"Две жизни Николь" - читать интересную книгу автора (Роуз Сара)

10

Добравшись до Пекина, Николь первым делом позвонила Сэйри и сообщила, что наконец-то возвращается.

— Николь! Это ты! Господи, господи… — Сэйри взбудоражилась, услышав любимый голос. Она его не слышала ровно год и за это время вся извелась в томительном ожидании. — У тебя все в порядке? Почему ты столько времени не звонила? Как ты себя чувствуешь? Я тут вся извелась. Как настроение? Я так по тебе соскучилась! — Была плохая слышимость, поэтому Сэйри просто-таки кричала в трубку. Она так обрадовалась звонку, что от волнения не замечала, как говорила, говорила… Поток слов, который она извергала, просто невозможно было остановить.

— Дорогая моя, я прилетаю завтра тем же рейсом, что и улетала. Так что ждите, — сумела вставить Николь, радуясь своему предстоящему возвращению.

Перед тем как вылететь в Америку, ей пришлось заглянуть в магазин, где продавалась одежда. За время пребывания в монастыре она сильно похудела, сбросив пятьдесят с лишним фунтов. И теперь все, что было на ней надето год назад, висело как на вешалке. В таком виде она не могла, нет, не желала появляться в любимом Лос-Анджелесе.

У нее было преотличное настроение. Ей хотелось кричать от счастья, которое переполняло ее душу. Эмоции брызгали из нее фонтаном. Она непрестанно улыбалась во весь рот и готова была каждому встречному говорить: «Здравствуйте, я Николь и я очень счастлива».

В огромном магазине, располагавшемся прямо в центре Пекина, куда Николь приехала на такси, она купила себе брючный темно-серый костюм, насыщенного красного цвета туфли на высоком каблуке и к ним элегантную сумку. А заглянув в ювелирный, не удержалась и купила там нитку изумительного морского жемчуга, которую предложила ей симпатичная продавщица-китаянка, немного говорившая по-английски. Николь примерила жемчуг перед большим круглым зеркалом и так больше и не сняла его с шеи.

Выглядела Николь просто фантастически.

Она шла по улицам большого города и ловила на себе заинтересованные мужские взгляды.

Ей было приятно.

Еще никогда в жизни она не ощущала в себе столько уверенности, как сейчас.

Женщина с искалеченным лицом, истерзанная тупыми мыслями, исчезла навсегда.

Она осталась в прошлом.

На «крыше мира» произошло второе рождение Николь. Там она вновь обрела себя и теперь старательно привыкала к своему новому образу. Проходя мимо витрин магазинов, она невольно бросала на свое отражение радостный взгляд. Ее новая внешность была как подарок. Дар судьбы за успешно пройденные тяжкие испытания. И Николь радовалась этому дару как дитя.

Господи, неужели это правда я? — ликуя, удивлялась она и сжимала в руке маленький молитвенный барабан, который на прощание подарил ей Цанджан-ба.

И вот она сидит в самолете, поглядывает на часы и думает, что именно сейчас начинается ее новая жизнь. Что ее ждет впереди? Она не знала, но почему-то о плохом думать совсем не хотелось. Конечно, прошлое нельзя изменить, но никто не заставлял ее думать о нем.

Николь и не думала.

Она сидела возле иллюминатора. Когда лайнер набирал высоту, она бросила прощальный взгляд на землю, где вновь обрела себя, и невольно улыбнулась. И вдруг Николь поняла, что эта далекая страна после всего, что она здесь пережила и переосмыслила, стала ей родной. Она теперь была у нее в сердце. И Николь понимала, что теперь связь с этой страной будет нерасторжимой…

— Добрый день… Меня зовут Ульрих Хант, — неожиданно услышала она приятный мужской голос.

— Простите? — Николь, задумавшись, не расслышала, что ей сказали.

Она повернулась в сторону соседа. До сих пор она была так занята своими мыслями, что не обращала внимания на окружающих. Ее глаза поймали лучистый, приветливый взгляд сидящего рядом мужчины. И… Николь почувствовала, что не может отвести глаз, словно ее заколдовали. Это было похоже на наваждение или сон. Потом в ее душе что-то перевернулось, и она пробудилась. Все лицо Николь вдруг залилось краской, словно она была школьницей.

— Нам долго лететь вместе. Давайте познакомимся? Меня зовут Ульрих Хант, — повторил мужчина лет тридцати пяти, сидевший в соседнем кресле, и улыбнулся.

У него были красивые темно-серые глаза и замечательная улыбка.

— Николь Энвар, — представилась она и тоже улыбнулась ему.

— Вы были в этой стране в качестве туриста? — продолжил разговор мистер Хант.

Его глаза выражали живейшую заинтересованность. Гораздо большую, чем предполагала беседа двух случайных попутчиков. Николь охватило предчувствие чего-то удивительно хорошего. Сладость этого предчувствия окрасила глубоким тембром ее голос, когда она продолжила этот разговор, где слова не имели значения.

— Не угадали. Я ездила… по делам. — В ее памяти непроизвольно всплыл монастырь, где она провела столько времени.

— Я тоже, — кивнул попутчик. — Только я был не в Пекине, а в Лхасе. Слышали о таком городе?

— Да, — лаконично ответила Николь. И не только слышала… Она поинтересовалась: — Если это не секрет, что вы делали в Тибете?

— Снимал. Быт, природу, местных жителей… В будущем хочу сделать документальное кино о тибетских монахах. Я кинорежиссер, — признался он и вгляделся в ее сияющие глаза. Помедлив, спросил: — Вы что-нибудь слышали о них?

— «Что-нибудь» слышала, — смеясь, сказала Николь.

— Вот как? Действительно? Но, наверное, немного? Знаете, я провел в столице Тибета целых три недели. Вы себе не представляете, как там живут люди…

— Почему же, очень даже представляю, — усмехнулась Николь. — Я прожила вместе с монахами целый год, — объяснила она.

Ее собеседник явно был потрясен, что неудивительно.

— Год?.. Что вы говорите! А как… Как вам это удалось? Нет, мне просто трудно в это поверить, признаться, хотя я сразу почувствовал в вас что-то необычное. Но… как вы там очутились, Николь? Это же практически невозможно. Они такие скрытные и загадочные… — Ульрих Хант смотрел на Николь, не отрываясь.

— Это длинная и не очень веселая история. Скорее, очень грустная. И я не думаю, что вам будет интересно ее услышать.

— Рассказывайте, Николь. — Это было почти требование, и она удивилась.

— Вы уверены, что хотите услышать мой рассказ? — Она вгляделась в лицо собеседника.

— Более чем, — твердо ответил Ульрих Хант и приготовился слушать.

Николь сама не поняла, как и зачем, но она все-все ему рассказала, этому незнакомцу. От начала до конца. Люди вокруг отдыхали, ели, требовали напитки. А Николь говорила и говорила, выговаривая все свои горести и печали, делясь радостью и надеждой, своими впечатлениями и состояниями, переполнявшей ее благодарностью ламе и судьбе, новым пониманием жизни…

Ульрих внимательно слушал ее, ни разу не перебив. Его лучистые глаза были теперь серьезны. В них, словно в затемненном зеркале, отражались все ее эмоции и чувства. Крупные, красиво вырезанные губы были крепко сжаты, словно удерживали рвущиеся из груди слова. Возмущения? Сострадания? Восторга?

Когда она закончила, он некоторое время молчал, а потом, глядя ей в глаза, очень серьезно проговорил:

— Далеко не каждый человек смог бы пережить то, что досталось вам, и выйти из этого возобновленным. Вы — потрясающая женщина, Николь. Я сразу это понял. Вы будете героиней моего фильма. Согласны?..

— Героиней?.. — Николь посмотрела на него с недоверием.

В этот момент пассажирам авиалайнера предложили «спинки кресел привести в вертикальное положение и застегнуть ремни безопасности».

Неужели они уже прилетели? За долгим разговором время прошло незаметно.

— Мы уже приземляемся, — взволнованно произнесла Николь.

Ее мысли уже перенеслись туда, где ее с нетерпением ждали. Николь даже представила себе на миг лицо Сэйри Бак и радостно улыбнулась. Она глянула в иллюминатор, и ее сердце приятно защемило от предстоящей скорой встречи. Она по-настоящему соскучилась по Сэйри, по дому, по Лос-Анджелесу и океану. Там, в чужой стране она столько думала об этом… Сколько раз представляла себе это возвращение…

И вот самолет коснулся своими шасси твердой поверхности, слегка подпрыгнул и понесся по посадочной полосе, постепенно сбавляя скорость.

— Николь, очень вас прошу, оставьте мне ваш телефон! — Ульрих Хант просительно смотрел на нее.

— Вы думаете, я соглашусь на эту авантюру? — Николь с сомнением покачала головой.

— Я ничего не думаю. Просто не хочу вас терять, — честно признался он.

— Вас… будет кто-нибудь встречать? — Николь вопросительно посмотрела на него.

— Вы хотите узнать, женат ли я? Отвечаю — нет. Мы развелись с женой несколько лет назад. Она ушла к другому.

Николь достала блокнот, вырвала страничку и написала номер.

Он, глянув на цифры, сложил листик вдвое, убрал в портмоне и спросил:

— Можно, я вас провожу до здания аэровокзала? — Николь согласно улыбнулась. Она заметила, что последнее время ей все время хочется улыбаться.

К зданию аэропорта они шли вместе.

Молча.

Николь очень волновалась, спускаясь по трапу, даже споткнулась о ступеньку и чуть не упала. Ульрих вовремя подхватил ее. Николь с благодарностью посмотрела на него. Она чувствовала, как колотится сердце при виде родного города.

Сэйри она увидела издалека. Та стояла, разодетая в свое лучшее платье, в своей излюбленной шляпке на голове. В руках она держала букет роз. Рядом с ней стояла ее сестра. Николь отметила про себя, что Сэйри явно поработала над ее внешним видом. Ли по-прежнему выглядела необычно, но ее волосы под тонкой шалью были гладко причесаны, и одета она была в добротное и красивое платье, хотя и несколько странноватого покроя. Сестры внимательно вглядывались в толпу, ища глазами Николь.

Николь с мистером Хантом подошли к пожилым женщинам и остановились прямо напротив них, загораживая собой весь просмотр. Николь молчала и только выразительно улыбалась. Ей было любопытно, узнают ли ее сестры.

Они не узнавали. И даже более того, вежливо попросили ее не заслонять им вид.

— Простите, мэм, но не могли бы вы немного отойти, — сказала Сэйри, продолжая всматриваться в лица проходящих мимо людей, и тут Николь не выдержала.

— А вы не меня ищете? — проговорила она. Обе женщины взглянули на нее с изумлением.

Ульрих Хант стоял рядом и с любопытством наблюдал за ними.

— Мы никого не ищем, мы ждем, — строго заметила Сэйри, критически оглядев с ног до головы Николь.

Оглядев ее, она перевела взгляд на мистера Ханта. И почему-то вдруг подумала: «Какая красивая пара, жаль, что девушка немного не в себе». Она решительно взяла сестру под руку и хотела уже сама отойти в сторону, как вдруг ее словно обожгло кипятком.

— Сэйри, — внезапно услышала она родной голос. — Сэйри, милая, разве ты меня не узнаешь? Я же Николь…

Сэйри Бак застыла на месте. В эту минуту, казалось, у нее отнялось все: зрение и слух, ноги и руки. Букет чуть не вывалился из рук, она вовремя спохватилась и удержала его.

Она резко обернулась и посмотрела на девушку, которая, по ее мнению, была «не в себе». Ее вишневые глаза… Нет… Не может быть. Она сама себе не верила. Ее сестра лишь улыбалась. Конечно, она не узнала Николь с первого взгляда, но, когда та открылась, сразу поняла, в чем дело. Другого результата она и не ждала.

— Бог мой, неужели это ты?.. — Лицо Сэйри было неподвижно. Она никак не могла прийти в себя от перемен, которые произошли с ее любимой Николь.

— Я, не сомневайся. Я и никто другой. Спасибо, Ли! — Она подошла к сестре Сэйри, нежно обняла ее за хрупкие плечи, поцеловала худую, впалую щеку и тихо повторила: — Спасибо. Если бы не вы… — Непрошеная слеза пробежала по щеке, и Николь быстро смахнула ее ладонью.

— Как поживает Цанджан-ба? — скромно спросила старая Ли.

— Передает вам привет. Цанджан-ба настоящий волшебник. Благодаря вам, он подарил мне вторую жизнь.

Она вновь повернулась к Сэйри, и только сейчас они обнялись.

— Какая же ты у меня красавица… — Слезы радости блестели на глазах Сэйри. Наконец она обратила внимание на мужчину, с которым подошла Николь, и тут же поинтересовалась, кивнув в его сторону: — А это кто?

Николь обернулась и представила.

— Это мистер Хант, мой попутчик. Он кинодокументалист, режиссер.

Ульрих в знак приветствия кивнул обеим пожилым дамам. Потом, обращаясь к Николь, проговорил:

— Мне пора. — И добавил: — Я вам позвоню.

Всю дорогу до виллы, где проживала Николь Энвар, женщины говорили без умолку. Николь рассказывала о своем путешествии. Как добралась до монастыря, как ее встретили, что она пережила и чем там занималась.

— Ты мне скажи, там очень холодно? — осведомлялась Сэйри.

— Зимой очень, а летом так же жарко, как и здесь. Знаешь, в Лхасе так же, как и в Лос-Анджелесе, триста дней в году светит солнце.

Когда они приехали, Николь первым делом обошла все комнаты, заглянула в сад, вышла поглядеть на океан. За время ее отсутствия ничего не изменилось. Все стояло на своих местах.

— Как же я скучала, — проговорила она, обращаясь сразу ко всему, что видела, словно все эти предметы и вещи были живыми.

Сэйри ходила за ней следом, словно привязанная, и, прижимая свои пухлые руки к груди, все никак не могла наглядеться на свою хозяйку.

Потом, приняв теплую ванну, Николь Энвар отправилась на кладбище, навестить могилу дочери.

Кладбищенскую тишину нарушал щебет птиц, укрывшихся от жары в тенистых ветвях деревьев.

Николь неторопливо подошла к гранитному камню, под которым покоился прах ее дочери, и, склонившись, положила белые лилии. На лепестки упали слезы.

Это было то единственное из ее прошлого, о чем она не могла забыть.

Об остальном она думать не желала.

Впереди ее ждала новая жизнь.

Николь вытерла слезы, еще немного постояла возле могилы и отправилась домой.

Жизнь продолжалась.

Дома ее ждал необыкновенно вкусный обед. К ее приезду Марта расстаралась, как могла. Испекла ее любимый апельсиновый торт, приготовила рыбу на пару, как она любила.

За стол Николь села вместе с Сэйри и ее сестрой. Сводная сестра Сэйри Бак теперь жила вместе с ними. На этом перед отъездом в Тибет настояла сама Николь. И хотя та отказывалась, миссис Энвар поставила ей условие: либо она переезжает жить на виллу, либо Николь никуда не летит.

— Вам здесь будет лучше, да и Сэйри будет повеселее, — мотивировала она свое предложение.

И та, немного поразмышляв, согласилась.

Только на следующий день Николь приступила к делам, которых за последнее время накопилось в избытке. Первым делом она сменила фамилию. Она больше не желала оставаться миссис Энвар и, одобренная Сэйри Бак, стала снова Николь Льюис, как в девичестве. Потом съездила в банк и проверила все свои счета. Слава богу, все оказалось в порядке. Благодаря многолетнему труду ее родных, которые сумели заработать, а потом завещали ей все, что имели, у Николь оставалось приличное состояние, и она решила, что снова откроет галерею.

Ей не хотелось сидеть без дела. Энергия била из нее ключом.

Сэйри не могла нарадоваться, видя Николь в таком прекрасном расположении духа.

После банка она поехала по магазинам, с целью поменять свой гардероб. С ее новой внешностью все, что у нее висело в шкафу на плечиках, категорически ей не подходило.

— Господи, да мне просто надеть нечего! — всплеснула она руками, когда начала собираться, чтобы с утра выехать по делам.

Ей пришлось опять облачиться в костюм, который она приобрела в Пекине. Он ей, конечно, нравился, но не носить же все время один и тот же костюм.

В магазинах она оставила огромную сумму денег и вынесла из них массу элегантных нарядов на все случаи жизни.

Николь осталась довольна собой, когда уже дома еще раз примеряла обновки перед зеркалом.

Ближе к вечеру следующего дня раздался телефонный звонок. Она сама подошла к телефону и вдруг услышала:

— Вы верите в любовь с первого взгляда? — По голосу, глубокому, с какими-то необычными модуляциями, она узнала своего недавнего попутчика.

— Да, — неожиданно для самой себя ответила Николь. Она сама не поняла почему, но ей этот вопрос был приятен. Внезапно он всколыхнул что-то такое таинственное в груди, отчего ее сердце приятно заныло.

— Я приглашаю вас в ресторан, но перед этим еще кое-куда. Через час я за вами заеду. Успеете собраться?

— Постараюсь, — проговорила она и, как только положила трубку, тут же метнулась собираться.

Мистер Хант ей был приятен во всех отношениях, и она действительно обрадовалась его звонку и возможности выйти в люди, так называла поход в ресторан Сэйри.

Она наскоро приняла душ. Нанесла легкий макияж. И с удовольствием принялась перебирать свой новый гардероб. Ее руки быстро перелистывали платья и костюмы, висевшие в строгом порядке на мягких атласных плечиках, выбирая, что бы надеть. Она остановила свой выбор на открытом шелковом платье с тонкими бретелями. Платье было насыщенного красного цвета, с золотисто-болотными узорами. Этот струящийся наряд подчеркивал стройность ее пленительного тела, а его цвет делал лицо ярче и еще обворожительнее. Свои роскошные волосы она убрала назад, обнажив длинную шею, и закрутила их в узел. Вдела в уши серьги из белого золота с крупными гранатами. И в завершение украсила запястье гранатовым браслетом. Потом еще раз при помощи зеркала оглядела себя со всех сторон…

Ойкнула.

— Туфли-то забыла! Так бы, пожалуй, и пошла босиком! — порывисто воскликнула она, всплеснув руками.

Николь всегда ходила дома босиком, эта привычка у нее осталась с детства.

Она достала из коробки новые туфли золотисто-болотного цвета на тонком высоком каблуке, которые приобрела вместе с платьем, и быстро вставила в них ноги, обтянутые почти невидимыми чулками.

Ровно через час привратник открыл ворота, впуская в них ослепительный «роллс-ройс». Из машины вышел Ульрих Хант.

Николь уже ждала его, стоя на ступенях, ведущих в дом, и обворожительно улыбалась. Рядом стояла довольная Сэйри. Она, разглядев как следует «роллс-ройс», довольно громко проговорила:

— Ух ты, на таком автомобиле можно ехать на прием к самому президенту Америки.

— С такой женщиной не стыдно показаться на приеме у кого угодно, — подхватил ее слова Ульрих и, повернувшись к Николь, проговорил: — Вы просто ослепительны! Я даже немного боюсь вас, — вдруг признался он.

Поднявшись по ступеням, он поцеловал Николь руку и поднял на нее восхищенный взгляд.

Нет, подумала Николь, ему совершенно незачем бояться. Такой мужчина достоин самой прекрасной спутницы.

Когда они летели в самолете, она была слишком взволнована, предвкушая свое возвращение, слишком занята своими впечатлениями. Поэтому она не рассматривала своего спутника, довольствуясь ощущением их внезапной близости, контактом глаз, теплом улыбок. Она не могла бы тогда сказать, красив ли он, какого цвета его волосы и стройна ли его фигура.

Только сейчас, когда он вышел из машины и направился к вилле, Николь смогла его хорошенько рассмотреть. Ульрих был высок и строен. Светлый костюм из легкой дорогой ткани сидел на нем безупречно. Тонкая рубашка, изысканный галстук, бежевые туфли явно ручной работы. Все очень дорого и элегантно. Вот только густые светло-русые волосы были подстрижены не слишком коротко и явно не желали ложиться в аккуратную прическу, что придавало безупречному облику Ульриха легкую небрежность.

Николь заглянула в его очарованные темно-темно-серые глаза, каким-то образом умудрявшиеся выглядеть лучистыми, и улыбнулась, польщенная его искренним восхищением.

— Так мы едем или как? — лукаво спросила она.

— Николь, вы будете не против, если мы сначала заедем ко мне на киностудию? Мне не терпится показать вам мою работу.

До этой минуты Николь никогда не была на киностудии, поэтому все, что она сейчас видела, необычайно интересовало ее. Она даже представить себе не могла, как тут интересно. На их пути попалось несколько знаменитостей, которых Николь не раз видела по телевизору. Все они уважительно здоровались с мистером Хантом и заинтересованно поглядывали на его спутницу.

Они шли по длинному коридору. Из-за дверей многочисленных комнат то и дело доносились голоса, треск, скрежет, обрывки популярной музыки, резкий визг звуковой дорожки, которая слишком быстро прокручивала пленку в обратную сторону.

Вскоре они очутились в небольшой комнате, где находились звукомонтажные аппараты. За одним из таких аппаратов сидел молодой человек, невероятно красивый. Он нажимал на какие-то рычажки и, немного морщась, смотрел на экран, совмещая звуковую дорожку с изображением. Рядом с ним сидела девушка. Она сосредоточенно резала и склеивала пленку, которую предварительно размечал красным карандашом красивый парень.

Ульриха кто-то вызвал к телефону, и он, извинившись перед Николь, быстро вышел. От нечего делать Николь принялась рассматривать полки, набитые кассетами, дисками и какими-то коробками.

Как только Ульрих Хант скрылся за дверью, парень бросил на Николь любопытный и одновременно оценивающий взгляд. Очевидно, молодая женщина ему понравилась, и он не удержался:

— Привет! Меня зовут Энтони Чейз. Я помощник мистера Ханта. А она, — кивнул он на девушку, — ассистент, ее зовут Элис. Она у нас всегда молчит, — добавил он.

— Очень приятно познакомиться, — улыбнулась Николь и представилась: — Николь Льюис. Просто знакомая мистера Ханта.

— Не скромничайте, — усмехнулся Энтони. — Вы, наверное, будете главной героиней в новом фильме Ульриха, — не то спросил, не то сообщил ей парень.

Николь подняла брови.

— Почему вы так решили?

— Мистер Хант о загадочной героине своего нового проекта твердит с тех пор, как вернулся из Тибета. Хотите кофе? — предложил он, вставая из-за стола и подходя к кофеварке, приткнувшейся возле окна, из которого в помещение лился солнечный свет.

Николь невольно залюбовалась им. Лицо античного бога, густая шевелюра золотистого цвета, совершенное тело, красоту которого не могли скрыть облегающие джинсы и легкая рубашка.

— Спасибо, нет, — отказалась она от кофе, но ей хотелось поддержать разговор, и она спросила: — Почему вы решили, что я именно та женщина, о которой говорил мистер Хант?

— Он говорил, что его героиня необыкновенно красива. Я вижу тут только одну женщину, которая подходит под это определение, и она пришла вместе с Хантом. Так что вряд ли я мог ошибиться в своих предположениях, — бойко ответил тот, отпивая из стаканчика горячий кофе.

Девушка сидела молча, словно ее и не было в комнате.

Когда Ульрих Хант вернулся, он виновато проговорил:

— Простите, Николь, я так стремительно убежал, что не успел вас представить своим сотрудникам.

— Ничего, Ульрих, я уже исправил твою ошибку, — высунулся из-за монтажного аппарата Энтони.

— Замечательно, теперь пойдемте, я вам что-то покажу…

Больше не говоря ни слова, он взял за руку Николь и повел ее в небольшой зал для просмотра.

— Я хочу, чтобы вы оценили все, что я отснял в Тибете, — пояснил он.

— Но я ничего не понимаю в вашей работе, — немного испугалась Николь, остановившись в дверях полутемного помещения.

— Вы просто смотрите, а потом скажете, что вам понравилось, а что — нет.

Они сели, выключился свет, и Николь увидела на экране пик Эвереста…

Сердце защемило. Вспомнилось все, что было пережито там, в Тибете. Язык, который при встрече выставил проводник, чтобы доказать, что он не дьявол. Трудности восхождения на гору. Свет, увиденный ею в ночи. Спокойное лунообразное лицо Цанджан-ба. Бесконечные практики. Зеркало, в котором отразилась новая Николь…

ВСЕ.

Огромное, емкое слово, способное вместить в себя целую жизнь.

На экране один за другим мелькали кадры. Удивительно, но буквально в каждом фрагменте пленки ощущался необычный, немного сумасшедший талант мистера Ханта. Все, что он отснял на Тибете, было потрясающе. Совершенно дикая, первозданная природа, непритязательный, почти нищенский быт коренных жителей, паломники со своей только им понятной философией, загадочные узкоглазые лица тибетцев, таинственность их храмов…

— Ну как? — незамедлительно спросил Ульрих, как только погас экран, и вопросительно посмотрел на Николь.

— Ульрих… это здорово. Правда, я ничего не понимаю в кино, но, мне кажется, вы удивительно талантливы. Все, что я сейчас увидела, просто заворожило меня. Задело душу… — Она увидела искреннюю радость в его глазах. Ульрих облегченно вздохнул и улыбнулся с какой-то ребячливой гордостью. И это помогло ей расковаться, отойти от официального тона и заговорить с ним так, как будто они давно знакомы, как будто делают какое-то общее дело. — Знаешь, это по-настоящему хорошо. Я все это узнала, пережила заново. Ты сумел показать Тибет таким, как он есть, — он у тебя простой и одновременно таинственный. Такой же простой и непостижимый, как сама Истина…

Она не заметила, как перешла на «ты». Но почему-то в эту минуту ей показалось, что она знает мистера Ханта вечность.

И она не хотела разубеждать себя.

— Спасибо тебе, Николь! — Он тоже перешел на «ты» и, похоже, тоже не отдавая себе в этом отчета, как будто это было чем-то само самой разумеющимся. — Я надеюсь, что ты мне поможешь сделать этот фильм еще более реалистичным. Ведь ты там постигла целую философию выживания! — Ульрих был увлечен настолько, насколько это было возможно для человека с темпераментом творческой личности. Рядом с Николь он чувствовал себя в своей тарелке. Он видел в ней своего союзника, единомышленника и…

Вдруг он как-то по-мальчишески воскликнул, проворно вскакивая с мягкого кресла.

— Послушай, Николь! Мне еще в самолете пришла в голову блестящая идея, которую ты мне поможешь осуществить! Я буду снимать тебя! Кадры фильма будут перемежаться твоими рассказами о Тибете, о монастыре в горах, о том, что ты там увидела, пережила и прочувствовала. — Тут он словно засомневался. — Ты ведь согласна? — спросил он более тихим голосом.

Николь нерешительно пожала плечами.

— Смогу ли… — Ее заинтересовало предложение, но она никогда не снималась, ничего не понимала в кинопроизводстве и у нее были свои проекты и планы. — А потом, я собиралась открыть, как и прежде, свою галерею, да и вообще у меня…

Ульрих не дал ей договорить.

— К черту все! Ты сможешь! Твоя галерея подождет! Ей-богу, наш фильм важнее! Значит, да! И еще раз — да! Возражений не принимается! — принял он за нее решение, и ей почему-то не захотелось его оспаривать. Почему бы и нет, подумала она. Может быть, это будет куда интереснее, чем возня с галереей. — Теперь едем в ресторан. Думаю, мы оба проголодались. — Ульрих Хант бережно взял Николь за руку, и они пошли по тем же самым длинным коридорам к выходу.

Пока водитель вез их в ресторан, Ульрих жаловался на Энтони.

— Талантливый парень, но наркотики губят его душу. Не знаю даже, что с ним и делать. Денег у его родителей выше крыши, вот он и пользуется ими на всю катушку. Ему бы лечь в клинику, но он даже слушать об этом не хочет…

Николь слушала его и ловила себя на том, что ее живо волнуют его проблемы. Ее не покидало чувство, что она уже никогда в жизни не расстанется с этим человеком. От него просто исходили флюиды тепла, заботы и надежности. Ей было с ним легко и просто.

Как не было никогда и ни с кем.

Ресторан располагался на берегу океана. Столик для них уже был заказан. Они сидели на открытой площадке. Легкий ветерок ласково и нежно гладил их лица и блуждал в волосах. Учтивый метрдотель незамедлительно принес им отличное вино, следом за ним подоспели официанты и выставили перед ними изысканные закуски. Ульрих рассказывал о своей жизни какие-то забавные истории. Николь его внимательно слушала и беззаботно хохотала. О себе она почти все рассказала еще в самолете, заняв этим долгим и местами трагическим рассказом почти все время перелета с одного континента на другой.

Им было хорошо вдвоем. И им обоим теперь казалось, что он и она — одно неразделимое целое, словно они прожили друг с другом целую долгую жизнь.

Вдруг музыканты самозабвенно заиграли танго. Ульрих встал из-за стола и учтиво пригласил Николь. Она когда-то прекрасно танцевала танго, но это было еще до замужества. Впрочем, ей и в голову не пришло отказаться. Она вообще заметила за собой, что постоянно соглашается со всем, что бы ей ни предложил Ульрих. Но это ее ничуть не огорчало, напротив, даже нравилось.

На танцевальную площадку ресторана вышли только они одни, но это их нисколечко не смутило.

Ульрих Хант умел танцевать танго по-настоящему, со всеми сложными па, резкими замираниями и запрокидываниями. И тело Николь мгновенно откликнулось, вспоминая давно, казалось бы, забытые движения. Мгновение спустя она мимолетно отдала себе отчет в том, что танцует этот танец блестяще как никогда, несмотря на то что давно не практиковалась. Они двигались по мрамору пола то томно и плавно, то захватывающими дух рывками, резко и чувственно разворачивались и легко продолжали свое отчетливое движение.

Сплетение рук.

Легкость ног.

Выразительность взгляда.

Артистичная томность, то и дело сменявшаяся взрывами чувств, тягучая нега и пылкая страсть, выраженные в музыке и движениях танцоров, насыщали пьянящим ароматом атмосферу ресторана…

Николь и Ульрих были прекрасны.

Николь и Ульрих были счастливы.

Когда музыка смолкла, замерли и они, и в этот же момент по залу пронеслась оглушительная волна аплодисментов. Даже какая-то пожилая дама, до неприличия увешанная бриллиантами, закричала:

— Браво! Браво! Какая блестящая пара!

Ульрих посмотрел на нежно разрумянившуюся Николь.

Николь посмотрела на пленительно разгорячившегося Ульриха.

И оба расхохотались. Они и сами не поняли, с чего это вдруг их накрыло такое неуемное веселье.

Все сидящие в зале по-доброму им улыбались, заражаясь их приподнятым настроением.

Домой Николь вернулась уже под утро и, едва раздевшись, плюхнулась на кровать и мгновенно заснула. Но уже в полдень ее разбудила Сэйри. Она была взбудоражена и чем-то озабочена.

— Николь, просыпайся быстрее! Ты только посмотри, что у нас творится! — суматошно всплескивала она руками. — Цветы, одни цветы… — у Сэйри даже дар речи куда-то задевался.

— Какие еще цветы? — Николь спросонья ничего не соображала. Она сидела на кровати и смотрела на Сэйри Бак сонными глазами, пытаясь понять, что случилось.

— Ну что ты сидишь, посмотри, что делается в доме! — Сэйри в нетерпении протянула хозяйке белоснежный пеньюар.

Николь ничего не оставалось делать, как под ее настойчивым натиском торопливо одеться и выйти из спальни. Она уже подошла к лестнице, чтобы спуститься в гостиную. Но успела сойти лишь на пару ступенек и тут же встала как вкопанная. Зрелище, которое открылось ее глазам, было потрясающим. Слов не было. Николь в оцепенении стояла и смотрела вниз, зачарованная увиденной картиной.

Да, посмотреть было на что: все огромное помещение было уставлено корзинами с разноцветными розами. Комната напоминала собой благоуханное море цветов.

Чудесная сказка.

Николь никак не могла понять, откуда взялось в ее гостиной это разноцветное и ароматное море.

— Я сплю? — спросила она у Ли, которая плыла по цветочным волнам с новой корзиной в руках.

Та улыбнулась и загадочно произнесла:

— Теперь уже нет. В доме поселилось счастье, оно пришло сюда вместе с любовью.

Николь ничего не сообразила, хотя уже и привыкла к ее философским ответам.

Вся прислуга, живущая на вилле, вывалила посмотреть на такое царственное чудо.

Такого в этом доме не было никогда. Даже когда Николь выходила замуж за Марка.

А через мгновение в гостиную вихрем ворвался Ульрих Хант. В руках он держал еще одну корзину с цветами.

Николь так и ахнула.

Ульрих был удивительно хорош собой.

Улыбчивый.

Свежий. Влюбленный.

Белый костюм, голубая рубашка и галстук в тон необыкновенно шли ему. Он огляделся в поисках, куда бы пристроить цветы, и, не найдя ничего подходящего, вручил их кухарке Марте, которая стояла к нему ближе всех остальных. И тут же, освободив руки, извлек из внутреннего кармана пиджака небольшую бархатную коробочку, открыл ее и вынул искрящееся на свету обручальное кольцо с бриллиантом. Он поднял руку с кольцом, словно с режиссерской палочкой.

И повисла тишина.

Все замерли, предчувствуя, что сейчас произойдет что-то особенное.

— Николь, я люблю тебя! Пожалуйста, выходи за меня замуж! — разрезали безмолвие его слова, и Ульрих Хант протянул руку с кольцом вперед, словно умоляя ее ответить поскорее.

Николь словно язык проглотила. Стояла в своем изящном белом пеньюаре и немигающим взглядом смотрела на Ульриха. Ее сердце билось через раз. В горле застрял ком. Он мешал говорить и даже думать.

А потом волна обыкновенного бабьего счастья накатила и накрыла ее с головой.

Сэйри, видя ее замешательство, незаметно ткнула хозяйку в бок.

Николь встрепенулась и выдала первое, что пришло в голову.

— К-как же я смогу, если я не одета?..

Сэйри все сразу сообразила. Ее сердце зашлось. Душа запела от радости за свою хозяйку, и она, хитро улыбаясь, спросила:

— А если оденешься, сможешь?

— Конечно!.. — не думая, молниеносно ответила Николь и только после этого наконец вышла из состояния оцепенения.

И вдруг разразилась искристым смехом, который своими летучими искорками мгновенно разжег вокруг просто сумасшедший хохот.

— Тогда, может, оденешься? — сквозь смех проговорил Ульрих Хант.

Ее смех он воспринял как согласие. Так оно и было на самом деле.

Николь не заставила себя ждать. И спустя минут двадцать уже спускалась в гостиную, облаченная в белоснежные брюки и бирюзовый атласный топ. На ногах у нее были надеты бирюзовые босоножки на каблучке.

Ульрих подошел к ней, восхищенно оглядел ее с головы до ног и поцеловал в губы. Первый раз. Ох… Этот поцелуй был такой теплый и нежный, что хотелось продолжить. Но Николь приходилось сдерживать свои тайные желания, потому что рядом стояла Сэйри и ее сестра.

— Мистер Хант, вы останетесь у нас на обед? — вежливо спросила Сэйри Бак, незаметно оценив, как смотрится ее любимая Николь рядом с Ульрихом Хантом.

Оба молодые, яркие, полные сил, они подходили друг другу, как никто другой. И Сэйри с удовлетворением это про себя отметила.

— Благодарю, но нам бы хотелось прогуляться. — Ульрих опять все решил за Николь. И она даже не подумала возражать.

Ее ждал сюрприз. Ульрих отвез ее в муниципальную художественную галерею, расположенную недалеко от Голливуда. И там… показал свои работы.

— Ты, оказывается, еще и художник! Твои вещи просто необыкновенные. В них ощущается столько нерастраченных чувств, — восхищалась она его произведениями.

Его работы и на самом деле были хороши.

— Да нет, это просто мое хобби. — Ульриху было приятно, что его похвалили. — Но когда мы сделаем наш фильм, то обязательно откроем галерею. Ты же хотела, — лукаво заглянул он в глаза Николь.

Она с пониманием улыбнулась. Она еще никогда не чувствовала себя такой нужной и любимой…

Выйдя из галереи, они снова сели в машину и, миновав стадион Доджера и городскую ратушу, выехали на дорогу, ведущую к заливу Сан-Педро. Какое-то время спустя они очутились на Лонг-Бич.

Там, на берегу, они на один день сняли небольшое бунгало. Им хотелось побыть одним. Они соскучились друг по другу.

Их души уже пришли к согласию.

Теперь их тела хотели познать друг друга.

Горячая сладострастная волна плеснула в мозг, запутав все мысли, смыв все желания, кроме одного, главного…

Пальцы Ульриха мягко гладили ее лицо. Она чувствовала их необыкновенно легкие и нежные касания, которые пьянили ее, вызывая нестерпимое желание…

Вот они осторожно коснулись ее томной шеи, словно знакомясь. Совсем чуть-чуть. Осмелев, прокрались к груди и теперь уверенно скользили по ней, играя со сладострастно напрягшимися сосками, чувствуя, как тело Николь загорается страстным огнем. Вслушиваясь в его бережные прикосновения, она закрыла глаза и почувствовала, как мурашки пронеслись по телу, как все волоски встали дыбом, как по жилам и жилкам хлынули потоки и ручейки огня. Из ее горящих губ невольно вырвался стон…

А его сильные руки, ощущая этот огонь желания, уже спустились ниже, скользя по ее бедрам. А потом коснулись цветка любви, ощутив божественную влагу…

Их ласки длились целую вечность. Так и должно было быть. Ведь и искали они друг друга целую вечность.

Бережно и осторожно ласкали они тела друг друга, деля одно желание на двоих, но, вопреки законам математики, оно не уменьшалось, а с каждой секундой все усиливалось, вызывая неистовую, неутолимую жажду.

Их сердца учащенно колотились, жаркое дыхание замирало, пальцы мягко переплетались между собой…

Медленно, глоток за глотком, смакуя ощущения, они пили друг друга, наслаждаясь ароматом тел, согревая души и меняя свой взгляд на мир.

Время исчезло. Мир исчез. Во всей вселенной были только они двое — Николь и Ульрих. И их любовь. Все остальное потеряло всякое значение.

Когда мир занял привычное место, когда вновь пошли замершие было часы и солнце всплыло из-за горизонта, к Ульриху и Николь вернулась способность мыслить. И тогда они поняли, что не напрасно им пришлось пережить горечь одиночества, нет, не напрасно. Разве иначе смогли бы они во всей полноте познать счастье единства?