"ЦВЕТОК КАМНЕЛОМКИ" - читать интересную книгу автора (Шуваев Александр Викторович)

VII

- Валерий Владимирович, ребята тут с предложением пришли. Они… Да ладно, пусть лучше сами расскажут…

- Товарищ Гельветов, - начал инфразвуковым, утробным басом один из визитеров, бородатый верзила в свитере. Гельветов почему-то подумал, что он именно такими представлял себе героев ранних Стругацких, - вы никогда не слыхали про теорию БКШ? Бардина-Шриффера-Купера?

- Откровенно говоря… Стоп! Это как-то связано со сверхпроводимостью?

- Совершенно верно, - прогудел бородатый, - Шрифферовские структуры очень-очень похожи на истину. Вся беда в том, что нам до сих пор неизвестно, какие реальные соединения реально им соответствуют. И можно ли их реально создать. Потому что бывает так, что структура, способная существовать сама по себе, может быть получена только через неосуществимые, невозможные стадии.

- Так! И что я тут?

- Тут у меня, - он обменялся быстрыми взглядами с напарником и Иртеневым и поправился, - тут у нас еще и совсем дикая идея возникла. Если б нам взять, - да и попробовать воспроизвести структуру - без материала? Создать за счет конформированных "сборщиков" нечто вроде формы, в которой Шрифферовская структура может возникнуть либо в виде вещества, если окажется, что она соответствует какой-то реалии, то ли будет воспроизведена динамически, как своего рода мнимая структура…

- Очень красиво, хотя, на мой взгляд, - тихо, очень вежливо ответил Гельветов, - совершеннейший бред. Как, Игорь?

- По цифири получается, что может выйти. Но я, в отличие от большинства собратий, очень хорошо знаю, как эта цифирь может соотноситься с грубой реальностью.

- А также с реальностью нежной.

- А также с нежной.

- Понятно. Опять чуть-чуть с самого утра?

- Исключительно с целью стимуляции воображения.

- В таком случае можешь считать эту цель достигнутой в полной мере. А вы, уважаемые, представляете себе, что будет, если вы хоть каким-то боком - да вдруг правы окажетесь?

- Уж мы-то, наверное, лучше всех представляем, что значит высоко…

- Да это-то мелочи. Нам на это - тьфу! Вот чего. Мы это за чистые пустяки держим. - Язык, как это частенько бывает при состояниях хронического недосыпа, вроде бы как сам собой стремительно обретал плавную, бескостную легкость вместе со способностью молоть совершенно энтропийный вздор, почти никак не зависящий от воли хозяина. Он в этот момент мог и вообще спать сам внутри себя. Но тут, сделав над собой неимоверное усилие, он заставил себя поглядеть в лица явно хорошим людям и испугался, увидав, что его бреду, выраженному на чистом шаманском диалекте, они отчасти верят. Словесный понос сняло тут же, как рукой, а он провел корректировку на ходу. - …А вот ежели "сборщики" удастся использовать не только для выполнения некоторых планов и рецептов но и с целью непосредственно разработки… Ой, да ну вас к черту! Тьфу-тьфу - изыди, сатано! Так, - он снова обвел гостей внимательным взглядом, - кто из вас - Гаврилов, а кто - Вайский?

- Я - Вайский, - представился Бородатый, - а это - Петя Гаврилов…

- Очень приятно. Вы на мое поведение внимания больно-то не обращайте, не стоит, я на самом-то деле довольно безобидный, так что по вашему делу: а что лучше-то? Вещество-сверхпроводник, или сверхпроводник - динамическая система?

Вайский совершенно неожиданно залился темным румянцем, но ничего такого сказать не успел, потому что послышалось осторожное покашливание Иртенева:

- Лучше бы было и то, и другое. П-тип, - это вся сильноточная техника во-первых, включая сверхнакопители, низкоэнтропийные, страшно надежные и допускающие большую миниатюризацию СБИС-ы, сильноточные микросхемы, зато Д-тип, - это… О, это может быть элементная база на принципиально новом физическом принципе.

- Названия уже есть, а изделий, насколько я понимаю, - никаких еще признаков?

- То есть абсолютно. Очень точно подмечено. Именно что никаких, именно, что признаков.

- Так действуйте. Интересно, как бы отнеслось к такому стилю руководства исследованиями мое прежнее начальство? Игорь, как там ваш экспериментальный ЭВМ?

- Мы сделали экспериментальный. А заодно, - мне такой же. А заодно, если хотите, - вам. Контроль "сборщиков" - раз в два цикла, отходу почти нет, и потому даже в лабораторном потоке набралось много вполне работоспособных комплектующих…

- А остальное? Как всегда? Обычная история с бриллиантом в чугунной оправе?

- Ну уж это, - Иртенев развел руками, - не к нам. Тут как ни чудотворствуй, а все равно время нужно. А коробки там, клавиши, мониторы, - они в КОКОМ не входят, их худо-бедно раздобыть можно. Уже и раздобыли кое-что…

- Плохо. Свое иметь надо, - и, поглядев на враз окислившуюся физиономию подручного, осведомился, - ты чего это?

- Да как это у нас быстро получается…

- Что - это?

- Да все это, - Иртенев неопределенно повел руками в воздухе, - это самое. Уже тот самый строгий тон. Который исключительно наш. Как у большого руководителя в кино. Который все знает лучше всех и любого может того… На путь истинный.

- А что - не так?

- Да так все, так. Только ничего хорошего! Чем купить готовое, доведенное, без сюрпризов, будем спешно свое лепить. На коленке, либо целое производство устраивать! Мельчить и растекаться мыслию по древу. Лишь бы свое!

- Ты знаешь, чего я терпеть не могу в грамматике?

- Знаю. Китайскую грамоту, как таковую.

- … В грамматике я терпеть не могу, - не обращая внимания на дешевые выпады гнул свое Гельветов, - сослагательное наклонение. Бы. А в данном случае я вижу перед собой очередной приступ карманного бунта. Хорошо бы закупа-ать! Плохо, что деваться пока что некуда! Надо вести так, чтоб не было - отдельного производства. Опосля, как устаканится, - но надо. А программы как, ты еще жаловался?

- Пишут ребята, чай не бог весть что. Только мы для гарантии и вражьи добыли. Опробированные.

- Одобряю. А пощупать когда?

- Знаешь, что? Пошли сейчас. У меня, понимаешь, терпенья не хватило…

- Вольно. Не шуми, я тут не для этого. Вон товарищ хочет с пилотами поговорить…

- Есть. Собрать людей в классе?

- Отставить. Мне все как раз не нужны. Двух лучших, сюда, и без шума. Только - слышишь? Чтоб по-настоящему лучших, а не по анкете. Товарищу некогда говорить с кем попало…

- Есть без шума, двух лучших, сюда.

- Товарищ генерал-майор! Гвардии майор Гладилин по вашему приказанию прибыл!

- Товарищ генерал-майор! Гвардии майор Магомедов по вашему приказанию прибыл!

- Вольно. Только вы не ко мне. С вами товарищ желает побеседовать. Без меня, - по лицу генерала проскользнула мимолетная, злая усмешка, - мне при разговоре присутствовать не положено.

Он добродушно хохотнул, намекая, что пошутил, гость, - седоватый мужчина в дорогом сером плаще улыбаясь, закивал головой, гвардии майоры позволили себе вежливо, строго в пропорцию улыбнуться.

Он поглядел на офицеров. Действительно разные, они и впрямь были до чрезвычайности похожи. Одинаково среднего роста, крепкого, но тоже среднего телосложения. Одинаково флегматичные с виду, держатся без малейшего напряжения. Даже аккуратные лысинки на черной и темно-русой головах - одинаковые. Люди, знающие себе цену перед лицом какого угодно начальства. Потому что они - умеют, и в любой момент могут это показать, а начальство - еще неизвестно. Хорошие мужики. Генерал-лейтенанту, доктору технических наук, дважды герою труда, дважды Лауреату они, в общем, понравились. Вздохнув, он начал со слов вполне бессмысленных:

- Вот что, орлы, все, что вы мне скажете, дальше меня никуда не пойдет. Так что говорите, как есть…

Бессмысленных, - потому что ничего не даст. Привычка в любом случае держать свои мысли при себе давным-давно уже стала второй натурой майоров, которые с лысиной. Для некоторых мыслей у них просто-напросто нет подходящих слов в лексиконе, их они начальству высказать просто-напросто не могут. Друг другу - может быть, с применением жестов и неуставной лексики, а ему - нет. И он сам себе - может, таким же, как он сам, спьяну - может, а начальству - нет. Потому что у него тоже есть начальство, которому тоже надо докладывать на особом языке, специально выдуманном … Не для того, чтобы скрыть свое мнение, - не дай бог! - а для того чтобы выразить его в такой форме, которая вроде бы и то же самое делает простительным. Вроде бы как не противоречащим линии Партии. Гос-споди! Да не психолог же я! Не шифровальщик Генштаба. Обыкновенный же (ну, - не вполне) авиаконструктор! А - никуда без Процедуры. Так что приходится начинать с бессмысленных слов, зная, что они в конечном итоге бессмысленны. Ладно, попробуем по-другому.

- Как вам "двадцать третий"?

А они, - молодцы, - отвечать не спешат, они - по опыту знают, что мысль изреченная есть ложь, они постараются повести дело так, чтобы высказать все, не сказав ничего. Они даже не переглядываются, они ведут так, что кажется будто переглядываются все-таки, умело создают такое впечатление. Тем более, что он для них, - не разбери - кто, не поймешь откуда, а следовательно - фигура непредсказуемая. Наконец, один из них, который Гладилин, осторожно говорит:

- Да ничего вроде, товарищ…

- Товарищ Степанов. Это будет самое правильное.

- Машина как машина, товарищ Степанов.

Он осторожно вздохнул, и перешел к осуществлению своего плана беседы. Тут он был, что называется, в своей стихии, и о технических подробностях мог говорить, сколько угодно. И результат получился ожидаемый: в общем - просто ничего, а в частностях - уже ничего хорошего. Ну, - почти ничего. Большого восторга по отношению к отечественной технике нет. Попробовал проверить свое впечатление, поговорив о других машинах, потому что профессионал - он никогда и ничем до конца доволен не бывает, так что в ходе этого неторопливого, вроде бы беспредметного трепа ему хотелось уловить различия в степени и нюансах этого неизбежного недовольства. И нет нужды, к какому поколению относится машина, ее, с поправкой на это, все равно похвалят, если это была машина хорошая. Поговорили о модификациях, о БРЭО, и каждый раз, каждый раз возникала эта самая пауза перед ответом, когда вопрос ставился "в общем". Как его ставит Начальство. Не военное, не техническое, не финансовое и не территориальное, а особливое, только Родине присущее явление природы, - "Начальство Вообще". Заказчики дальних, тяжелых, сверхскоростных пикирующих бомбардировщиков. Знатоки самых перспективных направлений в биологии, агрономии, теории управления, поэзии, физике, спорте, баллистике и лингвистике, причем во всем этом - одновременно.

Так, например, выяснилось, что "двадцать первый" ругают в существенно другой манере, нежели "двадцать третий", включая даже и модификации, - и прочие столь же информативные вещи. И действительно, - сами по себе слова были не так уж важны в ходе общения единомышленников, бывших к тому же истинными мастерами Искусства Жить Тут. Не для того затевалось. В завершение общения, с трудом преодолев мучительную неловкость, товарищ Степанов, который вовсе не был Степановым, задал коронный вопрос:

- А вот какой, какой истребитель вы хотите? Если помечтать?

И опять - пауза, ставшая уже традиционной, и неприятно, что солидные, имеющие и знающие себе, - немаленькую! - цену мужики раздумывают, как бы это сказать таким способом, чтобы из этого ничего не воспоследовало.

- Ну, - неуверенно протянул гвардии майор Гладилин, смотря своими жесткими, ясными, редко мигающими глазами куда-то мимо и сквозь, - мы же не конструктора все-таки. Не наше это дело.

- Да кому ж лучше вас знать, что вам нужно? С конструкторами… С конструкторами я само собой поговорю, отдельно. Меня ваше мнение интересует.

Но Гладилин упрямо, совершенно тем же тоном, как патефонная пластинка повторил то же самое:

- Не наше это дело.

Тут само это упорство носило характер знака, заменяло тот самый обмен взглядами и еще очень-очень многое, что-то приблизительно вроде: "Слушай, достал, вовсе не соображаешь, чего говоришь и какие неприличные навовсе вещи спрашиваешь, и не стукачок ли ты седатый, друг ситцевый, или, паче того, прекраснодушный идиот, с которого станется упомянуть нас, может быть, вовсе даже и без осуждения, но тем более и без соображения, так что мы все равно огребем неприятностей выше ушей, потому что не бывает так, чтобы откровенность с начальством и, тем более, с не-разбери-кем не вышла бы в конце концов боком нам, грешным, потому что мы люди маленькие, а ты тут проездом, вот и езжай себе, езжай, не порть людям жизнь, а ты, брат Магомедов, - молчи, не ищи на свою жопу приключений, не видишь, что ль, кто перед тобой, и вообще на хера тебе все это надо?" Приезжий понял все это так, как если бы прочитал не один раз в отпечатанном черным по белому виде, а вот брат-Магомедов сплоховал:

- Надо, - сказал пылкий восточный человек Магомедов, - чтоб как "F - 15" был, товарищ Степанов. Нам на информации для старших офицеров ТТД давали.

- Так, - проговорил конструктор, закуривая, чтобы скрыть неожиданную для него самого панику, - а если - лучше?

Тут ему не ответили вовсе, со свойственной хорошим профессионалам деликатностью сделав вид, что вопроса этого и вовсе не было, и из молчания этого он понял так много, что в подробностях не уместилось бы и в докладе часа на два - два с половиной. Во-первых оно обозначало, что вопрос его считают очевидной, ясной любому нормальному человеку глупостью, а в данной ситуации - так еще и провокацией. О "во-вторых", - как и следующих номерах тем более, - не хотелось даже и думать. Встретившись, как чужие, они теперь как чужие, без сожаления, - попрощались. В том, что сказал напоследок пылкий восточный человек Магомедов, по факту - не было ничего неожиданного, и все-таки слова его были слишком достаточным основанием для давешней его позорной паники. Крышка. Знак, почти иероглиф, явственно обозначающий Безысходный Тупик, подступы к Последнему Пределу. Безнадегу, которую не выразить словами. Исход всех судорожных попыток соответствовать и быть на уровне.

Прелесть, как пообщались. Одно удовольствие с такими собеседниками. И в самом деле: зачем бросать слова, которых, как выяснилось, нет, на ветер, который, судя по всему, ушел навсегда, для прояснения того, что и так ясно? Когда ясность эта разлита в самой атмосфере, которой дышат все, а не только те, кто считает себя избранными и посвященными.

Когда полная, окончательная ясность существует уже сама по себе, вовсе отдельно от слов в их формальном значении и от мыслей, выражаемых этими словами, а слова стали в лучшем случае заклинаниями, шаманским камланием, только в малой степени способным защитить глаза от беспощадного света. Тем, кто этого хочет, и счастье еще, что таких остается по сю пору достаточно.

Непонятно даже, зачем у нас до сих пор сохраняется такая архаичная способность, как дар речи: о несущественном можно и вовсе не говорить, а все действительно важное мы знаем и так, и об этом и тем более следует помалкивать (что мы и делаем). Откуда знаем, то, что и впрямь важно? А - поле такое особое. Неизвестной науке природы.

… Вот как славно было бы взять одного из этих ребят за рукав, да и сказать доверительным тоном: "Так готовьтесь через годик принимать такую технику, что ахнете!" - только было бы это враньем.

Потому что красивенькая (Да что там - "красивенькая": красавица!!!) "десятка" будет еще неизвестно - когда, если вообще будет, потому что на нее нет ни достойного двигателя, ни доведенной электродистанции, ни толкового "борта", ни, - главное, - элементной базы подо все это. Но мы справимся. Мы произнесем очередное заклинание, но только уже не для всяких, как в газетах и по телевизору, а специальное такое, для верховных шаманов, "докладная записка" называется, - и сразу будет у нас, - как будто, понарошку, - все в порядке.

… А старики, однако, покрепче были: вон Учитель и сидел, и все такое, - а ничего, а он, даром, что тоже вся башка седая, так не может. Слишком богатое воображение, из-за всякой ерунды заводится, что называется - с пол-оборота, разгоняется, раскачегаривается, одна пог-ганая мысль начинает неукоснительно тянуть за собой другую, и он не может тогда остановиться даже и при всем своем желании. Он на месте Учителя точно пропал бы. Да что там - на его месте, от куда меньшего пропал бы. От ерунды.

… Верил бы в Бога, так молился бы, потому что самое время, поскольку на все остальное надежда у него уже кончилась. Он крепко-накрепко зажмурил глаза, и все, о чем мечталось, предстало перед ним более ярким, чем могло быть в самой что ни наесть реальной реальности. Неторопливые, знающие себе цену рабочие в безукоризненно-чистых комбинезонах в этих его грезах были почему-то все как один немолодыми, с благородными сединами и чем-то похожими на него самого. Детальки не просто те, что ему позарез нужно не то, что сейчас, а вчера, но еще и в комплектиках, аккуратно упакованные и красиво подписанные. И все есть, и не надо пробивать, добывать подписи, а достаточно просто-напросто снять трубку и заказать. От грез его отвлек секретарь Юра. Хороший мальчик…

- Сергей Иванович! Тут вас с фармацевтического объединения "Симплекс" зачем-то…

Леонид Феклистов глядел на почтенного авиаконструктора неимоверно ясными, как у комсорга философского факультета МГИМО, глазами. Те, кто имели честь быть с ним близко знакомы, прекрасно знали этот безошибочный признак надвигающегося половодья брехни, но Сергей Иванович Семин Феклистова не знал. И еще он никак не мог понять, что тут могло понадобиться этому ясноглазому фармацевту. А тот, сразу же взяв быка за рога, начал врать, не особенно даже заботясь о том, чтобы ему поверили.

- Видите ли, нам все это, вообще говоря, не очень-то, но распоряжение поступило с самого верху…

- Так. Я не понял ни единого слова. Кто вы такой вообще, и при чем тут фармацевтика?

- Фармацевтика, - непонятный гость противно хихикнул, - фармацевтика тут скоро будет при мно-огом… Я все сейчас объясню. У нас объединение новое, задумывалось специально под тонкий синтез на современном уровне, и чтоб были технологии лучше буржуйских. Вы же знаете это наше вечное "Чтоб Было!!!"… Короче, эта штука называется что-то вроде "высокотемпературный каталитический синтез в твердой фазе". К фармации это не имеет никакого отношения, но у нас один там хитрый провернул это под соусом исследований нового класса лекарств на основе кремния, его поймали, наказали, а потом разобрались и решили поощрить.

- Если вы думаете, что теперь я начал хоть что-то понимать, то заблуждаетесь.

- Короче: мы можем в единичных экземплярах или малыми сериями делать э-э-э… детали со свойствами, которых другими способами добиться просто нельзя. Мы уже работаем с Зеленоградом и Пензой. А теперь нам приказано изучить ваши потребности и рассмотреть, что на этом направлении мы можем сделать уже сейчас.

- У нас нет потребностей, которые могли бы удовлетворить фармацевтические фабрички.

- Ну! Меня как раз и позвали для того, чтобы мы взаимно в этом убедились. Хотя я, - только поймите меня правильно, - на вашем месте таки не спешил бы.

- Да вы все-таки кто такой? Кто вы такой-то?

- Документы показать? Так вы меня извините, - ваши особисты, прежде чем пропустить, меня чуть только с рентгеном не просвечивали. А документы - так и просвечивали, точнее - облучали чем-то. При том, что были предварительные звонки и договоренности.

- Так. - Семин, откинувшись в служебном кресле, с иронией посмотрел на гостя. - И чего же конкретно мы можем получить.

- Вот! - Феклистов назидательно поднял палец, вроде бы как вовсе не восприняв иронию. - Это уже похоже на деловой разговор. Я - не очень-то, я больше по хозяйственной части. Но - все запишу, на это меня хватит.

- Стоит ли?

- Ой, ну ради бога! Спросите кого-нибудь из тех, кого уважаете. Бабаяна, Глушкова… Кажуганиева того же, мы ему кое-какие узлы для навигационной системы делали, так ему, представьте, понравилось.

Конструктор чуть наклонил голову вперед, ощутимо напрягаясь. Когда он, наконец, заговорил, голос его показался гостю чуть охрипшим.

- Ага… А насчет электроники?

- Мы, наверное, только ею в последнее время и занимаемся! Как будто у нас других дел нет! Прямо свет клином каким-то сошелся на электронике! Все только и знают, что пристают к нам с этой электроникой! Прямо-таки хоть вывеску меняй на лавочке!

- Да заниматься-то чем угодно можно: успехи-то каковы?

- Ну… Обычно мы делаем так: узнаем, что именно людям нужно, делаем немножечко и даем им для опытов. Если хорошо, - то хорошо, и мы передаем изделие в серию. Если нет… То не передаем. Но в наших привычках прямо и для почину давать несколько вариантов, и хотя бы один из них обыкновенно подходит…

- Все это как-то несерьезно выглядит.

- Уважаемый! Это не просто выглядит. Мы-таки и работаем несерьезно. У вас бы волосы на голове встали бы дыбом, если бы вы только увидели, как несерьезно мы работаем. У нас только вещи получаются на полном серьезе, а та-ак… Это ж прям ужас какой-то, как несерьезно работаем. Нам просто некогда работать серьезно, а то бы мы, понятно, серьезно работали б…

- Боюсь, что я не могу принять ваши слова на веру. Просто не имею права пронадеяться и тем самым потерять время. Я, знаете ли, технарь, я пока не пощупаю - не поверю. Когда можно э-э-э… нанести визит?

- Боюсь, - совершенно тем же тоном ответствовал Феклистов, - это может оказаться куда более сложным, чем вы себе, очевидно, представляете.

- Мне?

- Боюсь, что, в том числе, и вам. И министру обороны. Не знаю, но думаю что у Генерального Секретаря тоже возникли бы определенные сложности.

- Хорошая у нас нынче фармакология.

- Недурная. Я думаю, что очень-очень скоро, гораздо раньше, чем вам, может быть, кажется, вы одобрите именно такой уровень мер предосторожности.

- Неужто и Генсека?

- Конечно, нет. Когда будет твердая уверенность, что это именно он.

- А про вас такая уверенность, значит, есть?

- У нас созданы объективные методы, обеспечивающие такую уверенность. Вполне объективные.

- Даже так.

- Я поговорю с моим уважаемым Руководителем. Отчего-то мне захотелось, чтобы вы все-таки получили возможность увидеть.

- С чего бы это?

Феклистов вдруг оказался совсем рядом и приблизил к почтенному конструктору лицо. Глаза, несколько скошенные кнутри, казались слегка безумными, и почему-то пугающим показался голос, выражение, с которым он почти прошипел, как Злой Следователь на допросе:

- Потому что я хочу, чтобы все поняли: уже все. Пока почти никто этого не понимает, но это тем не менее так. Запомните мои слова. И добились этого мы. Вот номерочек, а за сим честь имею кланяться.

И так же, в одно неуловимое движение пришлый фармацевт оказался у двери. Вот только что он был тут, еще дымится в пепельнице с особым, шпанским шиком заломленная "беломорина", - и тут же, в следующем кадре он же - выходящий в дверь, и видны только его спина и аккуратно подстриженный затылок.