"Я, снайпер" - читать интересную книгу автора (Хантер Стивен)

Глава 23

Надо отдать должное чикагской полиции: дело свое она знала. За четыре часа, прошедшие с момента обнаружения тел Стронга и Рейли до появления на сцене ФБР, не как советника, а как головного ведомства, убежденного, что наемный убийца пересек границы штатов (хотя впоследствии и выяснилось, что это не так), и до образования оперативной группы «Снайпер», шло своим чередом обычное расследование. Поскольку Стронг и Рейли были известными личностями и обстоятельства их гибели представлялись достаточно странными, дело было первоочередным, и две бригады следователей целый день опрашивали свидетелей и знакомых, проверяя стандартную теорию о том, что причины убийства нужно искать в поведении жертвы, а не в каком-то общенациональном заговоре.

Следователи общались с соседями, коллегами по работе, журналистами (а Джек пользовался у прессы любовью, всегда готовый выдать острую фразу, от которой у читателей вскипает кровь) и так далее. Эту кампанию официально прекратили около трех часов дня, и следователи доложили о своих результатах ФБР. Однако Бюро не заинтересовалось их находками и поручило заниматься описанием места преступления и другими бюрократическими задачами, обязательными при федеральном расследовании. У ФБР уже имелся подозреваемый, хотя и чисто теоретический, и в местных следователях не было никакой нужды.

Но ни один полицейский ни в коем случае не выбрасывает свои заметки. Поэтому когда несколько недель спустя сержант Денни Вашингтон по собственной инициативе, неофициально, как бы мимоходом переговорил со всеми следователями, которые участвовали в первом этапе дела, ему удалось заполучить пять из шести записных книжек, с обещанием их вернуть. Эти книжки он передал Бобу, поскольку только у него были терпение, время и желание — необходимый фундамент для их тщательного изучения.

Боб, один в своем гостиничном номере, сидел за столом под дешевой лампой. Время приближалось к полуночи, и казалось, что подходящий к концу день потрачен впустую. Боб спал допоздна, затем его выбило из колеи известие о том, что у Ника крупные неприятности, а расследование превратилось в политическую интригу. Свэггер посмотрел выпуски новостей, в которых показывали фотографию Ника, а ведущие без слов, одним поднятием бровей и мимикой лица передавали свое разочарование по поводу того, что Бюро поручило важное дело неподходящему кандидату, и расследование, начавшееся так бодро, теперь сбилось с пути, зашло в тупик и гоняется за какими-то химерами. Что случилось с ФБР? Ведь предполагалось, что в таком серьезном деле оно постарается не ударить в грязь лицом.

На всех каналах мелькал журналист по фамилии Банджакс, который рассказывал о своих открытиях, отчаянно пытаясь откреститься от того, что вытекало из его же собственных слов. Разумеется, он не представляет, насколько оправданным было назначение Ника главой следственной группы, у него нет никакой заинтересованности, эмоциональной или профессиональной; его работа заключается в изложении фактов, он предоставляет другим возможность делать выводы. Ему просто показалось, что общественность имеет право знать: один из главных ищеек ФБР в прошлом сам являлся участником схожих событий — трагических и печальных, поэтому, естественно, возникли вопросы.

У Бюро не было никаких комментариев; у Ника, разумеется, тоже. Боб мельком увидел девушку, Старлинг; опустив голову, она пробежала мимо телекамер, которые выстроились перед входом в здание имени Гувера. Бобу показалось, что девушка чем-то расстроена.

Затем выпуск новостей прервался на интервью с бывшим мужем Джоан Фландерс, состоятельным чудаком Т. Т. Констеблом. Он предстал перед объективами настоящим ковбоем: он переселился на Запад, полностью расставшись со своим образом Восточного побережья, и теперь носил ковбойскую шляпу, красную клетчатую рубашку с расстегнутым воротником и красный платок на шее.

Как всегда, Констебл был ярким и выразительным, и камеры буквально пожирали его обветренное загорелое лицо и седоватую двухдневную щетину, призванные показать то, что он с утра до вечера гонял и клеймил скот, а не продавал акции и отчитывал нерадивых сотрудников.

— Черт побери, — говорил Констебл, — я жду от ФБР большего. Всем известно, кто это сделал, и чем скорее дело будет официально закрыто, тем скорее мы сможем оставить эту страшную трагедию позади и вспоминать о блистательной жизни Джоан, а не о ее ужасной смерти от рук спятившего морпеха, вообразившего, будто война продолжается. Все настолько очевидно, что я никак не могу взять в толк, как Бюро удалось так запутать дело.

Затем речь держал Джек Райдингс, конгрессмен от Вайоминга. Ведущий не стал заострять внимание, что конгрессмен представляет тот самый округ, в котором находится огромное ранчо Тома Констебла, одно из нескольких, и ни словом не обмолвился, что конгрессмен состоит в одной партии с Томом, щедро спонсирующим его избирательную кампанию. Райдингс пообещал устроить слушания о том, какими соображениями руководствуется ФБР, набирая сотрудников и продвигая их по служебной лестнице, и выразил удивление, как вообще такое могло произойти. По сути, расследовать преступление одного снайпера поручили другому снайперу; ну как тут не беспокоиться, куда заведут агента Мемфиса ложные представления о профессиональной солидарности? А что, если у него какое-то свое, предвзятое отношение к снайперскому искусству? Что, если он считает убийство человека на большой дистанции благородным занятием? Не влияет ли это на его деловые качества, заставляя в упор не замечать реальность?

Тут Боб выключил телевизор. Все, хватит. Вскоре позвонил Вашингтон, в конце дежурства. Он сообщил, что ему известна история с Ником, но он достал записные книжки и может передать их Бобу, если тот хочет. Боб хотел.

И вот Свэггер за столом, пытается понять, что важного есть в записях. У каждого следователя были своя схема, свой метод, свои сокращения, поэтому работа продвигалась медленно, многое приходилось строить на догадках. В конце концов Боб разобрался с двумя наиболее понятными стилями изложения и относительно свободно прочитал замечания, хотя некоторые инициалы и остались для него загадкой; а еще один следователь сам прошелся по своим записям с красным карандашом, выделяя те места, к которым, на его взгляд, имело смысл присмотреться.

То, что удалось выяснить Бобу, в целом подтверждало результаты его собственного расследования. На протяжении последних нескольких месяцев Джек и Митци держались угрюмо, замкнуто, казалось, что они чем-то удручены. Друзья и знакомые гадали о причинах: проблемы со здоровьем, семейные неурядицы или долгосрочная депрессия, вызванная тем, что издательство отвергло книгу Джека, и усугубленная язвительными замечаниями одного журналиста: якобы этот отказ явился сокрушительным ударом по мечтам Джека о литературной славе и низвергнул его в посредственность. К тому же теперь Стронги должны были вернуть издательству деньги, на которые жили последние пять лет.

Но все сходились во мнении, что затем вдруг случилось чудесное исцеление. Внезапно прежний Джек и прежняя Митци вернулись, в них снова появились былые развязность, харизма, счастье и кипучая энергия. Почти все свидетели относили это на начало сентября; казалось, корабль, считавшийся утонувшим, наконец пришел в порт.

«Что же случилось на самом деле?» — гадал Боб.

Ему хотелось вернуться в дом Стронгов и еще раз более тщательно пройтись по календарям и ежедневникам. После того как он открыл сейф, его интересовало только содержимое этого ящика, он сосредоточился исключительно на нем, в ущерб всему остальному.

Тупица! Идиот! Совершить такую непростительную ошибку! Растяпа, недалекий старик, глаза не работают, мозг спит!

Боб задумался, как быть дальше. Можно просмотреть заново информацию, добытую из сейфа, — в пятидесятый раз; можно пролистать записные книжки в надежде на пропущенные важные мелочи; можно войти в Интернет и найти газеты за первую неделю сентября, на тот случай если в реальном мире произошла какая-то история, оставившая след, которую он поймет и привяжет к уже имеющимся данным; можно перечитать биографию Стронгов и проверить, не было ли у них в начале сентября какого-то знаменательного события, которому они так радовались, — но это дурацкая затея.

Свэггер устал. Пора было ложиться спать. Мысли у него путались; он зашел в тупик.

Но он не мог остановиться. Каким бы глупым это ни казалось, ему хотелось проверить свои идеи. Включив переносной компьютер, Боб открыл Интернет. Ему в голову не пришло ничего лучше, кроме как запросить поисковую систему, наугад введя «Джек Стронг/ Митци Рейли/сентябрь», и посмотреть, что получится. Получилась полная бессмыслица. Чепуха, чушь, безумие, бесконечные ссылки на припев какой-то песенки вроде «Встречались не зря в конце сентября, и было нам так хорррррррошо-о-о-о», что-то в этом роде. Боб пробежал список, и на седьмой странице его взгляд привлекло имя О. З. Харрис, некролог в «Чикаго трибьюн», страница Д-15, выделенные строчки «…написал четыре книги, в том числе „Романтики-радикалы: правдивая история Джека Стронга и Митци Рейли“, вышедшую в 1997 году».

Боб перешел по ссылке.

Заголовок гласил:

Далее следовал текст:

Склад общественной администрации округа Кук находился в западной части города, за Дубовой рощей, неподалеку от аэропорта О'Хейр, в новом районе Франклин-Парк, заполненном опрятными бунгало и итальянскими, мексиканскими и корейскими ресторанами — свидетельством демографических течений, исходивших из мегаполиса. Несмотря на равнинную местность, до центра Чикаго было так далеко, что силуэты небоскребов второго по величине города Америки терялись в туманной дымке. В маленьких переулках, отходящих от главных улиц, росли деревья, но вдоль самих улиц тянулись супермаркеты, сетевые рестораны и даже ипподром с пристроенным к нему внушительным стадионом.

Вашингтон и Свэггер отыскали непримечательное здание бывшей фабрики на Маннгейм-роуд, в непримечательном квартале, отведенном под легкую промышленность. Соседние строения были отделены друг от друга металлической сеткой с колючей проволокой, натянутой поверху для большей убедительности. Вашингтон свернул с оживленной Маннгейм-роуд, въехал в ворота, предъявив удостоверение сотрудника полиции, и нашел место на стоянке. Они с Бобом вошли в зеленую дверь и оказались в мрачном кабинете.

А началось все так: сначала Боб позвонил Деннису Вашингтону, затем Вашингтон связался с коронером и узнал, в какой больнице умер Харрис, после чего навестил это заведение. В больнице все записи велись тщательно, и благодаря им выяснилось, что в последние месяцы жизни Оззи Харриса регулярно навещали его друзья и соратники Джек Стронг и Митци Рейли, и больше никто. Вашингтон ненавязчиво побеседовал с персоналом и нашел несколько человек, которые сошлись в том, что старый радикал полностью полагался на Джека и Митци, а те, в свою очередь, относились к нему с уважением и любовью. Для Стронгов он до самого конца оставался мистером Харрисом, в то время как все вокруг звали его Оззи.

И вот Боб и Вашингтон на складе. Сотрудник наконец заметил их появление и с меланхолической тяжестью в движениях шагнул навстречу. Боб подумал, что, наверное, мало удовольствия работать среди стеллажей, заполненных невостребованным имуществом умерших; большая часть вещей, согласно закону, находится на хранении в течение шести месяцев, в ожидании притязаний давно потерявшихся родственников; затем распродается на аукционе, а оставшееся отправляется в печь.

Вашингтон показал удостоверение и свидетельство о смерти, после чего сотрудник не спеша удалился. Он вернулся с ключом, к которому на проволоке была прикреплена металлическая бирка с гравировкой «Н-1498».

— Вы сами все отыщете, детектив. Тут нет ничего трудного: просто идете по рядам до «Н», затем вдоль стеллажей до номера четырнадцать девяносто восемь. Это ключ от навесного замка. Я бы на вашем месте взял респиратор; в хранилище очень пыльно.

— Спасибо, — поблагодарил Вашингтон.

Пройдя в большие двустворчатые двери, Боб и Вашингтон очутились в своеобразном храме американского барахла: просторном темном помещении с голыми кирпичными стенами, разделенном деревянными стойками с натянутой между ними проволочной сеткой.

Оззи Харрис не оставил после себя много добра, вещи его не особо занимали. Кое-какая мебель, что удивительно, Викторианской эпохи, мешки со старой одеждой, восточные лампы, скатанные ковры, гладильная доска, маленький старый телевизор, возможно еще черно-белый, различные кухонные агрегаты вроде микроволновки, тостера и соковыжималки, корзина с пачками крупы и стирального порошка, велосипед, новенькие компьютер и принтер, кипы книг и журналов, шесть шкафов с картотеками, набор клюшек для гольфа, оставшийся со старых добрых времен, и, конечно, фотографии в рамках — значительные события мировой истории, на которых Оззи присутствовал или о которых писал, его выступления, съезды, которые он освещал, великие люди, которых он любил или ненавидел.

Свэггер и Вашингтон напряженно трудились. Просматривая бумаги на четвереньках в тусклом свете, окруженные коконом кружащей в воздухе пыли, в закрытом помещении, они терпеливо обрабатывали все, что находилось перед ними. Больше всего времени ушло на книги; во многих имелись пометки на полях, которые нужно было изучить и установить, что они относятся к тексту и не содержат никаких тайных сообщений. Фотографии Боб и Вашингтон прощупывали, проверяя, не спрятано ли в них что-нибудь; каждая папка подвергалась бережной эксгумации, и ее содержимое тут же исследовалось.

Во многих папках находились газетные статьи, грубо вырезанные бритвой, собранные в конверты из плотной бумаги в соответствии с ужасами современного общества: расизм, милитаризм. Некоторые папки были целиком посвящены таким темам, как «Вьетнам 64–67», «Вьетнам 67–70», «ВН 71–75». В одной была собрана эротика, на удивление легкая, в основном рисунки женщин, подсвеченных невидимыми прожекторами, в обтягивающем нижнем белье, подчеркивающем грудь и ягодицы; многие модели были связаны, все — с ярким макияжем и алыми сочными губами. Имелись также папки с пространными письмами, сообщающими, что какое-то предложение Харриса принято, и с отказывающими краткими письмами, записки от поклонников, уведомления от адвокатов с угрозой начать судебное преследование за клевету и послания от политических оппонентов, выражающих разочарование, недовольство или ярость. Целая папка была заполнена записками от всевозможных знаменитостей, в основном киноактеров второго эшелона с левым уклоном. Еще папка с письмами от студентов, просивших Оззи написать за них курсовую или дипломную работу или хотя бы помочь в…

— Эй, снайпер, — вдруг окликнул Денни, — взгляни-ка сюда.

Он лежал под пружинным матрацем — непростое упражнение для человека таких габаритов, его пиджак расстегнулся, открывая «ЗИГ-Зауэр 229» в кобуре на ремне.

Опустившись на колени, Боб втиснулся под матрац и увидел то, на что указывал затянутый в латексную перчатку палец Денни: на деревянном дне подпружиненной рамы, ближе к краю, срезанной кожурой шелушились четыре пожелтевшие полоски скотча, высохшего в духоте склада. Все четыре были оборваны с одной стороны.

— Видимо, здесь что-то хранилось. И, судя по тому, что скотч успеть пожелтеть, в течение длительного времени. А недавно кто-то забрал это, оборвав скотч. По моим прикидкам, предмет имел размеры примерно четыре на четыре дюйма.

— Да, — согласился Боб. — Интересно, на скотче остались отпечатки пальцев?

— Я возьму это на заметку, — пообещал Денни, — и если нам удастся еще что-нибудь обнаружить, возможно, я смогу получить ордер на обыск. Мы вернемся сюда с криминалистами и исследуем скотч на следы. Будет очень интересно, если здесь окажутся пальчики Джека Стронга. Ты получишь доказательство, что Джек забрал отсюда некую вещь. Не знаю, какая от этого польза, но, по крайней мере, мы выясним, что Джек рылся в имуществе Харриса.

Боб взглянул на часы. Они провели в хранилище уже больше трех часов. Им оставалось всего пара ящиков.

Боб попытался с новыми силами начать изучение подробностей жизни старого левацкого активиста, однако сил изначально было не много, хотя некоторые послания разгневанных читателей и подливали масла в огонь: «Долбаный коммуняка, таких, как ты, нужно вешать на фонарных столбах! Веревок хватит на всех красных, ждите». Но даже подобные выходки быстро надоели, и ни на одном письме — из подписанных; под большинством стояла подпись «Патриот» или «Тот, кто выполнит долг перед Родиной» — не было фамилии, которая о чем-нибудь говорила или куда-то вела.

«Да, — думал Боб, — а чего ты ожидал? Такие дела не решаются с наскока, вдвоем с приятелем. Вот для чего нужно ФБР — чтобы все тщательно просмотреть, проверить, проследить, снять отпечатки пальцев, пропустить через криминалистов, сделать десятки анализов, в общем, все то, чем оно славится. А ты застрял где-то году в сорок восьмом, в допотопном черно-белом фильме, где следователь находит главную улику в пыльной старой папке».

Но никакой главной улики Свэггер так и не нашел.

— Что ж, судя по всему, мы лишь впустую потратили время, — заключил он.

— Похоже на то.

— Ладно. Здесь ничего нет. Абсолютно ничего. Я свяжусь с федералами, и дальше это будет их забота. А ты мне здорово помог.

— Не бери в голову. Semper fi и все остальное.

— И все остальное.

Вашингтон поднялся с пола и сказал:

— И все же странно, что такой красный тип, как Оззи, весь из себя «долой богатеев», «вся власть народу» и прочее, хранит письмо от своего брокера. Своего биржевого брокера! Ты можешь себе представить?

— Они все такие, — заметил Боб. — Взгляни на Стронга. Тайком пытался сорвать крупный куш, не заплатить налоги, смыться и зажить на широкую ногу, как те миллионеры, которых он ставил бы к стенке, если бы была его воля, храни нас Господи.

Тем не менее Бобу показалось странным, что письмо лежало не в папках вместе с остальной корреспонденцией.

— Где ты нашел письмо от брокера? — спросил он.

— Между страницами «Капитала» Маркса. Не знаю, как оно туда попало.

Боба это тоже удивило.

— И что в письме?

— Просто рекомендации, какие акции покупать, вроде за семьдесят второй год.

Боб мысленно отметил, что во всем этом мусоре нет никаких признаков интереса к фондовому рынку и капитализму — если не считать планов по его уничтожению, — никаких намеков на отношения с брокерами, вообще ничего, не связанного с политикой, поскольку Оззи, подобно Джеку и Митци, был полностью повернут на политике.

— И других подобных писем ты не находил?

— Нет. Только это, от какого-то типа из Нью-Йорка.

Нью-йоркский брокер.

У Боба в сознании зазвонил колокольчик тревоги, откуда-то из его собственного прошлого.

— Письмо у тебя?

Вашингтон подошел к шкафу, наклонился, нашел толстый переплет книги, достал из нее конверт и уже собрался передать его Бобу.

— Нет-нет, — остановил его Свэггер, — ты просто проверь: это письмо, случайно, не Уорд Бонсон отправил?

Вашингтон взглянул на конверт.

— Приз в студию! Этот человек способен читать чужие мысли.

— Господи, — пробормотал Боб.

— А что? Кто такой Уорд Бонсон, черт возьми?

— В свое время это был самый эффективный советский шпион, внедренный в Центральное разведывательное управление. В тысяча девятьсот семьдесят втором году Бонсон, уволившись из разведки военно-морского флота, некоторое время успешно работал брокером на Уолл-стрит, дожидаясь, когда управление обратит на него внимание и пригласит на службу; разумеется, вскоре так и случилось.

— Ты его знал? — поинтересовался Вашингтон.

— Я его убил, — сообщил Боб.