"Любовь на краю света" - читать интересную книгу автора (Питт Джоди)

5

Пока Крейтон тащил упиравшуюся пленницу по направлению к дому, гнев его понемногу остывал, и Элма увидела прежнюю печаль в глазах гиганта.

— Клянусь небом! — продолжал он бушевать для видимости. — Как только доберусь до Маковски, то задушу этого ублюдка своими руками.

— Но вы ведь сами не уверены в том, что он не пошлет самолет, — с робкой надеждой возразила Элма. И широко раскрыла глаза, когда вместо ответа Крейтона услышала какое-то особенно замысловатое проклятие.

Заметив ее взгляд, Крейтон вынужден был объяснить:

— Это я-то не уверен? Последний раз, насколько я помню, самолет компании без особого труда взял на борт шестерых. Мой хитроумный адвокат заранее предупредил пилота, и тот покорно нес эту ахинею насчет перевеса и прочего. Помяните мое слово: Эзра хочет, чтобы у меня здесь была женщина, и полагает, что белокурая красавица вроде вас — как раз то, что нужно.

Элма почувствовала, как щеки ее предательски заалели. Он назвал ее белокурой красавицей!

Крейтон еще раз чертыхнулся, и женщина совсем поникла.

Он отпустил ее, только когда они достигли веранды. Она повернулась и, задыхаясь, выпалила ему прямо в лицо:

— Со мною еще никогда так жестоко не обходился ни один… — Чтобы продолжить фразу, Элма была вынуждена остановиться и глубоко вздохнуть. Мрачно скрестя руки на груди, он договорил за нее:

— …Мужчина. — Затем сам сделал глубокий вздох и сказал: — К черту, забудем это. Простите меня. Я понимаю, что действовал не лучшим образом, но так всегда бывает, когда мужчина чувствует, как его подцепили на крючок.

— Я вовсе не цепляла вас на крючок, — напомнила она. — И я по-прежнему не разделяю вашей уверенности в том, что самолет не прилетит. Возможно, у них там был еще какой-то груз. Не верю, что Эзра лгал.

— Как только увижу Мака, я его сначала убью, — упрямо пробормотал Крейтон, — а уж затем уволю.

— «Я буду лучше всех одетым экс-адвокатом-комиком в очереди на биржу труда», — напомнила ему Элма слова адвоката.

Жесткое лицо Крейтона слегка просветлело, затем озарилось широкой улыбкой, и после долгого-долгого покачивания головой изо рта гиганта вырвался удививший Элму странный фыркающий звук, предваривший настоящий взрыв хохота.

Может быть, потому, что Элма еще ни разу не видела Крейтона таким, ей показалось, что звуки, исторгаемые им, заглушили даже постоянный гул набегавших на берег волн. Женщина не могла вымолвить ни слова, чувствуя только, как тепло этого доброго заразительного смеха медленно проникает ей внутрь, согревая. Ее поразила мощь магнетизма, которая исходила от ее спутника: никогда еще ни один мужчина так не притягивал ее. А сейчас она чувствовала, как чужая воля подавляет ее, обволакивает и лишает какой-то важной частицы личности.

— Что вас так рассмешило? — поинтересовалась она дрожащим голосом.

Искорки удивления мелькнули в его бездонных глазах.

— Наверное, так никогда и не смогу по-настоящему рассердиться на этого придурка.

— Потому-то вы и увольняете его каждые четверть часа?

— Эзра — хороший парень и отличный друг. Его намерения всегда благородны, но зачастую неверны. Он для меня в большей степени брат, чем… — Внезапно Крейтон замолк, черты его лица снова окаменели. Ошеломленная Элма увидела на его глазах слезы. Однако мужчина быстро справился с эмоциями и улыбнулся доброй открытой улыбкой, показывая, что от гнева и раздражения не осталось следа. — Давайте закончим с этим. Будем считать, что увольнение Маку не грозит.

Элма была настолько потрясена тем, чему стала свидетелем, — открывшимся ей впервые эмоциональным миром этого непостижимого человека, — что сил на слова и действия у нее не осталось. Но он слишком быстро прикрыл образовавшуюся щелку в своей душе, и она не могла совладать с неудовлетворенным любопытством: что же Крейтон хотел от нее скрыть? Собрав все свое мужество, она нервно спросила:

— Эзра вам в большей степени брат, чем кто? У вас есть брат?

Губы Крейтона вытянулись в тонкую линию, и, когда он ответил, слова его были остры как бритва.

— Нет, Элма. У меня нет брата.

Повернувшись на каблуках, он вошел в дом.

Следующее утро выдалось по-настоящему солнечным. Мягкий бриз словно ласкал окружающие холмы, и ощущение тепла на лице показалось Элме доброй приметой. Дети умчались спозаранку поиграть с тюленем по имени Питер, и, прогулявшись по окрестностям, молодая женщина горела желанием заняться чем-то полезным. Против своей воли она ощущала, как ее захлестывает знакомый зуд: если-не-приберусь-в-этом-свинарнике-то-зарыдаю.

Вероятно, Крейтона, как всегда занятого своими птичками, какое-то время можно было не опасаться. И Элма решила взять судьбу в свои руки, первым делом отправившись на поиски пылесоса. Она готовилась к предстоящей операции два дня, и сегодня была полна решимости осуществить ее! Конечно, подобное поведение отдавало трусостью — убираться в доме, когда возразить было попросту некому, однако в конце концов ей придется выдержать нападки Крейтона при встрече. Ну и пусть! Будь что будет.

Однако после двадцатиминутных поисков Элма почувствовала, что начинает нервничать. Она потратила уйму драгоценного времени, обшарив весь дом, но пылесоса, похоже, и след простыл. Оставался еще чулан в спальне Крейтона, о котором рассказывала сестра. Но Элма все никак не могла собраться с духом заглянуть туда. Это казалось ей вторжением в чужую жизнь, хотя хозяин дома вовсе не держал дверь на замке. Несколько раз Элме довелось заглянуть в его спальню, и этого было достаточно, чтобы убедиться: в ней найти что-либо так же трудно, как и в остальных комнатах. Подсознательно испытывая чувство вины, она все же решилась войти.

С бешено бьющимся сердцем она окинула взглядом то, что когда-то было прекрасной комнатой. Мебель старого дерева располагала к спокойствию и комфорту. На полу рядом с некрашеной деревянной кроватью стоял старомодный черный сундук с медными уголками. Светло-коричневый ковер был завален каким-то хламом, им же была покрыта длинная скамья под окном, откуда открывался вид на море. Над кроватью висела фотография в черной рамке — Крейтон и уже однажды виденная Элмой женщина. Прислонившись к мужу, она держала на коленях мальчика лет четырех. Все трое улыбались. Портрет запечатлел семью в те времена, когда все были живы и счастливы. Расстроенная увиденным, она отвернулась.

Дверь в чулан была закрыта. Приблизившись к ней, Элма взялась за дверную ручку, чувствуя себя как грабитель в чужой квартире. Легкого нажатия оказалось достаточно, и дверь открылась. Узкая полоска света просочилась внутрь, а от скрипа петель у Элмы перехватило дыхание.

Ступив внутрь, она оглянулась. В первое мгновение ей даже показалось, что она шагнула в другую вселенную — параллельную, но стерильно чистую. Элма застонала: Адел была права: чулан хозяина дома потрясал чистотой и порядком.

Итак, это правда. Он не был прирожденным неряхой. На нескольких низких полках была расставлена его обувь, словно выровненная по линейке с микроскопической точностью. На других, как в образцовом магазине, расположились рубашки из натурального хлопка, в дальнем ряду — с длинными рукавами, а перед ними — с короткими. Рядом были сложены вязаные, фланелевые… На другой стороне чулана аккуратно, как солдаты на параде, висели брюки и джинсы, за ними — зимние куртки и свитера.

Странное чувство посетило Элму, пока она осматривала внутренности чулана, — чувство безопасности. Откуда оно взялось, почему этот оазис чистоты и порядка вызвал в ней такое ощущение? Возможно, все дело в восхитительном запахе, который она сразу ощутила, едва вошла. Она погладила свитер, лежавший сверху: это был чистый кашемир, мягкий, как лебяжий пух.

На глаза ее навернулись слезы. Повеяло чем-то давно забытым и родным, из той восхитительной жизни, которой она жила до смерти родителей. Какими светлыми и счастливыми были те дни…

Крейтон никоим образом не напоминал ей отца. Он был человеком сложным и замкнутым, но сейчас, глядя на этот островок порядка, она решила, что разгадала одну из многочисленных загадок, окружавших хозяина дома. И это открытие вызвало в ее душе непредвиденную реакцию: ей до смерти захотелось узнать его получше. Никто не способен содержать одно из помещений дома в такой изумительной чистоте, внушающей ни с чем не сравнимое чувство покоя и безопасности, и в то же время во всех остальных комнатах допускать такой бедлам.

Элма поймала себя на неприятной мысли: человек, столь помешанный на чистоте и порядке, может оказаться несносным занудой. Однако она тут же отбросила ее. Нет, к Крейтону это, скорее всего, не относится. Впрочем, как и к ее отцу. «Проявляйте заботу о них, и они ответят вам тем же», — частенько говаривал он, хитро улыбаясь. Эта философия касалась всякого, с кем общался отец, и Элма интуитивно чувствовала, что и Крейтон из той же породы. Она вспомнила фотографию над его кроватью. Крейтон обнимал жену и сына, как бы защищая их. Если он с таким вниманием относится к своим вещам, какой же заботой он сможет окружить людей, которых любит?

Крейтон был явно не из тех, кто направо и налево плачется о своих несчастьях. Элма теперь была уверена в этом — за фасадом безразличия и апатии скрывался человек, способный любить, сильный и твердый в своих убеждениях. И более всего озабоченный тем, как вырастить достойного мужчину из ершистого сына. Не в силах смириться с потерей любимой жены, он на целых пять лет добровольно обрек себя на изгнание, лишил человеческих контактов, даже с собственным сыном, — Бен успел об этом проговориться. И, конечно, в таком состоянии Крейтон не был намерен сблизиться с кем бы то ни было, тем более с женщиной… Элма закрыла глаза, чувствуя, как ее охватывает отчаяние. Но она понимала Крейтона и ни в коей мере не осуждала. Как страстно ей хотелось, чтобы он мог настолько довериться ей, что…

— Что вы здесь делаете?

Элма обернулась как ужаленная. Могучая фигура Крейтона загораживала вход, и под его суровым взглядом женщина почувствовала себя воришкой, застигнутым на месте преступления.

— Я… я тут искала… пылесос. — Объяснение само сорвалось с ее губ, хотя трудно было сказать, является ли это оправданием, учитывая проводимую в доме политику. В его глазах по-прежнему сквозило откровенное неудовольствие.

— Он в подвале. Зачем он вам?

Пытаясь скрыть смущение, она задиристо ответила:

— Собираюсь воспользоваться им как шестом. Думаю, с помощью нескольких таких же хозяйственных предметов нам удастся нащупать пол в этом океане мусора. Как насчет записи в Книге рекордов Гиннесса — «Самый отвратительный дом»?

— На сцене вы составите хорошую конкуренцию Маковски, — сухо парировал он.

Но Элме показалось, что на этот раз он не намерен ссориться всерьез, и постаралась перебросить мостик к нормальному общению.

— Крей, — начала она, стараясь поймать взгляд его серых глаз, — мне вовсе не доставляет удовольствия блистать перед вами остроумием. Вы сами меня заставляете переходить на такой тон… — Она замялась. — Я хотела сказать, что теперь я вам верю. Ваш чулан настолько… отличен от всего, что мне пришлось наблюдать. Теперь я понимаю, что вы подразумевали под вашей психологией, «обратной общепринятой». Я… э-э… должна извиниться.

К ее немалому удивлению, он никак не отреагировал на ее речь. Некоторое время он как бы оценивал сказанное ею, а потом тихо произнес:

— Вы мне ничего не должны, Элма. — Затем его силуэт исчез из дверного проема, и до нее донесся только его голос: — Только прошу вас не использовать пылесос ни для чего, кроме побития рекорда для Книги Гиннесса, ясно?

Интуиция подсказывала Элме, что она не должна отпускать Крейтона просто так, без всяких объяснений. Собрав всю свою решимость, она бросила ему вслед:

— Вам не кажется, что пришла пора решительно изменить курс? Я имею в виду, что ваша особая психология окончательно потерпела крах: все идет ко дну.

Судя по шагам, он продолжал двигаться к выходу из спальни и, не останавливаясь, обронил на ходу:

— Спасибо за столь тонкое наблюдение.

— Вы что, совсем не хотите обсуждать это? — Элма чувствовала, что разочарование лишает ее последних сил.

— Именно так.

— Подумать только — и я еще извинялась перед ним! — закричала женщина, не в силах больше сдерживаться. — Крейтон Кеннет, вы когда-нибудь слышали об искусстве общения?

— Слышал, Элма. Проблема в том, что вы никак не желаете принять то, с чем обращаюсь к вам я.

И он вышел, хлопнув дверью.

Прошло полчаса. Здесь, на самом краю утеса, вдыхая соленый морской воздух, женщина наконец смогла успокоиться. Каменные террасы внизу кишели жизнью, сонмы самых разнообразных птиц строили гнезда и высиживали птенцов. Элма успела узнать у Бена названия некоторых видов: черно-белые, похожие на пингвинов, кайры, белошеие гагары; кое-где глаз выхватывал парочки тупиков — черные спинки, белые грудки, ярко-оранжевые клювы и распушенные белые пушистые короны на черных головах. На неискушенный взгляд Элмы, они выглядели точь-в-точь как попугайчики.

Воздух был наполнен звуками. Трескотня, рулады, крики, плач, щебетание птиц сливалось с монотонным шумом прибоя в сотне футов внизу.

Элма присела на камень. Наслаждаясь симфонией, исполняемой в ее честь Природой, она перебирала пальцами лепестки нежного алого цветка. Остров воистину был райским уголком, полным жизни, неистовой, не знающей ни секунды покоя. Сила и энергия, казалось, определяли ритм жизни на островах архипелага. В этих местах нечего было делать тем, у кого отсутствует сила воли, — во всяком случае, тепличным растениям тут не прижиться.

В памяти Элмы немедленно возник образ хозяина острова — дьявольски прекрасного, призванного повелевать, а не подчиняться обстоятельствам. Потрясенная тем, что эта мысль пришла ей в голову, она поднесла цветок к лицу и глубоко вдохнула, стараясь выбросить навязчивое видение из головы. Аромат был сильным и завораживающим — совсем как человек, которого она безуспешно пыталась забыть.

Элма скорчила недовольную гримасу. Опять Крейтон! Почему здесь все о нем напоминает: от полета птиц до аромата местных цветов?

— Черт тебя побери! — громко выругалась она. — Ненавижу, тупой ты троглодит!

— Почему я должен думать, что вы имеете в виду кого-то другого, а не меня? — раздался за спиной глубокий, до боли знакомый голос.

Элма обернулась и увидела мужчину, в адрес которого только что чертыхалась. Он стоял в своей обычной позе — широко расставив ноги и скрестив руки на груди. Глядя на него, она терялась в догадках, осознает ли он сам, насколько возбуждающе действует на женщин.

— Почему вам доставляет такое удовольствие всегда подкрадываться исподтишка? — еле слышно прошептала она.

— Я собирался угадать ваши мысли, причем задешево, но вовремя остановился. Я не мазохист, ответил он добродушно, как будто не заметил яда в ее вопросе.

Элма с интересом вгляделась в его улыбающееся лицо.

— С чего это вы сегодня в таком хорошем настроении?

— Жизнь слишком коротка. Я решил принять ваши извинения.

Возбужденная и встревоженная его неожиданным появлением, Элма постаралась не выдать своих эмоций и выглядеть подчеркнуто безразличной:

— Я прямо затаила дыхание, ожидая вашего прощения. — Отвернувшись, она подтянула ноги и обхватила колени, будто защищаясь: отныне она не обращает внимания ни на его фигуру, ни на его лицо, ни на его ироничную улыбку.

К ее удивлению, он присел рядом.

— Как бы то ни было, — вполне по-светски продолжал он, — удивительно встретить вас здесь.

Элма уставилась прямо перед собой, стараясь по крайней мере сохранить видимость спокойствия. Когда он усаживался на землю, его рука как бы невзначай коснулась ее руки, и этого легкого прикосновения оказалось достаточно, чтобы все ее попытки сохранить душевное равновесие пошли прахом.

— Раньше я очень мало говорил с вами, — сказал он тихо.

Трудно было избегать его взгляда, еще труднее — ничего не ответить на такие слова, особенно если он явно старался показать ей, что расположен поговорить. Поговорить серьезно.

— Да, более чем. — Элма была вынуждена согласиться.

Губы Крейтона медленно изогнулись в улыбке.

— А что, если я попрошу извинения?

Она вздрогнула, борясь с волнами откровенной чувственности, исходившей от Крейтона.

— Не думала, что вас волнует мое мнение.

Его вызывающий взгляд смягчился, мужчина выдержал паузу, молча глядя на море, и наконец произнес:

— Я пытался не обращать на него внимания.

Теперь Элма оглядела его всего, с ног до головы. Могучее тело, забронзовевшая от ветра и солнца кожа говорили о воле к жизни и неисчерпаемой силе — как и весь его остров. С трудом шевеля языком, она тихо прошептала:

— Почему?

Он уставился на водную гладь и, казалось, не находил там то, что искал.

— У меня были причины, — ответил он странным тоном. Его широкие плечи на сей раз слегка поникли.

Женщина ждала, но гигант больше не сказал ни слова, продолжая держать ее в нервном напряжении. Неизвестно почему, но она не могла заставить себя повторить вопрос — хотя чего, спрашивается, ей бояться? Отложив на время разрешение возникшей проблемы, она неожиданно спросила:

— Вы очень скрытный человек, ведь правда?

Не глядя на нее, он ответил:

— Полагаю, вам это кажется отрицательной чертой характера.

— Разумеется нет.

— Я уже говорил — в моей истории мало интересного.

— Мне интересно, — прошептала Элма, и ее голосом говорил не разум, а чувство.

Он повернулся к ней, и от ее взора не укрылась прядь волнистых волос, выбитая из прически дующим с моря ветерком. Элма почувствовала дикое желание убрать ее со лба или еще больше растрепать. Она не знала, что выбрать, и на всякий случай приказала себе не сходить с ума.

По-прежнему молча он продолжал смотреть на нее. Элма затаила дыхание, боясь, как бы он не ушел прочь, как не раз делал до того.

— Вам будет неинтересно, — повторил он, словно предупреждая.

На этот раз Элма как будто поняла намек. Почему она с таким упрямством совала нос в его личную жизнь? Не в ее характере проявлять навязчивость, и, однако, что-то в Крейтоне Кеннете зажгло в душе Элмы желание, ей не свойственное. Она страстно хотела знать о нем все — о его жене, о его горе… Не обращая внимания на предостережение, она упрямо продолжала гнуть свое:

— Вы ведь очень любили свою жену, правда?

На одно мгновение его глаза превратились в два острых кинжала. Он смерил ее взглядом из-под густых бровей, от которого сердце женщины забилось с новой силой. Пока он собирался с ответом, волны не один раз накатили на берег и рассыпались миллионами радужных брызг. Все это время только напряженно изогнутая бровь показывала всю бурю, которая бушевала в душе этого человека. Наконец он произнес:

— Вы читали Эрве Базена?

Сердце Элмы ушло в пятки. Всякое она могла предположить, но только не такую резкую смену темы! Вместо того чтобы принять ее помощь, он предпочел держать ее на расстоянии, заставить снова почувствовать себя неискушенной простушкой. Каковой она и была — по сравнению с ним. Решив не принимать новый удар близко к сердцу, она парировала его с сарказмом, на какой только была способна:

— Я не многое читаю из современной прозы, но, поскольку моя домохозяйка выписывает тонны журналов, я тоже в курсе всех последних новостей. К примеру, я недавно прочла статью о собаках и почему они воют на луну. Желаете послушать?

Он ухмыльнулся, и Элме показалось, что шутка пришлась ему по вкусу.

— Вообще-то я имел в виду одну конкретную мысль из его романа, — бросил он на нее короткий острый взгляд.

— Ну? И что же это за мысль?

— «Любовь — это то, что еще можно предать».

Элма почувствовала смущение.

— Уверена, что это глубокая мысль, но думаю также, что я навек упала в ваших глазах. — Она решительно взглянула на него. — Знаете, что меня особенно раздражает в разговорах с вами? Вы никогда не скажете просто «да» или «нет». Почему вы не можете прямо ответить на вопрос, вместо того чтобы загадывать очередную загадку?

— Вы считаете, мне следует так поступать? — Повернувшись к Элме, Кеннет улыбнулся, хотя глаза его блестели металлом. Они становились все ближе и ближе, но молодая женщина не сделала даже попытки отстраниться, хотя внутренний голос и предупреждал об опасности.

— Крейтон Кеннет, вам, вероятно, не избавиться от вашего извечного сарказма, — сказала она, разочарованная безразличным видом, который он в очередной раз постарался на себя напустить. — Сама не знаю, что это мне пришло в голову затеять с вами беседу.

Какое-то мгновение он молча разглядывал ее, а затем устало произнес:

— Хорошо. Я любил жену. Любил до самого дня ее гибели. Вас устроит этот прямой ответ?

Элма почувствовала комок в горле. Ей стало очень плохо, плохо оттого, что она заставила Крейтона коснуться столь болезненной для него темы, а еще оттого, что ей так не хотелось услышать подобное признание. Закусив губу, она уставилась взглядом на траву под ногами и с усилием кивнула.

— Простите, — прошептала она. — Это меня не касается.

— Верно, — резко подтвердил он. — Почему же вы вечно суетесь не в свое дело?

Она сглотнула и молча покачала головой. Голос непременно выдал бы чувства, которые она не дерзнула открыть.

— Кажется, я знаю почему. Думаю, мы оба знаем, — произнес он более спокойным тоном. — Вы очень привлекательная женщина. Наверное, для вас не секрет, как страстно я желал заняться с вами любовью… с момента нашей первой встречи.

От этих слов молодая женщина буквально потеряла голову. Она совсем не ожидала услышать ничего подобного, и эффект неожиданности сразил ее.

А в словах Крейтона уже слышался откровенный цинизм.

— Вы побледнели. Неужели мое предложение столь отвратительно?

Элма не ответила, но ее сердце, казалось, готово было вырваться наружу. Она боялась произнести хоть слово — тогда ей уже не удастся скрыть свои фантазии, связанные с Креем!

— Если честно, Элма, мне бы не хотелось обращать внимание на ваше мнение… и на ваше тело. Но я не могу с собою справиться. — Голос его приобрел соблазнительную глубину. — И мне представляется, вы чувствуете нечто похожее, если не боитесь себе в этом признаться.

— Я… — Вместо окончания предложения из груди женщины вырвался только сдавленный вздох. Она не могла совладать с мыслями, находясь так близко от Крейтона: его глаза продолжали гипнотизировать, а губы влекли все сильнее.

Внезапно его лицо потемнело.

— Проклятье, Элма… — вырвалось у него.

И в следующее мгновение она почувствовала, как его губы впились в ее, а сильные теплые руки прижали к пронизывающе холодной траве.

Элма была поражена тем, что случилось, но у нее не было сил — нет, желания! — сопротивляться. Он зажал ее щеки в ладонях, пальцами мягко касаясь висков, а губы заключил в сладостную темницу, подарив ощущения, которые ей испытывать не приходилось. Ее и раньше целовали, но чтобы так, с таким совершенством и чувственным пониманием!.. Женщина чувствовала, как он слегка покусывает ей губы, и эта пытка оказалась и мучительной и возбуждающей.

Не отдавая отчета в своих действиях, она сцепила руки за спиной Крейтона и чуть приоткрыла губы, как бы стыдливо приглашая его…

Ее сдача исторгла из груди мужчины сладостный стон, и его поцелуи стали более настойчивыми. Все нутро Элмы затрепетало в горячечном наслаждении. Он был просто волшебником. Как ему удалось завести ее на самый край пропасти, не проронив ни единого слова?

Но разве сам Крейтон не высказал ей желания иметь женщину. Что, черт побери, она сейчас делает, распластавшись на холодной траве и служа фактически лишь долгожданным развлечением для изголодавшегося мужчины? Осознав это, Элма со сдавленным криком уперлась руками в его широкую грудь.

— Нет… — Отвернувшись, она попыталась высвободиться из его объятий. — Убирайтесь! — В голосе ее перемешались ярость и мольба. — До чего же все мужчины предсказуемы в своих действиях. Получала бы я по доллару за каждое угаданное грязное намерение в отношении себя — стала бы богаче… богаче вас!

Он застыл над нею, опершись на один локоть. Элма не могла понять выражения его глаз, но в них явно сквозила нерешительность, удивившая ее. Видно было, что Крейтон сам потрясен этим взрывом эмоций и не хотел бы, чтобы все закончилось на подобной ноте.

— Элма, — еле слышно прошептал он, накрыв ее ладонь своею.

Инстинкт самозащиты подсказал женщине единственную возможность: попытаться вырваться сейчас же, пока не поздно. Но даже отодвинувшись от Крейтона на безопасное расстояние, с ощущением поцелуя, сохранившимся на губах, Элма вдруг осознала ужасную правду, поразившую ее до глубины души: ей нестерпимо хочется отдаться этому мужчине. Было в нем что-то, что затронуло самые потаенные уголки ее души и тела, что-то невысказанное, опасное — особенно в свете того, что он недавно говорил о любви к погибшей жене и горе утраты.

Теперь была ясна причина ее странного нежелания допытываться, почему он так упорно не желал интересоваться ее мнением. Она давно чувствовала, что же именно росло между ними, а его сладострастные, похотливые поцелуи лишь сбросили последний покров с горькой правды.

— Элма для аморальных игр, — выдохнула она. — Ведь вы хотели бы меня видеть именно такой?

Мужчина вздрогнул.

— Да, это значительно все упростило бы, — буркнул он.

Ее поразила прямота ответа.

— И вы вообразили… что я отдамся вам прямо здесь, на этой холодной траве? — почти рыдая, воскликнула она, оскорбленная до глубины души.

Его ноздри хищно раздувались. Сев рядом с ней, он запустил пятерню в копну своих растрепанных волос.

— У меня не было времени воображать что-то. Это случилось само собой. Как молния — непредсказуемо и прекрасно.

И смертельно опасно! — добавила про себя Элма.

Желваки на щеках подчеркивали его смущение и неудовлетворенность.

— Черт меня побери! — зло произнес Крейтон. — Кажется, Мак прав: у меня слишком долго не было женщины. — Передернув плечами, он перевел взор на Элму, критически осмотрев ее с ног до головы. — Однако, оценив то, что произошло минуту назад, должен заметить, что и ваш иммунитет по отношению ко мне оказался не столь силен, как вы пытались внушить.

Элма почувствовала, как у нее заныло в груди. Оставалось только надеяться, что это не из-за точности его наблюдения. Ощетинившись, она только заметила:

— Должно быть, это тяжкий груз — такое эго, как ваше!

Взгляд Крейтона снова похолодел.

— Дело не в моем эго, Элма. Признайте правду, черт, вы же думаете точно так же! Я не был единственным, излучавшим сигналы «поцелуй же меня».

Губы женщины задрожали.

— Еще час назад я готова была поклясться, что вы благородный человек, — покачав головой, прошептала она.

— Даже у благородных мужчин есть желания, — заметил он. — От меня трудно ожидать нежных чувств, но это не избавляет меня от обычных человеческих потребностей. Поэтому, Элма, если вы не ощущаете себя достаточно свободной, то перестаньте испытывать на мне свои чары или хотя бы держитесь от меня подальше!

В глазах молодой женщины отразился ужас. Она вовсе не испытывала на нем своих чар!

— Я никогда… — протестующе выдохнула она.

Темная бровь на его лице взлетела вверх.

— Можете лгать мне, сколько хотите, но не лгите себе.

Лицо Элмы покрыла краска стыда. Да, ее уже неоднократно посещали фантазии о том, как она целует его и он ее, но ей не приходило в голову, что ее желания так заметны для окружающих. Потрясенная, она пробормотала:

— Так вы хотите сказать… — Чтобы закончить фразу, ей пришлось глубоко вздохнуть. — Вы хотите сказать, что это я желала поцелуя? Это моя вина, да?

Странная улыбка осветила на мгновение его лицо. Вытянув ноги, Крейтон устремил свой взгляд в океан.

— Вернемся домой, Элма, — холодно предложил он. — Вернемся еще до того, как я сделаю что-то, о чем буду сожалеть.

— Что же? Ударите меня?

Он медленно оглядел ее.

— Нет, займусь с вами любовью. — Из груди великана исторгся короткий звук, который можно было принять за смешок. — Не бойтесь. Я не причиню вам зла, Элма. Мне не нужны серьезные отношения, а вы не желаете, чтобы вас просто использовали. Поэтому у нас обоих нет причин начинать то, что обоих же заставит потом сожалеть о содеянном.

Голос его был наполнен неподдельной горечью, заставившей Элму вздрогнуть. Он отдалялся, уходил от нее — прямо на глазах, и сейчас, когда разум вернулся к молодой женщине, она уже была готова простить его эмоциональный срыв.

Несмотря на то что день выдался относительно теплым, Элма почувствовала, как ее начинает трясти. Обхватив себя руками за плечи, она встала, ощущая, как внутри у нее растет пустота. Она не могла простить себе, что так и не заставила его сбросить маску. И вот, все потеряно: Крейтон снова превратился в неразрешимую загадку.

То, что он пообещал не обращать на нее внимания, должно было принести молодой женщине радость освобождения. Разве не она потребовала прекратить поцелуи? Почему же в таком случае она чувствовала себя отвергнутой? Может, она тихо сходит с ума?

Лучшее, что я смогла сделать, — это покончить с чуть было не начавшимися отношениями, пыталась убедить себя Элма.

А Крейтон, как ни в чем не бывало, продолжал лежать на траве, опершись на локти и уставясь в набегающий прибой. Казалось, его совсем не волновало, была ли Элма рядом или нет. Она же продолжала стоять чуть поодаль, как каменное изваяние, и не отрывала от него взгляда — пока наконец его безразличие не стало совершенно невыносимым. Тогда Элма повернулась и побежала прочь с этого постылого утеса, обеими руками закрыв рот, чтобы не дать вырваться рыданиям. Боль и разочарование овладели ею, и ни понять, ни подавить их она была не в состоянии.