. Как в анекдоте. Шутка. Зачем мне учиться, если я не смогу курс закончить, а потом снова. Куплю тебе шапку и ботинки к зиме. Мне за рождение ребёнка выплатят деньги. Мне объяснили. Пособие. Юлька говорит, что зимние вещи нужно покупать летом, а летние вещи – зимой. Торговала я сегодня. На контрольно кассовой машине отбивала покупателям чеки. Знаешь, как строго, Андрейка. С ума сойти. Если чек не отдашь, но отобьёшь, то знаешь какой штраф? – Оля очищала банан посмотрела на Андрея округлившимися глазами, и покачала головой, – Обалденный. …Если не отобьёшь и не отдашь, штраф ещё больше в сто раз. Представляешь. Юльке сегодня пацаны фальшивую купюру подсунули. Она подержала её в руке и говорит, мол, нет сдачи, разменяйте, пожалуйста. Парни захохотали и пошли в другой комок. Юлька показала мне фальшивку, говорит, щупай, чтобы пальцы привыкали распознавать сразу подделку. Столько денег подделывают. Тебе не дали на сдачу? Сменщицу, что раньше работала, накололи. Она хотела её сбросить, но её чуть не арестовали ревизоры из налоговой.

– Зачем бросать? Сок пей. Шоколад мне вреден.

– Сбросить – значит подсунуть на сдачу. – Оля примерила колготки, сняла байковый халатик из кусков ткани, которые однажды принёс Андрей после разгрузки отходов швейной фабрики, забралась в ночную рубашку. – Чего я такая маленькая? Обрежу завтра. По полу не должна ведь волочиться. Подошью. Будет клёво. Ты у меня самый… Сижу я в комке на ящике, думаю, что колготки расползлись вдрызг. …Эти моднючие. Где ты их оторвал? Ты сегодня, правда, как миллионер? Эти рыбки, в самом деле, волшебные. …Нас в армию заберут на год сразу после института или после отработки?

– Получил аванс. Испытательный срок дали. …Кто нас заберёт, если у нас ребёнок? Пей сок. Давай колбасу отварим, разогреем твоё варево. Проголодался, кажется, хотя и ел, вино пил. Смотрины были. Соблазняли коньяком, пугали водкой, но…

– Ты у меня стойкий. Никто тебя не соблазнит. Эти рыбки. Как ты за ними ухаживал? …От костюма классными духами пахнет, – Оля прижалась к пиджаку щекой, в который переоделся Андрей. – Мощные духи. Не убогие. Японские. …Не спорьте со мной. Я хорошо помню этот запах.

– Наверно, в автобусе или в трамвае подцепил. Какие ты хочешь духи? …Завтра. Намекни, а я куплю. Пойдём вместе. Давай тебе перстень купим с камнем.

– Без перстня у нас много прорех. Тебе нужны кроссовки. Я – обойдусь. Ты среди своих рыбок должен выглядеть путём.

– Ираида Семёновна разрешила нам жить в её квартире, когда уедет в командировку. Предложила купить у неё в рассрочку «Жигулёнок». Ты как? Буду я тебя возить в консультацию, на природу. …Есть права, в школе получил. Гараж построим.

– Не хочу спать на чужой постели. Примета плохая. Смеётся ещё. Правда. Посмотрим, но подушки и простыни возьмём свои.

– В комке тебе придётся таскать ящики. Так? Ну, так или не так? Это тебе вредно. Беречь себя надо. Покажи руку. Что у нас такое?

– Сдавала анализы. У меня вены мелкие. Вот и расковыряла тётка. Я – не вру. Почему ты мне совсем ни капельки не веришь сегодня? …Какой вкусный ананас. Как-то пробовала мороженый, но не понравился. Откуси. Может, ты пошутил? Это не нам. А куда будем машину ставить? В сенки или в сарай?

– Больше никаких анализов. А кто сдаёт кровь на анализы, тому, что дают? Баночки с тресковой печенью? Думай о ребёнке. Кровью не раскидывайся.

– Ну, не сердись, миленький ты мой. Не буду. Только и ты не таскай чемоданы на вокзале. Честное слово? …Вся группа пошла и я с ними.

– Юлька знает, что тебе нельзя сдавать кровь. Почему не отговорила?

– Она давно не ходит на лекции. У неё новый парень. Он ей такое делает, что она отрубается от кайфа. Я тоже хочу отрубаться.

Андрей вдруг понял, что его неприятно задевают эти глупые разговоры жены. Безответственная какая-то. Говоришь одно и тоже, просишь, чтобы не покупала ненужных продуктов, не имеющих практического значения сувениров. Как только у неё появляются деньги, так она прилагает все силы, чтобы от них избавиться. Молодая. Недавно исполнилось восемнадцать. Ребёнок сделает её нервной и крикливой. Нужен он ей?

– И от куртки у тебя запах духов. …Ничего не кажется. – Оленька отложила дольку ананаса и внимательно посмотрела на мужа.

– От твоей кофты вообще махоркой несёт. Что теперь нам делать? – полушутливо вопросил Андрей. Лицо девушки отуманилось, исчезла счастливая улыбка, потухли глаза.

– Мы в комке… с утра… Спроси у Юльки. Сходила в консультацию. Потом работали. Я – цены заучивала, помогала ей. Она курит, как собака. Говорила ей…

Андрей молчал. Взялся чистить колбасу. Тонкая кожа рвалась. Он решил её отварить. Молчание длилось долго. Закипела вода в маленькой кастрюле. Андрей положил морковь и свёклу. Оля подошла, погладила его по плечу, потом по щеке, приподнявшись на цыпочках, обняла за шею и, уткнувшись в плечо, заплакала горько и безутешно.

– Буду учиться! Буду! Буду! Никогда не стану сдавать кровь. Я хочу тебе помочь. Ты во сне говоришь о бутылках, о вокзале. Кто тебе поможет? Кто? Ты у меня один. Вижу, как тебе тяжело. Я понимаю, ты отвечаешь за нас. а я никчёмная и пустая неумеха. Мне даже стыдно брать деньги за шитьё с подруг. Мне стыдно, когда они голодные, а я утром наелась пшённой каши. Понимаю, что им лень варить. Они получат деньги из дома, накупят вафлей, дорогих конфет, сходят в кафе. И всё. Я – тоже такая. Одна из них. Но я стану другой – жадной и расчётливой, никому не буду помогать, не буду звать на ужин. Я буду копить деньги, – она говорила сквозь рыдания, потом отстранилась, села за стол, уронив голову на руки. Её угловатые плечики вздрагивали. На спине, под новой рубашкой просматривались позвонки.

«Это не она, не её голос слышал в гостинице, -подумал Андрей, понимая, что спроси о гостинице, скажет правду, а он не хотел этой правды. – Она была в комке с Вертучей Юлькой». Взял её на руки и принялся носить, как больного ребёнка. Шелестело грубое полотно, когда она задевала ногами «косяки дверей». Большой театральный задник или декорация был в нескольких местах продран, и ткань пришлось зашивать, подклеивать на дырки картинки из журналов. Художник изобразил четыре сосны и огромное хлебное поле, уходящее к горизонту. Это не были сосны, написанные Шишкиным, но чем-то напоминали известную картину.

– Ты сегодня какой-то чужой, – вдруг горько сказала она. – Ты подумал, что я тебе лишняя.

– Что ты, глупышечка, моя? Как ты могла такое придумать. Лишняя? Глупость. Я решил убрать эти наши шелестящие стены, а сделать перегородку из деревоплиты, чтобы у малыша была детская комната, начну кроватку собирать, а коляску прогулочную видел в сарае у тёти Зои. Ей не пригодится.

– Ты какой-то другой. Я это сразу поняла, как только ты вошел в сенки. …Поставь меня, нужно помыть банки под тушёнку. …У тебя рука не пролезает.

– Ёршиком.

– Буду крошить винегрет.

– Не забыть бы подогреватель питания взять у тётки. Подумал, сегодня, что нужно снять комнату. Другую. Здесь сыро и холодно. Дочь Ираиды Семёновны сказала, что у них есть однокомнатная квартира. Раньше жила в ней бабушка. Она умерла. …Будут сдавать. За умеренную плату. Переедем? Эти дома долго не будут сносить. Прописку оставим. …Она пообещала взять меня в свою фирму на лето…

– Как хочешь.

– Завтра поедем и посмотрим квартиру и машину. Наш ребёнок должен жить в нормальных условиях.

– Почему ты решил, что это твой ребёнок? – вдруг спросила Оля, поджав губы.

– Какая разница? Мой. Наш…. Главное – твой.

– Тебе разве не рассказывал Мишка обо мне? Ничего?

– Нет. А что рассказывать?

– А то. …Шалава – я! Шлюха! Всё тебе вру, а ты веришь. Блаженный. Кормишь меня, одеваешь, заботишься. А я – трахаюсь со всеми… подряд. И с твоим Мишкой в прошлом году. Глаза-то разуй. Святая простота. Ни в какой загс завтра не пойду, чтобы не ломать тебе жизнь. Никакого ребёнка не будет. Не твой он. От армянина одного. Преподавателя. Честно. Залетела я, дурища, когда…

– Не плачь. Что было, то прошло. Если и что было, то это забыть пора. И это не считается. Нечего наговаривать на мою Оленьку. Не верю. И никому не поверю. Запомни. Не обижай её.

– Прости меня. Плету от обиды всякую гадость. Ты сегодня другой. Очужевевший… Хотела проверить, как ты будешь реагировать, если узнаешь, что я не такая уж и хорошая. …Ты прав. Я была девочкой, но это ничего не меняет. Глупый, глупый, ты мой. Какой же ты ещё ребёнок. Непорочное зачатие – несложный фокус. Простишь меня? – вдруг сурово спросила Оля.

– Ну? В смысле – да.

– Я первая спросила?

– Тебе не стоит просить прощения. Если ты и виновата, то это лишь потому, что я что-то недоучёл, в чем-то тебе не помог.

– Святой. Давай начнём спать. …Пусть варится. Я встану и выключу газ, сниму мясо и уложу в банки.

Оленька уснула сразу, после того, как проверила, кипит ли варево в кастрюле. Андрей тихо встал, взял конспект и, включив, настольную лампу, принялся повторять формулу теплового баланса. Он убавил подачу газа, попробовал ножом мясо. Шёл второй час. За стеной бубнил телевизор, доносились взрывы и пальба. Гипнотически булькала вода. Формула стала превращаться в аквариумные растения. Золотые рыбки резвились между стеблями людвигии и кабомбы.

– Загадай желание, – потребовала старшая рыбка.

– Мы его выполним, – настойчиво подтвердили две других, сверкающих радужной чешуёй.

Отделываясь от назойливых рыбёшек, Андрей, думая о вероятном исполнении желаний, медленно выныривал из сказочного сна, проплывал мимо изумрудных растений. Стрелолист. Кабомба. Людвигия. Вдруг валлиснерия протянула длинные стебли, и стала душить. Он нехотя сопротивлялся, пытаясь выскочить из воды. Дышать нечем. Но в рот вода не заливалась. Это удивляло. С большим трудом удалось проснуться. Голова, казалось, стянута тугим обручем, разрывалась от боли, а желудок бунтовал; тошнило. Это удивило и тревожно насторожило. Увидел в липком полумраке, что ручка-регулятор плиты нагло указывает, что открыта на полную катушку, но зелёно-голубого пламени под кастрюлей нет. Рычаг крана на газовой трубе указывал на то, что не выключен. Пламя не могло погаснуть. Бульон не должен был выплёскиваться, следил, чтобы кипение было слабым. Кто это сделал? Кто захотел нас отравить?

Листовский тихо переживал удушливый страх. Старался придти в себя.

Андрей испугался. Как это произошло? Кто включил газ, повернув рукоятку до отказа? У него хватило сил закрыть газ. Как пахнет! С трудом добрался до двери. Его шатало из стороны в сторону, как пьяного. Андрей держался за стену, едва передвигая дрожащие ноги. Оборвал полку. Если бы ни рыбки, если бы ни сон. Они бы отравились.

«Зачем ей это было нужно?» – спросил отрешённо себя, когда удалось поднять из кольца большой дверной крючок. Ватные тело не слушалось. Несколько раз слабой рукой толкал дверь. Примерзала в большие морозы. «…Значит, посторонних в комнате не было», – наваливаясь плечом, подумал, падая в сени. Отлежавшись, набрался сил, и ползком поспешил в комнатку.

Руки у Оленьки болтались, как у тряпичной куклы. Он стянул её с кровати, поволок к двери, не чувствуя холода. Хотел положить на тахту, но не смог. Голова Оленькина неестественно подвернулась. «Искусственное дыхание, – подумал в последнюю секунду Андрей Листовский. – Нужно срочно спасти её…»

Их нашли соседи через два часа.

Андрея выписали на второй день. Он успел сдать экзамен. Вечерами приходил в палату. Олю не выписывали. Она сутки пролежала в реанимации. Когда приходил, приносил апельсины и шоколад, который нежнее шёлка. Оля закрывала глаза и держала его руку. Он видел, как из-под её ресниц вытекают слёзы. Ничего не спрашивал. Привёз новую куртку и туфли, новое платье и её любимый берет. Через два дня попросила привезти косметичку, паспорт.

– Следователь к тебе приходил? …Меня тоже допрашивал.

– Я сказал, что вода выплеснулась и погасила газ.

Оленька серьёзно мерила вещи и грустно его целовала, когда стояли на лестнице, в тамбуре.

– Завтра в десять выпишут. А где наша машинка? Хочу посмотреть.

– Завтра приеду за тобой. Она новая, можно сказать. Ещё прослужит нам лет пять. Потом её продадим, а купим себе другую. Квартиру я смотрел. Однокомнатная, но большая. На Маштаке.

– А мебель есть? Хочу посмотреть. Из дядиной квартиры мы не будем выписываться. Вдруг будут сносить… Не простыну я. Почему ты меня гонишь? …Не слабенькая. Уже выздоровела.

Андрей хотел спросить о том, кто же не выключил газ, кто захотел их отравить, но понимал, что это сделала она, его милая женушка. Зачем? Она знает ответ. А вот скажет или нет. Андрей уверен, что не скажет. Он не будет спрашивать. Пройдёт время и она расскажет, что же случилось ночью. Она мстила за Любу, или захотела умереть в один час. Может быть, Оля видела их у гостиницы, у магазина. Слепая ревность?

– Наша девочка не пострадала? – во второй раз спросил Андрей, обнимая Оленьку за плечи. – Что врач говорит?

– Не пострадала. – Сухо произнесла девушка, и её лицо накрыло грустной тенью. – Что нам доспеется. Всё в порядке. Проверили на аппарате, не волнуйтесь, папаша, – Оля попыталась улыбнуться, но улыбка вышла нервной гримасой. Оля тотчас прижалась к нему, пряча лицо. Через секунду вновь была весела и непринужденно угощала его бананом.

Листовский съездил в институт, уточнил расписание последнего экзамена. Увидел стоящую у входа Валю Сокольникову.

– Как Ольга? Её выписывают? – грустно спросила, останавливаясь у автомобиля. Андрей удивился. О странном событии знали её подруги.

– Еду за ней. В десять часов, сказала, будет обход. Поехали, – сказал Листовский, открывая замок. – Валя, просьба будет. Помоги. Я плавки не купил. Забыл. Выбери. …Не стесняюсь, но ты лучше знаешь, не запутаешься с размером. Сейчас ещё не лето. Куртку купил, туфли раньше подсматривали. Ей понравились.

Андрей проехал по мосту через Урайку, намереваясь припарковаться поближе к ЦУМу, но не «пускали» запрещающие знаки. Высадил девушку на автобусной остановке. Покружившись, въехал во двор. Магазин только открылся. Продавцы подправляли выкладки на витринах. Отыскал Сокольникову в отделе женского белья.

– Вот ещё деньги. Бери. Купи что-нибудь себе. Самое модное и самое практичное…

– Так не бывает, – улыбнулась Валя. – Ты выиграл? Или… получил наследство?

– Нашёл работу. Случайно. Подвернулась. Почти что выиграл.

В больницу Сокольникова не пошла. Осталась в машине. Что-то говорила о запахах. Андрей посмотрел на часы. Шло время обхода. В отделение его не пустила строгая пожилая женщина. Узнав, к кому пришёл, засуетилась, зашла за стойку и хмуро положила перед ним бумажный треугольник с синеватыми клеточками. Ровными буквами шла надпись. Её почёрк. Оленькин. Прочитал, удивляясь: «Передать Андрею Листовскому. Лично». Странно, зачем это письмо? Что случилось. Где она? Догадывался – что-то произошло такое, отчего его жизнь изменится. Как стеклянный аквариум с рыбками нёс письмо к двери, хотя мог прочитать сразу, у серого барьера. Во двор въезжал фургон с красной полосой и «плюсиком» на фаре. Андрей стоял на бетонном крыльце. На крыше противоположного дома, у трубы лежал кусок чёрного снега.

«Дорогой мой Андрюшенька, прощай.

Я недостойна тебя. Не могу жить так дальше. Поэтому уезжаю. Раз не смогла умереть. Я гадкая и подлая. Ты обо мне заботился, а тебя я обманывала. Ребёнок был, но не твой. Теперь его нет. Прости за всё. Я хотела нас убить, чтобы не расставаться с тобой никогда, потому что ты такой хороший, а я, как стерва последняя в мире. Я никогда (зачёркнуто) не смогу себя простить за всё, что я делала тебе гадского и плохого. Как только я тебя вижу, меня ест совесть за то, что я такая потаскуха, видеть тебя мне стало очень трудно, хотя я тебя всеравно люблю и никогда не забуду. Мне всегда (зачёркнуто) радостно бывает, потому что я тебя встретила в общаге. Тебе надо жениться тогда на Вальке, потому, что она хорошая и верная будет тебе. Потому что она давно тобой увлечена. Живи с ней дружно иногда вспаминайте меня иногда. Или с той девушкой, с которой в гостиницы обедал. Я всё это решила ночью сегодня, когда ты сказал о квартире. Спасибо за всё моё счастье, которого у меня больше ни будет в жизни такого. С грустным приветом. Твоя Ольга».

Андрей сунул письмо в карман куртки и вдруг почувствовал сонливость. Его клонило в сон, будто отработал в кочегарке три ночи подряд. Он, сходя со ступеней, начал зевать, прикрывая рот. Пересиливая подступившее чувство сна, шёл к машине, которая не радовала. Так хотел, чтобы Оленька восторженно высовывала руку из окна и счастливо заливалась своим стеклянным смехом, словно крохотный колокольчик. …Не знал, что делать. Ему казалось, что потерял нечто очень дорогое, огромное и чудесное. Его лишили цели в жизни. Не о ком заботиться, некуда спешить с заработанными копейками, дешёвыми подарками… Никто не будет так бурно восторгаться, когда вдруг заработает притащенный с помойки огромный телевизор. Не будет ждать его с работы, волнуясь и горюя, у закутанной в полотенце кастрюльки с раскисшей лапшой. Этого ничего не будет никогда в его бестолковой жизни.

Значит, она видела меня с Любой. …Видела Вертучая Юлька. Рассказала ей. Где-то встречались, меня запомнила. А может быть, когда к ним приходила, но он не запомнил её. Не запомнил? Такую девушку невозможно не запомнить.

Валентина молчала. Смотрела в окно на ссорившихся из-за хлебной корки воробьёв. Андрей швырнул магазинный пакет на заднее сиденье. Весеннее солнце пригревало город основательно. Зелёная дымка окутывала улицы, парки. Зазвенел звонок трамвая, заскрежетали на повороте колеса. Раззолочённые купола Воскресенского собора на высоком обрыве у Белого озера степенно сияли новогодними игрушками. Басовитый гудок белого теплохода вынесло из-за нового здания речного вокзала; эхо растянуло его над Обью, налепило на сосны на противоположном берегу, прятавших Городок, в котором когда-то была летняя резиденция принца Таяна и его принцессы.

Валентина прочитала письмо, и опечалилась, раздумывая.

– Ты поверил этой брехушке? Надо так на себя наговорить. …Что молчишь?

– Что говорить? Открыла кран…

– Полусонная была. Перепутала! А ты что подумал? Расстроенная. Так и ничего не сказала тебе? Что? …То. Опухоль нашли у неё.

– Опухоль? Рак? …Сказала, что беременна.

– Нужна операция. Деньги большие стоит. …Много. Не захотела тебя напрягать. Написала на себя вздор, решила, что ты поверишь. В гостинице работала в буфете. Бросила учёбу. Откуда у её родителей деньги? …Поедем, поговорим с Юлькой. Она скажет, куда уехала Оля.

– Я машину продам. Сколько стоит операция?

– Пять тысяч у.е. У нас не делают подобных операций, нужно ехать в Германию. Запустила свою болячку. Поздняя стадия, вот и не берутся здесь… Надежды на успех нет…

– Где взять деньги? Где? – не слушал Андрей миленькую спутницу. – Вот глупая, зачем сбежала? Разве так делают? …«Рыбки» помогут! – …воскликнул Листовский. – Только бы её найти.

– Найдём.