"Дневники голодной акулы" - читать интересную книгу автора (Холл Стивен)

8 Пародист

— Как шли дела на работе на этой неделе?

Я проработал уже несколько месяцев, но восторги доктора Рэндл по этому поводу до сих пор не утихли.

— Да все нормально. Скучно, в общем-то. Ну, вы понимаете, что я имею в виду.

— Если вам скучно, Эрик, то это хорошо. Прошел почти год после вашего последнего рецидива. На мой взгляд, вы даже можете считать эту скуку своего рода успехом.

— Значит, по-вашему, со мной все в порядке?

— У вас безусловно нет никаких признаков ухудшения.

— Но я по-прежнему ничего не помню.

— Да, но ведь не все сразу. Вам действительно следует считать свою скуку достижением по сравнению с тем, что с вами было, когда мы начали лечение.

— Но мне приходится бежать изо всех сил, чтобы остаться на том же месте.

— Эрик…

На докторе Рэндл был просторный красный вязаный джемпер с изображением то ли гуанако, то ли уродливой лошади. На протяжении прошедшего года она отращивала волосы и теперь завязывала их сзади в виде конского хвоста. Все же непокорные медно-красные пряди выбивались там и сям, торча из ее головы под совершенно немыслимыми углами. Но вот взгляд у нее оставался прежним — тяжелым, подавляющим и властным, равно как и не особо наблюдательным.

— Вы ведь доктор, — сказал я. — Я нахожусь в ваших умелых руках.

— Мы играем в команде, Эрик. Отдых нам гарантирован, когда мы доберемся до конца.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать: доктор Рэндл по большей части видит то, что ожидает увидеть, а не то, что на самом деле перед ней находится. «Я нахожусь в ваших умелых руках?» Я отнюдь не всегда говорил ей такое. Явившись к ней впервые, я вообще не произносил ничего подобного, но — вжик! — это пронеслось поверх буйной ее крупной головы вместе со всем остальным. Возможно, большинство людей не замечают и половины из того, что в действительности происходит.

— Я вам верю, — сказал я.

Рыжик, пес доктора Рэндл, обнюхивал мои ноги, радостно-возбужденный из-за запаха Иэна. Иэн обнюхает, когда я вернусь, мои джинсы, взглядом выразит: как же ты омерзителен, а затем продефилирует прочь, задрав рыжий хвост и в знак презрения демонстрируя мне свой розовый анус.

— Проголодался, — Рэндл улыбнулась, глядя на своего лохматого песика. — Если я его не покормлю, так он снова начнет бросаться на дверь холодильника.

Я наклонился и потеребил Рыжика за ухо. Он повалился на пол, выставив брюхо.

— Я поеду, — сказал я, поглаживая псу брюхо. — Загляну к вам в следующую пятницу.

Пес долю секунды смотрел на меня так, словно знал, что я говорю неправду.

Выйдя наружу, я, прежде чем забраться в желтый джип, снял с его ветрового стекла пару промокших бурых листьев. Захлопнул дверцу и завел двигатель. Стоял холодный, ясный и ветреный осенний вечер. Я поднял до упора все рычажки обогревателя, потер руки о колени, чтобы их согреть, и поймал по радио какой-то старый рок-н-ролл. Желтый джип с хрустом съехал с обочины. Я осторожно влился в дорожное движение.

Отперев входную дверь, я вошел в дом. Забавно, что снаружи дом может выглядеть совершенно по-прежнему, меж тем как внутри все изменилось. Прихожая, гостиная, кухня — все это теперь выглядело таким пустынным. И чистым. Все вымыто, вытерто, вычищено пылесосом и убрано. Отбеленные кости. То, что имело хоть какую-либо ценность, я уложил в коробках и запер в комнате. Все, что представляло опасность, спрятал в защитных почтовых отправлениях.

Я опустил жалюзи в кухне, задернул шторы в гостиной. Несколько минут посидел на диване, размышляя о том, что подумает Рэндл, когда я не появлюсь у нее в следующую пятницу. Что она подумает, когда поймет, что я сбежал? Может, она и не особо огорчится. Может, придет к выводу, что ее измышления о «синдроме беглеца» с самого начала были совершенно верны. Да, скорее всего, так она и подумает. В то же время я надеялся, что ей меня будет немного недоставать.

Сейчас я сижу за письменным столом в спальне, за пишущей машинкой. Иэн дрыхнет на куче записных книжек у меня на кровати. Диктофонное бормотание больше его ничуть не тревожит. Спустя столько месяцев я и сам его практически не замечаю. Скоро мне предстоит засунуть сопротивляющегося кота в клеть для переноски, упаковать диктофоны и покинуть этот дом — может быть, навсегда.

Через две ночи после того, как моя гостиная расщепилась, обратившись во влажную и глубокую концепцию пространства, в которой мне пришлось плыть и ради спасения жизни цитировать «Мантру Райана Митчелла», акула явилась снова. Было два часа ночи, и я сидел на кровати, обливаясь холодным потом и так стискивая в кулаках конверты, что костяшки пальцев сделались совершенно белыми. Напрягались и растягивались стены, и по всей комнате метались странные тени, рябились причудливые ассоциации. Но не так давно распакованные диктофоны Эрика Сандерсона Первого болтали сами с собой в каждом углу спальни, и питающаяся памятью акула, людовициан, оставалась заблокированной за штукатуркой. Она не могла пересечь периметр. Не могла прорвать бездивергентную концептуальную петлю. Письма от Эрика Сандерсона Первого варьировались в очень широком диапазоне — от совершенно ясных до почти не поддающихся расшифровке, — но его приемы действовали. Действовали все без исключения.

И вот так, поначалу для пробы, а потом с осторожной, но растущей уверенностью, я сделался учеником прежнего себя. Я узнал о людовициане и о словесных следах доктора Трея Фидоруса. Узнал, как мало Эрик мог припомнить о стоянках машин без номерных знаков, ремонтных туннелях и прочих потайных местах, составляющих внепространственный мир. Я учился запускать поддельные концептуальные потоки, закоротив те, что существуют в действительности, цеплять себе на череп папоротники и лишайники чужих мыслей, прятать свою кожу и даже одежду под маскхалатом другой личности, пока не обрел умения становиться невидимым по собственному желанию. Пока не достиг того, чтобы кто бы то ни было, глядя прямо на меня, не видел меня настоящего.

Эрик Сандерсон Первый прислал мне рекомендательное письмо, и я получил работу. Эрик Сандерсон Первый прислал мне перечень полезных свойств личности для подражания, и благодаря этому мой выбор пал на аналитика Марка Ричардсона. Мы с ним работали в одном офисе. На работе я разузнал о семье Ричардсона, о его прошлом, его убеждениях, мировоззрении и надеждах. Я изучал его голос, манеры, выражения лица. Оттачивал их перед зеркалом, с помощью видеокамеры и магнитофона. Практиковался в этом на протяжении многих дней, складывавшихся в месяцы, пока не научился воссоздавать его образ в считанные секунды, не научился исчезать, не научился двигаться в любом направлении, не посылая в мир ни малейшей ряби от своего собственного «я». Если «Мантра Райана Митчелла» на протяжении первых месяцев была довольно-таки неуклюжей защитой на случай кризиса, то мой поддельный Марк Ричардсон стал ее более сильной, более гибкой, более совершенной заменой — почти неуязвимой маской.

Когда Эрик Сандерсон Первый писал свои письма, он был пустой коробкой с набором тактических ходов и маневров, сломанным заводным солдатиком. Спустя какое-то время я понял: он обучал меня тому, что должен был делать сам. Тому, на что у него недоставало сил.

Один за другим тянулись месяцы моей новой жизни, пока не обратились в год. В конце концов я добился всего, на что был способен, овладел всеми уловками и приемами так хорошо, как только мог.

Письма от Эрика Сандерсона Первого перестали поступать четыре дня назад. Это напомнило мне об идее Клио насчет рожицы, вытатуированной у нее на большом пальце ноги, — то, как Эрик призрачно отправил в будущее свои последние вздохи, тоненько, точно бекон, нарезав их на триста конвертов и пакетов. Наконец прибыл самый последний. Человек проживает так много различных отрезков времени. И каждый из них заканчивается.

На тот случай, если не вернусь, точнее, если вернусь, но утратив память, я оставляю копию этого отчета в картотеке вместе со всеми письмами Эрика Первого. Если ты, другой Эрик Сандерсон, читаешь это, то знай: я оставил тебе все, что мог. Прости, что этого так мало.

Я собираюсь искать доктора Трея Фидоруса.

Живя здесь, я научился защищаться, и только. Я не сделал ни единого шага к пониманию чего-либо из происходящего. Эрик Сандерсон Первый прав: если и есть какие-то ответы, то они у Фидоруса. Мой план таков: последовать по маршруту, которым двигался Первый Эрик, когда все это началось. Начну с Гулля и пересеку всю страну. Гулль. Лидс. Шеффилд. Манчестер. Блэкпул. С востока на запад. Должно быть, словесному следу Фидоруса теперь уже немало лет, но это моя единственная путеводная нить. Я не могу оставаться здесь, пытаясь обороняться, как это делал предыдущий Эрик.

И есть кое-что еще: мне снятся сны о Клио Аамес. Сны, в которых я встречаю ее, знакомлюсь с ней и держу ее в объятиях. Но по утрам эти сны развеиваются, как развеивается низко висящая над полем дымка, и я остаюсь ни с чем. Одни только эмоции и общее ощущение чего-то утраченного. Правда вот в чем: я не могу больше быть только тем, что я есть.

В саду на другой стороне улицы медленно ползет вокруг света тень телеграфного столба. На его верхушке сидит скворец, горбясь в знак протеста против того, что лето кончилось.