"Плотоядное томление пустоты" - читать интересную книгу автора (Ходоровский Алехандро)

3. ЭТО СТАРИКИ…

— Словно больное животное, грузовик со своей всегдашней быстротой пытается нагнать судьбу, но та с каждой ночью становится все дальше. Убаюканные ровным гулом мотора, трое стариков, чьи сухие языки уже не перемалывают слов, едут, боясь измазаться испражнениями. Уже не один час я, спрятавшись за грудой мешков, наблюдаю причудливые узоры из морщин на раздувающихся ноздрях. Жалкое увядание! И хотя мое сморщенное тело покрыто язвами и струпьями, хотя мне уже за сто пятьдесят, я выгляжу изящно даже в этих лохмотьях, двигаюсь — оцените — будто большая крыса, уверенно и проворно перемещаюсь в этих отбросах, среди которых чувствую себя свободно. Добрый вечер, друзья!.. Не вскакивайте с места, а то испачкаете себе руки, я не кусаюсь. Зубов-то давно нет. Дайте мне подползти поближе и обнюхать вас. Это. мммм. отвратительный запах чистого тела! Вы работали, ставили себя высоко, мылись, надеясь изгнать всяческую гниль из своего мирка, и вот оказались здесь, подобно всем старикам. Общество выкинуло вас, как выкидывают камешек из башмака!

— Сеньора, мы здесь не из-за нехватки денег. Мы не знали, что в грузовике кто-то есть. И мы готовы немедленно сойти, если наше присутствие стесняет вас.

— Старые дураки! Куда вы пойдете, три развалины, если спрыгнете с грузовика? К нелепой смерти: койоты сожрут вас в дюнах. А оставшись здесь, вы, по крайней мере, послужите удобрением. На фабрике вас измельчат, и, смешанные с дерьмом, вы удобрите землю отечества, породившего вас.

— Сеньора, мы уже сказали, что.

— Заткните пасть! Я все слышала! Может, я и слепая, но никак не глухая. Я даже слышу то, что люди не способны услышать. Вот, например, черви поют, пожирая трупы. Другие видят ужас разложения, я же слышу небесный хор.

— Вы ошибаетесь, мы вовсе не старики..

— Перестаньте пороть чушь. Вас выкинули на помойку, истрепанных, обескровленных, одна кожа да кости, — а вы настаиваете, что вовсе не состарились, цепляясь, точно пиявки, за каждое мгновение, не желая признавать, что судно идет ко дну, что соляная статуя растворилась в океанской воде, что все слова улетучились, что пустота уже разверзла свое бездонное лоно.

— Сеньора, повторяем еще раз: мы путешествуем с севера на юг в научных целях.

— Ха! Эта дорога бесконечна, никто еще не проехал по ней с начала до конца. Полоса сухой, унылой земли между морем и Андами, миллионы, миллиарды километров одно и то же. Но никто не хочет принести себя в жертву: все желают продолжить путь, несмотря на смертельную скуку. Давайте сойдем и удовольствуемся одним куском дороги!

— Сеньора, ваша философия нам ясна, но, похоже, вы нас путаете с..

— Довольно иллюзий! Вы больше не принадлежите миру, отныне вы — лишь часть груза. Погрузитесь же в теплое и темное вещество! Пусть вас утащат вглубь! Не сопротивляйтесь!

— Сеньора, хватит! Не вынуждайте нас защищаться! Уберите свои когти от наших плащей!

— Ох! Вы едва не сломали мне обе руки, но я вам сочувствую. Несчастная падаль! После сладких снов вы вернулись к мерзкой плоти. Дайте-ка я пороюсь среди мешков: там должен быть переносной телевизор, который все обязаны иметь по закону, под страхом смертной казни. Батарейки в порядке, все работает. Поприветствуйте могучий, героический торс Генерала, поглядите на меня рядом с ним и сравните. И все же меня, как и вас, переполняли иллюзии. Я была его первой женщиной. Мы вместе поднимали эту страну. Я помогала ему сооружать дорогу. Сколько надежд, сколько нерастраченных сил! То был небольшой кусок доброй, душистой земли. Мы питали ее асфальтом, ласкали ее, вылизывая, словно любимого ребенка. Мы устраивали на ней любовные игры, бурно совокупляясь. И верили, что нашему счастью не будет конца. Но вскоре дорога начала строиться сама собой, вытягиваясь вдоль моря, словно бесконечная стрела; покрытие вздыбилось, постройки развалились; все сделалось ненадежным. Мы переселились в палатки, а между тем почва ускользала из-под ног — в ночь, в будущее, которое уже не станет нашим. Я принялась стареть. Генерал не мог себе такого позволить — должность не позволяет ему. Он обязан быть верным своему образу, оставаться неподвижным посреди бегущих волн. Это тяжкая доля — приносить себя в жертву. Не знаю, как ему это удается: лицо его такое же, как в прошлом. Ни единый волосок не выпал из усов. А я быстро скатывалась вниз, покрывалась морщинами. Он предпочитал не замечать этого, вынуждая меня заливаться фальшивым смехом, возводить защитную стену из косметики — пока я не стала совсем уродливой. И однажды вечером он разразился рыданиями, приникнув к моему иссохшему лону. Я попросила его подыскать вместо меня молодую самку — она подчеркнет мужскую силу Генерала, чтобы народ почитал его священный пенис. С тех пор множество женщин перебывало в его походной кровати. Но наша любовь осталась! Никто не может нас разлучить. И сейчас, глядя с холодного экрана, Генерал обращается ко мне одной. Ко мне одной. Ах, любовь моя, твой голос заставляет меня неистово плясать посреди испражнений.

ОТ МОЕГО МОСТА К РЕКЕ ТВОЕЙ КРОВИ, ОТ МОЕЙ ЖАЖДЫ К СТАЕ ТВОИХ ОКЕАНОВ, ОТ МОЕГО МОЛЧАНИЯ К ТВОЕЙ СМЕРТОНОСНОЙ ПЛЯСКЕ,

БЕСПРЕДЕЛЬНАЯ ДОЧЬ, МАТЬ МОИХ ПОЦЕЛУЕВ, ЧРЕВО, ГДЕ КОНЧАЕТСЯ ВСЕ И РОЖДАЮТСЯ НАЧАЛА, КРОВЛЯ МИРА, СВОИМИ ЧЕТЫРЬМЯ ГУБАМИ ТЫ УВЛАЖНЯЕШЬ СКОЛЬЗЯЩУЮ ТЕНЬ. ЖИВИ, СЛОВНО ГОЛОДНАЯ ПТИЦА, В МОЕМ СЕРДЦЕ!

— Хочу просунуть голову через экран! Хочу целовать твой сказочно гордый рот! Хочу, точно свинья, отрывисто хрюкать! Хочу швырнуть тебе в лицо потроха моей души!

— Мы соболезнуем вам, сеньора, и разделяем вашу скорбь. Мы уверены, что Генерал страдает так же, как и вы.

— Заткнитесь, жалкие старики! Кто страдает? Какая еще скорбь? Между нами все по-прежнему. И будет по-прежнему. Хотя пространство и время разделяют нас, — мы вместе. Он — высоко в духовном центре, а я — здесь внизу, среди гнили. Два конца одной палки. Я не существую без него, но и он — ничто без меня. Хотите знать правду? Дайте я выключу телевизор, чтобы он не слышал. На свои сбережения я покупала акции — и в конце концов стала владелицей фабрики удобрений. Мне принадлежат все экскременты в стране! Если я остановлю производство, растения засохнут, земля обратится в пустыню и Генерал останется ни с чем, отдавая приказы в полной пустоте.

— Мы понимаем, сеньора: от ваших трудов зависит судьба отечества.

— Нет, не понимаете. В этой жизни ласки всегда чередуются с ударами. Я не говорю о вас: старые развалины, вы не способны сжать руку в кулак. Я говорю об этой жиже: теперь нельзя доверять даже испражнениям! Если поднять мешки, устилающие низ кузова, то обнаружатся лотосовые бутоны. Поглядите на цветы: сладострастный оттенок, коварный запах, восемь лепестков, раскрытых навстречу свету, «жизни», «сознанию», «красоте». Никто не скажет, что они — порождение зловонного, полужидкого, коричневого уродства. Не знаю, откуда бутоны берутся, но они — сущее проклятие. Они появляются в глубине отбросов и с дьявольской быстротой пробивают себе путь на поверхность, чтобы устремиться, подобно безумному крику, к луне или звездам. Но если зажечь спичку, бутоны повернутся к пламени, жадно похрустывая, а с горячих лепестков закапает сахарный сок. Мой темный груз смиренно движется в ночи, сквозь мертвенную тишину, и вскоре — святотатство! — покрывается сверху похотливой порослью. А я, дрожа от жара, с горящими глазами, с ноздрями, изъеденными запахом иного мира, проезжаю сотни и сотни километров, пытаясь извести эту мерзость. Смотрите, еще один! Наглое чудовище, тебе не жить! Ради бога, соберите остатки сил, помогите вырвать эту заразу! Хочу, чтобы моя фабрика оставалась чистой, совершенной в своей нечистой сути! Не заставляйте меня просить и дальше. Возьмите меня за пояс, тяните, сделайте нечеловеческое усилие! Проклятие! Стебель сломался, мы ничего не добились. Никогда не получается выдрать их из этой гущи. У всех цветков общие, невидимые корни. Думаю, что они рождаются не в грузовике, а где-то дальше. Могучие корни их спускаются к колесам и, точно длинные, бесконечные нити, тянутся к центру планеты. Поглядите же! Вот я копну здесь. Еще три лотоса! Стоит только вырвать один, как десяток хищных цветов появится в другом месте, раскрывая белые соцветия. Затем прилетают тучи жадных до лакомства пчел, проникающих внутрь этих нежных влагалищ, густой нектар течет рекой, пчелы звенят от наслаждения — и я схожу с ума, начинаю тереть себе соски, раздвигать бедра, прикасаться пальцем к своему лону. На помощь, мой Генерал! Стащи меня с вершины, дай слететь в пропасть! Хватит! Когда груз доедет до фабрики, он будет уже потерян. Злополучные лотосы сожрали все, не осталось ни капли испражнений. Если эта напасть похитит у нас всю гниль, что станет со мной, с нами, с этой героической страной? Я просила Генерала, чтобы он посылал мне по разумной цене, со связанными руками забастовщиков, тяжелобольных, стариков, саботажников, нерадивцев, смутьянов, всех иностранцев. Знайте же! Страна уже много лет живет не за счет обычных удобрений, ставших бесполезными из-за лотоса. Отеческая земля живет благодаря смеси из мяса и костей, получаемой путем тщательного измельчения бесполезных граждан. Понимаете теперь, почему я столько говорю? Почему трачу время, стараясь убедить вас? Утоните в моем жалком дерьме! Обогатите его своими высохшими телами! Эту нужно не мне и не стране: это нужно Генералу! Каждый гражданин, принесший себя в жертву, означает новую улыбку на его лице.

— Большое спасибо, сеньора, но мы не чувствуем в себе призвания удобрять землю. Новые улыбки Генерала оставляют нас равнодушными. Мы лучше спрыгнем с грузовика. Прощайте!

— Нет! Вы не можете так поступить! Я научилась прыгать, как паук, чтобы подчинять непокорных и стирать их в порошок! Что это такое? Тучи не плывут против ветра, волны не катятся прочь от берега. Кто вы такие? Вы, похоже, конченые люди, но позволяете себе искать благополучный исход. Что скрывается за этими очками? Сорвем их! О мой Генерал, их взгляд сверлит мне глаза! Скорее, я больше не могу, наденьте обратно!

— Но, сеньора, наши глаза — такие же, как у всех.

— Не лгите! Я увидела там бездну.

— Вы почти слепая.

— Мои глаза слышат! Вы старше самого времени. Вы — носители лотосовой чумы. Вы заполните землю, море, горы своими цветами. Вы будете умножать жизнь. Мы умрем среди пчел и аромата!

— Сеньора, перестаньте бредить. Как можем мы уменьшить ваши страдания?

— Не издевайтесь. Вы ничего не можете. Зло уже совершилось. А теперь прочь!

— Мы должны сказать вам.

— Нам нечего сказать друг другу! И вы не убедите меня в обратном! Вон с грузовика!

— Извините, сеньора, это все ваши галлюцинации! Нет никаких цветов. Вы нам показываете не растения, а ржавую проволоку!

— Прочь отсюда, лжецы! Проклинаю вас от всего сердца! Прочь, говорю!

— Эта напасть, сеньора — всего лишь плод вашего воображения.

— Нет, это вы все искажаете! То, что станет хлыстом в моих руках — стебель лотоса, а вовсе не ржавая проволока! Трусы! Достаточно намека на угрозу, чтобы вы спрыгнули с грузовика и, как жабы, разбежались во мраке! Я возвращаюсь к тебе, Генерал. Я включаю телевизор. Ты появляешься, плача, как ребенок. Я тоже плачу. На небо медленно выплывает луна, сквозь испражнения пробиваются лотосы, делая всю поверхность моего груза белой. Все шло отлично. К чему нам было настоящее? Священная рутина позволяла нам жить, не покидая нашего участка дороги. Все менялось, кроме нас. Прошлое диктовало свою волю будущему. Наш мир вращался вокруг тебя, высокой мачты, описывая совершенный порочный круг. Но вот пришло страшное время жирных коров. Появился новый мир — мир Сознания. Святой мрак, длившийся бесконечно, рассеялся. Горе всем нам! Я гибну в густолиственном саду! Я слышу гудение сотен и сотен пчел! Я — сама тьма!