"Большая свобода Ивана Д." - читать интересную книгу автора (Добродеев Дмитрий)

Допрос

…Утром Иван бродит по лагерю. Смотрит на ровные дорожки, на безмятежное поведение русских немцев, сидящих семьями на завалинке. Его удивляют разговоры «поздних переселенцев» — шпэтауз-зидлеров, их наивность, их непомерные ожидания.

Фридланд — знаменитый фильтрационный лагерь. После войны здесь размещали перемещенных лиц из Восточной Европы, немецких военнопленных, а также беженцев и перебежчиков. Место было выбрано идеально — на стыке британской, американской и советской зон.

Даже в те далекие сороковые во Фридланде было лучше, чем в лагере Кэмп-Кинг под Франкфуртом. В Кэмп-Кинге американцы обращались с людьми как со скотом. А здесь соблюдались внешние приличия союзнической оккупационной администрации.

Здесь все получали талоны на еду и питье, ждали дальнейшей участи. Пути им предстояли разные — для немецких пленных — из России в Германию, для русских перемещенных лиц — из Германии в Россию.

Соотечественники сидели, боялись, что их выдадут СМЕРШу. В родную и бесправную Россию возвращаться не хотели. Писали на обоях карандашиком: «Товарищи, не выдавайте нас сталинским извергам! Мы не хотим назад в колхозы». Их ждали в России — барачные дворы, беспросветное существование, работа за сорок рублей в месяц, а вероятнее всего, ГУЛАГ.

Кого-то отослали назад. Но многие, пройдя через фильтрационный лагерь, действительно вырвались на Запад и растворились на бескрайних мировых просторах. Кто-то подался в Канаду, Австралию, США, другие остались в Германии. В 80-е Фридланд вновь заработал на полную катушку — теперь здесь размещают русских немцев. Их много — десятки, сотни тысяч.

На третий день Ивана вызывают в секретный отдел лагеря. Допрос ведут двое. Обстановочка очень напоминает советские фильмы о войне. Где агенты абвера допрашивают разведчика. Стол в центре, за него сажают допрашиваемого. Сбоку — человек за машинкой, он ведет протокол. Следователь — за этим же столом, да еще в углу — некий третий — крупный рыжеволосый тип наблюдает за сценой со стороны.

Они предлагают Ивану сесть, проглядывают его бумаги, переспрашивают фамилии, даты рождения и потом спрашивают: «А почему вы приехали сюда, во Фридланд? Почему не направились в Цирндорф?»

— Потому что у меня бабушка — немка. Ее звали Шарлотта Карловна.

— А вы можете это доказать?

— Я постараюсь.

Как сказал портье во Франкфурте, надо тянуть время. Пока они будут изучать его родословную, должно пройти много времени. Его поздно будет отсылать.

Затем они переходят на его биографию. С удивлением выясняют, как он, с немецкой кровью, стал советским ученым, выезжал за рубеж и даже… Почему работал в советских профсоюзах, знает языки и вообще не похож на немцев-переселенцев из Казахстана. Особо удивляет, что он свободно говорит по-немецки.

И тогда их главный (тот самый, что курил в сторонке) — высокий рыжий мужчина с очаровательной улыбкой и сигаретой в уголке рта подходит и говорит: «Ну просто сознайся, мой друг, ведь ты же связан с КГБ…»

— Нет! — Иван отдернулся. Тот подмигнул ему, вернулся в свой угол, и допрос продолжился с новой силой.

Так продолжалось два дня и превратилось почти в рутину. Он заинтересовал их, потому что не был похож на этих трактористов и их колхозных жен. Так что он делает тут, во Фридланде, в лагере для «поздних переселенцев?» Со своими языками и научной подготовкой?

После допроса Иван садится с сигаретой, думает, как быть. В нем все еще сидит интеллигентский страх, заложенный отцом, родственниками и всей окружающей средой, — что сотрудничать с КГБ стыдно! Что вообще разведка — это грех, что тебе приклеят бирку предателя. Но он знает и то, что в других странах это почетно. Особенно в Англии, где разведка — национальный спорт. Туда стараются брать из хороших семей. Или в Швейцарии, где доносительство сродни патриотизму. Но эти вечные российские предрассудки…

Вечер. Лагерь во Фридланде. Иван выходит на прогулку. Ровненькие чистые аллеи. Бараки. Библиотека, столовая, душевая. Все осталось, как в далекие 40-е. Через забор он смотрит на деревню: стоят аккуратные немецкие домики с красной черепицей, стриженые газоны и обязательные садовые гномики. Жизнь немецкой провинции… Он стоит, думает: «Ну, блин, занесло!» Но вспоминает разваливающийся Союз, и сомнения отпадают.

Он возвращается в барак. Трактористы играют в карты. На столе — бутылка шнапса, купленная в местном магазинчике.

Колхозники начинают ему рассказывать, сколько накапывают картошки с огорода в Казахстане. Ему хочется спросить — какого хрена вы сюда приехали?

Они приглашают его за стол, но ему не хочется играть. Он ложится на нары, что-то начинает обдумывать и забывается тяжелым сном. Снится совхоз «Бородино». Он с группой молодых ученых идет в коровник. Доярки кричат: «Ну вы, ученые! Шагайте быстрей, пока не разбежались блядские коровы!» Шаг в сторону, и он с головой погружается в навозную яму. Дружный хохот. Он понимает, что влип. К чему бы это?

На следующий день — та же процедура. Он идет на допрос, его опять мурыжат. Большой рыжий следователь хитро смотрит на него: «Ну ладно, дорогой коллега, бросьте запираться! Вам же лучше будет!» И начинает спрашивать насчет связей с КГБ.

Иван просчитывает ситуацию и неожиданно заявляет: «Господа, я аналитик-международник. Я использую открытые источники информации, но мои анализы можно приобрести за деньги. Я писал для ЦК, для МИДа и, вероятно, для КГБ».

Допрашивающие застыли, на их лицах сложная реакция: попалась рыбка или нет? Допрос продолжается с новой силой, но уже в деловом ключе.

Ему приходится рассказать о себе: что он пишет, что может подвергнуть анализу, где выступал с докладами.

После этого большой рыжий (по типу — полковник БНД) говорит: «Ну ладно, посмотрим, что вы можете. Дайте нам анализ перестройки на нынешнем этапе, оценку ситуации, людей, и перспективы. Работу мы оплатим и, если признаем удачной, направим в правительство».

Он открывает сейф, достает пятьсот марок, кладет перед Иваном и говорит: «Вот первый аванс, ставьте подпись!» Иван расписывается. После этого ему дают блокнот, ручку и говорят: «Идите и спокойно работайте. До встречи».

Иван выходит на воздух. Чувство хорошее — что он не один. Он — часть большого мирового братства аналитиков. Он ощущает, что некая тайная солидарность всегда существовала на этой земле. Что бы там ни писалось в книгах и ни утверждалось на официальном уровне, все информационщики — члены одной семьи и по мере обстоятельств помогают друг другу, если это правило не ломают безжалостные правительства и идеологические догмы.

Теперь уже с деньгами Иван заходит в лагерный магазинчик и покупает себе сумку взамен прохудившегося баула. Он также покупает бутылку виски и кусок вестфальской колбасы. Этот день надо отметить!

Он чувствует, что помощь будет и что в его жизни появилась перспектива.

Совершает ли он предательство? Но предательство совершают те, кто разваливает страну. А он просто дает оценку происходящему.

Во сне он чувствует старческие руки деда на своих плечах, запах легкого влажного пота. Он видит прозрачные голубые глаза, дед спрашивает: «Ну как ты, внучок? Не забыл нашу бедную Россию?» Он хочет сказать «нет», но изо рта выходят беззвучные слова.

На следующий день его переводят в отдельную комнату: ему не по рангу сидеть рядом с трактористами. Заводится такой порядок: с утра он сидит, пишет, идет к офицерам на собеседование, а вечерами (они так договорились) на центральной аллее с ним встречается связной, который осведомляется о его здоровье и забирает написанное.

Середина марта, он чувствует себя намного лучше. Он становится частью некого, еще не ведомого ему проекта. В России — кризис перестройки. События в Баку. Безумие горбачевской затеи все очевидней. А он оказался в крепких, контролирующих и заботливых лапах. Наверное, так чувствовал себя бесправный русский солдат, когда его вырывали из лагеря смерти, переводили во власовцы, давали кусок сала и чекушку шнапса… Единственное, что гложет его, — тоска по дочке и жене.

На энный день старший офицер говорит ему: «Завтра к вечеру прошу вас собрать чемодан. Мы ничего не можем конкретно вам сказать, но, кажется, ваше пребывание во Фридланде кончается. Спасибо и желаю успеха!» — Он протягивает ему еще один конверт с деньгами и пожимает руку.

Иван чешет в затылке. Он так привык к подвохам, что и на этот раз уверен: его высылают! Конечно, получили, что хотели, и отфутболивают… Они спросили обо всем — о настроениях в Политбюро, в советских организациях, в народе, в профсоюзах… Любопытная информация: она подтверждает, что перестройка входит в фазу полного разноса. Теперь он становится не нужен.

Он проводит беспокойную ночь, рано просыпается, весь день курит и к вечеру выходит с чемоданом из барака. Его поджидают два больших черных «Мерседеса». За рулем сидят крепкие ребята и улыбаются ему. Ребята берут его чемоданчик, сажают на заднее сиденье и на большой скорости покидают Фридланд. Они движутся на юг, это видно по указателям на автобане. Первое направление — Франкфурт.