"Сокровище Джунаида." - читать интересную книгу автора (Шалаев. Михаил)

Глава третья. СЕРДАР СПЕШИТ ЗА НАСЛЕДСТВОМ

Лето в этом году обещает быть как никогда жарким — уже в конце весны навалился небывалый зной. Но до чего хорошо и прохладно под огромной раскидистой чинарой на застеленном плотной белой кошмой топчане, построенном наподобие мостков над быстрыми водами горной речки Келат! Тут-то и лежал Сердар Мухаммед Хабиб, молодой мужчина с круглым лицом, нахальным козлиным взглядом, с волосами густыми и вьющимися мелко, как каракуль. Он взбил подушку и, удобно подсунув ее под бок, облокотился на локоть. Зеленый чай в пиале дымился легким парком, узорчатая тень от чинары шевелилась на белой кошме, бормотали что-то прохладные струи прозрачной речки. Было свежо, хорошо и спокойно. Но не было покоя в душе Сердара.

Он родился в этом небольшом иранском поселке, расположенном у самой границы с Туркменией, и носящем то же имя, что и речка, — Келат. А этот дом с большим участком и топчаном под огромной чинарой — единственное, что оставил после себя в наследство знаменитый прадед Сердара, Джунаид-хан, бывший правитель Хорезма. Но Сердар никогда и ни в чем не винит предка. Разве не сделал он все, что было в человеческих силах, чтобы уничтожить власть урусов? Разве не бился прадед как лев с кизыл-аскерами, перешагнув уже далеко за седьмой десяток? Нет, он ни в чем не виноват. Виновата проклятая власть, лишившая Сердара всего. Ибо он — единственный законный наследник Джунаида, а значит, и престола великого Хорезма — одного из древнейших государств на свете, наряду с Междуречьем и Египтом. Именно Хорезма, как называется он в священной «Авесте» и в древней Бехистунской надписи, а не «Хивинского ханства», как стали называть его изменники и предатели, коварно захватившие власть еще в Средние века, а потом, следом за ними, и проклятые большевики…

Всю свою сознательную жизнь, с тех лет, когда ребенок начинает понимать простые слова. Сердар ненавидел русских. Это они свергли с трона его прадеда, это они гоняли великого правителя по пустыне, как охотничьи собаки травят зайца, это они постарались, чтобы само слово «Хорезм» исчезло из человеческой памяти, разделив его территорию между двумя дурацкими «республиками» — Туркменистаном и Узбекистаном. А мнение народа, сыны которого до сих пор считают себя хорезмийцами, — проигнорировали. Если бы не большевики, разве так бы жил сейчас Сердар? Разве прозябал в захолустье, вдали от центров цивилизации? Разве думал бы, что подарить любимой жене, где взять денег на обучение детей в Англии? Хотя, не исключен вариант, что в Америке — пока не решил.

Нет, семья, конечно, не бедствовала. Кое-какие средства прадед все же оставил, а дед и отец, как могли, преумножили их. Но они жили в основном при шахе, который поощрял коммерцию, а Сердару выпало жить при аятолле Хомейни с его исламской революцией. Туркмены никогда не были особенно религиозными, поэтому иранский фанатизм Сердара немного раздражал, но главное заключалось в другом: бородатые стражи исламской революции оставили очень мало возможностей для бизнеса. С тех пор Сердару стало казаться, что все революции совершаются исключительно для того, чтобы как-нибудь нагадить его семье. И он от всей души ненавидел теперь любую власть — хоть советскую, хоть исламскую, хоть ту, что установилась в Туркмении теперь — самую тупую из всех, что он знал. Ненавидел люто, до волчьего воя, но сделать, увы, ничего не мог.

А месяц назад его сосед Берды-Кяпыр, вернувшись из Ашгабата, куда возил на продажу сорные апельсины, растущие в Иране вдоль дорог, пригласил его на плов. Сердар знал, зачем приглашает сосед: из Туркмении Берды всякий раз привозил контрабандой три-четыре бутылки русской водки — единственное из всего русского, что любил Сердар. Поэтому приглашение принял охотно. Они воздали должное восхитительному плову, а когда уже почти подошла к концу вторая бутылка, сосед вдруг сообщил ему, что в Ашгабате услышал кое-что интересное про знаменитого предка Сердара — Джунаид-хана… Сердар насторожился, но ускорять события и задавать лишних вопросов не стал. Что такого мог услышать этот спекулянт сейчас, по прошествии стольких лет?

— Да… — Берды-Кяпыр продолжал рассказ про своего ашхабадского знакомого. — Он мне и говорит — ведь у вас там, в Иране, до сих пор его внуки живут. Почему не подадут протест? Есть же международные организации…

— Погоди, — не выдержал Сердар, видимо, прослушавший начало. — Какой протест? При чем тут прадед?

— А я не сказал? Э-э, голова совсем плохая стала. Налей-ка еще…

Соседу, честно говоря, наливать уже не стоило, но Сердару не терпелось услышать продолжение, и он не стал спорить. Они выпили, и Берды продолжил:

— Есть какой-то международный закон о… прести… рости… не помню как — в общем, о возвращении ценностей прежним хозяевам.

— Каких ценностей?

— Ну там… домов, земель… ху… хужо… дожественных ценностей… А, вспомнил: реституция!

— А прадед здесь при чем? Он был правителем государства! Что мне теперь, государство вернут? — Сердару больше всего хотелось стукнуть соседа по голове, чтобы он немного протрезвел.

— Не-а… Государство не вернут. А вот документы рас… спродавать… они права не имеют!

— Да какие документы, Берды? Очнись наконец! — Сердар уже всерьез разозлился.

— А такие. Архивные работники рас… спродают письмо твоего… этого…

— Ну?

— Письмо про то, где он спрятал клад.

— Что???

— Ну да. Ты поезжай, обратись в ООН…

Понимая, что от Берды уже трудно чего-то добиться, Сердар все же попробовал:

— Какой клад, сосед?

— Который он в пустыне закопал. В Каракумах. В общем, где-то там… — перед тем, как отключиться, Берды-Кяпыр все сказал очень разборчиво. Видимо, из последних сил.

На следующий день Сердар вновь попытал соседа, и тот, уже на трезвую голову, все подтвердил: в Ашгабате знакомый ему рассказал, что работник архива продает (по крайней мере продавал какое-то время назад) копии письма его (то есть Сердара) прадеда, в которых указывается местонахождение спрятанных им (то есть Джунаидом) сокровищ, хотя что это за ценности и сколько их — никто не знает. Берды-Кяпыр даже точно указал имя человека, от которого получил эти сведения. И рассказал, как его найти…

Два дня Сердар не мог найти покоя. Не мог спать, не мог есть, не мог любить жен, коих у него, по молодости лет, было всего две. Его не радовали игры с детьми, не развлекала рыбалка на говорливом Келате. Сердар как будто заболел, потому что уже не в первый раз слышал про этот клад. Ему говорил про него дед, говорил отец, только прадед не говорил, потому что когда Сердар родился, он уже давным-давно умер.

Но главное было в другом: от Джунаида через деда и отца до Сердара дошел список ценностей, которые закопал прадед где-то в пустыне. Если верить перечню, это было настоящее сокровище. И если Сердар до сих пор не взялся за поиски, то по единственной причине: Джунаид на словах объяснял деду, где отыскать клад, и обещал записать, но не успел — последние месяцы жизни он был разбит параличом, не мог ни двигаться, ни говорить. А к тому времени Советы обрели такую силу, что вернуть ценности казалось совершенно нереальным, поэтому дед и не старался особенно узнать точное местонахождение сокровищ. И вот теперь Сердар учуял новую возможность вступить во владение наследством.

На третий день он принял решение и отправился к Абды Кериму, такому же спекулянту, как Берды-Кяпыр. За определенное вознаграждение тот взялся проверить рассказ конкурента. Сердар подозревал Абды в пристрастии к наркотикам, но, как ни странно, по возвращении из Ашгабата тот честно отработал полученные деньги, подтвердив информацию конкурента. Даже более того, точно сообщил, кто распространяет фамильные документы: некто Мурад Сопыев, заведующий отделом документов для служебного пользования в Государственном архиве Туркменистана. А в качестве бонуса добавил, что Мурад этот — пьяница, и найти его можно каждым вечером в пивной «Рваные паруса».

Этого Сердар вынести уже не мог. Какой-то пьяница торгует достоянием его семьи? Он за это ответит! Все за это ответят! Сердар приказал отогнать в мастерскую свой старенький внедорожник «форд», чтобы его подготовили к дальней дороге. И вот теперь он сидел на топчане под чинарой, ожидая с докладом слугу.

— Хозяин? — Реза появился, как всегда, почти бесшумно, ощерив в ухмылке кривые редкие зубы. — Гы-ы!

Из прислуги в доме были только старая курдянка-кухарка и ее сын, волосатый звероподобный Реза, исполняющий обязанности садовника и дворника. Он был слабоумным, но силищей обладал неимоверной, и Сердар наполовину в шутку, наполовину всерьез говорил, что никогда нельзя угадать, на кого он кинется. Однако Реза был предан хозяину, и по единому движению его пальца мог порвать любого. Возможно, секрет был в том, что Сердар постоянно носил в кармане леденцы, которые скармливал слуге за каждое выполненное поручение — тот обожал сладкое.

— Что, Реза?

— Машина готов, хозяин. Пригнать?

Удивительно, но слабоумный Реза прекрасно водил машину, хотя прав ему, естественно, никто никогда бы не выдал. Однако Сердар ему в этом смысле полностью доверял.

— Да, Реза, пригони. Вот тебе леденец…

— Гы-ы!

Сердар, решившись на эту сомнительную экспедицию, весьма смутно представлял, как он собирается мстить своим обидчикам, сколько их и кто они такие. Кроме того, пьяницы, разумеется. Однако на самом деле не месть была целью — он просто стеснялся признаться самому себе, что, как мальчишка, погнался за призрачным кладом. Хотя в их семье сокровище Джунаида вовсе не считалось легендой. Клад был, — утверждали все в один голос. Есть ли он теперь? Этот вопрос не давал покоя Сердару, но помнил он и еще одно поверье: клад дается в руки только настоящему владельцу… Может быть, если он окажется в тех местах, сработает генетическая память?

В поездку с собой Сердар решил взять только Резу. Никогда никому ничего не скажет, беспрекословно исполнит любое приказание, а в случае чего, если исчезнет — никто и никогда ничего не спросит… Жрет, правда, много, но ничего — как-нибудь прокормим.

Кроме того, Сердар прихватил с собой в дорогу «маузер», доставшийся еще от прадеда. Основательный был человек Джунаид, даже боеприпасов оставил вволю. А еще Сердар слышал, что по точности и убойной силе этот револьвер имеет мало равных. Кроме того, взял некоторый запас продуктов, чтобы не тратиться в Ашгабате, и немного долларов, которые, по сведениям, ценились в Туркмении очень высоко.

На контрольно-пропускном пункте «Гаудан» в паспорта Сердара и Резы шлепнули одноразовые визы, заглянули в багажник «ландкрузера», но спрятанный там «маузер» не нашли, и разрешили проезжать. Выехав на высоту, с которой открывался вид на север, Сердар остановил машину, вышел на обочину горного «серпантина» над высоким обрывом и закурил сигарету, задумчиво глядя вдаль. Перед ним лежала ненавидимая страна, ненавидимый город, в котором жил ненавидимый народ. Да-да, свою ненависть к русским Сердар со временем перенес и на туркмен — народ, который русским покорился. Он устало подумал, что по-хорошему наказать надо бы всех, но это, увы, невозможно. Поэтому нужно хотя бы отыскать сокровище, спрятанное для него прадедом. Если найти его и вывезти у них из-под носа, то можно будет потом всю жизнь потешаться, как обвел он вокруг пальца глупых туркмен…

В тот черный день Мурад Сопыев выпил больше обычного, и выходил из пивной слегка пошатываясь. Едва он шагнул из кривой калитки в деревянном заборе, ограничивающем территорию пивной, его плотно ухватила за предплечье здоровенная волосатая рука и властно оттащила в сторону.

— Что… вы… такое? — работник архива несколько растерялся от столь бесцеремонного обращения.

— Молчи, — негромко, но убедительно приказал ему невысокий тип с черными каракулевыми волосами. — Говорить будешь, когда я разрешу.

— А кто вы… ты… — пробовал возразить пьяница-интеллигент, но Сердар подал знак слуге, и Реза так сильно сжал ему руку, что Мурад почувствовал: еще чуть-чуть — и хрустнет. Замолчал.

— Пошли, — мотнул головой невысокий, и его волосатый звероподобный спутник повел ничего не понимающего Мурада к машине — старенькому «форду», стоящему чуть в стороне от входа в «Рваные паруса». Он запихнул работника архива на заднее сидение и сел рядом — мрачный и молчаливый. А невысокий сел на водительское место и, резко обернувшись, заговорил на ломаном туркменском:

— Ну, здравствуй, Мурад Соппы! — он озвучил его фамилию на старинный туркменский лад, как говорили до революции. — Сказали мне, что ты продаешь бумаги, которые не только тебе не принадлежат, но даже всей конторе, где ты работаешь, да и всему этому государству… — Сердар сделал паузу, а Мурад потихоньку начал соображать, что, видимо, настала расплата за его незаконный бизнес. — Завтра, — продолжал между тем незнакомец с нахальными козлиными глазами, — ты мне принесешь этот документ. Но не копию, а оригинал! Ты понял?

— Простите, — пискнул Мурад, — о каком документе речь?

— О том, которым ты торгуешь уже три года… Или больше?

— Нет, не больше… — не стал отпираться Мурад. — Но нам оригиналы нельзя…

— Это меня не интересует. Только помни, что если не выполнишь, то вот он, — Сердар глазами указал на слабоумного слугу, — оторвет тебе голову. Оторвешь, Реза? — страшный волосатый человек глупо осклабился — «Гы-ы!» — но ни малейших сомнений в том, что оторвет, не возникло.

Мурад мелко покивал головой, чувствуя, что хмель стремительно улетучивается. «Ничто на земле-е не проходит бессле-едно…» — вспомнилось ему вдруг ни с того ни с сего. Он подумал было, что можно обратиться в полицию, но поглядел на звероподобного — и передумал. Лучше рискнуть, потихоньку спереть документ — и отвязаться от этих… А кстати, кто они такие?

— Э-э… простите, — осторожно заговорил Мурад. — А можно мне узнать, с кем, так сказать, имею честь?

Сердар не успел продумать, надо ли ему открываться. Он посмотрел на архивиста презрительно, помолчал. А потом решил — какого черта? Что он, боится кого-то? И торжественно сказал:

— Я — правнук великого Джунаид-хана, правителя Хорезма. Мое имя — Сердар Мухаммед Хабиб. А это — мой слуга, Реза. А ты, подлец, торговал моими бумагами. Моими по праву!

Ошарашенный Мурад решился только уточнить:

— Того… самого… правнук?

— Того, того, — раздраженно ответил Сердар. Торжественный момент явно не удался. А потому закончил по-простому: — В общем, если завтра бумаги не принесешь — башку оторву. Понял?

Как не понять? Мурад понял, что влип по-крупному.

Сердар со слугой поехали к женщине, у которой постоянно останавливался Берды-Кяпыр во время своих наездов в Ашгабат. Алла, крашенная блондинка лет сорока, всегда была рада гостям, потому что по нынешним временам это был ее единственный способ заработка. Она размещала их на ночлег, обеспечивала едой и ванной за умеренную плату. И — все. Нет, ну если у кого-то появлялось желание, то… Впрочем, это зависело от настроения Аллы, а также от того, понравился постоялец или нет. Она считала себя очень разборчивой.

Сердар же считал всех русских женщин проститутками, поэтому особенно с ней не церемонился. Он с порога объяснил, что им нужно только переночевать, причем сделал это на своем туркменском языке, который, как выяснилось, и туркмены-то понимали с трудом. Алла с пятого на десятое понимала своих жильцов на самых разных наречиях, ей приходилось принимать даже китайцев. Да и нужно им всем, в общем-то, было только одно. Женщина сделала приглашающий жест, потом написала на бумажке цифрами, сколько с них причитается, и на этом взаимопонимание было достигнуто.

Показав, где их кровати, хозяйка пригласила гостей поужинать. Она выставила бутылку водки, которой Сердар откровенно обрадовался, ибо его изрядно утомил этот бесконечный день. Не обрадовался он тому, что Алла поставила три рюмки: Реза никогда не пил, и как на него подействует водка — можно было только догадываться. Но он подумал, что это может быть даже забавно. Они выпивали и закусывали, Сердар с пятого на десятое объяснялся с хозяйкой, дополняя слова жестикуляцией, она улыбалась и как могла поддерживала общение. А вот Реза после второй рюмки стал пожирать Аллу глазами, время от времени глупо ухмыляясь и вздыхая глубоко, как лошадь. Та, как ни странно, видимо, не поняла, что перед ней слабоумный. Более того, судя по всему, Реза поразил ее воображение. Она впервые видела такого импозантного мужчину — щеки, заросшие диким волосом до самых глаз, расплющенный нос, слегка вывернутые губы. Алла где-то слышала, что чем больше на самце волос — тем темпераментнее он в постели, и поощряла его поползновения откровенными взглядами. Это показалось Сердару еще более забавным. Ему-то эта пожилая крашеная проститутка была совершенно не нужна, и он позволил событиям развиваться своим чередом.

Когда ужин подошел к концу, хозяйка почему-то поменяла первоначально определенные для них места: развела постояльцев в разные комнаты, а сама удалилась в ванну. Сердар, ухмыляясь, устроился спать, не сомневаясь в дальнейшем развитии событий, и вскоре услышал, как Алла, выйдя из ванной, как бы по ошибке завернула в комнату к Резе. Послышалось ее кокетливое «ой!», а через несколько секунд — игривое хихиканье. Потом, как положено, ему пришлось выслушать через стену все стоны, вздохи, жалобный скрип кровати, готовой развалиться под натиском звероподобного слуги — Сердар даже удивился, что слабоумный Реза оказался настолько полноценным в другом отношении. Когда наступила очередная пауза, он наконец уснул и спал до позднего утра. По крайней мере когда Реза разбудил его, солнце уже было высоко.

— Хозяин, — тряс его за плечо Реза, — хозяин! — слуга казался чем-то напуганным.

— Ну чего тебе?

— Хозяин, она не дышать!

— Как «не дышать»? — переспросил, просыпаясь, Сердар.

Реза пожал плечами и отрицательно помотал головой — не знаю! На грубом его лице был написан ужас.

Сердар встал, прошел в комнату, откуда всю ночь доносились стоны и вздохи. Хозяйка лежала ничком, голая, с вывернутой в сторону головой на подушке и застывшими навсегда глазами. Сердар понял это, едва коснувшись ее горла, когда попробовал нащупать пульс. Но было поздно. Реза в порыве страсти сломал ей шею. Бедолага был невероятно силен, но не понимал этого, и контролировать свою силу не мог.

Ну и ладно. Одной проституткой больше, одной меньше — какая разница?

— Она спит, — сказал он слуге. — Потом проснется.

— Да? — Реза глядел на него, как на бога. — Спит?

— Да, спит. Только не надо ей мешать. Пускай поспит.

— Пускай, — согласился Реза. Ужас на его лице уступил место облегчению. Что-то он все-таки понимал.

Сердар прикрыл покойницу простыней и отправился к холодильнику — поискать что-нибудь на завтрак. Может, оно и к лучшему, что Реза свернул ей шею. Во-первых, платить не надо, во-вторых, если что, никому никогда про них не расскажет. Правда, соседи их, наверно, видели… Ну и черт с ними. Сегодня же вечером уехать — и никаких вопросов. А потом пускай ищут…

Они вместе с Резой покинули квартиру ближе к вечеру, чтобы встретиться с Мурадом, который, по договоренности, должен был выйти после работы прямо к пивной. Они прождали совсем недолго — минут через пятнадцать Мурад, опасливо оглядываясь, подошел к назначенному месту, нервно помахивая своим неизменным черным портфелем. Сердар коротко посигналил ему. Архивист дернул головой, заметил «форд» и торопливо направился в их сторону.

Он забрался на заднее сидение, боязливо покосился на Резу и расстегнул портфель. Из его недр он извлек схваченные скрепкой листки и протянул их Сердару:

— Вот…

Сердар взял бумаги, которые были подлинными — это было ясно безо всякой экспертизы. От них, кажется, даже до сих пор пахло пустыней, порохом, кровью… Сердар, взяв документы в руки, на некоторое время задумался. Неужели вот этот листок держал в руках его великий прадед?…

Но, впрочем, времени на сантименты не было. Он полностью переключился на письмо и быстро прочитал указания насчет «двуногого старика», конского волоса, верблюда и птицы, потом поднял страшный взгляд на Мурада, будто заподозрил, что он утаил от него самое главное.

— Это что такое? — угрожающе вопросил Сердар.

— Письмо… Оригинал, — ответил несчастный работник архива.

— Я сам вижу. Но тут же понять ничего невозможно!

Мурад только развел руками, показывая, что он здесь ни при чем.

Сердар задумался. Как жаль, что прадеда так неожиданно разбил паралич! Если бы он оставил свои записи, то сейчас, наверно, не пришлось бы гадать, распутывая его иносказания. А теперь что делать?

— Где хоть эти колодцы находятся?

— Там, на западе, — махнул рукой Мурад.

А Сердар только сейчас сообразил, что он вообще не знает ни дорог, ни местных правил, да и с языком у него туговато…

— Ну, я пойду? — раздался робкий голос алкоголика-интеллигента.

— Куда? — очнулся потомок правителя Хорезма.

— Да я вообще-то пивка попить…

— Нет. Ты поедешь с нами.

— Зачем? — в полном шоке отшатнулся Мурад.

— Я должен все увидеть на месте. На случай, если ты что-то утаил…

— Да что я мог утаить? — Мурад в ужасе прижимал к груди свою светлую шляпу.

— А вот там и посмотрим… — Сердар уже твердо решил, что возьмет Мурада с собой. Ему необходим был человек, знающий местные условия и порядки, чтобы мог внятно объясниться с полицейскими, которые густо понатыканы на дороге, и вообще помог беспрепятственно добраться до места. А потом видно будет, что с ним делать. Может, отпустить, а может, уложить в яму из-под клада, тайной которого он торговал… Странно: чем дальше Сердар углублялся на территорию чужого государства, тем крепче становилась его уверенность, что клад по-прежнему лежит в песках у колодцев Аджикуи. Он приказал слуге держать пьяницу-интеллигента покрепче и решительно направил машину на запад, на выезд из города.

Полицейские посты действительно раза три останавливали старенький «форд», пока они в быстро надвигающихся сумерках достигли Кизыл-Арвата. Всякий раз Мурад выбирался из «форда» и, борясь с искушением заявить о собственном похищении, демонстрировал тупым гаишникам свою архивную «ксиву», объясняя, что иранские гости — ученые, приехали разыскивать древние рукописи. Вопроса о том, какие такие «рукописи» могут быть в пустыне, у постовых почему-то не возникало, зато доверие к официальным документам (каковым являлась «ксива») и ученым из братского Ирана было безграничным. Они благополучно миновали все полицейские заслоны.

В Кизыл-Арвате на скорую руку перекусили в придорожной столовой, где им дали котлеты с макаронами и компот, под завязку заправили бензином бак и залили еще две канистры. Мурад предпринял попытку отыскать хоть бутылку пива, но горящий нетерпением Сердар его попытки пресек и вновь погнал старенький, но удивительно прыткий «форд» на запад, в сторону Небит-Дага.

Доехали уже далеко за полночь и остановились на убогой главной площади города, не зная, что делать дальше. Мертвенно-синие фонари на столбах заливали улицу зыбким унылым светом, нигде не светилось ни единого окошка, обратиться за ночлегом было некуда. Потоптавшись вокруг машины, Сердар злобно плюнул и снова сел за руль:

— Переночуем за городом. А то здесь полиция может привязаться…

Они выехали туда, где к дороге подступали большие барханы из чистого желтого песка, встали на обочине. Здесь Сердар откинул сиденья, и они с Мурадом кое-как устроились на ночлег, а Реза бросил на песок кусок кошмы и тут же уснул мертвым сном. Хозяин же его, напротив, долго ворочался, а когда наконец задремал, ему стали сниться кошмары, в которых страшный одноногий старик гонялся за ним по барханам, удивительно ловко прыгая на костыле. Сердар, наоборот, увязал в песке и никак не мог от него убежать. В конце концов старик догнал его, но ничего плохого не случилось: инвалид усадил Сердара на песок и, навалившись плечом, стал рассказывать, что сам отрезал себе ногу, чтобы никто не нашел клад Джунаида.

— Все ведь ищут двуногого, — хихикал старик. — А я их обманул… Поэтому, как клад найдешь — не забудь, половина моя. А не отдашь — я тебе тоже ногу отрежу…

Сердар кивал, соглашался, но страшный инвалид никак не отставал:

— Только это не все, чтобы ты клад нашел, нужно тебя еще поцеловать… — и потянулся к нему толстыми мокрыми губами.

Сердар отбивался как мог, слабой рукой пытался отпихнуть рожу старика, оказавшуюся на ощупь не то ворсистой, не то шерстяной, и наконец проснулся. А проснувшись, дико заорал — уже не во сне, а наяву. Жуткая морда, просунувшись в открытое окно «форда», тыкалась в лицо правнуку Джунаида, шлепая отвислой нижней губой. На его вопль подскочил Реза и самоотверженно кинулся на верблюда, пытавшегося выкрасть из «форда» краюху хлеба, оставшуюся от вчерашнего ужина. Он лупил его кулаками по ребрам, пока верблюд наконец не вытащил голову из окна и пустился наутек с недовольным ревом.

Мурад, проснувшийся от этого переполоха, вылез из машины, потянулся, оглядел свой костюм, превратившийся за ночь в жеваную тряпку, и сокрушенно покачал головой:

— Ну и вид! — интеллигентская закваска сидела в нем глубже, чем можно было предположить. — А что у нас с водой? — забывшись, Мурад говорил по-русски. Сердар и Реза смотрели на него, как на помешанного. Спохватившись, он перешел на туркменский: — Я говорю, воды у нас совсем нет?

— А-а… — протянул потомок Джунаида. — Я думал, ты тоже с ума сошел.

— Почему «тоже»? — встревожился Мурад.

— Неважно, — махнул рукой Сердар. — Зачем тебе вода?

— Да… Умыться бы. И пить охота. Давай, доедем до Небит-Дага — там воду найдем.

Но Сердар не спешил выезжать. Реза уже скрутил свою кошму, поднял сидушки в «форде», а его хозяин все сидел с задумчивым видом на придорожном камне, глядя куда-то вдаль. Наконец он спросил Мурада:

— Ты знаешь, как проехать к колодцам Аджикуи?

— Точно не знаю. Вроде, из Небит-Дага есть дорога на Ясхан — с нее поворот к поселку.

— К поселку? — Сердар был поражен. — Там же только колодцы были, да и те засыпали… Прадед мой и засыпал. Как же там живут? — Сердар в недоумении развел руками.

Мурад посмотрел на него удивленно:

— Не прошлый же век. Колодцев нет — скважины есть… Главное, чтобы вода была.

— Значит, поселок… Это плохо, — помрачнел Сердар. Сколько лет уже люди топчутся… — Что же ты, сволочь, про поселок молчал? — обрушился он вдруг на Мурада.

Непонятно, в чем был виноват пьяница-интеллигент, так что лучше бы уж молчал. Но он ответил:

— Так ведь ты и не спрашивал…

Возразить ему было трудно, а зло сорвать больше не на ком. Поэтому потомок Джунаида просто от души заехал Мураду в ухо, чтобы впредь был посообразительнее. Тут же рядом возник Реза, готовый при необходимости подключиться к воспитательному процессу. Но Мурад отскочил в сторону и заговорил убедительно, как только мог:

— Да там такой поселок — одно название… Откуда же я мог знать, что это вам интересно?

— Ну, ладно, — смилостивился Сердар. — Теперь мы возвращаемся в Небит-Даг. Сам ведь дорогу не найдешь? Надо будет у людей поспрашивать.

— Ну… да. Местные, наверное, знают.

— Вот и поехали.

Неумытый интеллигент сел на штурманское место, Реза забрался назад, и Сердар развернул машину. Справа тянулись зеленые после весенних дождей склоны Большого Балхана, а слева раскручивалась бесконечная панорама пустыни, немереные пространства, на которых даже большие барханы казались лишь легкой рябью на глади воды. Изредка возникающие в поле зрения рощицы саксаула да группы праздно шатающихся верблюдов только подчеркивали огромную, оглушающую пустоту Каракумов.

По асфальту быстро доехали до Небит-Дага, где первый же прохожий объяснил, как попасть на ясханскую дорогу. Они выехали на хорошо накатанную грунтовку и помчались на восток, причем горы стали ближе, а пустыня несколько отдалилась, уступив место каменистой равнине.

Когда горный хребет слева от дороги пошел на убыль, Мурад начал присматриваться. Где-то тут и должен был обнаружиться поворот к Аджикуи. Едва обозначенных грунтовок в нужную сторону сворачивало несколько, но Мурад рассудил, что к поселку должно быть что-то позаметнее. И действительно, когда Большой Балхан сошел практически на нет, огибая его, на север отошло хорошо накатанное шоссе. В пустыне дороги, особенно на солончаках, часто безо всякого асфальта бывают ровные, как стекло. Хоть «Формулу-1» устраивай. Правда, это — или зимой; или летом. А после дождей можно так вляпаться, что трактором не вытащишь. Но сейчас, слава Аллаху, был не тот случай.

Они на хорошей скорости мчались по равнине, на которой вскоре стали попадаться огромные валуны странных очертаний, будто кто-то специально обрабатывал их огромными резцами.

— Что это? — заинтересовался Сердар.

— Эоловые скульптуры, — непонятно объяснил Мурад.

— Чего?

— Это песчаник, мягкий камень. Вот ветер его и точит, особенно если с песочком… Поэтому так и называются — «эоловые».

— А-а… — протянул Сердар, так ничего и не поняв.

Скоро миновали не отмеченное почти ни на одной карте селение Дубунчи из нескольких домиков, а еще через полчаса, незадолго до полудня, въехали в Аджикуи. Это был тоже совсем крохотный поселок: три десятка домов, разбросанных вдоль дороги, при каждом — двор с загоном для скота, школа-мекдеп, разместившаяся в глиняной мазанке маленький магазинчик. Около него Сердар и остановился. Он вышел из машины, растерянно огляделся вокруг:

— А где же колодцы?

— Прадед твой засыпал, — не без ехидства откликнулся Мурад.

Но Сердар не среагировал. Он оглядывался с таким видом, будто, придя домой, обнаружил, что его обокрали.

— Не может быть, — бормотал он. — Нужно спросить у кого-нибудь, должен же кто-то знать…

Но спросить было не у кого. Солнце уже палило в полную силу, и жители благоразумно не высовывались из домишек. Мурад поднялся по трем ступенькам и толкнул дверь магазинчика. Она открылась, вихляясь на разболтанных петлях. В магазинчике было полутемно и прохладно, мягко гудел кондиционер. Мурад со света не сразу разглядел продавца, молодого парня, сидящего за прилавком так, что торчала одна голова.

— Вода есть?

— Есть, — лениво откликнулся парень, жуя спичку.

— Дай баклажку.

Тот не спеша встал, подал требуемое.

— А лучше две, — передумал Мурад.

Тот дал вторую.

— Слушай, — расплачиваясь, продолжил разговор Мурад, — а где здесь раньше колодцы были, ты не знаешь?

Тот молча отрицательно помотал головой. Мурад понял, что от разговорчивого продавца ничего не добьешься. Он, прихватив пластиковые баклажки с водой, вышел на крыльцо. Залитая слепящим солнцем дорога была пуста, лишь в одном дворе Мурад приметил какое-то движение. Женщина в длинном темно-красном платье закладывала верблюжью колючку в тамдыр, круглую печку для выпечки хлеба.

Мурад подошел к невысокой изгороди, окликнул ее по-туркменски:

— Женщина! Муж дома?

Она прикрыла рот платком и молча кивнула, не глядя ему в глаза.

— Позови.

Она торопливо пошла к двери, крикнула что-то в глубь дома. Через некоторое время вышел хозяин — мужчина с худым темным лицом, таким морщинистым, словно ветер тоже выточил его из песчаника, и почему-то в жеваном коричневом пиджаке, несмотря на обжигающий зной. Он подошел к изгороди, вежливо поздоровался:

— Салам алейкум.

Ответив на приветствие, Мурад спросил, известно ли ему, где раньше были колодцы, по которым поселок получил название. Мужчина поскреб грязными ногтями в затылке и сказал, что вообще-то знает, но позовет отца — тот лучше объяснит дорогу, после чего надолго скрылся в доме. Когда наконец появился, его сопровождал древний старик в грязной майке и просторных штанах из черного сатина. Они вместе подошли к Мураду и, после взаимных приветствий, старик пустился в длительные путаные объяснения, где прежде находились колодцы Аджикуи и как их найти. Он называл какие-то места, известные только ему и его сверстникам, давал сомнительные ориентиры — солончак слева, джар (селевой овраг) справа, прямо на большой бархан…

Мурад слушал его, чувствуя, что сходит с ума, а волосы на макушке от жары уже начинают дымиться (шляпу он оставил в машине). В конце концов попросил старика остановиться, сходил за Сердаром, и сказал, что нашел человека, который знает, как проехать к колодцам. Мурад подвел кладоискателя к изгороди и оставил со стариком и его сыном, а сам, отойдя в сторонку, наклонился и стал с наслаждением поливать себе на голову воду из баклажки. Она была сильно газированной и прохладной.

Через некоторое время к нему подошел Сердар и молча отнял вторую баклажку. Сначала он приложился к ней и долго пил, а потом тоже стал поливать голову. Стряхнув по-собачьи капли, сказал:

— Еще купить надо.

— У меня денег нет, — откликнулся Мурад.

Сердар вытащил из кармана сотенную долларовую бумажку, протянул ему:

— Возьми побольше, сейчас поедем.

— Куда?

— Если я правильно понял старика, это должно быть недалеко…

Мурад пошел в магазин, спросил у невозмутимого, как сфинкс, продавца, сколько у него есть воды.

— Много, — ответил тот после короткого раздумья.

— А пакеты большие есть?

— Есть.

— Положи в два пакета по пять баклажек.

Когда Мурад стал расплачиваться долларами, продавец впервые проявил способность к сильным эмоциям. Он сказал:

— Вай-боу… — удивился, значит. — Сдачи нет.

Мурад окинул лавку взглядом — продавец, видимо, не врал. При том, что местная валюта шла на черном рынке по двадцать-двадцать пять тысяч за доллар, наторговать два миллиона в поселке было делом нереальным. Он пошел к машине, объяснил Сердару проблему. Тот выдал ему купюру помельче и велел прихватить еще что-нибудь съедобное. Мурад выполнил команду и расплатился с продавцом.

Они выехали за окраину поселка, и дорога сразу стала заметно хуже. Их немилосердно трясло на ухабах и промоинах, оставшихся после недавних дождей. Сердар ехал, руководствуясь ориентирами, полученными от старика. Наконец «форд» остановился посреди равнины, усыпанной «эоловыми скульптурами», но никаких других ландшафтных примет не имевшей.

— И где здесь «большой бархан»? — угрюмо спросил Сердар, ни к кому отдельно не обращаясь.

Его спутники вертели головами, пытаясь определиться, в какую сторону ехать. Мурад, историк по образованию и неплохой этнограф, знал, что сооружение колодца в пустыне — это целое дело. Стенки колодца, как арматурой, обкладывают ветками саксаула, над ним из того же саксаула сооружается шалаш, который обмазывается глиной, чтобы песок во время песчаных бурь не засыпал колодец. В шалаше остается только небольшой вход, который тоже прикрывается щитом, сплетенным из веток. Но если колодец засыпан — незачем и сооружение над ним, а топливо в пустыне — вещь ценная. Естественно, местные жители давным-давно растащили саксаул на дрова, и от колодцев не осталось заметных следов. Но не все исчезло. Десятилетиями и веками от колодца к колодцу шли отары овец, караваны верблюдов. И веками скапливался их помет вперемешку с мелкими щепочками саксаула: их всегда бывает много, потому что саксаул легче разбить камнем, чем разрубить топором. Вот такие характерные круги, остающиеся вокруг колодцев еще долгие годы после их исчезновения, и высматривал Мурад. Что высматривал Реза — неизвестно, но он тоже усердно крутил головой.

Наконец интеллигент-алкоголик сказал Сердару, указывая рукой:

— Давай подъедем во-он туда…

— А что там?

— Сам не знаю. Но что-то похожее на старую стоянку.

Сердар не стал возражать, тем более что в указанном направлении вело что-то вроде заброшенной караванной тропы. Через некоторое время действительно обнаружились следы старой стоянки.

— Ну вот, где-то тут, — сказал Мурад, выйдя из машины и оглядевшись. — А вон, кстати, и большой бархан, — он указал на песчаный холм, который был высок и крут, но на самом деле показался бы недомерком по сравнению с величественными барханами песков Чиль-Мамед-Кум. Они здесь бывают высотой до ста метров…

Следом вышел и Сердар. Он походил вокруг машины, отходя кругами все дальше и дальше. Поворошил ногой кучу сухого овечьего помета, нашел несколько закопченных камней, явно бывших когда-то костровищем, потом, поняв принцип, стал искать центр всей этой стоянки, где, по логике, должны были находиться колодцы. Мурад тоже заразился азартом поиска и пошел следом за ним, высматривая давние следы присутствия людей и животных.

Так, двигаясь с разных сторон к одной точке, они сошлись там, где, очевидно, и был в прежние времена колодец. Точнее, их здесь было несколько, чтобы можно было поить одновременно большие стада. Просто было принято называть группу колодцев одним именем. Они нашли место, где находился Аджикуи. Обнаружились даже торчащие кое-где из земли саксаулины — остатки «арматуры», которой были обложены стенки. Им казалось, что стоит найти место, где раньше были колодцы — и все станет понятно. Но вот оно, перед ними. И что?

Сердар как потерянный бродил кругами, находя все новые свидетельства, что раньше здесь был колодец, и не зная, что предпринять дальше. Мурад же не поленился подняться на тот самый большой бархан, чтобы оглядеть окрестности. Он считал, что «двуногий старик», верблюд и птица — это эоловые скульптуры. Его, правда, смущало слово «двуногий», но надеялся увидеть что-то похожее на старика. Еще больше обескураживало то, что каменные изваяния — очень хитрая штука. Они бывают похожи на что угодно, но только с одной точки. Отойди на два шага в сторону — и все. Нет ни старика, ни верблюда, ни птицы… Мурад начал понимать, почему оказались бесплодными все попытки отыскать клад.

Он проглядел все глаза, пытаясь обнаружить перечисленные в письме Джунаида приметы — и ничего не увидел. Проваливаясь в раскаленный песок, тяжело сбежал вниз и подошел к Сердару:

— Ничего нет.

Тот посмотрел на него, свирепо раздувая ноздри, и ничего не сказал.

Мурад не на шутку струхнул.

— Понимаешь, — умоляюще заговорил он, — эти камни — такая штука, конкретная фигура видна только с определенной точки… Но ее нужно знать, а мы не знаем.

— Значит, будем искать эту точку, пока не найдем, — оборвал его Сердар. Немножко подумал, и смягчил тон: — Это должно быть где-то рядом. У прадеда не было времени уйти далеко от колодца…

Остаток этого дня и весь следующий они обшаривали окрестности, исходили пешком и объездили на джипе всю округу, но ничего не нашли. Мурад зарос черной щетиной и неожиданно стал похож на Резу, но в уменьшенном формате. По его предложению джип перегнали от колодцев за бархан, где стояли два огромных камня. В их тени было хоть немного легче переносить жару. Сердар совсем осатанел и уже не мог разговаривать нормально — с его языка сыпались только проклятия и ругань. Вечером, уныло ковыряя веткой в углях, Мурад пожаловался:

— Хоть бы водки взяли…

Сердар мрачно зыркнул на него глазами, посопел угрюмо и пошел к «форду». Вытащил из багажника бутылку водки, принес ее к костру и, решительно скрутив пробку, надолго присосался к горлышку. Потом передал Мураду. Тот, изрядно отхлебнув, хотел передать Резе, но Сердар поймал его руку:

— Ему не надо.

— Почему?

— Больной немножко… В общем, не надо.

Мурад пожал плечами:

— Не надо так не надо. Нам больше достанется.

Реза не возражал, довольствуясь минеральной водой — она пришлась ему очень по вкусу. Они вдвоем допили водку, закусывая черствым хлебом и отвратительной вареной колбасой.

Пустыня — удивительное место. Как бы жарко ни было днем, ночи здесь всегда прохладные. После захода солнца песок остывает очень быстро — даже не верится, что лишь недавно он был раскаленным. Говорят, в мире есть пустыни, где песок вечером «кричит» — причина та же самая: значительный и быстрый перепад температур. Днем кладоискатели старались почаще прятаться в тени «форда», к которому пристраивали кусок кошмы, а по вечерам жались к костру. Они уже повыдергивали все саксаулины, оставшиеся от старых колодцев.

От водки Сердар расслабился, и Мурад, чутко уловив своим сизым носом нужный момент, предпринял попытку его уговорить:

— Слушай, может, бросить эту затею? Не найдем же ничего… Сколько людей пробовали — ничего не нашли. Да и какой там клад? Стоит он таких усилий? Если бы серьезные ценности были — Джунаид бы их не бросил…

Сердар вновь свирепо зыркнул на него глазами, но ругаться не стал. Вместо этого покусал губу и сказал:

— Он и не бросил. Два раза людей посылал — всех пограничники постреляли. Потом умер. А что касается ценностей… Ты представляешь, что такое государственная казна? Золотой запас?

— Смотря какое государство… Если такое, как у нас — никаких запасов. Все разворовано.

— Джунаид воровать не позволял. Хорошо, казну схоронить успел — еще в двадцатом году. А в тридцать втором он за ней и вернулся. Хотел без шума забрать, но не вышло… Вот так все и получилось. А золота там столько, что нашим внукам хватит…

Мурад подумал, что это вряд ли относится к его внукам, но промолчал. В этот момент он понял, что надо думать не о сокровищах, а о том, как выбраться из этой передряги живым. Если речь идет действительно о больших ценностях — никто с ним делиться не станет и в живых не оставит. Он затравленно оглянулся в темноту: да уж, здесь его никто не найдет. Еще он понял, что может остаться в живых только в одном случае: если клад останется там, где лежит сейчас.

К огромному облегчению для Мурада, они так и не нашли ничего похожего на приметы, оставленные хорезмским диктатором. Сердар окончательно пал духом, затравленно и безнадежно оглядывал мертвый пустынный пейзаж, не желающий выдавать тайну клада истинному наследнику. Мурад же, напротив, внутренне успокоился и думал уже только об одном: когда Сердар поймет бесплодность их усилий, и можно будет поехать домой. Но произошло, как всегда, непредвиденное событие, полностью изменившее их планы.

В тот вечер, сидя у костра с бутылкой водки в руках, Сердар сказал:

— Завтра съезжаем. Деньги только напрасно тратим. И не могу я уже в сотый раз по одним и тем же местам ходить без толку. Надо отвлечься как-то, подумать… Еще в Небит-Даг съездить надо — искупаться, побриться… А там видно будет.

На следующий день он, однако, не стал торопиться — все тянул, медлил, словно это место не отпускало его. Так проваландались почти до полудня, и в какой-то момент вдруг замычал слабоумный Реза, указывая куда-то рукой:

— Гы-ы! Машина!

Сердар и Мурад прислушались: совсем недалеко, как будто за барханом, действительно слышался звук мотора. Потомок Джунаида сорвался с места и, взбежав по склону бархана, увидел, что по направлению к колодцам, где раньше была их стоянка, едет внедорожник «мицубиси-паджеро». Он задумчиво поглядел ему вслед и вернулся к своей машине, где ожидали его спутники:

— Что-то здесь оживленно становится…

Архивный работник предположил:

— Может, на охоту приехали?

— Нет… Эти тоже за кладом. Я жопой чувствую!

Мурад испугался. Только решил, что худшее позади — и на тебе!

— Ты воевать с ними, что ли, собрался?

— Зачем воевать, дурак? За ними следить надо — вдруг они знают больше, чем мы? Вдруг клад найдут? Тогда мы вежливо попросим их вернуть ценности законному владельцу…

— А как мы за ними следить будем? Здесь же долго прятаться невозможно…

— Сейчас они начнут бродить по всей округе — как мы бродили. Тем временем успеем съездить — искупаемся, побреемся. А как стемнеет — вернемся. За это время они вряд ли что-то успеют… А уж завтра с утра мы за ними присмотрим.

В одном Сердар был безусловно прав: искупаться надо было уже срочно, без вариантов. Пот, высыхая, разъедал тело почище серной кислоты. В Небит-Даге они нашли общественную баню, которая на удивление работала, тут же купили мыло, билеты и надолго застряли под ржавыми душевыми головками, навинченными на такие же ржавые трубы. Вода из них тем не менее текла исправно, и они долго-долго не могли собраться с силами, чтобы выйти из-под райских струй. Мурад даже постирал кое-как нижнее белье, а на вопрос Сердара, где он собирается сушить, ответил — на теле высохнет. После этого Сердар последовал его примеру.

Накупавшись и побрившись заранее припасенными одноразовыми станками, объехали несколько магазинов, чтобы закупить продуктов, воды для питья и спиртного. Мурад наконец-то дорвался до пива. Сердар не стал его останавливать, только сказал:

— Смотри, не напейся. Нам завтра с утра на вахту вставать…

Мурад только вздохнул. Он хотел спросить Сердара, как он себе это представляет — лежать под палящими лучами, затаившись за каким-нибудь камнем? Это же верный солнечный удар в течение пятнадцати минут! Однако доказывать бессмысленность затеи Сердару было бесполезно. Воспаленные мозги потомка Джунаида не воспринимали разумных доводов. Он почему-то решил, что команда, прибывшая сегодня на колодцы, сможет что-то найти там, где они ничего не нашли. Э-хе-хе… Сумасшедший, что возьмешь?