"Шебеко (антология)" - читать интересную книгу автора (Гаврилов Иван, Ефремов Иван, Антонович...)

Иван Гаврилов

Зюзин

— Коля, привет! — воскликнул довольно высокий, породистый парень и, вовсю улыбаясь, шагнул в сторону матерого студента. — Как поживаешь? — и не дожидаясь ответа, Володя сразу же заговорил о себе. — Да вот приехал позавчера. Думал, все мои однокурсники защитились и разъехались по домам, а тут, смотрю, на белый свет появляешься ты. Рад, рад тебя видеть… Кстати, а ты чего не уехал?

— Я же в академотпуске… — пояснил друг, все еще не веря собственным глазам. Неужели перед ним действительно Володя, знаменитый Володя, что расстался с ними недавно, после третьего курса?

Карие, удивленные и в то же время просветлевшие глаза Коли Спиридонова блестят небывалой радостью, каким–то непередаваемым внутренним светом. Шутка ли, средь лавины студентов, знакомых и незнакомых, с разных курсов и факультетов, будто с неба сошел и улыбается ему настоящий друг, Володя Зюзин. Родная душа, каких мало в мире людском.

— А ты чего здесь делаешь? — в свою очередь спросил Колечка и еще раз оценивающе глянул на Володю.

Друг явно возмужал, в нем появилась степенность, солидность наконец. Да и одет он по высшему классу: в темном новеньком костюме, а красная сорочка в паре с черным галстуком еще резче подчеркивает белизну его пухленьких щек. Красота, а не человек!

— Я? — между тем выдавил из себя Володя. — Приехал восстанавливаться, вновь занять место достойного студента. Вчера вот разговаривал с деканом. Я ему говорю: «Михаил Васильевич, все мои однокурсники защитились и разъехались по домам. В самый раз меня вклинивать на четвертый курс. Обещаю хорошо закончить факультет и честно работать как молодой специалист. Примете?» А он, собственно, и не против… Я же учился нормально, во всяком случае, не глупец. И, естественно, он это дело знает. Так вот, он мне и заявляет: «Я лично не против. Думаю, из тебя выйдет неплохой инженер. Но восстанавливаться еще рано. Тебя знают все младшекурсники, и, стало быть, сей ход со стороны деканата уронил бы наш авторитет. Но это не значит, — добавляет декан, — что у тебя нет никакой перспективы. Мы тебе дадим соответствующую справку, и ты подъедешь в Марийский политехнический институт. В Йошкар–Олу. Будешь человеком…» И что ты думаешь? Он мне без лишних слов оформил справку, дал неплохие советы, и теперь я свободен как ветер. Кстати, ты в какой комнате?

— В тридцать пятой, — был ответ.

— В четвертом общежитии?

— А где же еще?

— Может быть, во втором?

— Да нет, — протяжно сказал студент. — Теперь основная масса «лесхозников» проживает в четвертом общежитии. В принципе, там лучше, чем во второй общаге. Все новое, доброе, и к тому же простор.

— Понятно… — неопределенно буркнул Володя и не торопясь осмотрел небольшой холл главного корпуса института, где происходила эта встреча.

Слева от Зюзина притаился вход в студенческую столовую, и небольшая, ладненькая дверь, что вела туда, в душе бывшего студента вызвала острейшие воспоминания. Сколько раз, бывало, он прямо–таки влетал в сей заманчивый проем по утренней зорьке. В надежде на добренькие сосиски или же великолепные котлеты. Что ни говори, а хорошо быть студентом, ибо у него впереди масса надежд, суждений, мыслей, которые, словно далекие синие горы, зовут и зовут его в беспредельную даль. Неужели не суждено вновь занять место хотя бы серого студента? Не глупец же, не ленив и хорошо знает, что ему надобно в жизни… Эх–х!

— Ну, что ж, — грустновато добавил Зюзин, — давай съездим в город, в пельменную. Как говорится, отметим нашу встречу. А то разъедемся по домам, так вряд ли больше встретим друг друга…

— Почему же это не встретимся? — обиделся друг. — Было бы желание да деньги. Подобные встречи мы организуем вмиг!

— Особо–то не организуешь… — уже зрело, степенно заметил Зюзин. — Ты еще не представляешь себе, как человека втягивает и словно болото засасывает повседневная, рутинная жизнь. Масса проблем, хлопот и дел так цепко держат человека в собственных объятьях, что не особо–то попрыгаешь по жизненным волнам. Я вот, — продолжил собственную мысль хлопец, — после вас сразу же устроился железнодорожным мастером. Работенка вроде бы не тяжелая. Покомандуй молоденькими женщинами, и все! Но все равно уже чувствуешь какую–то ответственность, заботы, что камнем лежат на твоей шее. Но здесь же я был лишь в качестве временного человека. Как говорится, перекати–поле, а что будет, ежели устроишься капитально, на соответствующую должность? Ведь задавят обстоятельства, прямым ходом задавят… Вот что я вынес после года работ. Но по молодости, конечно, все это переносишь легко. Немного отдохнешь, и усталости как ни бывало. Уже хочется на танцы, и к девкам…

Друзья вышли во двор. В округе господствовал июнь. В зеленом уютненьком скверике, возле института, вовсю щебетали птицы. Солнечное небо приветливо глядело на ребят, а вдали на дороге, по Сибирскому тракту, с грохотом и ревом проносились машины и автобусы. И везде ощущались покой, веселое настроение и какая–то безмятежность, наверное, тоже. Завидев столь теплую погоду, парни враз убавили ходьбу, а после и вовсе остановились, глядя на приветливый окрест.

И в сей же миг в душе Зюзина волною вздыбились противоречивые чувства: и сожаление о содеянном, в результате которого он должен был расстаться с институтом, и масса надежд резво вошли в его сердце. И как он промахнулся тогда, нашел колдобину средь прямой? Сейчас же он был уверен, что подобного в жизни не повторит вновь, что в дальнейшем будет добр и справедлив ко всему. Как плохо, что человеку свойственно ошибаться на земле…

Коля же, напротив, думал лишь о сегодняшнем дне. Ему бы хорошенько поесть да еще вдоволь поспать. А что будет завтра, в тот миг его особо и не волновало. Будет день — будет и пища. И этим сказано все!

В пельменной, собственно, народу было немного. Во дворе забористо гуляла знойная пора, и, стало быть, горожане более всего нацеливались кто на дачу, кто на юга, а кто и на великолепные берега озера Шарташ.

Парни взяли по две порции пельменей, прихватили по стаканчику чая и сели за ближайший стол.

— Как у тебя дела на любовном фронте? — поинтересовался Коля, лишь бы не молчать. — Может, уже женился?

— Да брось ты! — отмахнулся друг. — В таком возрасте и жениться… Я что, дурень? Вначале треба окончить институт, положить в карман новенький диплом, а потом уже думать о собственной семье. Тем более, дурное дело — не хитрое, верно?

— Но со своей Ниной–то ты хоть дружишь?

— Еще как! — моментально ответил друг. Его красивые, глубоко посаженные глаза вовсю заулыбались в пространство. — Одним словом, погуляли на славу!..

— А теперь что, бросили гульбу?

— Безусловно! — коротко резанул друг. — Теперь даже не здороваемся при встрече… Разошлись мы, как в море корабли. Я ей одно, а она — второе. Ей бы замуж, и весь разговор. Хлебом не корми, но дай мужика, и все! А мне что, к спеху? Не горит… В отместку за все она взяла да выскочила замуж… Есть у нас там в городке один тюфяк. Между прочим, давно он гонялся за ней. Но пока я был, только со стороны вздыхал. Но как только я ушел — сразу же прилип к ней. В общем, она вышла замуж и уже родила дочь. Как–то на днях встретились с ней возле магазина… Вся какая–то в заботах, поблекла и уже не здоровается со мной. Как будто меня и не знает… Я что? Я тоже сделал вид, будто ее не знаю. Но ведь точно же в курсе, что наблюдает за мной. Но, конечно, мне это все равно… Вышла замуж — пускай и живет. А нам с тобой, Колечка, надлежит выбрать других невест… Я вот на своей работе, средь рабочих девчат, выделил одну. Думаю, начну с ней разводить шуры–муры. А потом стукнуло в голову: «А зачем, собственно, мне это надо?» Завяжи с ней близкое знакомство, и все: тут же начнет качать права. Как ни крути, я все же мастер, человек почти что с высшим образованием. И, стало быть, на виду… Ну, а ты–то как? — в свою очередь поинтересовался Зюзин и еще с большим усердием налег на пельмени.

Владимир Степанович Зюзин родился 9 февраля 1945 года в г. Катав–Ивановск Челябинской области.

В 1973 году окончил Марийский политехнический институт им. М. Горького по специальности «Лесное хозяйство».

Работал старшим инженером лесного хозяйства Караидельского лесохозяйственного объединения, в последующем — лесничий, главный лесничий, директор Краснокамского лесхоза в Башкирии. За хорошие показатели в работе неоднократно отмечен коллективом предприятия.

Умер 4 октября 1990 года.

— Да у меня как у всех!

— А чего в «академке«?

— Ай! — махнула нежная рука. — Просто неохота было ликвидировать «хвост». Я и пошел в заслуженный «отпуск»… Доцент с кафедры лесозаготовок прилип ко мне как банный лист. Стал изображать из себя героя Франции. А я просто плюнул на него: взял да оформил «академку»… Но я уже сдал все предметы за четвертый курс, и, стало быть, после тех передряг прямым ходом попаду на пятый курс. Одно плохо, — добавил хлопец, — нынче преддипломную практику растянули на целых пять месяцев, и, значит, дипломчик мы уже получим в марте, не раньше.

— Да какая разница, в каком месяце ты получишь диплом? — в свою очередь развил трезвые мысли Зюзин. — Главное, ты заканчиваешь «лестех» и, следовательно, становишься полноправным инженером. А жизнь так устроена, дорогой мой, что никто у тебя и не спрашивает на работе, на какие оценки ты учился в институте. Главное, чтобы был диплом, а еще — голова на плечах. Тогда ты на своем месте, и тогда можешь смело рассчитывать на выдвижение на более солидную должность, понял?

Хлопцы вышли из пельменной весьма довольные: уральские пельмени им показались вкусными и сочными как никогда.

А вечером друзья в одной из комнат общежития закатили пир — платил за все, естественно, Зюзин.

Обыкновенная студенческая комната с четырьмя койками по углам улыбчиво глядит на ребят: они такие молодые и здоровые, что им жить да жить! Тем более, один из них — с белоснежной кожей, с тонким прямым носом и приятным румянцем на лице, в руки взял баян и довольно неплохо запел:

В Москве в отдаленном районе —

Двенадцатый дом от угла,

Хорошая девушка Таня

Согласно прописке жила…

Еще не зачерствелая душа уютненькой комнаты еще не знает, что это и есть Володя Зюзин, довольно видный парень себе на уме. Зато она видит, с какой необыкновенной легкостью поет Володя и, кажись, вкладывает в ту песню всю свою забубенную молодость, свои мечты, надежды, да и собственную судьбу, наверное, тоже.

У дома того я так часто

Бродил я не чувствуя ног…

В общем был парнем не робким,

А вот объясниться не мог…

Песню подхватывают ребята, и вот по затаившемуся коридору разносятся волшебные звуки, полные молодости, бесшабашности и Бог весть еще чего. В руках Зюзина баян прыгает, ревет, но все равно приятно слышать его игру. Конечно, до высшего мастерства в этом деле Зюзину еще далеко, но его задушевность, возвышенность, да еще томный голос придают его песням какое–то волшебство, волнение, неподражаемое восприятие происходящего.

И в эти мгновения кажется Коле, что это их цветущая юность катится вдаль, резво вздымается в небо, спускается к вершинам гор, а после снова возвращается в долины, к людям, чтобы еще раз рассказать им, как хорошо быть молодым и беспечным.

…И долго стоял я в обиде,

Себя проклиная тайком,

Когда я их вместе увидел

На танцах в саду заводском.

Такая хрупкая и короткая она, эта юность… Словно черешня, что распустила цветы. В какие–то чудные мгновения, под аккомпанемент приветливого ветра, она резко набирает обороты и расцветает во всю мощь. У кого лишь внутри, у кого–то, ввиду половодья чувств, она выходит наружу, освещая своим присутствием не только владельца этого богатства, но и близстоящих людей. И Коля сейчас подумал, что его друг, Зюзин, именно относится ко вторым! В нем четко обозначены черты, чувства, свойства характера, которые выдают его за щедрого и далеко не глупого молодого человека…

Назавтра Зюзин с другом уже вел вполне серьезный разговор:

— Придется ехать в Йошкар–Олу… Думаю, там устроюсь вполне нормально. Деньги еще остались! — самодовольно прибавил Володя и похлопал по внутреннему карману. — Как ни крути, а в месяц получал сто сорок рублей… Как только устроюсь в институте, я тебе сразу же и напишу, хорошо?

Своими холеными, белыми ручками Зюзин взял стаканчик, налил туда чаю и, не торопясь, отпил глоток.

— И вообще, дорогой Коля, на жизнь нынче я смотрю несколько трезвыми глазами. — В возбужденные очи Зюзина вонзился странный блеск. — В жизни надо проявить себя, а для этого хорошенько треба потрудиться. Особенно над своей квалификацией, духовным совершенством. И еще больше в достижении успехов ставлю умение работать с людьми… Это, пожалуй, главнее, чем формулы и постулаты. Плохо, что всему этому не учат в институте. Позабивают в голову теоремы, оторванные от реалий жизни, и делай, что хошь. А вот науки, что учили б межчеловеческим отношениям, доселе не видать… Потому–то важным для меня сейчас является лишь диплом. И то только потому, что дает возможность занять более высокие посты. А что касается жизненной практики, то она все равно будет приобретаться не здесь, в стенах института, а там, на работе. Это я тебе точно говорю, Коля…

Дебелое лицо Зюзина стало серьезным, задумчивым. Видно, его мысли летали далеко–далеко, пытаясь заглянуть сквозь белесые облака на несколько лет вперед. Да разве простой человеческий мозг увидит там что–либо? Все покрыто мраком дальних времен…

— Ты–то хоть знаешь, куда мне писать? — поинтересовался Коля, подавляя острое желание уехать с другом в дальние края.

— А чего здесь сложного? — в свою очередь удивился Зюзин. — Во второе общежитие, и весь разговор. Письмо дойдет быстро и надежно.

И в эти решающие минуты ни Коле, ни Зюзину даже в голову не пришли естественные мысли по обмену домашними адресами. Все им казалось просто: и дальнейшая дружба, и бессменная переписка, и, как следствие неумолимого хода великого Времени, устройство личной жизни, наверное, тоже. Они еще не знали, что любая нелепая случайность в доставке писем может обернуться потерей друг друга, что жизненная круговерть легко их разбросает по великим просторам страны. А пока они пили крепкий чаек, обсуждали по мелочам и, кажись, были весьма рады той незабываемой встрече. Только на жилистой руке Володи по–прежнему тикали ручные часы, отмечая шаги мчавшихся вперед безвестных секунд…

1994 г.