"Властелин огня" - читать интересную книгу автора (Биргер Алексей Борисович)

Глава четвертая УНИЧТОЖЕННЫЙ «ФОРД»

И пошел день за днем. Ковача я видел мало, потому что он все вре­мя пропадал в мартеновском цехе, возвращаясь в свой «инженерный дом» лишь к ночи. Правда, зага­док он мне задал достаточно, и я днями напролет размышлял над ними, строя самые фантастические догадки, кто же он такой и что успел повидать в своей жизни. В один из вечеров, оказавшись дома, Ковач рассказал мне (точнее, я вы­ тянул это из него, после каждого его односложного ответа задавая новые и новые вопросы), что он был не только в Америке, но и во многих других странах. Однако рассказывать про эти страны он не очень умел.

Мы с Машкой почти каждый день встречались, гуляя с собака­ми, но я так и не набрался духу заговорить с ней о том, что меня тревожило. Может, я откла­дывал бы и откладывал этот разговор, но получилось так, что она сама заговорила на эту тему.

- Ты знаешь, - сказала она, - я вчера поймала удобный мо­мент, чтобы расспросить отца о Коваче. Сказала, мол, он уже знаменитостью стал и все им интересуются.

- И что отец? - спросил я.

- Можно сказать, отмахнулся. Буркнул, что пока сам еще не разобрался, что он собой представляет, но видно, мол, мужик он порядочный. Хотя ... Ну, я привязалась к этому «хотя». Он и рассказал мне, предупредив, что я могу не понять. Но я все поняла. Не знаю, почему взрослые считают, что какие-то вещи нам недоступны.

- Так что ты узнала?

- Понимаешь, отец считает, что тот Александр Ковач который работал у нас в военные годы, это отец или дед нашего Александра Ковача. Потому что странно получается, что спустя много лет на том же самом производстве появляется сталевар с теми же именем и фамилией. И еще выясняется, что отец теперешнего Ковача знал Мезецкого да и некоторых других старых работников. Он говорит, по рассказам родителей. И скорее всего, Ковач приехал сюда, когда в Казахстане ему стало совсем плохо, потому что наш город ему почти родной. А уехали его родители, решил мой отец, после какой-то истории, потому что с тем, прошлым Александром Ковачем была какая­ то странная история, его то ли арестовали, то ли расстреляли. В архивах отдела кадров сохранилась только отсылка к лич­ному делу, а само личное дело в сорок шестом году «органы» изъяли. Ты понимаешь, что это значит?

- Понимаю, - сказал я, припоминая разговор с Яковом Ни­кодимовичем.

- Ну так вот. Отец обратился в архивы «органов» и по­просил дать ему личное дело того Ковача для ознакомления. А ему ответили, что оно недоступно.

- И? ..

- Вот тебе и «и»! Что может быть такого в этом деле, чтобы оно и сейчас оставалось секретным?

- А может, оно не секретное? Может, им просто лень его было искать? - предположил я.

- Не знаю. Но странно все это ...

- Да, странно.

Я старался сложить хоть какую-то картинку из того, что мне было известно. Сначала Ковач был «героем труда». Потом его хотели арестовать как «американского шпиона». Интерес­ но, откуда они взяли, что он именно американский шпион, а не чей-то еще? Ковач рассказал мне, что был в Америке, но очень давно, что Америка, мол, уже совсем стала другой страной, непохожей на ту, которую он видел ... Могли его записать в шпионы за то, что он побывал в Америке? Но тогда, получается, Ковач побывал там больше пятидесяти лет назад! Сколько же в таком случае ему лет? А если он побывал в Америке с отцом, которого потом за это арестовали, то ... Все равно, даже если считать, что Ковач повидал Америку пятилетним (будь он еще младше, он вряд ли что-нибудь запомнил бы), ему должно быть сейчас около пятидесяти! А выглядит он лет на тридцать максимум. Или он так хорошо сохранился?

И не надо забывать, что в сорок шестом году на производстве произошло какое-то крупное ЧП, какая-то трагедия, и эту трагедию напрямую связывали с Ковачем. Стоило понимать так, что он сам погиб, когда пришли его арестовывать ...

Но в этой картинке, которую я пытался сложить, еще оставались и вопросы, и белые пятна, поэтому я решил пока не делиться с Машкой моими выкладками, а спросил:

- Твой отец будет и дальше пытаться что-нибудь узнать?

- Конечно! - сказала Машка. - Он, по-моему, и взволнован, и растерян ... и даже немного напуган. Он очень хочет докопаться до правды. А еще ...

- Да?

- Отец теперь требует, чтобы из школы домой я возвращалась на машине, которую он присылает, и чтобы я из дому никуда не выходила, только гулять с собакой. По-моему, он нервничает, даже когда я гуляю с Ричардом, хотя Ричард только с виду раззява, а защитить меня всегда сможет, если кто-то нападет. Не знаю, связано это с тайнами вокруг Ковача или нет.

- Возможно, это связано совсем с другим, - сказал я.

- С чем же?

- С тем, о чем ты мне недавно рассказывала. С людьми, которые хотели обанкротить комбинат, и у них это не получи­лось. Очень вероятно, твой отец боится их мести.

- Ты думаешь?

- Я предполагаю. О таких случаях довольно часто рассказывают в криминальных новостях. Ты и в самом деле будь поосторожней.

- Может, ты и прав ... - Машка поежилась. - Ужас! И поду­ мать, что многие девчонки мне завидуют, что я, мол, дочка директора крупного комбината и живу очень хорошо ... Знали бы они! Мне часто хочется, чтобы отец был простым сталеваром или инженером. Мы жили бы намного хуже, но зато не было бы всех этих проблем.

- Родителей не выбирают, - сказал я.

Хотя я говорил серьезно, ее это почему-то очень рассме­шило.

- Ну ты даешь! Совсем как воспитатель ... или даже директор школы!

- Ты рассказала о том, что касается военных лет, - перебил я ее, чтобы она дальше не стала надо мной подтрунивать. -­ Но ведь и до того возникал какой-то Александр Ковач, намно­го раньше.

- Да, сохранилась отметка, что на заводе был такой сталевар в конце двадцатых - начале тридцатых годов. Но, кроме этой отметки, ничего найти не удалось. Отец ищет.

- Если он что-нибудь найдет и ты узнаешь об этом, расскажешь мне?

- Конечно!

Машка узнала кое-что новенькое дня через три.

Было воскресенье, и она сама ко мне забежала, часов в одиннадцать утра. Через плечо у нее были перекинуты коньки. Когда Лохмач залаял, приветствуя ее, а мама меня позвала, я, выскочив на крыльцо, глазам своим не поверил.

- Ты? ..

- Я! - Она улыбалась. - На каток пойдешь?

- Да, конечно, одну секунду!

Я быстро схватил коньки, оделся для катка и выскочил на улицу.

- Я не просто так тебя позвала, - сказала Машка. - У меня есть новости! Но не могу же я просто так прибежать к тебе и рассказать их, безо всякого предлога? Надо соблюдать тайну, верно?

- Конечно! - согласился я. - А что за новости?

- Отец вчера пришел очень довольный. Он говорил с начальником местного управления ФСБ и кое-что узнал. Очень интересная история с предыдущим Александром Ковачем! В годы войны он считался одним из лучших сталеваров, и действительно, - в том, что удалось вовремя выплавить особо проч­ную бронебойную сталь для танков, в основном его заслуга! А сразу после войны того Ковача почему-то решили арестовать как американского шпиона. И кончилось все это непонятно чем. Считается - он погиб, когда его арестовывали. Начальник уп­равления сказал отцу, что архивное дело показать ему не имеет права, но отец вполне может обратиться с запросом о полной реабилитации - о полном посмертном оправдании, то есть ­ несправедливо обвиненного Александра Ковача. Тогда разрешат и дело поднять. А нашему теперешнему Александру Ковачу это может пригодиться - вдруг он такой странный потому, что до сих пор обижен за своего отца или, там, деда - кем ему этот прошлый Александр Ковач приходится. Он наверняка будет очень рад, если справедливость наконец восстановят! - Машка тараторила быстро-быстро, я порой не успевал понимать некоторые слова, но основное улавливал и поэтому не просил говорить помедленней. Я и сам был захвачен. - А насчет того, совсем дав­него Ковача, отец думает, что могло быть приблизительно то же самое! Он говорит, тот Ковач работал во времена первой пяти­ летки, а тогда на заводы хлынуло много беженцев из деревень, и среди них были раскулаченные, которые это скрывали. А еще повсюду искали вредителей. Во вредители могли записать из-за сущих пустяков, и может, тот давний Ковач из-за чего-то подоб­ного и пострадал. Тогда понятно, почему все сведения о нем уничтожены, кроме случайного упоминания в одном из списков сталеваров, представленных к наградам. Если все так, отец это раскопает и тоже добьется реабилитации того Ковача!

- Здорово, - сказал я.

- Правда, есть одна странность, - сказала Машка.

- Какая?

- Отец сразу сказал нашему Ковачу, что будет добиваться реабилитации его предка, а Ковач совсем не обрадовался и даже заявил, что ему это не нужно и что лучше этим вообще не заниматься. Отец, по-моему, немного расстроился ...

- Да, занятно, - кивнул я. - Интересно, почему Ковач не хочет, чтобы копались в истории его семьи? Впрочем ...

- Что? Ты тоже что-то знаешь?

- Я случайно узнал, что во время ареста Ковача, в сорок шестом году, в мартеновском цехе произошло что-то чрезвы­чайное. Может, история была настолько крутая, что Ковач не хочет, чтобы и сейчас ее раскопали?

- Откуда ты это знаешь?

- От Якова Никодимовича. Я ему тоже задавал кое-какие вопросы по истории завода ...

- Никодимыч в своем репертуаре? - рассмеялась Машка. - Ну да, он чудак, конечно, но знает очень много. Что он еще тебе рассказывал?

- Обещал поискать. Может, уже и нашел. Прошло больше двух недель.

Машка размышляла, хмуря брови.

- Мне не верится, будто Ковач боится, что все узнают про его отца или деда, которые могли быть виноваты в большой аварии - тогда ведь и люди погибли. Что-то другое его смущает ... Но что?

- Может, еще узнаем. Так твой отец собирается заниматься этой реабилитацией, даже несмотря на то, что Ковач его чуть ли не послал?

- Собирается. Отец считает, что в Коваче до сих пор может говорить обида. С завтрашнего дня он начинает готовить документы.

- Вот тогда, думаю, все и выяснится. А я попробую еще раз Никодимыча потрясти.

- Попробуй обязательно.

Мы дошли до катка и два часа катались с огромным удовольствием: выделывали на льду кренделя и восьмерки, и нам было весело, как редко бывает. Был момент, когда Машка, не вписавшись в поворот, с разгона врезалась в меня, и я ее удержал, проехав назад метра на три, но на ногах устоял - и в груди у меня что-то екнуло ... Мне не хотелось отпускать Машку, когда она опять обрела равновесие, а она поглядела на меня так серьезно, как будто это поняла.

Домой мы стали собираться только, когда осознали, что совсем выдохлись и проголодались. Машка взяла нам в кафе­ палатке при катке (вот когда я с горечью подумал, что это я должен ее угощать, но у нее есть карманные деньги, а у меня нет) по половинке пиццы и по пластиковому стаканчику горячего чая.

Домой мы шли не спеша, чувствуя гудение в ногах.

- Послушай, - сказала Машка. - А почему бы нам не на­ пасть на Никодимыча прямо сегодня, в выходной? Он навер­няка дома. Попробуем его как следует потрясти.

- Да его и трясти не придется, - рассмеялся я. - Ты же знаешь, он всегда рад слушателям.

- Вот и двинем к нему после обеда, а?

- Хорошо! - Я безумно обрадовался. Получалось, мы с Машкой проведем вместе целый день до вечера. Такого еще не бывало. - А потом и с собаками погуляем. Я через часок за тобой зайду?

- Только домой за мной не заходи, - сказала Машка. - А то мои обязательно будут поддразнивать меня насчет «женихов». Давай в три часа около моего подъезда.

Мы расстались на перекрестке, на котором наши пути рас­ходились в разные стороны, и я весело побежал домой. За обедом я попросил вторую порцию картошки с грибами и «смолотил всю еду», как мои в таких случаях говорят, мгновенно­ и в полтретьего, с запасом, вышел из дому.

Я шел не спеша, придумывая, что сказать Машке умного, интересного или смешного, чтобы перед ней блеснуть. К ее дому я подошел без десяти три и остановился через двор от ее подъезда, у детского грибочка, засыпанного снегом, решив, что глупо болтаться у самого подъезда, лучше я выжду не­ сколько минут, а потом подойду.

В три часа уже начинало смеркаться, но было еще доволь­но светло. И - ни одного человека во дворе.

Я рассеянно огляделся, и мое хорошее настроение как ветром сдуло: я увидел тот самый «форд эксплоер», в котором к Машкиному отцу приезжали бандиты. В нем, насколько я мог различить, сидела вся троица - Кореец, Гильза и Бегемот.

Джип стоял так, что я его отлично видел, а от Машкиного подъезда он был загорожен двумя коробками гаражей - и при этом сами бандиты за движением вокруг подъезда вполне мог­ ли наблюдать.

«Машке ни в коем случае нельзя выходить из дому!» - по­думал я и побежал к подъезду. До трех часов оставалось еще несколько минут - вполне достаточно времени, чтобы пере­ хватить Машку у лифтов, вернуть ее домой, и пусть ее отец вызывает милицию ...

Но и Машка вышла чуть пораньше, когда трех еще не было.

Она сошла с бетонных ступенек подъезда на тротуар, стала оглядываться, увидела меня. Джип бесшумно тронулся с места.

- Беги домой! - закричал я, размахивая руками. - Беги!

Она сначала не поняла ... а потом было уже поздно. Джип остановился рядом с ней, бандиты выскочили и быстро запихнули ее в машину. Я успел добежать, попробовал ух­ватить Машку, уже исчезавшую в салоне джипа, за ногу и вытащить ее наружу. Гильза врезал мне так, что я отлетел на тротуар. Дверцы захлопнулись, джип поехал, набирая ход. Я вскочил, вцепился в ручку двери. Машина резко прибавила в скорости, меня несколько метров проволокло по асфальту, потом пальцы разжались, и я покатился кувырком. Когда я очнулся, абсолютно обалдевший, моя куртка была разорвана, через щеку и скулу тянулась кровоточащая ссадина, а джипа уже не было.

Я немедленно вскочил на ноги и, не раздумывая, помчался к «инженерному дому», к Ковачу.

Почему я так поступил? Уже потом я думал, что разум­ нее и логичнее было бы поднять шум, рвануть к Машкиным родителям, вызвать милицию ... Но я не сомневался, что ми­лиция тут не поможет, помочь может только Ковач. Не сом­невался - и все, называйте это как угодно: глупостью, верой в Ковача, верой в чудо ...

До его дома я добежал за рекордное время. Перемахнул через все ступеньки разом, распахнул входную дверь, толкнул дверь квартиры, и она открылась - Ковач очень часто не запирал дверей, когда был дома.

Я пробежал через прихожую, ворвался на кухню. Ковач сидел за столом, совершенно неподвижный, руки со сжатыми кулаками лежали на столе ... Он был настолько похож на монумент, что я в растерянности остановился. Мне уже доводи­ лось видеть подобные его состояния, но я никак не мог к ним привыкнуть.

Ковач медленно повернул голову в мою сторону, и опять по его лицу пробежала эта странная волна, будто он из состояния глубокой заморозки возвращался к реальности.

- Там! - выдохнул я. - Они Машку схватили!

- Кто они? - спросил он. - Какую Машку?

- Директорскую дочку! - И добавил неожиданно для себя: - Ты ж обещал директору защитить его семью, я слышал!

Он встал, Поглядел с высоты своего роста на мою разорванную и испачканную куртку, на ссадину на щеке ...

- Обещал, - проговорил он. - И выполню обещание.

Мы с Ковачем вышли из дома в зимние сумерки. Он ступал медленно и размеренно, но я с трудом за ним поспевал.

Выйдя на улицу, Ковач огляделся.

- Ее в ту сторону повезли! - показал я. Он коротко кивнул:

- Я знаю.

«Откуда он может знать?» - подумал я.

Ковач поднял голову, вглядываясь куда-то в небо. Я поглядел туда же.

Высоко в темном небе, в свете луны и ярких, как светлые искры, зимних звезд, появилось какое-то темное пятнышко. Оно начало резко, почти пикируя, снижаться и оказалось ог­ромным черным вороном. Спустившись метров до двадцати, ворон хрипло каркнул и полетел в сторону от дороги, наискосок через поля и через замерзшую реку. Ковач немедленно зашагал в том же направлении.

Он шагал, а не бежал, и его шаги были не очень-то энер­гичными, но я почти сразу отстал. Мне оставалось идти по следам Ковача - глубоким вмятинам в плотном снегу. Наст был жесткий, обветренный, и казалось странным, что он так проламывается под Ковачем. После меня следов на нем не оставалось. Разве что еле заметные оттиски в свежей поземке, которую намело поверх наста всего-то на миллиметр­ другой.

Я бежал вдоль цепочки следов, бежал изо всех сил. Сердце у меня в груди колотилось так, будто готово было вот-вот вы­ прыгнуть, дыхание сбивалось. В какой-то момент я понял, что сейчас упаду и не встану.

Бегай я так на школьных соревнованиях, я стал бы чемпи­оном школы. Но Ковача я догнать не мог. Да что там догнать ­ разглядеть! Было впечатление, что он понесся с реактивной скоростью и что теперь уже за десятки, если не за сотни кило­ метров от меня.

Я перебежал замерзшую реку, прошел стороной мимо редких домишек деревушки Коржеево (которая считалась почему-то городским предместьем), нырнул в перелесок. За этим перелеском была большая развязка шоссейных дорог, с кольцевой городской там был выезд на главные трассы, веду­щие на запад и на север.

В перелеске стояла мертвая тишина. Снег несколько раз скрипнул под моими ногами, и мне стало жутко. Казалось, кто-то подкрадывается ко мне со спины. Я взмок, пот застилал мне глаза. На секунду я остановился, чтобы снять шапку и вы­ тереть лоб, и сразу почувствовал, как ноги у меня отнимаются, будто обрадовались, что я больше не заставляю их работать на полную мощь.

Разозлившись на собственные ноги, я опять побежал. На выходе из перелеска, возле насыпи у западного шоссе, меня пронзила такая боль под солнечным сплетением, что я согнул­ся чуть ли не впополам, и, кто знает, мог бы и упасть, если бы не ухватился за молодую березку.

Воздух теперь входил в меня и выходил с хриплым свис­том, как в старом велосипедном насосе. Он был морозным, этот воздух, но почему-то только на выдохе чувствовалось, как он холоден. На вдохе он казался мне обжигающе горячим.

Я кое-как выпрямился, поглядел на звезды. Сколько же я пробежал? Когда мы с Лохмачом ходили гулять на замерзшую реку, к самому Коржееву, то путь в один конец занимал у нас около часа. А я еще поле одолел, и этот лесочек ... в обычном темпе ушло бы, наверное, часа два. Мне же казалось, что я пробежал все расстояние за секунду. Неудивительно, что мне стало плохо ...

С высокой ветки старой березы, росшей метрах в трех от той, на которую я опирался, на меня посыпались крупные пу­шистые хлопья снега. Я вздрогнул и поглядел вверх. С ветки смотрели жуткие, странные глаза невиданного зверя. Лишь секундой позже я сообразил, что это сквозь ветки горят две звезды, а их зеленоватый оттенок - дальний отсвет в небе. По­ том оттенок стал красноватым, и я догадался, что на развязке шоссе переключается невидимый мне светофор.

Мне было здесь не по себе. На какой-то миг создалось полное ощущение, что две звезды светят не с прозрачного высокого неба, а из глубоких глазниц примостившегося на березке и почти слившегося с тенями существа, и что это вовсе не звезды, а хищные глаза. Да еще Ковача я потерял из виду. Я поглядел на глубокие вмятины его следов. Они рас­ полагались цепочкой, на абсолютно равном расстоянии одна от другой. Мне подумалось, если приложить линейку, все расстояния между следами окажутся одинаковыми до миллиметра. Есть такое выражение - «как заведенный». Теперь я намного лучше понимал, что оно означает. Ковач двигался именно как заведенный, на одной скорости, не снижая ее и не прибавляя, не зная усталости. Следы говорили об этом предельно ясно.

Чуть подальше, впереди, цепочка следов поднималась на шоссе.

На что он рассчитывал? На то, что, срезав довольно большой угол, успеет перехватить джип, которому еще надо попет­лять по городским улицам, прежде чем выскочить на трассу? И откуда он знал, что джип направится именно на эту трассу?

И вправду ли я видел черного ворона, который подсказал Ковачу направление?

Мне вспомнился черный ворон, появившийся в день моего рождения. Увидев его, дядя Коля Мезецкий тогда почему-то спешно повернул назад, на комбинат, бросив нас.

Есть ли тут какая-то связь?

Боль немного улеглась, и я двинулся дальше. Бежать я уже не мог, еле шел. Мне хотелось выбраться из-под темных дере­вьев на oткpытoe шоссе. Если потеряю следы Ковача, подумал я, буду голосовать на дороге. Какая-нибудь машина, идущая по направлению к городу, меня подвезет. А в городе я сделаю то, что надо было сделать с самого начала: обращусь в милицию.

Я подошел к крутому склону. Надо мной в свете луны и звезд блестел край стального рельса - страховочного перильца для автомобилей. Он сверкал как длинное и очень узкое лезвие, а стойки, держащие его, казались черными-пречерными.

Вмятины, оставленные Ковачем на склоне, мне очень приго­дились: снег там был отшлифован ветром и потому очень скользкий, подниматься по такому снегу - все равно что забираться на ледяную горку. Следы Ковача служили мне ступеньками. Правда, от одной ступеньки до другой мне приходилось очень и очень тянуться: расстояние между ними было около метра.

Я проделал с половину пути, когда через страховочные перила перевалилась темная масса - как мешок с картошкой - и, покатившись вниз, сшибла меня и увлекла за собой. Я заорал от ужаса, масса тоже заорала ... Это была Машка!

- Машка! - Я схватил ее за руки. - Ты?

Она перестала вопить. Какое-то время - мне показалось, очень долго, хотя и нескольких секунд, возможно, не прошло ­ она глядела на меня совершенно ошалело, будто не узнавая.

- Петька ... - пробормотала она наконец. - Он велел мне прыгать ...

- Ковач?

- Да.

- А сам он где?

- Он велел мне бежать подальше. Сказал, чтобы я ни о чем не беспокоилась, но при этом на шоссе не показывалась .. Кажется, они хотят его убить ...

- Те, кто тебя похитил?

- Да ... Их главный... Он крикнул, чтобы они в него не стреляли ... Никаких огнестрельных ранений, все должно вы­ глядеть несчастным случаем ...

- Погоди, - сказал я. - Сиди тут.

- Постой, ты куда? ..

Но я уже опять карабкался наверх. Добравшись до рельса, я ухватился за него, подтянулся, выглянул на шоссе ... и заорал от ужаса.

По шоссе ровным шагом шел Ковач, а на него несся могучий джип машкиных похитителей - тот самый «форд эксплоер».

Джип был метрах в двадцати, когда Ковач остановился и повернулся к нему лицом. Я замер. У джипа включились слепящие фары дальнего света, и в этом свете, бьющем по глазам, огромный силуэт Ковача будто растаял и превратился в черную ниточку. Я зажмурился, разжал руки и покатился вниз. Но прежде чем шоссе исчезло из моих глаз, я успел заметить - или мне почудилось ? - как джип наехал на эту черную нитку, и его будто рассекло ножом - он начал разваливаться на две половинки ...

Машка сразу в меня вцепилась:

- Что там?

- Кажется ... - я спохватился, что говорю с закрытыми глазами, и осторожно их открыл. - Кажется, они его задавили ...

Ко мне вернулись силы, и я вскочил на ноги.

- Пошли назад! По следам, по которым я пришел! Они сей­час начнут тебя искать, нам надо уйти подальше и добраться до людей ...

Внезапно на шоссе грохнул взрыв и вверх взметнулся вы­сокий столб пламени.

Мы оцепенели.

- Они ... они раз бились, да? - едва слышно проговорила Машка.

- Кажется, да, - ответил я. - Пошли отсюда.

- А Ковач?

Я немного замялся.

- Он либо жив, либо нет. В любом случае нам здесь делать нечего. Не надо, чтобы милиция задержала нас как свидетелей катастрофы.

Машка поглядела на шоссе, над которым тускнели последние отсветы пламени догорающего джипа, и отвернулась:

- Пошли.

Мы побрели назад, через перелесок.

- Что с тобой было? - спросил я. - Как Ковач тебя нашел?

- Я не знаю, - ответила она. - Меня запихнули в машину и сразу бросили на пол. Я не видела, куда мы едем, и меня никто не видел. По-моему, мы долго кружили по городу: они проверяли, нет ли за нами погони. Но в конце концов, мы выехали на окружную дорогу. По рекламе, мелькнувшей при повороте, я поняла, что мы сворачиваем на западное шоссе. И тогда начались странности ...

- Какие?

- Машина резко затормозила, а те трое, что меня похитили, заорали от испуга. Они смотрели вперед, уже не обращая на меня внимание, и я решилась немного приподняться. При­ сев на полу, я увидела в просвет между спинками передних сидений, что на лобовом стекле распластался огромный черный ворон, закрыв обзор водителю ... А тот весь белый был. Другой выхватил пистолет. Тогда третий, раскосый такой, толкнул его под руку и гаркнул: «Ты что, спятил, из-за ка­кой-то птицы машину калечить?» Водитель скинул скорость. Ворон, словно нехотя, отлип от лобового стекла и резко взлетел вверх. Водитель опять прибавил скорости - и сразу же притормозил, увидев, что ворон опять пикирует на лобовое стекло. «Да что ему надо? - возмутился тот, который хотел стрелять. - Откуда он взялся, этот псих?» «Псих, он псих и есть, - сказал раскосый. - Сейчас в лепешку разобьется при столкновении! Не сбрасывай скорость, а наоборот, прибавь!» Водитель и прибавил. Ворон ударился в стекло с таким глу­хим стуком, что меня жуть взяла.

Машка прижала руки к груди, вспоминая произошедшее.

- Только он не расшибся и не размазался по стеклу, этот ворон, он был жив и глаза у него были разумнее некуда! В общем, водителю все равно пришлось затормозить. «Опоздаем», - сказал он. «Опоздаем - подождут», - ответил раско­сый, который запретил стрелять. Похоже, он у них главный. Джип остановился, раскосый открыл дверцу и вылез. Он хотел схватить ворона, но тот опять взлетел. Тогда раскосый вернулся в машину, и джип опять поехал, но не быстро: во­рон хоть больше на стекло и не кидался, но все время кружил рядом и как будто примеривался, чтобы кинуться. Мы про­ ехали эстакаду, потом эту насыпь, и впереди, на небольшой стоянке, показалась другая машина. Она мигнула фарами, и наш джип мигнул в ответ. Ворон в этот момент как будто исчез. Мы остановились недалеко от той машины, раскосый схватил меня и выволок наружу. «Выходим, - сказал, - пере­садка». И только мы выбрались из джипа, появился Ковач. Он вырвал меня у похитителей, толкнул и крикнул: «Беги! Прыгай через рельс!» Я побежала. А когда оглянулась, увидела, что Ковач взял джип за передок, приподнял и развернул на шоссе так, чтобы он и второй машине перегородил дорогу, и сам не мог быстро развернуться и погнаться за мной. Потом Ковач тоже побежал, а из той, другой машины закричали: «Да мочите вы его, дураки! Только не стреляйте, не стреляйте! .. » Я прыгнула через рельс и скатилась прямо на тебя. А ты что видел?

Мы уже вышли из лесочка и двигались по полю. Огни домишек Коржеева были совсем близко. Но мы его обошли стороной, спустились на реку и по льду пошли к нашему берегу.

- Сам не разберусь, что я видел, - сказал я. - Что-то ... да, что-то очень непонятное. Главное, ты цела.

- А Ковач? Он погиб?

- Понятия не имею, - хмуро ответил я.

В тот момент я был уверен, что да, Ковач погиб, но мне не хотелось расстраивать Машку. Она и так много перенесла. И, честно говоря, у меня просто язык не поворачивался сказать вслух, что он погиб. А еще я припоминал этот странный мо­мент, когда мне почудилось, будто джип, налетев на Ковача, оказался разрезан на две части ... И я сказал:

- Я сорвался вниз за секунду до того, как джип на него наехал. Мне показалось, Ковач успел отскочить, но точно сказать не берусь. Завтра узнаем.

- Завтра? .. Да я сегодня не усну! Интересно, сколько вре­мени прошло? Родители наверняка уже волнуются и ищут меня ... Как, по-твоему, им надо поаккуратней рассказать о том, что случилось, или все, как есть?

- Скажи просто, что тебя пытались похитить, но ты вырвалась и убежала, - посоветовал я. - Даже твоим предкам лучше не знать, что в сгоревшем джипе были твои похитители. Во­ первых, их удар хватит от одной мысли, что ты могла сгореть вместе с ними. А во-вторых, твой отец ...

Договорить я не успел. Мы как раз перешли реку, поднялись по протоптанной тропинке на пустырь, а на пустыре ...

- Ковач! - завопили мы.

Он стоял и ждал нас.

Мы с Машкой подбежали к нему.

- Ура! - сказал я. - Ты не погиб!

Он смотрел на нас своим ничего не выражающим взглядом.

- Погиб? - переспросил он. - Почему я должен был погибнуть?

- Но я же видел, как они наехали на тебя ...

- Не наехали, - сказал он. - Не успели. Их занесло на скользкой дороге, и они вылетели под откос, за секунду до того, как меня сбить. Взрыв слышали? Пламя видели?

- Да, - закивали мы.

- Вот так. - Он кивнул. - А я успел отскочить. - И указал в сторону города: - Пошли.

Мы встали по бокам от него и зашагали. Теперь я спокой­но, без напряга, двигался с ним вровень. Казалось, его скорость не поменялась, а шаги были такими же размеренными и широкими.

- А кто был во второй машине? - спросила Машка.

- Это мы еще выясним, - спокойно сказал Ковач. - А родителям надо обязательно сказать, что тебя пытались похитить. - И что ты меня отбил?

- Скажи. Но не все. Только то, что я оказался рядом. Про схватку с бандитами на шоссе и про аварию говорить не надо. Иначе всякое может выйти. Милиция будет выяснять, почему сгорел джип и три человека погибли. Мне совсем не хочется давать показания. А сказать милиции, что я хорошо запомнил тех, кто пытался тебя увезти, и всегда смогу их опознать - это я готов.

- Но кого же ты будешь опознавать, если они уже ... - на­чал я.

- ... мертвы? - договорил он за меня. - Это неважно. Главное, чтобы знали, что я видел их лица.

- Зачем?

- Чтобы комбинат не остановили. Сталь должна идти. Всегда должна идти сталь и всегда мартены должны работать.

Я не очень понял, как все это увязывается вместе, одно с другим, но решил не уточнять.

- А про тебя, - он повернулся ко мне, - мы будем молчать.

Как будто тебя и не было.

- Почему? - спросил я.

Он только слегка пожал плечами, даже не пожал, а лишь шевельнул: мол, к чему задавать глупые вопросы, когда и так все понятно.

- Ты ведь тоже получаешься свидетель, - догадалась Машка. - А бандиты из другой, уехавшей машины могут мстить за тех, которые погибли. Они начнут тебя трясти, и милиция тоже - всем будет интересно узнать, что произошло, а заодно и проверить, совпадают ли твои рассказы с нашими ... Ну мне-то рассказывать нечего, - добавила она другим тоном, многозначительным. - Я просто ничего не помню от испуга.

- Правильно! - И Ковач приказал мне: - Беги домой.

Я побежал в одну сторону от перекрестка, до которого мы дошли, а они повернули в другую. Когда я оглянулся, они миновали уличный фонарь и словно сгинули во тьме.