Глава 10 Маленькие помощники папы

Гопник-алкаш Толян Подселенов сидел в засаде. То есть, стоял, конечно — торчал столбом на углу двух околоцентральных улиц, одну за другой куря дешевые папиросы. Но именно, что в засаде — Толян поджидал прохожего потщедушней, который не смог бы оказать ему сопротивления.

Последние десять лет — с момента возвращения из армии — жизнь Подселенова была тесно связана с крепкими напитками. Поиск денег на выпивку, сам процесс употребления спиртного, жесточайший отходняк, а после — поиск денег на опохмелку, и она, родимая, когда плавно, когда — не очень, перетекающая в новую пьянку. Эти компоненты и составляли круговорот существования тридцатилетнего ростовчанина Анатолия Подселенова.

Да, ему было тридцать. Но выглядел Толян на пятьдесят — причем, пятьдесят не самых удачных лет. Но самого Подселенова собственный внешний вид нисколько не заботил. Заботило его лишь то, удастся ли хорошо выпить (в понимании Толяна "хорошо" означало количественный, а не качественный аспект) сегодня, завтра и послезавтра.

Первые пять лет после армии Подселенов был алкоголиком тихим и безобидным — закона он не нарушал, и даже время от времени устраивался на работу, откуда, впрочем, вылетал после первой же получки и неизбежно следовавшего за ней запоя. Но с течением времени Анатолий опускался все ниже и постепенно дошел до нынешнего своего состояния — человека, который ради лишнего стакана самогона или портвейна не побрезговал бы даже убийством. Правда, чтобы осуществить такое, у Подселенова, что называется, кишка была тонка. Но мысли подобного толка посещали его неоднократно.

Менее тяжкими видами криминала Толик давно не гнушался. Не раз и не два опустошал он карманы случайных ночных собутыльников, тянул алюминиевые ведра и тазы из соседских дворов, а также отбирал телефоны и деньги у одиноких школьников. Несмотря на свой достаточно грозный вид — набранная в молодые годы комплекция каким-то чудом сохранилась за десять лет беспробудного пьянства — в душе Подселенов был донельзя труслив. Он никогда не пристал бы к тому, в ком чувствовал хотя бы равного по силам.

Чутье обмануло Подселенова лишь однажды. Он уже не помнил точно, когда именно это случилось — сегодня? Вчера? Позавчера? Но образ длинноволосого парня, с которого Толян рассчитывал сбить пару червонцев на опохмел, но крепко при этом обломался, до сих пор периодически вставал перед глазами.

— У, гнида, — сквозь зубы процедил Подселенов и сжал кулаки. — Тюкнуть бы тебя сзади ломиком в темечко.

Из дальнего конца квартала послышались чьи-то шаги. Толян напрягся. Через мгновение в освещенную зону ступил какой-то человек. Длинноволосый человек…

— Опаньки, — выдохнул Толян. — Неужто он самый? Ну надо ж, на ловца и зверь бежит, — Подселенов погладил в кармане рукоять выкидного ножа, который всегда брал с собой на дело, но ни разу не пустил в ход. — На этот раз ты у меня не побыкуешь.

Ночной прохожий приблизился, и гопник с разочарованием отметил, что это — не тот, кого он хотел бы сейчас увидеть. Но от своей основной цели — ограбить незнакомца — Подселенов отказываться не стал. Тем более, что тот совершенно не производил впечатления человека, способного постоять за себя. По типажу он чем-то походил на того, давешнего — разве только чуток подолговязее. А так — черная одежда, почти такая же сумка, такие же отросшие патлы… Хотя нет — не такие же. В тусклом свете фонаря волосы парня засеребрились, и Толян Подселенов принял их за мелированные.

"Тьфу, пидор, блядь, — подумал грабитель. — Ладно, с кем ты там пихаешься — это мне по хрену, а вот багаж твой я, так и так, прихватизирую". Выступив из тени, Подселенов загородил мужчине дорогу, сплюнул на асфальт окурок и выдал свое коронное:

— Слышь, ты!

С годами это получалось у него все лучше и лучше.

Длинноволосый субъект остановился и поднял на Подселенова совершенно безумный взгляд. Толяну на мгновение даже стало страшно. Но в следующий миг он успокоился, увидев, что запястья собеседника чересчур уж тонки, чтоб нанести нормальный удар.

— Что тебе нужно? — не слишком уверенно произнес парень. Толян посчитал его интонацию результатом испуга, который, понятное дело, поспешил записать на свой счет.

— Закурить не найдется? — просипел алкаш.

— Так ты ж, вроде, только что покурил, — сказал длинноволосый, бросив взгляд на дымящийся в сторонке бычок.

— А я еще хочу, — осклабился гопник.

— Много хочешь, — неожиданно жестко ответил потенциальный "лох". Но Толян уже слишком завелся, чтобы расслышать стальные нотки в его голосе.

— Так, я не понял! — Подселенов толкнул незнакомца в грудь — тот отступил на шаг, но равновесия не потерял. — Ты че такой борзый, сука? Ты кто такой вообще, блядь?

— Я-то? — парень совсем не выглядел испуганным. Но, сообразно логике уличного грабителя, человек, пытающийся вести с агрессором мирный диалог, является тряпкой, об которую можно вытирать ноги.

— Я некромант, — сказал длинноволосый. — Темный маг.

Первое слово ничего не говорило Подселенову, но все та же низовая логика не позволила Толяну истолковать его как-то иначе, нежели…

— Да, я как тебя увидел, сразу понял, что ты пидор, — заухмылялся гопник, раскрывая нож. — А ты, оказывается, этого и не скрываешь. Отдавай-ка сумочку, "петушок". И карманы выворачивай. В магию я не верю. Боженька не велит, — Подселенов выудил из-за пазухи золоченый крест на цепочке.

"И это называется — славянин, христианин, — думал Ян, презрительно разглядывая хорохорившегося перед ним жалкого человечка. — Вот из кого, по большей части состоит народ, к которому мы почему-то должны относиться бережно. Мой лучший друг готов был жизнь за них отдать… За них он и пострадал. Одно меня утешает — в конечном итоге я оказался прав. Жаль, что Егор не может этого увидеть".

— Не веришь в магию, да? — цинично усмехнувшись, произнес Ян.

— Не верю, — продемонстрировав редкие желтые зубы, гоготнул мужик. — Ты, давай, базар-то в сторону не уводи. Бабки гони, пидор!

— Кому? — Грушницкий картинно посмотрел по сторонам. — Тебе, что ли? Так я ведь в тебя не верю. Нет тебя, и в помине не было!

— Э, ты что такое говоришь?! — последняя фраза некроманта почему-то задела Подселенова даже сильнее, чем если бы его самого назвали "пидором". Но возмутиться, как следует, Толян уже не успел. Что-то обожгло грудь. Опустив взгляд, Подселенов увидел, что крест его раскалился докрасна, а олимпийка занялась пламенем.

Дикий вопль прорезал тишину над улицей Станиславского. Звякнул об асфальт выпавший из руки грабителя нож. Забыв и о "петушке", и о терзавшей его изнутри жажде, Толян отчаянно пытался сбить огонь, кусавший его снаружи.

Но не простое то было пламя. Подселенов не замечал, как тот, кого он собирался ограбить, одно за другим произносит какие-то слова, смысла которых Толян не понял бы, даже если расслышал. Вытянув левую руку вперед и растопырив пальцы, Ян медленно поворачивал кисть слева направо, читая заклинание, делавшее огонь яростнее и жарче. Через мгновение вся верхняя часть тела разбойника была охвачена волнистыми оранжевыми языками.

— Помогите! Убивают! — рухнув на колени, что было сил заверещал Толян. В этих местах такие крики были обычным делом и служили верным сигналом для редких ночных прохожих — настало время резко изменить маршрут. Да только не было никого поблизости в этот, ставший роковым для Анатолия Подселенова час.

— Аааааааааа! — алкаш в отчаянии повалился на тротуар, извиваясь всем телом в тщетных попытках погасить огонь. Но ненасытный рыжий зверь даже не думал отступать, ведь его подпитывала волшебная энергия, текшая из кончиков пальцев Грушницкого. Плоть человека начала отслаиваться от костей, а еще через мгновение огонь стал таким жарким, что она уже плавилась, как тающий воск. Сквозь спину проступили очертания ребер и позвоночника. Послышались отвратительные звуки лопающихся кишок. Крики умирающего грабителя стихли до нечленораздельных хрипов и бульканья. Уже не человек — а полуживое костно-мясное месиво копошилось на асфальте у ног Яна Грушницкого.

Крышка черепа Подселенова взорвалась, и на асфальт выскользнул дымящийся мозг. Ян с наслаждением впечатал в него подошву своего сапога.

Заклятие, действию которого он подверг уличного негодяя, звалось "Адские муки" в переводе на русский, и — "Тор-мен-Гадес" на древнем Наречии. Отличительной особенностью этого процесса являлся тот факт, что человек был жив все время, пока горел — вплоть до того момента, когда расколовшийся череп исторг наружу свое содержимое.

Грабитель перестал существовать, но огонь продолжал свое дело, пожирая уже сгоревшие кости и комки плоти. Через несколько минут от Толика Подселенова не осталось даже пепла. Лишь здоровенное черное пятно на асфальте напоминало о полыхавшем здесь только что живом факеле.

"Вторая блистательная победа всего за одну ночь, — с удовольствием подумал Ян, переступая через него. — И так будет с каждым, кто встанет у меня на пути".

Все-таки, пьянство до добра не доводит. Как оказалось, даже вполне умеренное употребление спиртного способно сыграть с человеком весьма и весьма дурную шутку…

Именно это нынешней ночью приключилось с Егором Киреевым.

Должно быть, Грушницкий заранее подготовился к такому развитию событий. Воспользовался каким-либо отваром, заклинанием или артефактом — да теперь уже неважно, чем конкретно — чтобы не пьянеть. Егор заметил это, за несколько минут до того, как Ян на него напал. Но выводов никаких не сделал. Дружба, мать ее так…

Хотя, если разобраться, то именно их дружба помешала Яну убить Киреева. Седой некромант лишь обездвижил его: серебряные молнии, которые Егор в первую секунду принял за составляющие некоего смертоносного заклятия, оказались цепями-уроборосами. Они сбили Киреева с ног и приковали его руки к ножкам стула, а ноги — стола. Защититься Егор элементарно не успел. По банальной, в общем-то, причине.

Он был слишком пьян для этого.

— Прости, Егор, — печально сказал Ян, стоя над распростертым на полу телом друга. — Так было нужно. Я не мог допустить утечки.

Киреев был чересчур нетрезв, чтобы сопротивляться, но недостаточно — чтобы не понимать безнадежности своего положения. Поэтому Егор не стал ерепениться.

— И этот человек только что напоминал мне о ценностях дружбы, — усмехнулся он. — А теперь ты убьешь меня…

— Нет, — возразил Ян. — Не убью. Именно потому, что ты — мой друг.

— Тогда, может, и змеек уберешь? — улыбнулся Егор. — Тесновато.

— Я не настолько наивен, — покачал головой Грушницкий. — Ты знаешь о моих планах. Ты заявил, что хочешь мне помешать. Я не хочу убивать тебя, поскольку для этого ты мне слишком дорог. Но и позволить тебе воспрепятствовать моим действиям тоже не могу, — Ян развел руками. — Поэтому до тех пор, пока я не закончу, ты должен будешь находиться здесь. Связанный.

— А с голоду не помру? — осведомился Егор. — Все-таки, собрать армию мертвых — не одного дня дела. Если, конечно, они не связаны какой-нибудь древней клятвой, исполнение которой ты вправе с них стребовать…

— Но и не месяца, — отрезал Ян, то ли проигнорировав шутку, то ли просто не поняв ее. — А мне, к тому же, придется теперь поторопиться. К тому моменту, как все будет готово, ты, конечно, изрядно проголодаешься, но не умрешь.

— И на том спасибо, — невесело улыбнулся Егор. — Не ожидал я от тебя такого, друг.

— Все меняется, — пожал плечами Ян. — В том числе и характер некоторых некромантов. Ладно. Мне нужно идти. Но прежде стоит, наверное, еще немного подстраховаться.

"Подстраховка", о которой говорил Ян, заключалась в наложении на Егора временного проклятия под названием "Истинное Горе", на несколько дней лишавшего Киреева возможности получить помощь от какого-либо человека или мага. Даже если б Егор смог вдруг освободиться и дозвониться, скажем, до Орвиланда, обстоятельства все равно сложились бы так, что тот не смог поучаствовать в этом деле. И это в самом лучшем случае…

Киреев, правда, сразу приметил слабину в наговоре Яна. Но сообщать тому, конечно, не стал — авось, это преимущество ему еще пригодится.

Грушницкий не ограничился "Истинным Горем". Он предупредил Егора, что запечатает двери и окна его дома непроходимым магическим экраном. То есть, если б Егору-таки удалось совладать со змеями, единственной дорогой на свободу оставалась для него каминная труба…

"Что ж, ты хорошо подготовился, как я погляжу, — подумал Егор. — Все эти навыки были далеко не основными у нас на факультете, а ты используешь их с ловкостью заправского мага-доминатора".

— Когда я закончу, то вернусь за тобой, — стоя на пороге кухни, пообещал Ян. — Ты станешь моей правой рукой, независимо от того, хочешь или нет.

"Да что с ним? — изумленно подумал Киреев. — Ты же не был таким, Ян! Даже намеком не позволял заподозрить в тебе что-то подобное. Или просто… настолько хорошо маскировался?".

Грушницкий вышел. До Егора донесся грохот входной двери. Через некоторое время с улицы послышались новые звуки — Ян, как и собирался, начал накладывать защитные экраны. Даже сквозь занавески было видно, как на окна ложится бордовая пелена, отбрасывающая тусклые отсветы на все помещение. Судя по цвету, преграды то были не простые, а смертельно опасные. Они не только мешали пройти, но и испепелили бы любого, кто осмелился к ним прикоснуться.

— Ну что ж, — вслух произнес Егор минут через десять. — Хренов диктатор, должно быть, уже удаляется. Настало время освобождаться.

Заклятие Истинного Горя не позволяло ему воспользоваться человеческой помощью. Но в окружающем мире и без людей достаточно помощников, к которым может в трудную минуту обратиться некромант…

Жители русских, белорусских и восточно-украинских деревень до сих пор верят в то, что каждый дом и каждая семья имеет домашнего духа-покровителя — домового — который обеспечивает нормальную жизнь семьи, здоровье людей и плодовитость животных. Домовой, называемый также "хозяюшко" — это умерший предок, глава рода и его хозяин. Хотя само название этого существа распространилось достаточно поздно — не раньше XVII века — образ, связанный с культом предков, начал формироваться на Руси еще в стародавние языческие времена.

О развитом культе предков у древних славян свидетельствуют раннехристианские поучения, порицающие людей, молящихся Роду и Рожаницам. Исследователи предполагают, что под этими именами подразумевались души первых предков — основателей рода, ставшие его покровителями, а значит — прямые предшественники домовых. Роду и Рожаницам готовили такие же трапезы, как и душам умерших. Из древнерусских текстов известно, что им приносили хлеб, сыр и мед, проводили в их честь возлияния, веря в то, что духи охраняют и оберегают своих живых потомков.

Некоторые описания бесов, встречающиеся в старинных книгах, сильно напоминают поздние народные поверья о домовых. Так, в датированном двенадцатым веком "Житии Феодосия Печерского" можно прочесть: "В один из дней пришел монастырский монах к блаженному отцу нашему Феодосию и рассказал ему, что в хлеву, где скот затворяют, жилище бесов есть. Они многую пакость творят там, не давая скоту есть. Много раз пресвитер молитву творил и водою святой окроплял, но, несмотря на это, остались злые те бесы, творя муку и досель скоту".

В другой книге говорится о каком-то бесе-хороможителе, и ученые предполагают, что так христианский автор назвал домашнего духа, который позже получит в народе имя домового.

Ну а на самом деле…

На самом деле все, конечно же, не совсем так, как можно подумать, почитав общедоступные книги.

Домовые действительно являются душами умерших патриархов — умерших так давно, что о них уж и памяти никакой не осталось. Не каждый, впрочем, человек, становится в посмертии домовым — а только те, в ком хозяйственность и тяга к земле пересиливают желание увидеть любую из альтернатив прежней жизни.

Домовые могут быть опасны для людей, а их внешний вид вполне способен внушить страх, а иногда — и панический ужас. Но эти скромные и трудолюбивые духи никогда не посмеют нарушить спокойствие человека. Изводить и тиранить они могут лишь тех, кого не считают достойными жить на земле, где обитают сами. Если уж хороший хозяин будет когда напуган домовым, следует знать — тот лишь предупреждает о грозящей этому человеку опасности.

Но это лишь простому обывателю потаенный мир домовых может казаться загадочным и грозным.

Маги не испытывают затруднений в общении с мохнатыми обитателями подвалов и чердаков. Могут подолгу общаться с ними — ведь мало кто из домовых имеет возраст меньше трех веков, и все они являются почти неиссякаемыми источниками знаний по истории родных мест. Волшебники также могут давать домовым различные мелкие поручения. В некоторых делах трудно сыскать более надежных помощников — ведь кроме принадлежности к сверхъестественному миру, у домового есть еще и незаурядная смекалка, которой не может похвастать, к примеру, зомби или мелкий бес.

Некоторые из магов, правда, относятся к "хозяюшкам" с нескрываемым презрением, считая их существами низшего порядка. С точки зрения иерархии оно, в общем-то, так и было, да только ведь, низший рангом — не значит нищий духом…

Ян Грушницкий — тот домовых не жаловал. Даже своего не привечал, не задабривал, а при встрече — мог и пинком наградить.

Киреев же с "хозяюшкой" не конфликтовал. Наоборот — дружил. Все повадки домашнего духа знал и угостить в праздник не забывал никогда.

"Тот, кто делит мир на "высших" и "низших", не оглядываясь на реальные факты, вряд ли сумеет стать этому миру хорошим правителем, — подумал Егор. — Хотя бы потому, что "низшие" могут однажды обидеться и выставить тирана клоуном, подложив кнопку ему на трон. Согласен, мерзких рыбохвостых козлов, что населяют болота Ленинградской области, не отнесешь к благородным и высокодуховным созданиям. Но вот ровнять с ними домовых — серьезный промах".

— Дормидонт! — крикнул Киреев, чуть приподняв голову. — Где ты там? Выходи!

— Ой, беда, беда, огорчение! — раздалось с кухонных антресолей. — Обожди, хозяин, сейчас помогу!

Каким-то образом создателям старого советского мультфильма о приключениях Кузи и Нафани удалось отобразить на экране одну из наиболее характерных особенностей настоящих домовых. Фраза, которую произнес Дормидонт, увидев, что произошло с Егором, была у этого маленького народца едва ли не самой распространенной. Она звучала всякий раз, как домовые видели что-нибудь, не соответствующее их представлению о порядке. От обычной горы невымытой посуды в раковине, до…

До без движения лежащего на полу хозяина, как сейчас.

— Сейчас, сейчас! — домовой обхватил лапами занавеску и соскользнул по ней вниз, как Индиана Джонс по лиане. В следующий миг он подбежал к Егору и протянул длинные когтистые пальцы к змее, обвившей его правую руку.

— Не надо! — спохватившись, воскликнул Киреев. — Не трогай их! Это убьет тебя.

— Что же нам делать тогда? — отдернув лапы и убрав их за спину, вопросил Дормидонт.

— Олесю позови. Она в гостиной, на шкафу.

— Ох, не люблю я ее! — мордочка домового, и без того сморщенная, скривилась еще больше. — Но раз уж надо… — Дормидонт развернулся и затопал к выходу из кухни. Со стороны его можно было даже принять за крупного ручного ежа. Правда, при ближайшем рассмотрении некоторые детали облика домового помешали бы это сделать.

Оковы, удерживавшие Егора, были далеко не просты. Являйся они обычными сгустками волшебной энергии, Киреев и сам без труда сумел бы их развеять. Но цепи-уроборосы представляли собой значительно более серьезную магическую конструкцию, входившую в арсенал магов-доминаторов — особой школы, приемы которой использовались во время проведения допросов или для прикрытия отступления. В принципе, спектр операций, в которых можно было задействовать доминаторов, простирался гораздо шире. Но факт оставался фактом — навыкам, блестящее владение которыми продемонстрировал сейчас Ян, в Академии его не учили. Стало быть, Грушницкий самостоятельно освоил их за годы, прошедшие после окончания студенческой жизни. Вопрос весь в том, что он освоил помимо этого? С чем предстоит столкнуться Егору, кроме этих зубастых змеек и огненных экранов, которые, по сути дела, не являлись сейчас столь уж серьезной проблемой?

Соприкоснувшись с человеческой кожей, серебристые молнии, которые метал в Егора Ян, мгновенно обращались в покрытых лиловой чешуей змей, которые сначала повалили Киреева на пол, а после, вцепившись зубами в собственные хвосты, приковали его руки и ноги к мебели. Избавиться от них самостоятельно Киреев не мог: уроборосы были наделены повышенным иммунитетом к магии и без ущерба для себя снесли бы те заклинания, которые он был способен применить, не пользуясь руками.

Домовой, который, все-таки, в большей степени являлся живым существом, нежели духом, очень серьезно пострадал бы прикоснувшись к змеям — дом Егора мог и вовсе недосчитаться своего "хозяюшки". Оставалось надеяться на помощь создания, которое уроборосы не могли убить.

По той, правда, только причине, что оно и так было давным-давно мертво.

Грушницкий не знал о существовании Олеси. Да и не нужно было ему про нее знать…

Комок жесткой шерсти, пыхтя, взобрался на шкаф и приблизился к бронзовой статуэтке летучей мыши.

— Эй! — Дормидонт постучал когтем по ее плечу. — Олеся!

На металлической мордочке открылся желтый глаз.

— Чего тебе, Дормидонт? — спросило изваяние. — Покататься хочешь? Ну что ж, давай полетаем.

— Да ну тебя, нечистая, с полетами твоими! — отскочил в сторону домовой. Как-то Олеся подшутила над ним, подняв в воздух и потаскав несколько минут по комнатам. Дормидонт вопил тогда, как взобравшийся на вершину высокого дерева неуклюжий кот, не могущий спуститься обратно.

— Нечистая? Кто бы говорил? — осклабился бронзовый нетопырь. — Зачем приполз тогда?

— Хозяин в беде! — подскочил на месте Дормидонт. — Сказал, только ты сумеешь помочь.

— Где он? — Олеся мигом сбросила бронзовый покров, и теперь на шкафу перед домовым сидела уже самая настоящая, живая летучая мышь.

— На кухне.

Олеся вспорхнула с лакированной деревянной поверхности и полетела к двери. Дормидонт начал осторожно спускаться вниз.

— Что случилось, Егор? — спросила упырица, приняв свой исконный облик.

Цвет одежды, которая появлялась на ней в момент превращения в девочку, Олеся могла изменять по своему усмотрению. На Уманском кладбище, где от нее требовалось сыграть роль невинной жертвы, как нельзя более кстати пришлось белое платьице. Сейчас оно было черным.

— Не видишь, разве? — приподнял голову Киреев. — Скрутили меня.

— В собственном доме? — изумилась Олеся. — Кто?

— Ян.

— Ян? Но он же твой друг! А, я поняла — вы с ним поспорили, кто круче колдует, так?

— Эх, если бы, — печально вздохнул Егор. — Ладно, ты не гадай, а помоги-ка лучше мне.

— Как?

— Змей видишь?

— Ага, — Олеся с любопытством взглянула на уроборосов. — И что с ними надо сделать?

— Убрать.

— А как?

Киреев понял — его маленькая древняя помощница начала, что называется, "тупить". Это со всеми порой случается. А на Олесю, должно быть, еще и выпитая днем водка подействовала.

— Они живые, — отогнав возникшее было раздражение, спокойно произнес некромант. — Выпей из них кровь.

— Понятно. Это я мигом, — обнажив клыки, девочка опустилась на четвереньки у ног Киреева.

"Со стороны это, наверное, смотрится весьма пикантно, — подумал Егор, наблюдая за движениями ее головы. — Да только со стороны-то ведь и взглянуть некому. Разве что Дормидонт…".

— Тьфу! — раздался от двери сердитый возглас последнего. Возмущался домовой по другому поводу — тому, что на подведомственной ему территории занимается своим мерзким промыслом кровососущая бестия. Но характер ситуации, в которой "застал" их Дормидонт, все равно заставил Егора улыбнуться.

— Ххххх… — первая змея с яростным шипением издохла и тут же рассыпалась кучкой черного праха. Егор с наслаждением подвигал начавшей затекать левой ногой. Олеся тем временем уже перебралась к правой.

— Тьфу! — еще раз воскликнул Дормидонт и, развернувшись, потопал прочь — дожидаться, пока гнусная, с его точки зрения, сцена, подойдет к концу.

Минут через пятнадцать некромант был полностью свободен.

— Спасибо, подруга, — сказал он, встав и вращая кистями рук, чтобы размять суставы.

— Дурная… кровь, — скривившись, через силу произнесла Олеся. — Извини… я сейчас.

Метнувшись к раковине, девочка открыла воду и тут же извергла изо рта тугой черно-красный поток. Использовать кровь уроборосов в качестве пищи было для нее тем же самым, что человеку наесться обрезков автомобильной шины.

— Тьфу ты! — брезгливо выкрикнул сунувшийся в кухню Дормидонт.

— Так, Дорми, ты, давай, не тьфукай тут, а порядок лучше наведи, — Егор указал на оставшиеся от уроборосов четыре горстки черной пыли.

Домовой бросился к стоявшим в углу венику и совку.

— Так что у вас тут произошло? — прополоскав рот, Олеся повернулась к патрону.

— Долго рассказывать, — Егор сел за стол. — Но время еще есть.