"ЦВЕТОК КАМНЕЛОМКИ" - читать интересную книгу автора (Шуваев Александр Викторович)

VI

- Так вы отказываетесь?

На лице Гельветова промелькнуло мученическое выражение человека, вынужденного двадцать раз повторять одно и то же разнообразным, но и одинаковым идиотам, которые ко всему прочему просто не желают понимать.

- Я тысячу раз говорил и опять повторяю: не отказываю, а просто не могу. Как не могу даже при всем желании поднять двести килограммов.

- Да вы понимаете, что речь идет о государственных интересах?

- А это я слышал две тысячи раз.

- Слушай, Чангуров, - что он о себе думает, а? Что у тебя, бл…, за кадры такие?

- Мучаюсь, Андрей Антоныч, но других у меня нет.

- Слушай, - ты что о себе возомнил, а? Думаешь, без тебя не обойдемся?

- Это как вам будет угодно. Могу только от всей души пожелать вам всяческих успехов.

- Нет, что тут у вас вообще творится, не понимаю? Каждое говно начинает считать себя незаменимым, становится в позу и качает права. В прежние времена ты бы у меня…

- В прежние времена вы бы выясняли отношения не со мной, а с другими соискателями, - Гельветов распахнул объемистый портфель, как самурай - вскрывает живот в ходе традиционного сеппуку, и начал бурно выхватывать оттуда толстые пачки бумаг, - вы думаете, - вы один такой, а? Так поглядите! И все срочно! Сверхсрочно! Вне очереди! Вне всяких очередей! Первостепенной государственной важности!

Гость побагровел, но сдержал себя, как сдерживают неподъемный груз, и сказал чеканным, железным голосом и почти спокойно:

- Мне на все это - плевать, меня интересует только одно: когда я получу то, что мне нужно?

- После того, когда мы справимся хотя бы с чем-то из предыдущего. Или после того, как нам официально укажут, что за чем делать и гарантируют полную неизменность очередности. После того, как все вы, государственные люди, окончательно определитесь, кто будет давать нам официальные указания. Гос-споди! Ведь находятся же еще деятели, которые ругают План! Да это же мечта! Отдых души!!!

- Павел, по-моему это так называемая попытка скрыть за истерикой собственное неумение работать.

- Да-а? У меня всего-навсего пятнадцать человек, которые мало-мальски в курсе. У всех все - сверхсрочно. Каждый находит высоких покровителей, чтобы протолкнуть свое дело - в первую очередь. Все требуют, чтобы я выехал лично, потому что их дело - самое важное в Союзе. Меня посылают на Алтай по части твердого топлива, чтоб я заодно решил вопрос с бронированием вертолетов, и это еще хорошо, потому что вертолеты - в Улан-Удэ, но когда очередной государственный человек доходит до еще более высоких кабинетов, мне звонят из ЦК, чтобы я немедленно ехал в Питер, на ЛОМО, я спрашиваю, - в чем дело? Там сначала возмущаются самим фактом вопроса, потом говорят, что это - жутко секретно, потом говорят более-менее конкретно, я предлагаю сотрудника, чтобы он решил эту проблему, после чего немедленно начинается скандал! Потом меня все-таки выдергивают в ЛОМО, но там я опять ничего не успеваю, поскольку через десять дней меня выдергивают в П-пензу, в НПО "Заречное"! - Он замолчал, тяжело дыша и машинально стараясь пригладить волосы. - А я не могу решать все эти ваши сверхсрочные вопросы, пока не решу проблемы по-настоящему фундаментальные. Поняли?

- Так чего вы хотите?

- Немного. План. Решать самому, каким образом группировать заявки, чтобы решать их рационально. Опытное производство, чтобы работать на своей базе, а не по городам и весям н-необъятной Родины.

- Я не могу ждать!

- Так ведь все равно придется! Но только при моем раскладе вы хотя бы имеете шанс дождаться.

- Слушай, ты не еврей, а? А то уж больно интонации ж-жидовские… У-у, - грузный седой человек глянул на Гельветова с яростной, но и брезгливой ненавистью, - в прежние времена ты бы у меня… я б тебя…

Ага. Наслышаны. Вот только сейчас не прежние времена, и ты меня в шарашку не законопатишь. Руки коротки, хряк. Хряк из когорты хряческой, - это сколько ж я успел перевидать вашего брата за эти бесконечные два года восемь месяцев? Куда не сунься - всюду они. Это не я, это, наверное, они незаменимые. И еще необходимые, - в том смысле, что никак и нигде, ни в каком месте невозможно обойти. И никуда нельзя вас засунуть, с вашими суждениями хряческими и хряческими подходами ко всем на свете проблемам. Но сегодня не ты меня интересуешь, и не куда более человекообразный (именно поэтому, наверное, он и подчиняется этому Андрей Антонычу, а не наоборот, потому что промеж хряков - свои, хряческие критерии иерархии) Павел Аркадьевич, которого я, дурак, еще какие-то три года назад считал вреднейшим на свете существом и олицетворением застоя. Да он, можно сказать, - светоч! Луч света в… в ихнем царстве, и вообще непонятно, как он пробился-то в начальники такого уровня, когда кругом сплошные необъятные морды, необъятные животы и щетинистые затылки в складочку. Сегодня меня интересуете совсем не вы, а интересует меня во-он тот чрезвычайно приличный молодой человек лет тридцати в светло-сером костюмчике и золотых очечках. Это мне Леня настоятельно порекомендовал обратить внимание, хотя даже и он не знал толком, кто это такой. Даже сам факт, что Леня! Феклистов! Не знал чего-то! - о многом мог бы сказать посвященному, а уж то, что какой-то хлыщ присутствовал в этом кабинете при таком разговоре… Куда реже, чем хряки, но такого рода деятели ему в последнее время тоже попадались. Очевидно, - эволюция все-таки идет даже среди руководящих форм жизни… И если допустить еретическую мысль о том, что хряки не размножаются делением, - то вполне может случиться так, что в ходе естественного отбора за какие-то десять двенадцать лет хряки будут по преимуществу вытеснены и место их займут такие вот пустотелые жестяные автоматы. Манекены. Андроиды в тоненьких очках и аккуратнейших сереньких костюмчиках. Некоторое время Гельветов, дожидаясь ухода хрякообразного Дяди Дрюни, бесплодно размышлял, будет ли от такой смены лучше, но в конце концов решил, что - будет, потому как у них костюмы красивше, а кроме того - они хотя бы в конечном итоге предсказуемы. О хряках этого сказать нельзя.

Словно почувствовав, что Гельветов думает именно о нем, непонятный молодой человек осторожно, изящно, без малейшей нарочитости - кашлянул.

- Простите, что вмешиваюсь, Андрей Антонович, но… Мне кажется, что в данном случае попытка решить проблему именно таким образом м-м-м… несколько контрпродуктивна. Уверяю вас, Валерий Владимирович - действительно очень занятый человек. Удивительно, как он успевает вести одновременно такое количество совершенно разнородных тем.

- Я вижу одно: говоря по-нашему, по-простому, с-стоит тут сявка и качает права. Выстебывается тут…

- Думаю, ваше мнение основано на простом недоразумении. Очевидно, вы просто не вполне в курсе. - Вот так вот. На общедоступный язык это должно переводиться приблизительно как: "Заткнись старый дурак, если ровно ни хрена не смыслишь". - Позволю себе предположить, что все здесь присутствующие руководствуются, в конце концов исключительно интересами дела, и для всех будет лучше, если вопрос будет решен ко всеобщему удовлетворению…

Эка сыплет! И ведь не собьется ни разу. Прямо-таки удивительно, насколько в данном случае форма соответствует фразеологии. Вежливые-вежливые, исполнительные, очень часто почти непьющие, - модный новый стиль в Подкожных Слоях, - они, похоже, знают, что делают. Хряк, сжав кулаки, издал глухое рычание, но - промолчал, а тот тем временем продолжал вить свои диковинные словесные узоры:

… Я думаю, что было бы правильно, если бы мы подыскали товарищу Гельветову подходящую по профилю производственную базу. Такую, которая нуждалась бы в самом минимальном переформировании. А что касается вас, Андрей Антонович, то ведь у вас эта проблема - не последняя? Не было бы целесообразно собрать своего рода м-м-м… портфель заказов, упорядоченный пакет проблем, чтобы новый коллектив мог бы решить их комплексно и рационально. Возможно, что в этом случае мы могли бы даже… сэкономить время.

Когда он, наконец, вышел в коридор, то почти тут же снова почувствовал взгляд, нацеленный ему аккурат между лопаток. Когда выходил - чувствовал, и еле сдержался, чтоб не оглянуться, и теперь почувствовал снова Что-то непременно будет. И действительно, не прошло и двух секунд, когда в спину ему высоко, холодно и бесстрастно прозвучало:

- Гельветов.

Молодой человек стоял на одном месте совершенно неподвижно, чуть расставив ноги и подбоченившись. Гельветов твердо решил, что - будь что будет, а он не пойдет к этому самоуверенному франту. Еще чего! Ему надо, так пусть и подходит! Но проклятые ноги как будто сами по себе понесли его по, - среднего уровня, - но все-таки ковру. Он ненавидел себя, но эти ребята слишком поднаторели в искусстве обращения с такими, как он. А его - слишком надежно обучили надлежащему поведению. Их обучили. Как бы ни на генетическом уровне. Если это так, то хорошо, что он не женат и не имеет детей. Если это так, то ему нельзя заводить детей, потому что плодить уродов - мерзость перед лицом Господа нашего.

- Слушайте, Гельветов, вы играете на грани фола. На самой грани. Не думайте, что мы можем постоянно прикрывать вашу задницу. Я сегодня и так несколько… превысил свои полномочия. Меня могут не похвалить за сегодняшнее, а зачем мне это нужно?

- Я…

- Не умничайте. Вам это совершенно не идет. Заткнитесь и слушайте, что вам говорят. Я должен настоятельно предостеречь вас от переоценки собственной персоны. В том числе - собственного ума. Вы не слишком-то хорошо ориентируетесь, с кем и чего можно. Со старым, добрым Сухановым сегодня вы были на грани. И не дай вам бог однажды ошибиться.

- У меня совершенно не было выхода.

- Зарубите себе на носу, что мне, по большому счету - плевать. Мне просто интересно, чем все это кончится. Но я, с вашего разрешения, продолжаю… Так вот, если вы думаете, что сами по себе имеете какое-то значение и хотя бы когда-нибудь сможете вести свою игру, - это ошибка. Не думайте, что вольны не делать то, чего не хотите, и, тем самым, шантажировать серьезных людей. Это глубокое заблуждение. Глубочайшее. Если возникнет нужда - будете делать. Со старанием, которого сами от себя не ожидали. Рысью. А в перерывах будете ботинки начальникам лизать. С неподдельным восторгом и глубочайшим почтением. Кое-кому из вашего брата позволяется довольно много, им вешают побрякушки и назначают академиками, но это не значит, что у них есть возможность самостоятельно решать какие-то действительно серьезные вопросы. Они дышут, как им велят. А вершить вы не будете никогда. Просто-напросто порода другая, понимаете? С этим ничего нельзя сделать. Вот вы тут, к примеру, ерепенитесь, твердость духа в себе даже предполагать изволили, а у самого уже спина мокрая, хотя уж я-то, казалось бы, что? Ничего ж ровным счетом. А ежели с настоящим человеком серьезный разговор? А? То-то же! Так что запомните, что я вам сказал, и будьте здоровы.

Здесь и сейчас, в этот миг он больше всего на свете боялся, что собеседник небрежно сунет ему два-три вялых пальца, потому что ясно понимал, что - пожмет эту барственно-небрежную руку, а пожав - сломается надолго, ежели не навсегда, но тот, либо - не сообразив, либо - по пренебрежению, руки подавать не стал, ограничившись небрежным кивком.

… А ведь пожал бы. Или, что ничуть не лучше, - устроил бы сцену интеллигентской истерической фронды, нажив себе не то, чтобы врага, а - улыбчивого экспериментатора, который будет устраивать ему всякие неожиданности, просто так, чтоб неповадно было. Вот т-тварь! Вытер об него ноги, будучи твердо уверен, что вытирает безнаказанно. Даже хуже, - зная, что безнаказанно. И ведь, если разобраться, - то кто он такой есть? Референтишко какой-нибудь у крупного начальничка, секретарь - никак не больше, потому как - возраст, - а туда же! Вот с какой стати он себя ведет так, будто самого Господа Бога за бороду держит?

… А вот с той самой, - проговорил внутри стылый голос навроде Лондоновской Белой Логики, - что порода другая. Какая порода? А такая, у которой не взмокает спина от самого обыкновенного разговора, и неважно при этом, является ли принадлежащий к ней партийным работником, торгашом или уркой. Так что не держи в кармане фигу, не трясись, воображая себе красочные картины жуткой или - красивой, или - великодушной мести. Потому что кишка тонка, так что - обтекай, утешая себя тем, что ты цивилизованный человек и не стоит обращать внимания на всяких там, и выдумывай полные Гордой Силы и язвительного сарказма ответы, которых никто никогда ни при каких обстоятельствах не услышит, придумывай - зная, что не скажешь и не отомстишь.

… Эй, - цивилизованный, а ведь здесь и сейчас - ты с удовольствием забил бы его ногами приблизительно насмерть. Удушил бы методом засовывания в дыхательное горло собственных свежеотрезанный гениталий удушаемого. После долгого, благоговейного созерцания его потрохов без малейшего колебания насыпал бы в распоротое брюхо поваренной соли нулевого помола. И за что, спрашивается? За то, что указал ему его место?

… А откуда он такой, человекознатец сраный, выискался? А что он знает? Он знает, с какой стороны у бутерброда находится масло в условиях сложившегося порядка вещей, но вот что он будет делать, если от порядка этого - останутся рожки да ножки?

… А ему, Валерику, - поделом, потому что гордыня - смертный грех. Почему грех? А потому что из-за нее можно забыть не то что себя, а - Главное: он, в отличие от гордых представителей Породы, - не сам по себе. Он чувствовал в ту ночь, да что там - чувствовал, доподлинно знал, что это - не он, это - через него, и его не больно-то оптимальным посредством. Вот счесть происшедшее чисто своей собственной заслугой, - было бы чистой воды, непростительным хамством, истинно, что гордыней, а главное - глупой, с заведомо-негодными средствами попыткой обмануть самого себя. Почему-то верхом гордыни как раз и считается - назвать себя "избранником", хотя, если вдуматься, то чего ж гордиться тем, что тебя кто-то выбрал для каких-то своих целей? Причем очень может быть так, что и выбрали-то отнюдь не в том смысле, в котором выбирают жену, а так, как хватают первый попавшийся гвоздь из стеклянной баночки, - такой же, как остальные, не кривой, - так и ладно! Сойдет!

… Вот и не будем вести себя так, как будто сами по себе, будем вести себя, как то и надлежит скромному орудию, - надежно. Старательно, но уповая на то, что избравший - не бросит однажды наугад взятый гвоздь, если не будет иметь на то особых оснований. Ежели гвоздь элементарно не согнется. А если Бог за нас, то кто против? Кажется, именно так говорили крестоносцы и конкистодоры, и, как ни крути, - а на то очень похоже, что и впрямь - за них. Из чего, в свою очередь, однозначно следует, что голубиная кротость нрава - вовсе не являлась обязательным условием божьего заступничества.

Эти, или примерно эти мысли промелькнули в его голове за считанные секунды, так, что этот блаухаунд не успел пройти и восьми шагов. Поэтому Гельветов, воспользовавшись этим обстоятельством, бросил в эту элегантно-серую спину негромкое:

- Эй!

Не поленился, подождал, пока тот в изумлении остановится, неторопливо обернется, поднимая белесую бровь как бы в усилии сообразить, что бы это могло подавать какие-то звуки там, за его спиной. Как это ни странно, но это и впрямь был Гельветов, казалось бы - проясненный раз и навсегда. И не думая подходить ближе, он с выражением скверной скуки на лице вопросил:

- Э-э-э… - простите, не имею чести знать, с кем имею дело, но я так и не понял: когда будет принято положительное решение об организации опытного производства и вообще о реорганизации согласно нашей докладной? А главное - кем?

Вот не был он никаким евреем, и евреев недолюбливал, - не зверски, до безумия, а этак - в меру, как подавляющее большинство мало-мальски приличных людей его круга. И, разумеется, как и все они, имел в своем окружении евреев, которых считал принадлежащими ему лично и не сокрушал. Очевидно, - именно кто-то из них и дал ему странноватое прозвище "Балабост", что с ихнего переводится вроде бы как хозяин, но и не вполне. И это правильно, потому что Хозяин был только один, единственный и неповторимый. А это - вроде бы как и наследник власти того Хозяина, и власть-то в каждом конкретном случае - огромная, безраздельная, - а все равно не Хозяин. А само по себе слово - хорошее, своим звучанием подходит к его облику. Очень подходящее имя для вещи архаичной, громоздкой, немного даже нелепой с виду, но при этом солидной, массивной и крепкой. Как раз для него такого, каким он стал в последние годы, когда кличка приклеилась намертво. Кто его так звал? А - все и никто конкретно, прозвище существовало вроде бы само по себе, отдельно от людей.

Вот Дмитрия Филипповича он, пожалуй, любил. Он всегда сам знал, что ему нужно делать, а присутствие его не было в тягость. В отличие от иных-прочих. Не будем показывать пальцами. А он - нет. Вот и серьезный человек, не легковесный, - ку-уда там! - а все равно с ним легко. Просьбы его выполняешь не потому только, что - надо, а потому еще, что - приятно. Чего это он там?

- … Так что мне показалось, что в данном случае только вы, с вашим авторитетом…

- Но-но, - тяжело катая во рту звуки, погрозил пальцем хозяин кабинета и, вроде бы, всего остального, того, что есть, и того, чего, вообще говоря, нет, - вечно преувеличиваешь. Сам знаешь - не люблю…

- В данном случае кажется чрезвычайно желательным, - мимоходом, как пред вступлением в холодную воду вздохнув, начал посетитель, - чтобы к обеспечению режима секретности данного дела ведомство Юрия Валентиновича имело бы только… только самое косвенное отношение.

Балабост медленно поднял голову, пытаясь осмыслить услышанное, и пока еще не осознавая, не веря в то, что он услыхал. Это - да. Это и впрямь может решить только он. И это тем более невероятно, потому что Дмитрий с Юрой - вовсе не враги, а наоборот, стремятся держаться как-то заодно. Они, да еще умница Андрей, - всегда норовят каждое серьезное дело для начала обкашлять втроем, узким своим кругом. Очень часто и впрямь поворачивают так, как решили они, и поэтому думают, что и вообще… всем тут крутят и заправляют. Смешно, но подобное мальчишеское заблуждение разделяет, в том числе и прекрасный, вполне-вполне соответствующий своей жуткой должности глава Комитета. И вот, - на тебе! Тут не подсидка, не попытка аккуратно оттереть локотком в сторону… Во всяком случае - не только. Что-то тут присутствует еще и до крайности другое, задом - наперед, совсем наоборот… Пожалуй, - раньше и вовсе невиданное.

Что он никогда не был гением, - это он и сам знал, вот только и дураком он никогда не бывал тем более. Да, в последнее время голова стала не та, мысли стали какими-то тяжелыми, - все так, но если что-то, вдруг, оказывается по-настоящему важным, - ему ведь и думать не надо. Он и так знает. Нутром чует. И уж тем более знает, чует, - пусть как хотят называют, - когда - подмахнуть не глядя, а когда - разобраться досконально. Пусть как угодно медленно, но зато - до конца. Ему торопиться некогда. Вот именно: нет времени на то, чтоб спешить с некоторыми вопросами. Например - с этим.

- Юрию Валентиновичу, - сказал он медленно и веско, с едва заметным, - для умных, - намеком на угрозу, - мы верим безусловно. Он всей своей жизнью доказал…

- Об этом и речи нет, - Дмитрий Филиппович, словно защищаясь, выставил вперед ладонями вперед обе руки, - что вы… Просто… Как бы это выразиться поудачнее? Не все можно надлежащим образом проконтролировать. Особенно в тех случаях, когда хозяйство - большое. Это не в человеческих силах. Даже не в силах такого человека.

- Ты хочешь сказать…

- Конечно. Будет знать больше десяти сотрудников - узнает тысяч пятьдесят. Весь Комитет. Среди них, - как исключение, конечно, - тоже всякие попадаются. А в данном случае этого нельзя. Совсем нельзя.

- А ты не того? Не преувеличиваешь?

- Хотел бы, - Дмитрий Филиппович помотал головой, что было на него, вообще говоря, совершенно непохоже, - да не выйдет. Потому что некуда больше.

- А как тогда? Отдел ЦК - мал, сам знаешь… Да и задачи у него другие.

- И речи нет.

- Самим военным? Так они и так уже в этом деле все под себя загребли. С ногами забрались и никого близко не подпускают. А это нельзя.

- Я так думаю, что вовсе без Генштаба в этом тонком деле обойтись не удастся, но… Нет у них полноты понимания. Того понимания.

- Ага… - Хозяин кабинета тяжело задумался, а потом, спустя довольно долгое время, - так же медленно спросил, - а у Комитета, значит, тоже?

- Вы как всегда правы. У каждого - свое непонимание. У Комитета - свое, у вояк - свое.

- Выходит, что ты один умный? Только ты у нас все понимаешь, как надо? Любого поправить и направить можешь? Может, - и меня поправишь? Если вдруг чего не пойму?

- Я к тому и веду, Леонид Касьянович, - гость, - умница, - говорил тихо, - вся беда в том, что мне самому растолковали, что и как. Раскрыли глаза, так сказать.

- Кто?!!

- С вашего позволения, - об этом чуть попозже. Молодой, не из первачей, так что вы все равно его не знаете… Я сначала даже и не понял, что он там лепечет, а когда дошло, ну, тут я по нему и врезал, как положено. Без матюков, - ему не по чину еще, - но глаза выпучил, кулаком по столу… Стал политическую близорукость клеить, идеологическую невыдержанность и непонимание линии Партии. Все, что из того еще лексикона помню, собрал, аж сам напугался.

- А Юрь Валентинычу он теперь ничего такого?

- Не-ет, - гость помотал головой, - это вряд ли. Он это, видите ли, не в первый раз. Наткнулся на мелочишку, начал копать, раскрутил такое, что было ему вовсе не по чину, сделал выводы, напугался, кинулся докладывать через голову непосредственного начальства…

- Его - поправили?

- Конечно. С тех пор он курировал что-то вроде проявлений национализма в Якутии.

- А как же он тогда…

- Так ведь Якутия же! Тогда ж никто еще ни черта не понимал…

- А-а, - проворчал Балабост, - так и не угомонился, значит?

- Он не как мы. Из знатной чекистской фамилии, смолоду жизнь не била, все на блюдечке… Но вот бывают прирожденные футболисты, а это - прирожденная ищейка. Умная. Он живет этим. Куда ни заткни, он все равно будет вынюхивать.

- Что-то я… Постой, - уж не сватаешь ли ты его на это дело?

- Сватаю. Уж больно подходящий парнишка.

- Юра будет недоволен. Очень недоволен.

- Подсластим. Формально он будет Комитету подчиняться. Но отчитываться - только перед нами.

Знаменитые на весь мир брови поползли кверху:

- Перед кем это - нами?

Но того нелегко было сбить.

- Перед Политбюро, разумеется. В вашем лице. Но и контролировать, снимать, назначать, решать вопросы обеспечения тоже будет Политбюро.

- Бюрократию разводишь, - проворчал Балабост, - комитеты плодишь…

- Утешает только, - гость тонко улыбнулся, - что это в последний раз. - И тут же стал совершенно серьезным. Дело такое. Тонкое. Он сам все объяснит в лучшем виде, тогда и присмотритесь к кандидатуре.

- Так он самый первый догадался?

- Самый.

- Других таких умных не нашлось?

- Поищем. Специалисты Генштаба все подчистят, а потом мы их тихо-онько от этого дела…

- Без смертоубийства там! А то и так кругом одни дураки.

- Ни-ни. Просто всех соберем под одну крышу.