"Кинжал Медичи" - читать интересную книгу автора (Уэст Камерон)

Глава первая

Просторный кабинет отца. Я сижу на черном кожаном диване, откинувшись на спинку, похожую на гигантскую подушечку жевательной резинки «Чиклетс». Отец в кресле за своим столом. Подался вперед, напряженно вслушивается в голос, исходящий из динамика громкой телефонной связи. Одна рука подпирает лоб, другая нервно сжимает карандаш.

Голос в телефоне принадлежит лейтенанту береговой охраны Гектору Камачо.

— Я очень сожалею, сэр, — произносит Камачо с профессиональным спокойствием, — но мы прочесали все в радиусе почти ста миль.

Отец морщится, как будто наступил на канцелярскую кнопку.

— И ничего?

— Ничего, сэр.

— Боже, какой ужас! — Пот выступил у отца над верхней губой.

— Доктор Барнетт, — говорит Камачо, — попытайтесь успокоиться. Мистера Грира… хм… уже не вернешь…

— Генри! — вскрикивает отец, как будто спохватившись. — Боже мой… Генри.

Я знаю, что Генри Грир — это пилот, который должен был доставить из Франции страницу из знаменитых тетрадей Леонардо да Винчи.

— Он был вашим родственником? — спрашивает Камачо.

— Но ведь это же самолет, — устало произносит отец, не обращая внимания на вопрос. — Он не может пропасть просто так.

— Самолет упал в море, сэр. И скорее всего затонул на большой глубине.

Отец разламывает желтый карандаш и смахивает половинки на пол.

— Боже!

Я сжимаюсь на диване. Мне страшно. Хочется уйти, но я остаюсь.

— Я вам очень сочувствую, — говорит Камачо.

Отец молчит почти минуту, и я наконец соображаю, что он плачет. У меня тоже на глаза наворачиваются слезы.

Из небольшого динамика раздается голос Камачо:

— Доктор… хм…

— Если найдете что-нибудь, — в отчаянии произносит отец, — что-нибудь… кусочек бумаги, обрывок…

— Конечно, сэр.

— В общем, любую бумажку.

— Если что-нибудь обнаружится, сэр, мы вас сразу же известим.

Отцу удается взять себя в руки.

— Спасибо, лейтенант, — говорит он. — До свидания.

— До свидания, сэр, — говорит в ответ Камачо и разъединяется.

Отец долго смотрит на замолкший динамик. Я встаю, подхожу к нему сзади, кладу руку на плечо. Его рубашка влажная от пота.

— Папа.

Он медленно поднимает голову, смотрит на меня сквозь слезы, шепчет:

— Это потеряно, сынок. Потеряно.

Июльские ночи в Джорджтауне влажные и душные. Иногда, после того, как мама с папой уходили, закрыв за собой дверь, я вставал, залезал на подоконник и высовывал голову в ночь. Но вскоре приходилось закрывать окно — в комнату налетали москиты. Я ложился в постель и ждал, когда восстановится кондиционированная прохлада.

В тот вечер, через неделю после гибели самолета, на маме был легкий голубой халат. Она наклонилась, источая аромат своего (и моего тоже) любимого абрикосового мыла фирмы «Казуэлл-Масси». Глаза у нее сегодня были печальные.

— Я постелила тебе свежие простыни. Правда приятно?

Сегодня мне было не так приятно.

— А папа придет меня поцеловать перед сном?

Мама вздохнула:

— Нет, миленький, сегодня папа не придет. Он… по-прежнему очень расстроен.

— Но это же несчастный случай. Папа не виноват.

— Конечно, но… — Она села на край постели, положила руку мне на грудь. — Папа считает себя ответственным за это. Он купил для музея страницу из записок Леонардо. Мог поехать за ней сам, но послал курьера. Папа сильно переживает.

С полминуты в комнате был слышен только ровный гул кондиционера.

Я вздохнул:

— Теперь уже, наверное, никто не найдет Кинжал Медичи, который спрятал Леонардо.

— Да, милый. — Мама едва сдерживала слезы. — Мир лишился бесценной реликвии.

— Жаль, что мне всего одиннадцать, мама.

— Нет, сынок, тут уже никто помочь не сможет. Реликвия пропала безвозвратно. А теперь закрой глаза. И постарайся во сне увидеть персик.

Она поцеловала меня в щеку.

— Большой персик, — пробормотал я, вдыхая ее аромат.

Мама остановилась у двери, щелкнула включателем.

— Пусть во сне у Реба…

— …затанцуют добрые тени, — закончил я наш маленький ритуальный стишок.

Она неслышным шагом двинулась по коридору. Старые половые доски поскрипывали в обычных местах.

Завтра я проснусь, и все будет в порядке. Все будет в порядке. Жаль, что я не смог сам полететь на самолете и привезти папе эту страницу… Но завтра все будет в порядке. Все.

Мне снился костер в лесу, в котором весело потрескивали веточки. А потом закричала мама, и я проснулся. За окном было как-то странно светло. Неужели и вправду кто-то развел костер? Мама закричала снова. Я почувствовал запах дыма и наконец осознал, что горит наш деревянный дом. Где-то внизу с треском лопнуло окно. Из-под двери пополз дым.

— Мама! Папа!

Я спрыгнул с постели на необычно теплый ковер, подбежал к окну, распахнул, сорвал защитную сетку. Дом со всех сторон лизало жадное пламя. Я посмотрел наверх и увидел, что горит крыша, выстреливая в ночное небо снопы искр. Рев пламени перекрыл вой пожарных машин. Где-то в коридоре мама по-прежнему выкрикивала мое имя.

— Мама! — завопил я, перекидывая ноги через подоконник. Ухватился что есть сил за раму и оглянулся на дверь, ожидая чего-то, сам не зная чего. Руки дрожали, но я держался крепко.

В тот момент, когда пожарная машина выскочила на нашу узкую улицу, дверь моей комнаты с треском распахнулась, и я увидел маму. В коридоре вовсю бушевало пламя. Ночная рубашка на ней горела. Встретившись со мной взглядом, она пронзительно вскрикнула:

— Реб! Прыгай!

Снизу кричали пожарные, но я смотрел на маму. Она протянула руки, сделала два шага ко мне, и вдруг дом содрогнулся. Это рухнула крыша. Горящие доски, стропила с ужасным треском посыпались вниз, унося с собой мою маму в вечность.

Я замер на секунду, затем приподнялся и прыгнул. Упал на небольшую травянистую лужайку, перевернулся, ударившись о высокий вяз рядом.

А потом шум затих, и все вокруг стало черным.

Фамилию доктора, который рассказал мне о гибели родителей, я не запомнил. У него был низкий голос и ярко-синий галстук с золотистыми морскими коньками.

— Мне очень тяжело сообщать тебе это, сынок, — прошептал он.

Я уныло смотрел на странные существа, плавающие на его галстуке, с изогнутыми хвостами, завидуя их шелковой безжизненности.

Он захватил мое лицо холодными пальцами, звучно сглотнул и еще раз мягко произнес, почти плача:

— Мне очень тяжело сообщать тебе это, сынок.

Наверное, он был очень добрый человек. Мне тогда стало его немножко жалко: ему приходится сообщать мне такое горестное известие. Впрочем, для меня это не было новостью. Мама погибла на моих глазах, а папа…

Да, родителей я уже больше никогда не увижу.