"Граница пустоты (Kara no Kyoukai) 02 — Теория убийства" - читать интересную книгу автора (Киноко Насу)

Граница пустоты: часть 02 04

— Микия, это правда, что ты встречаешься с Рёги?

Неожиданный вопрос Гакуто заставил меня подавиться кофе, который я отхлебывал из баночки. Откашлявшись и утеревшись, я опасливо осмотрелся: класс на обеденной перемене был полон учеников. Но, к счастью, гул разговоров не позволил никому расслышать его слова.

— Ты спятил, что ли, Гакуто?!

Мой друг выглядел чрезвычайно довольным произведенным эффектом.

— А как же? Да вся школа уже в курсе, что Кокуто из класса 1-С втюрился в Рёги. Единственные, кто еще не знает — это вы двое.

Я нахмурился.

С тех пор, как я встретил Шики, прошло уже семь месяцев. На дворе стоял ноябрь, за которым маячила зима. Конечно, в том, что люди за такой срок могут хорошо узнать и даже полюбить друг друга, нет ничего удивительного.

— Слушай, Гакуто, это полная ерунда. Мы — друзья, ничего больше.

— В самом деле?

На лице моего друга с начальной школы, члена школьного клуба дзюдо, отразилось разочарование. По контрасту со своим именем, означающим — «ученый человек», он, скорее, относился к атлетическому типу. Впрочем, хорошо меня зная, он не усомнился в сказанных словах.

— Но ведь ты зовешь ее по имени. С чего бы это заносчивой Рёги спускать с рук такую фамильярность простому однокласснику?

— Чтоб ты знал, Шики не нравится, когда ее зовут по фамилии. Когда я раньше говорил Рёги-сан, она пронизывала меня таким взглядом… Знаешь, болтают, что взглядом можно убить, но когда говоришь о Шики, это становится совсем не смешно. Она сама сказала, что терпеть не может обращений по фамилии, и разрешила перейти на «ты». Но «тыкать» я не осмелился и звал ее «Шики-сан». А в итоге, раз уж она опять морщилась, — просто «Шики». Вот тебе скучная правда.

Когда Гакуто узнал, что это случилось еще в апреле, он покачал головой. Действительно, это не такое уж серьезное развитие отношений.

— Вот, оказывается, как. Никакой романтики, — с разочарованием протянул он.

Интересно, а чего он ждал?

— А что же вы тогда делали под козырьком школьного крыльца на прошлой неделе? Я-то думал… Черт, и зачем я сюда приперся? Только время потерял, мог бы слопать завтрак в своем классе.

— П-погоди… а откуда ты знаешь?!

— Я ж тебе говорил: вы двое — известные личности. Вся школа судачит о том, что вы с Рёги вместе укрывались от дождя под одной крышей в прошлую субботу. Еще бы: все, что касается Рёги, быстренько привлекает всеобщее внимание.

Мне осталось только вздохнуть. Надеюсь, Шики никогда об этом не узнает.

— Вместо того чтобы сплетничать, лучше бы учились, как следует. Занимаются в школе ерундой вместо подготовки к колледжу.

— А учителя рассказывают, что почти все наши выпускники устраиваются на теплые местечки.

Вот и доверяй после этого нашей системе среднего образования.

Но любопытство Гакуто не улеглось до конца.

— Слушай, но почему именно Рёги? Она же совсем не для тебя.

Верно. Я сразу вспомнил, как знакомые старшеклассники говорили, что мне бы больше подошла какая-нибудь тихая, нежная девочка. Гакуто явно намекал на то же самое.

Досада заставила меня выпалить то, что я говорить совсем не собирался:

— Шики вовсе не такая уж страшная!

Гакуто довольно ухмыльнулся: похоже, он специально решил меня спровоцировать.

— И ты еще имеешь наглость утверждать, что вы просто друзья? Ну-ну. Потом, она — действительно тяжелый человек. Если ты этого не замечаешь, значит, совсем потерял от нее голову.

Он имел в виду ту ледяную стену отчуждения, которой она встречала всех остальных одноклассников. И Гакуто был прав, конечно. Хотя мне вовсе не хотелось это признавать, осталось лишь кивнуть.

— Сам знаю.

— Так что же ты в ней нашел? — неумолимо продолжал допрос Гакуто. — Как она выглядит?

Безусловно, Шики была прекрасна — столь красивых и благородных девушек в нашей школе можно было пересчитать по пальцам. Но и без этого меня притягивало к ней, словно магнитом. Она… она выглядела так, словно в следующий миг могла сломаться, словно в ней могла с оглушительным звоном лопнуть натянутая струна. Нет, конечно, она не оставляла впечатления болезненности и уязвимости — в ней чувствовался крепкий стержень. Но меня не оставляло ощущение, что Шики гораздо более хрупка и уязвима, чем кажется на первый взгляд. Наверное, именно поэтому я был не в силах оставить ее одну. Смотреть со стороны на ее боль… нет, для меня это было невозможно.

— Ничего ты не понимаешь и не замечаешь. У Шики тоже есть хорошие стороны. Если бы… если бы пришлось сравнить ее со зверюшкой, я бы выбрал кролика.

Сбросив задумчивость, я прикусил язык и пожалел о сказанном.

— Да ты спятил. Она на сто процентов из кошачьего семейства. Причем, безусловно, из диких. Кролик?.. Ну, ты выдумал! Не похоже ни капельки. Представить себе Рёги, которая умирает от одиночества?!

Гакуто без всякого стеснения заржал.

Вот и неправда. Если взять глубже, она, точно кролик, не привязывается к людям, дичится, осторожно и незаметно посматривая на них со стороны. Или это замечаю только я один?

— Ну и черт с тобой. Чтобы я еще раз заговорил о девушках…

Отсмеявшись, Гакуто утер слезы и закивал:

— Нет-нет, наверное, ты все же прав. Кролик ей подходит.

— Смеешься? Наглая рожа.

— Прямо в точку. Кроме того, я вспомнил, что в нашем дурацком мире случаются такие опасные кролики, которые мигом откусят тебе башку, стоит только зазеваться.

Серьезность, которая неожиданно прозвучала в его голосе, заставила меня немного помолчать.

— Ничего себе кролик. Ты действительно так думаешь?

Гакуто кивнул.

— Конечно. Это называется: «игра с огнем».

В день, когда кончились экзамены за второй триместр, я нашел на своей парте совершенно невероятную вещь.

Это было письмо. Нет, само по себе это было не слишком удивительно. Проблема заключалась в личности автора и содержании письма. Как ни невозможно было в это поверить, оно было подписано Шики и приглашало меня на свидание.

Тон письма был ультимативным, не терпящим возражений, и даже немного угрожающим: она требовала, чтобы я отвел ее завтра куда-нибудь прогуляться. Совершенно сбитый с толку, я отправился домой, и в волнении и нерешительности не мог заснуть, словно провинившийся самурай, которому приказали совершить на рассвете харакири.

— Здорово, Кокуто!

Появившаяся, наконец, Шики энергично поприветствовала меня еще издали. Одетая в обычное кимоно и совершенно несоответствующую ему вызывающе красную кожаную куртку, она шагала по заполненной людьми круглой площадке с бронзовой собакой в центре, где мы уговорились встретиться. Но гораздо больше, чем наряд, меня поразила ее речь.

— Заждался, что ли? Извиняй, чувак. Пока смылась от Акитаки, аж вспотела.

Шики говорила, как ни в чем не бывало, хотя я буквально не мог ее узнать.

Стиль речи подошел бы какому-нибудь не слишком хорошо воспитанному парню, а не сдержанной девушке, которую я знал уже почти год. Не в силах ответить, я уставился на нее. На первый взгляд в облике Шики не было ничего необычного. Та же грациозная и стройная, немного миниатюрная фигурка… но слишком самоуверенная осанка и резкость движений были незнакомы. Ощущение скрытого от посторонних глаз, но серьезного противоречия окружило ее зыбкой атмосферой кукольного театра. Она — марионетка. Внешне безупречная, но… лишь внешне.

— Ну, что смотришь? Я опоздала всего на час, а ты уже строишь такие рожи. Какой-то ты, парень, нетерпеливый.

В устремленных на меня с незнакомым прищуром темных глазах Шики мелькнуло непонятное выражение. Коротко подрезанные блестящие черные волосы обрамляли узкое лицо с большими и выразительными глазами. И хотя сейчас в них отражался только Микия Кокуто, казалось, они смотрели намного глубже и дальше. Куда? Если бы знать…

Если подумать, я мгновенно утонул в этих глазах в тот снежный день, когда впервые встретил ее.

— Э-э… Ты… ты, в самом деле — Шики?

— Ага, — Шики засмеялась, что само по себе уже было необычно, и в ее усмешке промелькнуло что-то незнакомое и хищное. — Кто же еще? Я сама на себя не похожа? Кончай тормозить. Давай, веди меня куда-нибудь. Позволю тебе решать — цени, Кокуто.

Сцапав мою руку, Шики поволокла меня за собой. В замешательстве я даже не обратил внимания на противоречие: моими решениями здесь и не пахло, Шики твердо возглавила движение.

Мы бродили до упаду.

Шики не покупала ничего особенного, но без устали таскала меня от прилавка к прилавку, от магазинчика к магазинчику, рассматривая яркие безделушки и шмотки и отправляясь дальше, когда ей становилось скучно. Когда закончился первый зал торгового комплекса, мы отправились во второй. Мои робкие предложения посидеть в кафе или сходить в кинотеатр решительно отметались. И она была права. Я никогда прежде не видел настолько активной и энергичной Шики, поэтому просто следил за ней, как зачарованный — отправиться в такие скучные места было бы большой потерей.

Шики много говорила и выглядела возбужденной. Словно ее несла на гребне высокая волна лихорадочного воодушевления.

Магазинчики в основном предлагали разную модную одежду, и я с облегчением заметил, что Шики интересовала только женская одежда. Наконец, часа через четыре, она устала бродить по магазинам и заявила, что хочет перекусить. Мы нашли незатейливую и маленькую фаст-фудную закусочную и уселись. Шики сняла кожаную куртку и повесила на спинку стула. Ее совершенно не соответствующее обстановке кимоно вызвало удивленные взгляды, но она и не думала смущаться. Собрав всю свою храбрость, я задал мучивший меня весь день вопрос:

— Шики, неужели ты всегда так говорила?

— Вроде того. Чтоб ты знал, бессмысленно пытаться опознать человека по тому, как он говорит. Даже ты бы смог подделаться под кого-то другого.

Шики задумчиво откусила от гамбургера.

— Такого раньше не бывало. Сегодня мне впервые удалось выбраться наружу. И раньше мне ничего не нужно было говорить потому, что мы с Шики думали одинаково.

Я ничего не понял.

— Как бы тебе сказать… Это называется расщеплением личности, если по-простому. Меня зовут ШИКИ, а ее, нормальную, — Шики. Мое имя — от «плетеная ткань». Но мы с ней не разные люди, и отличаемся только порядком наших приоритетов. Иерархией интересов, можно и так сказать. И от этого невозможно избавиться.

Ее тонкий белый палец задумчиво чертил на салфетке кандзи «Шики» и «ШИКИ».

— Мне захотелось поговорить с тобой, Кокуто. Шики никак не решалась, поэтому мне пришлось сделать это вместо нее. Врубился?

— В-вроде того.

Мой ответ прозвучал неуверенно и скованно, но, на самом деле, я уже чувствовал, что это правда. Такое уже случалось. Еще до старшей школы я встретил Шики — тем незабываемым зимним вечером с медленно падающим снегом. Но когда я заговорил с ней после церемонии поступления, она сказала, что ничего не помнит. В то время я решил, что она терпеть меня не может и не желает разговаривать. Теперь все обретало новый смысл.

Более того. Проведя с ней целый день, я с уверенностью мог сказать, что она — настоящая Шики. Если верить словам Шики, то есть — ШИКИ — они отличались только манерой речи, но действовали одинаково. Они были настолько похожими, что мне было очень трудно найти различия.

— Но зачем ты мне говоришь?..

— Все равно не получилось бы скрываться от тебя и дальше.

Шики поднесла к губам стакан и глотнула через соломинку, быстро выпустив ее — она не любила холодного.

— Если честно, я — дух противоречия, живущий в Шики. Ее отрицающий импульс. Импульс, которым она отражает поползновения из внешнего мира. До сих пор она не направляла его на кого-то конкретного, поскольку Рёги Шики еще никогда никем не интересовалась.

ШИКИ говорила — или говорил? — небрежно, продолжая потягивать из соломинки. Но я замер, не в силах двинуться, словно околдованный этими бездонными черными глазами.

— Но не переживай, я — все та же Шики. И только говорю то, что думает Шики. Ну, разве что другими словами. Хотя, в последнее время мы начали слегка расходиться. Поэтому не воспринимай все мои слова всерьез.

— Расходиться?.. Хочешь сказать, вы с Шики… ссоритесь?

— Да нет. Как ты себе представляешь ссору с самим собой? Что бы я ни делал, мы оба этого хотим, и жаловаться не приходится. Кроме того, как бы я ни пытался встрять, телом командует Шики. Поэтому я здесь только потому, что она была не против. Ха, но потом наверняка пожалеет об этом разговоре. Сама бы она ни за что не решилась, понимаешь?

Я кивнул, и ШИКИ засмеялась.

— Ты сообразительный, и мне это нравится. А вот Шики от этого не в восторге. Врубился, что я имею в виду, говоря о расхождении?

…Что она имеет в виду? Шики не нравится то, что я немного понимаю ее? Или она недовольна тем, что ей невольно импонирует мое понимание. Если подумать, то скорее второе.

— Ладно, хватит сказок на сегодня, — неожиданно поднявшись, Шики сунула руки в рукава кожаной куртки. — Бывай здоров. Ты мне нравишься, и мы снова встретимся. И довольно скоро.

Звякнув об столик монетками за гамбургер, ШИКИ, не задерживаясь, исчезла в толпе.

Расставшись с Шики, я направился домой по темной улице. Солнце уже садилось, и на улицах было совсем немного прохожих. Надо полагать, из-за серийных убийств.

Дома я обнаружил своего кузена, братца-Дайске. Разговор с ШИКИ меня странным образом вымотал, и я прошел прямо к котацу[8] и шлепнулся на подушку перед ним. Длинноногий братец-Дайске занял своими ходулями все место под котацу, и мне пришлось молча побороться, чтобы засунуть пятки в тепло. Но прилечь и расслабиться так и не удалось. Взяв со стола мандарин, я поинтересовался:

— Что ж ты не на работе, Дайске?

— А вот так вот. Нет даже времени забежать домой и соснуть. Дай, думаю, загляну к вам в гости, все равно через час обратно на дежурство. Пять человек прирезали за три месяца, конечно, у нас все стоят на ушах.

Братец-Дайске — полицейский. Совершенно неподходящая работа для такого лентяя.

— И как движется расследование?

— Ни шатко, ни валко. До сих пор мы тыкались без улик в потемках, но в последний раз убийца все же оставил нам подарочек. Специально, небось.

Дайске поднял лицо и серьезно глянул на меня.

— Не вздумай болтать, это информация для служебного пользования. Говорю только потому, что для тебя это может оказаться важным. Ты же помнишь, что я рассказывал про первую жертву?

Слушая его пространное описание второго и третьего убийства, я мог только надеяться, что остальные полицейские не так легко расстаются с секретной информацией.

Тело второй жертвы было рассечено пополам, от головы до промежности — какие оружие было использовано, никто так и не понял. Одна из половинок была прилеплена к стене.

У третьего человека были ампутированы все конечности, а обрубки оказались сшиты между собой — руки к ногам.

Четвертый был изрезан на куски, и на них отпечаталось какое-то круглое клеймо, эзотерический символ.

Пятая жертва превратилась в жуткую свастику, сложенную из отрезанных рук и ног.

— Убийца совершенно ненормальный, — пробормотал я, борясь с подступившей тошнотой. Дайске кивнул:

— Чтобы это понять, не нужно быть семи пядей во лбу. Ну, а ты что об этом думаешь, в целом?

— Меня спрашиваешь? Ну, возможно то, что все они были рассечены на части, имеет значение, ведь это характерно для каждого случая. Кроме того…

— Кроме того?..

— Мне кажется, убийца все глубже погружается в пучину безумия. И следующие жертвы могут быть не только на улице.

— Ты, прав, наверное. О-хо-хо, — Дайске устало прикрыл глаза ладонями.

— У него нет никакого нормального мотива и никаких правил. До сих пор убийства случались на улице, в безлюдных местах, но, если он никого не встретит, то может пойти и дальше — вломиться куда-нибудь. Лучше бы вашему начальству подумать об этом и принять меры.

— Кстати… — Дайске дипломатично сменил тему, — вот это мы нашли рядом с пятой жертвой.

Он положил на стол четкую фотографию жетона нашей школы. Многие относились к этим значкам несерьезно, учитывая, что от нас не требовали даже носить форму, но в правилах было написано, что полагается закрепить его на одежде, отправляясь в школу.

— Не знаю, то ли убийца не заметил пропажи потому, что дело было в траве, то ли он нарочно оставил его там. В любом случае, это что-то означает. Придется мне к вам наведаться в ближайшем будущем.

Мрачно нахмуренные брови Дайске сделали это предупреждение еще более зловещим.

Зимние каникулы пролетели, словно вспышка. Единственное, что заслуживает упоминания, это то, что мы вместе с Шики сходили в святилище на Новый год. Все прочие будничные и нормальные события моментально изгладились из памяти.

Когда начался третий триместр, Шики замкнулась еще больше. Даже я отчетливо ощущал ауру резкого отторжения, стоило к ней приблизиться.

После окончания уроков, когда классная комната осталась пустой, я нашел там одинокую Шики. Она не двигалась и ничего не делала, только молча смотрела в окно. Она выглядела настолько хрупкой и печальной, что я, не в силах оставить ее одну, без приглашения уселся за соседнюю парту. Мы молчали.

Ранний зимний закат окрасил тихий и пустой класс тревожными багровыми красками. Среди красных и черных теней ШИКИ, сложив руки на груди и прислонившись спиной к окну, небрежно спросила:

— Я не говорила тебе, что ненавижу людей?

— Впервые слышу. Это правда?..

— Да. Шики ненавидит людей. Она всегда была такой, с самого детства. Знаешь, дети доверчивы и ничего не понимают. Ребенком ты думаешь, что весь мир любит тебя. Безо всяких условий, просто потому, что ты любишь людей, они должны любить тебя в ответ. Об этом не задумываются, но это именно так.

— Ты права. Дети не привыкли сомневаться. Вспоминаю себя, как я любил и требовал любви в ответ. Единственное, чего я тогда боялся — это призраков. Теперь боюсь людей.

ШИКИ согласно кивнула.

— Но это очень важная вещь, Кокуто. Дело в чистоте и невинности. Когда ты маленький, то думаешь только о себе, и не умеешь замечать злых и испорченных мыслей, которые люди прячут глубоко в сердце. И пусть ты ошибаешься по отношению к некоторым, искренняя любовь родителей, в которой ты купаешься, учит тебя быть добрым и к другим людям. Ведь люди могут выражать только те чувства, с которыми знакомы.

Закат наложил красный макияж на ее лицо. В этот миг я не мог понять, кто говорит — Шики или ШИКИ. Впрочем, по большому счету это было и не важно, и я снова затаил дыхание, слушая монолог Шики.

— Но я была не такой. Я была не одна, с самого рождения. Внутри у Шики прятался ШИКИ, и она слишком рано поняла, что люди не так просты, как кажется. Она узнала, что все мыслят по-разному и вовсе не обязательно любят ее только за то, что она существует. Познав еще ребенком, какими уродливыми и страшными могут быть мысли других людей, она физически не могла полюбить их. Самое лучшее, чего они заслуживали по ее мнению — это холодное презрение. Она росла, стараясь не видеть окружающих людей. Единственное чувство по отношению к ним, которое знала Шики — отторжение. Ей не суждено избавиться от него.

Не знаю почему, но, глядя в глаза ШИКИ, я едва не заплакал. Сердце придавила свинцовая тяжесть. Она ненавидит людей?..

— Но… неужели ей не было одиноко?

— С чего бы? У Шики есть я. Конечно, оставшись один — взвоешь. Но она не была одна. Отгородившись от людей, закрывшись в прочном панцире, она не осталась одна.

Голос ШИКИ звучал решительно и твердо. Я не заметил ни следа неуверенности, ни капли обмана — ситуация его вполне устраивала.

Но неужели?..

— Но с недавних пор Шики начала вести себя странно. Я — неотъемлемая ее часть, но она неожиданно попыталась отречься от меня. Не понимаю. Отторжение, противоречие — это моя прерогатива, Шики же должна была лишь соглашаться, лишь принимать. Что бы это значило?

Резкий сухой смешок, который издала ШИКИ, отразился от стенок пустого класса. На губах мелькнула горькая усмешка. Или, может быть, — циничная?

— Кокуто, тебе никогда не хотелось кого-нибудь убить?

Алая маска, в которую превратилось ее лицо в последних лучах умирающего солнца, заставила мое сердце дрогнуть.

— Так далеко я не заходил. Максимум — врезать по морде.

— Понимаю. Но для меня — это единственное желание. Единственное.

Ее голос снова породил странное эхо.

Слова застряли у меня в горле.

— Ты уже слышал. Люди возвращают другим только те чувства, которые сами испытали. Я стою по ту сторону всех запретов и табу. Наши с Шики приоритеты полярно отличаются. Во мне находят жизнь все порывы, подспудно подавляемые Шики, — в этом причина и смысл моего существования, и я прекрасно это знаю. Бесконечное убийство собственной воли, удушение темной стороны, которую зовут ШИКИ — меня. Мне приходилось убивать себя снова и снова, тысячи тысяч раз. Понимаешь? Убийство — моя стихия, я больше ничего не знаю и не могу. Только убивать.

Она повернулась спиной к окну и мягкими шагами направилась ко мне. Неожиданно меня по коже продрал мороз. Почему?.. Как может беззвучно приближающаяся ко мне девушка внушать столь леденящий ужас?

— Ты понимаешь, Кокуто? Что убийство означает для Шики?

Она остановилась рядом, совсем близко и прошептала:

— Уничтожение всего, что пытается открыть ее ракушку. Примитивная самозащита.

На губах ШИКИ расцвела непонятная улыбка. Улыбка, с которой все сводят к шутке. Но можно ли назвать шуткой эти слова?

Дверь класса захлопнулась за ее спиной.

Когда на следующий день во время обеденного перерыва я позвал Шики перекусить, ее брови удивленно взлетели вверх. Впервые с тех пор, как мы познакомились, я видел ее пораженной до глубины души.

— Ты в своем уме?..

Тем не менее, она приняла предложение, указала в сторону крыши и молча последовала за мной. Я чувствовал спиной ее буравящий взгляд. Она сердится на меня? Еще бы, сомнений тут быть не может!

Конечно, даже я понял, что означали ее вчерашние слова. Последнее предупреждение, не больше, не меньше. Шики прямым текстом заявила, что мне будет плохо, если я не вниму предупреждению и не перестану общаться с ней.

Но она не понимала главного. Она говорила мне это с первой минуты нашего знакомства. Каждым своим словом и движением. И я уже давно привык.

На крыше мы были одни — больше ни души. Январский холодный ветер не располагал к перекусам на свежем воздухе.

— Бррр, холодно. Не хочешь пойти еще куда-нибудь?

— Нет, мне здесь нравится. Если предпочитаешь другое место — не стесняйся, иди.

Официально-вежливый тон Шики лишь заставил меня наклонить голову и присесть под стеной, где не так дуло. Повисло молчание. Я уже прикончил второй бутерброд, но Шики даже не разорвала обертку на своем.

— Зачем ты опять заговорил со мной?

Ее голос был едва слышен, и я даже не совсем понял, что она обращается ко мне.

— Ты что-то сказала, Шики?

— Я хочу знать, почему ты так неосторожен.

Теперь ее взгляд пронзил меня, словно копье.

— Что-то новенькое. Меня обзывали наивным и слишком прямодушным, но вот неосторожным — еще ни разу.

— Тебе льстили.

Неловкая шутка даже не поцарапала броню ее ледяной уверенности и враждебности. Шики резко дернула рукой, располосовав упаковку сандвича с яйцом. Раздирающий хруст отдался в морозном воздухе, и она молча впилась зубами в бутерброд. Поскольку я уже управился, то решил поддержать беседу — такое молчание плохо действует на пищеварение.

— Ты, кажется, немного злишься?

— Немного?! — новый убийственный взгляд немедленно заставил меня пожалеть о сказанном. От такого пищеварению лучше не станет. Но Шики уже прорвало, и в ее голосе чувствовалось кипящее высоким градусом раздражение.

— Не понимаю отчего, но меня почему-то страшно раздражает твое присутствие. Почему ты не отстанешь от меня? Я же сказала вчера прямо — как ты можешь не понимать?!

— Я тоже не знаю, в чем дело. Мне хорошо с тобой, но если ты спросишь почему, я не отвечу. А что касается вчерашнего разговора, то я склонен смотреть на вещи с оптимизмом.

— Кокуто-кун, ты понимаешь, что я — не нормальный человек?

Единственное что я мог сделать — кивнуть. Расщепление ее личности было очевидно, и, конечно, это было совершенно ненормально.

— Да, не нормальный.

— Прекрасно. Тогда ты должен понять и то, что я не из тех, с кем ты можешь нормально дружить.

— Нормальная или ненормальная, честно говоря, меня это совершенно не волнует, когда я с тобой.

Шики замерла. Словно время остановилось. Словно она забыла, как дышать. Прошла минута.

— Но я не могу стать такой как ты.

Выговорив это, Шики провела рукой по волосам. Широкий рукав кимоно соскользнул вниз, и я увидел плотно замотанный вокруг ее запястья, у правого локтя, бинт. Белый и свежий бинт.

— Шики, эта рана…

Она не дала мне шанса закончить, резко поднялась и безжалостно проговорила:

— Раз ты не понял слов ШИКИ, я скажу сама.

Ее взгляд устремился к холодным далям за обрезом крыши, минуя меня.

— Если так пойдет и дальше, это может кончиться тем, что я убью тебя.

Ответа на эти слова я подобрать так и не смог.

Шики давно уже ушла, оставив обертку на голом бетоне. Я машинально подобрал ее и пробормотал себе под нос:

— Гакуто попал в точку.

Да, если вспомнить тот разговор с Гакуто… я — дурак, точно как он и говорил. То, что Шики отвергла меня, уже не имело никакого значения. Наоборот, ее резкие слова словно прочистили мне мозги. Причина, по которой мне было хорошо с Шики, стала кристально ясной.

— Я сошел с ума уже давным-давно.

Я так любил Шики, что даже ее слова о том, что ей хочется убить меня, не заставили меня отступить.

Это было первое воскресенье февраля. Проснувшись, я вышел в гостиную. Братец Дайске уже собирался уходить.

— Ого, ты здесь, оказывается?

— Здорово. С вечера зашел к вам соснуть, потому что последний поезд уже ушел. А теперь опять на работу. Завидую вам, школярам, у вас, если пообещали каникулы, то так и будет. О-хо-хо.

Вокруг глаз его темнели круги. Типичный хронический недосып. Могу поспорить, он опять по уши в делах, связанных с новой информацией о серийном убийце.

— Кажется, ты собирался зайти в мою школу. Что же тебя не видать?

— У нас все началось сначала. Если честно, три дня назад случилось шестое убийство. Жертва отчаянно сопротивлялась, и мы нашли на ее ногтях кровь кусочки кожи убийцы. У женщины были длинные ногти, и она царапалась как кошка. Сантиметра три кожи содрала с руки маньяка.

Это была новость — ни по телевизору, ни в газетах еще ничего не сообщали. Но я похолодел по совершенно другой причине. Наверное, потому, что за последние несколько дней с губ Шики несколько раз сорвалось это зловещее слово. «Убийство».

Иначе с чего бы еще мне вдруг представилось на мгновение: что, если Шики — убийца?

— Содрала?.. Ты имеешь в виду, что убийца был ранен?

— Точно. Не себя же она царапала? Криминалисты уже выяснили, что содранная кожа — с руки, примерно около локтя, и установили группу крови. Теперь ему конец.

Братец-Дайске ушел, Ослабшие ноги подкосились, и я плюхнулся в кресло. Три дня назад — в тот день мы с ШИКИ говорили в кровавом свете садящегося солнца. И на следующий день я увидел на ее руке бинт у локтя.

Только около полудня мои беспорядочно кружащиеся мысли приняли более-менее внятную форму. Сидеть и терзаться бессмысленно, я должен просто пойти к Шики и спросить ее. Когда она скажет, что все это не имеет к ней никакого отношения, тяжесть свалится с моего сердца.

Пролистав школьный список адресов, я нашел адрес Шики. Ее родовой дом располагался в пригороде, всего в одной остановке на электричке от моего.

Когда я, наконец, нашел обширное владение в путанице переулков, солнце уже село. Традиционную японскую усадьбу окружала бамбуковая роща. С того места, где я стоял, невозможно было оценить размеры усадьбы. Лучше всего для этой цели подошел бы самолет, откуда можно было бы взглянуть сверху вниз. Пройдя по мощеной булыжниками извилистой дорожке среди густых стен бамбуковых зарослей, я оказался перед высокими и массивными воротами. Современный интерком, приделанный к темному древнему дереву воротных балок, вызвал некоторое облегчение. После того, как я нажал кнопку и изложил свои намерения, появился мужчина лет тридцати в строгом черном одеянии. Акитака, слуга Шики, вежливо представился непрошенному гостю, но сообщил, что, к сожалению, госпожа отсутствует. От предложения подождать я отказался. Если честно, мне не хватило храбрости ступать за порог этого древнего дома в одиночку.

Солнце скатилось за горы, и мне ничего не оставалось, как побрести домой. Но едва я подошел к станции, как нежданно-негаданно налетел на одного из знакомых старшеклассников. Сэмпай[9] позвал меня поболтать и перекусить в ближайший ресторанчик, где мы и посидели весьма уютно до десяти часов. Мне, как школьнику, пора уже было отправляться домой, и я распрощался. Но расстаться с ним было непросто, и билет на электричку я купил уже около одиннадцати. Занеся ногу на ступеньки платформы, я вдруг остановился. Никак не получалось отделаться от назойливой мысли. Вернулась ли Шики домой?

— Что я творю?.. — пробормотал я, уже шагая прочь от станции по совершенно безлюдным в этот час улочкам жилого района. Незнакомые заборы и палисадники, страшноватый дом Шики… почему же я торопливо иду, почти бегу туда? Я не мог понять себя. Очевидно, что увидеть ее в этот поздний час не удастся… но, может быть, свет в окнах ее дома немного облегчит свинцовую тяжесть на сердце?

Продираясь через промозглый туман, я вышел на какие-то задворки и снова наткнулся на густые бамбуковые заросли. Узкая дорожка вела сквозь них, и там не было ни единого фонаря. Только слабый лунный свет рисовал очертания мостовой и колоннады тонких стволов. Ветра не было, и бамбук застыл в мертвом молчании.

Случайная мысль о том, что я тоже могу оказаться жертвой нападения в этом глухом месте, начала подспудно прогрызать себе дорогу. Как я ни старался отделаться от нее, воображение разыгралось и принялось подбрасывать картины одна страшнее другой. Действительно, ведь ребенком я боялся призраков. Что же, тени в бамбуковом лесу вполне могли сойти за них… но теперь я гораздо больше боялся людей. Пугали не глубокие тени, а тот, кто мог прятаться в них.

Когда же выдуманные призраки успели превратиться в реальных и страшных людей?..

Чем больше я пытался успокоиться, тем сильнее неконтролируемый страх сжимал горло. Ледяные коготки пробежали по спине… я уже больше не мог думать ни о чем другом. Да, ведь Шики говорила что-то о чувстве, от которого невозможно избавиться. Что же это было?.. Еще не успев вспомнить, я инстинктивно остановился, увидев что-то на дорожке впереди.

Ноги словно приросли к земле. Все мысли ухнули в пустоту, мой мозг просто прекратил работать, оставив только пустой мерцающий экран.

В нескольких шагах впереди из тьмы проступил белый силуэт. Белое кимоно словно плавало на бархатно-черном фоне. Белое кимоно, испещренное красными точками. Они на глазах множились, расползались и увеличивались. Наверное, потому, что прямо перед девушкой, одетой в белое кимоно — я узнал ее это, была Шики — лежал темный предмет, фонтанирующий черно-красной жидкостью.

Нет, постойте… это был не предмет. Это было мертвое тело.

Слова застряли у меня в горле. Впрочем… впрочем я и не собирался кричать или звать на помощь. Странно, но я не чувствовал особенного удивления. Сказать, что я поражен до глубины души, было нельзя. В моем пустом черепе не осталось ни единой мысли… но образ Шики, неподвижно стоящей над мертвым человеческим телом почему-то показался смутно знакомым. Я… думал об этом раньше? Представлял себе? Откуда?.. Не может быть.

Человек умер буквально несколько секунд назад, иначе кровь не била бы с такой силой из рассеченных артерий. На его шее зияла разверстая рана, а грудную клетку пересекал страшный косой разрез. Увядающие кровавые фонтанчики и так могли заставить любого наблюдателя потерять сознание, но гротескно выпирающие из рассеченной груди влажно поблескивающие внутренности превратили жертву в нечто, что мозг отказывался воспринимать, как человека. Скорее представлялось скользкое примитивное существо, пытающееся трансформироваться в человеческую форму. Поддельное сходство создавало такое жуткое впечатление, что взгляд невольно скользил прочь, а мозг отказывался воспринимать… Нормальный человек не вынес бы этой картины, но Шики спокойно стояла, не отрывая взгляда от мертвого тела. Кровавые капли пятнали ее призрачно-белое кимоно.

Капли, словно алые бабочки.

Алые бабочки, расправляющие крылышки на лице Шики.

Забрызганное кровью, незнакомое и искаженное лицо.

Ужас… или экстаз?

Шики… или ШИКИ?

Бессильная попытка заставить двинуться перехваченное горло, выдавить какие-то слова лишь заставила меня упасть на колени. Меня вывернуло наизнанку. Вырвало всем, что оставалось в желудке. Меня тошнило, пока не осталась только желчь и желудочный сок, но и тогда я не мог остановиться, словно пытаясь избавиться от глубоко засевшей внутри меня страшной картины. Но это было невозможно. Даже сквозь пелену навернувшихся на глаза слез я видел расползающееся черно-красное пятно, а ошеломляюще резкий запах крови словно въедался в мой отказывающийся работать мозг.

Наконец, Шики почувствовала присутствие постороннего. Ее голова повернулась, а взгляд тяжело уперся в меня. Губы на не отражавшем никаких чувств, застывшем лице дрогнули и исказились. Это была улыбка. Чистая, невинная улыбка. Улыбка, напомнившая мне о матери. Улыбка, настолько несоответствующая этому месту, что… меня пронизала отчаянная дрожь.

Она шагнула ко мне, и в этот же самый миг мое потрясенное сознание стало гаснуть. Последним, что я запомнил, были ее негромкие слова:

— Тебе нужно быть осторожнее, Кокуто-кун. Дурные предчувствия притягивают нехорошую реальность.

Безо всякого сомнения, я поступил глупо. Старался не думать о кошмарной реальности, пока она не предстала перед моим потрясенным взором.

В школу на следующий день я так и не попал. Полицейский обнаружил меня на месте преступления, неподвижно стоящим с остановившимся взглядом и доставил в участок для допроса.

Кажется, я в течение нескольких часов не мог выговорить ни слова. Я пришел в себя часа через четыре, не раньше. Наверное, предохранители в моем мозгу не выдержали нагрузки. Пока я очнулся, пока тянулся допрос, пока меня отпустили, прошло много времени, и идти в школу было уже поздно.

Способ, которым было проделано убийство, не давал возможности убийце избежать кровавых пятен на одежде. К счастью, на мне ничего не было. Кроме того, допрос прошел довольно гладко еще и потому, что я оказался родственником Дайске, а не совсем посторонним человеком. Братец-Дайске настоял на том, чтобы отвезти меня домой, и мне не осталось другого выбора, как согласиться.

— Значит, ты никого не видел, Микия?

— Не приставай. Я уже сто раз сказал, что не встретил ни души.

Хмуро глянув на Дайске, я устало откинулся и утонул в мягком сидении.

— Понятненько. Черт! Нам бы здорово помогло, если бы ты застал и разглядел убийцу… хотя нет, вряд ли бы он позволил тебе уйти живым. Мне лично не хотелось бы, чтобы братца прирезали, поэтому придется смириться с тем, что ты ничего не видел — я даже рад.

— Не очень-то ты хороший полицейский, братец-Дайске.

Я ненавидел себя за то, что оказался способен отвечать ему в таком нормальном тоне. Совесть жестоко казнила меня, называя лжецом. Трудно было поверить, что я смог врать, не моргнув глазом, особенно учитывая то, что мы обсуждали тяжкое преступление и касающееся его полицейское расследование. Если я не покаюсь и не выложу правду, все может обернуться еще хуже, но… но я все равно не проронил ни слова о том, что видел Шики на месте преступления. Дайске продолжал:

— Ну и ладно. Я все равно рад, что ты в порядке. И каково впечатление от первого трупа?

Обычная полицейская бесчувственность. Впрочем, врачи говорят так же цинично и жестоко.

— Ужасно. Больше не хочу.

— Тебе еще повезло. Обычно он обращается с жертвами куда как хуже. Не переживай.

Не переживать?! Если бы я мог!

Дайске продолжал:

— Однако же, как тесен мир. Я и не знал, что ты знаком с наследницей клана Рёги.

То, что для него выглядело забавным курьезом, повергло меня в еще большее отчаяние. Случившееся по соседству от усадьбы Рёги убийство полиция классифицировала как работу все того же серийного убийцы, и на этом расследование фактически застопорилось. Полицейским позволили лишь заглянуть на территорию усадьбы и быстро выпроводили — семья Рёги была весьма влиятельной. Как было записано в протоколе, убийство произошло между одиннадцатью и двенадцатью ночи третьего февраля, в воскресение, и единственным свидетелем был Кокуто Микия. Однако там же отмечалось, что свидетель появился уже после того, как произошло убийство, и впал в состояние шока при виде сцены преступления. Ни в моих показаниях, ни в показаниях представителей клана Рёги не было ни единого слова о Шики.

— А вы не пытались разнюхать что-нибудь о Рёги или допросить их людей?

Братец-Дайске покачал головой:

— Наследница ходит в ту же школу, что и ты. Но когда я попробовал узнать о ней побольше, то получил отказ. Их не интересует то, что происходит за пределами их дома. Правда, я и не думал, что кто-то из Рёги замешан в этом деле.

— Почему ты так решил?

Опасный вопрос вырвался у меня непроизвольно. Хотя я и подшучивал на Дайске, его профессиональному чутью вполне можно было доверять. Коллеги-полицейские тоже высоко ценили его, и я подумал, что для него естественно будет заподозрить Шики. Особенно если вспомнить улику с прошлого места преступления.

— Да как тебе сказать… сам подумай, неужели такая молодая и красивая девушка может бродить по ночам с ножом в руке? Смешно, верно? Для любого настоящего мужчины ответ очевиден.

И с чего же ему пришло в голову стать полицейским? Впечатление не обманывало, братец-Дайске — еще более легкомысленный, чем я.

— Все ясно. С таким тонким знанием женских характеров ты вечно останешься холостяком.

— Хамишь. Законопатить тебя в узилище, что ли?

Он шутил, конечно, да и меня бы все равно скоро отпустили за отсутствием улик. Но вот с его мнением я готов был согласиться. Пусть я и не обладал таким опытом и интуицией, я тоже был уверен, Шики — не убийца. Даже если она сама признается, я все равно бы не поверил — и ничто не заставило бы меня изменить точку зрения. И теперь я знал, что нужно делать.

Разгадка преступления близилась.

Но убийца больше не заявил о себе до того дня, три года спустя. В тот день уже казалось, что это совсем не имеет ко мне отношения.

Первый и последний раз, когда Шики и я оказались бок о бок в самой гуще событий.