"«Кто соблазнит малых сих…»" - читать интересную книгу автора (Медведева Ирина, Шишова Татьяна)

Еще совсем недавно казалось, что в нашей стране установлен прямо-таки директивный плюрализм. Ну буквально ни по одному вопросу не было согласия. Даже само слово «консенсус», столь модное в романтический период перестройки, слетя с высоких трибун и став достоянием масс, произносилось сперва юмористически, потом — иронически. А после октябрьских событий 93 года приобрело оттенок зловещего гротеска и, наконец, было благополучно списано в утиль.

Но, похоже, сейчас основа для будущего консенсуса опять начала вырисовываться. Самые непримиримые антагонисты: выбороссы, жириновцы, социал-демократы, коммунисты, «Женщины России» и «любители пива» единодушно осуждают разгул преступности и сходятся на том, что мерам по борьбе с ней надлежит стать решительными и неотложными.

И журналисты, эти страстные спорщики по вопросам реформы, капитализма и социализма, войны в Чечне, распада государства и проч., здесь, будто вспомнив архаический призыв интеллигенции «Возьмемся за руки, друзья!», единым журналистским фронтом выступают против «обнаглевшей криминальной мрази». Статьи, авторские телепередачи, радиоинтервью, круглые столы… И везде вопросы, звучащие с возрастающей тревогой: что делать? как погасить смертоносный пожар? Ну и конечно всех волнует молодежь, которая чем дальше, тем больше втягивается в орбиту преступного мира.

И действительно, разве это может не волновать? Нас возрастающая криминализация общества тоже очень волнует. Но мы хотим посмотреть на нее под несколько другим углом.

Пожалуй, впервые этот угол зрения обозначился для нас во время передачи на ТВ, в которую нас пригласили в качестве участников. Тема как раз была та самая: детская и молодежная преступность. И все вроде бы было правильно — люди ужасались, возмущались, выражали гнев и озабоченность, справедливо обвиняли государство и общество в бездействии, наконец, констатировали закономерность и неотвратимость роста преступности в переходный период истории. А нас не покидало чувство, что, с одной стороны, да, верно, а с другой…

Почему-то, рассуждая о криминализации общества, никто не затронул тему криминализации сознания. А это, уж если серьезно думать о причинах преступности, и есть, по нашему мнению, самое главное. Кажется, все знают, что «вначале было Слово», но, похоже, воспринимают это метафорически. А зря. Слово действительно творит реальность. Особенно новую. Особенно в России. Здесь вообще все с разговоров начинается. «Процесс пошел» с первых же лет перестройки, хотя тогда еще было не очень понятно (а многим и совсем непонятно), куда он придет. Криминальная жизнь — проституция, тюрьмы, лагеря и колонии, нравы и обычаи уголовников и многое другое из этой же серии — внезапно оказалась в фокусе общественного внимания. Да, конечно, при этом преследовались наиблагороднейшие цели, главная из которых — показать наконец-то людям после стольких лет тоталитарной лжи правду жизни. Но подспудно происходило и другое. «Чернухи» было так много, что она заслонила собой остальную реальность, и стало даже казаться, что «иного не дано».

Иногда создавалось впечатление, что происходит массовый, грандиозный по своему численному охвату актерский тренинг по системе Станиславского: целой стране предлагают вжиться в образы то валютной проститутки, то воров в законе, то — в лучшем случае! — бомжей. Эти кампании волнами прокатывались по страницам газет и журналов. Собираясь за праздничным столом, вполне приличные и честные люди тратили уйму времени на обсуждение этих животрепещущих вопросов. Женщины, чуть ли не с завистью рассказывая друг другу о баснословных заработках «центровых», не стеснялись сидевших рядом, часто совсем незнакомых, мужчин. А те, в свою очередь, ужасно гордились информированностью об отличиях «сук» от «козлов» и «опущенных», и каждый старался показать, что знает больше остальных. Вот и мы, женщины, зачем-то знаем теперь эти слова, хотя, право же, не стремились их узнать. Но от них некуда было деться. Они вторгались в наши дома и головы без спроса.

Очень быстро акценты стали смещаться. Заняв центральное (или центровое?) место в средствах массовой информации, в искусстве и, соответственно, в разговорах людей, преступная жизнь начала активно — столь же активно, сколь и внедрялась, — романтизироваться. Песня «Путана» буквально трогала до слез. Песня «Поворую — перестану, я вот-вот богатым стану…», доносившаяся из каждого рыночного ларька, как-то так незаметно прилипала, что ее потом целый день хотелось мурлыкать себе под нос. Может, скоро появится завораживающая своим нежным лиризмом песня киллера?

Кроме музыки, «проживанию» уголовных ролей чрезвычайно способствовало кино. Прогремевшему на всю страну фильму «Асса», где мафиози были показаны «неоднозначно», пришли на смену другие киноленты. В них преступник откровенно превращался в романтического героя и противопоставлялся злодею-следователю. А недавно появился фильм, в котором популярнейшие киноактеры сыграли любовную страсть убийцы (артист А. Абдулов) и его следователя (артистка М. Неелова). По масштабу это можно было сравнять разве что со страстью легендарных Тристана и Изольды. Героиня ради своего возлюбленного пошла на все мыслимые и немыслимые должностные преступления и в конце концов передала уркагану оружие, из которого он при побеге перестрелял половину тюремной охраны. Но с каким же сочувствием к этим «рыцарям любви» сделан фильм!

Прибавьте к этому массу иностранных книг, фильмов, клипов с отчетливо выраженной уголовной тематикой — и картина приобретет еще большую насыщенность.

Сильно изменился за последнее десятилетие и словарь наших сограждан. Средства массовой информации, безусловно, сыграли в этом «направляющую и вдохновляющую роль». Но даже те, кто негодуют или иронизируют по поводу засорения языка, кажется, тоже не до конца осознают магическую, если не мистическую, власть слова. Хотя нельзя сказать, что культурная часть нашего общества (а журналисты, по крайней мере, формально, к ней относятся) в принципе равнодушна к вопросам лексики. Скажем, когда пятилетний ребенок приносит из сада грязные слова, родители всячески стараются его от них отучить, справедливо полагая, что вместе со словами он переймет и хулиганские манеры, и образ мыслей, и образ действий — ну, в общем, что форма и содержание неотделимы друг от друга.

Но когда речь идет о массовом сознании, эта нехитрая логика вдруг перестает работать. И если уж продолжать сравнивать с детьми, то журналисты, спешащие продемонстрировать все красоты жаргона, гораздо более уместного в устах молодежной банды, подозрительно напоминают хилых подростков, которые заискивают перед хулиганами, чтобы хоть как-то примкнуть к миру сильных.

Причем, произошла очень интересная вещь. В литературный, и даже официальный язык (ТВ, радио, печать) были вброшены десятки жаргонных слов, нередко заимствованных прямо из уголовного лексикона. А ведь в нашем языке, как, вероятно, в языке любого традиционного общества, стилистические пласты разграничены достаточно четко, и размывание их неизбежно вызывает сдвиги в общественном сознании. Собственно говоря, мы это сегодня и наблюдаем. Что происходит, когда на страницах газет изо дня в день появляются слова типа: «тусовка», «кусок», «лимон», «наезд», «наскок», «попса», «голубой», «коммуняки», «совок», «задолбать», «опустить», «замочить», «зачистить», «оттянуться», «кинуть», «кидала», «мокруха», «мокряк», «урла», «зелень», «баксы», «капуста», «впарить»? Или когда дикторы «Новостей» и даже президент страны говорят про «разборки в правительстве»? — А происходит приучение. Люди вообще склонны подражать образцам. Дикторы, ведущие радио и телевидения — это традиционные образцы для подражания. Раньше язык пьяного или хулигана из подворотни не просто отличался, а резко контрастировал с языком журналистов. Теперь же большой разницы не наблюдается. А выглядит диктор все так же респектабельно, как и раньше. И социальное положение занимает весьма завидное. Следовательно, не он опускается до ненормативной лексики, а она поднимается до нормы. Даже выше — до самого Олимпа! И все население огромной страны оказывается приобщенным к тайному языку воровской «малины» (ведь жаргон и выдуман для того, чтобы чужой «не просочился»!). Заполучая слова-пароли, все общество, пускай мысленно, но включается в эту тайную жизнь. Соответственно, границы «малины» расширяются. Сначала в умах, а потом и на деле.

Это с одной стороны. С другой же, литературные и всем понятные русские слова, обозначающие различные безобразия, заменяются иностранными. Вымогательство — «рэкет», убийца — «киллер», шлюха — «путана», спекулянт — «бизнесмен», «специалист по маркетингу» или «маршан», преступная банда — «мафия», «мафиозные кланы», «структуры» и даже «криминалитет» (почти «генералитет»!). При этом удается убить двух зайцев: негативный оттенок, присутствующий в знакомом, привычном слове, снимается, а параллельно возникает оттенок чего-то далекого, заморского, с налетом романтики.

Разумеется, мы не сводим все только к алхимии слова. Да, бытие тоже многое определяет. И оно основательно сдвинулось в сторону уголовщины. Торговля никогда не была наичестнейшей из профессий. И когда в стране вдруг столько народу начинает торговать, воздух, естественно, меняется. Но об этом и о многих других, вполне материальных причинах роста преступности, достаточно написано и без нас. Как и о том, что когда глава государства одним росчерком пера отменяет конституцию, а затем происходит расстрел безоружных людей в центре города и его показывают по ТВ, то разговоры о законности и правопорядке приобретают до неприличия фарсовый характер. (Об этом неохота писать еще и потому, что теперь об октябрьском беззаконии кричат все, кому не лень, в том числе и те, кто совсем недавно требовал «раздавить гадину» и «укрепить руку»).

Мы лучше поговорим о другом. Ну допустим, два-три года назад еще не все понимали, в какую криминальную реальность вырулит «возрожденная Россия». Но сейчас, когда в одной только Москве одних только заказных убийств происходит в среднем по три в день, всем, кажется, все ясно. И что? Сделаны хоть какие-то попытки это изменить? Да, конечно, ужесточение законов, контроль за их выполнением, борьба с коррупцией и т. п. — насущно необходимы. Но, может, все-таки, «не худо на себя, кума, оборотиться»? Может, журналистам, которые, повторяем, внесли весьма ощутимую лепту в криминализацию массового сознания, стоит поменять наконец тональность общения с читателями, со зрителями — в общем, с людьми?

А то открываешь газету «Комсомольская правда» (субботний выпуск 5-6 марта 1995 г.), которая вроде бы всегда считалась и до сих пор считается массовой молодежной газетой. И думаешь: «А для кого она на самом деле?»

Ну, три первые страницы целиком посвящены убийству Владислава Листьева: «Убийство — страшное слово из восьми букв», «Обнаглевшая криминальная мразь снова расстреляла нас в упор», «Экстрасенс обрисовал подонков», «Нас всех расстреляли в родном подъезде между первым и вторым этажом»… Это вполне понятно — ведь он погиб 1 марта, и субботний выпуск, так сказать, «по свежим следам».

Но чему же посвящены остальные двадцать страниц? Около четверти всего объема составляют реклама, кроссворд и недельная телепрограмма. Большая статья на целую страницу под выразительным заголовком «Долг грабежом красен». Выразительна врезка: «Половина России сегодня кому-то что-то должна. А другая половина вытряхивает долги с помощью бандитов — „санитаров рынка“.

Может быть, мы живем в иной России? У нас очень много друзей, приятелей, знакомых. Это люди самых разных профессий: психологи, врачи, парикмахеры, учителя, актеры, художники, переводчики, военные, научные сотрудники, журналисты, слесари-сантехники, библиотекари, автомеханики, композиторы, портные, студенты, пенсионеры. Да, кто-то из них потерял деньги, вложив их в «Чару» или «Тибет». Но никто ничего не «вытряхивает», а если и должны кому-то из своих друзей (естественно, отнюдь не 15 тыс. долларов, как «бывший нищий инженер», а ныне «крутой бизнесмен Валерка», герой статьи), то отдают добровольно и даже до сих пор обходятся без расписки. В провинции таких людей, наверно, тоже большинство. Так значит, они что, не входят в число граждан России? Они — лица без гражданства?

И вроде бы мотив написания статьи автор объясняет финальной фразой: «Признаюсь, никто еще так убедительно не доказывал мне, что лучше жить бедно, но честно». (Хотя тоже непонятно, почему только такой каскад «ужастиков» должен приводить интеллигентного человека к выводу, который для нашей культуры аксиоматичен?) Но по сути этот материал знакомит читателя с реалиями уголовного мира. А для желающих это просто инструкция к употреблению: как, например, «раздеть» какую-нибудь фирму или «выколотить» деньги из водителя на дороге. Цитируем: «На старом, побитом драндулете искатели приключений колесят по любой главной дороге, приглядывая жертву посолиднее, но без крутизны, выруливающую с дороги второстепенной и по правилам дорожного движения обязанной их пропустить. Но тут провокатор слегка притормаживает и кивком показывает водителю приглянувшегося авто: мол, проезжай, пропускаю. Тот поддает газу, и в это время поддает газу и побитый драндулет, со всего маху ударяя противника… Из драндулета выходят накачанные ребята… и т. д. и т. п.» Скажите, если это не инструкция, то что же?

Очень интересны советы, которые даются читателю устами «разводящего» в теневой мафии (тоже из бывших инженеров!) без какого-либо комментария журналиста: «Если накаты продолжаются, лучше всего поискать знакомых среди местных авторитетов и попытаться договориться на толковище… В милицию, как правило, обращаться бесполезно: милиционера к тебе все равно не приставят, а доказать угрозы очень трудно…» Все. Круг замкнулся. Даже если захочешь, не поживешь бедно, но честно. Все дороги ведут в Рим, то есть в уголовную среду.

Впечатляют и другие откровения героя статьи: «Своих занятий я не стыжусь, потому что мы просто делаем за государство его работу… Мы — „санитары рынка“… Иногда представители старой доброй уголовки (речь идет о взыскивании долгов внутри криминальных структур — прим. авт.) работают «разводящими» — своего рода народными судьями…»

Так определитесь же наконец, господа журналисты! О ком идет речь? О «криминальной мрази», «подонках» или о «санитарах рынка», к которым можно прийти за советом и помощью? А может, все определяется тем, наш ли это сукин сын или чужой? Что ж, такую диалектическую логику мафия бы одобрила. Она тоже кому лютый враг, а кому мать родная.

Но пойдем дальше. Достаточно много места в номере отведено, говоря культурно, вопросам пола: «Роды у беременного юноши прошли благополучно», «В Мексике детям показывают живых сперматозоидов», «Любой мужчина способен заселить своим потомством всю землю», «У культуристов грудь колесом… А у лесбиянок попка орешком». К последним двум материалам прилагаются весьма выразительные фотографии, на одной из которых изображены лапающие друг друга женщины. И подпись: «А тут девчонки с ласковыми руками».

Вы скажете: «Причем здесь криминализация сознания и рост преступности? Это же не насилие, а секс. Дело молодое… Как раз для молодежной газеты?»

А вы никогда не задумывались, почему уже очень давно существует клише «секс и насилие»? Почему так много говорят о сексуальной природе агрессии и агрессивном сексе? Почему садизм (патологическая агрессия и наслаждение агрессора страданиями жертвы) числится в реестре сексуальных извращений?

Для русского психиатра В. П. Кащенко (да и не только для него) это соседство, а вернее, единство уже около ста лет назад было совершенно очевидным. Давая характеристику детям с асоциальным поведением, профессор Кащенко указывал, с одной стороны, на жестокость и разрушительные наклонности, а с другой, — на повышенный интерес к вопросам пола и сексуальную распущенность. Эти признаки стояли в одном ряду, представляя собой синдром, то есть набор симптомов, которые существуют в комплексе и находятся в неразрывном единстве.

По меньшей мере, наивно думать, что, раскрепощая в человеке низы, можно делать это избирательно: пробуждать одно и оставлять спящим другое. Дескать, эрос в нас воссияет, но при этом мы будем кроткими, как агнцы. И уж совсем не умно играть в эти игры с молодежью, которая и так отличается повышенной витальностью, повышенной температурой крови. Ее полезно остужать, а не подогревать.

Кто знает, в чем кроется причина бурного роста мировой преступности в ХХ веке? Уж не виной ли тому «благая весть» Зигмунда Фрейда, ставшая столь популярной и взятая на вооружение отнюдь не только психиатрией, но и всей культурой Запада? Мы подозреваем тут теснейшую взаимосвязь.

Снова вернемся к газете. На чем же может остановить глаз читатель, которому материалы про «секс и насилие» неинтересны (а таких, представьте себе, немало даже среди молодежи)? Есть заметки про звезд эстрады, спорт, интервью с Кашпировским под названием «Сын от Кашпировского», интервью с ведущей «Вестей» Т. Худобиной под еще более выразительным названием «Люблю водить машину и стрелять», статья о награждении «Оскарами», в которой автор, между прочим, заявляет: «Не знаю, как вы, но я, когда речь заходит об „Оскарах“, первым делом смотрю в низ списка, где стоят названия фильмов, выдвинутых за лучшие видеоэффекты. Ведь, как правило, именно эти фильмы нравятся тем, кто предпочитает „крутой экшн“. (Невольно вспоминается фраза из старого непристойного анекдота: „А я завсегда О НЕЙ думаю“).

Ну а что все-таки почитать тем, кто не любит «крутой экшн», не хочет «заряжаться» от Кашпировского, у кого интересы не сводятся к жизни знаменитостей? О, для них в газете есть целая статья! — «Давний, хороший друг», о Сетон-Томпсоне. (Одна страница из двадцати четырех. Негусто…)

А где же обычная, нормальная жизнь, которой, слава Богу, вопреки уверениям прессы, до сих пор живет большая часть страны? Мы, например, довольно много общаемся с молодежью и знаем, что она занимается самыми разными вещами: учится, работает (отнюдь не только в ларьках!), ходит в театры и в походы, кто-то ухаживает за младшими братьями и сестрами или за престарелыми родственниками, а кто-то за символические деньги возится с детьми-инвалидами (к примеру, катает их на лошадях — это называется «иппотерапия»). Множество молодых людей бегают на разные умные семинары, читают серьезную литературу, беседуют о смысле жизни, влюбляются (и при этом не озабочены техникой секса). Есть такие, которые — представьте себе! — ночуют в лаборатории, потому что не могут оставить эксперимент, есть молодежь, для которой вера в Бога — это не мода и не психоз, а основа жизни…

Да, для них есть материал о том, как печь блины. С симптоматичным юмором в подзаголовке: «Масленица: блин да мед» (не путать с «Бленд-а-медом»). Вот образчик текста: «Купите муки, дрожжей, поставьте опару, потешьте уставшие в общественных столовках желудки своих мужей и детей. Души их потешьте…»

Не слишком ли мало для души, выросшей в России, где между душой и желудком никогда не стояло знака равенства, а наоборот — одно другому противопоставлялось? И желудок-то в подобном контексте принято было стыдливо заменять для благозвучия архаичным словом «утроба».

Если уж говорить об этом серьезно, то большинство граждан России, опомнившись от шока, включилось в кампанию гражданского неповиновения. Да, здесь это выглядит по-другому, чем на Западе. Но здесь и вся жизнь другая. Здесь люди даже при очень большом повышении цен, наверно, все равно будут платить за газ и электричество. Но зато они не хотят и, судя по тому, как развиваются в последнее время события, не будут жить по чужим образцам. Иначе как гражданским неповиновением не объяснить то, что еще столько людей работает за мизерную зарплату в школах, детских садах, больницах, на почте, на заводах, в КБ и НИИ. В другой стране они, скорее всего, давным-давно бы разбежались, став брокерами, дилерами и прочими риэлторами, благо эти вакансии сейчас имеются в избытке. Еще два года назад многим казалось, что они просто неспособны вписаться в рынок. И это осознавалось как некая ущербность. А сейчас все потихоньку встает на место (в головах, разумеется!). И все чаще и чаще слышишь фразы, произносимые без малейшего самоуничижительного оттенка, а, напротив, с чувством собственного достоинства: «Нет, бизнес — это не для меня. Лучше я буду копейки получать, зато на работу ходить не противно… Если все торговать пойдут, кто детей учить будет?.. и т. п.»

То есть налицо осознанный выбор. И это выбор очень нелегкий, требующий отказа от материальных благ во имя более высокой цели. Да-да, жизнь вроде новая, а выбор старый, традиционный. Для России, наверно, — и слава Богу! — вечный.

Отражено это на страницах рассматриваемой нами газеты? — Ни единым словом. А между тем, как мы уже отметили, молодежь не поголовно занимается бизнесом. Гуманитарные вузы и педучилища отнюдь не пустуют. Да и естественные факультеты не позакрывались. И учатся там вовсе не жалкие недотыкомки, а вполне полноценные люди. В средствах же массовой информации о них упоминается в лучшем случае с оттенком сострадания, дескать, как вы, бедные, жить-то будете в нашей реальности. Как будто речь идет не о большинстве, которое, в конечном итоге, и будет определять реальность, а о горстке прокаженных, изолированно живущих в лепрозории!

Но это, повторяем, в лучшем случае. А как правило, читатель (да и зритель), особенно молодой, всеми возможными способами втягивается в орбиту «настоящей», «крутой» жизни. Не будем далеко ходить за примером, вспомним телепередачу, о которой мы упомянули в начале статьи. О чем журналисты беседовали со школьниками старших классов? Вокруг чего вертелся разговор? Да все вокруг того же: деньги и секс. Неужели больше не о чем спросить подрастающее поколение? Ведь это не у детей не было других ответов, а у журналистов не нашлось других вопросов. Даже юную потаскуху из подземного перехода на Пушкинской площади можно было спросить не о том, имеет ли она возможность посещать шикарный ночной клуб, куда подъезжают молодые люди на «Мерседесах». Это не значит, что ей надо было задавать вопросы про музеи и вечера поэзии. Но ведь между этими двумя полюсами еще очень и очень много градаций. Зачем же своими вопросами фактически подталкивать дешевую проститутку стать дорогой?

И вот что еще очень важно. Быть может, те, кто читал нашу «Книгу для трудных родителей» или отрывки из нее, помнят, какое особое значение мы придаем национально-культурному архетипу, то есть глубинным основам характера и поведения человека, принадлежащего к той или иной культуре. Можно это называть родовой памятью, а можно вслед за Карлом Густавом Юнгом — «коллективным бессознательным». Так вот: то, что произошло за последние годы с феноменом «крутости», служит наглядным доказательством реальности национально-культурного архетипа. В начале перестройки крутые парни начали входить в нашу жизнь вроде бы со знаком «плюс»: герои Шварценеггера, культуристы, модели конкурсов мужской красоты… Но довольно быстро в массовом сознании понятие «крутой» скатилось в криминальную зону, стало атрибутом и достоинством уголовного мира, то есть для нормальных людей знак «плюс» поменялся на «минус». Странно ли это? Если учитывать архетипические особенности нашей культуры — ничуть. Кто в русском фольклоре «крутой»? Иванушка-дурачок? Иван-царевич? Или, может, три богатыря — Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович, которые, казалось бы, уже по определению способны все на своем пути сокрушить и любого в порошок стереть? Нет, и они не «крутые». Они какие-то другие. Сильные, мощные, но не «крутые». Доброта, великодушие, а главное, мудрая кротость, несмотря на созвучие, никак не входят в понятие «крутости».

И все-таки «крутой» герой в нашем фольклоре тоже имеется. Это… Соловей-разбойник, «пахан» былинного мира. У него даже посвист «крутой»! Вот они, глубинные истоки криминализации понятия «крутой» в условиях русской культуры. У других же народов, например, кавказских, с их культом джигитов, вовсе не обязательно такое «соскальзывание» «крутости» в субкультуру.

Если раскапывать дальше, то окажется, что негативный смысл понятия «крутой» обусловлен у нас чисто лингвистически. Откроем словарь Даля. Разумеется, мы не найдем там современного значения слова «крутой». Но подавляющее большинство разнообразных значений с корнем «крут» имеет выраженный негативный оттенок: «крученый человек» — горячий, вспыльчивый, бешеный, взбалмошный, ветреный; «окрутить» — женить (с оттенком насилия); «крутой мороз» — жестокий, сильный; «крутой нрав» — упорный, настойчивый, неуступчивый; «крутой ветер» — противный; «крутень» — человек нетерпеливый, скорый, торопыга; «круто взял — не туда попал» и т. п.

Нам скажут, что все это дебри, в которые незачем углубляться. Народ любит «жареное», а представители второй древнейшей профессии любят пользоваться успехом у народа. В конце концов, такой успех — неотъемлемая часть их профессии. Посмотрите, скажут нам, что чаще всего читают люди в транспорте! — «Московский комсомолец», «Частную жизнь», «Женские дела»… Чем круче, тем больше читают, тем больше смотрят.

Но, следуя подобной логике, стоит, пожалуй, возродить публичные казни и гладиаторские бои. На такие зрелища сбегался обычно весь город. Детишки, правда, плакали, по ночам писались и видели кошмары, но ко взрослому возрасту привыкали и уже приводили поглазеть на смертную казнь своих детей. Вид натуральной, а не «экранной» крови очень даже бодрит и пробуждает чувственность (у тех, кто не лишается чувств). Глядишь, и рождаемость бы повысилась…

И все же рекомендуем почаще вспоминать начало известного романса: «Не искушай меня без нужды…» и стараться предвидеть последствия своих поступков — а в данном случае слово тождественно поступку! — хотя бы на два-три шага вперед. Тем более, что тут и предвидеть-то несложно, тут, если вспомнить еще одну известную цитату, «дано предугадать, как слово наше отзовется».

Оно неизбежно отзовется очередным выстрелом «между первым и вторым этажом», как произошло с В. Листьевым. Или еще где-нибудь — география может варьироваться.

1995